Анн и Серж Голон и их несравненная Анжелика

На Вапассу спустился вечер, еще один вечер, пронизанный умиротворением цветущей природы. Жоффрей де Пейрак обнял Анжелику за талию и, прижав к себе, повел в сторон) леса. Они прошли лагерь индейцев, потом поднялись на левый берег озера к сосновому бору. Они шагали быстрым, бодрым, согласованным шагом.
Как только они миновали водораздел, их окутала тишина, и только дыхание ветра шелестом листвы нарушало её. Почва под ногами была каменистая, покрытая мхом, и они шли легко, не думая о тропинке, – она была им хорошо знакома. А тропинка вела к утесу, нависающему над равниной, с которого открывался вид на далёкие горы. Цвет их снова изменился лес надел свой летний наряд цвета темного изумруда. Легкий туман, словно стальная пыль, заволакивал долину дымкой. И повсюду в лучах заходящего солнца отражался живой блеск многочисленных озер. Они остановились.
В этот вечер они в последний раз пришли к этим местам. Завтра их караван тронется в путь. Они дойдут до Кеннебека и по нему, на небольших судах и лодках, достигнут океана.
Но прежде чем отправиться в путь, было прекрасно, для Жоффрея де Пейрака и Анжелики, смотреть вот так в наступившем вечере, на страну, которая была дана им.
–Я была счастлива здесь, — сказала Анжелика.
И она в душе наслаждалась этим сладостным словом: счастье. Потому что опасности и испытания, пережитые вместе – это тоже счастье.
Какая-то таинственная закваска может вдруг примешаться к грубому тесту жизни, и тогда оно здесь, и не покинет нас больше, оно - неуловимое - счастье.
Анжелика осторожно полной грудью вдыхала благоухающий воздух.
«Моя маленькая любовь. Подружка моя, — думал Жоффрей де Пейрак, не сводя глаз с Анжелики. Ты разделила со мной мою трудную жизнь здесь. И я ни разу не видел тебя слабой... Никакой мелочности с твоей стороны.... За что бы мы ни брались, все самое тяжкое ты взваливала на свои плечи...»
Они были счастливы – они одержали победу над зимой, разрушили барьеры, стоявшие между ними.
– Мне надо выиграть один год. – когда-то сказал де Пейрак.
И сегодня, уже можно было сказать, что злобность их врагов не имеет прежней силы. Остался только один. Их мысли следовали этому направлению, и их взгляд задержался на далёком лесе, который показался вдруг сумрачным морем.
— Я боюсь этого священника. – сказала Анжелика тихим голосом, — не могу заставить себя не думать о его даре ясновидения, не верить в вездесущность его разума. В глубине своего леса он видит всё, догадывается обо всём... Он знает, что мы противоположны ему, противоположны всему тому, что есть он сам.
– Да, я стремлюсь к золоту и богатству, а он – к кресту и жертве. Я на стороне безбожников, еретиков и мятежников, а он на стороне праведников и покорных. Наконец случилось худшее: я вас обожаю, я боготворю вас, Женщина.
«Прекрасная женщина рядом со мной, моя жизнь, моя радость, моя плоть... И это – самое худшее для него ... Я люблю вас, Женщина, вас – вечную искусительницу, мать всех бед. Я на стороне творения, а он на стороне Создателя. Сейчас я ясно вижу – не возможно больше примирения между нами. Останется либо он, либо мы. Он поднялся, чтобы защитить крещение индейцев. Он сражался насмерть. И это я понимаю... Ведь он защищает то, что является символом его жизни. Он сражался насмерть, не допуская никаких уступок. Ну что же! Будь, что будет, я тоже буду бороться ради безбожников, ради еретиков и ради Золота, и ради творения ... и ради Женщины, которая дана мне в спутницы».
И когда он произносил эти слова, внезапная мысль пронеслась в его голове, поразила его, словно молния, заставив испытать физическую боль.
«А что если это именно то, – подумал он. – именно тот кинжал, которым он попытается поразить меня; отнять у меня женщину, которая дана мне в спутницы».
Превывистый и глухой голос Пон-Бриана слышался ему:
– Он вас разлучит, вы увидите! Вы увидите!.. Он ненавидит любовь...
В этот момент Жоффрей де Пейрак, мужчина, считающийся только с холодными суждениями разума, устрашился невидимой и скрытой магии, которая могла бы оторвать от него сердце Анжелики. Ибо, по мере того, как это сердце перестало бы его любить, его сила и его жизнь вытекали бы из его тела как кровь. Он не смог бы выжить.
«Это странно, – подумал он,– Когда я пришел сюда осенью, я не испытывал страха. Я знал, что дни, прожитые вместе, или в один печальный день разоблачат ее передо мной, или наоборот, мы сблизимся, но я не боялся никаких испытаний. Сейчас уже все по-другому...»
Сегодня он познавал страх. Он посмотрел на неё, пытаясь представить себе, что испытал бы он, если, однажды, этот ясный и нежный взгляд обратиться, сияя любовью, к какому-либо другому мужчине, кроме него...Он снова почувствовал такую сильную боль, что Анжелика заметила его дрожь и посмотрела на него с удивлением.
В этот момент послышался протяжный мелодичный негромкий зов, долетев к ним от темной скалы, которая возвышалась над ними. Это был призыв, постепенно переходивший в слабое тремоло, повторяясь, чтобы задержаться на мгновения на одной ноте, которая, казалось, будет звучать бесконечно в муках или восторге.
– Послушайте. – сказала Анжелика. – хор волчат!..
Она представляла их такими, какими описывал Кантор: шесть волчат сидят вокруг большего волка, их круглые мордочки, которые они вытягивают состаранием, подражая отцу. И он сам, обративший свою страшную острую морду к луне.
— Как будто лес поёт, — прошептала Анжелика. – Не знаю, права ли я, но думаю, что я похожа на Кантора. Я тоже люблю волков.
Он неотрывно смотрел на неё, чувствительный к каждому нюансу её голоса, к каждому слову, что она произносила.
«Да, странно, – мечтательно продолжал думать он, – когда-то я любил её безумно, и, однако, много лет смог прожить вдалеке от неё, наслаждаться жизнью, и даже находить наслаждения с другими женщинами... Но теперь я бы так не смог больше. Не возможно оторвать её от меня, не вырвав тем самым часть моей плоти. Теперь без неё я не смог бы выжить... Но, как же это случилось... Я даже не знаю...»
При мысли, что Анжелику могут попытаться оторвать от него – но не смерть может быть причиной этого – что они изберут более коварный способ; при мысли об этом, он сжимал кулаки. Ибо если, с пьедестала, на который он возвел её, создание красоты и света, она низвергалась в ад, предав его, то и он упал бы туда вместе с ней, сраженный и лишенный своих жизненных сил, опьянённый гневом и мщением, до такой степени, что забыл бы всякое другое человеческое создание и всякое благоразумие. Стрелы, которыми его поразили бы через неё, были бы самыми коварными.
Смежив брови, он нежно сжимал ей руку, а она продолжала вслушиваться в ностальгическую поэзию призыва волков. Затем взгляд де Пейрака оторвался от Анжелики и остановился на далёких сумрачных лесах, как если бы его внимательный взгляд только что увидел там скрывавшегося врага.
И в этот момент что-то произошло. Какой-то неясный свет вдруг задрожал на горизонте, потом, разрастаясь, поднялся по деревьям и горам, нарисовав огромный светящийся овал, будто задрапированный вуалью, потом эти драпировки стали розовые, зелёные, они закручивались в гофрированную спираль, но она тут же начинала распадаться, разбрасывая вокруг себя дождь люминесцирующего сияния.
– Что это? – воскликнула потрясённая Анжелика.
– Северное сияние. – ответил де Пейрак.
Он ей объяснил успокаивающим голосом, что это явление природы, возникающее по неизвестным причинам, часто случается в этих местах в начале лета. Анжелика, буквально застывшая от неожиданного потрясения, облегчённо вздохнула.
– Я испугалась. На мгновение я подумала, что мы скоро станем жертвами небесного видения, мы тоже... Это бы… думаю, что меня бы это сильно удивило!..
Они рассмеялись. Граф де Пейрак склонился к ней и укрыл её полами своего плаща, потому что из лощины вдруг потянуло холодом. Он заботливо укутывал её, снова и снова проводя руками по её плечам, затем обхватил ладонями нежное лицо жены и долгим поцелуем прильнул к её устам. Мерцающие блики ещё вспыхивали и освещали ох время от времени, но розовый и зелёный дождь, струящийся по небосводу, уже кончался.
Потом они долго молча стояли, охваченные пьянящим восторгом, потому, что они вдвоём перед лицом жизни, проникнутые сознанием ценности того, что они достигли в этом мире любовью. Какой-то необъяснимый страх мгновениями охватывал их. И тогда Жоффрей де Пейрак крепко, изо всех сих сил прижимал Анжелику к себе.
Они оба, обращая свой взгляд на юг, думали об одиноком человеке, прилегшем на ложе из сухих веток, чтобы немного отдохнуть. Когда придет полночь, он поднимется и пойдет, сквозь жужжание москитов, к хижине, выкопанной в земле, и преклонит колени перед алтарем, где храниться красная чаша. С права от алтаря стоит знамя, на котором изображены четыре красных сердца по углам и меч. Под деревянным крестом, в центре алтаря – мушкет – оружие святой войны.
Жоффрей де Пейрак задумался. Какие формы примет скрытая и упорная борьба, которая началась между ними и этим одиноким человеком.
Де Пейрак познал много сражений в своей жизни, и, однако, ему казалось, что это сражение не будет похоже ни на одно, что было известно ему.
Но всегда есть надежда. Но во всех противоречиях, существует возможность единения...
– С Богом! – сказал он.