Архитектура Страха

Обитель писателя. Красное



Марк был в отчаянии. Язык, казалось, присох к горлу, он мог только смотреть за плавными движениями Катрины, взявшей в руку бокал.
Взгляд женщины был выразительнее тысячи слов. "Боишься? Сомневаешься? Но почему? Почему отталкиваешь меня, скажи?"
"Потому что давно не верю в сказки, любимая. Потому что меня слишком часто и больно били. Потому что когда я притрагиваюсь к тебе, боюсь обидеть и стать одним из тех, кто снится тебе по ночам в страшных снах..."


В воздухе комнаты прозвучал чей-то далекий голос.
- Выбор сделан. Матильда - жертва.
Вмешался второй:
- Была бы ею. Но теперь все переиграно, Архитектор! Ничья! Да свершится превращение!

Инстинктивно Марк понял, что произойдет, и, вырвав у графини бокал, отбросил его в сторону. А потом отчаянно схватил ее в объятия и крикнул, забыв обо всех, кто был рядом:
- Я люблю тебя!
Он держал ее, вдыхал, чуял всем существом. Он бы готов умереть за нее сто и тысячу раз. Но ему не дали этого сделать.
Тело Катрины таяло, становясь плоским и холодным. Зеркальце с чудесной ручкой.
Марк закричал снова, от ужаса, но его голос становился тише. Металл проникал во все клеточки его тела, сглаживал неровности, сливал кости вместе, превращал в лед теплую кожу...
Он упал на пол, его лезвие проткнуло красивый узорчатый ковер, словно в последней попытке переспорить злую судьбу.


_________________

Над снежными вершинами

Её шепот пробуждал в нем непристойные мысли. Её дыхание ласкало слух. Трепет её тела, что он обнимал, возбуждал. Кажется, что их совместное приключение, начатое в заброшенном доме на кровати, все еще продолжается. Эти страстные игры друг с другом, несмотря на ситуацию и окружение, становятся все глубже и сильнее. Тасгалл не знал почему, но точно знал, что ему недостаточно было той кровати. Хотелось обладать ею сутки напролет, насладиться всей ею без остатка.


Он удивленно уставился на девушку. Вокруг мороз и снежные горы, мы на аэростате неизвестно где, а ей шампанское вдруг захотелось? К слову, он тоже был не против выпить, но не шампанское. Тасгалл проследил за её язычком на губах, и хотел сделать тоже самое, но уже своим язычком.
Он не стал отказывать ей в её желании. Эйлис нужно было расслабится после всего произошедшего, успокоить переживания за будущее, перелистнуть страницу своей жизни, ведь она уже не будет прежней. И не только из-за необычных событий, но и из-за того, что она теперь женщина. Красивая, прекрасная женщина с необузданными еще желаниями, и фантазиями, ждавшими своей реализации.
Откупорив бутылку шампанского, быстро плеснул в бокалы и протянул один девушке.
- Я бы предпочел шотландские виски, который делают в вискикурне Глентаррета, в Хайленде, - с улыбкой произнес он. Его сейчас мало волновало то, что девушка может озадачится этой информацией. Ведь не каждый слуга разбирается в виски, знает хороший сорт и название вискикурни. Вряд ли она вообще об этом подумала, все-таки не та обстановка, чтобы размышлять о таких мелочах.


Тасгалл на мгновение так и замер с бокалом возле губ не успев сделать глоток. Он не понял как расценивать эти её слова. Эти несколько слов давали столько возможных вариантов для мужчины, что он не знал, что ответить, чтобы не попасть впросак.

- Твой бутончик в надежных руках... - ответил он, и понял, что вышло примерно тоже самое, что и у Эйлис. Он ухмыльнулся и отпил из бокала.

Что-то стало происходить позади. Тасгалл чувствовал, как в морозном воздухе копилось напряжение. Оно не предвещало ничего хорошего. Интуитивно мужчина отбросил бокал и прижал к себе Эйлис. Посмотрел на нее, хотел сказать слова поддержки, пообещать что все будет хорошо, что он рядом... Слова терялись в происходящем вокруг хаосе. Он чувствовал, как теряет девушку, как она ускользает из его объятий, и не мог вновь ее поймать, как бы не старался. Он чувствует её где-то рядом, кажется даже видит, призрачно. Странное ощущение сковывает тело. Невозможно пошевелится, но сознание все еще его. Тасгалл все прекрасно понимает и чувствует. Чувствует себя пойманным в ловушку. Запертым. Нет ничего хуже видеть и чувствовать, и не мочь что-либо сделать.
Он смотрит на белоснежное жемчужное ожерелье, но видит в нем только её. Эйлис...


_________________

Над снежными вершинами

- Держись, любовь моя! - Крикнул я Аланне, прижимая крепко её к себе, когда мы падали куда-то в пропасть. А возможно, мне это лишь показалось, и аэростат и дальше плыл по воздуху, подганяемый ветром, без топлива и никем не управляемый? Кто знает? Ведь изначально всё, что с нами случалось, было необычным и необъяснимым.

А с неба падали снежинки и кружилась карта таро, пытаясь догнать летевшую брошь...

Не припомню дня, когда был так несказанно счастлив, как в этот судьбоносный момент своей жизни. Не передать словами, как искренние слова Беа, идущие из глубин ее сердца, сделали меня счастливейшим из смертных мужчин! Какое блаженство было прижимать к груди этого рыжеволосого ангела, зная, что отныне она теперь моя навсегда. Нет платка, чтобы утереть эти слезы радости, но есть моя грудь и жилетка, которые готов подставить ей всегда. Ничто не делает острее осознания счастья, как та ситуация неизвестности, в которой мы оказались. Зарываясь лицом в огненные пряди волос Беа, я точно знал – мы победили, наконец, соединив наши сердца. Чувство уверенности не покидало меня в том, что ни важно где и как, но бы обязательно будем вместе. Беатрис и я.


Аккуратно достал из кармана жилета часы на цепочке и посмотрел на время. Моя старая, добрая привычка. Желание знать время того мгновения, когда Беатрис осчастливила меня. На высокой волне счастья началось наше превращение. До последнего мгновения я держал в объятьях девушку, прижимая к своему сердцу. Лишь бы удержать ее, чтобы она ничего не боялась и не пугалась. Вера в божье милосердие не давала мне впасть в отчаяние, наблюдая, как любимое создание прекращается в наипрекраснейший альбом искусств, который так и жаждется сделать своей настольной книгой. Я свято вери в то, что ничто и никто не разлучит нас.
- Я люблю вас… - успели прошептать мои губы, прежде я сам растворился душою в карманных часах.
Мой верный атрибут и спутник стал моим душевным пленом. Я стал заложником времени, которому посвятил свое жизненное служение, проникая в его недрах прошедших веков.

***

Цепочка часов оплела вокруг альбом искусств. Однажды я сказал Беатрис, что стану лучшим сторожем, чем Аргуса. Время, как самый надежный и проверенный страж, вставало на свой неустанный пост для защиты и охраны чудесных страниц альбома искусств от тлена эпох. Шестеренки механических часов начали свой тихий отчет длиною в 180 лет…

- Так и будет, - шепнула женщина, и её последним ощущением стал поцелуй любимого мужчины, а биение сердца превратилось в тиканье настольных часов, рядом с которыми упал изящный лорнет.
_________________

Амалия, действительно, надеялась на то, что кукле Кавалера Роз суждена необычная судьба...
Она увидела, что он смотрит на нее, и поспешно опустила глаза. Что он о ней подумал? Наверное, что, выбрав его куклу, она показывает ему, что его внимание ей неприятно. А ведь это не так... Далеко не так.
Вдруг он стремительно повернулся, отошел к своему столу и начал что-то писать. Затем вернулся к собравшимся около коробки с куклами. Амалия видела на его лице сложную гамму чувств: растерянность, смущение, почти страх... – и вместе с тем, твердую решимость. Что он задумал??
Ждать разгадки ей не пришлось долго: его пальцы прикоснулись к ее ладони. Амалия вздрогнула, но не от страха или отвращения. Наоборот, чувство было новым и... восхитительно приятным.



Его слова зажгли ее пламенем радости и надежды. А цветок... о, это был самый прекрасный цветок на свете! И созданный им для нее! Для нее одной!
Какая-то часть ее, прежней Амалии, попыталась сопротивляться. Хорошие манеры и правила поведения в свете гласили, что нельзя принимать письма и цветы от незнакомого человека, тем более, мужчины.
Но новая Амалия, какой она стала после Праги, почти мгновенно вытеснила старую. Всего боящуюся. Недоверчивую. Уставшую от одиночества, кошмаров и призраков прошлого.
Нет, она не поддастся той, которой была! Теперь у нее другая, новая жизнь, и в ней будет место и доверию, и любви, и самым потаенным желаниям!
Он нежно сжал ее руку и отошел. Она дрожащими пальцами развернула записку. И, прежде всего, посмотрела на подпись. «Элайджа». Теперь она знала, как его зовут... Элайджа. Такое красивое имя!
Она начала читать послание.
"Уважаемая Амалия.
Если Вы читаете это, то от одного этого мне становится теплее на душе. Я приношу свои самые искренние извинения за то, что проник в Вашу комнату и устроил там беспорядок. Обещаю, что как только мы окажемся в замке, я первым делом уберу это. Я надеюсь, Вы проявите ко мне благосклонность и позволите, при желании, угостить вас чаем. На рассвете. Нет ничего лучше чая на рассвете. Я восхищаюсь Вами, Вашей стойкостью и терпением. На Вашем месте я бы дал себе пощечину.
Искренне Ваш,
Элайджа".

Да, прежняя Амалия бы от такого письма пришла в ярость! Она сказала бы, что это самое наглое, самое беспринципное и непозволительно дерзкое послание из всех, которые существуют в мире!
Но нынешняя вовсе так не считала. "Чай на рассвете!" Как это, должно быть, приятно, особенно если чай приносят в постель...
Амалия уже повернулась, чтобы сказать Элайдже, что она совсем не против его предложения, и охотно прощает ему вторжение в ее комнату... И вовсе не собирается давать ему никаких пощечин!! А, наоборот, хочет поцеловать...
Но вдруг записка выскользнула из ее руки, которая превратилась... в металл. Амалия прижала к груди цветок, подаренный Элайджей, чтобы сохранить хоть его... И тут вся она покрылась серебром, и стала изящным серебряным подсвечником.
А цветок, наоборот, ожил и оплел подсвечник прекрасными душистыми цветами.
Элайджа же превратился в золотую клетку. Цветы, распустившиеся вокруг подсвечника, проникли сквозь тонкие прутья и обвились и вокруг них. Теперь подсвечник и клетка соединились.
А записка так и осталась на полу... Когда-нибудь она превратится в тлен, прах, который развеет ветер, гуляющий по полуразрушенной фабрике... Но это будет нескоро. Очень нескоро.


_________________

Все эти люди связаны друг с другом. Они – как одно целое и гибель одного повлекла бы за собой смерть остальных. Это не принесло бы н’имихе победы, но и поражением бы не считалось. Это просто фатальный сбой, случавшийся (хоть и крайне редко) во время игр. Люди часто попадают в жернова рока, и когда фатум начинает свое движение, его уже не остановить.

Ремо медленно покачал головой, и весь гнев, бушевавший внутри него сильнее пламени, пожравшего половину Фалам Кнок, вдруг просто улетучился.
- Браво, Девона. Ты несравненна. Мне нечего тебе возразить, - спокойно сказал Архитектор и добавил: - Пока нечего.
"Она ведь делает это не потому, что хочет выиграть любой ценой. Она, и правда, не может потерять их", - такая простая, понятная, и потому кажущаяся невероятной мысль заставила Архитектора пристальней посмотреть на соперницу.
Он увидел Девону будто впервые. Непостижимую, неповторимую, таящую в себе загадку, которую немедленно захотел разгадать.

- Ты абсолютно права. Люди ждут самого худшего и предпочитают замечать худшее. Именно потому они и являются таким подходящим источником для того, чтобы открыть портал в наше застывшее, покрытое пеплом, измерение, - заметил Ремо. - Их готовность довериться своим страхам излучает весьма подходящую энергию.
Он повернулся к Девоне.
- И все же ты спасаешь их, - сказал Ремо.
Но Девона словно не слышала его. Она не отрывала сияющего взгляда от развернувшегося перед противниками действа.

- Тебя это в самом деле волнует? - Архитектор вскинул бровь. - Ты спрашиваешь, понравится ли им стать вазой или кольцом? Не все ли равно, кем им предстоит побыть какое-то время, пока нам не придется вернуться в исходную точку и продолжить начатое. Ничего ведь не закончено, Девона, и ты это прекрасно знаешь. Пока они все там, ничего не кончено, - повторил он.

- Близкое общение с людьми плохо на тебе сказалось, - мягко заметил Ремо. - Ты кажешься себе плохой, потому что заставляешь их томиться в неизвестности? Брось, не говори ерунды. Они не будут томиться. В худшем случае слегка заржавеют, потускнеют и покроются благородной патиной. Но это пойдет на пользу всем им. И нам с тобой, моя прекрасная Алхимик, ведь предстоящие годы, я намерен посвятить тебе. И тому, чтобы попытаться понять природу твоего безумного поступка.
В молчании проследив за тем, как сущность последнего персонажа в этой игре была заключена в предмет, Архитектор протянул Девоне руку.
- Ты ведь проведешь со мной время, моя дорогая? Не оставишь меня одного здесь, на Земле, пока мы не подготовим все для второй партии нашей игры? Ты и я. Снова вместе, шаг за шагом.

До превращения

Над снежными вершинами

Делая долгий глоток игристого шампанского и ощущая, как золотые пузырьки приятно щекочут в носу, Кэри не отрывала глаз от Ната. От холодного ветра и работы у топки аэростата его лицо немного раскраснелось. И Кэри залюбовалась, глядя на него. Точнее, все так и продолжала смотреть на губы Ната, которые отвечали на ее вопрос.

Натан Фокс писал(а):

- Ничего и не соврал, - отозвался я, наливая в бокал пенящуюся жидкость. Проводил голодным взглядом исчезающую в ротике Кэри виноградину, мечтая испробовать на вкус сладость губ и языка моей нимфы. – Считай, что теперь ты из моего цирка. Или все, о чем ты можешь мечтать, так это о том, как стянуть пару бесполезных безделушек? Уверен, что ты не для этого на свет появилась, нимфа. И не просто так мы встретились с тобой у озера. Поняла? И не спорь больше. Лучше начинай привыкать к тому, что теперь ты Кэри Флауэрс, танцовщица и моя ассистентка.

Как зачарованная, Кэри наблюдала, глядя, как двигаются губы Ната, за эти секунды, казалось, выразившие сотню эмоций. Вот они упрямо сжались, подтверждая твердость его слов, когда он говорит о том, что ничего не соврал. Наверное, он и правда, никогда не лгал в своей жизни. Не то, что она, готовая нести какую угодно чушь, лишь бы добиться своего.
И всего через долю секунды губы Ната замирают, чуть приоткрываясь, словно хотят чего-то. Кэри и сама приоткрыла губы вслед за ним, порывисто выдохнув. Оторвала взгляд от рта Ната, желая посмотреть в его глаза. И покраснела от удовольствия, когда поняла, что и сам Нат смотрит на ее губы. А после вспыхнула еще больше, вспоминая его поцелуи, от которых ее маленькое сердечко стучало, как шальное, а она сама забывала дышать.
Взгляд снова опустился на губы Ната. И вот они растягиваются в едва заметной ухмылке, говоря про бесполезные безделушки, которые Кэри собирает везде, словно сорока. Собирает потому, что только это и умеет, только этому и научилась за свою коротенькую, как один куплет глупой песенки, жизнь.
И снова губы Ната упрямо сжаты, после его слов о том, что отныне Кэри танцовщица и его ассистентка.
Она, в общем-то, не против что-то менять в своей жизни, которая только и состояла из постоянных дорог, что вели подальше от тех мест, где ей вслед доносились угрозы и проклятия. Кто добровольно готов расстаться с честно нажитым? Едва ли такие найдутся. Хотя случалось, Кэри обчищала и тех, кто и сам воровал. Кэри всегда считала, что нужно делиться, потому и обчищала таких же, как она.
- Думаешь, из меня что-то получится? - неуверенно пробормотала Кэри в ответ. - Я как-то в этом сомневаюсь. Не боишься, что опозорю тебя, вдруг утащив у какого-нибудь зрителя-зеваки его кошелек? Тот, кто привык воровать, вряд ли сможет когда-нибудь стать честным.
И она как-то совсем грустно выдохнула. Нат верил в нее куда больше, чем она сама. Это не могло не греть душу маленькой воровки. И она непременно сделает все, чтобы не опозорить его. Сделает все, чтобы он гордился ею. Станет для него лучше, чем она есть на самом деле. Научится танцевать, как те маленькие балерины, которых она видела в старой маминой механической шкатулке - легко и грациозно, плавно двигаясь под звуки мелодии.
Именно это Кэри и пообещала самой себе, когда Нат коснулся ее губ в поцелуе, словно воплощая в жизнь ее совсем недавнее желание. Прижавшись к Нату, Кэри обняла его, чтобы быть совсем близко и никуда от себя не отпускать.
Сейчас вся ее вселенная сконцентрировалась лишь на этом высоком парне, который определил место Кэри рядом с ним.
Но едва Кэри вошла во вкус, как аэростат начало дергать из стороны в сторону, а после он неумолимо начал крениться носом вниз, падая, словно та самая чертова прабабушка решила напомнить о себе. И Кэри из всех сил вцепилась в Ната, крепко зажмуриваясь и не желая разрывать поцелуй. Вот именно так и хотелось умереть, раз уж этому суждено случиться - со вкусом губ поцелуя Ната на губах и его тихим шепотом.
Все дальнейшее походило на какую-то ускоренную чехарду. Народ начал соображать, как избавиться от лишнего балласта, выбирая какие-то мешки, называя какие-то номера. Кэри мало что понимала в том, что происходило даже тогда, когда Нат оторвался от нее, принявшись на глаз взвешивать эти самые мешки. Она была лишь в состоянии глазеть, быстро хлопая ресницами. И очухалась лишь тогда, когда в тихом шепоте ветра, что развевался в ее волосах, все воззрились на нее. А Нат обнимал ее крепкою рукой, согревая и успокаивая.
- Что? - Она спрятала лицо на груди у Ната, словно ища защиту от этих самых взглядов. А после беззлобно огрызнулась. - Я все равно мало что понимаю в этих штуковинах. Так что мне все равно. Пусть будет… - Кэри закусила губу, раздумывая. А потом, задрав лицо вверх и глядя в сияющие глаза Ната, неторопливо продолжила так, чтобы слышал только он один: - Ты выбрал десятый. Я выбираю ровно половину - номер пять. Весь мир лишь на двоих.
И едва Кэри озвучила свой выбор, как почувствовала, что реальность словно ускользает от нее, заменяясь пустотой. И пустота эта опутывала с головы до ног, словно пеленой. И забирала у нее Ната, отдаляя на расстояние, длиною в бесконечность. Кэри потянулась к нему, чтобы как-то удержаться рядом, но пальцы беспомощно сжали лишь воздух, холодный и безжизненный. И Кэри смотрела в глаза Ната, пытаясь удержаться в хрупкой реальности хотя бы так. До тех пор, пока не почувствовала боль, что разлилась по всему телу, вырубая сознание. Но Кэри знала, что они еще обязательно встретятся. Если не в этой жизни, то в следующей... И он всегда будет рядом с ней. В ее мыслях.

Держал Матильду в своих объятьях пряча от любой угрозы, но когда началось наше превращение только и успел выдохнуть ей на ухо:
- Люблю тебя Мати.
А потом произошло превращение - роскошный гребень лежал рядом с массивным перстнем. Если бы кто-то прохожий, зашел и увидел эти два предмета подумал бы, почему они лежат рядом? Мужское украшение и женское... Слишком разные, чтобы быть вместе... Так бы подумал прохожий, не знавший историю любви, которая сильнее смерти. И пусть они будут предметами их души связаны навечно...
Ловушка, клетка, безысходность... Это был я и в то же время не я. А рядом лежал гребень и в бликах сапфиров я видел свою Мати, свою любовь, свою жизнь.
_________________

- Ай-ай… Больно-то как, - выдохнула маленькая Шиан, отчаянно стараясь не расплакаться и не смотреть на грязную коленку, которую особенно тщательно, будто она представляла для него интерес, рассматривал Зверь. Она упала с небольшой высоты, пытаясь сделать особенно сложный трюк, но не рассчитала своих силёнок и рухнула на землю, пребольно рассадив колено.
- Я только вылью на него холодную воду, чтобы смыть грязь. – Зверь показал ей кружку, где плескалась вода.
- Будет больно?
- Да. Но ты терпеливая.
Шиан зажмурилась и вздрогнула, когда на ссадину полилась ледяная вода, а Зверь стал осторожно убирать грязь чистой тряпицей.
- Ты не соврал. Действительно больно, - шепнула Шиан. Но он не соврал и в другом – она очень терпеливая.

Шиан лучезарно улыбаясь, закончила свой первый номер, который доверил ей показывать месье Дюпре, и оглохла от бурных оваций. Тогда они казались ей громоподобными. Первые аплодисменты, которые она заслужила сама.
- У меня получилось! – Шиан влетела в фургончик Зверя, который сегодня вместе с Лори показывал очень сложный номер. И замерла, так и не успев понять, что видит перед собой. Может, это всего лишь часть грима? Она приоткрыла рот от удивления и тут же услышала хриплый рык:
- Убирайся отсюда.
Она не боялась того, что увидела. Она боялась, что он прогонит её навсегда. Возненавидит за то, что она пришла без разрешения. Вошла без стука. Как всегда делала это раньше…

Эти воспоминания, как драгоценные жемчужины, нанизанные на нить, Шиан перебирала долгие годы заточения. Она чувствовала, что Зверь был рядом. Тоже скованный пленом, в котором оказался, но рядом. Минуты перетекали в часы, те – в дни. Кукла не знала, сколько их прошло и сколько ещё отведено им ждать. И не знала, чем завершится это ожидание, но верила…

Фалам Кнок. 2015
Она стояла напротив высокого, странно одетого мужчины и улыбалась. Шиан каждой клеточкой тела чувствовала свободу. Пьянящую, безудержную свободу. И надежду на то, что теперь им не придётся больше быть частью какой-то страшной игры. Теперь всё будет иначе. Много счастливых дней впереди. И ночей.
- Спасибо! – шепнула она одними губами, оглянувшись, чтобы убедиться, что Зверь рядом. После чего ей в нос ударил запах костра или золы – она не могла толком разобрать, опьянённая радостью и звуками, ароматами, прикосновением ветра к коже.

Фалам Кнок 1835
Шиан стояла на пепелище, которое осталось от того крыла, где раньше находилась бальная зала. Странно... ей казалось, что крики и вопли умирающих людей она будет слышать до конца своих дней. Но сейчас кукла лишь жадно вслушивалась в то, как поют в ночном лесу птицы. И как шелестит опавшая листва, которую гонит по стылой земле ноябрьский ветер.
Она ждала. Долгих сто восемьдесят лет, но не понимала, много это или мало. Когда ты обрёл возможность вновь увидеть того, кого любишь, время и расстояние, которые вас разделяли, становятся неважными.
- Уистен, - шепнула Шиан, когда из темноты к ней шагнул Зверь.
И больше не прибавила ни слова, просто крепко прижавшись к нему, чтобы никогда и никуда не отпускать.
_________________

Моя душа билась в зубчиках гребня, подталкивая ближе к перстню, которым стал Дэнд. Мне хотелось кричать, но я не могла открыть рта. Мне хотелось плакать, но слезы не могли литься из моих драгоценных глаз. Будучи заключенной в неживую ловушку, с каждой прожитой секундой, с каждым годом, моя жизнь становилась лишь ярче. У нас была вечность, вечность на двоих. И пусть мы не были людьми, но мы были рядом: связаны чье-то жестокой прихотью, поместившей нас в эти клетки. Но кто знает, может быть это было нашим спасением? В блеске металла я видела его улыбку, резьба на его поверхности отражала для меня его тело, а сапфиры, отливавшие в тени черным, стали его глазами, внимательно смотрящими на меня. Мне казалось, что целую вечность длилась эта мука: быть так близко, чувствовать, но не иметь возможности ни коснуться нежным прикосновением, ни сказать ласковое слово, ни посмотреть взглядом, полным желания...

Позже, когда душа уже смирилась со своим положением пленника, мы освободились. Мы снова оказались друг перед другом, на лицах обоих отражалось неверие. Мои губы растянулись в улыбке, я была полна счастья: я снова могу дотронуться до него. На его губах расцвела ответная улыбка, полная нежности. Выпустив из своих легких рвавшийся наружу победный клич, я прыгнула Дэнду в руки, обхватывая его ногами, и поцеловала, показывая в этом поцелуе как же я по нему соскучилась. Оторвавшись от его губ, я рассмеялась в потолок, прижимая его голову к своей груди.
- Дэнд, - прошептала я, беря его лицо в ладони.
- Мати, - так же шепотом ответил он, прижимая меня еще ближе.
Слова перестали быть для нас чем-то нужным, необходимым. Мы понимали друг друга на новом уровне, нам открылись новые возможности. Мы оба безвозвратно поменялись после проклятья, наложенного на нас, но из этого мы оба извлекли лишь хорошее, оставив, намеренно или случайно - не важно, все плохое в той библиотеке.
Дэнд отнес меня в свою комнату, где тщательно исследовал каждый миллиметр моего тела, доставляя мне необходимое удовольствие. Это был наш способ поверить, что наши глаза нас не обманывают: тело к телу. Ни одежды, ни расстояния: лишь волшебное прикосновение голой кожи любимого. Время потеряло для нас свою власть, еда перестала быть необходимой: мы растворялись друг в друге, даря то необходимое, что было нужно. Его прикосновения были уверенными и сильными, будто оставляли клеймо на моем теле. Мои же были робкими и едва ощутимыми, клеймя его душу. Его дыхание было спокойным все то время, что мы провели вместе. Мое же было неровным, рваным, вырываясь из меня с всхлипами. Но наши глаза были одинаковыми, словно были отражениями друг друга. Эти две поверхности зеркал выставляли напоказ все наши чувства, отражаясь в бесстыдстве наших голых тел, прижатых друг к другу.
Уже позже, когда наше безумие немного поутихло и мы просто лежали в объятьях друг друга, я опустила глаза, скрывая зарождавшуюся во мне боль: он так и не сделала меня своей женщиной.
- Матильда, - вздохнул Дэнд, беря мою руку в свою и переплетая наши пальцы. - Ты сведешь с ума и мертвого, и сейчас я не говорю о вызываемом тобой желании. - Сказав последние слова, он обхватил своё возбуждение мое ладонью, вызывая волну ответного трепета. - Ты видишь все мое желание, ты чувствуешь его. Но я не могу сделать это так, - тут Дэнд запнулся, но я помню его слова: мы целиком станем принадлежать друг другу лишь после свадьбы.
Улыбнувшись неуверенной улыбкой, я чмокнула Дэнда в губы, внимательно смотря в глаза:
- Я помню твои слова, - прошептала я, отрываясь от его губ, - но ты должен знать: в этом вопросе я отличаюсь ужасным нетерпением.
Рассмеявшись, Дэнд привлек меня к себе, заставляя забыть наш разговор. Позже, уже засыпая, я почувствовала, что он встал и покинул комнату, оставляя меня одну. Но прежде чем я успела начать беспокоиться, я провалилась в сон, несущий в себе лишь одни сладостные пытки для моей окрыленной души. Я спала с улыбкой на губах, обняв одеяло и оставаясь обнаженной: лишь кусок одеяла, зажатый между моих ног, частично прикрывал мое тело.
_________________

Обитель писателя



Его крик оглушил, а стальные объятья сдавили с такой силой, что Картине стало трудно дышать. Глаза застлала какая-то пелена, дурман, на время лишивший рассудка. Будто она уснула, провалившись в безвременье, и в ее немыслимом сновидении мерцала лишь прозрачная зеркальная гладь, отражающая стальной клинок. Чтобы не позволить ничего забыть ни через мгновенье, ни вечность спустя...

Фалам Кнок. Вновь

Когда женщина снова открыла глаза, в изумлении поняла, что они с Марком стоят в одном из коридоров Фалам Кнока.

Это вино ударило в голову, не иначе. И усталость напомнила о себе, заставив утратить разум. Чем ещё было объяснить все, что привиделось столь нежданно? Или это Марк так действует на неё, заставляя потерять связь с реальностью?

А в ушах все ещё звенело его признание, пронзившее внутренность подобно одному из тех кинжалов, что совсем недавно свистели у ее висков. Но тогда, у щитка, ей было намного легче. Сейчас же хотелось поверить этим сладким словам, впитать их кожей, втянуть каждой клеточкой... Раствориться в этом мужчине... Но разве не его глаза только что обжигали отчуждением? Разве не его уста выстраивали стены между ними?

Катрина задохнулась от нахлынувших слез.
- Вы репетируете новый номер для вашего представления, сэр? И хотите, чтобы я примерила маску шута? Если так, то это жестоко... Слишком жестоко... Лучше просто уйдите, оставьте меня одну, и когда-нибудь я сумею поверить в то, что все случившееся было сном. Если я вам не нужна, то не мучьте меня более, заставляя мечтать о несбыточном...

Совсем рядом находилась лестница в сад, где Катрина танцевала... (неужели это было лишь минувшим утром?), а дальше - конюшни, и ее карета, запряженная верным Лэнси. Собрать бы остатки сил и вырваться из объятий Марка. И сбежать... От него... От себя... Но ничего не выходило, она ни могла сделать ни шагу, только смотрела в тёмные глаза мужчины, понимая, что выдала себя с головой, и давясь рыданиями, которые была уже не в состоянии удержать.
_________________

Фалам Кнок

Был ли это сон? Или морок? Чары, которые наслали на него и Катрину неведомые силы, затеявшие злую и коварную игру?
Марк не знал, что думать, что чувствовать, он только видел сквозь тяжелую пелену небытия чью-то руку с зеркальцем, яркие огни и разговоры вокруг, удивленные глаза красивой женщины в странной одежде... а потом...
Потом его тело вдруг заныло, затекшие члены стали распрямляться, кости затрещали от неслыханного напряжения, и он вновь встал на ноги. А рядом стояла она.
Его Катрина. Женщина, стоявшая под его ножами, защищавшая его от душегубительницы на нагорье, такая тихая и такая упрямая.
Такая драгоценная.

Зал был почти пуст. Невдалеке мелькали еще фигуры таких же ошеломленных, как и он сам, людей. Слышались нервный смех и восклицания.
- Пожар закончился, - непослушными губами прошептал Брэдиган. - Катрина, я...
Но ее глаза вдруг заблестели таким гневом, что он изумленно уставился на спутницу.


Когда графиня Макданн заплакала, как девочка, совсем не сдерживая себя и прижимая пальцы к щекам, Марк сделал единственное, что мог в такой ситуации.
Он схватил ее в охапку, наплевав на приличия, на законы, которые предписывали отрубать руки всем бродягам, посмевшим посягать на достоинство аристократии, и впился в ее зовущий рот сокрушительным поцелуем.
Катрина стала отбиваться, молотя кулачками по его широким твердым плечам, но Марк не собирался сдаваться. Он целовал ее так глубоко и жадно, что кулачки потихоньку ослабели, потом разжались, и подавленные вопли сменились тихими вздохами удовольствия.
- Обожаю тебя, моя маленькая звезда, - он оторвался хлебнуть воздуха, заглянул в ее голубые расширившиеся глаза. - Моя единственная и желанная. Моя любимая. Прости. Я трижды дурак, что не смел сказать тебе этого раньше. Я твой, делай, что хочешь, хоть прикажи привязать меня к позорному столбу, надеть на голову колпак и швырять в меня гнилыми яблоками. Но сначала...

И Марк Брэдиган, не слушая никаких возражений, легко вскинул маленькую графиню на руки и вышел из зала проклятого Фалам Кнок. Он шел твердым шагом все дальше, мимо так и не разобранного помоста для трюков и мимо щита, мимо костров, возле которых уже не толпились зеваки.
Дойдя до своего фургона на пустыре, Марк опустил упирающуюся Катрину на землю, открыл одной рукой дверь и, блестя глазами, сделал жест рукой:
- Прошу, моя любовь. Прежде, чем ты велишь меня казнить, войди ко мне и позволь полечить твою ручку, которой так досталось на нагорье.

Внутри он усадил ее на свою кровать, наполнил миску водой, принес мазь и чистую ткань для перевязки. Катрина все еще хмурила бровки, но больше не пыталась вырваться.
И он стал мазать руку любимой, в перерывах рассказывая о том, каково это - быть вечным полуголодным бродягой и получать то аплодисменты, то тычки праздной публики. Каково стоять в любую погоду на пустоши и тренироваться до мозолей, до сломанных ногтей и яростных слез. Каково это - не иметь никогда своего угла и своей женщины.
- Я теперь точно знаю, - сказал он потом, очень тихо, - что у меня может не быть дома. Но если у меня будешь ты - мое сердце успокоится, Катрина. Я предлагаю тебе авантюру. Стань моей ассистенткой и отправляйся в путешествие, мы вместе увидим мир. А еще предлагаю тебе пойти за меня замуж. Потому что если ты будешь выходить на сцену каждый вечер и смотреть вот так, как сейчас, без кольца на пальце... я не выдержу и поубиваю всех зрителей-мужчин, которые станут на тебя глазеть.
Марк затянул последний узел на повязке, повернул ее ручку ладошкой к себе и поцеловал.

А где-то за стенкой радостно закукарекал спасшийся из застенков замка неунывающий петух Лори Мэй.
_________________

Его маленькая Огненная Шиан... Она стояла напротив, прижимая к животу его уродливую куклу. Беззащитная. Одинокая. Его Шиан... Которая даже сейчас не принадлежит ему. Столько лет он наблюдал за ней, за её взрослением, за тем, как из девочки она превращается в девушку. А из девушки... Он не успел сделать её женщиной, хотя именно этого желал больше всего. Чтобы она стала его женщиной. 
Зверь ринулся к ней, пытаясь прикоснуться, дотронуться в самый последний раз. 

-Прикоснись, не бойся. 
Шиан протягивала местной служанке, прибежавшей посмотреть выступление, тлеюший уголёк. Он лежал у неё на ладони, таинственно мерцая алым глазом. И совершенно не обжигал. Огненная... Повелительница пламени. Служанка испуганно пискнула и убежала, а Шиан звонко засмеялась ей вслед. 
Зверь, перекладывающий ящики с рекавизитом, проводил служанку взглядом и взглянул на Шиан. Она радостно кружилась у костра с одним из циркачей. Платье обвивалось вокруг её лодыжек, лиф сбился в сторону, обнажая кожу. Наездник, который крутился около неё, смотрел на Шиан восторженным взглядом. Зверь едва удержался от того, чтобы не подойти к ним и не оттащить гадёныша от Шиан. 

Позже, он лежал ночью, без сна. В окно фургона светила круглая холодная луна, и этот свет, белый и прозрачный, вдруг отчётливо сложился в фигуру Шиан. Он мог представить её хрупкое белоснежное тело. Мог представить, как она перекилывает ногу, через его бёдра, как садится сверху. Его воображение, сумасшедшее и извращённое, создало идеальную Шиан. Её совершенство заключалось лишь в одном - она хотела его. Зверя. 
И это чёртово воображение летело дальше, выйдя из под контроля. Шиан приподнималась над его бёдрами. Она откидывала назад волосы и гладила плечи, а бёдра плавно двигались, словно она продолжала тот танец у костра. 
Зверь так поверил в собственную фантазию, что поднял бёдра навстречу к ней. Ладони Шиан скользнули с плеча к груди, влажные губы приоткрылись, и он услышал тихий нежный голос:
-Прикоснись, не бойся. 
Ладонь Зверя коснулась щеки Шиан. Кожа была тёплой и гладкой. И от этого кожу будто пронизили сотни острых игл. А потом эти же иглы впились в его тело. Много-много холодных иголок. Зверь прижимал ладонь к щеке Шиан, надеясь, что её тепло согреет его от этого ледяного холода. 
Но Шиан, его Огненная, оставляла его... Она превращалась в тень, в воздух, в сотни его одиноких воспоминаний. Зверь хотел ещё что-то сказать, попросить остаться, ради него, извиниться за то, что не сделал тысячи вещей... Но Шиан оставила его. Только её взгляд - два сверкающих драгоценных камня - остался с ним, проникая так глубоко, как могла пробраться только она. И когда на лице вдруг возникла маска, давно ставшая привычной и необходимой, он только обрадовался этому. И эта маска, которая стала им самим, заключив всю суть Зверя в прорезях глаз, упала на пол, прямо на маленькую рыжеволосую куклу. Её тонкие белые руки коснулись холодной поверхности, и Зверь, наконец, ощутил то вожделенное тепло. Пусть так, но они будут вместе. 
_________________

Блуждая по тонким коридорам своей темницы, я чувствовал благоухание цветов. Прикасаясь пальцами к стенам этой клетки, я мог бы поклясться, что на ощупь они были как нежные лепестки цветов. Я был в темноте, окруженный звенящей пустотой, но для меня был лучик света в этом непроглядном мраке. Амалия... Одна лишь мысль о том, что я снова ее увижу, смогу взять ее руку в свою и запечатлеть на ее ладони нежный поцелуй. А если позволит, то и испить счастья ее поцелуем. Эти мысли не давали тьме окружить меня, забрать с собой навсегда. Эти мысли поддерживали жизнь в золотой клетке, окружая ее едва заметной аурой тепла, создавая тем самым иллюзию, что нечто живое, заключенное в ней, обрело долгожданную свободу. Я хотел вкусить эту свободу, распробовать ее, но больше этого я жаждал лишь еще раз посмотреть в глаза той, что захватила мое сердце. Взять ее руку в свою. Даже поцеловать ее в кончик носа - я многое хотел сделать, но не мог. Пока что. Я верил, что когда-нибудь мы станем обратно людьми и тогда я дождусь от нее ответа на терзавший меня вопрос: захочет ли она поцеловать меня или отвергнет?..

Позже, через целую вечность, когда клетка снова стала телом, я в трепетном волнении посмотрел на ту, что стояла рядом со мной, прижимая к себе мой подарок. Мы снова были в замке, но для меня это не играло никакой роли. Было важно лишь ее присутствие рядом. Неизвестность и волнение расползались по моему телу, но я заставил себя улыбнуться:
- Позвольте мне небольшое ребячество, Амалия, - сказав это, я встал на колени и, взяв ее руки в свои, продолжил:
- Как вы рассматриваете предложение встретить вместе рассвет за чашечкой теплого ароматного чая?
С последним сказанным мной словом, я опустил взгляд на ее губы, надеясь на положительный ответ. Простое "Да" стало бы для меня самое прекрасной композицией в мире, ее улыбка - самой невероятной картиной. Она вся была для меня как очень хрупкое, но сказочно красивое произведение искусства. В ее глазах хотелось утонуть, к ее губах хотелось прикоснуться в поцелуе, а в ее руки хотелось положить свое столь сильно трепещущее сердце. Кто бы мог подумать, что я так быстро потеряю голову? Но это свершилось и теперь я словно ждал приговора. Что же будет со мной: помилуют ли меня приятным "Да" или же отправят прямиком в ад грозным "Нет"?



_________________