НадяКороткова:
13.03.15 17:36
Дагмара, всегда пожалуйста.
. Лишь бы людям нравилось. А то мой муж уже у виска пальцем крути т. Говорит: "Жана, ты сошла с ума! Кто такая Бася?" 
Matrechka:
13.03.15 21:33
Найдите способ избавится от нее......
Да, вот тут начнется самое интересное....
Через что придется пройти Басе....
Удачи, и спасибо!!
НадяКороткова:
14.03.15 11:45
Matrechka, да уж, придётся крутить интригу да страсти наколять. Ещё вот думаю, может мистики немного в котел страстей добавить, чтоб веселее стало
НадяКороткова:
14.03.15 12:08
Matrechka, да уж, придётся крутить интригу да страсти наколять. Ещё вот думаю, может мистики немного в котел страстей добавить, чтоб веселее стало
натаниэлла:
14.03.15 17:39
Надя, привет!
Я читаю, хотя и медленно. Но текст у тебя очень серьезный, его невозможно взять с наскока. И мне это нравится. Мне нравится, что я знакомлюсь не с современным романом на тему, а могу погрузиться в эпоху. Все эти устаревшие словечки, обороты, характеры, неспешность, с которой развивается интрига (не говорю, что скучно - нет, она, как мне представляется идет именно так, чтобы отвечать выбранной эпохе, а тогда люди и думали, и жили совсем по-другому).
короче, я счастлива, что нашла этот роман и могу его читать!
Более того, я мало что знаю о событиях, о которых ты пишешь. Хотя историю люблю. Так что - отдельное спасибо за мое просвещение. Узнаю много нового и полезного для себя.
спасибо!
НадяКороткова:
14.03.15 18:44
Надя, привет!
Я читаю, хотя и медленно. Но текст у тебя очень серьезный, его невозможно взять с наскока. И мне это нравится. Мне нравится, что я знакомлюсь не с современным романом на тему, а могу погрузиться в эпоху. Все эти устаревшие словечки, обороты, характеры, неспешность, с которой развивается интрига (не говорю, что скучно - нет, она, как мне представляется идет именно так, чтобы отвечать выбранной эпохе, а тогда люди и думали, и жили совсем по-другому).
короче, я счастлива, что нашла этот роман и могу его читать!
Более того, я мало что знаю о событиях, о которых ты пишешь. Хотя историю люблю. Так что - отдельное спасибо за мое просвещение. Узнаю много нового и полезного для себя.
спасибо
НадяКороткова:
16.03.15 14:58
lorkа, спасибо за ваши слова! Каждый коментарий для меня очень важен, так как даёт потпитку для продолжения работы. Человеку важно иногда знать, что то, что он делает, интересно людям. Из меня, в своё время , не вышел художник, учителем тоже работала не долго, зато иногда пописывала для себя, стесняясь показывать людям. У меня , например, на работе не знают, чем я занимаюсь. И не скажу, потому что на смех подымут. Но все же , надеюсь, что хотя бы незнакомые мне люди будут читать мою тему
[/b]
натаниэлла:
16.03.15 15:11
НадяКороткова писал(а):
иногда пописывала для себя, стесняясь показывать людям. У меня , например, на работе не знают, чем я занимаюсь. И не скажу, потому что на смех подымут. Но все же , надеюсь, что хотя бы незнакомые мне люди будут читать мою тему
Хорошо, что перестала стесняться, а то бы мы никогда не познакомились с таким замечательным романом!
НадяКороткова:
16.03.15 21:57
Вот пишу новую главу, думаю, выложу завтра или послезавтра, если в голову новые куски в дополнение к написанному не придут. Жалко, что нельзя в тему просто музыку добавлять. Видеосопровождение с Ютуба не всегда соответствует теме и портит впечатление. А свои ролики делать нет времени , да и не мастакя в этом
НадяКороткова:
17.03.15 13:20
» Глава 11
Колыбельная Баси. Тема свидания. https://www.youtube.com/watch?v=afQuk5zanB4- Дети, поднимите руки вверх и взгляните на свои пальцы. Так, добре. У вас на обеих руках десять пальцев. На одной руке пять, и на другой пять. Сейчас мы будем загибать по одному пальчику и вслух, повторяя за мной, считать.
- Один, два, три, четыре…
С недавних пор у Баси появилось, как выразилась пани Эльжбета, странное увлечение. Дети батраков, которых нанимал пан Матэуш обрабатывать поля и огород, дни напролет болтались под окнами дома или бегали по саду, ковыряясь в земле, вытаптывая молодую траву. Они, как стая саранчи, сгрызали все, что встречали на своем пути: цветочные головки клевера, завязь на яблонях и грушах, щавель, росший на грядках. Умудрялись забраться в собачьи миски, поедая объедки со стола Бжезинских. Как ни старалась Марыська отогнать палкой детвору подальше от хутора, сколько их не колотила, ни таскала за уши, ничего не помогало. Голодные, они все равно возвращались назад, чтобы поживиться тем, что найдут, пока родители с утра до позднего вечера работали в поле. Иногда смилостивившись, служанка пани Эльжбеты выносила им горшочек пареного панцаку (перловая каша – бел.) без мяса и масла.Того, что давали свиньям. Дети скопом налетали, черпая кашу грязными руками, толкая ее в рот, облизываясь и жмурясь от радости, что сегодня в животах у них будет хоть что-то лежать. После кормёжки никто из жителей хутора не мог пройтись вдоль плетеной изгороди, не рискуя угодить ногами в нечто, от чего дурно пахло.
В один из дней, когда уже перевалило за полдень, но до вечера оставалось еще много времени, и в ожидании встречи со Станиславом часы тянулись невыносимо медленно, Бася, стоя на крылечке, наблюдала, как Марыська таскает за белые вихры маленького подшивальца (вредина – бел. разворн.).
- Во, поглядите, панна, - кричала она, тряся мальчишку, как грушу. - Убиуся (залез – бел.) у гарох. Усю завязь стручковую абъеу, паразит. Я табе так дам, што не будеш месца знать, где прысести.
На безопасном расстоянии скучились остальные детишки, с интересом и затаенным страхом ожидая продолжения экзекуции. Любой из них мог оказаться на месте незадачливого хулигана, ибо горох поедали вместе, но попался на глаза Марысе только один.
- Оставь его, - сказала Бася. - Вместо того, чтобы лупить и тряси, лучше бы каши вынесла или хлеба.
Пока служанка с пеной на губах выговаривала дитенку за его проступок, искренне переживая за хозяйский огород, Бася сбегала в кладовую, где взяла большую буханку хлеба и нож, чтобы угостить батрачьи детей. В дверях она столкнулась с пани Эльжбетой, которая выносила на крыльцо половички. Марыська длжна была их вытряхнуть от песка и пыли и постелить назад на полы.
- Это еще зачем? - поинтересовалась тетка.
- Отнесу детям, - ответила Бася, стараясь протиснуться меж заступившей дорогу пани и дверным косяком.
- С ума сошла, девка, хлебом их кормить?!. Это ж прорва ненажэрная. Сколько ни дай, все мало.
Пани Эльжбета ухватила буханку за край и потянула на себя, чтобы отнять, а Бася прижала ее к груди, не выпуская из рук.
- Ой, что вы говорите, пани. Можно подумать, вы каждый день их кормите! Не убудет с вас от одной булки. Пустите, а то я из-за вас платье перепачкала.
Пани Эльжбета выпустила хлеб из рук, и погрозила вслед бегущей Басе:
- Гляди мне! Чтобы больше я такого не видала. Одна буханка, и годзе (достаточно), - и добавила тихо. – Сама голь, и таких же привечает. Где тут всех накормишь.
Бася, выйдя во двор, вынесла хлеб и, отрезав тонкий ломоть, показала его детям, поманив их к себе. Долго ждать не пришлось. Грязные мордочки и босые ноги окружили ее со всех сторон, теребя за юбку, протягивая черные от песка и земли ладошки за хлебом.
- Пресвятая Дева! Кыш пошли, - возмутилась она, заметив на светло-зеленой ткани платья грязные отпечатки детских рук. – За домом стоит бадья с водой для огорода. А ну-ка, ступайте мыться, свинтусы.
Вымытых, пусть и не совсем чисто, детей она накормила, а после думала, что далее с ними делать. Они не отходили от нее ни на шаг. Куда она, туда и они следом. В курятник за яйцами, в сад за цветами, в погреб за солеными огурцами. Дошло до того, что уж в дом собрались идти следом за Басей, да Марыся погнала их метелкой. Поняв, что избавиться от приваженных добротой паненки детишек так просто не удастся, служанка пожаловалась хозяйке.
- Собак на них спусти, дура. Враз разбегутся, – сказала пани Эльжбета.
Марыся так и поступила бы, но выйдя во двор, замерла, увидев смирно сидящих детей на длинной лаве, которая стояла под яблоней в саду. Перед ними взад-вперед расхаживала панна Барбара в совсем уж дивном виде. На голове у нее красовалась допотопная шляпа с перьями, поля которой она пригнула к лицу, плотно прижав лентами, завязанными бантом под подбородком. Сама замоталась, будто в кокон, простыней, а в руке держала кусок штакетника, размахивая им перед сопливыми носами байстрюков, точно гусар саблей. После она то скакала, будто на коне, то вертелась волчком, то колола кого-то невидимого палкой, и даже раз заржала. До Марысиного слуха долетали обрывки фраз: «римляне», «Цезарь», «бритты»… Кто такие были «лымляне», и кто таков был «Сезар», неграмотная Марыська знать не знала, но даже она загляделась на представление, которое давала перед детьми Бася. Малышня тоже ни слова не понимала из того, о чем рассказывала красивая паненка ( а демонстрировала она завоевание Британии Юлием Цезарем), но все, до единого, заворожено смотрели, слушали, открыв рты от восторга. Наконец Бася ударила себя штакетником по спине и пару раз дёрнувшись, упала на траву. Конец спектакля. Цезарь умер.
Дети, как сидели в оцепенении, так и продолжали сидеть. Ни один не шелохнулся, ни пикнул.
- Что, не понравилось? – трагично воскликнул мертвый император, поднимаясь с травы.
- Панночка, у вас там зук на валасах, - сказал робко мальчик, и показал пальчиком на Басину голову. Взвизгнув, она стала вытряхивать из волос мерзко жужжащего над ухом майского жука. Насекомое, запутавшись крыльями в локонах, отчаянно пыталось выбраться из пушистой ловушки, надсадно гудя и приводя в еще большее исступление кричащую Басю. Дети засмеялись. А тот мальчишка, что оповестил первым паненку о жуке, поднялся с лавы и, подойдя к ней, быстро вынул казявку из волос, зажав ее в кулаке.
- Во, на! – протянул он руку к Басиному лицу, но она отпрянула в ужасе от подарка.
- Не надо! Как тебя звать?
- Миколка.
- Ну, Миколка, раз ты храбрец, спас бедную панну от страшного Цмока (бел., пол. вариант Змея Гарыныча), ставлю тебя за старшего. Завтра поутру приходите во двор, я вам другую сказку расскажу. А после еще чем-то интересным займемся. Но, - Бася, выпутавшись из простыни, потянула мальца за ухо, - если еще раз увижу, что шкодите, портите огород, да в горох бегаете - никакой сказки не будет. Ясно тебе, Миколка?! А вам, мелочь пузатая, ясно?!
- Ага! – как один, закричали дети.
Этому Миколке было лет семь-восемь, не больше. Остальным, и того меньше. Грязные, босоногие, одетые в рубахи да портки, пошитые их серого грубого полотна, они уже через год-другой отправятся помогать отцу или матери в поле, зарабатывать краюху хлеба. Многие из этих отроков не доживут до взрослого возраста: сгорят в горячке, от малярии, сухот, или от несчастного случая. Им на смену придут новые дети, которых нарожают крестьянские бабы, и все повторится сначала.
У Баси не существовало четкого плана, что она собирается делать с неожиданно пригретым выводком голопятой малышни. После, когда дети разбежались, она пошла на задний двор к птичнику, где под недовольный гогот и крики домашних кур и гусей, выдернула у них из крыльев перья. В спальне порвала на листки оставшиеся после пансиона чистые тетради в косую линейку, сложив их аккуратной стопкой на кофре. Отлила в склянку чернило в кабинете пана Матэуша. Опять сбегала во двор, на дрывотню (склад дров– бел.), где меж поленьев и штакетника нашла большую строганую доску и принесла ее в сенцы. Вместо мела достала из печи кусочки угля.
Пани Эльжбета, с подозрением наблюдавшая за Басиной суетой, сказала дрожащим от досады голосом.
- Что творишь, неразумная? Какая блажь опять в голову пришла? Занимаешься невесть чем. Лучше тесто поставить помогла бы Марысе. Или пасаг (приданое – бел.) села готовить. У тебя же ничего нет: ни подушек, ни покрывал, ни белья постельного, ни вышивки.
- После, пани,- воскликнула Бася, раскладывая уголь в коробочки. – Еще успеется.
Она не любила ни шить, ни вязать, ни тем более - вышивать гладью и крестиком. Стоило взять в руки спицы или иголку, как пальцы делались крюками, петли слетали, нитки путались, а иголка колола до крови. Терпение и усидчивость не входили в достоинства Баси. Монотонность обыденных женских занятий вводила ее с состояние ярости, вместо должной благости и успокоения. Потому Бася предпочитала при любой возможности избегать сих неприятных для ее нрава дел.
С тех пор каждое утро, пока солнце всходило, когда его теплые лучи скользили по ярко-зеленой листве деревьев, не успев набрать полуденной силы, что нагревала голову, путая мысли и клоняя ко сну, Бася рассаживала детишек на лаве под яблоней. Она раздавала гусиные перья, дощечки, бумагу и чернила, ставила у яблони широкую деревянную доску, заменившую грифельную, и показывала селянским отрокам, как нужно выводить крючки да палочки. Вспоминала, как делали это монахини-бернардинки в Вильно, обучая воспитанниц счёту, письму, азбуке, и повторяла точь в точь их жесты и слова. Разница состояла лишь в том, что она и пальцем не тронула ни одного дитенка, не ударила по рукам линейкой, ни оттаскала за волосы, что нередко практиковали невесты Господни в пансионе.
После счета Бася учила детей азбуке и письму. В этот день она писала на изрядно почерневшей от сажи доске петельки литер, а после подзывала по одному малышей к себе, давала им уголь и показывала, как нужно вести вниз косую палочку, загибая ее и закручивая в крючёчек.
Басино занятие было в самом разгаре: дети трудились, царапали перьями на бумаге буквы. Высунув кончики языков от усилий, черкали каракули по линейкам, когда со стороны дороги, ведущей к хутору, донесся нарастающий топот лошадиных копыт.
Бася оставила детей, и с тревогой выглянула за угол дома, чтоб посмотреть, кто едет.
Двор заполонили белые парусиновые кители жандармов, успевших сменить зелень теплых мундиров, на облегченный летний вариант формы. Она насчитала человек десять всадников, вооруженных карабинами и солдатскими тесаками.
- Барышня, - обратился к ней по-русски молодой, серьезного вида офицер, рассмотрев притаившуюся за кустами жасмина девушку. – Нам бы воды набрать и коней напоить. С ночи мотаемся. Очень уж пить хочется.
Бася вышла из кустов, заложив за спину черные от угля руки. Когда первый испуг миновал, она с нескрываемым интересам смотрела на жандармов, гадая, что заставило их ночью скакать по окрестностям без воды, вооруженных до зубов.
- Колодец, пан офицер, за домом, - ответила она тоже по-русски, но с мягким акцентом, и указала рукой в сторону, где находилась их студня. - Я велю служанке, чтобы ведра принесла и кубки.
Офицер в белоснежном кителе склонился с седла, вежливо снял фуражку с красным околышем, сверкнув на солнце начищенной бляхой, на которой были выгравированы цифры. Лучи утреннего солнца заиграли на обшитых золотым галуном пагонах и обшлагах.
- Позвольте представиться! Штабс-капитан Рокотов, Александр Васильевич. Откомандирован уездным исправником Ходосевичем на поиски беглых преступников из числа крестьян, что недавно сожгли усадьбу господина Даленги. Донесли, что поблизости видели одного из них, главаря. Вот, ищем, - отчитался он махом, по-военному. Спустившись с коня, подошел к смущённой Басе, верно, желая поцеловать ручку такой красивой паненке, да только та ее не подала.
- Панна Беланович, - отрекомендовалась она. - Уж простите, пан офицер, но руки вам не дам.
Она достала одну из ладоней из-за спины, и покраснев, показала ее жандарму, чтобы не думал о ней дурно. Тот понимающе улыбнулся.
- Не слышали о беглецах, мадемуазель? – поинтересовался он. – Возможно, на глаза попадался кто подозрительный?
- От чего же не слышала. Про Даленгу и станового пристава весь уезд только и говорит. На днях мужиков, что ваши люди убили, хоронили. О раненых полицмейстерах тоже слышала. Но беглецов встречать - не встречала. Не дай, Господь!
- Жаль, не всех на погост отправили, - сказал штабс-капитан, но заметив, как Бася недовольно нахмурилась, стушевался. – Простите такие речи, сударыня, но служба ...
Она милостиво приняла его извинения. Зоркий девичий глаз подметил, что на пальце левой руки, где православные носят обручальное кольцо, нет ничего, кроме массивного золотого перстня. Сие означало, что можно дать волю чарам, пококетничать, пока не появилась тетка, тем более, что приятная наружность жандарма располагала к себе. Он был высокий, темноволосый, лет около тридцати. И притом улыбнулся Басе столь приветливо и очаровательно, что на щеках заиграли ямочки. Ей захотелось, чтобы он задержался, дав возможность любопытной паненке всласть наговориться. Определенно, штабс-капитан умел очаровывать и более искушенных дам, потому Бася не стала исключением, поддавшись силе его обаяния. Верно, ее интерес заключался в правильности русской речи, которой изъяснялся офицер и которую она давно не слышала. Захотелось узнать откуда он родом, как попал в здешние края, и где теперь живет.
Бася послала Рокотову свою самую ослепительную улыбку, видя притом, как молодой мужчина вдруг густо покраснел и, запинаясь едва ли не на каждом слове, проговорил, обращаясь к подчиненным:
- Коней на-поите. К-олодец за домом.
Жандармы спешились и, переговариваясь меж собой, повели лошадей под уздцы следом за Басей и и штабс-капитаном на хозяйственный двор.
Из дома выбежали пани Эльжбета и Марыська, услышав шум, мужские голоса на подворье, да взволнованное кудахтанье кур, разбегавшихся в разные стороны из-под конских копыт. Исчезли из сада и дети, напуганные появление людей в форме. На траве лежали дощечки, угольки да листки с писаниной.
Отряд торопился. Солдаты напоили коней, сами напились воды, и уже сидели верхом, нетерпеливо ожидая, когда их начальник наговорится с сельской барышней. А тот умолкнуть не мог, рассказывая девице подробности своей биографии. Рокотов оказался родом из Тверской губернии, где у отца было небольшое поместье. Ныне молодой человек нес службу в жандармерии. Бася узнала, что штабс-капитан участвовал в Крымской компании и имеет награды.
- Пан капитан, отчего же вы, боевой офицер, очутились в жандармах? - спросила Бася. - Мне кажется, служба в армии более почётна и интересна , нежели в рядах зеленомундирников.
Рокотов пропустил мимо ушей не слишком лестное прозвище, коим обычно в этих краях принято было называть жандармов.
- Мадемуазель, Барбара, после одной из вылазок, я получил серьезное ранение и вышел в отставку. Из-за нехватки людей в рядах полиции, некоторых отставников, имеющих большой опыт в разведке и ведении ближнего боя, просят поступить на службу в жандармерию. Мой бывший командир отрекомендовал меня начальнику Виленского управления внутренних дел, и вот я здесь. Все лучше, чем сидеть в деревне со стариками.
- О, я понимаю!
Подчиненные Рокотова уже недовольно шептались, устав от бесцельного ожидания.
«Ты, глянь-ка на нашего. Распустил хвост, как павлин - говорил тихо один из жандармов другому. – Зря расшаркивается. Разве такая глянет на него. Видно, не понял еще, что у здешних дамочек всегда нос в гору задран для таких, как он».
Вскоре штабс-капитан откланялся, сверкнув на прощание золотом галунов, и ослепительно улыбнувшись. Его темные глаза горели, когда он смотрел на Басю. Сидя в седле, он пожелал всего доброго немолодой пани, которая стояла рядом с девушкой, и вежливо осведомился у той:
- Сударыня, хочу испросить вашего разрешения для повторного визита на хутор. Может случиться оказия, у меня опять появиться возможность наведаться в эти места по делам.
Тетка с недовольным лицом, не вникнув в смысл сказанного, так как плохо понимала по-русски, заявила:
- Не приведи Боже, чтоб вы к нам по делам приезжали.
Офицер смутился, отдал честь, и отряд направился по подъездной дороге от хутора в сторону Быстрицы, вскоре исчезнув в клубах пыли.
Бася не знала, что симпатичный, улыбчивый жандарм, которого встретила, возможно, в первый и последний раз, сыграет в ее судьбе пусть небольшую, но очень важную роль, разделив ее жизнь на «до» и «после».
Тем же вечером после молитвы, которой обитатели хутора воздавали благодарность Богу за пищу, что была на столе, после трапезы, когда Марыся собрала остатки снеди со стола, чтобы накормить ими батраков, пани Эльжбета поведала мужу о нежданном появлении жандармов на подворье. Она расписала в мельчайших подробностях, как «ясонька», за которую ее Матэк горой стоит, строила глазки штабс-капитану. Пан Матэуш махнул рукой на глупость жены, которая в придирчивости к племяннице совсем забыла, что когда-то сама была молодой и красивой панной, за которой увивался не один местный ухажер. Шляхтича беспокоили другие вещи. Во-первых: неподобающий интерес молодого Яновского к их Баське. Во-вторых: блеск в глазах девушки, когда та смотрела на графского сына в фольварке, пока он, старый олух, сидел в коляске. Ну и в-третьих: Матэуша Бжезинского не покидало тягостное предчувствие чего-то нехорошего. Подобное чувство терзало его сердце, обычно, в преддверии надвигающейся грозы, когда свинцовые тучи обкладывали горизонт со всех сторон, а на земле делалось тихо-тихо. Мир замирал в ожидании первого дыхания грозы. Пан Матэуш шкурой чувствовал беду, но понять, откуда она придет, не мог. Сидел, мрачно глядя на Басю, которая весь ужин вертелась на стуле, вздрагивала от резких звуков и, как ему чудилось, прислушивалась к чему-то. Что он мог предъявить девчонке, или Станиславу? Ничего. Пара взглядов и улыбок. Не поймал же вора за руку. Но догадка, что с Басей что-то происходит, а он ничего не знает и не понимает в женских сердечных делах, терзала пана Матэуша в душе.
Тогда он решил спросить напрямик, чтобы увидеть лицо племянницы, узнать, как она отреагирует на его вопрос:
- Яновского видел недалече от хутора. Уж не к тебе ли, ясонька, ездит?
Бася возблагодарила Бога, что сидит далеко от дядьки, и подсвечник с тремя свечами находится на другом краю стола, скрывая ее лицо в спасительным сумраке. Она вздохнула, и негромко ответила:
- Пан Богуслав?! С какой радости старый граф навещает меня?
Пану Матэушу не удалось разглядеть толком лицо девчушки. Видел, что глаза у нее расширились, как у кошки в темноте. Заиграло, заплясало в них отражение пламени свечей, пряча в сияющих бликах чувства.
- Не прикидывайся дурочкой, голуба моя,- ласково заговорил он, придвинув стул ближе к месту, где сидела Бася. – Я не про старого говорил, а про молодого. О Станиславе речь.
Взлетела черная изогнутая бровь, по губам племянницы скользнула улыбка.
- Вы, дядечка, нынче за столом горькой сверх меры хлебнули. Оттого вам мерещится всякая чушь.
За те слова, что легко сорвались с языка, в другой день она могла бы и затрещину схлопотать. Но на этот раз дядька лишь громко хлопнул ладонью по столу. Пани Эльжбета вздрогнула, и притворилась, что вяжет крючком салфетку, сидя возле печи. Она мотала на ус слова мужа, и с каждым его новым словом женщине становилось все более любопытно. Боже, как много она, оказывается, пропустила!
Матэуш Бжезинский понимал, что продолжать разговор с Басей бессмысленно. Не признается, даже если виновата. Вон, как улыбается.Поди пойми, что у нее на уме. Раз так, надо бы приглядеть за ней, да Марыське наказ дать, чтоб на стороже была. Эх, пора замуж выдавать. Пора, чтобы душа огнем не горела, чтобы по ночам спать с чистой совестью и легким сердцем. «Скажу, как есть, про Сташека. Коль в мыслях и душе у нее что-то есть к нему, пусть избавится от мороки. Чтобы и не мечтала, и не думала о нем боле», - решил он.
- Помнишь, что я тебе про панича говорил? Такой, как он, в костеле тобой, ясонька, на одну лаву не сядет. Помнишь? Цурка (дочка – пол.), не пара ты ему. Не пара, - жалостливо произнес дядька. - У него столько паненок было красивых, не чета тебе. Родовитых, с богатым приданым. А он от них нос воротил. И от нынешней невесты тоже бегает. Только на сей раз у него не выйдет вывернуться из-под венца. Капут. Только свадьба.
- Что вы заладили, Станислав да Станислав, - воскликнула сердито Бася, поднимаясь из-за стола. Дядькины откровения ножом полоснули по сердцу. Особенно о паненках. – Словно кроме Яновского на свете не осталось женихов. Полно холостяков, которым я придусь ко двору. Хотя бы то же Кшиштофф Матиевский, или штабс-капитан. Не помню, как его звать. А если уж совсем плохо станет, сгодится и Олек Бельский.
Пан Матэуш окинул ее мрачным взглядом из-под насупленных бровей. Знать, проняли его слова Баську, раз вспыхнула, как искра. Есть что-то в душе у нее к молодому паничу. Охо-хо! Беда, беда, отворяй ворота. Все, пора замуж выдавать. И точка!
В доме давно все затихло. Улеглись на ночь тетка с дядькой, ушла в каморку на ночь Марыся. Часы в гостиной пробили десять, и опять наступила тишина. Скрип оконной рамы, которую Бася приоткрыла, резанул по натянутым нервам, заставив ее нутро сжаться от страха. Не услышали? "Уф", - перевела она дыхание. Кажется, все спокойно.
Торопливо накинула поверх плеч темную вышитую шаль, сняла с ног туфельки, сунув их подмышки, и осторожно, на кончиках пальцев, вышла в коридор. Половицы скрипели под ногами, поэтому кралась очень медленно, останавливаясь, прислушиваясь к звукам затихшего дома. Только очутившись по ту сторону дверей, в сенцах, на миг прислонилась к стене спиной, чтобы успокоиться. Сунув ноги в туфли, вихрем понеслась через двор в сад. Благо, ночь выдалась лунная, дорогу видно было, как на ладони. Иной раз, и глаза повыкалывать ветками можно, и ноги подвернуть в ямках кротовых от той скорости, с которой она бежала.
Возле кустов, в которых ранее пряталась от Станислава, Бася остановилась, чтобы перевести дыхание. Заправила за уши выбившиеся из сетки пряди волос, выпрямила спину, и пошла медленным шагом. Не хватало, чтобы Сташек заподозрил, что она птицей летела к нему на встречу, боясь не найти на месте, переживая, что уехал, не дождавшись. Она страшилась показать свою слабость. Пусть лучше думает, что она в нем совсем не нуждается, чем позволить показать власть, которую он над ней имеет.
Зашелестела трава под ногами, и Бася едва не вскрикнула, когда сильные руки схватили ее сзади за талию, сжали в объятиях. Тепло коснулось ее затылка. Его губы. Она закрыла глаза, прислушиваясь к ударам своего сердца, стучавшего в висках. Ладони Станислава легли на ее плечи, прижимая девичье тело спиной к мужской груди. Он коснулся подбородком ее затылка, нежно проведя губами по волосам, щекоча дыханием мочку уха. Тускло блеснула в лунном свете маленькая золотая серьга. Басе на душе сделалось так хорошо, покойно, что она подумала: век бы так стоять с ним в саду под молодой грушей, наслаждаясь объятиями.
- Панна припозднилась, - шепотом за ее спиной, сказал Станислав.
- Не могла вырваться. Домашние поздно легли. Нельзя же просто уйти, без причины. Дядька что-то чует. Он спросил сегодня о вас, пан Станислав, долго спать не шел. Оттого я и припозднилась. Думала, что в саду нет никого, - говорила она отрывисто в ночь, не видя его лица, но чувствуя, что он ей улыбается.
- Зря думала, моя слодка (моя милая – пол.). Я здесь каждый вечер буду стоять, пока не дождусь тебя. А не появишься, - сказал он, разворачивая Басю к себе лицом, - пойду искать. Найду везде, где бы ты ни была.
С каждым разом приходить в сад становилось все труднее. Давно исчерпаны были причины походов во двор в сумерках. Подозрительно смотрела Мырыська, видя, как панна вместо того, чтоб прогуливаться под окнами дома, сворачивает за угол и спешит куда-то под сень фруктовых деревьев. Басе делалось не по себе от мыслей, что близкие узнают о ее секрете, закроют в доме. Возможно, дядька даже поколотит. Но остановить и прекратить ночные свидания она не могла. С того раза, когда они со Станиславом стояли под липой в поместье, и когда он произнес печальное «Не уходи», у нее в сердце словно растаяла защитная оболочка, освобождая загнанные вглубь души чувства, сильные, страстные, прежде не ведомые. Эти чувства гнали ее в сад, принуждая отринуть приличия, гордость, мысли о репутации. Изо дня в день она жила ожиданием короткой встречи со Станиславом, чувствуя, как медленно тянется время, а в душе нарастает нетерпение. Временами на нее что-то накатывало: то плакать хотелось, то смеяться. Работа валилась из рук, потому что мысли блуждали и облаках. Она и детей приветила, стала учить грамоте лишь потому, что хотела отвлечься, да время убить с утра до вечера. Часами размышляла, стоя перед зеркалом, какое платье надеть, чтоб не выглядеть простушкой, как уложить в этот раз волосы. Поднять ли высоко, или собрать в узел и в сетку спрятать? Или распустить по плечам, сверху разделив на пробор, закрутив в валики, и оплести «корзиночкой» с помощью накладных кос? Эту прическу она видела в модном журнале в гостиной Яновских. На картинке красовался портрет австрийской императрицы Елизаветы, слывшей первой красавицей Европы. Сравнив отражение в зеркале с портретом коронованной немки, Бася тщеславно подумала, что она ничуть не хуже той, а то и лучше. Волосы у нее темнее и гуще, и подбородок не такой тяжелый, без мужской ямочки. А глаза и подавно, выразительнее, больше и красивее. Только у бывшей баварской принцессы накладных кос в прическе много, а у Баси была всего одна, и это обстоятельство ее огорчало. Она пообещала себе: как только пан Матэуш возьмёт ее в поездку в Городню, она обязательно купит себе шиньоны, чтобы выглядеть еще лучшее, красивее Австриячки. Ей хотелось затмить тех женщин Станислава, о которых упоминал дядька вечером. Хотела, чтобы Сташек не сводил с нее глаз. Бася видела, как нравится ему трогать ее волосы: он нежно касался их руками, накручивал на палец тяжелые пряди, перебирал пальцами волоски, поднося их к губам и целуя. Порой он задумчиво мог уткнуться лицом в ее волосы, вдыхая их запах, легкий флер чабреца и шиповника, отваром которых она ополаскивала голову после мытья.
"Какой он красивый", - восхищенно думала Бася, всматриваясь в уже знакомые черты властного, чуть насмешливого лица Станислава. Лунный свет серебрил завитки его волос, скользил по ним, делая их почти белыми, превращая в воображении в шлем, как у рыцарей, о которых она читала. Свет обволакивал фигуру в темном костюме для верховой езды, широкий размах плеч. Никогда Бася не претпологала, что ей понравится светловолосый и синеглазый blond (блондин – фр.). Что от одного его вида дышать будет тяжело. Всегда представляла в мечтах темноглазого избранника , черноволосого, смуглого, принимая выдуманный образ за кокон мужской привлекательности. Она не сознавала, что любит пока глазами, а не сердцем. Ни за внутренние качества человека , ни за его поступки, а за красивую картинку, что видит перед собой, как и большинство девушек ее возраста. Станислав, будучи старше и гораздо опытнее, разглядел в девушке нечто большее,чем просто прелестную внешность, что и подвигло его в памятный день у Матиевского дать клятву себе и другу.
"Почему он переменился ко мне в последние дни?" - недоумевала Бася, чувствуя, как губы мужчины прикасаются к ее рукам. Исчезла грубость, которая выводила ее из себя. Он больше не говорил со злостью о неприличных в ее понимании вещах. Почти перестал с иронией воспринимать ее слова и колкие замечания, которыми Бася в силу несдержанности нрава, кидалась направо и налево, испытывая его терпение. Станислав переступил через невидимый порог, приняв единственное правильное решение и оставив позади прошлое. Он смотрел сейчас только вперед. Эти изменения в поведении молодого человека будоражили Басино любопытство, интриговали. Она не знала, радоваться ей или тревожится по этому поводу. Но, определенно, новый Станислав, ожидавший ее по вечерам в саду на хуторе, нравился Басе сильнее прежнего.
В те короткие встречи они говорили о многом. Станислав сажал ее на траву около изгороди, постелив на землю сюртук, чтобы защитить девушку от холодной росы, у приживался рядом. Он много рассказывал о себе: об учебе в Кракове; о путешествии по Европе, когда отец отправил его завершать образование; о жизни людей в других странах. Подробно описывал города и памятники, которые довелось ему увидеть. Бася обнаружила, что он прекрасный рассказчик. Слушая голос Станислава, она почти наяву, видела места, в которых он побывал, и понимала, что немного завидует. Ведь сама она дальше Вильно не ездила. Путешествие, которое совершила в детстве из Брянской губернии в Литву, не считалось, потому что детская память, затуманенная горем, почти ничего не сохранила. Запомнилась бесконечная тряска, пыль дорог, да станционные дома, в которых они с дядькой останавливались, чтобы сменить лошадей.
- Я бы тоже хотела посмотреть мир, - задумчиво говорила она. – Узнать его не из книг, ни с ваших слов, пан Станислав, а своими глазами. Мне хотелось бы этого больше всего на свете.
- Всего-то? Однажды увидишь. Я обещаю, - отвечал он, ласково трогая пальцами короткие волоски, выбившиеся на затылке из ее прически в том месте, где находилась ямочка у основания шеи.
Бася подозревала, что Станислав рассказывает далеко не все: только самое лучшее и красивое, что происходило в его жизни. Он словно приподнимал для нее театральный занавес, демонстрируя феерию красок и блеск мишуры, принуждая голосом не замечать, что костюмы у актеров, увы, не новы, а в роскошных, на первый взгляд, драпировках, зияют большие дыры. Там, в пустотах недомолвок, он оставлял грязь кабаков и разгульную юность, кулачные бои, карты, спиртное, и женщин. Разных женщин: от размалеванных вульгарных шлюх, стоимостью в пару грошей, до благородных красавиц и дам полусвета, которые дарили внимание и видимость любви в обмен на деньги и украшения. Разумеется, подробностями той жизни он не собирался делиться с Басей, справедливо полагая, что юной девушке не нужно знать о грязных страницах его обширной и бурной биографии. Впрочем, как и о дурных сторонах его характера. Впервые в своей далекой от идеала жизни, Станислав искренне стремился предстать в глазах девушки одним из тех чертовых романтических рыцарей «без страха и упрека», о которых она читала в дамских романах. Пусть у него не было блестящего шлема и турниры давно вышли из моды, а поклонение прекрасной даме превратилось в пошлое слово «волочиться», за один ее взгляд, за неумелый стеснительный поцелуй, он готов был мир перевернуть.
- Я никогда не видела море, - удрученно жаловалась Бася. - Горы тоже не видела. Только в воображении рисовала, как они выглядят.
- Море разное, Басенька, - отвечал Станислав, раскинув в сторону руки, стараясь передать их размахом необъятность морской пучины. – Средиземное море очень теплое. Вода в нем в солнечный день голубая и прозрачная. Если наклониться над ней, можно увидеть, как плавают на глубине рыбки и прочие обитатели теплых вод. В Канале, что отделяет Британию от Европы, вода иная: темно-зеленая, холодная, непрозрачная. Руку по локоть опустишь - и кисти уже не видно…
Ее глаза приобретали зачарованное выражение, казались бездонными, как море, о котором он рассказывал. И тогда Станислав говорил себе, что обязательно отвезет ее на теплое побережье юго-востока Франции, в Йера, где однажды бывал сам, чтоб Бася смогла увидеть ту красоту, некогда поразившую его воображение. "Так обязательно случится," - убеждал он себя.
А Бася мечтала о волнах, о кораблях, о далеких неведомых странах, и страстно желала когда-нибудь побывать в одном из тех мест, о которых рассказывал Сташек. Она знала, что если сильно чего-нибудь хотеть, думать постоянно, желаемое непременно сбудется. Все ее маленькие мечты исполнялись!
- Я хочу увидеть мир. Неверное, очень интересно путешествовать и видеть вещи, о существовании которых и не подозревал ранее.
Она говорила без умолку, а Станислав слушал ее с лёгкой улыбкой, как слушал бы болтовню милого непосредственного ребенка, выдававшего, одну за другой, свои маленькие душевные тайны. Окрыленной мечтами Басе не приходило на ум, что иногда исполнение мечты искажает судьбу. Человек может получить совсем не то, что хотел. Недаром один умник сказал: «Будь осторожен в своих желаниях, ибо они имеют свойство сбываться!» Слова, произнесенного в запале, сгоряча, от души, могут быть услышаны в небесном эфире. И не известно, какими путями провидение, бог , или черт поведут человека на встречу мечте.
Устав стоять, Бася прислонилась спиной к стволу груши, обхватив его руками. Станислав отвел ее немного в сторону, указав рукой на дерево.
- Смотри, Басенька.
- Что это?
- То, чем я занимался, пока тебя ждал, - он самодовольно хмыкнул.
Бася не сразу разглядела, на что он указывает. Лишь наклонившись вплотную к дереву, она не без труда различила в сумраке вырезанные на коре груши буквы.
- Здесь что-то написано!
-Твое имя, моя дрога.
Матка Боска, что за ребячество! Пока он сидел в саду, вырезал на коре дерева ее имя! Бася снисходительно заулыбалась. Совсем, как дитё малое! Они тоже на столах оставляют подписи, или же на заборах. И это великовозрастный Станислав Яновский!
- Решили, значит, увековечить мое скромное имя на столь непрезентабельном монументе? Смешно, но очень приятно. И потом, где же фамилия автора?
В сумраке блеснула улыбка. Станислав склонился к несчастной груше, терпевшей издевательство человеческой руки над своим телом, и принялся опять ковырять кору перочинным ножиком, который носил в кармане куртки. Бася присела рядом на корточки, чтоб лучше было видно.
- Теперь справедливо, - подвел итог Станислав, окончив работу, и вытер руки о носовой платок. – Наши имена навеки останутся рядом на этом дереве. Дело за малым: без промедления записать их в церковную книгу.
Бася провела пальчиком по свежим древесным ранам, повторяя каждую царапину, и делая вид, что совершенно ничего не расслышала. Ей по настоящему сделалось страшно. "Я не слышу. Я не слышу. Я ничего не слышу," - молитвенно повторяла она, чувствуя: он возвышается над ней, и пристально смотрит в ожидании ответа. Хрустнула под сапогом ветка, тень заслонила свет луны, падавший на ту сторону груши, где вырезаны были их имена.
-Злой ребенок,- сказал Станислав. – Долго ли еще будешь меня мучить?
Бася вспыхнула. Она тянула время, чтоб дать себе возможность собраться с мыслями, потому перевела разговор на другую тему.
- Это не мое настоящее имя. Знает ли пан Станислав о том?
- Тебя по-русски Варварой звали. Знаешь ли, что это имя означает?
- Что по-русски, что по-польски - все едино, - усмехнулась горько Бася. – Странница, иноземная. Словом, чужачка. Я думаю часто, зачем мать назвала меня так. На долю лихую, чтоб нигде мне места на земле не было. Не люблю я это имя, но менять поздно. Видно, так и придется с ним всю жизнь маяться.
- Варьенька! – звучал мягко, с приятным польским акцентом, мужской голос. – Красиво. Даже лучше чем Бася. А Барбара, моя дрога, тебе не подходит. Слишком холодное и резкая имя, как барабанный бой, для такой чаровницы, как ты.
Как давно она не слышала, чтобы ее называли тем именем! Оно осталось в другой жизни. Имя ее детства. Голос, звучавший в ночной тиши, приоткрыл дверцу памяти, и вот уже мысленно раскачивались со скрипом качели на липе, звучали клавикорды. В кабинете стоял живой отец в строгом костюме, молодой и красивый, держа в руках чемодан с инструментами. И мама, светловолосая, в кисейном платье, гладила по голове младенца, напевая грустную колыбельную на польском языке:
Gdy śliczna Panna Syna kołysała,
z wielkim weselem tak Jemu śpiewała:
Li-li li-li laj, moje Dzieciąteczko,
li-li li-li laj, śliczne Paniąteczko.
(Когда прелестная Панна Сына колыхала,
с большой радостью, так Ему пела:
Ли-ли, ли-ли, лай, мои Дитятко,
ли-ли, ли-ли, лай, хорошенький Паночек.)
-Боже,- застонала от нахлынувшей тоски Бася. - Зачем вы сказали это имя? Нет его, и никогда не будет.
Зашевелилась змеей в груди боль. Слезы подступили к глазам, готовые в любой миг пролиться. Лунная ночь утратила очарование, превратившись в глухие потемки, укрывая душу плотным шатром внезапно нахлынувшего одиночества.
Руки Станислава взяли ее в кольцо, прижав тесно голову к плечу. А затем подхватили, сжав в объятиях, и медленно укачивали, утихомиривая рвущееся из груди девушки рыдание, осторожно касаясь губами лица, щекоча дыханием шею, мягко покалывая щетиной кожу на скулах и висках. Боль воспоминаний начала отступать, разжимая тиски, уступая напору той нежности, с которой Станислав успокаивал ту, которой было сейчас плохо.
-Ты никогда не будешь одна. Моя дрога. Моя вилия. Я тебя нашел, поймал, и никуда не отпущу. У меня твои крылья. Вот тут, - Станислав показал кивком головы себе на грудь. Басе опять стало хорошо на сердце, тихо и спокойно, как когда-то в детстве.
«Сыплются с неба слезы Анеловы, пойте же Господу небеса духовные. Ли-ли, ли-ли лай, ли-ли, ли-ли лай…..»
Зарегистрируйтесь для получения дополнительных возможностей на сайте и форуме
Полная версия ·
Регистрация
· Вход
· Пользователи
· VIP
· Новости
· Карта сайта
· Контакты
· Настроить это меню
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение