В тебе моя жизнь... (исторический ЛР)

Marian: 30.08.10 08:12

Нет, не обидите. Мне приятно, что меня вообще читают, а если и покритикуют к тому...
Критика, конечно, не всегда приятна, но всегда полезна. К тому же в обсуждениях (перефразируя знаменитую фразу) рождается истина, и отшлифовывается написанное.


Ну, так девушки раньше были такими... Тем более, воспитанные на романах Руссо и Ричардсона - нравоучительных и предупреждающих.
А что им, бедным, к тому же еще делать, кроме того, как смыслы во всем искать - любит- не любит, взглянет - не взглянет...
Доходило даже до смешного. Я в одном письме того времени (из переписки таких вот барышень) прочитала фразу наподобие: "Нынче, моя дорогая, сама не своя хожу уже битый час, словно, что-то случится нехорошее". Далее описываются переживания бедной барышни, и после выясняется, что предчувствия не обманули - девка при ремонте платья порвала сильно кружево. Не починить, надо новое покупать.
Интуиция была развита прямо-таки на уровне экстрасенса .


Хотелось лишний подчеркнуть, что Марина и ее семья, как и большинство дворян того времени, попросту говоря приживалы. Существуют исключительно милостями и связями богатых родственников.
А вот та фраза, можно сказать, показала, что вся жизнь Марины рухнула в одночасье. Простая на вид фраза, а для нее - черта, перечеркнувшая ее жизнь. Ведь ранее шифр - это пропуск в блистательную жизнь двора, это полностью содержание и стол, это, наконец, возможность отхватить хорошую партию (ведь у тебя есть, что предложить - ранг "фрейлины"). Да наконец это возможность посещать закрытые даже для некоторых дворян столицы дворцовые балы, рауты и мероприятия до конца дней своих. За это тогда многое готовы были отдать, тем более девушки, неимевшие особых достоинств того времени, кроме собственных.


Мне просто казалось, что половину рта на профиле можно тоже обозвать "линией рта"... Нет?



Далее в тексте я постаралась развернуться и в этом. Надеюсь, получилось. Если же нет - буду стараться исправиться.


Я не стала акцентировать на цветах внимание потому, что в то время получить незамужней девушке цветы просто от молодого человека (не брата, не жениха и т.п.), тем более, от человека с такой репутацией - равносильно стать предметом сплетен для остальных вечера на три . А уж принять - смерти общественной подобно .
Поэтому и прошел мимо букет... без описания. Как второстепенный персонаж. Марина же обратила внимания больше на серьгу, чем на сам букет.
Далее в тексте будет момент, когда именно сам букет будет играть определенную роль.

Будут еще замечания - обязательно пишите. Как я уже писала выше, в обсуждениях и отшлифовывается написанное .

...

Одинец: 30.08.10 19:04

Marian, наконец все прочитала, замечательно! Сцена на охоте очень сильное впечатление произвела, а уж эта хитроумно подстроенная встреча... В общем, наш герой растет в моих глазах.)) Жду продолжения.
Lukassa, рада, что ты обратила внимание на роман Marian. Будем читать вместе?

...

Marian: 30.08.10 22:34

Спасибо, я старалась, как могла. Ведь сначала он вовсе не вызвал этих положительных эмоций, не так ли?

Перечитала сейчас последние главы и нашла опечатки. Но заветная кнопочка Edit куда-то испарилась, оставшись только в двух последних главах . Это у меня глюк или у форума? Как править-то?

...

Marian: 30.08.10 23:03

 » Глава 18

Девы, очередная глава.
Печатаю, как заведенная, так что возможны опечатки, предупреждаю сразу. А проверить - глаз уже замылен: читаю не то, что написано, а то, что написала...

Итак, продолжение, в котором откроется многое из прошлого Сергея...

Глава 18

Их обвенчали спустя пару часов после их кратких исповедей служителю этой небольшой деревенской церквушки.

Марина сразу расположилась к этому пожилому человеку, хотя ей было трудно менять исповедников при переездах – ей всегда было тяжело открыться душой и помыслами другому, совершенно незнакомому ей человеку. Тут же это произошло словно по маслу. Может, сказалось некая эйфория от предвкушения того момента, когда она станет женой любимого человека. Единственный момент, где она запнулась в своем откровении, был эпизод у беседки – этот странный поцелуй с Анатолем.
- Не думай об этом более, дочь моя, - успокоил ее священник. – Если в сердце у тебя тот, с кем собираешься под венец идти, то забудь об этом и не поддавайся этому искушению более. Иногда тело наше поступает вразрез с желаниями и помыслами души и сердца наших. Разум должен сдерживать эти порывы.

Посему Марина решила вычеркнуть из памяти этот момент и с легким сердцем вступить в ту новую жизнь, что ее ждала после таинства. Какая-то странная светлая радость переполняла ее душу в предвкушении обряда, и даже тот факт, что Арсеньевы не будут присутствовать на нем лишь на короткий миг смог омрачить ее настроение.
- Почему? – спросила она в недоумении. – Я всегда хотела, чтобы Жюли разделила со мной этот момент.
- Это невозможно, милая, - ответил ей Загорский. – Мы нарушаем многие правила и государеву волю, к тому же я должен быть совершенно в другом месте. Не уверен, что Его величество будет доволен фактом, что дворянин, которого он выслал из Петербурга, увел невесту почти из-под венца у его флигель-адъютанта. Посему не стоит впутывать сюда наших друзей. Чем меньше людей пострадают позднее, тем лучше.
- Мне очень отрадно это слышать от тебя, ma cherie, - добавила подруге Юленька. – Но так решили мужчины. Им виднее. Вот, возьми, - она протянула ей нечто белоснежное. – Я хочу, чтобы ты надела это на время таинства.

Марина развернула сверток и увидела, что именно Юленька предлагает ей – ее великолепные алансонские кружева, которые доставили той недавно из-за границы, предмет ее несказанной гордости светской модницы.
- О, это слишком дорогой подарок, Жюли! – попыталась возразить она, но та прервала ее:
- Нет, ma cherie ami, не отказывайся от него. Зря я, что ли весь вчерашний день кроила ее, - Жюли развернула сверток целиком, и Марина увидела белоснежную фату. – Я бы хотела, чтобы ты надела ее на венчание. У тебя нет фаты. Какое же венчание без фаты?
- Благодарю тебя, ma bonne, - обняла подругу растроганная ее подарком Марина со слезами на глазах. – Конечно, я надену ее. Поможешь закрепить?

Она сняла с волос шляпку и накинула на волосы кружева. Жюли расправила складки и закрепила их покрепче шпильками в волосах, чтобы не случилось никакого недоразумения во время обряда. Затем она отступила от Марины на шаг и внезапно ахнула:
- О Боже, Мари! Ты так красива! Настоящая невеста.
- Пойдем, милая, - позвал Марину Загорский, стоявший на ступенях церкви. – Пора.
- Иди, ma cherie, - подтолкнула подругу Жюли. – Иди и будь счастлива. Мы будем ждать вас в имении, - она промокнула слезы платочком и быстрым движением перекрестила подругу. - Благослови тебя Господь, милая.

Венчание прошло для Марины как в волшебном сне. Вот они с Загорским вступают под руку в церковь, сопровождаемые дружками. Вот священник благословляет сначала Сергея, а затем ее зажженными свечами и передает эти свечи им руки, как символ целомудрия и чистоты. Вот после молитвы священник берет с аналоя кольца и надевает им на пальцы.
- … Обручается раб Божий Сергей рабе Божией Марине…
- ….Обручается раба Божия Марина рабу Божиему Сергею…
Марина смотрела на лицо любимого в отблесках свечей, стараясь угадать в нем ту радость, то торжество, что сейчас переполняло ее. Отныне они обручены. Они стали единым целым, и ничто в этом мире не способно разъединить их.
Сергей поднял голову, когда одевал ей на палец кольцо, словно прочитав ее мысли, и улыбнулся ей той самой улыбкой, что так часто виделась ей во сне – полной любви и нежности.
- Я люблю тебя, - прошептал он ей одними губами, и она счастливо улыбнулась в ответ.
Священник положил их руки друг на друга, соединяя их навеки вместе – его руку на ее кисть. Сергей тотчас легко пожал ее ладонь, мол, я так же рад, как и ты, я рядом…

По своему рангу Загорский должен был венчаться далеко не в сельской церквушке, а псалмы и молебны при венчании должны были петь не только священник и дьячок, а великолепный хор певчих. Да венчаться они бы должны были в окружении большинства светского общества под их шепотки и улыбки, и не в запыленном мундире и простом батистовом платье, а в парадном мундире да в роскошном подвенечном наряде и ярко сверкающих драгоценностях.
Но пусть это венчание так отличалось от того, что их ждало бы. Они были рядом здесь и сейчас. Они соединялись перед Богом, и Марине было этого вполне достаточно. Она ни за какую пышность и яркость церемонии не променяла бы этот момент, когда она стояла под куполом этой небольшой церквушки, чувствуя на пальце тяжесть простого золотого ободка, а Загорский держал ее руку в своей ладони.

Марина чувствовала себя такой счастливой в эту минуту, когда священник осенил их крестом и поздравил с радостью благословения на супружество, что ей казалось, она светится, как свечка в полумраке церкви.
- Моя жена, - шепнул ей во время благодарственного молебна Загорский.
- Мой муж, - улыбнулась в ответ ему Марина.
Теперь они вместе и навсегда.

После венчания вся компания во главе с новоиспеченными молодоженами поехала в Киреевку, где их уже ждал накрытый стол в честь радостного события. На крыльце супругов встретили Арсеньевы и вся их немногочисленная дворня, толпившаяся во дворе в намерении увидеть молодых.
Жюли отступила в сторону и пропустила вперед себя Агнешку, которая держала в руках традиционный свадебный пирог. Заметно было, что та очень смущалась от отведенной ей роли, ведь по статусу ей не пристало стоять здесь и благословлять молодых. И зачем я поддалась на уговоры, ясно читалось в ее глазах.

- Я считаю, что твоя нянюшка должна заменить сейчас твою маменьку, ma cherie, и благословить тебя, - тихо сказала Жюли. – Несмотря ни на что.
- Разумеется, - вдруг улыбнулся Загорский, первым шагнул к растерянной женщине и, увлекая за собой Марину, опустился на колени перед ней на крыльце. Девушка последовала его примеру.
- Благослови вас Господь и Матка Боска, - просто сказала старушка и, осенив их крестом, передала им пирог. Загорский поднялся с колен и принял его из ее рук, словно хрупкую драгоценность, и, улыбнувшись, разломал пополам, протянув одну из половинок Марине, стоявшей рядом:
- В горести и радости.
- В болезни и здравии, - подтвердила она, принимая хлеб и кусая свою половинку.

Дворня, окружавшая их во дворе, вдруг дружно закричала-заголосила здравицы и принялась осыпать их хмелем, согласно незыблемой традиции деревенской свадьбы. Князь притянул к себе свою молодую жену и поцеловал ее под улюлюканье окружающих, смущая Марину донельзя – впервые она позволяла такое явное проявление чувств на глазах других. Спустя несколько мгновений она уже забыла обо всем на свете, ощущая только сладость его губ и жар в собственном теле.
- Жена моя, - шепнул ей тихо Сергей прямо в губы.
- Мой муж, - отозвалась Марина со счастливой улыбкой на устах.
Она на всю оставшуюся жизнь запомнила этот момент: улюлюканье и смех дворни, хмель, падающий им в волосы и лица, сладость поцелуя и эту странную нежность в его глазах.

За свадебным обедом Арсеньевы сообщили, что подготовили молодым флигель, стоявший немного вдали от основного дома, где они могут в тишине и спокойствии провести те три дня, что Загорский может выделить себе в качестве медового месяца.
- Только три дня? – заметно огорчилась Марина.
- Зато впереди нас ждет целая жизнь, - поднес ее руку к губам Сергей. – Ну, правда, с небольшим промежутком в год, что для меня равнозначен вечности. Милая, поверь мне, я бы остался с тобой навсегда, но не могу – долг офицера. Я и так уже презрел слово чести, данное моему командиру. Мне придется ехать после днем и ночью без остановок, чтобы успеть в полк к сроку.
- Возьми меня с собой, - вдруг попросила Марина.
- Мой Бог, я бы с радостью, но выдержишь ли ты такую скачку? Ага, вижу по глазам, хочешь сказать, что выдержишь. Но нет, милая, вынужден тебе отказать в этом. Давай придем к соглашению – сначала я пообвыкнусь на новом месте, затем мы найдем способ поставить в известность наши семьи о нашем браке и только тогда обдумаем возможность твоего приезда ко мне.

Марине пришлось смириться с его решением. Конечно, это было намного разумнее, чем ее мысль ехать с ним в неизвестность да еще в Кавказский край.
Кавказ… Маринино сердце сжалось, едва она вспомнила о назначении Сергея. Что его ждет там? Спокойно ли там, как заверяет ее Арсеньев, или нет? Что, если…? Нет, встряхнула головой Марина, она не будет думать об этом. Только не сейчас, в день ее венчания.

В конце свадебного обеда Жюли подала Марине знак, что им пора покинуть присутствующих, а ей самой пора готовиться к первой ночи с супругом. Сердце девушки испуганно сжалось – как-то за всеми перипетиями этого дня она совсем забыла, что ждет ее ночью, и сейчас ей стало не по себе.
- Ступай, - нежно прикоснулся губами к ее ладони муж. – Я скоро буду.
- Не перебери лишку тут без меня, - улыбнулась Марина, стараясь не показывать своего невольного страха перед неизвестностью.
- Какая строгая у меня жена, - рассмеялся Загорский, с явным сожалением отпуская Марину от себя. – Обещаю, я буду трезв, как никогда.

Деревянный флигель находился примерно в полсотни саженей от дома, не больше. Он был построен специально для размещения в нем подросшего отпрыска, самого старшего в семействе, который имел желание пожить отдельно от родителей. В нем было несколько комнат: небольшой салон, затем кабинет и спальня, маленькая комнатка для обслуги. В некоторых случаях там размещали гостей, которым не хватило спален в основном доме.
- Думаю, вам будет комфортно в нем, - щебетала Жюли, провожая подругу к месту их проживания с мужем на ближайшие несколько дней. – Мы его хорошенько проветрили вчера, убрали и переменили постель. Есть запас свечей. Мы еще приготовили вам вино и фрукты, увидишь, когда придем.
- Постой, - вдруг остановилась Марина и повернулась к подруге. – Вчера? Вы приготовили флигель вчера? Получается, ты знала обо всем еще вчера. Знала и не сказала мне.
- Не сердись на меня, ma cherie ami, - коснулась ее руки Юленька. – Я опасалась твоей реакции на все это, ты так непредсказуема. Твое сердце бы обрадовалось и запело, а разум да чувство долга приказали бы срочно мчаться прочь из Киреевки от своих желаний, n'est-ce-pas•? Разве ты не счастлива теперь, когда ты супруга того, о ком столь долго мечтала?
- Я счастлива, - на лицо Марины набежала тень. – Но что скажет маменька? А Анатоль Михайлович? Благо, что мы пока не сообщали о помолвке никому, кроме гостей тогда, на гоне.
- Не думай пока об этом, - Жюли взяла подругу под руку, и они продолжили путь к флигелю. – Вот увидишь, все образуется. Я уверена, что Сергей Кириллович расположит к себе своего деда, а уж потом и твоя маменька примет все, как должно. Ведь князь повыше графа будет.
- Будет тебе, - отмахнулась Марина, в глубине души признавая правоту подруги – ее маменька примет непременно этот брак, если он будет благословлен старым князем. – Лучше скажи мне, что за перемена в тебе по отношению к Сержу? Ты раньше его на дух не переносила, а теперь вон нынче как…
- Все потому, что ты любишь его, а он любит тебя, - сказала Юленька. – Я наблюдала сегодня за обедом, как вы смотрите друг на друга, как нежно касаетесь, когда думаете, что никто не видит вас. Ты так не светилась рядом с графом. Оттого я благодарна Сергею Кирилловичу нынче – за свет твоих глаз, они ведь столько плакали.

Растроганная ее словами Марина сжала ладонь Жюли. Во всем мире не было у нее людей ближе, чем ее подруга и старая няня. Теперь вот еще стал и супруг близким.
- Я люблю тебя, ma cherie ami, - прошептала Марина подруге.
- Я тоже люблю тебя, душенька, - улыбнулась Юленька. – А теперь иди и готовься встретить супруга. И самое главное – не бойся и доверься ему нынче ночью. Иди, дорогая.

Марину убирала к ночи ее старая нянечка. Агнешка ждала ее в спальне флигеля, прогнав присланную Юленькой девку: «Сама, все сама!».
- Вот и дождалась ты своего милого, сердэнько мое, - приговаривала нянечка, помогая Марине снять платье. – Дождалась, моя милочка.
- Как думаешь, Гнеша, не поторопилась я? – обеспокоенно спросила ее Марина. Агнешка замерла с полупрозрачной сорочкой в руках и задумчиво посмотрела на девушку.
- Поторопилась, касатка? Ах, если б разумела я, что за судьбинушка ждет нас с Янеком, разве ж отказалась бы бежать с ним? – нянечка грустно склонила голову. – Ведь когда казали, что Янусика моего забрить управляющий хочет, разве послушалась я милого? Ведь просил ен меня, мол, убежим Гнеша с тобой на край земли, никто нас не отыщет. Испужалась я. Не пошла я за Яном моим. Думала, не посмеет падлюка окаянный из-под венца выдернуть. Посмел, гореть ему в аду огнем адским! Кто разумеет, что было бы, уйди я тогда с Янусиком моим? Пусть один только раз, одну только ночку, но с ним была бы… Не думай, касатка, раз Господь свел вас опять да еще соединил ваши руки, значит, так выше записано, не иначе. А маменька… Ну, покричит маменька, может, выпорет… Но князь-то он же князь! Все образуется, касатка моя, все образуется… Да и какой мужчина, милочка моя! Этот спать ночью не даст, ой не даст, - покачала она головой, задорно улыбаясь.

Сергей пришел в отведенную им спальню, когда Марина уже почти проваливалась в сон – усталость да ранний подъем все-таки взяли свое. Он снял мундир и прошел к ней в одной рубашке, поразив девушку размахом плеч. Он выглядел довольно внушительно, широкоплечий и узкобедрый. Так похожий на античных героев, запечатленных в скульптуре в Павловском парке.
- Ты такой… большой, - смущенно сказала она.
- Поверь, не только в плечах, - со смехом ответил Загорский, чем смутил ее еще больше. Он присел на кровать с ее стороны и нежно привлек ее к себе.
- Ты боишься? – спросил он, глядя Марине в глаза.
- Немного, - призналась она, водя пальчиком по рукаву его батистовой рубашки. Сквозь тонкую ткань она явственно ощущала, насколько твердыми были мускулы его руки.
- Не стоит. Не надо меня бояться. Не скрою, будет больно, как бы аккуратен и нежен я не был. Но зато потом… - он не договорил, склонился над ней и стал целовать ее шею.
- Что потом? – хрипло прошептала Марина. Ей казалось, что она начинает медленно таять от этих нежных прикосновений его губ к ее шее.
- Я покажу тебе рай, - прошептал он в ответ.
И он показал ей.

Правда, не сразу. Сначала, в самый первый раз она почти поняла, о чем он говорил ей, но после его поцелуев и ласк, которые заставили ее потеряться в пространстве и времени, пришедшая резкая и внезапная боль на смену им привела к тому, что Марина не могла сдержать слез.
- Прости меня, - гладил ее по волосам Сергей. – Это всегда бывает в первый раз. Ни одна женщина не минует этого. Эта боль забудется, обещаю.
Зато наутро Загорский действительно показал ей, как прекрасна и сладка бывает любовь между мужчиной и женщиной. Она смущалась после, пряча свое лицо у него на плече, а он смеялся и целовал ей руки:
- Милая моя, милая… Не стоит стыдиться того, что происходит тут, в спальне. Не стоит смущаться: твои стоны – лучшая награда для меня.

Они весь день провели в постели, покидая ее только для того, чтобы принести в спальню поднос с едой, оставленный им под дверью. Они любили друг друга и узнавали друг друга, рассказывая здесь и сейчас то многое, что никогда не открыли бы никому другому.
- Что это за шрамы? – спросила Марина мужа, гладя его по спине. Прямо под правой лопаткой у него были две небольшие полоски.
- Розги, - ответил он.
- Розги? Кто мог избить тебя так, что остались шрамы? – изумилась Марина.
- Мой дед, - Сергей помолчал, а затем, когда Марина решила, что он не будет рассказывать ей об этом, перевернулся на спину и привлек ее к себе. Она удобно расположилась у него на груди, а Сергей продолжил, гладя ее по волосам. – Мне было тогда восемь лет. Я всегда был неугомонным мальчишкой. Мне нужно было обследовать чуть ли не каждый уголок в имении. Степан тогда с ума сходил от моих выходок. В тот день я обнаружил старый заброшенный сеновал за большим лугом. Мне захотелось его обследовать. Я пошел туда не один. С сестрой.
- С сестрой? – Марина удивленно посмотрела на мужа. – Я не знала, что у тебя есть сестра.
- Сестра-близнец. Мы всегда были неразлучны с ней, несмотря на то, что мы разного пола. Как не пытались наши родители направить ее на «путь истинный», она всегда была верным моим товарищем по играм и проказам. В тот день мы полезли в этот старый сарай вдвоем – я и она. Ей захотелось залезть на самый верх. Мы даже предположить не могли, что наверху доски прогнили донельзя. Она провалилась и упала. Слава Богу, что все обошлось – она могла сломать себе шею, но получила лишь перелом ноги, - Сергей помолчал, а потом вдруг поднялся с постели, прошел к сигарному ящичку и закурил. Потом он повернулся к жене. – Надеюсь, ты не возражаешь против сигары? Дурная привычка, признаю, но ничего не могу с собой поделать.
Марина покачала головой в знак того, что не возражает. Она села в постели, подтянув к себе одеяло поближе – уж полдень миновал, и в комнате было довольно светло, а она до сих пор стеснялась собственной наготы. Да и не только собственной…

Сергей усмехнулся, видя ее алеющие щеки и то, как она отводит взгляд от его тела, и натянул исподнее. Затем прошел к столику, где стоял поднос с вином и фруктами, и налил себе и Марине по бокалу.
- Возьми, - протянул он ей вино, подойдя к кровати.
- Так полдень же, не пристало даме… - попыталась возразить Марина, но смолкла и взяла бокал из его рук.
- Я тебя пристращу еще и к не к таким порокам, - усмехнулся Загорский, целуя ее в плечо, опустившись рядом с ней на постель. Он с явным удовольствием наблюдал, как опять на ее щеках вспыхнул яркий румянец и разлился по всему лицу и шее. – Мне нравится, как ты смущаешься. Такая невинная, такая неискушенная…
- Ты не досказал мне про шрамы, - поспешила напомнить ему жена, заметив блеснувший отблеск желания в его глазах. – Кто тебя так покалечил?
- Дед, - коротко бросил Сергей. – Видишь ли, сестра была его любимицей, в отличие от меня. Дед считал, что она хрупкий и нежный цветок, и ее надо беречь и лелеять. Она была схожа лицом с его супругой, моей бабушкой. Он потерял бабушку в родах, когда получил наследника – моего отца, и эта потеря была очень тяжела для него. Именно поэтому сестра для него была словно свет в оконце. Я же должен был расти в большей строгости, как будущий князь Загорский. Я понимал необходимость в этих различиях воспитания, но иногда эти грани уж слишком выделялись, иногда он явно перегибал палку. Мои родители были против подобной системы, поэтому старались свести к минимуму подобные различия, но не всегда им это удавалось. Но никогда он не был так жесток ко мне, как в тот день, когда мы пошли в тот прогнивший сарай.
В тот день дед заперся в конюшне со мной и избил меня розгами так, что я едва не потерял сознание. В этом есть и моя вина, - усмехнулся Загорский. – Мне не следовало идти на поводу у собственного самолюбия – я тогда решил, что лучше умереть, чем выдавить хоть стон, поэтому он даже не понял в своей злости, насколько сильны его удары.

Марина в ужасе прижалась щекой к широкой груди мужа. Боже, как можно так! Она представила себе пожилого мужчину, яростно стегающего маленького мальчика, который, стиснув зубы, старается ничем не выдать, как ему больно.

- Отец тогда выбил двери в конюшне. А то кто знает, чем бы закончилась эта порка? Мама устроила скандал деду, и в тот же день родители в спешке вместе с нами, детьми, выехали в собственное имение, доставшееся им через приданое матери. Несколько недель продолжался этот наш семейный раздор. Затем дед приехал к моим родителям и предложил мир. Просил прощения и у меня. Я простил его, но что-то, какое-то маленькое зернышко нелюбви к нему и сомнения в его родственной приязни ко мне, зародились тогда. Наша разлука, когда я уехал на учебу в кадетский корпус, только обострила наши отношения. А уж история с моей первой любовью…

Марина напряглась, и Сергей сразу же замолк, понимая, что ей неприятно упоминание об этой странице его жизни. Он смотрел на огонек сигары и внезапно осознал, что сейчас наедине с этой женщиной он открылся настолько, насколько не был искренен никогда и ни с кем, даже на исповеди со своим духовником.
- Где она сейчас? Я говорю о твоей сестре, - вдруг вторгся в его раздумья голос Марины. – Я не слышала о ней ни разу с тех пор, как выехала в свет. И о твоих родителях. Что с ними?
- Их больше нет с нами, - хрипло сказал Сергей. – Они погибли шесть лет назад. И Элен… Элен тоже.

Некоторое время они молчали, не в силах нарушить ту тягостную тишину, что установилась после его зловещих слов. Затем Загорский, потушил окурок сигары, повернул к себе лицо Марины и, глядя прямо ей в глаза, заговорил:
- Мне было меньше, чем тебе сейчас, когда я встретил Натали. Тогда мне казалось, что это то самое чувство, о которых пишут романы, которое воспевают в стихах. Теперь, когда я рядом с тобой, я понимаю, что ошибался, что родители и дед были правы, когда отговаривали меня от брака с Натали. Они видели мое состояние, мою слепую увлеченность Натали, и всеми силами пытались удержать меня от поспешного венчания с ней. К тому же я был слишком молод тогда, чтобы стать супругом. И слишком много страстей кипело в моей душе.
В тот вечер мы все сильно повздорили. Открылось, что я хотел бежать с Натали, забрав ту из стен Смольного. Родители были в ужасе от моего поступка. Маменька плакала, умоляла забыть о Натали, отречься от любви. Я же настаивал, что нам с ней просто необходимо пожениться сейчас, когда все открылось.

Загорский прикрыл глаза, и перед его мысленным взором снова встала большая диванная петербургского особняка их семьи. Растерянный отец, стоявший у камина и неотрывно глядевший в огонь. Мать, кусающая губы и теребящая в руках мокрый от слез платок. Элен, сидящая рядом с ней и утешающая ее. Арсеньев, сидящий в кресле у окна, вжавший голову в плечи, словно это сделало его невидимым при этом скандале. Дед, стоявший прямо напротив его самого, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Вся его поза выражала гнев и презрение к поступку внука, его неодобрение.

- Пойми, Серж, эта девушка не может стать твоей супругой по многим причинам, - говорил он. – Мало того – не только по ним, но и по своим душевным качествам, по своему нраву. Это далеко не самый лучший выбор, что ты мог сделать.
- Я мог сделать? Я? – Загорский зло расхохотался. – Да ты же сделаешь этот выбор за меня, когда решишь, что пришла пора! Ты и никто другой! Разве не так?
- Как ты разговариваешь со мной, щенок! – вскипел дед. – Со мной, твоим старшим родственником! Совсем потерял разум. Теперь я сделаю все, чтобы ты никогда даже не приблизился к ней, пока она не пошла под венец с тем, кого выбрали ей родители. Я никогда не позволю тебе назвать ее своей супругой! Никогда!
- Ты не сможешь заставить меня! Я не твой крепостной и не твой раб! – сорвался на крик Сергей. От его неожиданного вскрика вздрогнули все, находился в диванной. – Если Натали станет супругой другого, то я клянусь вам…! вы, вы все! Никогда я не приведу в этот дом супругу! Пусть ваш род зачахнет на мне, пусть никогда не продолжится прямая ветвь Загорских! Наследник тебе нужен правильных кровей! Вот тебе наследник, - Загорский показал деду неприличный жест и, схватив с кресла шпагу, кинулся к двери.

У порога его перехватил отец, внезапно бросившийся наперерез, и, поймав за отвороты мундира, притянул его к себе.
- Мерзавец! – выдохнул он, глядя сыну прямо в глаза. – Подобное неуважение к деду, к матери…!
Он размахнулся и ударил Сергея по лицу. Женщины дружно ахнули в глубине комнаты. От удара у Сергея лопнула губа, и кровь тонкой струйкой потекла из уголка рта. Он коснулся ее пальцами в недоумении, словно не веря, что отец способен поднять на него руку. Затем криво усмехнулся уголком рта.
- Благодарю вас, батюшка, за урок. Это все или есть еще что-то?
Его отец сузил в бешенстве глаза и снова поднял руку для удара. Тут же раздался дикий крик – это зашлась в плаче Элен:
- Папенька! Папенька, не надо! Оставьте его, умоляю вас!
Мужчина на мгновение ослабил свою хватку, и Сергей вывернулся из его рук. Он демонстративно поправил мундир, а затем склонился в шутливом поклоне:
- Au revoir,ma famille bien-aimée.•

С этими словами он покинул диванную. Вслед за ним спустя какое-то мгновение выбежала заплаканная сестра. Она схватила его за руки и развернула к себе.
- Умоляю тебя, Серж, остановись, - Элен вдруг приникла к нему всем телом, в крепком объятии обхватив руками, чтобы помешать двигаться дальше. – Не ходи никуда нынче. Останься, а поутру, когда все успокоятся, опять поговоришь с mere и pere•. Они обязательно поймут и простят тебя.
Сергей помедлил немного, раздумывая, потом с силой оторвал от себя руки сестры.
- Нет, Элен.
Он быстро развернулся и направился к холлу через анфиладу комнат, а вслед ему несся голос сестры:
- Умоляю тебя, не ходи никуда нынче. У тебя горячий нрав, как и у деда. Горячий нрав приводит к большим бедам. Останься в казармах нынче ночью, а поутру приходи. Они простят, я уверена, они простят. Я уговорю их, вот увидишь… И родителей, и grand-pere•. Мы ведь любим тебя, мы одна famille•…

Загорский встряхнул головой, словно пытаясь прогнать из памяти заплаканное лицо сестры и ее нежный голос.
- Я видел их тогда в последний раз. Моих родителей и сестру, - хрипло проговорил он. – В ту ночь я напился вместе с Полем и Анатолем да остальными офицерами в казарме. Затеял ссору с одним из поручиков. Даже уже если честно не помню из-за чего. Мы с ним стрелялись. Он промахнулся, а я ранил его в плечо. Меня и моих друзей заключили под стражу, а затем выслали из Петербурга - их в деревню, меня – на Кавказ на полгода.
- Ты уже был на Кавказе? – спросила Марина.
- Да уж, не впервые туда еду. Там я получил своего «Георгия» и именную саблю. Так что не бойся за меня – я стреляный воробей, - усмехнулся Загорский. Он прижал ее к себе еще сильнее и зарылся лицом в ее волосы. - Я был зол. Ужасно зол на своих родных. Пока я был в крепости, никто не пришел ко мне. Никто из них. Лишь после суда мне сообщили, что отец хочет меня видеть, но я отказался от свидания с ним. А потом пришло письмо, где мне сообщили о замужестве Натали, и я возненавидел весь белый свет. Я винил только своих родных в том, что случилось, только их. Особенно деда. Как я тогда его ненавидел!
Из-за этого слепого чувства я отказался ехать на венчание сестры через несколько месяцев после моего пребывания на Кавказе, хотя по хлопотам деда и отца мне дали отпуск – неслыханное дело! Она вышла замуж, а я даже не приехал к ней на торжество. Написал только сухие поздравления и все. Сам, дурак, разрушил все, что нас связывало с детства, ту нежную привязанность друг к другу, что далеко не всегда возникает между братьями и сестрами. Мы были очень близки, а я сам разрушил эту близость по глупости. А потом… потом она уехала с супругом к его месту службы. Спустя время туда поехали и родители – Элен написала, что ждет ребенка, и мама настолько переживала, что захотела поехать к ней и в числе первых увидеть дитя, когда придет время. Отец всегда потворствовал ее желаниям, он сильно любил маменьку…
Я много думал тогда, на Кавказе. Там, знаешь ли, многое переосмысливаешь, очень многое… Я столько раз порывался написать моим родным покаянное письмо и столько раз рвал его. В итоге я решил, что лучше все сказать им лично, а не строчками на бумаге. Я думал, что у меня есть время на все: и на то, чтобы съездить к Элен и ее супругу по возвращении из ссылки, и на то, чтобы примириться с родителями и даже своим строгим дедом. Как выяснилось, у меня его не было.
Марина почувствовала, как внезапно напряглось его тело, и поняла, как больно ему сейчас ворошить прошлое. Она покрепче обняла его, словно давая понять, что она рядом и всегда готова разделить с ним и его боль, и его страдание.

- Место службы мужа Элен было в гарнизоне Варшавы, - проговорил Сергей, и Марина, сопоставив сроки, осознала, что произошло тогда, шесть лет назад.
- О Боже! – прошептала она. – Значит, они были тогда там? В Варшаве?
- Были. Прямо там, в самом центре этого восстания. Мы до последнего надеялись, что им всем удалось спастись из этого ада, в который превратилась тогда Варшава. Но вышли последние русские силы из Польши, а мы по-прежнему не имели вестей от родных. Я тогда сразу же попросил о переводе в действующие на месте восстания войска, надеясь там, на месте разобраться, что произошло с ними или напасть на любой их след. Я даже предположить не мог, что найду в Польше только одни их могилы.
Муж Элен погиб в числе первых. Он сражался до последнего, еще не зная, что наутро великий князь прикажет отступить от Варшавы. Мой отец погиб, когда пытался сдержать повстанцев и не допустить их в дом, где были перепуганные женщины – его жена и дочь. Что он мог сделать один против толпы? Эти польские собаки, слуги дома, бросили их на произвол судьбы. Могил их нет – ни отца, ни моего зятя. Я даже не хочу думать, что стало с их телами. Одна из полячек, что жила в доме по соседству, показала, где похоронены моя мать и сестра. Дед тогда чуть с ума не сошел, когда узнал, что ждать уже некого. Потерять в одночасье почти всю семью…
Это несчастье словно обнажило ту обоюдную неприязнь и недовольство друг другом, что была меж нами с дедом. Мы с ним крепко поссорились тогда, в день, когда перезахоронили останки родных на семейном кладбище в Загорском. Он кричал, что я неспособен любить и сострадать, что я только разрушаю. Что внес раскол в нашу семью. В чем-то он, конечно, прав – я так и непрощен ими, и мне с этим жить всю оставшуюся жизнь. Я не оправдал надежд родителей – они ушли, уверенные, что их сын вырос совсем не таким, о каком они мечтали. Я не вернул расположение сестры, отвернувшись от нее в день той злополучной ссоры. Все рухнуло в один миг, вся моя прежняя жизнь из-за моей глупости и нелепой гордыни. Мне никогда об этом не забыт, ведь на моем мундире всегда будет вечное напоминание о происшедшем – Virtúti Militári•, единственная награда, которая вызывает во мне душевные муки, а не гордость.
Моя душа… она словно застыла. Дед прав – я разучился любить. Я сошелся с Натали тогда, но скоро понял, что уже не чувствую к ней той любви, что хотел бы. Это страшило меня. Я перепробовал многое, пытаясь уйти от себя, от своей совести – выпивка, бретерство, опиум… Ничто не приносило облегчения моим мукам. Мне часто снилось снова и снова, как Элен зовет меня вернуться, а я ухожу прочь… Я непрощен, я проклят…

- О, милый, - подняла голову Марина и посмотрела на мужа. Она взяла в ладони его лицо и легко и нежно коснулась своими губами его глаз, стирая с них невыплаканные слезы. – Мне очень жаль, что эта трагедия произошла с твоей семьей. Но я убеждена в одном – они простили тебя. Поверь мне, это так. Они простили тебя, если не сразу же, как ты шагнул прочь из дома, то спустя время, когда ты был уже на Кавказе. Родные близкие друг другу люди не могут держать злобу столь долго… Не казни себя. Впусти в свою душу их прощение. Тебе станет легче.
- Ты – мой ангел, - Сергей вдруг с силой привлек ее к себе и стиснул в крепком объятии. – Мой дивный ангел! Чем я заслужил твою любовь ко мне? Я чудовище, бездушное чудовище, а ты видишь во мне совсем другого человека.
- Вовсе нет, - прошептала Марина тихо. – Другого человека видишь ты. Я же вижу истинного Сергея Загорского…
- Ах, если бы ты знала, если бы знала! Я причинял с тех пор так много боли людям. Вполне осознанно. Я презирал их за слабости и пороки, мне никогда не ведомо было чувство жалости к ним. Я разорял за карточным столом просто так – от скуки. От скуки дразнил и оскорблял, проверяя людей насколько силен их страх перед моей славой стрелка и рубаки. От скуки соблазнял и покидал тоже от скуки. И тебя я стал добиваться тогда, три года назад, тоже от скуки. Все эти стихи в альбом, взгляды украдкой, визиты с Арсеньевым в дом, где был шанс увидеть тебя. Твоя любовь была бы достойным развлечением для меня тогда. Я склонил тебя к побегу почти из-под венца, к непослушанию родительской воли. Ты и сейчас скажешь мне, что не видишь во мне порока?
- Не вижу. Я никогда не видела его в тебе.

Сергей не знал, что ответить на это. Ее безграничная любовь к нему, такая слепая и безрассудная, поразила его до глубины души. Он никогда не верил, что можно любить вот так, без оглядки.
- Ты – совсем невинная девочка, несмотря на то, что уже переступила порог совершеннолетия, - грустно улыбнулся он. – Ты даже не представляешь, что тебя ждет впереди. Нам предстоит пройти через скандал, когда откроется наше тайное венчание, через dédain и désapprobation• петербургского общества, если мой дед не признает наш брак. С тех пор, как погибли мои близкие, он ненавидит поляков столь же сильно, как и наш государь. Я не уверен, что мы получим его одобрение. А это значит…
- Я знала, на что шла, - перебила его Марина. – Я пойду наперекор всему миру, лишь бы быть рядом с тобой. Лишь бы ты любил меня…
Сергей ничего не ответил, лишь приник к ее губам, опрокидывая ее на смятую постель. Она так наивна и чиста, что у него перехватывало дыхание.

Почему он чувствует себя, словно лев, под лапой которого лежит пойманная им беспомощная лань?

• не так ли? (фр.)
• До свидания, моя горячо любимая семья (фр.)
• матерью и отцом (фр.)
• деда (фр.)
• семья (фр.)
• Орден Virtúti Militári (русск. Орден воинской доблести) — самый почётный польский военный орден, присуждается за выдающиеся боевые заслуги. В Российской Империи вручался за подавление Польского восстания 1830-31гг., награждения производились только в течение нескольких лет после него.
• презрение и осуждение (фр.)

...

Lukassa: 30.08.10 23:48

Да ведь именно из-за тебя и обратила Соскучилась.


Я не о том, что скрытые смыслы ищут Марина девушка молодая, влюбленная - отчего не поискать? Просто повтор самого слова - скрытый смысл, нужно на другое заменить.


Опять, проблема не в самом смысле фразы, а в двойном повторе слова "заветный".


Мне тяжело представить, как все это можно рассмотреть в грифельном профиле. Зато рисунок с легкостью может напомнить самого Сержа, нужно только чуть иначе построить фразу.


Мне тяжело поверить, что влюбленная Марина не обратит внимания на цветы. Ведь ей важно знать с какими чувствами Сергей их послал. Поэтому не могу согласиться, что это второстепенный персонаж. но на все воля автора.

Я не знаю обращать ли внимание на стилистику. Скажите, нужно ли это или писать общее впечатление?

...

Marian: 30.08.10 23:57

Пишите и то, и то.

...

Lukassa: 31.08.10 01:55

Повторюсь, что пока впечатление от романа очень хорошее. Мои замечания призванны только помочь.

Начну со стилистических:

т.к. куролесил он - следует за государем и читается, будто государь куролесил за границей.
От помеченного красным "он был" можно спокойно избавится, вообще лучше былей избегать.

Дальше разговор трех друзей. Я бы хотела знать хотя бы в двух словах, как они выглядят.
Вообще очень редко описание внешности, может только Сергея и Маррины. Сергей врозвращается домой и встречает деда, но кроме седых волос, читателю о нем ничего не известно.

нарушалА

Лишние местоимения можно убрать без ущерба тексту.

Все таки n'est-ce pas?

В целом роман хорошо читается. Мне немного не хватило действий, а с другой стороны в неторопливости повествования есть своя прелесть. Мой любимый персонаж пока - это нянька Марины. Очень понравился ее особенный говор, взгляд на мир.
Очень хорошо написан эпизод со свечой, побольше бы таких маленьких штрихов.
Все, пока дочитала до конца седьмой главы.

...

Одинец: 31.08.10 03:38

Прочла последнюю главу. Все очень хорошо, светло и трогательно. История Сергея многое объясняет, наконец мы что-то узнали о нем с его собственных слов. Очень жаль было Элен. Чем она-то провинилась перед братом, я так и не поняла.
Удивило немного, что Марина, несмотря на свою пламенную любовь, как-то слишком легко примирилась с предстоящей разлукой, по крайней мере, мне так показалось.))
А Сергей, мягко говоря, нетактичен! Зная о польской крови Марины, называть при ней поляков собаками, не комильфо.)) И интересно, что она на его слова не отреагировала вообще никак. Настоящий ангел ему достался...


Насколько я помню, на этом форуме правка сообщений возможна только в течении семи дней. Увы.

Спасибо за новую главу и жду продолжения.

...

Marian: 31.08.10 08:28

Девочки, спасибо большое за отзывы. После столь долгого молчания в моей темке - это так приятно поговорить...

Lukassa / Оля

Я другого и не жду . Уже писала однажды - давайте шлифовать роман все вместе. У меня-то глаз замылен будь здоров - настолько тороплюсь выплеснуть на бумагу свои мысли, что иногда пропускаю конец предложения, и только после второй читки главы замечаю, что не написано - читаю ведь в основном в таком виде, как хотела написать.


Каюсь, мой косяк. Сестра тоже спрашивала, как будем делать других героев? Думаем и спорим... Она хочет видеть всех красавцами, а я отстаиваю противоположную точку зрения. Как придумаем, добавлю и картинок, и описаний в текст.


Применяется и так, и так. Мне просто тяжело бывает в "теме" переключаться с языков. Потом не всегда ноут переключает обратно (вернее, я не всегда попадаю на Shift ). Бывает, глядишь - весь абзац напечатан "абракадаброй"....

Вот и я переживала, что затянула с этой историей. Сейчас буду подинамичнее.

Одинец,

Вот такой он товарисч - если он не в духе или решил, что виноваты все, значит, виноваты все перед ним. Как говорится, под раздачу....


А! Ну, сейчас отредактирую главу и выложу. Может, станет ясно, почему Марина так мечется между сердцем и разумом.
Сердце сейчас ей велит ехать, разум твердит обратное. Слова Сергея словно успокаивают ее совесть - ну, не надо так не надо.


Ой, а у меня читалось, что именно слуги. А польские они или нет...
К тому же, Марина причисляет себя не полькам, а к литовкам скорее, а именно к белорускам (как они тогда называли себя, интересно? В 1860х гг. были точно уже белорусы, а в 30-х...? )
Поэтому реплика мимо прошла.

Раньше же не различали народности, населяющие "окраины" империи - поляки они или украинцы, белорусы или литовцы... Ой, с литовцами загнула, по-моемому, они были курляндцы, нет?
Я как-то читала про бал в Киеве по воспоминаниям одного генерала, так там резануло прямо - "местные поляки" про дворян на балу.


Ай-ай, и что теперь? Теперь поправить только в ноуте? Ай, как жаль!

Как же мне теперь описания героев добавлять? не покажется ли странным их введение после 20-й главы?

...

Одинец: 31.08.10 16:34

Тоже думаю, что курляндцы.

Не интересовалась никогда этим вопросом (хотя и имею малую частичку белорусской крови). Сама знаешь, с белорусами в Российской империи очень сложная тема. Сначала подумала, что как украинцев - малороссами называли, но вряд ли. Скорее всего литвины, мне кажется. Не литовцы, а именно литвины. Но утверждать не берусь, потому что не в теме. Кстати, думаю, имеет смысл тогда уточнить, кем считала себя Марина, а то не у меня одной может такой вопрос возникнуть.

Другие герои Марину ведь как раз так и называют, например старый князь Загорский, по-моему, вполне логично, они же не этнографы. Но для читателей, повторюсь, неплохо было бы дать пояснение. Кстати, вот слово "полячка" меня всегда царапает. "Полька" корректнее, разве что в устах дедушки логичнее уничижительное "полячка".



Marian, почему бы нет? Давай, заценим парней)), я люблю читать описания внешности. А в окончательном варианте всегда можно будет перенести в начало.

...

бяка: 31.08.10 17:20

 » Один из образов Марины

Marian, привет!
По прочитанному. Я вся в раздумьях. Понравилось. Размышляю. Что будет дальше с героями? Воронина чисто по-человечески жалко. И Марину я понимаю - любит она безраздельно. В отношении Загорского пока однозначно не могу определиться - сложная натура. А автора поздравляю, поскольку создан яркий персонаж ГГ-оя.
Вопрос. А почему картинки с героями выкладываются только смоделированные на компьютере? Лица пресноватые какие-то, сорри.

Поискала чуток -
Возможно, это - нечто похожее на Марину

...

Marian: 01.09.10 07:50

О, точно. А я никак производных от слова Литва не могла подобрать... Но ведь Литва была поглощена Речью еще задолго до указанных событий. Отмерло ли, интересно, название или нет? Надо будет поискать. Прямо интересно стало.


Спасибо.


Потому что я их делаю сама. Как вижу с голове, так и ваяю .
Скоро выложу Анатоля и Натали. Уже готовы.


Эт потому что у меня многого еще не было для создания. Сейчас побольше появилось. Надеюсь, в последующем будут поинтереснее.


Глаза б ей побольше. Так и тянется рука чуть подувеличить А так вполне даже.
Это ведь Тарас Бульба, ага?

...

Одинец: 01.09.10 08:24

С конца шестнадцатого до конца восемнадцатого веков Речь Посполитая существовала, точнее сейчас не вспомню. В принципе, достаточно для ассимиляции, если бы речь шла о европейцах среди китайцев))), но тут, видимо, оказалось маловато. Так что, не думаю, чтобы отмерло. К примеру, Адам Мицкевич, которого мы теперь называем польским поэтом, считал себя литвином, белорусы числят его своим национальным достоянием. Да и фамилия Мицкевич - типично белорусская.
Кстати, надо будет подумать, какой мне видится Марина.

...

Marian: 02.09.10 07:15

 » Глава 19

Глава 19

Марина перевернулась на спину и посмотрела в ясное голубое небо, по которому медленно проплывали белые облака, так похожие на большие мягкие подушки. Солнце ослепило ее на мгновение, и ей пришлось прикрыть глаза рукой.
- У меня онемела рука, - пожаловалась она Сергею.
- Такова участь моделей – недвижимость, а после нее – онемевшие члены, - улыбнулся он, дорисовывая углем последние штрихи. Сергей сидел четь поодаль от нее, скрестив по-турецки ноги, и рисовал очередной ее набросок.

В это утро он поднялся в преотличнейшем настроении, словно вчерашняя исповедь сняла тот груз с его души, что мешал ему полностью наслаждаться жизнью. Он решил, что им непременно надо выбраться куда-нибудь на прогулку. И вот они теперь тут, на небольшой полянке у луга, расположились в высокой траве среди белоснежных головок полевых ромашек на импровизированный пикник.

- Надо вернуть тебе румянец на щеки, - улыбнулся тогда Сергей. – А то у тебя какой-то изможденный вид, дорогая супруга.
- Не мудрено, при таком-то ненасытном супруге, - отшутилась Марина, и муж в одном стремительном движении поймал ее и снова повалил на постель, щекоча ее в чувствительных местах, что вызывало у нее приступы безудержного смеха.

На пикник они смогли выбраться после этого только после полудня, все никак не могли оторваться друг от друга. Сергей помог ей одеться, выполняя роль горничной, настаивая на том, что он не намерен ни одной минуты ее внимания делить за эти три дня с кем-либо.
- Это неверно и невежливо по отношению к хозяевам, - напомнила ему Марина.
- В свой медовый месяц я отказываюсь соблюдать любые правила приличий, - возразил ей Сергей. – Разве я не доказал это прошлым днем и ночью? Хорошо-хорошо, не смотри на меня таким взглядом, дорогая женушка. Мы поужинаем с ними завтра, в последний вечер перед моим отъездом.
Марина невольно сжалась при этих словах. Последний вечер. Как больно для нее прозвучали эти слова! Она снова вспомнила свои недавние страхи и покрепче прижалась к мужу.
- Обещай мне, что с тобой ничего не случится, - попросила Марина шепотом.
Сергей взял ее за подбородок и поднял ее лицо вверх, заставляя взглянуть ему в глаза.
- Обещаю, что ничто не сможет разлучить тебя со мной. Я вернусь даже с того света, если будет нужно.

Перед уходом на их прогулку Сергей вдруг задержал ее в дверях:
- Подожди минутку, хочу кое-что показать тебе.
Он ушел в спальню, а затем вернулся, держа в руках несколько листков бумаги. Не говоря ни лова, он протянул их Марине. Та, движимая любопытством, быстро взяла их в руки и развернула, чтобы ознакомиться с их содержанием.
Это были не письма, как она первоначально предположила. Это были искусно выполненные рисунки грифелем и углем. На одном из них была изображена немолодая пара, нарисованная идущими под руку. С первого же взгляда Марина признала в ней родителей Сергея – у него были овал лица отца и разрез глаз матери.
- Красивая пара, - сказала она, взглянув на мужа.
- Да, - признался он. – Я до сих пор не встречал пары, любящей друг друга столь же сильно, как любили мои родители. Они пережили столько вместе: тяжелую болезнь матери после единственных родов, войны 1806 и 1812 годов, ранения отца, разорение французами их единственного имения. Мои эскапады…

Он подал ей следующий рисунок. На нем был изображен старый князь Загорский, но совсем не таким, как привыкла видеть его Марина при их случайных встречах в свете. На рисунке его черты были мягкими и расслабленными, губы его чуть тронуты легкой улыбкой. Он сидел на скамье, опершись руками о неизменную свою спутницу – трость с серебряным набалдашником, и смотрел куда-то вдаль с явно читающейся нежностью в глазах.
- Таким я видел его рядом с Элен, - проговорил Загорский. – Я ни разу не видел, чтобы он смотрел так на меня.
- Может, ты просто не замечал, - тихо сказала Марина, нежно дотронувшись до его щеки. – Иногда мы даже не видим того, что творится прямо у нас под носом, в своей мнимой слепоте.

Загорский лишь пожал плечами и протянул ей очередной набросок. На нем была изображена молодая девушка, раскачивающаяся на качелях и задорно хохочущая. Его сестра. Такая красивая и жизнерадостная, и какой страшный конец…
Марина заметила, с какой болью Сергей смотрит на рисунок, поспешила взяться за следующий и оторопела – на нем была она сама. С мягкими локонами у щек, с детской наивностью в глазах она сидела за фортепьяно и с заметным напряжением смотрела на клавиши, словно вспоминая мелодию. Марине она показалась на рисунке чуть ли не девочкой.
- Когда я был в дороге в Петербург, накидал пару твоих набросков по памяти, - признался слегка смущенно Загорский.
- Какая я… юная, - ответила ему Марина. – Я тут словно подросток, только вышедшая из детской.
- Ну, по сути, так и было, - сказал Сергей. - Сколько тогда тебе было? Семнадцать? Восемнадцать? Совсем ребенок.

Марина в ответ на эту реплику шутливо ткнула его под ребра, затем взяла следующий рисунок. Снова она, снова это наивное детское выражение на ее лице. Зато на следующем рисунке она уже выглядела заметно старше и мудрее, чем на первых. Она была изображена в бальном платье, с веером и бальной книжкой в руках. Гордо поднятая голова и расправленная спина. Холод в глазах. Весь ее облик говорил: «Не подходи ко мне».
- Это из последнего. Когда ты отчаянно сигнализировала мне «Не тронь меня, я больше не люблю тебя», - сказал Загорский. – Иногда эта твоя холодность приводила меня в отчаянье. Я думал, что ничего не смогу изменить.
Марина взялась за следующий рисунок. Она и Воронин в ложе оперы. Он сидит рядом с ней, слегка наклонившись вперед, к сцене, положив руку на спинку ее кресла. Видно было, что он наслаждается от души и происходящим на сцене, и ее близостью. Она же сидит, неестественно выпрямив спину и положив руки прямо перед собой на перила ложи. Вся ее поза – одна напряженность. Глаза полны какой-то тоски.
- Ты видишь, как смотришься? Тоже «Не тронь меня», но уже совсем по-другому показываешь и совсем другому человеку, - Загорский провел пальцем по рисунку. – У тебя такой вид, словно ты сейчас заплачешь.
- Может, это был очень грустный момент в опере, - слегка грубо, сама того не желая, возразила ему Марина.
- Это был водевиль, милая.

Марина прикусила губу. Может быть, тогда в театре ей и было неловко и не по себе быть столь близко к Анатолю, но в беседке несколько дней назад она совсем не была против этого. Этот факт до сих пор тревожил ее душу. Ей казалось, что она предала своего любимого, ответив на тот, чужой поцелуй. Но признаться в этом Загорскому у нее не было сил. К тому же, рассудила она, подобное никогда более не повторится, потому не стоит омрачать эти несколько дней, что отведены ей воспоминанием об этом неприятном инциденте.
Кроме того, разве поцелуй Анатоля смог воспламенить ее кровь, как Сергей мог сделать одним легким касанием губ? Она должна признать, что поцелуй Воронина был приятен ей, не более. От губ Загорского у нее подгибались колени, и время вокруг останавливалось в тот же миг.

- Мне не нравятся эти рисунки, - призналась она, возвращая листы бумаги Загорскому. – Вернее, нравятся, но я там просто… просто ужасна. То слишком уж по-девичьи выгляжу, то словно ледышка. Нарисуй меня по-другому.
- Как, милая? – улыбнулся Загорский.
- Нарисуй меня женщиной. Любящей и любимой. Такой, как видишь меня сейчас.
И вот он рисовал ее на этой милой полянке, словно маленьком кусочке рая. Рисовал уже пару часов, не отрываясь ни на минуту от бумаги. Уже почти десяток листов лежал рядом с ним на траве, а он все рисовал и рисовал, словно не в состоянии оторваться в порыве вдохновения.

- Как долго ты рисуешь, - Марина принялась растирать онемевшую руку, восстанавливая замедлившееся кровообращение в ней. – Вон сколько уже рисунков. И не даешь взглянуть ни на один!
- Потом, - Загорский протянул руку к бокалу и отхлебнул немного вина из него. – Ни один художник не даст посмотреть неоконченный рисунок.
- Но ты же их закончил, - возразила ему Марина.
- Имей терпение, - улыбнулся в ответ Загорский, не отрываясь от рисования.
- Имей терпение, - передразнила его Марина. – А как ты научился так хорошо рисовать? Лично у меня все акварели выходили сплошной мазней. Преподаватель рисования говорил, что мне совсем не дано это. «Лучше практикуйте пение, сударыня. Не стоит браться за краски». А ты? Тебе приглашали учителя?
- Нет, учитель по рисунку был у сестры. Дед считал, что мужчине не пристало заниматься бумагомаранием, как он выражался. Я помню, как пришел к нему (родители тогда были в отъезде) со своим первым рисунком, который похвалил месье Мажирон, учитель рисования. Хотел похвастаться своими успехами. А он накричал на меня, мол, дворянин никогда не должен даже браться за кисть, и в бешенстве порвал мой рисунок. С тех пор я рисовал тайком, никому и никогда не показывая то, что выходило из-под грифеля или угля. Ну, а в кадетском уже было не до этого совсем, - и после недолгого молчания Загорский добавил. – Ты знаешь, мне кажется, и я рисовать-то научился наперекор деду. Если бы он тогда не запретил, я бы в скорости забросил, скорее всего, это дело.
- Как хорошо иметь в семье собственного художника, - улыбнулась Марина. – Ты нарисуешь мой портрет, мы повесим его в гостиной над камином и будем всем интересующимся говорить, что это рука удивительно модного и дорогого мастера.
- Да, очень удобно, - согласился, улыбаясь, Сергей. – Я хочу еще один твой потрет в доме - в спальне и жутко непристойный. Никогда я бы не разрешил другому мужчине взглянуть даже на кусочек твоего обнаженного тела. А так сам смогу нарисовать…

Марина рассмеялась в ответ на его слова. У нее на душе было так хорошо, так легко сейчас – лежать здесь в траве и смотреть на облака – что ей казалось, она сейчас вспорхнет и улетит. Она протянула Сергею руку, глазами показывая на место рядом с собой. Он отложил в сторону бумагу и грифель и прилег рядом с ней голова к голове. Марина протянула руку и переплела свои пальцы с его, испачканными грифелем.
- Я даже не помню, когда в последний раз я вот так чувствовал себя, - задумчиво проговорил Загорский. – Так отрадно, так покойно. Удивительно даже.
Они лежали и молчали. Смотрели в небо на проплывающие мимо облака и молчали. Загорский медленно поглаживал ее пальцы, и эта невинная ласка наполняла душу Марины таким восторгом, что ей хотелось запеть во весь голос, чтобы весь окружающий мир знал, как счастлива она быть сейчас тут, рядом с этим мужчиной.
Она повернула голову и посмотрела на профиль Загорского. Он лежал с закрытыми глазами и действительно выглядел расслабленным. Черты его лица смягчились, исчезли морщинки со лба и уголков глаз, исчез циничный прищур глаз. Он выглядел сейчас таким молодым, что у Марины перехватило дыхание. Она протянула руку и ласково коснулась пальцами его лица, проведя ими по лбу, носу, щекам, губам.
- Ты так красив, - прошептала она. – Я даже боюсь отпускать тебя от себя. Вдруг там, вдали от меня, ты меня забудешь.
Загорский открыл глаза и повернул к ней голову, встретившись с ней глазами. Он недолго смотрел на нее, потом поймал ее руку и приложил к своему сердцу.
- Чувствуешь, как оно бьется? Оно бьется только ради тебя. Ради тебя, милая.

Потом он резко повернулся и оказался на ней, опираясь на локти. Он нежными медленными движениями убрал волосы с ее лица, а затем быстрыми поцелуями покрыл ей глаза, лоб и щеки. Когда, в конце концов, соединились их губы, Марина уже потерялась в пространстве и времени, и совсем не думала, что они сейчас не в спальне, а на лугу, на виду у любого случайного крепостного. Высокая трава скрыла их тела полностью от случайных взглядов, а солнце ласково пригревало своими лучами, не давая замерзнуть под легким ветерком.

Вечером после ужина, когда Сергей курил сигару на крыльце, Марина вышла к нему из их небольшого домика и присела на ступени. Она остаток дня думала о том, как им следует поступить в дальнейшем с новостью об их браке, о чем и спросила сейчас у мужа.
Загорский слегка прищурил глаза, и Марина поняла, что ему не особо приятна эта тема для разговора. Но рано или поздно им необходимо было обсудить то, что их ждет в будущем.
- Что мы будем делать? – повторила она. – Я не писала маменьке уже три дня, это не свойственно мне. Предполагаю, она уже с ума сходит от волнения. Что ей написать?
- То, что пишешь обычно, то и напиши, - ответил ей Загорский, стряхивая пепел с сигары. – Но ни слова о венчании. Никто не должен знать о нем. До поры до времени.
Он помолчал, затягиваясь сигарой, а потом выпустил дым вверх и продолжил:
- Никто не должен знать пока. Ни одна душа. Прежде я должен расположить к себе деда. Он ключевая фигура в том, как повернется наше будущее. Я постараюсь наладить с ним отношения в ближайшем времени. Черт, никогда не думал, что скажу это! Он должен узнать первым о нашем венчании. Затем сообщим остальным.
- Как долго мы будем хранить все в тайне?
- Я думаю, до Покрова, не больше. Да, это долго, понимаю, но мне необходимо время. Этих четырех месяцев мне хватит с лихвой. Не уверен, что путь к примирению будет легок, и в положительном результате у меня полно сомнений, но рискнуть стоит, - он снова глубоко затянулся сигарой. – Я старался быть аккуратным, но иногда все же терял голову. Если… если что-то пойдет не так, тотчас пиши мне.
- Что пойдет не так? – не поняла Марина, а потом, покраснев, кивнула, когда Загорский слегка качнул головой в сторону ее живота.

- Когда состоится торжество по случаю твоей помолвки с Ворониным? – спросил Загорский. Марина недоуменно на него посмотрела.
- Не понимаю, о чем ты. Мы еще не говорили даже об этом. Сначала необходимо переговорить с моими родителями.
- Так еще не было официального оглашения? И приглашения не разосланы? – удивленно переспросил Загорский, а потом, хлопнув себя по колену, расхохотался. – Обманул! Обманул, как мальчишку!
- Ты о чем? Кто тебя обманул?
- А как ты думаешь, откуда я узнал, что ты дала согласие на предложение Воронина? Меня в пути догнало письмо от деда, что он-де приглашен на торжество по случаю вашей помолвки с Анатолем, - объяснил Загорский. – Оказывается, торжества никакого и нет. Откуда он тогда узнал про вас? Ну, да Бог с ним, после разберусь. Нам тогда необходимо решить, что делать с твоей помолвкой. Я правильно понимаю – оглашения и официального обручения пока не было? Это нам только на руку. Тяни, как можно дольше с ними. Придумай, что душе угодно, но подождите с этим несколько месяцев. А уж там и наше дело уладится.
- А если все-таки настоят на оглашении? Не уверена, что смогу откладывать его долго, - покачала Марина головой.
- Тогда уж ничего не поделать, n'est-ce pas? Назначишь дату венчания на следующий год или подальше. И живи себе невестой, пока я не вернусь.

Марина метнула на него яростный взгляд, явно не одобряя его насмешливый тон. Сергей докурил сигару и, выбросив окурок, опустился рядом с ней на ступени. Он раскрыл объятия, и Марина прильнула к его широкой груди.
- Мне страшно, - прошептала она. – Столько лжи, столько обмана и уверток!
- Мне тоже претит ложь, но нам необходимо протянуть время, - уверял ее Сергей. – Я должен быть в полку, а на расстоянии такие дела так споро не решаются. Прошу тебя, постарайся ради нас, ради нашего будущего.
- Я постараюсь, - тихо сказала Марина.

Они недолго помолчали, погруженные каждый в свои собственные мысли. Потом Загорский, прервал тишину, спросив супругу:
- Тяжко на сердце от того, что родителей обмануть придется?
- Даже не знаю, от чего горше – от того, что обманывать их буду или от того, что маменька будет сильно разочарована, когда узнает, что я сделала. Знаешь, мы никогда не были с ней близки. С ранних лет меня отдали в Смольный. Приезжать навещать меня она не могла: средств не было да и времени – ты знаешь, у меня несколько сестер, почти все погодки. Я понимаю эти причины разумом, но сердцем понять не могу.
Мне всегда ее не хватало, всегда. Я до боли завидовала девочкам, которых навещали матери в институте, которые уезжали на каникулы домой. Я же либо уезжала к Софье Александровне, либо оставалась в Смольном в эти дни, - Марина уткнулась лицом в рубашку мужа, чувствуя, как навернулись незваные слезы на глаза. – Я думала, что мы станем ближе друг к другу после выпуска. Все эти хлопоты о балах, нарядах ведь сближают мать и дочь. Но нет, мы словно чужие люди. У нас разные вкусы, разные мысли, разные стремления. Когда мы уехали в Ольховку после той истории, я надеялась, что все изменится там, просто у маменьки нет свободного времени в Петербурге. Но и в имении все осталось по-прежнему – как бы я не старалась стать для нее той дочерью, которую она хотела, я так и не стала ею, ведь для этого надо было измениться полностью. Она была ласкова с сестрами, мне же доставалась только отстраненность. Я видела, что она винит меня в том, что мы уехали из столицы, и это тяготило меня донельзя. Я была среди своей семьи, но я была одна, совсем одна. Если бы не Гнеша да письма Жюли, я бы сошла с ума там или сбежала бы с первым встречным! Хотя нет, не сбежала бы – ведь означало, что я ее разочарую, а я так хотела получить ее одобрение. По-прежнему хочу. Именно поэтому мне так горько сейчас – я не хочу видеть разочарование в ее глазах, когда она узнает, что все произошло совсем не так, как ей хотелось.
- Ах, милая, не плачь, - смахнул Загорский нежно слезы с ее щек. – Это все пустое. Я не нравился твоей маменьке, как твой поклонник, с моей-то репутацией. Как твой супруг, я буду желанным для нее. Немало ли – князь, потомок старинного дворянского рода. Правда, богат я буду лишь, если дед будет благосклонен к нам, но все-таки я и не беден, как мышь, и потянуть твою семью сумею, будь спокойна. По крайней мере, буду стараться сделать это. Я уверен, ты не разочаруешь ее. Да я стану для нее таким зятем, что она будет всем своим знакомым хвалиться мною!

Марина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сама не понимала, что происходит с ней сейчас. Еще никому и никогда она выплескивала свою боль недолюбленной в детстве девочки. Если бы это был кто-то иной, то она бы была смущена донельзя таким невольным откровением. Но это был Сергей, а ему она доверяла безгранично, словно самой себе.
- Спасибо за то, что понял, - сказала она мужу.
- Всегда готов выслушать, - ласково улыбнулся он ей. – Да уж, как говорится, встретились два одиноких сердца...

Следующий день пролетел для Марины столь быстро, что она даже не успела оглянуться. Ей казалось, что впереди еще целый день вместе до отъезда Загорского в полк, но вот уже наступил последний вечер из отведенных трех суток.
За совместным ужином с Арсеньевыми она была необычно молчалива и рассеянна. Ей вовсе не хотелось, вопреки всем правилам вежливости, принимать участие в беседе за столом. Видя ее состояние, сразу же после десерта все поспешили пожелать друг другу спокойно ночи.
- Удачно вам съездить на воды, - пожелал, обнимая друга, Загорский. – Надеюсь, вы вернетесь втроем.
- Ох, лишь бы не сглазить, - улыбнулся Арсеньев.
- Давай попрощаемся сейчас, - вдруг предложил ему друг. – Ты знаешь, я не люблю прощаний и не мастак говорить красивые слова. А завтра мне будет тяжело, как никогда, сам понимаешь.

Арсеньев посмотрел на женщин, сидящих в креслах поодаль и о чем-то тихо беседующих.
- Что ты намерен предпринять в отношении Анатоля? Я чувствую себя ужасно при мысли…
- Не надо, - прервал его Загорский. – Это только мой грех. Мой и ничей иной. Потому и отвечать только мне. Ну, прощай, друг. Даже не знаю, когда теперь свидимся.
- Почитай, через год минимум. Надеюсь, у вас тут все уладится удачно, - Арсеньев прихватил Загорского за шею и посмотрел тому прямо в глаза. – Береги себя, друг. Да, говорят, там пока спокойно, но ты же знаешь, даже палка иногда стреляет.
- Не беспокойся, я всегда осторожен, - улыбнулся Загорский. – Марина, прощайся, пойдем в наш маленький le paradis terrestre•.

На крыльце друзья крепко обнялись на прощание.
- Смотри же, осторожничай, - напоследок опять напомнил другу Арсеньев, выпуская того из своих объятий. – Ты вечно хочешь быть впереди да в самом пекле.
- Буду, - пообещал в который раз Загорский и, поцеловав на прощание Жюли, легко сбежал по ступенькам к ожидавшей его Марине. Рука об руку они направились к флигелю.
- Что с тобой, Paul? – Жюли обняла мужа, напряженно смотревшего вслед их гостям. – Ты сегодня сам не свой. Тебя что-то беспокоит?
- Не знаю, - честно признался Арсеньев, целуя жену в макушку. – Что-то сердце щемит сегодня. Может, перед поездкой волнуюсь? Уже через два дня в дорогу. Что нас ждет?
- Все будет хорошо, вот увидишь, - пообещала Жюли.

Эти же слова, словно заклинание повторяла и Марина, облачаясь в ночную сорочку, а потом и расчесывая свои длинные белокурые волосы. Ее сердце тоже было растревожено сегодня. Предстоящая долгая разлука сводила ее с ума. Даже сейчас, когда он по-прежнему рядом, при одной мысли о ней Марине хотелось плакать. Что же будет, когда Сергей уедет?
- Дай-ка я помогу, - Сергей с размаху плюхнулся на постель рядом с ней и, взяв из ее рук щетку для волос, принялся расчесывать ее локоны. – М-м-м, словно шелк… Мне нравится.
- Гнеша будет рада, - ответила Марина. – Она столько сил прикладывает к тому, чтобы они были такими, столько отваров готовит для меня.
- Передай ей мою благодарность. Они действительно прекрасны.

Загорский вдруг отложил щетку в сторону и обхватил Марину руками в крепком объятии.
- Давай говори, - сказал он, уткнувшись носом в ее волосы. – Что там у тебя на уме весь день? Ты такая потерянная, что у меня самого сердце не на месте. Думаешь о завтрашнем?
- И об этом в том числе. Меня страшит предстоящая разлука, страшит твой предстоящий отъезд. Ты знаешь, в день гона в имение приходили цыгане. Была одна женщина. Гадалка.
- И что же она тебе нагадала? – спросил Сергей, прикасаясь губами к ее шее. – Мужа и шестеро детей?
- Я говорю с тобой серьезно, - вдруг вырвалась из его объятий Марина и поднялась с постели. – Она мне нагадала, что будет у меня два супруга. Что я – судьба Анатоля, и буду с ним до конца дней. Что смерть витает рядом со мной.
- Да все это пустое, - отмахнулся ее муж. – Просто обман наивных простаков. Иди лучше сюда, ко мне. Мне так одиноко тут.

Марина резко повернулась к нему. Ее начало злить, что Сергей никак не хочет понять, как она обеспокоена, как болит ее сердце из-за предстоящего отъезда в этот дикий и опасный край.
- Я не понимаю твоего спокойствия, - бросила она ему сквозь зубы. – Смотрю, тебе не до моих переживаний.
Сергей коротко вздохнул и одним быстрым движением спрыгнул с кровати. Он подошел к Марине и, взяв ее за предплечья, развернул к себе против ее воли – она вовсе не хотела продолжать разговор в подобном тоне.
- Мне есть дело и до твоих переживаний, и до твоих слез, - мягко сказал он. – Но я не вижу смысла обсуждать это сейчас, когда у нас осталось так мало времени побыть вдвоем перед тем, как мы расстанемся на столь долгий срок. Если ты хочешь поговорить о предсказаниях и судьбах, если хочешь поплакать над тем, что еще не произошло и, еще не известно, произойдет ли, воля твоя. Я сяду рядом с тобой и буду слушать тебя, пока не выговоришься. Но я не вижу смысла тратить на это всю ночь. Я хочу уехать с легким сердцем отсюда и с множеством воспоминаний, которые будут греть меня вдали от тебя, милая. Так давай же забудем о том, кому и что суждено на этом свете, и проведем эти минуты вместе.

Он притянул ее к себе и крепко обнял.
- Если тебя это успокоит, то могу сказать, что когда-то давно, после выпуска из кадетского, на Масленичной неделе я тоже встретил одну цыганку, - Загорский предпочел умолчать, что цыганка была молода и довольно мила, и где-то с месяц согревала его постель, пока ее табор не двинулся дальше. – Она заговорила меня от пули и клинка. Как видишь, в скольких передрягах побывал с того времени, до сих пор целехонек.
- Это правда? – отстранилась Марина и посмотрела ему в глаза, стараясь определить, истину ли он ей говорит или просто старается успокоить.
- Побожиться? Или моего слова будет достаточно? – улыбнулся Загорский, целуя ее в ответ. Он словно знал, что стоит ему прикоснуться к ней, как все мысли вдруг исчезают из ее головы, и она забывается в пространстве и времени на те мгновения, что они проводят вместе.

После Марина лежала без сна и смотрела на спящего рядом супруга. Ей казалось, что если она сомкнет очи и заснет, то проспит его отъезд из Киреевки. Глупо, конечно, она сама это признавала, но вот убедить себя поспать хотя бы час так и не смогла. Так и лежала она, глядя на лицо Сергея до самого рассвета, пока утро не вступило в комнату сквозь распахнутые окна, и не защебетали ранние пташки на деревья сада.
Она же встретила Степана, что пришел будить своего хозяина с первыми лучами солнца.
- Доброе утро, барыня, - смущенно поздоровался с ней денщик и поставил начищенные им сапоги барина у порога входной двери. – Как почивали? Барин уже встали-с?
- Нет пока, - плотнее запахнув капот, ответила Марина. Она зябко повела плечами – с утра было довольно прохладно из-за дождя, пролившегося нынче ночью. – Не хочу будить его, так сладко спит.

Степан принялся чистить мундир Загорского, мягкой тряпочкой бережно и аккуратно начищая блестящие пуговицы. Он старательно отводил взгляд от Марины, словно ему было неловко быть здесь с ней наедине.
- Пора бы, барыня, князя-то будить, пора. Нужно выехать как можно раньше, а то и так уже на гаутвахту попадем, как пить дать.
- Гауптвахту, - автоматически поправила его Марина, а потом нахмурилась. – Князь попадет в гауптвахту?
- А то как же! – воскликнул Степан. – Ведь опоздает он в полк-то, к гадалке не ходи.
- Это правда, что твой барин заговорен? – решилась спросить она у денщика. – Верно, что пуля и клинок его не берут?
Степан задумался, а потом улыбнулся в усы:
- Заговорен? Уж простите, барыня, того не ведаю. Были, конечно, ранения у князя, но легкие. Тьфу, а не ранения. А ведь в каких только сечах не бывал! Ух, лютые были! Да и дуэли… Мож, и заговорен-то барин наш, раз так все случается.

Марина кивнула и вышла в спальню, с удивлением обнаружив там почти полностью одетого супруга.
- А! Доброе утро, ранняя пташка! – быстрым шагом он пересек комнату и крепко поцеловал жену. – Не смею спросить, сомкнула ли ты глаза нынче ночью или так и бдела надо мною до утра.
- Ты заметил? – смутилась Марина. – Ах, не смейся же надо мною!
- Не смею, - улыбнулся Загорский. – Что там Степан? Здесь уже?
- Да, ждет тебя в салоне, - Марина помолчала, а потом проговорила, зная, что тотчас встретит его отпор. – Я провожу тебя до выезда из имения.
- Мы это уже обсуждали, - бросил ей в ответ Загорский, принимая из рук вошедшего по его оклику Степана мундир. – Я тебе уже сказал, что не желаю этого. Простимся тут. Негоже замужней даме скакать так рано поутру даже с грумом, - он хитро улыбнулся ей и продолжил. – Как твой супруг, я запрещаю тебе делать это. Да и потом – нынче довольно свежо, я не хочу, чтобы лихорадка свалила тебя с ног.

Загорский надел мундир, потом прикрепил к поясу саблю и развернулся к ней. Степан быстро поспешил прочь из комнаты проверить лошадей, чье тихое ржание доносилось из полуоткрытых окон спальни, оставив их наедине для их прощания перед дорогой.
- Пора, - подошел Загорский к Марине и встал прямо перед ней, не касаясь ее. Она подняла на него глаза, ярко блестевшие от невыплаканных слез. – Ну же, милая, ты словно на войну меня провожаешь. Улыбнись, я не могу видеть слезы на твоем лице. Думаешь, мне легко сейчас? Если ты заплачешь, клянусь, разрыдаюсь и я. Что ты будешь делать тогда с рыдающим мужчиной? Да и перед Степаном будет стыдно – последний раз он видел меня плачущим в малолетстве. Решит еще, что барин разума лишился.
Марина невольно улыбнулась сквозь слезы, представив рыдающего Загорского. Довольно презабавная картина получилась.
- Ну вот, твоя улыбка нравится мне гораздо больше. Береги себя, милая. Будь стойкой и жди моего письма. Я уверен, что скоро наше дело решится в положительном ключе, только надо подождать немного, - он положил ей палец на губы, не давая возразить в ответ. – И никакого coquetterie• с Анатолем. Я очень-очень ревнив, предупреждаю. Могу и придушить в гневе, как Отелло.
- Никакого coquetterie, - тихо согласилась Марина.
Загорский быстро и крепко поцеловал ее в губы и почти выскочил из комнаты, словно не в силах долее находиться там. Через мгновение со двора донеся его властный голос, отдававший последние указания Степану перед дорогой.

Марина стояла прямо посреди спальни, слово оглушенная, не в силах двинуться с места. Вот и все, повторяла она про себя, он уехал. Она сжала кулаки еще сильнее, стараясь успокоить свое глухо стучащее в груди сердце, и почувствовала, как что-то впилось в правую ладонь. Уехал…

Она вдруг сорвалась с места и бросилась вон из спальни. Пробежала через салон прямо в открытую входную дверь, прочь из флигеля. Сбежала по ступенькам крыльца мимо перепуганной ее спешкой Агнешкой, поднимающейся в дом. Она обогнула флигель, едва увидела только удаляющиеся спины Загорского и его денщика и пустилась бежать за ними следом. Босая, непричесанная, в распахнувшемся капоте, мешающем бегу, под недоуменные взгляды проходивших мимо садовников, спешащих приняться за работу.
- Сережа! – крикнула она без особой надежды, что он услышит ее – так велико было меж ними расстояние. - Сереженька...

Но он услышал. Услышал и обернулся назад, а заметив ее, стоявшую там, растрепанную и запыхавшуюся, пустил коня обратно. Увидев это, Марина остановилась и стала ждать, когда он подъедет ближе.
- Какая же ты дурочка! – нежно бросил ей Загорский и спрыгнул с седла. Он подошел к ней и схватил ее за плечи. – Боже, ну куда ты выскочила? Да еще босая! Дурочка моя!
- Вот, - Марина протянула ему раскрытую ладонь. – Я забыла тебе отдать. Возьми, это обережет тебя от любых напастей. Это Сергий Радонежский. Он не оставит тебя и сохранит от бед.
На ее руке лежал небольшой серебряный образок на черном шнурке. Недорогой и простой подарок, но при виде его у Загорского защемило сердце.
- Милая моя, - прошептал он и склонил голову, чтобы она надела образок ему на шею. Потом нежно взял ее лицо в свои ладони и стал целовать ее глаза, щеки и губы, приговаривая при этом. – Ты моя милая… мое сердце… мое душа… моя жизнь.

Губы их соединились в последнем перед долгой разлукой поцелуе, и Марина почувствовала в нем все то, что стремился выразить без слов Загорский: его страсть к ней, его нежелание расставаться с ней, оторваться от ее губ.
- Тебе пора, - прервала их поцелуй Марина. – Я не хочу, чтобы ты опоздал в полк. Ты должен быть примерным офицером и заслужить право вернуться ко мне до срока. Ведь год – это целая вечность.
- Целая вечность, - повторил за ней Загорский шепотом. Затем вдруг улыбнулся и прошептал прямо ей в губы:

О, только б огонь этих глаз целовать
Я тысячи раз не устал бы желать.
Всегда погружать мои губы в их свет –
В одном поцелуе прошло бы сто лет.
Но разве душа утомится, любя.
Все льнул бы к тебе, целовал бы тебя,
Ничто б не могло губ от губ оторвать:
Мы все б целовались опять и опять;
И пусть поцелуям не будет числа,
Как зернам на ниве, где жатва спела.
И мысль о разлуке не стоит труда:
Могу ль изменить? Никогда, никогда.

- Обожаю Байрона, - прошептала Марина.
- А я обожаю тебя, - Загорский снова приник к ее губам, и лишь тихое покашливание Степана вернуло их на грешную землю.
- Мне надо ехать, - Сергей прикоснулся лбом к ее лбу. – О Боже! Где ты была раньше? Хотя бы лет на пять?! Ступай, милая, возвращайся в дом. Не стой тут босая.
С этими словами он быстро поцеловал ее в лоб, вскочил на коня и ускакал прочь, подстегивая животное, задав при этом такую скорость, что Степан еле поспевал на своей небольшой лошадке.

- Пошли, касатка, - обняла Марину за плечи неслышно подошедшая Агнешка. – Не стой голыми ногами на сырой земле, так и до горячки недалеко. Вернется он к тебе, куды ему деваться? Пойдем, нянюшка твоя тебе чайку заварит, да водички теплой прынесет ноженьки твои погреть. Пойдем, дзитятко мое.

Во флигеле Марину уже ждали. Едва она переступила порог дома, как с кресла поднялась навстречу ей Жюли.
- О Бог мой! В каком ты виде?! – ахнула она при виде подруги и поспешила к столику, где стоял поднос с горячим чаем. – Тяжело далось прощание?
- Тяжелее некуда, - вздохнула Марина и опустилась в кресло напротив. Агнешка тут же принесла таз с водой и принялась мыть ей ступни. – Брось, Гнеша, я сама, – попыталась Марина остановить старую нянечку, но та лишь отмахнулась от нее. Поэтому она откинулась на спинку кресла и договорила подруге. – Я не смогла заснуть всю ночь. Все лежала и смотрела на него. Думала, как же я смогу отпустить его от себя да еще так надолго. К тому же эта неизвестность… это молчание по поводу нашего брака убивает меня. Тяжко же будет мне тут без него. Ему легче – уехал и все, а мне здесь всем в глаза лгать придется да изворачиваться.
- Да уж, - вздохнула Юленька, протягивая Марине чашку с горячим чаем. – Даже не знаю, что и посоветовать тебе. Тяжело тебе придется. Да еще и мы уезжаем… Может, нам остаться? Ты знаешь, я всегда готова помочь тебе, ma cherie.
- Упаси Господь, - замахала руками Марина. – Уезжай и даже не думай про меня. Ты столько ждала этой поездки! Езжай, милая, справлюсь я сама. К тому же ждать совсем недолго – Серж пообещал, что вскорости уговорит своего деда сменить гнев на милость к нам. Да и при хорошей службе ссылку могут сократить. Так что не все так страшно и тревожно, как смотрится со стороны.
- Совсем запамятовала, - Юленька вдруг подскочила с кресла и снова подбежала к столику. Она взяла с подноса письмо и протянула его Марине. – Прислали нынче с почтовыми. От твоей маменьки.

Марина быстро развернула письмо и углубилась в чтение. По мере прочтения написанного на ее лицо все больше и больше набегала тень.
- Что там? Что случилось? – встревожилась Юленька, видя, как помрачнела подруга.
- Дурные вести. У тетушки был удар. Мне надо срочно возвращаться в Петербург.

• земной рай (фр.)
• кокетство, флирт (фр.)

...

Одинец: 02.09.10 16:12

Marian, замечательно! Просто душу рвет прощание.
Сергея теперь вижу, как живого, такой объемный образ получился и реалистичный.


Мужчина 100 процентов!
Вот эта деталь мне понравилась: свалил на хрупкие плечи новобрачной кучу проблем и умчался)). Понятно, что не было у него выхода, и не осуждаю я его, просто на психологическую достоверность работает очень сильно. Живой человек, что скажешь)).



Рассказ об отношениях Марины с матерью тоже окончательно расставляет все точки над I. Понятно, что надеяться на понимание той бессмысленно. Кстати, с твоего разрешения отвлекусь на секунду от темы. Мне давно интересно, отчего существует такая тенденция в Лр? Героиня либо сирота, либо мать у нее такая, что лучше бы ее не было. Причем я не в обиду, у меня у самой почему-то всегда именно такая схема присутствует. Объяснение нахожу только одно: стремление сделать ГГ как можно более уязвимой и лишенной поддержки близких. Хотя, хотелось бы и твое мнение узнать.
Извини, получился офф-топ.
Жду продолжения.

...