Линда Ховард "Против правил"

Спасибо за замечательную новость.Романы Ховард всегда поднимают настроение и заставляют переживать.

Ну очень крууууууууууууто!!!! Жду с нетерпением перевода книги!!!!!!!!!!!!!

Как здорово! Это самая приятная новость на сегодня! Я так этого ждала. СПАСИБО!

Присоединяюсь к восторженным голосам! Ховард! Любимый сюжет-возвращение после долгой разлуки. Обожаю! Почитаем!

Девочки, желаю удачи и легкого вам перевода!

Спасибо что взялись переводить Ховард. С нетерпением жду начала перевода.
_________________

Легкого перевода!
___________________________________

На каком-то форуме читала, что есть перевод любимой Ховард "Все что блестит". Подскажите где можно скачать этот роман, если это возможно.

Спасибо!!!
_________________

Трам-там-там, трам-там-там! тара-ра! (Это я мысленно танцую и пою). Вот так подарок! Спасибочки и удачного и счастливого Нового года!!!

 » Глава 1

Перевод: Иришенька
Бета-ридинг: Nara, FairyN

Кэтрин устало уронила на пол дорожную сумку и оглядела терминал аэровокзала в поисках знакомого лица – любого знакомого лица. Хьюстонский аэропорт «Интерконтинентал» был забит людьми, что неудивительно: все куда-нибудь спешили на длинные выходные, приуроченные ко Дню Поминовения [1]. Торопящиеся на стыковочные рейсы пассажиры толкались со всех сторон, и Кэтрин, подпихивая сумку ногой, отступила из сутолоки. Самолет прибыл вовремя, так почему же ее никто не встречает? Почти три года она не приезжала домой, и, конечно, Моника могла бы…
– Кэт.
Досадные размышления прервал ворвавшийся в уши хриплый рык, и крепкие руки обхватили ее тонкую талию, развернули и прижали к поджарому мужскому телу. Пораженная, она мельком заметила непостижимые темные глаза, которые тут же скрылись за опустившимися длинными черными ресницами. Как-то внезапно мужчина оказался слишком близко, и ее приоткрытые от удивления губы попали в плен его теплого рта. Две секунды, три…  поцелуй длился, становился глубже, языки переплелись, борясь за чувственное обладание. За мгновение до того, как Кэтрин достаточно пришла в себя, чтобы запротестовать, мужчина отпустил ее и отошел на шаг назад.
– Ты не должен этого делать! – резко произнесла Кэтрин.
На ее бледных щеках вспыхнул румянец, когда она увидела, что несколько человек смотрят на них, ухмыляясь.
Рул Джексон сдвинул потрепанную черную шляпу на затылок и с веселым изумлением бесцеремонно уставился на Кэтрин одним из тех взглядов, которыми окидывал ее, когда она была неуклюжей двенадцатилетней девчонкой с длинными, нескладными руками и ногами.
– Мне показалось, нам обоим понравилось, – протянул он, наклоняясь за ее сумкой. – Это все?
– Нет, – ответила Кэтрин, сердито глядя на него.
– Чего и следовало ожидать.
Рул развернулся и двинулся в зону выдачи багажа, и Кэтрин последовала за ним, внутренне кипя от возмущения, но преисполненная решимости этого не показывать. Теперь ей двадцать пять, она уже не перепуганная семнадцатилетняя малышка и не позволит Рулу наводить на нее страх. Она его нанимательница. А он всего лишь управляющий ранчо, а далеко не всемогущий дьявол, каким когда-то его рисовало ее подростковое воображение. Возможно он до сих пор удерживает Монику и Рики в сетях своего очарования, но Моника больше не опекун Кэтрин и не в праве требовать от нее повиновения. С хорошо скрываемой яростью Кэтрин задумалась, не нарочно ли Моника отправила Рула в аэропорт, зная, как Кэтрин его ненавидит.
Непроизвольно наблюдая за ладным телом Рула, когда тот потянулся за ее единственным чемоданом с именной биркой, Кэтрин старалась выбросить из головы все невеселые мысли. Вид Рула всегда так на нее действовал: лишал самообладания и заставлял совершать поступки, на которые она могла решиться не иначе, как сгоряча. «Я его ненавижу», – слова тихо прозвучали в ее сознании, а взгляд тем временем скользил по широким плечам и вниз, по длинным мощным ногам, точно таким, как ей помнилось.
Рул поднес чемодан к Кэтрин и вопросительно изогнул черную бровь. Ранее он уже намекал, что ему будет не очень удобно, если она притащит много багажа, теперь же буркнул:
– Не собираешься оставаться надолго, да?
– Нет, – подтвердила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и невыразительно. Кэтрин никогда не задерживалась на ранчо, ни разу с того лета, когда ей исполнилось семнадцать.
– Самое время подумать о том, чтобы вернуться насовсем, – заметил Рул.
– С чего бы это?
Темные глаза сверкнули на нее из-под полей шляпы, но Рул, промолчав, развернулся и начал прокладывать путь через скопление людей. Кэтрин также безмолвно последовала за ним. Иногда она думала, что общение между нею и Рулом невозможно, но в других случаях казалось - в словах просто нет необходимости. Она не понимала, но знала этого мужчину: его сущность, гордость, жесткость, проклятый взрывной нрав, который не становился менее пугающим от того, что удерживался под контролем. Она выросла, зная, что Рул Джексон – опасный человек, ее личность формировалась под его подавляющим влиянием.
Они вышли из терминала, и пошли по летному полю к стоящему в стороне частному самолету. Благодаря длинным ногам Рул покрывал расстояние без всяких усилий, однако Кэтрин не привыкла к его походке и не собиралась нестись вслед галопом, как собачонка на поводке. Она сохраняла свой собственный темп, удерживая Рула в поле зрения. Он остановился рядом с бело-голубой двухмоторной «Цессной», открыл грузовой люк, запихнул туда багаж и нетерпеливо оглянулся в поисках Кэтрин.
– Поторопись, – крикнул он, обнаружив, что она еще далеко.
Кэтрин пропустила приказ мимо ушей. Уперев руки в бока и скрестив ноги, Рул ждал ее в высокомерной позе, которая выходила у него само собой. Когда Кэтрин подошла, он молча толчком открыл дверцу, обернулся к Кэтрин и, обхватив ее за талию, легко поднял в самолет. Она передвинулась на место второго пилота, а Рул устроился в кресле летчика, затем закрыл дверь, бросил шляпу на заднее сидение и, прежде чем потянуться за наушниками, взъерошил свои волосы. Кэтрин смотрела на него, ничем не выдавая своих чувств, но не могла не вспоминать живую упругость этих густых темных прядей и то, как она накручивала их себе на пальцы…
Резко повернувшись, Рул поймал ее взгляд, однако Кэтрин не отвела виновато глаз, а смело посмотрела ему в лицо, зная, что спокойный ясный вид ничего не выдаст.
– Ну и как, понравилось то, что увидела? – мягко поддразнил он, покачивая в руках свисающие наушники.
– Почему Моника послала тебя за мной? – без экивоков выпалила Кэтрин, не обращая внимания на его вопрос и переходя в атаку.
– Моника не посылала меня. Ты забыла. Это я управляю ранчо, а не Моника.
Темные глаза задержались на ней в ожидании, что Кэт, как раньше, вспыхнет и закричит, что это она владелица ранчо, а не он, но Кэтрин научилась хорошо скрывать свои мысли. Ее лицо осталось ясным, а взгляд твердым.
– Точно. Я думала, ты слишком занят, чтобы тратить время на встречу.
– Я хотел поговорить с тобой прежде, чем ты приедешь на ранчо, и мне показалось, что это  идеальная возможность.
– Ну, так говори.
– Давай сначала поднимемся в воздух.
Летать на маленьком самолете Кэтрин еще с пеленок было не в новинку, ведь наличие воздушного транспорта считалось неотъемлемой частью хозяина ранчо. Откинувшись на спинку сидения, Кэтрин повела плечами, разминая одеревеневшие мышцы, ноющие после длинного перелета из Чикаго. Вокруг ревели реактивные самолеты, заходя на посадку или взлетая, но Рул сохранял невозмутимость, пока общался с диспетчером и выруливал на свободную полосу. Уже через несколько минут они взмыли ввысь и понеслись на запад; сияющий на весеннем солнце Хьюстон остался на юге. Внизу ярко зеленела молодая трава, и Кэтрин наслаждалась открывающимся видом. Всякий раз, когда она приезжала, ей приходилось заставлять себя покидать это место, и всякий раз после отъезда ее месяцами мучила боль, как будто она лишилась чего-то жизненно важного. Она любила эту землю, любила ранчо, но сумела пережить последние годы, только оставаясь в добровольной ссылке.
– Говори, – резко произнесла она, пытаясь остановить поток воспоминаний.
– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал Рул, и Кэтрин почувствовала себя так, словно он нанес ей удар кулаком в живот.
Остаться? Разве Рул не знал лучше всех, насколько это для нее нереально? Кэтрин искоса взглянула на него и обнаружила, что Рул хмуро всматривается в горизонт. На мгновенье ее глаза задержались на твердом волевом профиле, а затем она отвернулась и снова стала смотреть вперед.
– Нечего сказать? – спросил он.
– Это невозможно.
– И все? Ты даже не собираешься спросить, зачем?
– А мне понравится ответ?
– Нет. – Рул пожал плечами. – Но тебе не удастся от него уклониться.
– Тогда скажи мне.
– Рики опять вернулась. Она много пьет и совершенно неуправляема. Уже пошли разговоры о ее ужасных поступках.
– Она взрослая женщина, я не могу ею командовать, – ответила Кэтрин холодно, хотя ее взбесила мысль о том, что Рики валяет имя Донахью в грязи.
– Думаю, можешь. Вот Моника не в состоянии, мы же с тобой знаем, что мать из нее не ахти. С другой стороны, после твоего последнего дня рождения именно ты главная на ранчо, и значит, Рики зависит от тебя.
Рул повернул голову и пригвоздил Кэтрин к креслу темными пронзительными глазами.
– Я понимаю, что Рики тебе не нравится, но она твоя сводная сестра и снова носит фамилию Донахью.
– Снова? – съязвила Кэтрин. – И зачем ей после двух разводов беспокоиться о том, чтобы изменить фамилию?
Рул прав – ей не нравилась Рики, никогда не нравилась. Ее сводная сестра, старше на два года, имела дьявольский темперамент. Кэтрин бросила на Рула насмешливый взгляд:
– Ты же говорил, что именно ты управляешь ранчо.
– Так и есть, – тихо ответил он, и по спине Кэтрин пробежала дрожь. –Но я им не владею. Ранчо – твой дом, Кэт. Пора тебе примириться с этим фактом.
– Нечего читать мне нотации, Рул Джексон. Мой дом теперь в Чикаго и…
– Твой муж мертв, – жестко прервал ее Рул. – Там у тебя ничего нет, и ты это знаешь. Что тебя там ждет? Одинокое жилище и скучная трудовые будни?
– Мне нравится моя работа, кроме того, мне вообще не обязательно зарабатывать на жизнь.
– Да, не обязательно, только ты сойдешь с ума, сидя в пустых комнатах и ничего не делая. Конечно, муж оставил тебе немного денег. Но лет через пять они закончатся, и я не позволю тебе разорять ранчо, вкладывая средства куда-то еще.
– Это мое ранчо! – резко указала Кэтрин.
– Оно также принадлежало твоему отцу, и он его любил. Ради него я не дам тебе забросить хозяйство.
Кэтрин вздернула подбородок в попытке сохранить самообладание. Рул бил по больному и знал это. Он снова взглянул на нее и продолжил:
– Ситуация с Рики ухудшается, я не в состоянии возиться с ней и в то же время выполнять свою работу. Мне нужна помощь, и ты, Кэт, единственная, кто способен помочь.
– Я не могу остаться.
Но в этот раз в ее голосе послышалась нерешительность. Ей не нравилась Рики, но, с другой стороны, ненависти к ней Кэт тоже не испытывала. Рики представляла собой раздражающую проблему, но когда-то они обе были моложе, когда-то хихикали вместе, как самые обычные подростки. И к тому же, на что справедливо обратил внимание Рул, Рики носила имя Донахью, приняв его как свое собственное, когда отец Кэтрин женился на Монике, хотя это никогда и не оформили по закону.
– Я попытаюсь взять отпуск.
Кэтрин поняла, что сдается, и в запоздалой самозащите добавила:
– Но не насовсем. Я привыкла жить в большом городе и наслаждаться тем, что невозможно найти на ранчо.
И это почти правда. Ей действительно нравилась безостановочно бьющая ключом бурная городская жизнь, но она отказалась бы от нее без тени сомнения, если бы почувствовала, что для нее возможна спокойная, мирная жизнь на ранчо.
– Когда-то ты любила это место, – заметил Рул.
– Это было давно.
Больше он ничего не добавил, и минуту спустя Кэтрин, откинув голову, смежила веки. Она отдавала себе отчет в том, что полностью доверяет способности Рула управлять самолетом, и это понимание было горьким, но неизбежным. Она готова доверить ему свою жизнь, но ничего больше.
Даже с закрытыми глазами Кэтрин осознавала его присутствие рядом с собой, чувствовала, как согревает ее тепло его тела, ощущала пьянящий мужской аромат, слышала ровное дыхание. Когда Рул шевелился, в ее теле зарождалась дрожь. «Боже, – подумала она в отчаянии, – неужели мне никогда не забыть тот день? Неужели он набросил тень на всю мою жизнь и управляет ею одним лишь своим присутствием?» Рул не давал ей покоя даже в браке, заставляя лгать собственному мужу.
Кэт погрузилась в легкую дремоту - переходное состояние между бодрствованием и сном - и обнаружила, что с предельной ясностью может вспомнить все, что ей известно о Руле Джексоне. Она знала его всю жизнь. Его отец жил по соседству и владел небольшим, но процветающим хозяйством, и Рул работал на ранчо с тех пор, как подрос достаточно, чтобы сидеть на лошади. Будучи на одиннадцать лет старше Кэт, он казался ей взрослым мужчиной, а не мальчишкой, каким был на самом деле.
Даже ребенком Кэтрин знала, что Рул Джексон и скандал – близнецы-братья. Его называли не иначе как «этот дикий мальчишка Джексона», и девушки постарше хихикали, обсуждая паренька. Однако он был всего лишь подростком, соседом, и нравился Кэтрин. Рул никогда не уделял ей слишком много внимания при встречах, но если все же заговаривал, то вел себя по-доброму и умел преодолевать ее застенчивость. Он проявлял доброту ко всем малышам: и к зверушкам, и к детям. Кое-кто говорил, что общество животных подходит ему больше, чем общество людей, но почему-то он редко работал непосредственно с лошадьми и собаками.
Когда Кэтрин исполнилось восемь, ее мир изменился. Тогда же и для Рула настало время перемен. В тот год у Кэтрин умерла мать, оставив ее одинокой и потрясенной, взрослой не по годам, а Рула призвали в армию. Ему было девятнадцать, когда он вышел из самолета в Сайгоне. К моменту его возвращения через три года ничего уже не осталось прежним. Уорд Донахью женился снова на мрачной красавице из Нового Орлеана, и та с самого начала не слишком понравилась Кэтрин. Однако ради отца она скрывала свое отношение и делала все возможное, чтобы ладить с Моникой, поддерживая шаткое перемирие. Обе ходили друг перед другом на цыпочках. Никто не сказал бы, что Моника была стереотипной злобной мачехой, просто ей недоставало материнских чувств даже к своей собственной дочери, Рики. Она обожала яркие огни и танцы и так и не сумела приноровиться к требующей тяжелого труда жизни на ранчо. Хотя и старалась. Ради Уорда. Единственное, в чем Кэтрин никогда не сомневалась, так это в том, что Моника любила ее отца. Поэтому они по взаимному согласию уживались - без восторга, но в мире.
В жизни Рула произошел еще более серьезный переворот. Он выжил во Вьетнаме, но иногда казалось, что домой вернулась только его оболочка. Темные глаза больше не смеялись, а только  с грустью смотрели вокруг. Раны на теле зажили, превратившись в шрамы, но душевная боль изменила его навсегда. Он никогда не говорил об этом. И вообще редко разговаривал. Замкнувшись в себе, Рул чаще всего глядел на людей тяжелым невыразительным взглядом, и вскоре превратился в изгоя.
Он много пил, сидя в одиночестве и монотонно вливая в себя алкоголь, с отрешенным и неподвижным лицом. Для женщин он, естественно, стал даже более привлекательным, чем раньше. Некоторые из них не могли противиться ауре опасности, окутывающей его как невидимый плащ. Каждая мечтала оказаться той волшебницей, способной утешить его, излечить и избавить от кошмара, в котором он жил.
Рул ввязывался в одну переделку за другой. Отец выгнал его из дома, и никто не горел желанием нанимать молодого человека на работу; владельцы ферм и торговцы сговорились, чтобы избавиться от соседства с ним. Однако Рул каким-то образом находил деньги на виски и иногда исчезал на несколько дней, и тогда ходили слухи, что он куда-то уполз и умер. Но вопреки всеобщим мечтам, он всякий раз вновь появлялся. Чуть более худой, чуть более осунувшийся, но живой.
Враждебность по отношению к нему неизбежно должна была перерасти в откровенное насилие – со слишком многими женщинами он связывался, со слишком многими мужчинами вступал в перепалки. Однажды Уорд Донахью обнаружил его в канаве на окраине города, избитого кучкой подонков, решивших, что он заслуживает наказания, и такого худого, что кости просвечивали сквозь кожу. Рул молчал и был полон желания выжить, его глаза сверкали на спасителя с мрачным вызовом, несмотря на невозможность встать. Ни слова не говоря, Уорд, поднял молодого человека на руки, как ребенка, положил в свой пикап и привез к себе на ранчо. Через неделю Рул с трудом заполз на лошадь и начал вместе с Уордом объезжать хозяйство, выполняя тяжелую, но необходимую повседневную работу – осматривал изгороди, восстанавливал поломанные участки и загонял на место отбившихся животных. В первые дни он был настолько слаб, что пот лился с него градом даже при простых движениях, однако он с мрачной решимостью продолжал трудиться.
Рул прекратил пить и снова начал нормально питаться. Он стал сильнее и набрал вес, как от еды, так и от тяжелой физической работы. И никогда не говорил о том, что произошло. Исключая необходимые разговоры по делу, остальные работники ранчо сторонились его, оставляя в полном одиночестве, однако Рул был нелюдимым и в лучшие времена. Он работал, ел и спал, и, о чем бы ни попросил его Уорд Донахью, мог в лепешку расшибиться,  лишь бы выполнить поручение.
Привязанность и доверие между двумя мужчинами бросались в глаза, и никто не удивился, когда Рула назначили управляющим, после того как его предшественник нашел себе новое место в Оклахоме. Как говорил Уорд любому, кто хотел его слушать, Рул от природы имел чутье во всем, что касалось лошадей и рогатого скота. И Уорд ему верил. К тому времени наемные рабочие уже начали привыкать трудиться плечом к плечу  с Рулом, и переход произошел мирно.
Вскоре Уорд скончался от обширного инсульта. Кэтрин и Рики находились в то время в школе, и Кэтрин до сих пор помнила, как удивилась, когда Рул приехал, чтобы забрать ее с уроков. Он вывел ее на улицу и там сообщил о смерти отца, а затем держал в своих объятиях, пока она лила горячие слезы от горя, и его худая мозолистая рука приглаживала ее тяжелые, цвета красного дерева, волосы. Раньше Кэтрин немного побаивалась Рула, но в тот момент цеплялась за него, инстинктивно находя утешение в его суровой силе. Отец доверял Рулу, так почему она должна сомневаться?
Из-за этого заранее предопределенного доверия Кэтрин почувствовала себя вдвойне преданной, когда Рул стал действовать так, будто он владелец ранчо. Никто не мог занять место ее отца. Как он посмел хотя бы даже пытаться? Но все чаще и чаще Рул садился за стол в доме хозяев. В конце концов он полностью туда переселился, обосновавшись в угловой спальне для гостей, из которой открывался вид на конюшни и подсобки. Особенно раздражало Кэтрин, что Моника даже не пробовала заявить свои права, а позволила Рулу поступать как ему угодно во всем, что касалось ранчо. Будучи одной из тех женщин, которые бессознательно полагаются на любого мужчину, оказавшегося поблизости, она, конечно, не могла ему противостоять. Оглядываясь назад, Кэтрин осознавала, что Моника оказалась совершенно беспомощна, когда дело доходило до вопросов, связанных с хозяйством. Однако у нее не имелось другого дома ни для себя, ни для Рики, так что вдова была обречена на чуждую ей жизнь. К тому же ей совершенно не хватало упорства, чтобы справиться с таким человеком, как Рул, - одновременно и решительным, и опасным.
Кэтрин горько обидело поведение Рула. Уорд в прямом смысле слова вытащил его из канавы, поставил на ноги и поддерживал, пока тот не встал на них твердо. И вот как Рул отплатил – вселением в дом и захватом власти.
Ранчо принадлежало Кэтрин, но Монику назначили ее опекуном, и Кэтрин не имела права голоса в управлении. Все без исключения мужчины шли за распоряжениями к Рулу, что бы Кэтрин ни делала. А она пыталась не остаться в стороне. Потрясенная потерей отца, Кэт утратила свою робость и боролась за свою собственность со всей свирепостью несведущей юности, отказываясь повиноваться Рулу. В этот период жизни Рики была ее усердной сообщницей, в любой момент готовой нарушать любые правила и запреты. Однако, несмотря на все прилагаемые усилия, Кэтрин всегда чувствовала, что раздражает Рула не больше, чем москит, от которого можно просто отмахнуться.
Когда он решил расширить коневодство, Моника, вопреки шумным возражениям Кэтрин, предоставила ему капитал, без размышлений запустив руку в фонд, предназначенный для обучения девочек в колледже. Чего бы ни захотел Рул, он это получал. Он всецело держал «Угодья Донахью» в своих руках... некоторое время. Кэтрин без сна лежала по ночам, с удовольствием предвкушая тот день, когда достигнет совершеннолетия, и мысленно смаковала слова, которые произнесет, увольняя Рула Джексона.
Рул распространил свою власть даже на ее личную жизнь. Когда Кэтрин исполнилось пятнадцать, она согласилась на свидание с восемнадцатилетним парнем, собираясь пойти с ним на танцы. Узнав об этом, Рул навестил молодого человека и спокойно сообщил тому, что Кэтрин слишком юна для этого. Выяснив, что произошло, Кэт вспылила, полностью утратив самообладание. Не раздумывая, она ударила Рула по лицу с такой силой, что ее ладонь онемела.
Тот ничего не сказал. Сузив темные глаза, со стремительностью атакующей змеи, он схватил ее за руку и поволок вверх по ступеням. Кэтрин лягалась, царапалась и визжала на протяжении всего пути, но все усилия были напрасны. Более сильный  Рул легко с ней справился, и она оказалась беспомощна, как ребенок. Когда они добрались до ее комнаты, Рул сдернул с девушки джинсы, сел на кровать, разложил Кэтрин у себя на коленях и весьма чувствительно отшлепал. В пятнадцать лет подростковое тело Кэтрин как раз начало приобретать округлые женственные формы, и от смущения она страдала больше, чем от боли, причиняемой его мозолистой ладонью. Когда Рул ее отпустил, она тут же вскочила на ноги и поправила одежду. Ее лицо исказилось от ярости.
– Ты просишь меня обращаться с тобой, как с женщиной, – произнес он тихим и ровным голосом, – но ты просто ребенок, и я обращаюсь с тобой соответственно. Не нарывайся, пока недостаточно подросла, чтобы справиться с последствиями.
Кэтрин развернулась и понеслась вниз по лестнице в поисках Моники. На ее щеках еще не просохли слезы, когда она завопила, что Рул должен быть уволен немедленно.
Моника рассмеялась ей в лицо.
– Не будь глупой, Кэтрин, – резко сказала она. – Мы нуждаемся в Руле… Я нуждаюсь в нем.
Кэтрин услышала у себя за спиной тихий смех и почувствовала, как рука Рула пригладила ее рассыпавшиеся рыжие волосы:
– Просто угомонись, дикая кошечка, ты не сможешь избавиться от меня так легко.
Кэтрин отдернула голову от его прикосновения, однако он был прав. Она не могла от него избавиться. Десять лет спустя Рул все еще управлял ранчо, а вот она уехала, сбежала из собственного дома в панике, что он доведет ее до состояния безмозглой просительницы, имеющей не больше собственной воли, чем те лошади, которых он так легко себе подчинял.
– Спишь? – спросил Рул, возвращая ее в настоящее, и Кэтрин открыла глаза.
– Нет.
– Тогда поговори со мной, – потребовал он.
Даже не глядя, она могла представить, как движутся его чувственные губы, когда он произносит слова. Она никогда ничего не забывала – ни его медлительной манеры говорить, ни приглушенного, немного хриплого звука его голоса, как будто голосовые связки заржавели от редкого использования. Рул бросил на нее быстрый взгляд:
– Расскажи о своем муже.
Кэтрин удивилась, широко распахнув глаза.
– Ты встречался с ним несколько раз. Что ты хочешь узнать о Дэвиде?
– Многое, – буркнул Рул небрежно. – Например, спрашивал ли он, почему ты не девственница, когда брал тебя в жены.
Испытав одновременно и боль, и гнев, Кэтрин сдержала слова, рвавшиеся с языка. Что она может сказать такого, что Рул не использовал бы против нее? Не твое дело? Он просто ответит, что это в большей степени его дело, чем любого другого мужчины, ведь именно он несет ответственность за потерю ею невинности.
Кэтрин старалась не смотреть на Рула, но против воли повернулась к нему. В ее широко раскрытых глазах затаилась уязвимость.
– Он никогда не спрашивал, – наконец тихо ответила она.
Суровый профиль Рула отчетливо вырисовывался на фоне голубизны неба, и сердце Кэтрин куда-то провалилось. С мучительной живостью ей вспомнился тот летний день, когда Рул склонялся над ней, а раскаленное сияющее солнце и багровые небеса придавали его чертам скульптурную четкость. Тело Кэтрин напряглось, непроизвольно воспроизводя памятный отклик, и она оторвала свой взгляд от Рула прежде, чем тот обернулся и увидел всю глубину страдания, отразившуюся у нее во взоре.
– Я бы спросил, – проскрежетал он.
– Дэвид был джентльменом, – подчеркнуто произнесла Кэт.
– Подразумевается, в отличие от меня?
– Ты знаешь ответ так же хорошо, как и я. Нет, ты не джентльмен. В тебе нет ничего нежного.
– Когда-то я был с тобой и нежен, и добр , – отозвался он, с медлительным наслаждением прослеживая взглядом округлости ее груди и бедер. И снова горячее напряжение ее тела предупредило Кэтрин, что она неравнодушна к этому мужчине… да и никогда не была. Боль вспыхнула в ней с новой силой.
– Я не хочу говорить об этом!
Как только слова слетели с ее уст, Кэтрин тут же пожалела об этом. Отчаянная паника в ее голосе для любого хоть сколько-нибудь сообразительного человека делала очевидным тот факт, что она не относилась к давнему происшествию с безразличием, которое должно было прийти с годами, а Рул являлся сообразительнее и проницательнее многих. И его последующее высказывание лишь подтвердило это:
– Ты не можешь вечно убегать. Ты уже не ребенок, Кэт, ты - женщина.
О, она это знала! Рул сделал ее женщиной, когда ей исполнилось семнадцать, и с тех пор его образ мучил Кэтрин, вторгаясь даже между нею и мужем, лишая Дэвида той ее преданности, что по праву принадлежала ему. Она не могла признаться и Рулу, насколько сильно повлияло на ее жизнь то, что для него, вероятно, являлось всего лишь случайной связью.
– Я не убегала, – возразила Кэтрин, – я уехала в колледж, что совсем не одно и то же.
– И возвращалась домой как можно реже, – заметил Рул с резким сарказмом. – Думала, я буду нападать на тебя всякий раз, как увижу? Я понимал, что ты слишком молода. Проклятье, я в любом случае не собирался допускать этого, намеревался принять чертовы меры, чтобы такая возможность никогда не представилась снова. По крайней мере, пока ты не станешь старше и не разберешься во всем этом получше.
– Я знала, что такое секс! – с вызовом ответила Кэтрин, не желая, чтобы Рул догадался, до какой степени она была потрясена произошедшим. Однако ее усилия оказались напрасны.
– Ты знала, что это такое, но не знала, каково это.
Непоколебимо жестокая правда его слов заставила Кэтрин промолчать, и через минуту Рул мрачно продолжил:
– Ты не была готова, ведь так?
Она испустила дрожащий вздох, жалея, что не притворилась спящей. Подобно чистокровному жеребцу, Рул, закусив удила, не останавливался.
– Нет, – признала она с трудом. – Особенно с тобой.
Скупая улыбка искривила его жесткие губы.
– А ведь я был так осторожен. Вот если бы я позволил себе сделать все, что хотел, ты действительно перепугалась бы до потери своих изысканных маленьких штанишек.
Мучительная боль, скрутившая все ее внутренности, заставила Кэтрин наброситься на Рула в тщетной надежде причинить ему такое же страдание, как он ей.
– Я не хотела тебя! Я не…
– Ты хотела того, что случилось, – прервал он резко. – Ты проявляла вспыльчивый, как у всех рыжих, нрав и боролась со мной ради самой борьбы, но ты хотела этого. И не пыталась скрыться. Набрасывалась и старалась уязвить всеми доступными способами, и где-то в процессе всего этого твоя раздражительность превратилась в желание, и ты обвилась вокруг меня, как лоза.
Кэтрин передернуло от воспоминаний.
– Я не хочу говорить об этом!
Внезапно Рул пришел в ярость, в то смертельно опасное расположение духа, которого здравомыслящие люди научились избегать.
– Ну, и чертовски плохо, – прорычал он низким голосом, ставя управление на автопилот и потянувшись к ней.
Кэтрин попыталась оттолкнуть его руки, но Рул отвел ее ладони со смехотворной легкостью. Пальцами он впился ей в плечи, вытаскивая из кресла до тех пор, пока она неуклюже не распласталась на нем. Губы Рула были твердыми и горячими, как и запечатлелось у нее в памяти, а их вкус казался столь привычным, будто она никогда и не уезжала. Кэт безуспешно забарабанила кулаками по спине Рула, но, несмотря на попытки сопротивляться, обнаружила, что ничего не изменилось… абсолютно ничего. От жаркой дрожи чувственного возбуждения ее сердце застучало быстрее, дыхание сбилось, а все тело затрепетало. Она хотела его. О, черт возьми, как она его хотела! Нечто непонятное в ее натуре заставляло Кэтрин отзываться на Рула, стремиться к нему, подобно цветку на лучи солнца, даже зная, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Рул медленно исследовал ее рот языком, и Кэтрин, перестав колотить его по плечам, смяла их, с восхищением ощущая под ладонями твердые мускулы. Наслаждение переполняло ее. Наслаждение его вкусом, и прикосновением, и запахом, и скольжением его немного шершавой щеки по ее лицу, и интимной связью их языков. Наслаждение, столь живо напомнившее ей тот жаркий летний день, когда они остались без одежды. Гнев Рула испарился, обратился в желание, откровенно сверкавшее в его темных глазах, когда он оторвался от нее на долю дюйма, необходимую, чтобы требовательно спросить:
– Неужели ты могла забыть, каково это?
Руками Кэтрин гладила по его голове в попытке, преодолев невыносимое, восхитительно крохотное расстояние, притянуть Рула к своим губам, но он сопротивлялся, и ее пальцы запутались в его блестящих и шелковистых темных волосах.
– Рул, – пробормотала она хрипло.
– Неужели могла? – настаивал он, отодвигаясь, в то время как она старалась приподняться, чтобы прильнуть к нему в еще одном поцелуе.
Неважно, он все равно знал. Как он мог не знать? Одно прикосновение - и она таяла.
– Нет, я никогда не забывала, – призналась она шепотом. Рул наконец-то обрушился на ее губы, и она снова смогла пить его пронзительно-сладкую свежесть.
Кэтрин не удивилась, почувствовав, как длинными пальцами Рул сжал ее грудь, а затем провел по ребрам. Тонкий шелк открытого летнего платья не представлял преграды для жара его ладони, и Кэтрин ощущала себя обожженной скользящими прикосновениями, перемещающимися вниз по ее телу вплоть до колена. А затем началось медленное путешествие поглаживающей руки вверх по бедру, так что юбка задралась, выставляя напоказ стройные ноги. Внезапно содрогнувшись от прилагаемого усилия, Рул остановился и отстранился от Кэтрин.
– Здесь не место для занятий любовью, – хрипло прошептал он, отрываясь от ее рта и перенося поцелуи на ухо, – просто чудо, что мы до сих пор не разбились. Но я могу подождать до дома.
Из-под приподнявшихся ресниц показались темные глаза Кэтрин, ошеломленные и мечтательно затуманенные, и Рул подарил ей еще один жесткий поцелуй, прежде чем пересадить обратно в кресло. Все еще тяжело дыша, он проверил их местоположение, вытер пот со лба и повернулся к Кэтрин.
– Теперь мы знаем, что между нами происходит, – произнес он с мрачным удовлетворением.
Кэтрин рывком выпрямилась и, отвернувшись, уставилась на расстилающиеся внизу пастбища. «Идиотка! – ругала она себя. – Безнадежная идиотка!» Теперь она осознала, насколько мощным оружием против нее обладает Рул, и не сомневалась, что он, не колеблясь, пустит его в ход. Несправедливо уже то, что эта страсть обладать ею не делала его столь же уязвимым, как ее. Но главное, его желание оставалось простым желанием, без всяких сопутствующих чувств и потребностей, которые испытывала она, ведь один лишь звук его голоса погружал Кэтрин в такой бурлящий котел эмоций, что она даже не надеялась в них разобраться, да и не пыталась. Рул был так тесно связан со всеми переломными моментами и вехами в жизни Кэтрин, что стал неотъемлемой частью ее самой. Даже ненавидя и боясь, Кэт не могла ни уволить его, ни прогнать. Это крепкое, с твердыми мускулами тело и умелые руки, дающие власть над женщинами… Рул вызывал привычку, словно наркотик.
«Я не стану одной из его любовниц!» – сжимая кулаки, яростно поклялась Кэтрин. Он лишен морали, лишен стыда. После всего, что ее отец сделал для него, стоило Уорду оказаться в могиле, как Рул тут же захватил власть. Мало того, ему захотелось иметь и ранчо, и дочь Уорда. В этот момент Кэтрин решила не оставаться, а вернуться в Чикаго сразу после праздников. Проблемы Рики ее не касаются. Если Рула не устраивает существующее положение вещей, он волен поискать работу в другом месте.
Они сделали круг над беспорядочно разросшимся двухэтажным каркасным строением, чтобы на ранчо узнали об их прибытии, и Рул резко накренил самолет влево, заходя на посадку. Кэтрин изумилась, как быстро они достигли дома, но взгляд на часы подсказал ей, что времени прошло больше, чем она предполагала. Сколько из него она провела в объятьях Рула? И как долго была погружена в собственные мысли? Когда Рул находился рядом с ней, все остальное в ее сознании отходило на второй план.
Пыльный красный пикап, подпрыгивая, выехал через поле им навстречу, пока Рул заводил самолет на небольшую взлетно-посадочную полосу. Они коснулись земли так легко, что контакт прошел почти незаметно. Кэтрин поймала себя на том, что смотрит на руки Рула, сильные и загорелые, умеющие управлять самолетом, справляться с норовистыми лошадьми и обхаживать ветреных женщин. Она помнила эти руки на своем теле. И старалась забыть.
 

[1] День поминовения погибших в войнах. Официальный выходной день; отмечается в четвёртый понедельник мая; на юге США отмечается в разное время (26 апреля, 10 мая, 30 июня). В этот день принято украшать цветами могилы погибших воинов.
_________________

Ура!Ура!Ура!!!!!Спасибо!
Ховард во всем своем великолепии!

Строптивая героиня и властный герой - искры будут лететь в разные стороны.
Спасибо за первую главу. Даже не ожидала, что так быстро появится.
_________________

Ох первая глава и какая горячая. Девочки спасибо за перевод!
___________________________________

Уф-ф! Жарко!!! Уже!!!
Захватывает с первых строчек!!!
Девочки,

Ух ты уже первая глава!!!!!!!
kabardinochka,Иришенька,Nara, FairyN спасибо за великолепный перевод!!!!!!!!!!!!
___________________________________