Ручей:
18.08.13 20:49
» Глава № 12
Механическая кукушка, высунувшись из часового домика на кухне, разбавляет затянувшуюся паузу. Свекровь делает шаг к псине, склоняется вовсе не как леди, на всякий случай прикрывая стратегические места широкополой шляпой, и с изумлением вопрошает:
- Подождите, но разве это не кобель?
Возмущенно гавкнув, псина вынуждает ее отшатнуться и убрать от чуткого носа пропахшую цитрусовыми духами шляпу, а сама при этом ложится, не позволяя мне проверить слова свекрови. Я кошусь на Егора, который мне усиленно кивает - ага, значит, спина у нас мужчина, попутно отбиваюсь от пальцев Яра, исследующих мою шею, и на ходу придумываю, как выкрутиться из ловушки.
- Ну да, - сообразив, соглашаюсь, - кобель и что?
- Но ведь Звезда - женского рода! - Свекровь стучит костяшками пальцев себе по лбу, но намекает явно на мои умственные способности.
- И что? - упрямо повторяю я. - А Сириус?
- Что Сириус?
Она не ждет от меня вразумительных пояснений, будто в курсе, что у нас в школе астрономию заменили дополнительными уроками физики. Но вводный-то урок, на котором заставили кое-что вызубрить намертво, у нас по астрономии был! Вот опираясь на него, я и поясняю свекрови:
- Сириус - мужского рода, но ведь звезда. Альдебаран - мужского рода, и звезда. А Бетельгейзе - вообще среднего, и что?
После моих пояснений, псина гордо выпрямляется и гавкает, усаживая свекровь на подвернувшийся в прихожей пуфик. С сегодняшнего дня собачий пуфик, но дама этого не знает, а потому сидит спокойно, даже величаво, выпрямив длинные ноги, и помахивая шляпой, как ручным вентилятором.
- И что же это у вас за порода? - спрашивает, скривившись, - гончая дворовая?
- Болонка, - ляпаю я, как и угрожала на улице.
И нечего так на меня смотреть! Предупреждала ведь? Предупреждала! Не нужно было меня провоцировать и приводить собаку в дом, при этом даже не объяснив, что у нас станет на одного мужчину больше. Я-то подумала, что будет у меня сообщница, защитница, а здесь... А отбиваюсь от свекрови я, как будто это я сегодня день сострадания устроила! Нет, странно все-таки, почему зачинщики молчат? Собака мне нужна или кому? Такое ощущение, что в песике нуждается свекровь, и потому выспрашивает все, выспрашивает, а я как тот торговец, что корову продавал, увиливаю и лгу.
- И давно? - не унимается свекровь.
- Ну... - прикидываю, и снова чисто наугад, - около двух месяцев.
- Около двух месяцев живет у вас или около двух месяцев ОН - болонка?
Такое ощущение, что это член гестапо, удачно переживший Великую Отечественную. Притворяюсь партизаном на допросе и молчу. Свекровь выжидающе смотрит, но я молчу. Отвлекаюсь на тиканье часов на кухне, на шум города за морозными стеклами, на иероглифы, которые Яр вычерчивает пальцем на моей шее.
- А документы у него есть?
- Оформляются, - говорит Яр.
Ну, наконец-то мы заговорили, а то отмалчивается, типа, не отвлекайте, занят творчеством. Я уступаю диалог ему, ну, должен же когда-нибудь и сын пообщаться с мамой, а я - как и Егор, выбираю позицию: я с вами, все вижу, но не говорю.
- Хотела бы я посмотреть, что там нацарапают в паспорте, - прищуривается свекровь. - За деньги они ему и королевскую родословную придумают.
- Титул не был решающим, когда мы выбирали собаку, - говорит Яр, вкладывая в эти слова некий смысл, который я улавливаю, но не понимаю. - Оформление займет несколько дней, но вряд ли ты оставишь отца одного так надолго.
- Конечно! - вскидывается свекровь. - Если бы я оставляла его одного больше чем на день, давно бы уже была в разводе!
- Поэтому...
- Поэтому твой отец тоже приехал, но мотается по делам. Вы увидитесь с ним за ужином. Вы ведь собирались нас пригласить на ужин? Или этот разговор в коридоре - максимум гостеприимства и мне нужно было позвать твоего отца с собой, посидеть у двери на коврике?
Если это был намек на ужин в моей квартире, то нет! Никто не собирался и не собирается приглашать их! Пусть я буду плохой невесткой - я бывшая, мне уже можно, пусть я разорюсь на каком-нибудь новомодном ресторане, но я даже ложкой не пошевелю, чтобы готовить для нее, а мои диетические хлебцы, которых не жаль, уже съедены.
Сделав вид, что ни минуты не могу без прикосновений Яра, ловлю его ладонь и больно - надеюсь на это - впиваюсь ногтями, без слов выражая свой протест.
- Я был уверен, что и с тобой мы увидимся не раньше ужина, но ты не оставила привычку врываться без предупреждения. - Во взгляде, брошенном на меня, мелькает намек на еще одно подтверждение моей склонности к БДСМ, но с матерью говорит невозмутимо.
- Да ладно! - женщина капризно надувает накрашенные губы. - Я за два дня предупредила тебя, чтобы ты успел все уладить, а ты...
Поднявшись с пуфика, она обходит Егора и рычащую псину, и в замешательстве осматривает зал.
- У вас так...
Проходит вглубь, склоняется над разбросанными снимками, нашими снимками, где каждый отличился лицом, и я уже предвижу, с каким удовольствием она пройдется по фотографиям каблуками - как бы случайно, все равно ведь валяются... Но нет. Ни шага дальше. Задерживает взгляд на приоткрытой дверце шкафа, где сложена наша с Яром одежда. На огромном диване. Усмехнувшись, проходит в комнату Егора.
- У вас так...
Отбрасывает шляпу на кресло, долго молчит, вновь осматривая учиненный нами бардак, а мне так не хочется оправдываться, играть роль любящей, терпеливой, сдержанной, а главное, незаметной.
- По-домашнему? - подсказываю я.
- Не привычно.
- По-домашнему, - настаиваю, - поэтому и непривычно.
Свекровь эффектно разворачивается на каблуках, сверкает в гневе глазами, как амазонка, которой приказали немедленно выйти замуж.
- То есть, - чеканит каждое слово практически по слогам, - ты хочешь сказать, что эта конура и есть дом?!
Еще недавно я могла только мечтать о какой-нибудь конуре, пусть гостинке, пусть комнате в коммуналке, но своей, собственной.
- Да, - говорю, - я действительно считаю эту квартиру домом.
- Для моих сыновей?! - Ее пальцы рисуют возмущенные пируэты, а соболиная шуба насмешливо искрится сединой, подчеркивая окружающую простоту. - Ты считаешь, им подходят эти условия?!
Я смотрю поочередно на Егора и на Яра, и я говорю уверенно за всех нас.
- Почему нет? Не слышала от них жалоб.
Егор хихикает в собачью шею, Яр сжимает мою ладонь и целует за ухом, пока моя воинственность направлена на борьбу не с ним.
- Они рождены для другого, - внушает свекровь. - Для другого, но ты, кажется, так и не поняла этого. Ты вообще не поняла, куда залезла в деревенских лаптях! Это высшее общество! Это цвет нации! Это элита! Это политика! Это деньги!
- Правда? - улыбаюсь ей мягко, хотя негодование просто раздирает на части. Меня несет, можно сказать, заносит на поворотах, но я упорно продолжаю жать на газ, игнорируя тормоза. - Я не буду касаться политики, потому что если у нас прокуроры насилуют девушек и спят со шлюхами в банях, это, конечно, цвет нации - никто даже не спорит. Я не буду касаться судей, которым граждане добровольно посевают кабинеты тысячами долларов - это всего лишь деньги, никто даже не спорит. Я не буду касаться высшего общества, потому что это и политики, и судьи, и прокуроры, которые, конечно же, неприкосновенны, не дай Бог замарать этот цвет нации, но! Скажите мне, для чего рождены ваши дети? Именно ваши? Потому что пока мне кажется, что для одиночества. В огромном доме, безликом доме, забитом слугами, которым все равно.
- Да ты... как ты...
- Вы знаете, как выглядела комната Егора? - перебиваю я.
Женщина хлопает наращенными ресницами, они такие длинные и большие, что не хуже широкополой шляпы гоняют воздух.
- Знаете? - повторяю я. - В том самом, огромном доме со слугами...
Прикрыв на секунду глаза, я мысленно вижу ту комнату и безошибочно перечисляю:
- Коричневый ковролин, практически черный, кровать, заправленная темным покрывалом, зеркальный шкаф, пустые полки на стенах и ноутбук.
- Ты хочешь сказать, что он в чем-то нуждался еще? Ты намекаешь, что мы не можем позволить ребенку все, что он хочет?
- Нет, я хочу спросить: что в комнате было лично Егора? Кроме ноутбука. Что говорило о том, что там живет пытливый, сообразительный подросток, который считает своим долгом искоренять несправедливость в отношении всех, кто никому не нужен?
Женщина застывает с очередной гримасой, словно не может придумать рассмеяться трагикомично или устроить скандал. И мне становится понятной причина ее замешательства.
- Вы когда-нибудь видели его комнату?
- Ах, ну конечно! - все-таки выбирает смех, истеричный, надрывный, искусственный.
А мне не смешно. И троим зрителям этой сцены тоже - ни капельки. Егор смотрит в пол, прижимая сильнее собаку. Яр сжимает и разжимает мою ладонь, напоминая, что он здесь, рядом, и как только я захочу или кто-то из нас перейдет за грань, вмешается. Мне так обидно за мальчика, что нет торжества над врагом.
- Его комната всегда запиралась на ключ, - говорю я.
И свекровь снимает маску заботливой мамы - слишком она для нее тесна, слишком давит, сдирая грим. А пока тщетно ищет другую, я спрашиваю:
- В доме Яра было несколько лестниц, но Егор любил спускаться по одной из них. Вы знаете по какой? По главной, боковой или...
- Да Господи! - взмах рукой. - Да по главной, конечно! Не будет мой сын, как прислуга, красться по запасной! Ты понимаешь это?!
- По веревочной, - говорю я. - Егор около двух лет занимается скалолазанием, вы знаете? Нет, по глазам вижу, что нет. А дом Ярослава - настоящий каменный замок, в котором только тени и ни одного человека, когда они так нужны. Вы знаете об этом? Да, по глазам вижу, что знаете. А эта квартира - да, в ней тесно... сейчас... потому что нас трое, не считая собаки, но мы есть... живые... И что бы там не было... Вы ведь знаете все, что случилось, верно? По глазам вижу, что да... Все мы больше чем просто не безразличны друг другу...
Что-то мелькает в глазах свекрови - глазах, таких похожих на глаза моего маленького темноволосого защитника и бывшего мужа, и я хватаюсь за эту соломинку.
- Вы мне не нравитесь. Я знаю, что это взаимно. Но пожалуйста, - говорю я осипшим голосом, - оставьте... с нами Егора...
Не знаю, заметила ли она невольную паузу. Мне главное, чтобы мальчика не отняли против его воли. Мне противно, мне плохо, мне не хочется ни о чем просить эту женщину, но я повторяю просьбу.
- Я могу купить такой же огромный дом, как у Яра, - говорю я, с благодарностью кутаясь в его объятия, прогоняющие холодящий страх, что меня не услышат. - Могу купить еще больше - было бы для кого. Пожалуйста, оставьте мне Егора, оставьте хотя бы его.
Яр притягивает меня ближе, беря на себя мою усталость, и я позволяю себе эту вольность, слабость - если угодно. Я слаба. Пусть так. Но несмотря на пересохшее горло и готовые вырваться на свободу слезы, я с усилием продолжаю просить своего врага.
- Пожалуйста... - Я уже не одна. За моей спиной живая опора. По ладони ползет энергия темноволосого мальчика. А у ног рычит мохнатое чудище. - Пожалуйста, не забирайте Егора.
Свекровь быстро-быстро моргает, прячет взгляд на секунду и пронизывает им меня, словно длинными спицами моток с пушистыми нитками. Я сказала ей все, что думаю, а теперь говорит она. Я могла промолчать, но что толку? От того, что я буду казаться молчаливой овцой, волк не перестанет облизываться и быть голодным.
- Я готовила для Ярослава жену, порядочную, милую, воспитанную, богатую, которая бы считала его своим собственным Богом. - Это она повторяется, это я уже слышала. - Но он выбрал тебя.
Он меня же и выбросил, но об этом я не хочу говорить. Не с ней. Не сейчас. Никогда.
- Ты ему не подходишь.
Это тоже не новость.
- Я решила так в первый день, как только тебя увидела, и мое мнение не изменилось.
А вот мое - кардинально.
Тогда я почти была уверена, что у нас все получится с Яром. Я так хотела этого, так мечтала... А сейчас я согласно с бывшей свекровью: мы с ним не подходим друг другу. Но хватит того, что так думаю я. Она этого не узнает. Хватит того, что обо всем знает Яр. В отношениях только двое, а мешанина на оптовых рынках.
- Ты могла бы скрасить будни какого-нибудь фермера или лесничего, - рассуждает она. - Такого же, как и ты, простака в лаптях. Ты не знаешь, как вести себя в приличном обществе, как держаться, да самое элементарное - что говорить свекрови...
- Предпочитаете лесть или комплиментов достаточно?
- Не поможет. Ты - не та невестка, о которой я когда-то мечтала.
- Да и вы, - не удерживаюсь от ответного комплимента, - не свекровь-идеал!
- Вот видишь! - подхватывает она. - Ты не считаешь нужным умаслить, даже если тебе что-то нужно... А жена такого человека, как Ярослав, должна создавать не проблемы, а связи. Я была уверена, что максимум, что между вами возможно - интрижка, а он взял и женился! Женился по-настоящему! И я не могла не приехать... Я хотела остановить весь этот фарс... Яр... подумай...
- Не понимаю... - оборачиваюсь к нему.
Его мать так возмущается, словно это свежая новость, а как же новость о нашем разводе?
- Не волнуйся, - улыбается мне и дышит холодом в сторону матери: - Ты забываешься.
- Ах, наверное, - мгновенно остывает она, - для меня пока еще непривычно, что все зашло так далеко... Я надеялась, что как и раньше...
- Нет, - обрывает надежды Яр.
- Ты просишь оставить Егора, - переключается на меня свекровь, - а я понять не могу, почему именно ты... Почему один мой ребенок хочет жить в этих жутких условиях вместо того, чтобы улететь в Нидерланды? Почему второй вместо свободы держится за тебя? Что в тебе есть особенного?
Она явно ожидает ответ, а я не знаю, что ей сказать. Лапти я не ношу, даже этим от прочих приезжих не отличаюсь. Что во мне есть особенного? Шаткий сказочный мир, в который иногда ускользаю? Жажда мести и в то же время нежелание мстить?
- Она просто нас любит! - разрывает давящую тишину Егор.
Да. Люблю. По-крайней мере, одного из вас точно, а второго... я не знаю, не хочу знать, не сейчас, слишком больно...
- А я?
Женщина делает к мальчику шаг, хочет погладить, но псина рычит, готовясь к прыжку. Прочь! Прочь! Чужой! И Егор не пытается пса успокоить, и не мчится к матери за объятиями. Взрослый, умный, лишенный ее любви, не спешит за подачкой.
- А ты любишь папу, - отвечает Егор.
- Да, конечно... я люблю твоего отца...- Опускает глаза на секунду, но вот снова вверх летит светлая бровь, снова маска воинственности на лице, примеряет латы, выбирает меч, рассматривая меня, видимо, недоумевая почему на мне домашние тапочки, а не лапти. - Что бы ты там себе не думала, я люблю своих сыновей.
Я не спорю. Может быть, любит, по-своему. Может, у нее только один объект ненависти - я.
- До вечера, - угрожает она ровным голосом, и уходит по-королевски, без малейших эмоций на красивом лице, и что вовсе невероятно - даже не вспомнив о шляпе-торшере, отдыхающей в кресле.
После пережитого стресса, не сговариваясь, плетемся на кухню. Я завариваю зеленый чай. Егор быстро сооружает на всех бутерброды, благо помимо собачьей еды они успели купить человеческую. Яр высматривает что-то в окно. Звезда, не дождавшись компании, хрустит честно заработанным кормом, тыкая мордой в яркую миску.
Ко мне возвращается чувство реальности и речь уже после первого бутерброда.
- И что это было?
Егор присматривается к салями, но я качаю головой.
- Да нет, - говорю, - я о дружеском визите вашей матери. Кто-нибудь понял, что значили ее слова, брошенные перед уходом? Я люблю своих сыновей... что бы я там не думала... Можно подумать, я утверждала обратное.
Хотя, да, намекала, если быть честной, но больше не на то, что не любит, а что совершенно не знает. И не хочет знать - вот что прискорбно.
- Ладно, - говорю, потому что все равно никто не ответил, - вопрос был риторическим.
С минуту жуем, пока Егор сознается, что понял, но не поверил. Он тут же получает щелчок по носу от своего брата и заверения, что ничего он не понял, а мать его, действительно, любит.
- Ну да, ну да, - Егор давится бутербродом. - Любит так, что к тебе отправила, а тебе я даром не был нужен. У тебя свадьбы-женитьбы, жены и их ухажеры, а тут я, Карлсон, который живет под крышей.
- Балда! - моя очередь дать ему по носу щелчок и обнять заодно.
- Просто я говорю правду, - тянется за еще одним бутербродом.
- Просто мама, - заступается Яр, - не всегда может показать свои чувства. Как и я.
- Ты хотел сказать никогда?
- Я сказал то, что сказал. Ты - мой брат и хочешь ты этого или нет, могу я показать это или нет, но никуда ты от меня не денешься.
- Денусь! К Злате!
- Злата тоже никуда... - умолкает на полуслове, улыбается, заметив мою растерянность. - Что касается матери, она всегда была строгой, уравновешенной, считала, что все эмоции, абсолютно все, настоящая леди должна скрывать.
- А она, конечно, считала себя настоящей леди, - я не спрашиваю, это и так понятно. - Не удивлюсь, если в предках у нее окажется кто-то с титулом.
Оба Самарские подозрительно замолкают.
- Нет, не говорите мне, что так и есть. Я уже поняла, что мой круг общения - лесничий и фермер, да и те, наверное, преуспевающие алкоголики; не топчитесь по моему самомнению еще больше. Или хотя бы лапти обуйте!
Егор хихикает, Яр успокаивает, что нет у его матери никаких аристократических корней, но, видимо, чтобы я не злорадствовала даже мысленно, добавляет:
- Они прослеживаются у нашего отца.
- Серьезно?
- Да, но такие дальние, что верит в них только мама.
- И кто же согласно древней родословной?
- Если бы мы жили в те времена, ты бы обращалась ко мне не иначе как "ваша светлость", или милорд - но это более личное и с моего позволения.
- Занимательная история, ваша светлость, - говорю я, поднимаясь из-за стола. Егор поспешно вскакивает за мной и бежит к себе в комнату. Псина, оставив на полу крошки, тоже махнула хвостом. - Но в нашем мире жестокие правила и дедовщина. У вас, милорд, дежурство по кухне.
- Без вопросов, - смиренно соглашается Яр, и я вот и думаю про себя, что что-то здесь мутновато, но никак понять не могу, в чем подвох.
Устало примостившись на диване, все думаю, думаю - о нас, о том, как странно вновь переплетаются судьбы - точнее, и не расплетались вовсе, как спаянные. И вдруг меня осеняет.
- Яр! - пытаюсь докричаться через характерные звуки уборки на кухне. - А зачем тебе вообще здесь оставаться?!
В общем-то, логичный вопрос и странно, что озарение снизошло только сейчас. Мать Яра убедилась, что мы якобы вместе живем, то есть, ребенок в семье - ее ведь именно это беспокоило? Вечером у нас совместный ужин. Но ничего не указывает на то, что Яр должен жить здесь. С таким же успехом он может просто подъехать на встречу, и мерзнуть на балконе не придется.
Логично?
Вполне.
Мы живем вместе. Ничего не подтверждает этого больше, чем бардак, который она застала свекровь. Теперь вопрос в том, оставит ли она нам Егора, раз выполнено главное условие, или плевать ей на наше совместное проживание.
Не будет же она отслеживать, спит со мной Яр или нет. В конце концов, это наше личное дело.
А если будет?
А если попытается опять доказать Яру, что я не подхожу ему, используя все тот же метод? И пока кто-то спрячется с видеокамерой на балконе, я буду лежать, сонная, беззащитная, открытая для разврата помимо воли?
Что если Егор - только предлог, а приехала она довести начатое до конца?
Моего конца, сведя в могилу...
Макар мне говорил, что если не надумаю вернуться к мужу, я в безопасности, а я... Я не вернулась - нет, но ведь со стороны все именно так и выглядит. Мы вместе, пара, с нами ребенок и вон даже собака...
- Тебе плохо? Злата! Что с тобой? Тебе плохо?
- Она не оставит Егора, - пытаюсь удержать скулеж, чтобы ребенка не пугать, - она вернулась, чтобы забрать и его...
- Злата... - Яр ложится рядом, так странно чувствовать его снова. - Злата, ты помнишь, я говорил, что постараюсь на деле доказать тебе, что ты для меня значишь?
- Разве ты это говорил?
- Почти. Другими словами. Не важно. - Обнимает меня, притягивает к себе, гладит по спине, успокаивая, разрушая не по кирпичику, а целыми блоками новую башню страха. - Я никогда не позволил бы тем, кто сделал это с нами, войти в твой дом. Никогда, слышишь?
Я слышу. Но я не понимаю.
- Ты знаешь, кто это был?
- Да.
- Ты хочешь сказать, что...
- Моя мать не слишком любит тебя - это правда. Она вообще не способна любить. Я так думаю. Только, пожалуйста, не говори Егору. Я солгал ему, и солгу еще много раз, если будет нужно. Я хочу, чтобы у него была мать. У каждого ребенка должна быть мать, которая его любит.
- Да, - говорю я, а перед глазами стоит лицо моего мертвого мальчика, - должна.
- Моя мать не делала этого, Злата. Я бы не привел ее в твой дом. Я хотел, чтобы ты сама поняла это, сама увидела.
- Не она?
- Нет.
- А кто?
- Я сам разберусь с ними. Они уже знают, что я знаю. Это большие деньги, Злата, и зависть. И еще любовь.
- Любовь?
- Я хочу, чтобы ты пока никуда не выходила одна.
- Почему?
- Потому что они могут попытаться забрать тебя снова.
- У кого забрать?
- У меня.
Он так странно говорит, я слышу и тут же забываю его слова. Они не складываются у меня в картинку. Может быть, отвлекает его дыхание у моего виска, может быть, его легкие набережные поцелуи моих пальцев, может быть, я немного устала и мне только мерещится его взгляд, полный раскаянья.
- Это Стас?
- И он тоже.
- И Лариса?
- И она.
- Почему?
Он молчит, только дышит тяжело, и целует, но уже не пальцы, а мои губы.
- Только двое или кто-то еще?
- Остальные к тебе не приблизятся. Не посмеют. А они... никогда не встречайся с ними одна, слышишь? Никогда без меня.
- Долго прятаться?
- Нет.
- Что ты сделаешь?
- Разберусь. Ты увидишь. Чуть позже.
- Я сама могу разобраться, - обижаюсь, хотя знаю, что это глупо, но с другой стороны - не более глупо чем спокойно лежать в объятиях Яра и нежиться в них и черпать удовольствие горечи, зная, что будущее с ним невозможно. - Я могу уложить твоего Стаса. Как тебя в коридоре. Легко.
- Да, на счет коридора... Я тогда притворялся.
- Что?!
- Я могу поиграть с тобой в эти игры... - мурлычет мне в ухо. - Только я. Могу поиграть и в другие, но не строй из себя камикадзе с другими, хорошо? Это опасно.
- Ты притворялся?!
- Мне хотелось увидеть, что ты сделаешь со мной на самом деле, когда думаешь, что я в твоей власти.
- Я не выбросила тебя с балкона.
- Нет, не выбросила. Вместо этого поцеловала.
- Ты врешь!
- Егор бы поправил, что правильно говорить "лжешь", - просто расплывается в довольной улыбке, по которой становится ясно, что поцелуй был: мой, самовольный.
- Егора заберут у меня?
- Нет. Он останется с нами.
- Но я... мы...
Закрывает мне рот поцелуем. Я пытаюсь сказать, что не надо, что я не хочу. Я пытаюсь его оттолкнуть. А потом устаю врать самой себе и целую в ответ. Ненавидя - целую.
Или снова я лгу?
Я не знаю. Мне так хорошо, что не хочется проверять реальность или сон со мной рядом. Мне так странно, но не хочется приходить в себя, уговаривать мстить и продумывать планы мести.
Те, кто думал меня растоптать, не должны управлять моей жизнью. Хватит! Не позволю им больше! Я хочу целовать - я целую. Я хочу обнимать - обнимаю. Я хочу задыхаться от пьянящих мужских поцелуев - пусть так. Пожалею? Возможно. Но не буду марионеткой в чьих-то руках.
Я сама собой управляю.
И мужчиной, что льнет ко мне, просит о поцелуях ...
- Блиин... - раздается у нас за спиной недовольное фырканье и совет перед уходом на кухню: - Шли бы вы со своими массажами в ванную!
Мы почти синхронно восстанавливаем дыхание. Бок о бок. Рука к руке. Два взгляда в один потолок.
- Представляю, что бы по этому поводу сказала бабуля, - бормочу я.
- Как мудрая женщина, она бы предложила нам всем переехать в квартиру побольше.
- Кстати, - встаю, привожу с помощью зеркала и пудры лицо в более-менее не смущенный вид, - я хотела поговорить с тобой по этому поводу.
- Ну-ну? - приподнимается на локте, наблюдая за мной.
- Тебе ведь вовсе не обязательно жить с нами в этой квартире!
- Ты так думаешь?
Киваю уверенно и привожу все свои доводы. Яр слушает с милой улыбкой, но так, снисходительно, то есть, сомнительно мне, что он услышал хоть слово.
- Я подумывал приставить к тебе охранника, но с недавних пор я больше не доверяю охране. Ты правильно подозреваешь, что приезд матери - только предлог, чтобы я мог перебраться к тебе поближе. Они попытаются взять реванш, Злата. А я попытаюсь им этого не позволить.
- Не понимаю, зачем им я.
- Здесь как раз все очень просто.
- Правда?
- Да, - поднимается с грацией льва, подкрадывается и рассматривает меня, медленно склоняя голову на один бок. Налюбовавшись - на другой. - Не так-то просто отнять у меня бизнес. Практически невозможно. По крайней мере, не им тягаться со мной. Мой бизнес - часть меня, это мои силы, мое время, моя молодость.
- А я?
- А ты - моя душа, мое сердце, мое дыхание. Но они это поняли раньше, чем я.
Мое дыхание обрывается. Сердце не бьется. Душа ушла в пятки.
Мне кажется, что я сплю, что стоит только открыть глаза и проснуться...
Но хочу ли я просыпаться?
Телефонный звонок избавляет меня от соблазна поверить. Он так вовремя и не вовремя одновременно. Яр о чем-то говорит, а я слышу его слова как фон, прокручивая в очередной раз и в очередной раз не веря - я душа, я дыхание, я его сердце...
- Кто звонил? - отвлекаюсь от невозможного.
- Мой отец.
- Что хотел?
- Предлагал устроить ужин в домашней обстановке, ты ведь слышала.
Нет, не слышала, хотя он, наверное, что-то и говорил в этом духе. Да, сейчас вспоминается... было...
- Почему ты ему отказал?
- Я не отказывал. Предложил ресторан. Ты не любишь готовить.
- Только поэтому?
- Нет. Не только. - Обнимает меня, прижимает как ребенка, которому снится кошмар, убаюкивает тихим шепотом. - Я пообещал, что те люди никогда не появятся в твоем доме.
- Твой отец...
- Да, думаю, и он тоже.
- Почему?
- Это я и хочу узнать.
- Это ты заставил приехать мать? Она не сама воспылала вдруг материнскими чувствами?
- Ты права, я ее подтолкнул, спровоцировал, но ты помнишь, да? - что нельзя говорить Егору. Пусть думает, что она пыталась, что на самом деле хотела, чтобы он жил с ней. Мне пора собираться.
- Нам пора.
- Ты останешься дома.
- Ага, разбежалась! - выкручиваюсь из объятий, рассматриваю содержимое шкафа. Яр стоит за спиной, слышу его дыхание, чувствую его недовольство, но мне все равно. Я хочу посмотреть в глаза человеку, который притворялся пуделем при слоне, а сам оказался монстром. - Ты меня не удержишь!
Яр со вздохом отходит в сторону, потом возвращается, снова занимая позицию сзади. Одна из его любимых - вдруг вспоминается.
- Ты хочешь позлить его? - спрашивает.
- Для начала.
- Ты хочешь ему отомстить?
- Да... Возможно... Не знаю...
Он отвлекает меня поцелуем в глаза, и я не сразу понимаю, что происходит, даже увидев золотое кольцо с пузатым бриллиантом на безымянном пальце.
- Начни с малого, - шепчет Яр, сжимая мои руки - не больно, но чтобы напрасно не вырывалась. - Улыбайся. Улыбайся, Злата, врагов это раздражает.
...