PoDarena:
16.08.10 11:03
» Глава 10. Очень грустная глава.
Partizanka писал(а): PoDarena писал(а):В моем воображении он был ну, более брутальным, что-ли
А что те не хватает? Щетина есть, взгляд такой решительный.
Куда ж еще брутальней!
Эх, девочка моя, не видала ты настоящих брутальных мужиков
Но к Димону претензии снимаю, за пару последних дней убедилась, он это, он!
Partizanka писал(а): PoDarena писал(а):В поисках Димона набрела на ссылку
Димона!!! (обращаю внимание общественности
)
Partizanka писал(а): PoDarena писал(а):решила, что я все-таки латентная лесбиянка.
Я тебя уже боюсь
а че нас бояться!
Все равно работать не могу. Вчера медную свадьбу отмечали
Поз-дра-вля! 7 лет - хорошее число. Не терять набранный темп!
Partizanka писал(а): PoDarena писал(а):А главу 10 решила еще раз пересмотреть, может удастся снизить процент депрессняка до ПДН
А что там, такая грустная глава? Надеюсь, ты не убьешь кого-нибудь из ГГ?
Но трагичный момент в романе присутствовать должен, ИМХО. Дабы оттенить, подсветить и бросить необычный блик на долгожданный хэппи-энд.
Ну, раз ты так говоришь. Все равно, за что уплочено, должно быть съедено.
Глава 10
В шесть вечера в ноябре уже вовсю темно. Поэтому, когда Даша села в машину, Дмитрий не сразу заметил, что с ней твориться что-то неладное.
-Привет! Как ты относишься к узбекской кухне? Я тут ресторанчик один нарыл, «Белое солнце пустыни» называется. Там очень приличный плов готовят. – Молчание. - Даш?
Димка не узнал ее голос. Сдавленный, глухой, слова давались ей с трудом.
- Отвези меня домой.
-Даш, что случилось? – Димка старался говорить спокойно, но в душе поднималась паника.
-Отвези меня домой, - повторила Даша все тем же каркающим, чужим голосом.
-Да что случилось!? – Дима не удержался и включил в салоне свет.
-Выключи! – Дашин крик заставил его немедленно обратно щелкнуть выключателем, но он успел увидеть и залитые слезами щеки, и прикушенную нижнюю губу. Ему стало страшно. Что такого могло случиться, что его непробиваемая, скорая на язык и на расправу Даша плачет.
-Даш, - он осторожно положил руку ей на колено, - пожалуйста, расскажи, в чем дело.
Дарья начала судорожно всхлипывать, потом немного успокоилась.
-Она 8 часов мучилась. Эпидуральную анестезию ей делать нельзя. Схватки сильнейшие, боль такая, что она под конец даже кричать уже не могла. А открытия нет. Я ей… - далее последовала какая-то медицинская ахинея, из которой Дмитрий не фига не понял. – Короче, ясно стало, что надо срочно операцию делать. Пока заведующую нашли, пока ее уломала – она по плану в этой операционной кого-то собиралась кесарить. Мы с ней полчаса препирались.
Даша опять начала всхлипывать.
-Поздно мы сделали операцию. Ребенка уже мертвого достали. Представляешь, она от наркоза отойдет, а ей скажут, что ее ребенок уме-е-е-е-ер!
Дашка начала рыдать безудержно, во весь голос.
Нет, Тихомиров этого категорически не понимал. Да жалко, конечно, эту несчастную женщину. Слов нет, как жалко. Но, насколько он понимал, такое периодически случается, и к этому надо относиться как неизбежному. Глядя на вздрагивающие Дашины плечи, он понимал, что она к этому относится совершенно по-другому. Так нельзя.
-Даш, - Дмитрий неловко перегнулся через коробку передач, обнял Дарью за плечи. – Ну нельзя все так близко к сердцу принимать.
-Ты не понимаешь, - прохлюпала сквозь ладони она.
-Я все понимаю, это все очень печально. Но если ты так к этому относишься, то, может быть, тебе стоит найти работу поспокойнее? По этой же специальности, но не в роддоме, а где-нибудь в хорошей частной клинике? – Дмитрий старался рассуждать рационально, он уже прикидывал, как это лучше организовать. – Ты же себе сердце на куски рвешь. Ты не должна…
- Ты не понимаешь, - она кричала во весь голос. – Я должна! Должна!
Даша уткнулась головой в колени и издала сдавленный полувой-полустон.
Димка похолодел. Он явно чего-то не понимал, но здесь было не самое подходящее место, чтобы выяснять, что именно. Сев на свое сиденье, он воткнул передачу и резко тронул машину. Разбираться будем дома.
Дежурный охранник Толян повидал в этом доме всякое. И девиц симпатяга Димон с 7-го этажа приводил самых разных. Но вот таких, зареванных, хлюпающих носом - ни разу. У Толяна даже рот от удивления открылся. Впрочем, тут же и захлопнулся. Димка так зыркнул на него, что Толик поспешно уткнулся в кроссворд и не поднимал головы, пока не закрылись двери лифта.
В квартире Дима помог Даше разуться, снять куртку. Впрочем, даже не помог – сам все сделал, Дарья проявляла активности не больше чем кукла. Провел за руку в гостиную, посадил на диван, затем метнулся к бару, накапал 100 коньяку. Поставил перед Дашей стул, сел, протянул бокал.
- Пей!
Дарья замотала головой.
-Давай, пару глотков. Сегодня я – доктор, слушайся меня, ладно? Так надо, – он мягко подтолкнул бокал к ее губам.
Даша сделала пару глотков. Потом еще. И, наконец, осушила до дна. Двадцатилетний мелизимный Leroy способен творить чудеса даже с самыми непьющими девушками.
Димка забрал бокал и поставил на пол. Осторожно, за подбородок, приподнял Дашину голову, чтобы видеть глаза. Сжал ее руки в своих.
- Рассказывай.
Даша глубоко прерывисто вздохнула. И без всякой преамбулы выдала:
- Когда мне было 17 лет, меня изнасиловали. – Даша усмехнулась, и от ее слов и от этой усмешки у Димы побежали мурашки по коже. – Ты меня не видел тогда. У меня к 17 годам отросло все, что нужно молодой самовлюбленной самке. Ноги от шеи, задница литая, титьки лифчик рвут. Морда смазливая как у Барби. Я сводила с ума всех мужиков, попадавших в мое поле зрения. Одноклассников, друзей одноклассников, парней с нашего дома, парней со всех соседних домов. Я была королевой, и мир вертелся вокруг меня. Вернее, не так – поправилась Даша, - Я вертела мир вокруг своего пальчика, как связку ключей. По крайней мере, мне так казалось.
Димка молчал. Он не знал, что тут можно сказать. Но Даша, похоже, и не ждала от него никаких слов, и продолжила.
- Это случилось, когда я с дискотеки возвращалась. Конечно, меня должны были провожать. Только мои провожающие передрались из-за того, кто же все-таки пойдет со мной. Я разозлилась, наорала на них, что они все сопляки безмозглые, а не настоящие мужики. Сказала, чтоб не вздумали за мной идти. И ушла одна, гордая собой. Морда размалеванная, майка-облипушка, юбка едва задницу прикрывает, каблуки цоц-цок. Ну и встретился мне по дороге, - Даша судорожно вздохнула и горько добавила, - «настоящий мужик».
- Козел он, а не мужик. Урод, – процедил сквозь зубы Дима. – Протянул руку, погладим по щеке, – прости, я не знал. Мне так жаль, малыш.
Дарья дернула головой, убирая Димину ладонь.
- Да ты что, Тихомиров, думаешь, я из этого рыдаю спустя 12 лет?! Самое интересное впереди.
Вот теперь Дмитрий испугался по-настоящему. Даша, ничего не замечая вокруг, сухо продолжила.
-Я тебе как врач скажу. Да ты и сам, наверное, из своего житейского опыта это знаешь. Вероятность забеременеть от одного полового акта невелика. Особенно, если учесть, что у партнерши этот самый акт – первый. Но мне «повезло». Родителям я ничего не сказала. Посидела, поплакала. – По голосу чувствовалось, что и у сегодняшней Даши слезы опять где-то близко. – Я не могла им сказать. Я же была королевой всего сущего. Со мной просто не могло случиться ничего такого. Короче, когда они заметили, было уже поздно. Нельзя было делать аборт даже по социальным показаниям как жертве изнасилования.
Даша снова начала плакать. Димка почувствовал, как по спине бежит струйка пота. Он интуитивно понимал, что самого страшного он еще не слышал.
- Господи, как же я его ненавидела! – простонала она в ладони.
- Он выродок, его не ненавидеть, его убить надо!
-Ты не понимаешь! – в который раз за это вечер крикнула Даша. Она опять рыдала. И сквозь рыдания проговорила. – Я ненавидела своего ребенка! Он сломал мне жизнь! Я не ходила в школу, ни с кем не общалась! Я не знала что делать.
Чуть успокоившись и утерев слезы, она продолжила.
- Чего я только не делала, чтобы избавиться от него. Про всякие сильнодействующие препараты я тогда не знала, да и побоялась бы, наверное. Но вот всякими дедовскими методами я пользовалась. И ванной горячей часами сидела. И физическими нагрузками себя доводила до изнеможения. Ничего не помогало. Мой ребенок крепко держался за свою жизнь.
Ее голос упал практически до шепота.
- Рожала я 15 часов. Это были 15 часов ада. Мной никто не занимался, кому нужна молодая безмозглая дуреха, которая по глупости залетела. К тому же, врачи считали, что в моем возрасте я должна родить «как кошка». А мне казалось, что я умираю. Я кричала, выла, плакала, материлась. Это были самые длинные 15 часов в моей жизни. А когда мой ребенок все же родился. – Даша судорожно вздохнула. – Когда он покинул мое тело… Я не знаю, как так получилось. Я вдруг поняла, что люблю его больше всего на свете. Что мне плевать на этого урода и все, что он со мной сделал. Но этот ребенок - мой, он часть меня. Он – вся моя жизнь, и дороже его у меня нет никого. А он..он..он умер!
Голос ее сорвался на крик.
-Я убила своего ребенка! Убила сама, своими собственными руками, свей ненавистью, своим нежеланием дать ему жизнь. Я убила своего сына. Своего любимого мальчика.
Она рыдала. Громко. Горько. Безутешно
Дима сидел как парализованный. Ему казалось, он даже не дышит. В груди стоял ком. Он не мог говорить. Сделав над собой усилие, встал, пересел рядом с Дашей на диван. Дрожащей рукой погладил ее по волосам. Во всем его теле двигались и жили, казалось только рука, которая скользила по Дашиной голове. И еще глаза, из которых слезы катились помимо его воли.
Даша понемногу начла успокаиваться. Оттерев в очередной раз со щек слезы, она глухим голосом продолжила.
-Что было потом в больнице, я не помню. Вообще. Наверное, в голове какие-то предохранители сгорели. Когда пытаюсь вспоминать, сразу тошнота накатывает. И ничего. Так обрывки какие-то. Возможно, меня какими-то транквилизаторами пичкали. Первое, что отчетливо помню после родов – это похороны. Как я прыгаю в могилу. Прямо на Сашин гробик.
Голос ее звучал теперь неестественно спокойно. А Тихомиров впервые в жизни на своей шкуре почувствовал, что значит выражение «Волосы встали дыбом». Мера горя, которая выпала на Дашину долю, находилась за гранью всего, что он знал о жизни.
- Со стороны это, наверное, дико смотрелось. Как меня вытаскивали из могилы, я брыкалась и орала. В общем, закапывали уже без меня. А меня, - тут Даша снова всхлипнула, но справилась с собой и продолжила, - меня заперли в машине.
Она немного помолчала. Видимо, собиралась с мыслями. Продолжила.
- Я убегала на кладбище каждый день. Приезжала и ложилась на могилу. Был июль, тепло, я прижималась щекой к земле и только тогда меня немного отпускала страшная боль. Мне казалось, если я буду тут лежать, то каким-то образом соединюсь с Сашенькой. Логики в моих тогдашних мыслях не было никакой. Мне кажется, я вообще тогда не думала. Существовала на чистом инстинкте. Знают же раненые и больные животные, какую траву им надо есть. Вот и я, как смертельно раненый зверь, приползала в то единственное место, где мне становилось хоть немного, но легче.
Димке хотелось выть, как смертельно раненому зверю. Вот только голос ему по-прежнему не повиновался.
- А вечером родители приезжали с работы и забирали меня домой. Так продолжалось месяц. Может меньше, может больше. А один раз, приехав домой, отец зашел ко мне в комнату и сказал, что если я еще раз удеру, он сдаст меня в психушку. Меня посадят под замок, или даже свяжут. И я больше никогда не смогу съездить к Саше на могилку. После этого я убегать перестала. Сидела дома. Родители говорили, мне надо школу закончить. Я целыми днями сидела и смотрела в учебники. И ничего не видела. А по ночам смотрела в окно. С подоконника. Вниз. С высоты девятого этажа.
Дмитрий не думал, что что-то в Дашином скорбном рассказе ужаснет его больше, чем сцена похорон ее сына. Оказалось, что есть такое. Мысль о том, что Даша собиралась покончить с собой, жгла душу каленым железом. Из глаз опять сами собой потекли слезы.
- Нельзя сказать, что я не боялась. Боялась. Высоты вообще боюсь до сих пор, - Даша невесело усмехнулась. – Просто жить я тоже больше не могла. И однажды, уже в августе, число не помню, я сидела на подоконнике. Ногами наружу. И собиралась сделать последнее движение. Мне было страшно.
Даша сглотнула, поднесла руку ко рту. И Дима увидел, как дрожат ее пальцы. Взял ее руки в свои. Пальцы были холодные. Как неживые.
- Я смотрела по сторонам. На дома, в которых лишь кое-где горел свет в квартирах. На затянутое тучами небо. Наверное, я прощалась. И вот тогда я услышала…- Голос ее пресекся. Даша прокашлялась.. - Я увидела… Под окнами, по двору проехала машина скорой помощи. С включенной мигалкой. И глядя на этот голубой мигающий свет, я вдруг поняла, что мне нужно делать, чтобы остаться живой. Я должна стать врачом. Акушером-гинекологом. И посвятить свою жизнь спасению маленьких жизней. И если я буду достаточно усердно трудиться и смогу многим помочь, мой сын простит меня.
Она опять заплакала. На этот раз тихо. Почти беззвучно.
Какой-то частью сознания, не парализованной скорбью и ужасом, Дмитрий понимал, что горя страшнее, того, что пережила Даша, представить трудно. Но сейчас на первый план вышли его собственные чувства. ЕМУ было плохо! ОН задыхался от боли и горя. Не понимал, как дышать и жить дальше, когда самый дорогой для него человек стоял на краю бездны отчаяния. Как, каким, черт подери, образом, ему исправить то зло, которое ей причинили?!
-Я никому об этом никогда не рассказывала, – прозвучал тихий Дашин голос. – Только тебе. И Саше. Так что ты в одной компании с мертвым мальчиком.
По этим ее словам Дима понял, что молчать больше нельзя. Обнял, притянул к себе напряженную, натянутую как струну, Дашу и сказал сипло, с трудом выталкивая из себя слова.
- Бедная ты моя…
И повторил еще раз: «Бедная ты… моя»
И вдруг, произнося в последний раз «Моя», он понял, ЧТО должен сделать, чтобы примириться с этим кошмаром. Это было так очевидно. И сразу же как будто невидимый узел распустился у него в груди. Он, наконец, смог вздохнуть. И заговорить-
-Даш, ты самый сильный и мужественный человек, которого я знаю. А знаю я немало смелых парней, поверь. Но никто из тех, кого я знаю, не смог бы так достойно пережить то, что выпало тебе. И сохранить при этом рассудок, не сломаться, стать таким великолепным человеком. – Димка говорил негромко, почти шепотом. Он нисколько не стеснялся ни прерывающегося голоса, ни катящихся слез. Он испытывал непреодолимую потребность рассказать этой великолепной женщине, как он ей восхищается. Постараться пока хотя бы словами исцелить то горе, которое она столько лет носила в себе. И он говорил, говорил, говорил. Произносил слова, которые при других обстоятельствах показались бы ему высокопарным слюнявым бредом, а сейчас невесть откуда взялись в душе и рвались наружу. Он говорил долго. А потом они еще какое-то время сидели молча, прижавшись друг к другу мокрыми от слез щеками.
- Знаешь, Иваныч, - Дашин голос звучал более хрипло, чем обычно. И смущенно. – У тебя сердце как у слона.
- Это почему?
- Огромное и доброе.
- Это у тебя, - в тон ей ответил Димка, - огромное и доброе сердце.
- Значит, - заключила Даша, - мы два слона.
Они еще какое-то время помолчали. Потом Дарья отстранилась и посмотрела Диме в глаза. Положила руку ему на плечо.
- Знаешь, Дим, мне в феврале 29 исполнится. И за всю мою жизнь у меня не было такого друга как ты. Ты замечательный, чистой души человек. Ты мой самый лучший друг. Спасибо тебе за то, что ты есть.
Даша прижалась лбом к его плечу.
Дима одной рукой придерживал ее за поясницу. Другой гладил волосы. В голове после треволнений сегодняшнего вечера все путалось, и он никак не мог сообразить: «Ты мой самый лучший друг» - это хорошо или не очень?
...