Птичка певчая:
05.10.14 17:31
» Глава 22
Глава 22
Я сейчас в самом спокойном месте в мире. Здесь мне надежно, уютно, хорошо. Я слышу ритмичные звуки и знаю – пока они есть, со мной все будет в порядке. То же самое, наверное, чувствуют дети в утробе матери. Тепло, безопасность и умиротворяющее биение сердца. Я лежу в объятиях моего любимого мужчины, его мерное дыхание ласкает мою щеку и плечо, а рука крепко обнимает за талию. Здесь мое место.
Вечером я приготовила ужин. Рыба в сливочном соусе удалась. Он пришел ровно в восемь. Принес бутылку вина, наверное, из своего бара. Я оделась в красивое строгое платье, желая сделать ему приятное. И если бы не Женя, это был бы идеальный вечер.
Мой ребенок ел молча, не поднимая глаз от тарелки. Изредка она посылала Сергею колючие взгляды. Я думаю, она что-то почувствовала своим маленьким сердечком. Я была так рада приходу Вронского, прямо светилась, видя его сидящим напротив, что не сразу заметила, что чем радостнее становлюсь я, тем печальнее моя дочь.
Я знаю, что когда смотрела на него, мои глаза сияли. Я видела отражение этого сияния в его глазах. А вот Женя, наверное, окончательно поняла, на кого я променяла ее отца. Потому что я точно так же ставила перед ним тарелки и подкладывала еду, как когда-то делала это для Влада. Она не могла понять, почему в нашей с ней жизни появился чужой мужчина. Хотя, по-моему, она вспомнила, что уже видела его однажды на пирсе с удочкой в руках.
На ночь она меня не поцеловала.
Но отрекаться от своего счастья я не намерена. Я так давно его ждала, что под конец разуверилась, что оно вообще существует. И я надеюсь, что моя дочь, как и многие другие дети, примет нового мужчину в жизни мамы и сможет быть счастливой. Надежда - все, что у меня есть.
Сергей остался со мной до утра. Мы любили друг друга так трепетно и нежно, что моя душа сладко замирала. Таким я его еще не знала. Он пришел не покорять меня. Он захотел получить то, что было ему или неведомо, или давно забыто. Нежность и беззаветную любовь.
С первыми лучами солнца я проснулась. Сквозь приоткрытое ночью окно до меня долетали звуки пробуждающегося города. Машины шумели по асфальту, слышалось шарканье метлы, звонкое пение птиц в маленьком сквере напротив. Я улыбнулась. Я счастлива.
Я не решилась его будить. Долго рассматривала строгие, красивые черты. Он даже во сне был решительным, неприступным. И хотя его лицо было расслабленным, никто бы не смог сказать, что у этого человека есть хотя бы одна слабость.
Он ушел до того, как проснулась Женя. Но я успела сделать ему кофе и сэндвичи. Мы, как два заговорщика, сидели за длинным столом на барных стульях и в абсолютной тишине пили обжигающий напиток. Я не могла оторваться, я пожирала его глазами, понимая, что ловлю свои самые счастливые мгновения, что не удается большинству людей. Я дарю ему всю себя. А он смотрел на меня так, будто это было взаимно. Это утро не было украденным. А потому оно было первым в нашей совместной жизни и таким ценным.
Женю удалось накормить завтраком, но я не узнавала своего ребенка. Ни блеска в глазах, ни живости в движениях. И тем не менее, она мне не перечила, когда мы собирались за справками.
В больнице удалось почти без задержек обойти все кабинеты. Я попросила сделать анализы в срочном порядке, чтобы уже завтра Женя пошла в садик. Она почти все время молчала. Я же боялась спросить, о чем она думает. Да мне и не пришлось. Она сама все рассказала.
- Теперь Сергей заменит мне папу?
- Нет. Твоего папу никто не сможет заменить.
- Но ведь ты же его поменяла на Сергея?
Ну, что тут скажешь? Все именно так и было.
- Нет, солнышко. Твой папа перестал быть мне мужем, но твоим папой он не перестанет быть никогда.
- Я не хочу жить вместе с Сергеем.
- Почему? Тебе плохо с ним?
- Я его не знаю. Он чужой. Вернее, я помню его у речки. Но тогда он мне нравился больше, чем сейчас.
- Разве он обидел тебя чем-то?
- Нет.
- Тогда почему он тебе не нравится?
- Он не папа.
- Да, он – не папа.
Я не знаю, как объяснить ребенку, что именно этому я и рада. Именно эта перемена мне была нужна, как воздух. Но где мне взять мудрости, чтобы подобрать слова, которыми можно донести до маленькой девочки абсолютный нонсенс в ее представлении. Никто не сможет быть для нее лучше ее любящего отца. У нее его линия скул, подбородок, его любовь, в конце концов. Разве Вронский сможет дать ей это? Для него она всегда будет чужой. Он никогда не станет всматриваться в ее личико и умиляться тому, как они похожи. И если он и взрастит в себе любовь, то это будет тяжелый труд, а не данность природы.
Мне казалось, что Женя что-то решила для себя. А на следующий день она пошла в детский сад.
Так началась наша новая жизнь.
Каждый свой шаг я делала очень осторожно, боясь оступиться в самом начале пути. Влад начал иногда звонить. Главной темой нашего разговора была дочь. Но увидеться с ней он не спешил. Попросил только на выходных забрать ее к матери. Что ж, его ждет много интересной информации. Но я уверена, что он не поймет, кто мой новый мужчина. Сергей больше не заводил разговора о том, что я и кому должна рассказать. Хотя меня немного потряхивало, что он возьмет инициативу в свои руки. Я знаю, будь я на его месте, ревновала бы до безумия. Но он терпел мою нерешительность.
Влад, я думаю, понял, что ему самому с дочкой не управиться. Он приходил с работы поздно, и роль хозяйки, которая должна тщательно спланировать день так, чтобы успеть и поработать, и скупиться, и приготовить еду, была ему не по силам. А значит, и ребенка ему самому не воспитать.
Я утешала себя этой мыслью, пока он не обмолвился мне, что переехал к матери, из чего следовало, что за Женей могут полноценно присматривать. Почему-то мне стало страшно. Я подумала, что будет если по каким-то причинам он захочет оставить ребенка себе? Затолкнув эту мысль глубоко в подсознание, я предпочитала не рассматривать такой вариант развития событий.
Моя мама так ни разу и не позвонила. Обо всем, что происходило в моей семье, я узнавала от отца. Он рассказал мне, что у мамы на нервной почве был гипертонический приступ. Ага, вот откуда у меня эти проблемы. Сказал, что ей уже гораздо лучше, давление больше не скачет, но она принимает таблетки. Также признался, что они сильно скучают по внучке. Я вынуждена была сказать, что на выходных Женя будет у Влада и свекрови. Из чего мой отец сделал вывод, что мы больше не живем вместе.
Несмотря на то, что наши совместные трапезы стали почти обыденным явлением, Женя все не могла привыкнуть к Сергею. Это больше напоминало пыточную. Моя дочь молчит, потупившись в тарелку, я нервничаю из-за того, что ей плохо, а Сергей хмуро наблюдает эту картину и Бог знает о чем думает.
Этот вечер не стал исключением. Я суечусь на кухне. До сих пор не могу избавиться от ощущения новизны, когда накрываю на стол для Сергея. Жду с волнением его одобрения, вспыхиваю от комплиментов. Женя смотрит телевизор.
Вронский никогда не приходит после работы сразу к нам. Он принимает у себя душ и переодевается. Иногда задерживается из-за нескольких звонков или за ноутбуком. Но ужинает всегда с нами.
Я достаю из духовки одно из любимых дочкиных блюд – картофельную запеканку с курицей и грибами. Очень просто и быстро, но сытно и вкусно. Она обычно всегда прыгает поблизости, когда запеканка остывает на столе, и очень часто в золотистой сырной корочке появляются дырочки. Сегодня, несмотря на райский запах, заливший кухню, невероятная сила воли или жгучая обида на меня удерживают ее на диване.
Сергей приходит с телефоном в руке. Он продолжает разговаривать, когда мимоходом целует меня в губы и идет в нашу спальню. Нашу, потому что не было еще ни единой ночи, которую мы провели бы раздельно.
- Женя, вымой руки и садись за стол.
- Я не хочу есть с ним за одним столом.
- Я не поняла?! Что за новости?! – у меня внутри все неприятно сжимается.
- Он поцеловал тебя!
- И что?
- Тебя мог целовать только папа!
- Солнышко, меня целуешь ты, бабушка и дедушка меня целуют, мои друзья тоже при встрече обнимают и целуют меня.
- Но Сергей поцеловал тебя в губы!
- Да. Я разрешаю ему это. Мне нравится.
- Нельзя ему разрешать!
Ревность, отчаяние, непонимание явно читались на ее насупленном личике. Я на какой-то миг опять почувствовала, что совершила ошибку, но тут же одернула себя. Как нам жить вместе, если не делать самых привычных вещей, которые делают влюбленные? Я хочу обнимать Сергея, когда сижу перед телевизором, хочу целовать его, встречая и провожая, хочу касаться его почти постоянно, просто так, чтобы дать ему понять, как ценю нашу хрупкую, только зарождающуюся близость.
- Женя, давай мы решим это сейчас. Сергей и я – мы очень нравимся друг другу. А когда люди испытывают подобное, они пытаются выразить свою привязанность и симпатию. Ты же хочешь обнять щенка или котенка? Хочешь его погладить и поцеловать? Вот и у нас так же.
- Почему он так нравится тебе?
- Потому что он благородный и красивый, потому что добрый и заставляет меня чувствовать себя счастливой.
- А папа так не делал?
- Когда-то делал. Но это прошло.
- Почему ты не скажешь ему, чтобы он и дальше так делал? Почему тебе обязательно нужен Сергей?
- Наверное, у него лучше получается. А мы с папой разучились радовать друг друга.
- Почему вы опять не научитесь?
- Этому невозможно научиться.
- Это не проходят в школе?
- Ах, если бы все было так просто! Нет, в школе этого не проходят.
- Мне не нравится Сергей. Он украл тебя у меня и у папы! Я его ненавижу!
Я хватаю ртом воздух, не зная, что мне нужно сейчас сказать, чтобы убедить ребенка, что ненависть – очень плохое чувство, что Сергей его недостоин, как краем глаза замечаю движение. Вронский стоит в проеме двери, прислонившись плечом к косяку, и смотрит на Женю. Мне сложно прочитать его взгляд. Возможно, он испытывает досаду? Или презрение, которое ощущают большие звери к насекомым? Его лицо холодное и жесткое. Он не может себя защитить, чтобы не выглядеть глупцом, спорящим с ребенком. А я не могу дать Жене такой ответ, который заставить ее по-другому взглянуть на Вронского.
Нет, Сережа, не нужно ненавидеть моего ребенка! Я этого не переживу!
Женя демонстративно отворачивается и уходит в свою комнату. Я стою, словно приклеенная, опустив руки вдоль тела.
Вронский, как ни в чем не бывало, подходит к столу и садиться на место во главе.
- Что ж, мысли твоей дочки предельно ясны. Я думал о том, каково будет жить вместе с чужим ребенком. Я предполагал, что такая ситуация будет наиболее возможной.
- Она – не чужой ребенок. Она – моя дочь, - говорю севшим голосом.
- Она никак не связана со мной и не хочет этой связи. Я не знаю, захочет ли когда-нибудь.
- Она напугана, ее жизнь круто изменилась. Дай ей время.
- Я не желаю ей зла, но в ее глазах я преступник. И каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, или я подхожу к тебе близко, ее взгляд тяжелеет, а кулачки сжимаются. Что это по-твоему?
- Я пытаюсь объяснить ей, что теперь ты будешь рядом со мной, а не ее отец.
Вронский накладывает себе порцию запеканки, я сажусь рядом, беру Женину тарелку и накладываю ей. Не оставлять же ее голодной. Самой же кусок в рот не лезет.
Вронский смотрит на меня критически, словно я совершаю ошибку. Если он думает, что я оставлю своего ребенка голодать из-за того, что сама натворила, то он сильно ошибается. Она не виновата. Во всем виновата только я.
Когда захожу в детскую, Женя поднимает голову, опущенную на сложенные руки, и ее заплаканное личико кривится от еще одного приступа рыданий.
Я ставлю тарелку рядом с ней и провожу по ее волосам дрожащей рукой.
- Заинька, не нужно плакать. Сергей – очень хороший, не ссорься с ним, мне тяжело это видеть.
- Я хочу назад, к папе. Он отнимет тебя у меня.
- С чего ты это взяла? Никто и никогда не сможет этого сделать!
- Он сам говорил тебе, что ты только его. И ты согласилась.
- Когда это было? - напрягаю память, но ничего не могу вспомнить.
- Это было ночью. Вы были на кухне, ты вздыхала, а потом он сказал это.
Прошлой ночью, после ужина, помогая убрать мне со стола, он начал меня целовать. Я домывала посуду, когда он подошел сзади и обнял.
Я думала, что Женя уже спит – когда я выходила из ее комнаты, она дышала глубоко и размеренно, как человек, провалившийся в сон. А она, оказывается, все слышала! Краска начинает заливать лицо и шею. Мы ушли в спальню, но прелюдия началась именно у раковины.
Вронский заявлял на меня свои права, как мужчина на женщину, это не было попыткой узурпировать меня, отобрать у других. Но как мне это втолковать ревнивому, напуганному ребенку?
- Поешь, солнышко. Сергей не хотел отнять тебя у меня. Он радовался, что я рядом с ним.
- Не верю. Он хочет, чтобы меня не было, когда вы вместе.
- Нет, все не так.
- Я это знаю!
- Ты ошибаешься.
Пока моя дочь опустошает тарелку, я думаю, а ведь она действительно мешает ему. Он – мужчина, который не привык к такого рода препятствиям. Его женщины всегда были молодыми, красивыми и одинокими, без «багажа». И мне страшно, что будет, если этот «багаж» ему вдруг станет не по силам нести. Или он просто бросит его и пойдет дальше.
Я выношу пустую тарелку, предварительно пожелав Жене спокойной ночи.
Сергей стоит, опираясь на столешницу, сложив руки на груди. Его приборов нет на столе, как нет и в раковине. Моя тарелка одиноко стоит рядом с остывшей запеканкой.
- Ты уже поел?
- Как видишь.
- А мне что-то не хочется.
- Что так?
Я молча качаю головой. Как сказать ему, что я напугана, как выразить мое стремление сохранить доверие и любовь дочки и его расположение?
- Значит, не хочешь говорить. Что же, я тоже не настроен на разговоры.
- А на что ты настроен? – я медленно подхожу к нему, всматриваясь в замкнутое, отрешенное лицо.
- Не уверен, что смогу четко сформулировать то, что сейчас у меня на уме.
- Я надеюсь, что ты сможешь показать мне это без слов.
Когда он целует меня, я не могу полностью раствориться в нем, я прислушиваюсь к спальне дочки, боясь повторить ошибку. И в конце концов, мне кажется, что я различаю скрип ее кровати.
- Давай немного попозже.
- Ты не хочешь? – он разгорелся, как костер при сильном ветре.
- Хочу, но не сейчас.
Он отстраняется, и мне становится холодно.
- Я знал, что этот момент настанет.
- Какой момент?
- Когда твоя дочка встанет между нами.
- Не говори ерунду.
- Я думал об этом еще на Крите.
- Она просто не уснула, а я не хочу, чтобы она слышала нас.
- Тогда пошли в спальню.
Я колеблюсь. Боюсь, что она и в этом случае что-то услышит. А я никогда не хотела, чтобы Женя в пять лет ломала голову, почему ее мама кричит, находясь рядом с чужим мужчиной. С ее отцом я практически никогда не издавала ни звука. Сергей же… В общем, Сергей – это совершенно другое дело.
Сейчас я в каких-то растрепанных чувствах, не могу настроиться на нужный лад.
- Ты не хочешь, - уголки его губ поползли вниз.
- Нет, я хочу, просто она еще не уснула и может услышать, даже если мы будем делать это в спальне.
- Пошли ко мне.
- А если она выйдет?
- Оставим радио-няню на твоем телефоне здесь, включенной. Как только будет хоть малейший звук – на мой номер пойдет дозвон.
- Нет. Не хочу так. Давай подождем…
Вронский нервничает. Я знаю это абсолютно точно, как и то, что я женщина с сильно развитым материнским инстинктом.
- Ира, мне кажется, что ты не становишься ближе.
- Неужели? И когда ты это понял? Когда я вчера стонала так, что наши соседи скоро станут бросать на меня укоризненные взгляды в лифте?
- Я не это имею в виду.
- А что? Я сейчас прошу тебя отложить телесную близость, ты начинаешь выходить из себя и пытаешься мне доказать, что думаешь исключительно о духовной стороне наших отношений?
- Я думаю, что у тебя начинается истерика.
- А я думаю, что ты не понимаешь мои обязанности, как матери. Я хочу успокоить свою дочь.
- Как раз это я очень хорошо понимаю. Только успокаивая ее, ты все больше думаешь о том, правильно ли поступила, уйдя от ее отца.
Я хочу ответить, но слова застревают в горле. А ведь я думаю… Из-за того, что ей плохо…
- Что, нечего возразить? Со мной настолько х*рово?
- Не говори так со мной.
- Мы не в пансионате благородных девиц, а ты не невинная овечка, чтобы краснеть от таких слов. И не начинай строить из себя учительницу.
- Я пожертвовала ее спокойствием и счастьем, я до сих пор рискую этим!
- Значит, я абсолютно ничем не рискую, когда принял тебя с ребенком, не зная, чего ждать от этих отношений, когда послал к черту истеричную дочку босса, нарываясь на неприятности?
- Ты не страдаешь так, как она!
- Но боюсь так же!
Мы стоим друг напротив друга и смотрим, как враги. Он сжимает кулаки и делает шаг от столешницы, на которую опирался. И хотя фактически он стал ближе ко мне, я чувствую, как мы отдаляемся друг от друга со скоростью поездов, мчащихся в противоположных направлениях.
- Уже поздно.
- Ты уходишь?
- Думаю, сейчас это лучший выход. Мне надо выспаться.
- Тогда … спокойной ночи.
Он отворачивается и уходит, неслышно притворив за собой дверь.
Какое-то время я стою неподвижно, глядя ему вслед, а камень давит на грудь все сильнее и сильнее. Он ушел. Он не захотел меня понять, а я, наверное, не смогла примерить на себя его рубашку.
В квартире так тихо, что я слышу ненавязчивое жужжание стиральной машинки в ванной.
Сажусь на диван лицом к входной двери и понимаю, что до крови искусала губы.
Пусто в гостиной, в моей спальне, в моей душе.
Я всегда была женщиной, которой нужен мужчина для того, чтобы смело идти по жизни, знать, что рядом есть тот, кто подстрахует и поймает, если я споткнусь. Это было моей проблемой. Я никогда не могла позаботиться о себе сама. Я боялась, что не справлюсь.
Сейчас я падала и разбивалась на кусочки, потому что всегда наивно полагала, что меня поймают. В этот раз мне нужны были только одни конкретные руки, крепкие, загорелые руки мужчины, тихо вышедшего за дверь пять минут назад.
Я не слышу ни единого шороха, когда беззвучно плачу, уронив голову в ладони. Абсолютная тишина, гулкое пустое пространство, страшное одиночество.
Я вздрагиваю, когда он вдруг прикасается к мокрой щее. Сквозь мутную пелену слез не могу рассмотреть его лицо, но сердце мое уже увидело все, что нужно.
- Не плачь.
- Не буду.
- Я не смогу уйти никогда. Слышишь? Не смогу. Разве что ты сама уйдешь.
- Я не уйду. Я люблю тебя.
Он обнимает меня, притягивая к своему телу, я тычусь в него, как слепой котенок, неумело целую распухшими от плача губами в шею, в ключицу, в плечо. Он сам находит мои губы.
- Соленые, - шепчет он.
Зарываюсь в его волосах пальцами, нервно тяну за них, приближая его голову к себе. Хочу его ближе, хочу его под своей кожей, у себя внутри.
Неправильно так сильно желать мужчину, чувствовать его уход настолько остро, будто лишаешься конечности. Это делает меня зависимой. Хотя кому я лгу – я сама добивалась этого.
Он нетерпелив, меня сотрясает дрожь. Сквозь нас пропустили тысячи вольт, каждая клетка наэлектризовалась, потрескивает и искрит от страсти. Он несет меня в спальню, где мы окончательно теряем голову и приличия. В нашей спальне нет табу, любовь не терпит запретов, она не знает слова нет.
Меня никто не называл бесстыжей, ни одного раза за всю мою жизнь. Но сейчас, когда его пальцы и язык ритмично движутся во мне, когда я кусаю руку, чтобы заглушить стоны, когда раскидываю ноги широко в стороны, я - бесстыдница.
У него исполосована спина. Я ловлю себя на этом занятии, но вместо того, чтобы остановиться, смеюсь и продолжаю вонзаться в него ногтями. Мой! Пусть эти царапины напоминают ему об этом каждый раз, когда он увидит их в зеркале.
Он берет меня жестко и резко, держа за бедра, заставляя прогибать спину, когда одной рукой хватает за шею и тянет на себя. Я падаю грудью на кровать, задыхаясь от приближающейся разрядки, и смотрю на него через плечо.
Он – Бог. Воплощение моих темных желаний, моих глубинных фантазий.
Я чувствую, как он взрывается во мне, и я следую за ним сразу же, царапая простыни, ломая ногти о спинку кровати.
Люблю его! Люблю! Не могу без него. Никогда не смогу.
Первый тревожный звоночек я пропустила. У Жени в садике пропал аппетит. Она неохотно ела, и в конце концов, через несколько дней воспитатель предположила, что она заболела.
Я побывала с Женей у педиатра, гастроэнтеролога, иммунолога, инфекциониста. Но ничего так и не нашли. В итоге, пробыв неделю на больничном, я заметила, что она стала немного лучше есть, мы активно гуляли, она повеселела и порозовела. Успокоенная, я вышла на работу, а она опять стала посещать садик.
Но дома дочка оставалась очень молчаливой и замкнутой. Когда у нас был Сергей, из нее невозможно было вытянуть ни слова. Я спросила у Сергея, не ссорились ли они с Женей, но он ответил, что Женя избегает его. Он пытался наладить с ней контакт, принес ей шоколадные конфеты и куклу, у которой сгибаются ручки и ножки, но она не взяла подарки, прошла мимо, будто и не увидела их.
И тогда я серьезно забеспокоилась. Моя девочка увядает, как цветок без дождя. Она могла капризничать и не есть, но никогда не отказывалась от игрушек и развлечений.
Мы начали проводить больше времени вместе, если такое вообще возможно. Каждый день после работы я тащу ее в детское кафе , игровую комнату, на занятия по лепке и рисованию, которое проводится вместе с родителями. Я буквально разрываюсь между ней и Сергеем.
Он больше не говорит на тему, что нам делать с враждебным отношением к нему моей дочери. Он вообще старается не говорить о ней, хотя меня упорно грызет совесть, ведь я трачу на нее его деньги. И он никогда, даже ни единым намеком, не выразил свое неудовольствие. Наоборот, стал давать мне больше на карманные расходы.
А я так хочу, чтобы мы были втроем, чтобы напряжение между двумя дорогими мне людьми исчезло, как утренний туман под порывами ветра.
Дважды я замечала, как он пытается завязать с ней разговор. Сергей предложил посмотреть вместе мультфильм, а потом пытался соблазнить ее походом в центр развлечений. Оба раза он промолчала в ответ, отвернув от него голову.
Влад брал ее на выходные, да и то не всегда. Моя свекровь – своеобразная, болезненная и мнительная женщина. Часто она находит у себя симптомы каких-то болезней и долго не может встать с кровати. Пока эти симптомы не окажутся свидетельством отравления, простуды или несварения желудка. Короче, ипохондрик еще тот.
Но Светлана Анатольевна искренне любит Женю. И как ни странно, с нею забывает обо всех своих недомоганиях. Я думаю, дело в том, что ей одиноко.
Я решила позвонить Владу и попросить его забрать Женю в эту субботу. Не могу и предположить, что она ему расскажет, но для нее будет лучше чаще видеться с отцом, знать, что он никуда не делся, и она для него по-прежнему много значит.
Задуманное сделано, мы едем в такси к моему почти бывшему мужу.
- А ты останешься с нами?
- Нет, солнышко. Ты побудешь вместе с папой и с бабушкой, а я должна убрать квартиру, постирать наши вещи.
- А папа разве не захочет, чтобы ты побыла с нами?
- Не думаю. Но я тебя скоро заберу, если ты захочешь.
- Не знаю. Наверное, я останусь с ним до понедельника.
Встреча с Владом – нелегкое испытание. До сих пор я ловлю в его взгляде надежду и тоску, хотя уже прошло достаточно времени, чтобы понять – наш разрыв неизбежен. Мы почти месяц не живем вместе.
- Привет.
- Привет.
- Как ты, малышка?
- Папочка, я соскучилась!
- Я тоже. Иди к бабушке, она ждет тебя в зале.
Женя разворачивается и убегает от меня, даже не обернувшись. Влад рассматривает меня, словно ищет метки другого мужчины, другой жизни.
- Хорошо выглядишь. Только немного похудела.
- Спасибо.
- Не хочешь остаться?
- Не думаю, что это хорошая идея. Твоя мама точно не обрадуется. А я не хочу портить Жене выходные.
- Какие планы?
- Поеду домой, займусь уборкой, стиркой, всем, что обычно делаю в свободное время.
Он мнется, но все же задает вопрос.
- Ты уже с кем-то встречаешься?
- Да. – Я смотрю ему прямо в глаза. Мне нечего смущаться. Я не стану стесняться Вронского.
- С тем самым…
- Да.
- Значит, ушла к нему.
- Нет. Когда я уходила, то уходила не к нему, а от тебя. Но давай не будет об этом.
- Как скажешь.
- Как работа?
- Все хорошо. А у тебя?
- Устаю, но не жалуюсь. Хотела тебя спросить… Когда мы подадим на развод?
- Так не терпится? – Влад нехорошо хмыкает.
- Что не терпится? Официально подтвердить тот факт, что мы уже не вместе? Да.
- Зачем оно тебе нужно? Уж не замуж ли собралась?
- Не твое дело, - не терплю сарказма.
- Что ж, значит, на это рассчитываешь.
- Я не хочу обсуждать мою личную жизнь. Лучше давай назначим дату и подадим чертово прошение!
- Да хоть завтра!
- Завтра не могу. Но позвоню тебе на неделе, когда дадут отгул. Кстати, Женя болела.
- Что-то серьезное?
- Я не знаю, что с ней. Просто прошу – пока она у тебя, проводи с ней больше времени.
- Я и так всегда…
- Влад. Я сказала, не с ней в одном помещении, а именно с ней. Я знаю, как это было всегда. Ты за компьютером или у телевизора, а она просто рядом вертится. Она скучает.
- Хорошо.
- Ну, тогда я поехала…
Разворачиваюсь к двери и уже берусь за ручку, когда его пальцы накрывают мои.
- Тебе хорошо с ним? Лучше, чем со мной?
Я не оборачиваюсь. Просто тяжело вздыхаю.
- Мне и с тобой было когда-то очень хорошо. Но уже очень давно это ощущение прошло.
- А с ним, думаешь, не пройдет?
- Не знаю. Пройдет – значит так тому и быть. Но сейчас я счастлива.
Сергей вытащил меня на природу. Мы взяли подстилку, закуски и по пути купили сок.
В парке с трудом отыскали более-менее уединенный уголок. И перекусив бутербродами, устроились отдыхать, лениво разглядывая небо, просвечивающееся сквозь густую листву.
Я лежу у него на коленях, он держит мою руку, перебирая пальцы.
- Тебе не следует убирать в квартире. Я скажу той женщине, что убирается у меня, заглядывать и к тебе дважды в неделю. Ты портишь свои красивые руки.
- Не нужно. Я привыкла делать это сама. Мне будет как-то неудобно, что у меня убирает посторонний человек.
- Это горничная.
- Но я же не в отеле.
- Это не твоя квартира.
- Да. Но пока я бездомная, то это место больше всех подходит под определение моего дома.
- А где бы ты хотела жить?
- В своем доме. Он будет светлым и большим. С огромным количеством окон. Я бы даже хотела полностью прозрачную стену. И обязательно с зеленой лужайкой, бесчисленным количеством клумб, где я бы высадила свои любимые цветы, и задним двориком. Там будут расти фруктовые деревья, будет деревянная беседка и место для мангала.
- Такой дом рассчитан на большую семью.
- А я когда-то и хотела большую семью. Не одного ребенка , а двух или трех и даже собаку.
- Почему же вы не купили дом и не воплотили твою мечту?
- Это только у вас, у богатых, все так просто.
- Дело было лишь в деньгах?
- Нет. Когда Влад хотел взять кредит и исполнить мою мечту, я дала задний ход.
- Почему?
- Потому что боялась, что это уже на тот момент была безнадежная затея. Большой дом не спас бы наш брак.
- А дети?
- Они с Женей не так давно планировали организовать и это.
- Но ты отказалась участвовать?
- Да.
- Ты больше не хочешь детей?
- Не от него.
- А от кого?
Я поворачиваюсь к нему, с удивлением отмечая игривые нотки в голосе. Он тепло окидывает мою фигуру взглядом.
- От меня бы хотела?
- Ты серьезно?
- Однажды я уже решил, что ты беременна.
- Ты ошибся тогда.
- Но когда я представил себе, что это может оказаться правдой, то захотел забрать тебя к себе, спрятать в своей квартире и смотреть, как ты меняешься, как тебя тошнит по утрам, как ты капризничаешь и заставляешь меня искать тебе шоколадное мороженное в три часа ночи.
- У тебя очень извращенное понятие о счастье. Ты уверен, что не страдаешь мазохизмом?
- Нет, - Вронский широко улыбается.
- Хм. Зато у меня большие сомнения.
- Так что же?
- Я что-то не пойму. Ты хочешь сделать мне ребенка?
- Я был бы не против.
У меня сжимается желудок. Смотрю на него во все глаза. В горле вдруг пересохло, и слова даются мне с трудом.
- Что, прямо сейчас? - выдавливаю я.
Он смеется. Мой темноволосый Бог смеется, как мальчишка, беззаботно и легко.
- Нет, не прямо сейчас. Когда мы сможем переехать в наш дом.
- Ты уже и дом нашел?
- Нет. Но я могу начать поиски. Только я не хочу жить в нем с чужой женой.
- Я встречаюсь с Владом на неделе и мы подаем заявление на развод.
- Хорошо, - Сергей становится серьезным. Я понимаю, что эта тема его давно волновала.
- Тебя не пугает, что вы с Женей не очень ладите?
- Я подумал, если у нее появится маленькая сестричка или братик, ей будет проще и легче.
- Наверное. Но я не уверена.
- В какой-то момент мне показалось, что она сможет тебя отобрать у меня.
- Глупости. Вы оба ведете себя, как дети, хотя ребенок только она.
- Ты так сильно любишь ее.
- Но и тебя люблю.
- И я люблю тебя, - он говорит это, уткнувшись мне в волосы. Потом поднимает голову и повторяет уже, глядя мне в лицо. – Люблю и верю, что ты сможешь сделать меня счастливым. А я – тебя.
...