Мое сердце - в пустыне. В плену Магриба * (СЛР, 18+)

1 … 24 … 42

Навигатор по разделу • Справка для авторов • Справка для читателей • Оргвопросы и объявления • Заказ графики • Реклама • Конкурсы • VIP

Ваши итоговые впечатления от романа/понравился ли он?

Да, просто замечательный!

75%

[ 21 ]

Неплохой, можно почитать

25%

[ 7 ]

Нет, бред сивой кобылы

[ 0 ]

Так себе, не очень, среднячок

[ 0 ]

Всего голосов: 28 Опрос завершён. Как создать в теме новый опрос?

Red Sonja: 13.06.15 23:30

» Глава 25. С чистого листа

Поступление в аспирантуру откладывалось до осени, да и сама я никак не могла определить, чего хочу. Папа предлагал не торопиться и просто отдохнуть перед началом трудовых будней длиной в жизнь, но я упорно отказывалась лететь к нему в Марокко, мотивируя это новой работой. К счастью, ни о Сергее, ни о причинах нашего с ним возможного разрыва папа не спрашивал.

Мою же работу можно было назвать таковой с огромной натяжкой. Во всяком случае, зарплата оставляла желать лучшего. В летнюю пору отпусков я выручила деканат: завал с документами абитуриентов в этот период был самым огромным, а желание его разгребать — минимальным. Мне же было интересно просматривать и сортировать анкеты. Воображение рисовало образы людей, чьи фотографии крепились к файлам личного дела. Многие выглядели еще такими детьми, и я чувствовала себя какой-то повзрослевшей по сравнению с ними. Более мудрой, что ли, и даже опытной. Такие глупые мысли вызывали улыбку.

Но к концу вступительной компании Марокко снова напомнило о себе, причем сразу по нескольким направлениям.

Было поручено заняться размещением вновь прибывших студентов из далеких стран. И не столько самим размещением, которое сводилось в основном к расселению в общаге, но и их адаптацией к местным нравам.

Наш факультет занимался языковыми курсами для новичков и тесно сотрудничал с другими отделами, так как большинство прибывших учились на инженеров, медиков, аудиторов или пытались получить другую престижную в их представлении профессию. Очевидно, приняв во внимание факт наличия у меня языковой подготовки и опыт пребывания в Марокко, начальство решило пригрузить меня еще и этим. Кого при этом волновало, что заниматься пришлось не только марокканцами, но и представителями других национальностей? Как и то, что это не входило в мои обязанности и не покрывалось зарплатой?

Сама я относилась к заданию напряженно, и, как оказалось, не зря. Если темнокожие парни вели себя очень предупредительно и вежливо, их арабские коллеги еле держали себя в узде. Их не смущала ни разница в возрасте, ни трудности перевода. От более наглых поползновений меня спасало лишь то, что они еще понятия не имели о наших устоях. Поэтому я держалась как можно ближе к девушкам, сторонившимся своих сокурсников. Но их было крайне мало: от силы пять на десятки прибывших.

Вот и сейчас весь автобус был заполнен парнями, среди которых находилось только три девушки и я. К счастью для меня, мужская половина была поглощена обзором улиц, мелькавших за окном, и активно, хоть и по их мнению тихо (а по-нашему громко), обсуждала что-то по-арабски. Я разбирала лишь некоторые слова, но вкупе с недоумением, появившимся на лице одной из моих спутниц, их было достаточно, чтобы уловить основной смысл.

Парней можно было понять. Многие — я уже знала — прибыли из захудалых деревенек, а знойный украинский август максимально обнажал ухоженные и загорелые женские тела. Почему-то мне снова вспомнился Асер со своими взглядами на одежду, и я вдруг осознала, что понимаю его.

На обсуждении какой-то блондинки пришлось достаточно громко заметить:

—А еще через один квартал отсюда — мечеть. Я так понимаю, вас это особенно интересует, так что в пятницу проведу всех туда.

Парни смолкли, видимо, еще не окончательно расставшись с привитыми с детства устоями, а девушки даже немного расслабились. Пока они вели себя в присутствии друг друга точно также, как и дома: держались на расстоянии и даже не заговаривали,— поэтому мне было интересно узнать, изменится ли их поведение со временем.

Я повидала приезжих студентов и прежде, но в основном это были парни, уехавшие за рубеж в поисках лучшей жизни. Девушки же казались запуганными овечками, выпущенными на арену к кровожадным тиграм.

Вспоминая свою культурную беспомощность в Марокко, я решила во что бы то ни стало помочь им адаптироваться и сохранить при этом себя. К слову, некоторые привыкли к украинским реалиям очень быстро и не прибегая к посторонней помощи, а поскольку в мою привычку не входит навязываться, общение с ними сошло на нет.

Но еще до того, как это произошло, наступил сентябрь. Все вышли из отпусков — и я снова осталась без работы. Мы периодически созванивались с Таней, встречались и гуляли, хотя собрать былую шумную компанию уже не получалось. Я не спрашивала у нее о Лене и Сергее. Так уж само собой вышло, что попросту забыла о них. И в одну из наших совместных с Таней прогулок у меня зазвонил телефон. Вроде бы день был теплым и солнечным, я чувствовала себя спокойно и уверенно, но дыхание перехватило, когда прочла на дисплее «Asser». А затем и сердце забилось с бешенной частотой. Сначала возбужденно: «Он звонит мне. Звонит!»,— затем от волнения: «Он не мог так просто позвонить. Случилось что-то плохое». Поэтому я быстро взяла трубку:

—Да.

На другом конце (думалось «провода») целую секунду царила тишина, затем раздалось знакомое проникновенное, но немного хриплое:

—Кристина?

Вряд ли он сделал это специально, скорее просто прочистил горло. Но зачем, зачем он только позвонил? Бархат его голоса проникал внутрь также беспрепятственно, как нож рассекал подтаявшее масло. Я чувствовала себя тем самым маслом. Чувствовала этот голос всеми струнами души. До сих пор помнила, как звучат на нем слова любви, — и это было худшей из пыток. Но несмотря на внутреннее смятение, твердо поинтересовалась:

—Да. Что-то случилось?

—Инайя родила,— снова с небольшой заминкой, но спокойно ответил Асер и, предугадывая мои дальнейшие вопросы, кратко рассказал:— Мальчик. Оба здоровы и чувствуют себя отлично. Просто она хотела, чтобы ты знала.

Меня подмывало спросить, почему Ина сама не позвонила, а потом вспомнилось, что, вернувшись на родину, я сменила марокканскую симку на прежнюю. Для Асера узнать мой украинский номер, конечно, не было проблемой...

—Передай ей мои поздравления.— Старались говорить как можно спокойнее, но не удержалась от улыбки при воспоминаниях о подруге.— Я наберу ее где-то через неделю, когда она будет уже дома.

—Передам.

Как всегда лаконичен. Асер замолчал, но не спешил заканчивать звонок, а я снова затаила дыхание в надежде на что-то. Глупой, но надежде.

—Как ты?— Наконец, выдавил он. Такой стандартный вопрос, который все же, очевидно, дался ему нелегко.

А что я? Я умерла, рассыпалась в прах и хожу по земле как призрак. Потому что ты украл мое сердце. Выпил мою душу, иссушил и бросил тлеть, распыляясь на ветру! Но как объяснить это? Какими словами описать? Я понятия не имела. Не была уверена, что вообще должна это делать. Поэтому сказала короткое:

—Хорошо, спасибо.

И снова тишина.

—А ты?— Теперь мой вопрос.

—Тоже.

Хотелось горько усмехнуться, но я сдержалась.

Сомневаюсь, что ты испытывал хоть толику из того, что пришлось мне. Ты же неуязвимый, безэмоциональный. Только если это не касается собственности, к которой причисляешь и женщин. Ты вряд ли заливал слезами подушку и вгрызался в нее зубами, чтобы соседи не слышали утробного воя. Впрочем, твои соседи не услышат даже выстрела.

—Поздравляю с бракосочетанием.— Вырвалось помимо воли, и, услышав, как холодно прозвучал мой голос, я вдруг осознала, что сжигаю последние мосты.

—Спасибо.— По-прежнему ровный ответ. Но мне показалось, или его голос дрогнул? Нет, не дрогнул. Не дрогнула и рука, потому что спустя какую-то секунду в трубке раздались частые гудки.

Сожгла. Мосты. Одной фразой.

В этот момент мне отчего-то снова захотелось плакать, но я уговаривала себя, что так будет лучше. Что я вообще придумала себе его смятение в голосе, ведь Асер не умеет сомневаться. Что питать надежды на какие-то остаточные чувства, а то и просто фантазии — глупо.

И Таня не вклинивалась в мои мысли и ни о чем не спрашивала, а просто, молча, шла рядом, словно чувствуя мою внутреннюю обреченность.

* * *

Я с нетерпением добиралась домой и всю дорогу не замечала никого вокруг. Поначалу пыталась умерить сердцебиение, когда в голове снова раздавался его голос, и, каждый раз возвращаясь к анализу нашего диалога, не могла пойти дальше эмоций. Не думала, что когда-нибудь буду так волноваться. Из-за какого-то звонка. Обыкновенного звонка. Но, уже приближаясь к своему подъезду, почувствовала, как волнение сменяется другими чувствами: смятением, неуверенностью. Наконец, подозрением...

Он позвонил не потому, что скучал или думал. А потому что Инайя попросила сообщить о родах. Инайя. Такая добрая и светлая... В отличие от него.

Я резче, чем планировала, хлопнула дверью подъезда.

Конечно, он не хотел звонить. Его жизнь наверняка полностью наладилась, бизнес был застрахован, а меня списали в утиль. Звонить означало вызвать мои — совсем не нужные Асеру — эмоции. Отсюда и паузы в диалоге, и скупые ни к чему не обязывающие вопросы. Но дело даже не в этом.

Я быстро открыла все замки и, скинув туфли, прошла в квартиру, захлопнув за собой двери.

Испытывай он ко мне по-прежнему хоть что-то, то хотел бы узнать, как я действительно себя чувствую. Пропустил бы мимо ушей упрек, как делал это всегда, и нашел бы, что сказать. Уж Асер-то не имеет с этим проблем. Но он просто отключился. Отмахнулся. Словно избавился от надоедливого насекомого.

Господи, как же я ненавидела его в этот момент!

Сама не поняла, почему включила компьютер и открыла папку с фото из Марокко. Нашла ту единственную с изображением Асера и вперилась в нее немигающим взглядом.

Красивый, ровный профиль на фоне синего неба и виднеющихся вдали терракотовых песков. Уверенный и спокойный взгляд. Мужество. Внутренняя сила. Какое-то ощущение незыблемости. Это образ и воспоминания не вязались у меня с тем, о чем я думала сейчас.

Машинально протянула пальцы к монитору, чтобы коснуться смуглой поросшей щетиной кожи, — и отняла руку. Неужели решила снова сойти с ума? Только начала возвращаться к нормальной жизни — и готова собственноручно опустить себя на дно?

Разве был он тем, кем я его помнила? Как я могла быть в это уверена? Интернет пестрил историями, в которых парни придумывали все, вплоть до вымышленной смерти своих родных (и матерей в том числе), лишь бы закадрить очередную дурочку. Уж после слов Сергея я принялась изучать вопрос с большим пристрастием. И пусть сейчас разум твердил мне, что Асеру при его положении не было смысла лгать, чтобы совратить меня, а воспоминания воскрешали массу других фактов, я отмахнулась от всего.

Люди склонны идеализировать тех, кого потеряли. Я знала массу соседок, которых мужья всю жизнь только и избивали, при этом не просыхали ни дня. А теперь женщины вспоминали о них с придыханием, как о самом лучшем, что могло вообще произойти в жизни. К счастью Асер не был мертв, но он остался в прошлом.

Мой первый мужчина, мое первое настоящее чувство — наверное, именно поэтому я так приукрашивала наши с ним отношения. Он сумел подарить мне сказку, мечту, красивую картинку сродни той, о которой я думала, когда летела в Марокко. И за это нужно было быть благодарной. Тем не менее, я все отчетливее понимала, что с течением времени просто превращаю его в собирательный образ идеального мужчины. Он не успел показать мне всех отрицательных сторон своей натуры. Успешно замаскировал многое из этого красивыми словами или жестами. Да я и сама купилась на нечто новое, экзотичное, неизвестное. Неизведанное.

Чем больше времени проходило, тем больше я понимала, насколько оказалась права. В моей голове уже давно жил не реальный Асер, а идеальный мужчина под таким же именем. Ничуть не хуже, а то и лучше любого книжного героя.

Курсор мышки замер у всплывшего диалогового окна. «Удалить» или «отмена»? «Удалить»,— говорил мозг, а пальцы на мышке не слушались команду. В конце концов, я просто переместила фото в папу «Другое». С глаз долой, из сердца вон.

* * *

Нормально связаться с Инайей получилось не сразу. Поначалу она набиралась сил, отходила от родов, да и потом была часто поглощена заботами о маленьком Максуде. Она рассказывала мне, что выбранное имя не совсем типично для Марокко, зато имеет хорошее значение и происхождение. Мне же было неважно — лишь бы видеть ее счастливой.

К счастью, Ина вообще не вспоминала о своем брате в наших разговорах, а я не спрашивала ни о чем, что могло бы его касаться. Со временем даже забыла думать об Асере, общаясь с ней. Марокко точно также перестало ассоциироваться с этим мужчиной. Наоборот — страна сама по себе поглотила мое внимание, и я стала больше внимания уделять ее изучению, как впрочем и исламу, и языку. Не последнюю роль в этом сыграли мои новые знакомые из общежития, как и сама Инайя.

К слову, арабский шел у меня со скрипом. Периодически я срывалась и забрасывала занятия, а потом расстраивалась, когда после отсутствия длительной практики приходилось заново, по кирпичикам, заучивать то, что, казалось бы, уже знала когда-то. Зато наличие рядом носителей языка быстро приучило меня понимать смысл услышанного. Сама не знаю, как так получилось.

Тонкости ислама оставались для меня чем-то вроде ускользающей нити: иногда я чувствовала, что близка к пониманию отдельных аспектов, а потом ловила себя на мысли, что еще сильнее запуталась. Но это побудило только больше внимания уделить свой собственной вере. Слушая пояснения Сальвы (одной из девушек-студенток), я словила себя на мысли, что в отличии от нее практически ничего не знаю о православии. Стало стыдно за то, что многие вещи в этой жизни воспринимались как данность или же наказание. Люди перестали верить в высшую силу, погрязнув во мраке бессмысленного быта.

Потому, тщательнее вникая в чужую веру, я стала еще больше внимания уделять своей собственной. Мы часто вступали с Сальвой в своеобразные теологические споры, сравнивали общие аспекты наших религий, искали различия. К счастью, ни одна из нас не пыталась доказать собеседнице, что ее вера — самая правильная, оттого обсуждение было наиболее продуктивным. И я словила себя на мысли, что занимаюсь изучением религиозных вопросов придирчиво, категорично. Правда, не могла кривить душой и признавала, что многие стороны православия поддерживала просто, потому что свое, родное.

Я чувствовала в вере зов крови. Она связывала меня с предками и родной страной. И я не могла объяснить происхождение этого ощущения, оно просто жило где-то внутри. Именно оно являлось тем стержнем, вырвать который я бы никогда не смогла. Вырвав его, я бы умерла... Поэтому воспринимала веру как некий барьер, способный защитить меня от разочарований. И каждый раз, вступая в дискуссии с Сальвой отчего-то мысленно взывала к Асеру. Чего греха таить — я искала в православии спасение именно от него. От своего проклятия и наваждения. И все равно, глядя на иконы, каждый раз видела его темные глаза... И только глаза. Черты лица Асера размывались также, как это было с моей мамой, а, значит, я была на правильном пути. Мама в каком-то смысле сыграла не последнюю роль в моих духовных поисках, когда они коснулись темы смерти.

Меня убеждали, что ислам и христианство — разные. Что допущения ислама неприемлемы для христианства. И дело было даже не в многоженстве, а в самом восприятии того, что есть Бог. Мусульмане называли нас неверными, потому что не принимали Святую Троицу, которую считали проявлением многобожия, а, значит, язычества. Христиане отвергали Мохаммада и называли его лжепророком, принимая только Иисуса Христа как последнего Мессию. В христианстве запрещены браки с представителями другой веры, в ислам разрешены, но только для мужчин и только с женщинами мусульманками, иудейками или христианками. Многое в этих двух верах для меня смешалось. Ислам казался противоречивым, христианство — запутанным. И все же я, сама не зная почему, искала в них нечто общее, но это получалось не всегда.

Если следовать заповедям служителей обеих конфессий, то получалось, что, меняя веру, человек тем самым отказывался от рая. Если бы человек был истинно верующим, а, следовательно, достойным рая, то как истинно верующий он не сменил бы веру. Казалось логичным, но я не понимала этого на примере Самиры. Она была доброй христианкой в прошлой жизни и стала не менее доброй мусульманкой в новой. По всему выходило, что она — достойная и христианка, и мусульманка, но из-за смены веры ей грозил ад у первых и рай у вторых.

А если человек — преступник и совершает переход только лишь, чтобы избавиться от груза прошлых грехов? Ведь переход в новую веру освобождает от ошибок прошлого и в исламе, и в христианстве. Конечно, он должен сопровождаться раскаяньем, но все же...

И потому я не понимала, почему такие разные судьбы уготованы со слов священнослужителей разных конфессий одному и тому же человеку. В конце концов, разве заповеди у нас не одинаковые? Разве не называем мы Бога Всемилостивым и Всепрощающим? И как быть семьям, где члены принадлежат разным конфессиям? Ведь у мусульман, христиан, буддийцев, индусов — да у кого угодно — свои представления о рае. Значит, в такой смешанной семье никто не встретится вместе после смерти, даже если будет вести одинаково идеальный для всех религий образ жизни? И как быть с теми, кто жил в этом мире еще до прихода христианства и ислама? На ряд этих вопросов я так и не нашла ответы. Но искала. И была уверена только в одном — хороший человек обладает одинаковыми качествами независимо от вероисповедания. А отличия чаще всего вызваны культурными нормами, очень специфичными в разных уголках нашей планеты.

Быть может, виной моим теологическим увлечениям послужило то, что я никак не могла определиться со своим будущим, но так я хотя бы коротала время с пользой и даже начала видеть смысл в обычном следовании по течению. Что еще мне оставалось делать?

Именно в этот момент как гром среди ясного неба до меня дошло известие о свадьбе Сергея и Лены... Они сочетались браком еще в мае, но я узнала об этом только в октябре, да и то потому что бывшая подруга, оказалось, забеременела сразу же после события. Злые языки, конечно, утверждали, что свадьбу сыграли «по залету». Меня же такие утверждения на каждое аналогичное событие уже просто раздражали. Раздражало и выражение лиц сплетниц, которые пытались понять по моей реакции, насколько это вывело меня из колеи. Не вывело. Точнее — вывело, но не так, как они могли бы об этом подумать. Простое следование течению почему-то перестало меня устраивать. И это произошло в один-единственный, такой незначительный, но конкретный миг.

Случайно столкнувшись в лифте с одной молодой женщиной, я словила себя на мысли, что знаю ее, но напрочь забыла ее имя. Лишь спустя некоторое время, уже после того, как мы разошлись по своим этажам, я вспомнила, что она закончила университет с красным дипломом и уже работала еще, когда я еще пешком под стол ходила. Да, в те самые «лихие девяностые» устроиться на работу мог только умный человек или человек со связями. У Ольги (ее отчества я не помнила) связей или денег не было. Даже сейчас она жила в одной квартире со своими старенькими родителями. Может, из сильной любви к ним, а, может, потому что не могла купить свою собственную или же не имела молодого человека, с которым могла бы ее делить. Да, она была не замужем, хотя и очень даже миловидна, но запомнилась мне совсем не этим. Я знала о ней достаточно много, но совсем не помнила ее... И это ужасало. Со мной в подъезде жил человек, о котором я просто не помнила. Не потому что мало знала, а потому что человек был нелюдимым, замкнутым. Если бы она вдруг исчезла, никто бы даже не задался вопросом, куда и почему. Никогда не видела ее на собраниях жильцов, не слышала упоминаний о ней от других соседей. Словно ее и не существовало вовсе. Словно она всегда была всего лишь призраком.

Я вдруг осознала, что чувствую себя таким же призраком. Что бездействую и не добиваюсь ровным счетом ничего. Что в моей квартире вообще пусто, и это не приносит мне никакого удовольствия, потому что привести туда некого.

«Спешите жить» пронеслось в голове, и я подала документы в аспирантуру, прошла собеседование и даже начала готовиться к вступительным экзаменам. А еще ответила «да» на папино предложение «наконец-то прилететь» и согласилась с его укорами о том, что якобы не люблю его и «забыла о своем отце». В конце концов, пора было взглянуть своим страхам в глаза, ведь клин клином вышибают.