Lina Adrian:
27.11.12 20:30
» Глава 15
В этом мире нет ничего устойчивого, все, на что ты можешь надеяться – воздушный замок. Лина Афинская.
И это утро не изменчиво встречает привычным обыкновением. Восемь утра, кухня, музыка спокойная и негромкая, успокаивающая, равномерные мысли ни о чем, чашка кофе, Саша собирается на работу.
- Сегодня обещали дождь, - говорит он, сидя уже одетый и готовый, завтракая. В очередной раз дал себе лишних пару минут поспать, и теперь приходилось всё делать в спешке.
- Возьми зонт.
- Лишняя ноша. И так обойдусь. А вот ты возьми обязательно.
Лина улыбается.
- Обо мне заботишься, а о себе?
- Обо мне позаботишься ты.
Целует его, он ловит ее за талию, прижимает к себе.
- Не хочу никуда уходить.
- Ленивый.
Он смеется, отпускает ее, доедает свой завтрак. Она провожает его, потом сама собирается, идет в школу. Хоть и лето уже, но работа там всегда найдется.
Её не хватает смелости поставить точку, отпустить, даже не думая о возможности возвращения. Ей не хватает сил уйти и не оглядывать. Как? Как сказать ему, что всё кончено? Как при этом не сойти с ума от собственной противно ноющей совести? Одна мысль, что завтра она придёт в свою квартиру и там не будет Саши, а вместо него лишь пустота, тишина и одиночество, заставляли её него как за последнюю надежду. Просто остановиться. Просто закончить. Просто прекратить всё это. Прекратить мучить его, давать глупейшую надежду на будущее, дарить фантазию о счастливом настоящем. Так сложно – просто взять и отпустить что-то, что неправильно, но очень важно. Так тяжело выкинуть из жизни человека, который искренне любит тебя.
Погода за окном доказывает прогноз. Лето словно и не пришло вовсе, где-то застряло по пути, наверное. Предчувствие такое странное. Словно ожидание чего-то. В два уже идет домой, останавливается в парке, садится на лавочку. Небо в сплошных тучах, ветер хоть и редкий, но морозит до костей, ее это не пугает, просто всё равно, непонятная пассивность. Погода в унисон с ее настроением. Хотелось солнца, которое она не любила. Бывает так порой, что ты вовсе не ты, словно смотришь сам на себя со стороны. Витаешь, летаешь, где-то далеко от этого мира. Возможно, ударь даже молния вблизи тебя, и ты бы не вздрогнул. Хочется поплакать, вроде, может, тогда ты оживаешь, очнешься от летаргического сна, перестанешь смотреть на мир вокруг, словно через призму. Она вспомнила его, так неожиданно. Весь день бегала от мыслей о нем, но они догнали. Не получилось убежать, выйти в этой гонке победителем. Хочется закричать «уйди». И на самом деле хочется, чтобы он ушел навсегда, ушел совсем, не оставив не следа за собой, не памяти о себе. Но потом понимаешь, что любишь, любишь до адской боли, но это чувство, если захотят забрать, будешь за него биться, вгрызаясь зубами, удерживать. Глупо. Безрассудно. Непредусмотрительно. Отпустить - вот какой совет дают во все времена. Но отпустить равносильно тому, как добровольно отдать свое сердце. Равносильно тому, как перестать существовать вовсе. Преувеличение? Наверное. Кто-то сел рядом с ней, она повернула голову, посмотрев на мужчину.
- Вы?
- Не удивлены?
- Не то настроение.
- Погода?
- Жизнь, скорее.
Роман усмехается, не весело, а скорее цинично, словно отлично понимает, о чём идёт речь. Хотя скорее так оно и есть.
- Вас привёл сюда попутный ветер?
- Назовём это случайностью.
- Случайность – это стечение обстоятельств, вызванных человеком.
- Не переспоришь.
- Не стоит пытаться.
- Всё так плохо? – не забота, не интерес, а скорее просто вопрос. Лина не пытается сделать вил, что не понимает смысл его вопроса. Знает, что выглядит не очень весело.
- Бывает и хуже.
- Мне жаль.
- Чего же?
- Что я не могу заставить Вас улыбнуться.
- Просто Вас стоило выбрать другой момент для случайной встречи.
- Намного больше узнаёшь о человеке, когда он не готов тебя увидеть.
- Играете в детектива? – с улыбкой спросила она.
- Не моя роль.
Лина немного помолчала, а потом почти с вызовом сказала:
- Вы тоже не особо часто улыбаетесь.
- Не вижу для этого причины.
- Люди обычно улыбаются без причины. Если на всё искать причину не хватит времени пожить.
- А если всё делать необдуманно, жизни не хватит исправить сделанные ошибки.
Она удивлённо посмотрела на него, но потом рассмеялась.
- У Вас красивый смех.
Её смех замер на губах. Дело было не в том, что он сказал, а как сказал. Как истинный мужчина говорит девушке. Так, что слова проникают в глубину души, и она уже уверена в том, что это чистая правда, настоящая истина. Она посмотрела вперёд, наблюдая за людьми. Вот парень и девушка гуляют, не торопясь, держась за руки, улыбаются чему-то, разговаривая. Проходят пожилые люди, обременённые своими заботами и невзгодами. Кто-то проезжает на велосипеде или на роликах, или просто идёт куда-то, может, спешит или слушает свои мысли под звук собственного тихого неторопливого шага. Дети пробегают, громко, заливисто смеясь, а их родители, улыбаясь, смотрят на них, наслаждаясь своим маленьким чудом, другие ругают своих детей за невнимательность, неосторожность или плохое поведение. У каждого из них своя жизнь. Они, наверное, так же ненавидят, любят, вспоминают, мечтают, хотят чего-то, ожидают.
Одиночество – это тишина и спокойствие, не внутри тебя, а вокруг, в твоей жизни, но именно когда ты одинок, ты замечаешь происходящее вокруг себя. Кто-то не выносит одиночества, собственных громких мыслей, предпочитая шум и торопливость жизни, в которой можно спрятаться от себя, от проблем, а точнее от мыслей о нерешённых, угнетающих проблемах. Кто-то только в одиночестве может найти успокоение.
- Я хотела побыть одна.
- Мне встать и уйти?
Она ничего не ответила, а вместо этого спросила:
- А Вы мечтаете?
Он не отвечал, она даже посмотрела на него, удивляясь этой тишине. Он тоже взглянул ей в глаза, что-то прочёл, наверное, в них. Возможно, понял, какой критической отметки достигла её жизнь.
- Мечты – это ожидание чего-то, что хочешь, но не можешь получить. А если ты не можешь получить что-то своими силами, то мечта – это лишь надежда на чудо, которое навряд ли случится.
- Сплошное разочарование. Не выгодно.
- Вы быстро учитесь, - не похвала, а констатация факта.
- Чему? – с интересом посмотрев на него, спросила Лина.
- Смотреть на всё с точки собственной выгоды.
- Доброта, по-видимому, в вашем понимании синонимична глупости.
- Если тебе хочется сделать доброе дело, не факт, что то же самое хочется сделать твоему соседу. А, значит, ты окажешь в дураках.
- У вас на все вопросы есть ответы?
- У меня на все вопросы есть своя точка зрения.
- С Вами интересно разговаривать, - усмехнувшись, сказала она.
Он не улыбнулся в ответ, лишь слегка приподнял уголки губ, но это выглядело неестественно. Казалось, этот человек совершенно не умеет улыбаться. Его глаза всё так же оставались безразличны, равнодушны, словно он не сидел здесь рядом с ней, не разговаривал. Может, жизнь по нему ударила, не жалея силы и масштаба своего распространения? Ей хотелось бы узнать о нём больше.
Она взглянула на наручные часы, беленькие они красовались на левой руке под цвет её костюмчика. Встала.
- Мне пора.
- Я провожу Вас, - он тоже поднялся. Галантный, предусмотрительный.
- Я хочу прогуляться в одиночестве.
Он подарил ей последний настойчивый, пронизывающий, внимательный взгляд и кивнул. Она направилась домой. Пришла домой с мыслью, что в её жизни вошло что-то новое. Поразительно новое. Роман Грунтов.
Телефон зазвонил. Она, улыбаясь, вытащила его из сумочки. Не посмотрев, сразу ответила.
- Лина, это Таня. Сиделка Вашей бабушки.
Улыбка ушла с лица девушки, когда она услышала этот заикающийся, тревожный голос.
- Что-то случилось? – хрипло спросила она.
Всегда в жизни бывает это резкое «вдруг». Это не просто когда что-то случается, изменяется. Этот момент, когда твоя уже, казалось бы, решённая судьба меняет направление, становится иной, при этом делая заковыристый живописный кульбит. Это «вдруг» редко бывает хорошим, но часто неожиданным.
- Ваша бабушка. Она… - пауза, затяжная. Лина почувствовала, как сердце остановилось, перестало жить лишь на глухую, долгую секунду. – Она умерла.
Бывают моменты, когда твоя жизнь делает резкий кульбит. Настолько резкий и неожиданный, что тебе остаётся лишь глотать воздух, как выброшенная на берег рыба.
Боль, горечь, пронизывающая до самой чувствительной точки души. Она скатилась по стене, хватая воздух ртом. Слёзы катились по щекам, а сердце судорожно сжималось, то ускоряя свой стук от силы испытываемых эмоций, то совсем прекращая биться, словно исчезая, замирая. А боль настолько глубокая и сильная, что ты теряешь ощущение реальности. Пустота, заставляющая ощущать полную дезориентацию пространства, времени, обстоятельств.
- Не может быть. Этого… не может быть, - тихий шёпот или истеричный срывающийся голос. Её руки сжались в кулаки, так что ногти врезались в ладони со всей возможной силой и яростью, она вскинула голову, закрывая глаза, закричала, громко, безумно.
Андрей пришёл в свою квартиру, которая была элегантной и современной по задумке нанятого дизайнера, но для него оставалась всегда подавляюще пустым карцером, к которому, впрочем, он привык. Андрей снял обувь и прошёл на кухню, сделал себе кружку кофе, горячего, ароматного. Тупо смотрел в одну точку, ни о чём не думая. Вдруг резко, молниеносно встал со стула и пошёл в коридор, опять одевая обувь. Он знал, что хотел сделать. Убрав все сомнения и пререкания с самим собой, он просто собирался поехать к ней, не ища причин и мотивов.
Кто-то позвонил в дверь. Она сидела рядом, но звук ожившего звонка доносился, словно за несколько кварталов. Просто продолжала сидеть, терпя давящий трезвон по нервам.
- Открой, - властный, знакомый, родной голос. Она подняла голову, удивлённая. Резко встала, так, что закружилась голова. – Лина, ты меня слышишь? Я знаю, что ты дома. – Она улыбнулась. Он здесь, рядом, так близко. Именно в тот момент, когда необходим больше всего.
Она открыла дверь. Он, увидев её, что-то хотел сказать, отругать, накричать, возможно, но потом резко схватил её за плечи, словно Лина могла в любую секунду упасть, и внимательно взглянул в её лицо.
- Что случилось? – обеспокоенная складка между бровей, серьёзный взгляд.
- Ты волнуешься?
Он встряхнул её, так, что у неё безвольно дёрнулась голова.
- Не ёрничай.
- Ты злишься?
Он сделал глубокий вдох, выдох. Секунду на неё смотрел, а потом просто подхватил её на руки и куда-то понёс.
- Ты такой добрый. Это настораживает.
- Помолчи.
- Почему ты вечно стараешься меня заткнуть? – задала она вопрос. Но её голос тихий, несравнимый с обычной громкостью слов и звуков. Её голос безэмоциональный, затухший, как фитиль огня. Андрей испугался, по-настоящему.
Он принёс её на кухню, посадил на стул.
- Где у тебя алкоголь?
- Я не хочу.
- Сам найду.
Он нашёл, налил в стакан и заставил её выпить залпом. Сидел напротив, не спуская с неё внимательного взгляда. Он волновался. Смотрел Лине в глаза, следил за каждым её действием.
- Почему ты плакала? – нежный голос. Он впервые говорил с ней таким нежным, обеспокоенным голосом.
- Я не плакала.
- Не хочешь об этом говорить?
Она как маленькая отрицательно завертела головой, чувствуя, как от понимания, сочувствия в голосе Андрея слёзы снова наворачиваются на глаза. А при нём плакать она не хотела. Не хотела, чтобы он видел её слёз.
- Зря ты пришёл.
- Не тебе судить.
- Ты будешь всегда всё за меня решать?
Он встал и, подойдя к ней, присел, так что его голова оказалась на уровне её коленей. Поднял руку и нежно, ласково смахнул слезу.
- Я хочу знать, что случилось.
- Я не скажу. Уходи.
- Ты же этого не хочешь, - спокойно возразил он.
Они смотрели друг другу в глаза, незримо, не слышно сражаясь за беспрекословную победу, словно на дуэли. Она сдалась, уступила, признала его господство над ней.
- Обними меня,- тихо прошептала Лина.
Он внимательно смотрел ей в глаза, чувствуя, как в душе шевелится что-то до толи незнакомое. Чувствуя необъяснимую нежность к этой хрупкой девушке, которая отражая его порой грубые выпады, была столь ранимой. В ней присутствовала что-то по-детски наивное, но в тоже время она была уже достаточно ознакомленной с жизнью, чтобы знать, что не всё достается просто так - лишь за красивые глаза и соблазнительную улыбку. Она прижалась к нему, и он в ответ обнял ее настолько крепко, что у нее послышался тихий выход. Он зарылся лицом в ее шелковые волосы, вдыхая неповторимый запах и желая почти до невыносимости поцеловать ее.
- Мне страшно, - тихо, еле слышно прошептала она, продолжая обнимать Андрея за шею, так крепко, словно он мог исчезнуть в любую секунду.
- Страшно?
- Мне страшно, что вот сейчас я открою глаза, и ты исчезнешь.
Он поцеловал её в шею, нежно покусывая, лаская языком.
- Ты чувствуешь меня?
- Я не верю.
Он усмехнулся, она почувствовала его усмешку на своей коже.
- Её больше нет, - с глубоким горем, отчаянием в голосе сказал Лина.
- Кого?
- Моей бабушки.
Он молчал, но его объятия стали крепче, принося успокоительную поддержку.
- Это так больно, - тихо, надрывно прошептала она.
Он поднял ее на руки и понес в спальню. Положил на кровать, она свернулась калачиком, крепко прижав к груди колени. Опустошенная, разбитая. Только сейчас она поняла, что никогда в жизни не теряла что-то действительно ценное, любимое, дорогое. Не теряла безвозвратно. Он лег рядом. Она не просила, не держала. Но он лег сзади и обнял ее, прижав к своему телу. Она повернулась в его руках, уткнувшись носом в рубашку, и обняв рукой за талию.
- Она подарила мне столько счастью. Я помню, как поняла, что всё будет хорошо именно в тот момент, когда она забрала меня от родителей и я зашла в ее квартиру. Я помню ее улыбку и вишневый пирог. Помню, как обижалась, злилась на нее, ругалась с ней, а повзрослев, осознала, что права была именно она, - Лина говорила срывающимся голосом, но словно отстраненным, погрузившись в воспоминания. Он прижал ее к себе еще крепче, чтобы она почувствовала себя защищенной. - Я не могу ее потерять. Так ведь не бывает, правда? Не бывает, я точно знаю.
Она хотела растворить в нём, отдать свою боль. Она наконец-то чувствовала поддержку, чувствовала его рядом. Не отстранённого, чужого, другого, иного, родного, обеспокоенного. Он был с ней, не потому что был вынужден, а потому что сам хотел. Он обнимал её крепко, она тонула в нём, её боль сглаживалась, острые колющие углы пропадали. Она была беззащитна, открыта перед ним, ранима как никогда. Она была доверчива, словно новорожденный ребёнок. И он проник в неё ещё глубже, в самое сердце, в самую душу. Никогда не отпускать его от себя, ни на шаг, ни на миг. Сумасшедшая по воле случая, опьянённая им. Он мог для неё стать целым миром, она бы позволила. Он бы быть для неё всем, заполнив все пустые точки души.
Они лежали вместе на кровати. Не секс, нет. Он просто прижимал её к себе, она положила голову ему на плечо. Он согревал её своим теплом, не только физически.
- Всё так бессмысленно. Если люди, которых ты любишь, могут в любой момент уйти навсегда, зачем тогда нужна жизнь?
- Ты нашла не того собеседника. Я мало, что могу посоветовать, - его хриплый голос так близко от неё, до дрожи.
- Ты же как-то живёшь? Как ты это делаешь?
Он удивлённо усмехнулся.
- Странный вопрос.
- Ты живёшь сам по себе и тебе никто не нужен. Как?
- Порой, если ты чего-то хочешь, это не всегда может стать твоим. И нужно вовремя уметь отказаться от своего желания, как бы это ни было нелегко.
- Ты ведь отказался от Алины, не так ли? – приглушённым голосом поинтересовалась она.
Это было откровение. Она бы никогда не решила задать ему такой вопрос.
- Я её до сих пор люблю, если ты об этом. Так что нет, не отказался.
Всегда больно осознавать, что для того, кого любишь ты, есть кто-то дороже тебя. И в принципе не обязательно любить человека ослепительно сильно, чтобы испытывать ревность. Но если ты любишь, это не ревность. А глубокая черная пропасть внутри тебя, в которую ты падаешь с глухим раздражающим звуком, приносящим тебе сплошную боль, раздирающую до косточек.
Лина проснулась среди ночи, резко подскочив как от удара. Он проснулся моментально, словно и не спал. А она не могла понять, почему так тихо, темно. Мозг ещё не проснулся, и она отталкивала руки, словно он был диким животным, который мог причинить ей вред. Есть что-то странно пугающее в моментах, когда ты осознаёшь, что представляет из себя смерть. Когда ты понимаешь, что ничего уже исправить не удастся и всё, что упустил, никогда нельзя будет наверстать. Этот момент осознания чего-то важного, чего-то значимого. И ты сопротивляешься мысли, что человек на самом деле ушёл из твоей жизни навсегда, насовсем, отталкиваешь, не принимаешь саму мысль, что больше никогда не увидишь родную душу. Она только сейчас полноценно прониклась осознанием, что потеряла свою бабушку. Она поймала ртом дыхание, так словно кто-то ударил её под дых, слёзы потекли по щекам, как яркие бриллианты на бледной коже. Она стала совершенной плаксой. Она потянулась к Андрею.
- Тише, тише, - он обнял ее. Крепко прижал к себе, не сжимая до боли, а просто крепко, так словно обхватывал всю ее, окутывая, защищая, отгораживая от мира. - Посмотри на меня, - она подняла глаза, не желая, чтобы он видел ее слез, но и, ища понимания, заботы, нежности от него, желая, чтобы он увидел ее слезы, и стал еще на сантиметр ближе, не в плане физического расстояния, а внутреннего, душевного. - Всё будет хорошо.
И эта фраза, которую она всегда ненавидела, потому что она была пустой и бессмысленной, сейчас хранила в себе особенный смысл. Андрей сказал, что всё будет хорошо, а значит иначе и быть не может. Он был уверен, а она верила ему. Момент слабости у нее. Она хотела сказать, что не сможет без него, потому что знала, что наступит завтра, и он уйдет. Но защита, которую она строила годами, не позволила ей сделать самую главную ошибку - признать свою слабость перед человеком, которому всё равно. И пускай он сейчас рядом и засыпает она в его объятиях, но они всё так же живут разными жизнями. За одну ночь, одно мгновение, не может измениться всё, что уже выстроилось в жизни. Не могут два человека стать одним целым.
Утром Лина проснулась рано, когда только забрезжил рассвет, чувствуя обнимающую её горячую руку. Она закрыла глаза, нежась, наслаждаясь. Прижалась к нему ближе, чувствуя его всем телом. Он был сзади, а рука его лежала на её талии. Она застыла, не двигаясь, боясь его разбудить. Наконец, встала, посмотрев на спящего Андрея. Впервые видит его спящим. Щемяще нежно-горькое ощущение. Она слабо улыбнулась, накинула шёлковый халатик и вышла из спальни. Вздрогнула, увидев Сашу. Он оставался на ночь у матери.
- Доброе утро, - он подошёл к ней, обняв и поцеловав, а она стояла, застыв и не двигаясь. – Что такое? Всё хорошо?
Лина машинально кивнула, и тут Саша посмотрел ей за спину, и выражение его лица поменялось. Он продолжал обнимать её, но его руки импульсивно сжали её тело сильнее. Лина стояла, боясь надвигающейся катастрофы, боясь обернуться и взглянуть в глаза Андрея.
- Это кто?
Саша отпустил её и отошёл. Лина перевела взгляд на Андрея.
- Никто.
Сзади она услышала сдавленный, словно усталый громкий вздох.
- Ты уверена, что я для тебя никто? – Андрей не собирался молча оставаться в сторонке. Эта ситуация по-видимому была для него забавна, помимо того, что испепеляюще злила.
Она резко обернулась, предупреждающе сверкнув глазами.
- Я всё тебе объясню, Саш, - посмотрев умоляюще на парня, произнесла Лина.
- Это вроде как «это не то, что ты подумал?»
- Мы с ним ненавидим друг друга.
- Поэтому просыпаетесь в одной кровати?
Лина замерла, не зная, что ответить. Повернулась к Андрею, резко и грубо, разозлившись, отрывисто сказала:
- Уходи.
Он усмехнулся, но как-то зловеще многообещающе.
Всё медленно развалилось как карточный домик, который сорвался под напором ветра. Всё развалилось бесшумно, но ярко, громоздко. Андрей смотрел Лине в глаза, проклиная, посылая всю ненависть в увеличенном масштабе, посмотрел на неё так, словно она перестала существовать, стала слизкой, противной, недостойной даже для поступи его ног, не достойной более ничего, кроме омерзительного презрения. Он был зол, он был в ярости, он кипел от жгучей ненависти. На его скулах заходили желваки, он стиснул челюсть до напряжения, руки сжались в кулаки, а он весь окаменел, источая губительный яд. Сделал шаг к выходу и её накрыло сильной волной его эмоций, которые он не показывал, но не менее явно излучал всем своим телом. Она сжалась, почти физически чувствуя удар от него. Андрей ушёл, даже не хлопнув дверью и не произнеся ни слова.
- Почему ты мне не предлагаешь уйти? – послышался, словно через пелену голос Саши. Лина посмотрела на него и осознала, что ей совершенно всё равно останется он или уйдёт. Нить, связывающая её с ним, вдруг резко оборвалась. Он стал ей чужим и… ненужным, потому что только, что она сделала то, что никогда не должна была делать. Прогнала того, кого любит после его заботы и нежности, после отмены между ними боевых действий. Лина резко отвернулась, уходя от Саши на кухню. Он остановил её, схватив за руку слишком грубо. – Разве я заслужил это? – Он повернул её к себе лицом, его глаза блестели от злости. – Я так мало тебе давал? Много требовал? Что скажи, я делал не так?
- Просто… ты не тот, кто мне нужен.
- И ты мне это говоришь сейчас? А всё это время, что было между нами? Ложь? Одна сплошная, дрянная ложь?
Она ничего не ответила. Ей нечего было сказать.
- Я хочу, чтобы всё это закончилось, - наконец вымолвила Лина.
- Я ждал чего-то подобного, - в его голосе звучала боль, настоящая, непритворная.
- Мне жаль, Саш. Правда, жаль.
- Это всё, что ты можешь сказать?
- Я устала. Устала обманывать тебя, себя. Устала, понимаешь? Ты этого просто не заслуживаешь, - тихо сказала она, посмотрев на него.
Он злится, он опустошён, потерян, опять злость, сверкающая в его глазах. Эмоции, сменяющиеся калейдоскопом. Он подходит к ней близко, тяжёлое дыхание, тёмные от боли глаза. Она вздрагивает, словно пронзённая болью, чувствуя свою вину перед ним, которую ничем невозможно искупить.
- Я думал, что у нас с тобой впереди целая жизнь, - его тихий голос, убитый, ножом по сердцу, - а оказалось, что времени в обрез. А я не успел сделать тысячи вещей. И, в конце концов, я не успел влюбить тебя в себя.
Она стоит, замерев, нежно касается его лица кончиками пальцев.
- Посмотри на меня. Посмотри. Ты лучшее, что было у меня в жизни. Но я не могу держать тебя рядом, не отпускать, лишь потому, что мне это удобно, мне так хочется. Я безумная эгоистка, да? – Горькая улыбка. – Прости.
Он секунду смотрел на неё, а потом обнял, крепко прижав к себе.
- Я уйду, если ты этого хочешь.
- Так будет лучше.
Он поцеловал её мимолётно, нежно в губы и ушёл, словно его никогда и не существовало. Он ушёл и это, наверное, было правильно. А она осталась совсем одна, чтобы продолжать тонуть в луже жалости к себе, в бездне бездарности и никчёмности своей жизни, но теперь она никого не тянула за собой, хоть какое-то облегчение. Она потеряла опору, словно земля медленно ускользнула из-под её ног. Она падала, шумно, громко. Она падала, зная, что падение будет жёстким и ещё более больным, чем сам полет в никуда. Она потерялась, словно перестала различать, где какая сторона света. Терять что-то безвозвратно - это больно. Но она потеряла всё в одно мгновение, не успев подготовиться. Сама прогнала пинками из своей жизни, сама отпустила, не пытаясь удержать. Её любили, а она лишь притворялась, выдумывала, додумывала. Она разрушила любовь Саши, его мечты. Она потеряла бабушку, не успев даже попрощаться.
В одну секунду просто перестать существовать. Не чувствовать того, что она чувствовала. Не чувствовать ничего. Это, кажется, называется забвением?
...
Lina Adrian:
02.12.12 20:45
» Глава 16
Леди, встречаем новую главу.. Жду ваших отзывов и прошу отписываться хотя бы парами строк.. потому что ваше мнение важно для автора..
Порой очень тяжело понять человека лишь потому, что он мыслит не так, как ты, поступает не так, как поступил бы ты. Лина Афинская.
Ближе. Ближе. Ещё на сантиметр. Его улыбка, его взгляд. Его смех, его любовь. Лишь иллюзия мечтания, лишь мираж желания. Ближе. Ближе. Ещё на миллиметр. Слишком плохо без него, слишком больно одной. Тише. Тише. Будто в успокоение звучит его голос. Он ближе, ещё. Почти ощущает тепло его тела, почти чувствует его прикосновение. Ближе. Она громко вздыхает, так, что её дыхание отзывается в душе. Он совсем рядом. Она протягивает руку, смотря в его глаза. Он улыбается только ей одной, только для неё. И словно громкий, ядерный взрыв. Он есть, его нет. Она кричит, безумно, лихорадочно оглядывается. Ищет, зовёт. Голос срывается. Она не чувствует своего тела, не может встать, чтобы догнать его, не может заплакать, потому что внутри горит слишком сильный огонь, который всё рвётся ввысь, словно играя в смертельную гонку. Его нет. Нет. Нет. Он ушёл. Исчез. Испарился.
Лина резко открывает глаза, тяжело дыша, в жарком поту. Дышит громко, прерывисто, стараясь восстановить потерянное равновесие. Он ей приснился. Не впервые. Но впервые сон про него был таким реальным, таким настоящим, таким близким к действительности. Она чувствовала там, во сне, как с его приближением всё больше излечивается её кровоточащее, разорванное сердце. Она чувствовала, как боль сменяется успокоением, страх ощущением защищённости, одиночество, заполняясь, вымещается его любовью.
Она не любила врать себе. Его нежность, его забота, незабываемо. Но она не особенно радовалась перемене в нём, зная, что всё равно, несмотря на изменения в их отношениях, то, что она ожидает и желает получить от него не будет исполнено. Лишь какой-то сплошной замкнутый круг, из которого нет выхода. Она не относилась спокойно к дару, который сделала её судьба. Она психовала, безумно. Злилась, отчаивалась, вновь хотела бороться, чего-то добиваться и просто падала, убитая, сожжённая до пепла. Ей хотелось что-то сделать, как-то повлиять на обстоятельства, изменить, оспорить. И самым тяжёлым, наверное, было слышать собственные мысли. Которые упрекали, заставляли ненавидеть саму себя. Самым тяжелым было вставать каждое утро и проживать ещё один день. Она не заплакала ни разу, хотела. Но для неё слёзы были чужды, она плакала порой лишь в силу испытанных эмоций под давлением жизни, но после или до, как бы тяжело не было, она не плакала. Она научилась выживать, научилась возвращаться к жизни, лишь просто требуя время на восстановление. Этот момент не был исключением, она взяла таймаут и сидя в сторонке, собирала по кусочкам разбитое и растерянное. Смерть… смерть бабушки единственное, отчего она никак не могла оправиться.
Она звонила Саше, он не брал трубку, ожидаемо. Он разочаровался, разозлился, испытывал боль от расставания и разрушенных надежд и ожиданий. Грусть сожаления разрастается в сердце. Она скучала по нему, искренне и без притворства. Не хватало его тепла и надежности рядом, не хватало его улыбки и любви. Она скучала, хотела вернуть всё назад, изменить, переписать сценарий уже прожитой сцены. Но был ли в этом смысл? Тогда… она бы объяснила ему всё, он бы понял, простил, она в этом была уверена. А что дальше? Круговорот уже знакомых эмоций, круговорот нерешительности и сомнений. Она не смогла бы никогда полюбить его так, как он этого заслуживал. Отпустить Сашу было самым верным и правильным шагом. Пускай, тяжело без него, пускай, пусто и страшно. Он тоже жил в иллюзиях, он верил в то, чего не было на самом деле. Она никогда не говорила о том, что любит его, не обещала совместного будущего. Он ведь знал где-то на подсознательной уровне, что она не отдаёт себя ему без остатка, но закрывал глаза, не замечал. Он бы никогда сам, первый не оставил её, не ушёл, устав и просто хлопнув дверью, он был бы с ней до конца, чтобы не происходило, даже если бы уверился, что она его не любит. В этой пьесе будущее их отношений зависело лишь от Лины.
Андрей… Её мания, её дурман, её наркотик. Она испугалась той нежности и заботы, что он ей подарил. Не верила, что между ними может быть что-то большее, чем, дай Бог, нейтральные отношения. И когда так близко замаячила возможность изменить то, с чем она уже давно смирилась, она испугалась. Не доверяла, сомневалась во всём, что было. Может, она всё себе придумала? Андрей всегда был надежным человек, стеной, за которой можно спрятаться. Тот человек, о котором с полной уверенностью можно сказать, что он не бросит тебя в трудную минуту. Она придумала тысячи причин, почему он был с ней рядом, почему не ушёл, не оставил. Тысячи объяснений его поступку и ни одного, где числилось бы, что он просто захотел помочь без задней мысли и глупых поводов. Внутри образовывалось отчаяние на грани истерики. Это был переломный момент в её жизни. Так, кажется, это называют. Когда удары сыпятся слева, справа, сверху, снизу.
Всё это время Лина жила у отца. Пожалуй, в этот период её жизни он стал её спасательным кругом. Какая ирония! Кто бы мог подумать, что когда-то она будет нуждаться именно в том человеке, который вероятно сделал всё её детство сплошным адом. Они разговаривали с ним о той жизни, далёкой, размытой, практически забытой и спрятанной глубоко в потёмках.
- Я любил твою мать, - он говорил это с горькой усмешкой. – А если мужчины любит, весь мир для него – это она одна. – У неё аж дрожь пробежала от этих слов. – И когда она начала падать в пропасть, я не смог ей ни помочь, ни отказаться от неё.
- Но почему… почему ты ей не помог?
- Потому что она не чувствовала, что падает. Она считала, что ей не нужна помощь, что всё нормально, как и должно быть. Я не мог её переубедить, никто бы не смог. Такова суть людей, до них без их желания нельзя достучаться.
Они замолчали. Он вспоминал, а Лина восстанавливала картину давно минувших событий.
- А я? – наконец тихо спросила Лина. Отец посмотрел на неё, немного поморщившись, зная, что то, что скажет, будет крайне неприятным. Но Лина просто хотела услышать правду, попробовать понять.
- Просто для тебя не осталось места. Я был слишком занят мыслями о ней. Я ненавидел и любил её, а ты была… кем-то, на ком можно выражать свои чувства.
Она скривилась, услышав это.
- Но я же твоя дочь.
- По большей части мне было всё равно. Я получил, как мне показалась, такой разряд предательства, от которого по своей слабости не мог уйти, постоянно возвращаясь, что для меня окружающий мир сузился до масштабов моей собственной разрушенной жизни.
Наверное, он очень много думал об этом. Не свойственно её отцу было говорить такие длинные предложения, так загружая их смысловой значимостью. Он говорил красиво, объяснял понятно. Он слишком много думал об этом.
Лина встала и ушла. Не потому, что обиделась или расстроилась, жизнь научила её не тратить время на обиды. Просто ей надо осмыслить, сказанное им. Поверить в тот факт, что она просто оказалось лишней. Но могут разве дети в один прекрасный момент оказаться помехой, ненужной вещью, которую жаль выкинуть, но и места ей не получается найти. Хорошо, пожалуй, ей было обидно. Обидно и горько от воспоминаний о своём детстве, которое могло бы быть совсем иным.
Но всё это было уже прожитым прошлым. Пускай прошлое в нашей жизни играет немаловажную роль, но Лина старалась его перечеркнуть, немного затуманив воспоминания, убрав их яркость.
- Ты вообще ничего не чувствуешь? – спросила Лина у отца.
- К чему этот вопрос?
Отец не смотрел на неё. Он всегда таким был, сам по себе. Они, может, и сблизились, но он не стал её горячо любить от этого или вымаливать прощения за сделанные ошибки, за свои опущения. Он жил своей жизнью и не хотел ничего менять, признавать, что где-то напортачил.
- Я про бабушку.
- Все люди умирают, - заметил он в ответ.
- И тебе не больно?
- Может, и больно. Но я не привык жалеть о том, что нельзя контролировать и уж тем более изменить.
Этим они тоже отличались. Она не умела быть такой пофигистично-эгоистичной. Сколько не учись, не пытайся.
- Ты любил её настолько сильно, что не мог от неё отказаться?
- Я любил её настолько сильно, что не хотел от неё отказываться.
- Не понимаю.
- Люди могут всё. Не существует «могу» или «не могу». Есть «хочу» и «не хочу». Если ты захочешь ты бросишь, кого угодно, как бы не любил, если захочешь, мир упадёт к твоим ногам.
Она не понимала этой точки зрения. Но удивилась, слушая такие рассуждения. Её отец был работягой, всю жизнь, и философия, как таковая, была ему незнакома. Но он был как энциклопедия, как величайший из поэтов. Если он говорил, тебе нужно было внимательно слушать и запоминать, а лучше записывать. Он могу казаться таким простеньким, даже глуповатым. И только когда он позволял себе говорить то, что хотел сказать и считал нужным, чувствовался не дюжий ум.
Он сделал маленький глоток обжигающего кофе и улыбнулся, видя как Марина пробирается к нему, обходя столики и извиняясь каждый раз, когда кого-то задевала. Ресторан в вечернее время был полон народа, особенно часто по залу в спешке проходили официанты, и Марине приходилось постоянно изгибаться как-то совершенно немыслимо, чтобы не задели её, и она ни с кем не столкнулась.
- Ты, верно, сидел здесь и сходил с ума от радости.
Он усмехнулся:
- Ты была великолепна, неповторима.
Марина улыбнулась и поцеловала Андрея в щёку.
- Я всегда знала, что у меня намного больше талантов, чем у тебя.
- Это бы я в жизни не поставил под сомнение.
- Надо же, за те несколько дней, что мы не виделись, ты вдруг стал не в пример скромным? - с деланным удивлением спросила она.
- А я когда-то был лишен скромности?
- До некоторых пор ты даже не знал, что значит это слово.
Он громко рассмеялся, закинув голову.
- Как продвигается работа? – поинтересовалась Марина, садясь напротив него.
Он, усмехнувшись, постучал пальцами по столу.
- Грунтов тяжёлая для восприятия личность.
- Ты же всегда отличался гигантским терпением даже в самых критических ситуациях.
- Ты сейчас вроде как сделала пробный выпад?
- Не пойму о чём ты, - невинно отозвалась Марина.
- Проверяешь моё психическое и эмоциональное здоровье? – чуть наклоняясь к девушке вперёд, поинтересовался Андрей.
- Хочешь услышать диагноз?
Андрей откинулся назад.
- Уволь.
- Трус, - насмешливо сказала Марина, впрочем, не пытаясь его обидеть.
Вдруг лицо Марины стало серьёзным, тревожным. Улыбка пропала с её лица.
- Ты не знаешь, где Лина?
- А должен знать?
- Я разговаривала с ней три дня назад. Она просила не искать её и не волноваться.
Марина так внимательно, почти прожигая, смотрела на Андрея, словно ощущала седьмым или шестым чувством, что и он причастен к нынешнему побегу Лины.
- Вот и следуй выданным инструкциям.
- Тебе даже не интересно, что произошло?
Ему было не интересно. Он и так знал, знал даже больше, чем, наверное, Марина.
- Нагуляется и вернётся, - резко сказал он, но девушка, сидящая напротив, не обратила внимания на эту спонтанную резкость в голосе.
- Я волнуюсь за неё.
- А зря. Она слишком эгоистична, чтобы решится на что-то большее, кроме как изображать из себя мученицу.
Марина послала ему красноречивый взгляд:
- Не забывай, что ты сейчас говоришь о близком мне человеке, - в её голосе звучало предупреждение.
- Ты сама начала этот разговор.
Могло показаться, что он нагло грубит, но на самом деле он не был груб с Мариной, он лишь грубо отзывался о той, которая вызывала в нём раздражение. И Марина это знала. Она всегда отличалась хорошим умением в понимании людей, интуитивно или логически, может, приходя к суждениям умственными заключениями, но она всегда знала суть человека. Поэтому её карьера адвоката пошла на взлёт резко и быстро. Сейчас эта девушка сидела, спокойно едя заказанную Андреем еду, не злясь на него, не осуждая. Тема разговора уже ушла в иную сторону, а щекотливый разговор более не поднимался. Ещё один плюс Марины, что она никогда не вставала на чью-либо сторону, только в том случае если правота одного и вина другого была явно выражена. Марина всегда держалась профессионального нейтралитета, но не стояла в стороне, а участвовала в процессе любых стычек и непониманий.
Марина заправила выбившийся крутящийся локон за ушко и сказала:
- Знаешь, я сегодня разговаривала с Алиной…
Аля…
Это имя, словно заклеймённое в разуме, всплывало всегда, везде. Он давно позабыл, что значит испытывать боль. Но вот теперь он был полным олухом, который страдал чертовой влюблённостью к девушке, которая выбрала не его. Он продолжал скучать по ней, и слишком часто вспоминал её, думал о ней. Даже после прошедшего времени с её отъезда она всё так же не забылась для него, её образ не поблек, не стёрся. Его Аля была нежной и хрупкой, и временами она жутко напоминала ребёнка. Но она, безусловно, была сексуальной, смеялась всегда искренне и громко, находила добрые слова, когда это требовалось, и молчала, когда слова были не нужны. Она никогда не была спокойной, скорее волнительной, любила яркие события полные эмоций, хотя и отрицала это. И рядом с ней Андрей часто улыбался, просто смотря на неё, слушая её голос. Она была воплощением всего, о чём он мог только мечтать.
Его жизнь скорее похожа на черно-белое кино, где нет красок, нет совершенно ничего. А Алина была тем дополнительным множителем, который помог справиться и уничтожить нудность собственной жизни. Но ничто не бывает в этом мире долговечным. Мы находим, мы теряем. Кто-то смиряется с потерей, а кто-то не может ее принять… Он всё ждал, пока чувства к ней уйдут, исчезнут. Так всегда бывало. Ложь. Он вообще не был знаком с таким чувством как любовь до неё. Правда. Хотелось коснуться её как когда-то, обнять, почувствовать тепло её тела, хотелось, чтобы она просто оказалась рядом. Тот факт, что она уже была замужем, просто не укладывался в голове, не принимался в осмысление.
Через час они с Мариной вышли из ресторана, над Москвой уже смыкались сумерки. Сегодня был сырой и пасмурный день, хотя Москва всегда была полна своих сюрпризов насчёт погоды. Марина передёрнула плечами.
- Холодно?
- Мерзко, - смешно скривившись, ответила она.
Он проводил её до машины, попрощался и пошёл к своей. Выехал на дорогу и сам не заметил, как начал спрашивать себя о том, где Лина. Ей было тяжело. Смерть родного, близкого человека. Он всё так же злился, вспоминая это её «уходи». Он приходил в ярость, вспоминая эту грёбанную двуличность. Он вспоминал, как прижимал её тело к себе, близко, как она сама тянулась к нему, такая беззащитная, открытая. Он вспоминал её слезы, её бледное лицо, вспоминал собственное желание, защитить, уберечь от всего поганого внешнего мира с его грязью и болью, с его фальшью и обманом. Что было настоящим из всего того? Чтобы было правдой? Что было на самом деле и чему можно было верить?
Он подъехал к дому, вышел из машины, направился к подъезду, ничего не видя, погружённый в свои мысли, но замер. Вдруг увидел ту, о ком думал, и ему показалось, что это мираж. Слишком много он о ней думал, слишком много вспоминал. Она стояла чуть в тени, хотя темень была везде, но свет фонаря на неё не падал. Она обнимала себя руками, словно замёрзнув. Слабо улыбнулась, увидев, что он её заметил. Андрей подошёл к ней, внимательно изучая. Желая спросить, где она была эти чёртовы три дня, что делала? С кем она была? С тем парнем? Заглаживала свою вину перед этим молокосом?
Синяки под глазами, он заметил их даже несмотря на темень вечера. Чуть покрасневшие глаза от недосыпания, немного ссутулившаяся осанка, словно на неё давил невидимый груз. Но она была красива, как всегда, вопреки усталости после прошедших дней. Красива, той холодной красотой, дешёвой и ненужной, обманчивой. Он не чувствовал ярости, лишь глубокое презрение, безразличие. Ему хотелось причинить ей боль, такую, какую он испытывал сам, потеряв самое дорогое по её вине, потеряв Алю. Хотел унизить её так, как она унизила его своей выходкой. Хотел видеть, как её глаза будут темнеть от боли, как её лицо будет кривиться, вмиг становясь омерзительным. Лучше бы она никогда не появлялась в его жизни.
- Что ты здесь делаешь?
Лина неуверенно посмотрела на него, будто боясь чего-то, но потом её глаза приобрели льдистый оттенок, подбородок вздёрнулся, показывая, что она вернула себе прежнюю самоуверенность.
- Всего лишь хотела извиниться.
Он криво усмехнулся:
- Акт щедрости?
- Я не настолько лицемерна.
- А вот с этим ещё можно поспорить.
- В тебе сейчас говорит раненное самолюбие? – поинтересовалась она.
Его глаза угрожающе сузились.
- Лина, прекрати воображать, что ты что-то значишь для меня.
- А то, что было? Ничего не значит?
- Дань вежливости, порыв доброты, не более.
- Грубо.
- Правда.
Они смотрели друг другу в глаза, пару минут прожигая взглядами. Между ними сквозило напряжение, накаляющееся с каждой секундой, так, что казалось, словно вокруг всё заискриться, засверкает.
- Ты можешь ещё долго проклинать день, когда познакомился со мной, - яростно отчеканила она. – Я даже подыграю тебе, изображая ужасную стерву. А почему бы и нет?
Он схватил её за плечи, заставив охнуть от боли.
- И я буду проклинать. Я буду ненавидеть. И ты не переубедишь меня в том, что тебе можно доверять.
Она любила его злость. Любила, как его чувства, проникая в нее, будоражат, зажигают. Его короткие тёмные волосы взъерошены, взгляд тёмен, почти чёрен, как пропасть между скалами, на скулах ходят желваки. Это было прекрасно, божественно… Просто видеть, как он злится… какое-то извращение, не правда ли?
- Я и не прошу доверия, но и ненависти не хочу, - смотря ему в глаза, ответила Лина.
Она вырвалась, сверкнув аметистовыми глазами. Он почувствовал возбуждение. Глубокое, сильное, непреодолимое, ненавистное и желанное. Потребность в этой девушке, потребность в её запахе, голосе, близости. Он яростно зарычал и, схватив её, прижался к губам. Она сопротивлялась, отталкивала. Но он целовал, кусал, возбуждал, вынуждал. Она сдалась, поддалась. Жгуче ядерный поцелуй, пропитывающий собой всё существо. Он словно набрасывался на неё, желая, изнемогая. Он целовал, целовал, а его руки уже сами скользили по изгибам её стройного тела. Он прижимал Лину всё ближе, так, что её тело впечатывалось в него. Он зарылся рукой в её густые светлые волосы, потянул не грубо, не жёстко, а лишь отклоняя её голову, чтобы поцелуй перерос ещё одну грань серьёзности. Она застонала, его губы скользнули к шее, посасывая, покусывая, лаская. Но в следующую секунду он оттолкнул её. Лина смотрела на него расширенными глазами, пытаясь восстановить равновесие. Её рука, дёрнувшись, прикоснулась к губам, которые ещё хранили след его поцелуя, жар, вкус.
- Что ты со мной творишь, - гортанно прорычал он, так, что по её коже пробежали мурашки, и что-то глубоко внутри сжалось, приятно, тягуче. Его тёмные, бездонные глаза, искажённое, словно от боли лицо. Он резко пошёл назад, всё так же, позволяя ей смотреть ему в глаза. Потом отвернулся и спокойным, размашистым, уверенным шагом пошёл к дому, так, словно не он только что был на грани желания.
...