Лекочка:
22.02.12 16:22
» 11 глава
Холодные туманы спрятались до поры, уползли, поскуливая, укрылись в гнилых душных болотах. Совсем облетели мои тонкие березки – подружки закадычные, теперь голые ветви нежно шептались над серой замшелой стеной, ждали пушистого снега. Воздух стал вдруг невыразимо прозрачен и свеж. Кисти рябины горели в каплях, пролившегося этой ночью дождя, словно драгоценные самоцветы.
От чего же я раньше их не видала? Может, тьма безбрежная застилала глаза?
Добромир сидел на толстом бревне. Злой ветер, налетевший в день страшной битвы, повалил толстенную сосну недалеко от избушки, могучий корень то не вывернул, но согнул и сломал прямой ствол в потеках янтарной смолы. Большак облюбовал это место и теперь, в такие вот дни попогоже, часто сидел здесь, щурился на расщедрившееся осеннее солнышко. Мы были с ним неразлучны с той памятной ночи, когда я испросила Правды у древнего капища. Старейшине еще несколько раз бывало то лучше, то много хуже, но темный страх ушел, рассеялся без следа, и я крепко теперь верила в свое слово.
Желтень был на самом изломе, когда Добромир в первый раз сам спустил с лавки ослабевшие ноги, оперся на мое вовремя подставленное плечо. Он знал во мне твердую опору себе, хоть об этом и не было разговоров. Милогнева и Брезь толкались в ветхой избушке то порознь, то вместе и, надо признаться, больше мешали. Но я не испытывала досады. Остывший мир оживал потихоньку, учил меня не чураться, не прятаться. Эти люди принимали меня своей всю без остатка, не видели той обособленности, которая всегда сопровождала меня или не хотели приметить.
Что-то новое пробивалось, прорастало сквозь серый пепел…
Сегодня Добромир дошел до сосны почти не хромая и веселее глядел.
- Ты решила здесь задержаться? – спросил он задумчиво. – А сначала ведь сильно спешила…
- Решила. Здесь теперь мое место, - я рассеянно пожала плечами, плотнее запахивая меховой плащ.
Старейшина улыбнулся словно бы виновато.
- Ты ходила за мной, от смерти оберегла, а я имени все не решился спросить.
- А его и не было – имени.., - сказала я просто. – Только здесь я стала Нежданой, и это назвище мне дорого далось, ни на какое другое его не променяю.
Я устала сегодня больше обычного и села рядом с большаком, вытянула под плащом гудящие ноги, обутые в новые меховые сапожки. Отбегала свое босиком.
- Неждана.., - он сказал это тихо, словно пробуя имя на вкус. Будто примерял ко мне новое платье. – Я не слеп и вижу, ты не гостья здесь больше, ты хозяйкой стала в этом лесу.
- Так решил Князь и мне ли с ним спорить?
Добромир замолчал и надолго. Я глянула на него мельком и приметила, как он еще все - таки бледен, как остры черты осунувшегося лица.
- Что тебя гложет? Ты сам не свой и дело тут не в болезни.
- Не в болезни… Великая честь селению в такой сильной волхве…
Я молчала, не торопила его. Я чувствовала свою нечаянную, но огромную власть над этим взрослым мужем, и она теплом разливалась по натянутым жилам. Ох, и тяжко давались ему слова… Думалось, что он много смелее был на самом важном совете или с тугим луком в темном мрачном лесу.
- Великая честь тому, в чей дом ты хозяйкой войдешь…
Мне понятно было, куда он клонит, и глупое сердце хвостом заячьим металось в груди.
Вот сейчас, вот сейчас…
Пальцы Добромира побелели, впиваясь в древесное тело, но он вовсе не чуял того.
- Стань хозяйкой в моем доме, Неждана. Никогда тебя не обижу. Люба ты мне с первого дня, да и сама ведь уже поняла.
Сгорела в ярком жадном пламени его добрая Огневица. И видят Светлые Боги, он горевал, да вот только мужчины горюют иначе… И, может, не совсем затянулись старые раны – больно были глубоки, но я, сама не помышляя о том, просочилась под ту тонкую корочку.
Горе мне вечное – лезть, куда не просили!
- Я бы везде пошла за тобой, Добромир, только мало чести большаку от такого родства. Сам видишь, не праздна я и не стоит за мной крепкий род. Не такая тебе прибава нужна.
Он услышал то, что желал, и вспыхнуло солнце в зеленых глазах. Широкая теплая ладонь накрыла мою, заставила встрепенуться.
- Будет дочка – ни в чем не узнает отказа, будет малец – всему научу, что сам знаю.
Он не спрашивал, кто отец – оставлял мне мою тайну. Понимал, мудрый, что не зря я бежала без оглядки из дома. Он уже видел этого ребенка своим. Большая должна быть душа… А какая еще может быть у старейшины, который за многих в ответе?!
Он возьмет меня под крыло своего древнего рода, и никто ему не указ.
Я смело глянула на него из-под ресниц и улыбнулась. И сама ужаснулась себе, и вспыхнули щеки – где только выучилась лукавству?! Когда и успела?!
***
Кринцы встретили нас привычным своим шумом и густым запахом свежего хлеба, солнечного сена, собранного в большие стога. Люди глядели удивленно и радостно. Мужики, возвращавшиеся, кто с работ, кто с удачной охоты, сдергивали шапки, и улыбались, приветствовали большака. Бабы гомонили и шептались, мол, вернулся заступник родненький, не съела его злая ведьма в дремучем лесу.
Добромир крепко держал мою зябнувшую руку в своей, словно боялся, что я поверну назад. Легкий дымок курился над трубой дома с грозной волчьей головой на коньке. Я поднялась на знакомое широкое крыльцо, коснулась пальцами знатной кружевной резьбы на перильцах. Двор вдруг затих, словно бы прислушиваясь, боясь самое важное пропустить. Облака быстро бежали в лазоревой вышине, и словно кто-то большой улыбался нам, хитро прячась за ними – не силься, не разглядишь… Милогнева же встречала нас на пороге, удивленно взмахнула руками. Потом мне думалось, она изобразила удивление уж очень старательно. Добромир не дал ей слова сказать. Поклонился. Я тоже, хоть и получилось это с трудом.
- Матушка, благослови.
Старуха заплакала, улыбаясь сквозь слезы, и обняла нас обоих. Очень шустро засеменила в дом и вернулась с большим караваем, завернутым в белый рушник.
- Набродились, глупые, по лесам! Идите реке кланяйтесь! Пусть запомнит, – сказала она, утирая глаза кончиком простого платка.
Речка Быстрейка, бравшая свое начало в чистых прозрачных лесных ключах, и питавшаяся многими ручейками, несла свои неглубокие воды не далеко за деревней. Она катилась по каменистому дну быстрыми потоками, холодными даже в самые жаркие дни. Берег, поросший ивняком и развесистыми кустами, не был здесь крут.
Мы шли тихо. Добромир словно давал время мне передумать.
Мы спустились по пологому склону. Сухая трава шуршала под ногами. Солнце клонилось к закату, нежно гляделось в быструю прозрачную воду, прощалось до следующего утра. Добромир остановился у самой воды, отпустил мою руку. Развернул рушник бережно и опустил каравай в мелкую рябь Быстрейки. Хлебушек несколько раз повернулся, показал солнышку зажаристый бок, да и нырнул в глубину. Добрая речка не отказалась, приняла угощение.
- Ворожи, Неждана, - сказал старейшина, и голос его был от волнения хриплым.
Я поклонилась, кончик косы окунулся в холодную прозрачную волну. Встав на колени, набрала полные пригоршни студеной воды и прошептала заветные слова ей тихонько, как на ушко любимой сестрице - проказнице, только последние выкрикнула громко и голос звенел: « Матушка Быстрейка, к морю синему торопишься, добежишь - не воротишься. Чтоб и тебе с ним было тепло, как мне с лЮбым моим! Чтоб и тебе с ним было светло, как мне с лЮбым моим!»
Волна зашумела, накатила на берег и отступила вновь, довольно урча. Добромир помог мне подняться, и мы повернули к дому. Вот и все, речка увидела нас, солнце запомнило. И пускай не будет богатых столов и шумного гульбища, но один из обетов мы соблюли. Ночью Добромир, перетянет мою волшебную косу лентой у самого корешка, да и срежет ее одним махом сильной руки, хоть и некому нести ее горемычную на откуп. С него то никто вено не спросит…
И я встану завтра мужней женой, буду знать старейшину Кринцов своим без остатка, и вовсе буду, как есть человек.
Так мне виделось, и сердце сладко и тревожно замирало в груди.
Когда ночью мы сидели в отдельной клети, на ложе собранном из теплых душистых снопов, я встала на колени перед Добромиром и разула его, как подобает доброй невесте. Стараясь не смотреть в зеленые глаза, протянула ему острый нож. Добромир взялся за косу у самого корешка и затылок захолодел. Крупный озноб бил меня и слезы стояли в глазах. Видят Светлые Боги, многое во мне изменилось, я хотела быть ему женой, но страх стоит рядом с каждой невестой, даже с такой, как я - неправильной. Старейшина медлил, а потом и вовсе выпустил нож. Жадный, изведавший крови, клинок упал, тихо звякнул костяной рукояткой. Добромир опустился на колени рядом со мной, взялся за кончик косы и начал ее расплетать, покатились, посыпались жемчужинки и яркие веселые бусины, вплетенные Милогневой. Я подняла глаза, и в сумраке, прорезанном лунным светом, льющимся сквозь маленькую отдушину, увидела - он улыбался. Когда неумелые руки справились с непослушными волосами, старейшина запустил пальцы в шелкОвую гущину.
- У всех жены, как жены, а у меня ведьма лесная! Отрежу косу, еще волки то не признают…
Я хотела было что-то отмолвить, но нежность душила меня. Он признал мое право быть отличной от всех, и это была большая цена. Я лишь всхлипнула жалко, а он прижался своими губами к моим холодным губам, обогрел своим горячим дыханием.
К утру, вся деревня знала, что старейшина в жены взял пришлую ворожею. И они могли думать все что угодно, только почти все в нашем доме перебывали по очереди. Из каких только сундуков и доставали подарки богатые?! Мне потом сказывали - собирались мудрые старцы Кринцов на беседу и порешили, что я к добру здесь появилась. Худа от меня никто не видал, а то, что жила долго в лесу на особицу, то не грех, а только мои причуды.
И своя ворожея точно ни кому не во вред!
...