Жила-была девочка. Часть II (ИЛР, семейная сага)

Ульяша, спасибо за дополнительные материалы!
Про реверс тоже не знала, после твоей главы в энциклопедии искала))
_________________

Всем здравствуйте.
Ваш немного пропавший автор снова в теме.
Просто у меня тут немного папа приболел, а потом День Победы...
Мне повезло впервые в жизни - я была на красной площади на параде - папе дали приглашение как фронтовику, а мне как сопровождающему. если раньше он ходил один и мог взять с собой только маленького ребенка (мои дети с ним все побывали на параде), то теперь, к сожалению, ветеранам положен сопровождающий. Мой-то, конечно бодрый, слава Богу, и сам за рулем,а нам еще пропуск на машину сделали, и мы практически до металло-пропускников доехали. На площади дальше тоже на электрокарах перевозили ветеранов. В общем, впечатлений море и у меня, и у дочек брата (мы их брали с собой и учили детей врать - там только до пяти лет включительно можно, а им одной пять, другой семь, мелкие худенькие - ну я им и сказала: так, тебе пять, тебе четыре; старшая поняла, а младшая долго мне объясняла, что ей пять и "тетя Алена, врать нехорошо")



***

Знаешь, тезка, мне самой было это жутко интересно, потому и поделилась, но там еще много чего интересного - они в большинстве своем были многодетными, и сыновья служили во флоте, отсюда всякие там Иванов 4-й

как только, так сразу, пока реал очень реален))



До этого я тоже знала совсем иные значения этого слова, знаешь ли)))


спасибо за слово ценный, рада, что было интересно


А вот тут я несколько зависла, и если честно, не совсем понимаю, что ответить. Мне казалось, что абсолютно ясно, что главная героиня - Лика, она же и есть девочка. ведь все начинается, когда ей пять лет. Роман - история ее жизни, ну и ее родных, естественно, я ж не могу писать только о ней, она же не в безвоздушном пространстве обитает - есть родственники, друзья, и из общения с ним складывается и характер, и жизнь идет в этом общении.


Мне самой было интересно их нарыть, когда искала материал для главы, и потом естественно, поделиться со всеми))

Дорогие мои, спасибо всем за общение. Я не теряюсь, я тут, местами...


___________________________________

Приветствую!
Очень интересно. Тем более такой вопрос, как брачный возраст. Это же готовая профессионально и удобочитаемо сделанная справка.
А Порт-Артур - вообще малоизвестная и героическая страница российской истории, понятно, почему затертая. Название все знают, а что там было и как, мало кто скажет.

Купила себе пару современных энциклопедий. Совсем разучились делать справочники. В них - ни латыни, ни источников. И в сети научных сайтов все меньше, потому что за домен надо платить, а спонсировать такое маловостребованное дело - невыгодно.
Вот и радуюсь, если вдруг вижу что-то подобное - историческое, корректное, детальное и подробное.
В последнее время, в основном, научные статьи читаю и выжимки, типа, дайжестов (или как там они называются). Художественное - только здесь.

С Праздником!

_________________

Танечка, приветствую. Не видела твоего сообщения.

Спасибо. мне самой было страшно интересно это изучать. Не знала такого. и понравилось, как у моряков было развито чувство локтя и кастовости - детей и вдову всегда пристраивали и на пенсион, и на учебу, то есть никогда не было такого. что муж умер, и семья по миру.
да я сама когда давно еще начинала писать "И я прощаю". читала только Степанова, отсюда там есть некоторые неточности, которые сейчас я бы уже не допустила.мемуары очень интересно читать. Особенно офицерские.
соглашусь, считается, видимо, что все есть в интернете.

Девочки, я тут на недельку уезжаю, как приеду, будет продолжение.
Просто я хотела закончить "Письма", там совсем немного осталось. и все силы бросила туда.
Есть еще две задумки, которые постепенно воплощаются. Знаю, что разбрасываюсь, начиная новое, не закончив старое, но вот так получается.
Роман этот у меня самый любимый. так что не волнуйтесь. допишу, не брошу. Просто он большой, целая Сага, возможно даже разобью на две темы в будущем, и пишется тяжело, трудно. потому что очень не хочется клюквы. В то же время в процессе появляются моменты, которые захватывают, и хочется написать или вбоквел или вещь, не связанную героями, но по теме мне близкую.
___________________________________

Ульяша, спасибо за приглашение в тему.

Я с удовольствием присоединяюсь к этой теме.
Чуть по-позже обязательно напишу отзыв.

vika-i спасибо, буду ждать))

Девочки, дорогие мои, я не пропала и не потерялась, и продолжение непременно будет в скором времени, просто я сейчас заканчиваю "Я к Вам пишу...", там уже совсем немного осталось, и хочется довести до логического окончания, а потом переместиться сюда. Не теряйте. Кому интересно, читайте там пока, какие-то моменты и тут понятнее станут)))
___________________________________

Ульяша, я пока прочитала только первую часть романа. Я читала и наслаждалась каждой главой.
Какое это все же было счастливое время для главных героев. Мне очень интересно наблюдать за тем, как развиваются отношения Мити Чернышева и Лики Аристовой. После запрета князя Дмитрия Сергеевича Беклемишева видиться и даже переписываться с Ликой, Митя Чернышев решил круто изменить свою судьбу, чтобы быстрее получить чин офицера. Хорошо, что отец Мити его понял и поддержал. И может быть не только то, как Митя вел себя во время неожиданной встречи с Ликой на вокзале, но и то, что Митя перешел учиться в морской корпус, дало понять князю Беклемишеву серьезность намерений Мити в отношении Лики, и то, что Митя для Лики будет в жизни надежной опорой, и это смягчило сердце князя.
Пока я так и не поняла, почему брак Василия Чернышева и Аглаи Закревской не признается в России, ведь они же венчались в православной церкви. Но как бы там ни было, Аглая Закревская стала тоже Чернышевой. Вот только не понятно почему, тогда Варя Певницкая (из «Я к Вам пишу…») не знала о том, что её бабушка Аглая Ильинична тоже была Чернышевой?
_________________

vika-i спасибо за отклик и как тебя зовут, а то по нику как-то не то))


Да, они вступили в пору любви и вокруг все было еще хорошо, как говорится, еще до войны, а вот дальше, дальше будет тяжело, время такое, но они все равно будут счастливы, потому что любят, потому что вместе. Это касается и той, и другой пары, и многих из героев. Это важно для меня показать, что человек может быть счастливым, в какое бы тяжелое время он ни жил.

Сейчас есть РПЦ Московского патриархата и есть другие, другой юрисдикции - Константинопольского, например (куда как раз и относится Греция), а в то время в России Патриарха не было, был Синод. И вот венчанные вне России, в юрисдикции другого Патриарха должны были писать прошение в Синод, чтобы брак признали действительным. С другой стороны, Синод над ними не властен, перед Богом и людьми они венчаны. Другая юрисдикция, в общем.


Мы до этого тут еще доползем (теми темпами, что я пишу в последнее время, мы именно ползем дальше), в двух словах отвечу, чтобы не спойлерить - время такое было, не вовремя Аля вернулась в Россию - война, революция и так далее. В общем, да, Варя маленькая, назовем ее так, не знала. Я собственно потому и перестала там писать авторские отступления, что это было бы спойлером для "Девочки...". Одно могу сказать - Василий жив, ну, чтобы никто не переживал раньше времени.
___________________________________

 » Лика и Митя "рисунки" автора

Ой, точно, спасибо, Танюша и Евочка.
Девочки, не переживайте, я не пропала, просто как-то все одно к одному.
Папа болел. потом еще много разного, балеринка моя в институт поступала,
да и просто вдохновение куда-то убежало, было состояние абсолютного нежелания что-либо делать.
Но я жива и постараюсь исправиться как можно скорее. И "Письма" закончу, и тут все будет непременно.
И герои тоже живы





___________________________________

Аленушка, спасибо, что радуешь глаз красивой графикой!
С нетерпением ждем продолжения!
_________________

Ева, Лена, Вика, Таточка, спасибо большое девочки, что поддерживаете блудного автора)
Выползаю потихоньку из депрессии и творческого кризиса - тут и реал виноват, и настроение, и жара, вероятно - все понемногу)
Главу пишу и даже заказала Анечке заставку, будем надеяться, дней через несколько выложу продолжение.
___________________________________

 » Глава 8

Глава восьмая

Раскрыв за утренним чаем «Петербургские ведомости», князь Беклемишев был неприятно поражен, прочтя набранное мелким шрифтом сообщение: «7-го августа флот наш лишился “Новика” – лихого и славного, самого быстроходного из наших крейсеров, бывшего красой русского флота и грозой японцев... Ранено нижних чинов легко 14, тяжело 2, убито 2, ранен в голову лейтенант Штер, все время остававшийся на своем посту». Про других раненых или убитых офицеров не сообщалось, как непонятно было, где произошла трагедия, и куда направились спасшиеся члены экипажа. Заметка была написана очень размыто, словно, выдав необходимую часть информации, власти старательно хотели скрыть остальное. Оставалось надеяться, что зять хотя бы жив. О судьбе же племянницы и второго зятя Павел Дмитриевич пребывал в полном неведении, как и княгиня Вера Бобровская, уговорившая его после отъезда мужа перебраться в родительский особняк на Большой Морской. Дни неведения тянулись непозволительно долго, и лишь в первых числах сентября полковнику Беклемишеву под строжайшим секретом была показана копия телеграммы командира порта Николаевска контр-адмирала Русина, в которой сообщалось, что туда прибыл транспорт «Тунгуз» с командой «Новика». Среди членов экипажа числился и лейтенант Чернышев.
– Все, слава Богу, Верочка, далее они следуют водой в Хабаровск, а потом по железной дороге во Владивосток. К Филипповкам, надеюсь, граф в столице окажется, непременно позабочусь о том, чтобы Дмитрию Сергеевичу дали отпуск по личным обстоятельствам на две-три недели, а то, неровен час, к Сибирской флотилии прикомандируют. Отдохнет, в себя придет после всех боев, а далее перевод выхлопочу ему в Гельсингфорс, – радостно сообщил Павел Дмитриевич сестре. – Только вот из Порт-Артура нет никаких вестей, – вздохнул он. – Как там Лика?
– Анатолий Владимирович тоже давно не пишет, – загрустила и Вера.
– Ничего, дорогуша, ничего, даст Бог, все управится. Коль скоро в списках убитых его нет, значит, жив, а что не пишет, так война, не до писем, право. Не волнуйся раньше времени, – попытался успокоить княгиню полковник. – Анатоль человек разумный, зря под пули не полезет.
– Я понимаю, Павлуша, умом все понимаю, но сердце отчего-то не на месте, – тяжело вздохнула Вера Дмитриевна, – пойду прилягу.
– И верно, голубушка, отдохни, завтра, поди, снова в госпиталь чуть свет уйдешь? Поберегла бы себя, сестрица, – Беклемишев погладил княгиню Веру по вздрагивающей руке. – Брому выпей и приляг.
Молодая женщина поднялась с дивана и, кивнув брату, пошла в буфетную. Оттуда послышался скрип дверцы, звон склянки, а потом шаги Веры Дмитриевны удалились куда-то вглубь дома.
«Вот и славно, – подумал полковник, потянувшись за газетой, – отдохнет, успокоится, глядишь, нервничать перестанет. Что за глупость был это их брак ненастоящий? Зачем вообще жениться, если вот так? А теперь маются оба. Не потому ли и Анатоль сбежал в армию, что не мог разобраться в себе и в своих отношениях с Верой? Как все это, однако, нелепо». – Беклемишев встал и, отбросив газету, прошел в отцовский кабинет, где долго курил в открытую форточку и периодически прикладывался к графину с бренди, стоявшему на столике. Заглянувший в кабинет двумя часами позже в поисках барина Прохор, обнаружил Павла Дмитриевича спящим на диване и беспокоить не решился, поэтому почта и газеты остались на столике в гостиной, и первыми их увидела Вера Дмитриевна. Серый конверт с казенной печатью, где чужим почерком было написано ее имя, сразу привлек внимание молодой женщины, но она некоторое время не решалась взять его в руки и смотрела на серый прямоугольник в таком в ужасе, будто увидела ядовитую змею…
На нелинованном и таком же сером, как конверт, листочке бумаги было написано: «С прискорбием сообщаем, что Ваш муж, полковник князь Бобровский, пропал без вести в битве на Шахэ сентября двадцать четвертого дня сего года. Уповаем на милость Божию. Командир Восточного отряда генерал Штакельберг.» Далее следовал витиеватый росчерк. Держа лист в руке, Вера смотрела на этот росчерк, расплывающийся у нее перед глазами, и видела, словно наяву, лицо мужа почему-то совершенно белое с закрытыми глазами. Она помотала головой, отгоняя видение, а потом не в силах совладать с собой, расплакалась в голос, громко причитая…
 
Прошла неделя, прежде чем Вера Дмитриевна смогла встать с постели и выйти в столовую к обеду. Она сильно осунулась и подурнела с лица и скорее была похожа на тень княгини Бобровской, чем на нее саму. Павел Дмитриевич пытался как-то подбодрить сестру, при этом изыскивая все возможности для поиска зятя – пропал без вести еще не значит – убит, и это вселяло надежду. Занимался он попутно и делами второго своего зятя – Дмитрия Чернышева, причем, гораздо более успешно. Удалось выхлопотать отпуск по ранению с дальнейшим переводом на Балтику, о чем полковник Беклемишев и отправил Мите телеграмму во Владивосток. Предполагалось, что на основании этой телеграммы лейтенант сможет выправить литеру до Москвы или Петербурга.
 
Дни тянулись медленно, за окнами моросил, казалось, непрекращающийся дождь, начался ноябрь, но никаких известий ни из армии Куропаткина, ни из Владивостока не поступало. В особняке на Большой Морской обстановка была гнетущей, поэтому князь Беклемишев все чаще засиживался в клубе допоздна, возвращаясь домой только переночевать, да справиться утром у сестры, как она себя чувствует. Он прекрасно понимал, что так долго продолжаться не может, Вера себя изведет окончательно, и если Анатоль, как надеялся Павел Дмитриевич, жив и вернется, встретить его будет некому. Совершенно отчаявшись, полковник решил отвезти сестру в Кронштадт, к духовнику. Княгиню это поездка несколько привела в чувство – еще на пути туда она ободрилась, а после долгой беседы с отцом Иоанном, казалось, окончательно воспряла духом: по возвращении домой нормально поужинала и даже поддерживала беседу за столом, а утром следующего дня отправилась в госпиталь. Павел Дмитриевич облегченно вздохнул и даже по дороге в Зимний зашел в храм и поставил рублевую свечу святителю Николаю – единственному святому, которого он лично почитал.
И то ли святой услышал молитвы князя, то ли просто так сложилось, но именно на Николу зимнего поздним вечером в дверь особняка Беклемишевых позвонили, и выскочившая в переднюю Вера Дмитриевна не сразу узнала в запорошенном снегом высоком уставшем небритом морском офицере своего зятя.
– Мое почтение, Вера Дмитриевна, – хрипло сказал вошедший и закашлялся. – Простите, что не предупредил, но все деньги дорогой вышли, а Павел Дмитриевич… – начал он снова, и опять зашелся в тяжелом кашле.
– Господи, Митя, это вы? – удивленно вскрикнула княгиня и попыталась обнять Чернышева, но тот отстранился.
– С дороги я, грязен, как черт, неделю не мылся, да и захворал где-то, неровен час, заразитесь. – Митя как-то неловко улыбнулся, словно извиняясь за свой внешний вид.
– Прохор, Тимофей, – крикнула Вера вглубь дома, – ванну Дмитрию Сергеевичу, я сейчас распоряжусь доктора и чаю горячего с дороги.
– Лучше водки или коньяку, – в дверях появился Павел Дмитриевич, – за доктором я уже послал, а вещи, наверное, придется сжечь, чтобы в самом деле заразу какую в дом не принести.
– За моим мундиром можно к Масальским послать, простите, сам я к ним ехать такой не решился, там дети, – Митя скинул башлык, шинель и мундир прямо на пол и пошел следом за Прохором, слегка пошатываясь, не то от усталости, не от хвори.
– Правильно сделал, я так и рассчитывал, что к нам, – кивнул полковник, – мы с сестрицей одни во всем доме. Мы тебя, Дмитрий Сергеевич, еще к Филипповкам ждали.
 
Приехавший вскоре доктор Абельман диагностировал запущенную двустороннюю пневмонию при общем сильном истощении организма, нервное расстройство вследствие усталости, ранений, а так же возможной контузии, потому что Митя жаловался на сильную головную боль, а порой бредил. Выздоравливал он медленно и тяжело. Пришлось даже пригласить священника соборовать и приобщить больного, и лишь после Рождества наметился некоторый перелом, и доктор обрадовано сказал, что опасность миновала. Все то время, что Чернышев находился между жизнью и смертью, Вера Дмитриевна почти неотлучно сидела у его постели, он же метался в бреду, хватал ее за руки и хрипло кричал «заряжай» или, принимая княгиню за Лику, просил прощения, что не уберег и признавался в любви.
 
К Новому 1905 году, который отпраздновали тихо по-семейному, Митя мог уже вставать и немного ходил по комнате. В газетах еще в декабре прошло сообщение о капитуляции Порт-Артура, и князь Беклемишев через Красный Крест попытался, правда, безрезультатно, выяснить что-то о судьбе племянницы, но едва оправившемуся от болезни Чернышеву решили этого пока не сообщать. Ничего не сказали ему и о князе Бобровском, только передали письма от родителей, которые привез князь Масальский, несколько раз наведывавшийся на Большую Морскую. Он тоже поднял все связи, чтобы узнать о судьбе Лики и Анатолия Владимировича, но пока, увы, ничего радостного сообщить не мог.
 
В Крещенский сочельник сильно похолодало, и город как будто вымер: возвращаясь из храма, княгиня Вера не могла найти извозчика и сильно продрогла, добираясь пешком. Павел Дмитриевич даже не хотел никуда пускать ее на следующее утро, а сам он не смог после Богоявления уехать в Москву, потому что началась забастовка на Николаевской железной дороге.
– Представляешь, Верочка, бастуют железнодорожники, Путиловский завод стоит, судостроительный срывает поставки, а наше положение на фронте и без того тяжелое. Порт-Артур сдали, эскадра Рожественского сильно потрепана, и эта стачка на военных заводах – как внутренняя диверсия, – шумел князь Беклемишев, не заметив, что в столовой появился Митя.
– Как сдали, Павел Дмитриевич? Давно ли? – Чернышев заметно побелел лицом от волнения.
– Месяц назад, – повернулся к зятю Павел Дмитриевич, – ты болен был сильно, врач боялся нервного потрясения. – Красный Крест сообщает, что медицинский персонал вернется в Россию, как только представится такая возможность, это значит, думаю, не ранее весны.
– Как же так? – Митя медленно опустился в кресло, обхватив голову руками. – Впрочем, все к этому и шло, Стессель с самого начала воевать не хотел, но Белый, Кондратенко? Неужто и они…
– Кондратенко погиб за неделю до капитуляции, – вздохнул Беклемишев. – Жаль Романа Исидоровича, отменный был человек, имел честь водить с ним знакомство.
Разговор перекинулся на военные действия, и, ругая Морское министерство, полковник обмолвился, что на помощь эскадре Рожественского собираются послать отряд броненосцев. Он сказал об этой новости вскользь, совершенно не предполагая, какие его оговорка будет иметь последствия.
 
Всю ночь лейтенанта Чернышева мучили тяжелые сны. Он несколько раз просыпался в холодном поту, снова и снова переживая последний бой «Новика», опять слыша разрывы снарядов, крики раненых, отрывистые команды. Кровать качалась под ним, как палуба судна, сам он словно наяву мерз в ледяной воде, помогая залатать пробоину, стоял на мостике, до рези в глазах всматриваясь в горизонт. Никому не рассказывал Митя ни о том, что происходило на корабле, ни о том, как группа раненых моряков почти три недели добиралась из Корсаковского поста в Александровск пятьсот верст по Сахалину, по тайге, переходя вброд реки – оборванные, почти босые, на подножном корму… Последние два перехода люди шли под холодным морозным ветром, по снегу; они выжили на одной силе воли и желании выжить, на злости не только к японцам, но и к местным чиновникам, от которых не было никакой помощи. Помогала, конечно, и морская закалка, с песнями и солеными шутками, а где-то и с руганью тащили волоком местные лодки – кунгасы, спали на земле, по пояс проваливались в болото, но шли, потому что был приказ, была присяга и честь, потому что иначе они себя не мыслили. И он шел, как и остальные несколько офицеров наравне с матросами вытаскивая лодки, намокая под дождем, измазавшись в болотной жиже… Приказы не обсуждают, их надо выполнять, но у молодого лейтенанты было еще одно, что заставляло жить, грело холодными ночами, давало не отчаяться и не пасть духом – его путеводная звезда, его любовь, его Лика. Жена. Как мало им суждено было побыть вместе, и теперь она там, в капитулировавшем, отданном на разграбление японцам Порт-Артуре. Митя был уверен, что Лика жива, но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сейчас, в оставленном русскими войсками городе, она беззащитна, и на Красный Крест надежда очень слабая. Они не смогут защитить всех женщин, а как ведут себя воины победившей армии, Чернышев был наслышан. «Он не мог, просто не имел права оставить ее одну, сидеть тут, в столице, и дожидаться – да какой он мужчина после этого. Надо действовать и как можно скорее. Если на помощь эскадре Рожественского идет отряд кораблей, он должен попасть на один из них, в любом качестве. Он – боевой офицер, имеющий опыт войны с японцами, непременно должен снова оказаться на корабле, идущем на бой. К тому же он не давал подписки о неучастии в войне, впрочем, даже наличие оной его бы не остановило»…
Полночи Митя ходил по комнате, курил, что-то писал, а поутру, едва дождавшись отъезда полковника и княгини Веры, оделся и отправился в Морское министерство. В канцелярии его промурыжили до обеда, потом отправили в Главный морской штаб, а там долго выясняли, откуда ему, рядовому офицеру, да еще и находящемуся в отпуску по болезни, известно про то, что еще даже не всем адмиралам ведомо. Промаявшись в отделе личного состава, а потом и в ученом отделе до пяти вечера, лейтенант Чернышев вернулся домой, так ничего и не добившись.
После ужина он попытался подступиться с просьбой попасть в отряд к полковнику Беклемишеву, имел с ним долгую беседу все с тем же отрицательным результатом. Павел Дмитриевич категорически отказался хлопотать за зятя.
– Понимаю, все понимаю, Дмитрий Сергеевич, и порыв твой уважаю, знаю так же, что там ощутимая нехватка личного состава, сам понимаешь, зимой в Либаве, а именно там формируется отряд, на всех кораблях сокращенные экипажи, да и готовится все наспех, еще эти стачки, саботаж. – Полковник встал с кресла и начал ходить по кабинету, нервно теребя руки. По всему было видно, что разговор это вести ему неприятно, князь нервничал и сердился, к тому же понимал, что как офицер и человек чести Чернышев прав. В то же время с высоты своего опыта и знаний, понимал и чувствовал Павел Дмитриевич, что ничем хорошим поход отряда, куда так стремился Митя, не кончится. В лучшем случае лейтенант будет ранен, в худшем убит, и он, взрослый и старший, отвечавший и за племянницу и за этого молодого лейтенанта, не мог, просто не имел права допустить его смерти. Из весьма достоверных источников Беклемишеву как полковнику Генштаба было известно и то, сколь плохо снаряжены корабли, спешно комплектуемые контр-адмиралом Небогатовым новыми дальномерами, снарядами. Начальник порта Императора Александра III Ирецкой всячески игнорировал просьбы адмирала, как и многие в верхах считая, что посылать отряд на помощь эскадре Рожественского абсолютно бессмысленно. Павел Дмитриевич знал и понимал многое, что не мог открыть сидящему напротив него юноше. Не мог и не хотел, но остановить его порыв был просто обязан, потому перевел разговор в несколько иное русло. – Ты пойми меня правильно, mon cher, ты совсем недавно был тяжело болен, я уже не говорю о ранении и контузии, но даже просто с болезнью шутить не стоит. В холодном море, на продуваемой всеми ветрами палубе ты можешь снова подхватить пневмонию, и даже если выживешь, все равно будешь лишь обузой и помехой. В бою каждый офицер, каждый член команды – на вес золота, а больной и контуженный ты станешь только мешать, а коль скоро заболевши, не покинешь своего поста, обречешь себя на верную смерть. И ладно бы только себя, хотя, поверь, я люблю тебя если не как сына, то как младшего брата, и твоя участь мне не безразлична, но в данный момент я думаю о племяннице. Каково будет ей получить известие о твоей гибели? О ней ты подумал?
– Да, Павел Дмитриевич, именно о ней я и подумал, прежде всего о ней. Сидеть и ждать тут неизвестно чего – разве это правильно? Прятаться за вашими связями – годится ли такое для меня как для офицера? Гликерия Александровна первая меня презирать за трусость станет, да и на корабле я ближе к ней буду, возможно, мы одолеем японцев и вызволим тех, кто остался в Порт-Артуре. Ведь не все еще потеряно, – упорно стоял на своем Митя.
Видя, что переубедить зятя не получается, Беклемишев согласился ходатайствовать о его возвращении в строй и помочь отъезду в Любаву, но при одном условии – Чернышев должен непременно пройти медицинское освидетельствование у военных медиков и получить положенное предписание.
– Пусть напишут, что ты годен к службе. Вот сейчас – здоров и вполне оправился, и можешь вернуться в строй, – полковник расстегнул ворот мундира, словно ему было душно, и потянулся за графином с бренди. – Тебе не предлагаю, коль назавтра в руки к эскулапам отправишься, – попытался он пошутить, но шутки не вышло, оба мужчины были вымотаны нелегким разговором.
– Благодарю, Павел Дмитриевич, – кивнул Митя и отправился к себе в комнату.
Ночь он снова спал плохо, и утром девятого января поднялся с трудом. Тем не менее, одевшись и наскоро выпив чаю, отправился в Адмиралтейство.
День был морозным, но ясным. Под ногами слегка поскрипывал снег, голова на воздухе перестала болеть и кружиться, и лейтенант Чернышев чувствовал себя весьма бодро. Побывав в министерстве, он отправился на Фонтанку в Военно-морской госпиталь, а оттуда – на Васильевский остров, к одному из корпусных приятелей. Он как раз шел по Дворцовому мосту, когда раздался полуденный выстрел с Нарышкинского бастиона Петро-Павловской крепости. Митя обрадовался тому, как скоро управился, предполагая тем же вечером выехать в Либаву. По Тучковой набережной он свернул на Средний проспект, когда невдалеке послышался топот коней и бегущий людей, прогремело несколько выстрелов. Лейтенант быстрым шагом пошел в ту сторону (бежать на морозном воздухе ему было еще тяжело), когда прозвучал команда «Пли!» и раздался залп. Митя по инерции сделал еще несколько шагов, а потом упал в снег.
 
Дальнейшее Чернышев помнил довольно смутно – его куда-то несли на руках, слышались голоса – мужские и женские – потом резкая боль, от которой он снова потерял сознание. Очнулся в полутемной комнате на кровати. Рядом на деревянном табурете сидела девушка в бумазейном платье, перекинув на грудь толстую рыжую косу, конец которой она все время нервно теребила. Заметив, что лейтенант приоткрыл глаза, она обрадовано ойкнула и выскочила из комнаты, чтобы вскоре вернуться с товаркой постарше.
– Пришли в себя, вот и хорошо, – улыбнулась старшая женщина. – Мы с Аленкой боялись, что помрете, хоть дохтур и сказал, что все обойдется, все одно страху натерпелись, когда вас Трифон-то принес. «Офицерик, грит, молоденький, случайно попал, жалко».
– Пи-и-ить, – прошептал запекшимися губами Митя и, подняв руку к гудящей голове, обнаружил, что она перевязана. Повязка сдавливала и грудь, отчего было больно дышать и трудно говорить. – Гд-е-е я?
– Да вы не бойтесь, – бойко затараторила молодка, поднеся к губам раненого стакан воды и помогая ему напиться, – жандармы сюда не сунутся. Поранило вас чутка давеча, как погромщики с солдатами сцепились. Как Триша принес, совсем плохи были, а потом доктор приходил. – Она поставила на тумбочку стакан и села на табурет, старшая молча стояла у окна. – Доктор наш, проверенный, не скажет никому.
– О чем? – Чернышев непонимающе посмотрел на обеих женщин.
– Ну что ранетый вы, – теперь уже младшая посмотрела на него удивленно. – Политический, – это слово она произнесла еле слышно.
– Бог с вами, – лейтенант говорил еще медленно, но уже достаточно внятно. – Я к сослуживцу шел, когда стрелять начали. Какая политика?
– Так вы из энтих… – скривила губы та, что постарше.
– Я офицер флота, вернулся с фронта и снова туда направляюсь, – длинное предложение далось Мите с трудом, и он прикрыл глаза. Помолчав немного, добавил, – ни в какой партии не состою и политикой не интересуюсь.
– Дело ваше, Ваше благородие, – голос старшей из женщин перестал быть участливым, но она держалась в рамках приличия. – Все одно оставаться вам тут долго нельзя. Сегодня-то жандармы и правда не сунутся, а завтра все может статься, а у них разговор короткий – ранен, значит, бунтовщик. Родные-то у вас есть? Куда сообщить?
– Особняк князя Беклемишева на Большой Морской, – тихо проговорил Чернышев, не открывая глаз. – Только не надо их пугать, Прохора позовите или Тимофея, они сообразят.
 
Поздним вечером того же дня карета без гербов отъехала от деревянного двухэтажного дома на Малом проспекте Васильевского острова. Вера Дмитриевна Бобровская с белым от волнения лицом обнимала впавшего в забытье Митю, а остановившему их жандармскому патрулю сообщила: «Мужа пьяного домой везу, перебрал в гостях. Офицер, герой Порт-Артура», – и задернула шторку. Сидящий на козлах Тимофей подтвердил, что «барин напимшись, и за женкой денщика посылал».
От Павла Дмитриевича происшествие пока скрыли, но за доктором Абельманом послали. Осмотрев раненого, эскулап похвалил неизвестного коллегу, вынувшего пули и перевязавшего Митю.
– Счастлив ваш бог, юноша, да и доктор знающий и умелый попался. Хорошо раны обработаны. Предписываю две недели покоя, это как минимум.
– У меня предписание, – начал было Чернышев.
– И не вздумайте, батенька, никаких предписаний, накажу Вере Дмитриевне за вами приглядывать. Она – сестра опытная, не забалуешь. Да и выходить на улицу нынче опасно, стреляют кругом. – Доктор остался ночевать в одной из гостевых комнат и покинул особняк лишь утром после плотного завтрака.
Полковник узнал о ранении зятя лишь вечером и в глубине души был даже немного рад тому, что теперь «этот непоседа» никуда не поедет.
– Знаешь, Верочка, – сказал князь сестре за вечерним чаем, – что Бог ни делает, все к лучшему. Дмитрий дома остался, и поездка моя в Москву отменилась, так оно всем лучше будет, а то уж больно на улицах неспокойно. Тебе бы я тоже советовал за лейтенантом ухаживать и в госпиталь пока не ходить. Думаю, скоро все устроится, а пока посиди дома, неровен час, попадешь, как наш Митя в переделку. Хорошо, что у Петруши в корпусе увольнительные отменили.
Неделю Вера сидела дома затворницей, послушавшись брата, но на отдание Богоявления решилась выйти в храм. Она уже надевала шубку, когда в дверь позвонили и вышедшему на звонок Прохору вручили казенный серый конверт.
___________________________________

Спасибо. Знала бы ты, как мучительно долго писалась эта глава. Мне не хотелось больше углубляться в войну, в то же время хотелось быть реалистичной.
Еще и информации достоверной очень мало.
___________________________________

Ульяша, замечательное продолжение и коллаж, спасибо!
Глава не радостная, и герои романа и мы - читатели - угнетены тяжелейшими неудачами России в Русско-японской войне. Но утешительно, что Митя хоть и больной, но вернулся домой, и есть надежда, что Лика жива.
Что до забастовок, то вряд ли их можно считать диверсией. Простой народ просто не понимал зачем верхушка ведет войну с японцами. Объективно Русско-японская война принесла народам России и Японии ухудшение их материального положения, рост налогов и цен. Государственный долг Японии возрос в 4 раза, её потери составили 135 тыс. убитыми и умершими от ран и болезней и около 554 тыс. ранеными и больными. Россия затратила на войну 2347 млн. рублей, около 500 млн. рублей было потеряно в виде отошедшего к Японии имущества и потопленных кораблей и судов. Потери России составили 400 тыс. убитыми, ранеными, больными и пленными. Дальневосточная авантюра царизма, приведшая к тяжёлым поражениям, сопровождавшимся большими жертвами, вызвала возмущение народов России и ускорила начало первой буржуазно-демократической революции 1905—07.
_________________

Тяжелые времена, рушившие семьи и судьбы, настали. И это только начало. Митя все рвался спасать Лику, но, может, и правда - к лучшему, что пока остался у родственников. Только за Лику неспокойно, и что там опять за серый конверт(((
Ульяша , с возвращением, спасибо за главу.