Дорогами судьбы

 » Дорогами судьбы

В окрестностях деревни встали табором цыгане. "Ох, не к добру!" зашептались кумушки, загоняя детей домой. Строго-настрого запретили пострелятам даже близко к разноцветным кибиткам подходить. Эти люди не только порчу наводят, но и детей крадут!
Смуглые, как дети самого сатаны, они на нищету жалуются, милостыню просят, а на запястьях и шеях золото червонное горит. Глаза их, что омуты - не смотри в них, коль разум потерять не хочешь. Заговорят, заворожат - сам кошелёк отдашь, а то и коня впридачу. Им тайны известны, что от праведников сокрыты, снадобья их покоя лишают и любовь пробуждают, но никогда до добра не доводят. Не слушайте сладкие речи, девицы - слезами горючими будет омыто скоротечное счастье и бедой обернётся лютою.

Но кто же слушает советы мудрые? Спрятав золотой за лифом, спешит молоденькая мисс за приворотным зельем туда, где вокруг высоких костров, сладострастно изгибаясь и бесстыдно демонстрируя ноги голые, танцуют цыганки. В глазах мужчин, в неприлично распахнутых на груди рубашках, горит жаркое пламя. Грешна их красота, темны помыслы, как смолянные кудри, и нет, говорят, у них ни стыда, ни совести.



Место действия: Дороги, дороги, дороги...
Время: Начало 19 века
Экшн, романтика и, может быть, немного колдовства?
Продолжительность игры: 6 дней = 3 игровым суткам
Растяжка времени: Да
Когда: с 25 по 30-е августа (включительно)


  Добавить тему в подборки

Дороги, дороги… вьются лентами разноцветными по миру, манят к себе каждого рома. На каждой из них разбросаны сказки и песни – нагнись да подними, а потом рассмотри хорошенько на ладони. Вон та мелодия, видно, откуда-то с севера: слышится в ней свист вьюги, и белые птицы с отчаянными криками летят над волнами, покрытыми кусками льда. А вот эта с юга: крестьяне собрали ее из плеска рыбы в пруду и смеха своих детей, потом украсили перезвоном колокольчиков и пустили колесить по странам.
А если сейчас взять в руки старую дудку и наиграть на ней не северную и не южную, а западную песню?
Рустэм повел плечами, задумался. Западные песни принадлежат гаджо, странным людям, которые живут на одном месте, опасаются всего нового, а всех рома считают грязными и вороватыми существами.
Нет, пожалуй, и западную он не станет играть. Остается восточная, та, что напоена утренним солнцем и ароматом цветов. Ее он и сыграет на радость себе, сестре и всем людям табора под предводительством старого Бара и Эйш.

Все кале любят музыку даже больше золота и хлеба. Потому любят, что она вольна, словно горный ветер или морская струя, потому любят, что музыка им самим сродни. С музыкой они рождаются, с нею и умирают, уходят в последний путь на восток, к предкам.
Вот запела дудка пастушья, заплакала, как малое дитя, и Рустэм закрыл глаза. Увидел словно со стороны весь табор: кибитки-вардо большие и маленькие, лошади всех мастей, темные кудрявые головы храбрых мужчин и смоляные косы остроязыких женщин. А между ними маленькие детские головки – высшее благословение каждого рома. И потекла между ними мелодия, проникла в уши и глубже – в сердца его не кровных братьев и сестер.

А родная сестра где-то у себя, должно быть, прихорашивается. Рубина – красавица, настоящее украшение их табора, на нее заглядываются все мужчины, даже старики. Дерзкая, яркая, как язычок огня, знает себе цену и не слишком-то слушает Рустэма. Может, оттого, что они почти погодки, а мужчина должен быть гораздо старше женщины своего рода, хотя бы лет на десять. А может, просто в какой-то момент их кровная близость стала слабеть. Сестра жила с ним, выступала, но как-то отдалилась. И Рустэму это было досадно – разве не этой вот красавице он еще несколько лет назад заплетал косички и рассказывал на ночь любимые сказки? А теперь Рубину не застать у вардо вечерами, носится с девушками где-то, а парни на нее облизываются.
Надо бы поостеречь сестру насчет некоторых парней. Конечно, все знают, что Бару она как дочь, да и Рустэм за нее любого зарежет и не побоится изгнания, но… лучше бы Рубине поберечь себя и честь до свадьбы.

Свадьба. Рустэм резко прервал песню, опустил дудку на колени, на его лбу появилась морщинка. Бар сказал твердо: самое меньшее через месяц они с Зорой должны пожениться. Слишком долго ходили в нареченных, пора бы и совесть вспомнить. В других таборах невест в тринадцать выдают, а Зоре уже вон сколько. Да и Рустэм давно не худой ушастый парнишка с испуганными глазами - вымахал с колокольню, гриву кудрявых волос отрастил такую, что девушки завистливо вздыхают и шутят о них.
Зора красива, иной красотой, не такой яркой, как у Рубины. Но когда она улыбается, от нее будто свет идет во все стороны, а глаза становятся такими… Ох, какие у нее глаза, парень, хоть сгори в них совсем. И хотелось бы Рустэму сгореть дотла, и знает, что Зоре хочется любить и быть любимой, но они так давно вместе странствуют, и так хорошо знают друг друга, что он смотрит на нее как на вторую сестру. Наверное, для счастливого брака это и неплохо. Приязнь и доверие – основа всего. Только без искры страсти, которая обогреет холодной ночью, как прожить?
Свадьбу нельзя отменить, иначе старейшие будут опозорены, их решение – поругано. А не уважать стариков – значит себя не уважать, плюнуть на честь настоящего рома, на все романипэ.

Рустэм выдохнул, вытер мокрый лоб рукой, кинул дудку в мешочек и спрятал на место.
Надо с Романом поговорить, лучший друг, как поется в их любимой старинной песне – второе сердце. Он наверняка подскажет такое, что самому Рустэму и в голову не пришло. Или хоть побудет рядом, и то легче станет.

А еще не худо бы наведаться в табун и поглядеть, как дела у того больного жеребенка-годовичка, о котором так беспокоится Богдан. Родители у малыша были здоровые, с хорошей статью, живи и радуйся, но напала на него неведомая хворь. Уже третью неделю еле прикасается к еде, пьет мало, глаза запали, шерсть стала тусклой… Плохо дело. А в чем загвоздка – не ясно. Рустэм уже чего только не перепробовал: травы заваривал особые, мазал растительным маслом загривок и бабки, левое ухо прокалывал, выпуская дурную кровь, шептал тайные слова лошадников, даже к Эйш ходил за советом и помощью. Она-то совет дала, только и это не излечило жеребенка.
Рустэма злость берет – всегда лошадь из его рук здоровой уходила, а тут на тебе! Ничего не помогает. Впору себе по голове кулаком дать за глупость и невежество. Но вряд ли поможет, голова и так уже болит.
Кроме лошадей есть в таборе еще и ослы – раньше их впрягали в простые тележки. Но с этими серыми проще намного, не такие капризные, не так тяжело болеют, как лошади. А если и прихворнут – Рустэм живо их ставит на ноги.
Зора. Жеребенок. Сестренка…
Эх, жизнь, сколько в тебе камней и углов острых, не ровен час, разобьешься.

Он поднял голову и осмотрел все пристально. Небо, земля, деревья поблизости, есть где собрать хвороста для большого костра… И воду есть где набрать, это хорошо.
Вчера только расположились здесь, у кромки леса, и нужно идти к местным, зазывать, развлекать. Деньги сами собой в мошну не залезут, уж это Рустэм выучил еще малолеткой, бегая босиком по камням и траве.
Танцевать придется с другими, и это хорошо. Может, отвлечет от проблем. Лишь бы новых не прибавилось.
_________________

Сноровистыми движениями помогал Бар натягивать большой полог на стоянке, веревка в его руках мелькала быстро. Мужчина утер пот со лба, крикнул старшему сыну, чтобы тянул сильнее. Младший увел лошадей и тоже вот-вот вернется помогать, Зора с женщинами готовит еду. Каждый в таборе знал свое место. Хоть гаджо и кривили носы, считая всех цыган лодырями и бездельниками, но в таборе своё место у рома, никому не доводится бездельничать. А то что отдыхать цыгане умеют лучше всех - это уж заслуга романипэ. Нет лучшей танцовщицы, чем цыганка, нет лучшего табунщика, чем цыган. Бог подарил им всю землю и талант, грех ими не пользоваться.

Вот и сейчас табор жил своей привычной жизнью, детвора гоняла по стоянке, мужчины ставили шатры, сгоняли коней, часть женщин занималась обедом для всех. Вот вот ити на промысел - гадать да звать на представление гаджо, чтобы несли они монеты. Нет повода быть недовольным у вайды - всё в таборе по цыганскому закону живет и дышит, лишь, как отец, Бар беспокоится о семье. Зора сговорена, сватать пора, но и Рустэма торопить Бар не хотел до поры - тому на свадьбу деньги нужно собрать. Но терпение небезгранично, вот и дал срок до новой луны мальчишке, некуда время тянуть. Да и у самого Бара двое сыновей, которым отец невесту подыскать должен, но все на их отговорки покупается. Не дело это. Не дело!

- Мы не делаем громоздкие куклы, как Вокансон или Дро, - отцу и мне они не нравятся. Наши механизмы меньше, изящнее. – Генри поднял лицо к небу и некоторое время задумчиво смотрел ввысь. – Конечно, - прогнав задумчивость, продолжил будничным тоном, - возможностей у маленьких механизмов меньше, чем у больших. Тот же цикл движений не сделаешь таким большим и разнообразным, как например у утки Вокансона, но нам по душе маленькие механизмы. Работа с металлом, филигранность деталей, кропотливый процесс сборки и маленькое чудо в твоих руках. У них свой особенный шарм. – Улыбнулся облакам в небе и, словно вспомнив о собеседнице, посмотрел на девушку. – Должно быть вам скучно, кузина, а я могу говорить о механизмах часами.
Лилиан вежливо улыбнулась и этим почти убедила кузена, что беседа ей неинтересна.
- Мать утверждает, что это неподобающая тема для беседы с молодыми леди и скоро я превращусь в парию в Свете. – Ответил задумчивой улыбкой Генри, ничуть не испуганный перспективой.
Даже несмотря на титул виконта, близкое родство с герцогом Эксетером и связями с ещё двумя герцогскими домами, Генри никогда не чувствовал себя лисицей, на которую открыли охоту. Нет, он безусловно считался прекрасной партией, но молодые леди, как и их матери, помнили о том, что поместье Глинкериков находится в Шотландии, и том, что виконт со странностями. Его редко видели в Свете, чтобы утверждать это с уверенностью, но разве добровольное затворничество само по себе не странность? И его наследник, говорят, такой же. Это и привело к пониманию, что сделай Генри предложение – он с большой долей вероятности получил бы согласие, но для матримониальной охоты он был куда менее привлекательней своих кузенов.
Будущего виконта Глинкерика это не огорчало и не радовало. Его это не интересовало. Чопорность высшего света давила массой правил поведения, быстро сменяющимися веяниями моды и тысячью нюансов, о которых выросший в относительной свободе шотландских земель молодой человек, бывало, забывал. Он подавил вздох. Если бы не матушка. Виконтесса твёрдо решила женить сына и обзавестись – раз уж Бог не дал ещё детей – внуками.
К счастью, по пути в Лондон, матушка пожелала навестить родственников, а теперь и провести тут ещё пару дней.
Генри улыбнулся кузине:
- Я слышал от слуг, что вблизи деревни разбил стоянку цыганский табор. Я много раз слышал о египтянах, но никогда их не видел. Собираюсь прогуляться в деревню, - ответил на вопросительный взгляд Лилиан, - и взглянуть на них. Не желаете присоединиться, кузина?

Мисс Лилиан колебалась лишь минуту, а потом попросила подождать пока она переоденется для прогулки.


Кузина, с вашего позволения мягко тушкую, в виду ваших обстоятельств.

Тонкая золотая нить скользит вслед за острой иглой по нежной ткани платья, оставляя причудливый узор.  Яркая и блестящая она плотно стелется по юбке объемным кованым швом, крепко цепляет воланы по подолу, продолжается в диковинных цветах, украшая их мелкими ажурными петлями и витыми шнурами. Работа близится к завершению, и  Рубина уже видит  узор, осталось лишь добавить золота побольше, чтобы отражало оно само солнце да зарево костра. Рука бережно обводит искусную вышивку, а губы изгибаются в довольной полуулыбке. Неведомо откуда достался дар матери, но его Рубина унаследовала с красотой и прочими уменьями, ведь лучшее её в таборе никто не плетёт нити по ткани. Она снова берёт в руку иглу, слегка поддевая ткань, захваченная мыслями о  грядущем, накалывает палец. Маленькая алая капля появляется почти сразу, опасаясь испачкать платье кровью, девушка подносит палец к губам и крепко прижимает. Рубина внимательно смотрит на свою работу: ни у кого в таборе не будет платья лучше, ни одно не будет так искриться золотом, никакое не украсит девушку лучше. Оно заставит каждую цыганку кусать губы от зависти, и это её, Рубины, заслуга. Девушка перебрасывает тяжелую косу через плечо и слегка приподнимает подбородок. Неважно, что родителей нет в живых, и мать не может сшить платье для новой дочери, Рубина позаботится о чести семьи - свадебное платье для Зоры лишний раз докажет мудрость выбора Бара и умения рода.

Лишь одно огорчает девушку - нити осталось слишком мало. Золото манит цыган, приковывает взор, заставляет желать его, не бывает его много или достаточно. Именно поэтому Рубина решилась нагадать богатой глупой гаджо жениха. Да непростого, а того, что стоит в отдалении, но всё же видит трон. Много звонких монет обещала ей доверчивая мать девушки, но Рубина лишь попросила золотых нитей - чтобы связать пророчество, чтобы исполнилось оно, как на судьбе написано. Нити были куда дороже обещанных монет, но и замуж за важного гаджо очень хотелось выдать дочь. Получила загаданную плату Рубина, получит и Зора платье, достойное жены Рустэма.

Вышивку Рубина откладывает, дел поперёд свадьбы много и сватовство вперёд всех. Надо плоску подготовить, некуда тянуть. Ткань Рубина давно с отданного гаджо платья оставила, большая часть на юбку для фламенко ушла, уж больно хорош и ярок алый красный, - достоин танцовщицы, как она. После раздумий золотую нить Рубина всё же убирает к платью, неизвестно успеет ли достать ещё, а наряд невесты куда важнее. Но монета на плоску нужна особая, абы какую пусть другие семьи дарят.
Руина задумывается на секунду, вздыхает глубоко, прикрывает глаза, но всё же достаёт монисто, что мать для неё плести начинала. Здесь монеты разные, наизусть каждую Рубина знает, пальцами на ощупь помнит. Она сжимает губы, не давая себе передумать, резко дергает плотную нить, чтобы освободить желанную монету. Монисто себе Рубина сама сплетёт, нельзя призраков для памяти держать, неважно, что тоскуешь. Сноровисто девушка пришивает к плоске яркую монету. Не даёт слезам и тоске в душу пробраться, лишь плечи распрямляет. Теперь бутыль осталось подобрать, но это Рустэма выбор - с каким вином идти к Бару, какой бутылью подивить. Хорош брат да молод. Кому, как не сестре, помочь ему советом и верным словом?

Громкий оклик напоминает, что на промысел скоро, некогда рассиживаться, пора монеты добывать да гаджо дивить. Рубина снова перекидывает косу и быстро расплетает её. Волосы - одно из главных богатств девушки, в свои Рубина ночь поймала. А кто же ночь не любит? На руки браслеты звонкие да юбку поярче, чтобы взоров не сводили и лишь завистливо вздыхали. Рубина кивает соседям и выше поднимает подбородок. Не любят её старые цыганки, но то не беда, им дочерей замуж выдавать, а Рубина - помеха большая. Губы снова изгибает улыбка.

Зазвенит гитара переборами,
ветер юбкой зашалит у ног,
и костры ночные с разговорами,
манят в табор у степных дорог/

Прислушивается Зора к стуку колес повозки, которые издают еле слышный скрип, будто стон, от неровности дорог. Табор их снова совершает путешествие к чему-то новому. Дорога извилистая, да пыльная впереди их ждет, будто мазанная широкой кистью на фоне зеленых просторов. Вардо слегка подпрыгивает на ухабах. Кочевой образ жизни нравится Зоре. Она и не знает другой и даже не может представить, что бывает иначе. Ей нравится наблюдать за сменой пейзажей, за новыми людьми, что встречаются табору по дороге. Она любит эту извилистую дорогу. Нравится ей чувствовать нежные прикосновения солнечных лучей, что сопровождают их, которые мягко касаются ее лица.

Любит Зора и на людей посмотреть и себя показать. Испытывает она восторг, от того как аплодируют ей, после исполненного ей танца. Любит девушка танцевать, исполняя танец с присущим ей изяществом. Гаджо завороженно следят за цыганкой, забывают они про осмотрительность, и про то, что рядом снуют другие цыгане. Они ловко изымают у гаджо тяжелые кошельки, наполненные монетами. Трудно заметить это зевакам, когда цыганка перед ними завораживает своими движениями и звон браслетов на ее тонком запястье, будто аккомпанируют им.
Иногда молодая цыганка засматривается на молодых белых леди, ее ровесниц, восхищаясь их нарядами и украшениями, чувствуя, как разительно она отличается от них.
Тех белых леди часто сопровождают джентльмены, едва придерживая девушек под локоть, и Зора хочет такого же, чтобы кто-то вот так же однажды придерживал за локоть ее.

Зора излишне мечтательна. Мечтает она о настоящем чувстве. Мечтает она о любви. Часто она спрашивает себя, как это, когда любишь и любят в ответ? Так хочет испытать это цыганка молодая.

Но главная ценность для Зоры – ее семья. Робеет часто она перед отцом, порой боясь ему перечить. Но очень уважает и всегда прислушивается к его мнению и слову. Знает она, что чтобы отец не решил, какое бы решение не принял, оно будет во благо ей. По крайней мере, так Зора хочет думать. Решение отца о свадьбе дочери не было для цыганки новостью. Зора знала, что настанет тот день, когда отец озвучит ей свое решение. Ничего тогда не ответила цыганка, не смела она перечить отцу, покорно приняла она судьбу свою.
Рустэма, суженого своего, знает она много лет. И так и сяк присматривается Зора к нему. Пытается увидеть в нем мужа своего будущего. Прислушивается к сердечку своему, что шепчет оно ей?

Часто гадает Зора. С легкостью белые мисс, протягивают к ней ладони свои, чтобы увидела цыганка судьбу их, чтобы предсказала свадьбу им скорую. Свое же будущее знать боится. Порывается она наведаться к Эйш, к старой цыганке, чтобы расспросить ее, чтобы узнать будет ли счастье ей с Рустэмом, но боится Зора…. Так и ходит она неведомая тем, что ее ждет.


Уж сутки табор стоит на новом месте. И будто не вчера приехал, а давно это было. Легко обосновался он на новом месте. А новое место – это новые люди и новые выступления. Хочет Зора поразить всех, чтобы захотели расстаться с монетами гаджо глядя на нее.
Близок тот час, когда снова молодая цыганка будет завораживать народ своими танцами. Мечтательные белые мисс будут просить ее рассказать им будущее их – такое туманное и загадочное. Она видит, как табор приходит в движение, и предвкушение охватывает ее.

Замечает она по пути к вардо Рубину, сестру жениха своего. Чувствует себя воробышком взъерошенным Зора рядом с ней, но улыбается девушке, видя как недовольно наморщили свои лбы цыганки старые, при взгляде на горделивую цыганку.
- Какой у тебя красивый браслет, Рубина, - поравнявшись с будущей сестрой, замечает Зора яркую вспышку, блеснувшую на солнце – отражение золота на руке красивой цыганки, - раньше не видела его у тебя.

Что-то неспокойно спалось Эйш на новом месте.
Старые кости ломило, а в груди стучало слишком быстро.
Да, раньше было не так. Плечо мужа было самым лучшим успокоительным.
Закрыв глаза, она вспомнила, как её Куч любовно поглаживал свою Искринку по щеке, как крепко прижимал и жарко целовал.
Засмущавшись от дорогих сердцу образов, воровато посмотрела на лежак Виты и прислушалась к дыханию внучки. Она тихо спала у выхода.

"Вот за кого я в ответе!"
Вздохнув, подумала, что пора ей с Баром потолковать о сговоре её красавицы.
Зная характер своей девочки уже заранее волновалась, но мысль, что она Богом поцелованная успокаивала.

И ведь бывает, что любовь приходит позже. Вон, когда их с Кучом женили, он так любил ту гаджо, что жизни не рад был. А потом без своей Эйш и дышать не мог.

Утреннее ржание лошадей, запах её трубки и обжигающий чай из своих трав- вот счастливое утро старой цыганки. Вита уже куда-то унеслась.
"Огонь-девка! Будет мужу счастье! – усмехнулась старая, проверяя свои запасы перед походом к гаджо:
- Так, сбора для Зачатия Наследника надо бы доделать и как всегда быстро заканчивается настой для гаджо Мужская сила, - разговаривала Эйш сама с собой, - Сейчас всё исправим. Всем всего хватит.


Работая со своими травками, Эйша шептала молитвы и думала о хорошей прибыли.

Натянул покрепче Тагар шнуры, удерживающие тент, пока Златан узлы вязал, и оглянулся. Клонится солнце к западу. Шумит табор, гудит как улей. Убедился Тагар, что крепко натянут полог и к вардо пошёл. Надо ещё коней выпрячь, отогнать к реке, под заботу Богдана отдать. Всё как всегда на новом месте, суета да заботы. А там и в городок пойдут они. Все пойдут. Будут развлекать недалёких и чванливых гаджо, песнями своими, да танцами огненными. Но жаль иногда Тагару усилий своих для них, ведь не понимают гаджо настощей души цыганского танца, нет, совсем не понимают. Глазеют только, как на картинку яркую, как на диво заморское. Да ещё и губы порой кривят презрительно. Таких и обобрать не грех ловкими цыганскими руками. Пусть только побольше с собой приносят! Не для них, не для гаджо будет танцевать Тагар. Для себя он танцует. Горит, душу вкладывает. Да и пускай ничего не понимают гаджо... какое цыгану дело до них.

«Цыгане — совершенно особые люди.
Для цыган существуют только деньги, любовь, семья.
И все. Ничего лишнего».

Возможно, у цыган не самая лучшая репутация, но я всегда гордился тем, кто я есть. Какой ребенок может похвастаться вольным детством? Кто может сказать, что он сам себя воспитал? Да, определенные рамки существовали, куда же без этого? Я видел мир в его первозданной, чистой красоте: тысячи оттенков ночи, сотни скал, расщелин и скрытых долин, я видел полный спектр людских пороков и чистоту нетронутых душ.
Но пустынный пляж покрытый черным, как смоль, песком, где скакали дикие кони - занимал особенное место в моей памяти. Именно там отец впервые позволил мне не просто сесть на коня, но сделать это первым. Мир, как будто остановился. Я сразу выделил жеребца, которого буду объезжать, самый высокий, иссиня-черный, его темный глаза сверкали, а грива развевалась на ветру.
Подойдя ближе, я разглядел, что глаза неукротимого подобны изумрудам, такие же холодные и строгие. Я встал в стойку: ноги на ширине плеч, руки за спиной, от напряжения губы сжались в тонкую полоску, я неотрывно следил за конем.
У меня за спиной раздавались крики, вопли, ругательства, семья делала ставки. Я слышал всех их и никого конкретно, все сливалось в фоновый, ненужный шум.
Маленький шаг вперед, и конь мгновенно среагировал, начиная яростно метаться, пугая весь табун.
- Тихо! - крикнул я коню и тот замер, хотя, кажется, шум позади меня тоже затих.
Я сделал еще шаг, конь стоял неподвижно, лишь тяжелое дыхание выдавало его недовольство.
Главное - не показывать страх, всплыло наставление отца и я, спокойно и непринужденно подошел к коню. Медленно поднял руку и погладил широкий лоб.
- Красавец, какой же ты красивый, и сильный... - шептал я коню, расхваливая его, а другой рукой преподнес лакомство.
Конь, вроде успокоился, даже разрешил подойти к нему сбоку, но как только я рискнул забраться к нему на спину, он тут же встал на дыбы, стараясь меня скинуть. Когда понял, что не получается - конь рванул со скоростью стрелы и понес меня вглубь леса, как специально выбирая тропинки с самыми низкими ветками, которые периодически хлестали меня по лицу.
Конь меня, таки скинул, хорошо, хоть не на глазах у всего табора...

Я, наконец, закончил свою часть работы по благоустройству лагеря и посмотрел на Тагара. Родители оставили нас слишком рано и, хотя мы уже давно не дети, я продолжал приглядывать за младшим братом. Оставалось немного времени до похода в ближайшую деревню, где придется продемонстрировать часть своего мастерства, посеять интерес в мыслях селян, возможно, удастся продать пару кинжалов... Ну а пока, есть время позаботиться об Изумруде и других лошадях, да и самому, не мешало бы искупаться.
_________________

                                                                                                                                   

"Золото с медью рядом не лежит"

  Золото так и липнет к рукам, куда бы она не пошла. У каждой цыганки есть свой талант, а её – ни столько в гаданиях, сколько в добыче злата. Притягивает Симза монеты, да драгоценности из карманов гаджо. Ни словом притягивает, делом: зубы заговорит, в глаза туману напустит, пальчиками пройдется и гаджо довольны, ни о чем не подозревают, и она при злате, серебре и лаве. Отдаст все родителям, себе монетку самую маленькую оставит, в соли подержит и в мешочек спрячет, на удачу.

  Вот и сейчас, не успела в лес отойти за травами, как в гуще крапивы острый глаз блестящее что-то заметил, будто сорока, а не цыганка на землю взирает. Симза упала на колени, низко наклонилась и ловко извлекла из-под самых жгучих листьев цепочку, ни разу не повредив нежную кожу рук.

 Выпрямилась, находку подняла перед собой. Ах, как ярко переливается злато на солнце! Цепочка дорогая, да порванная. Обронила владелица, зацепившись за ветки кустарников, али краденная да потерянная самим вором?

-  Теперь моя будет, Талэйте подарю. – Симза сунула цепочку в карман широкой юбки. У цыган найти золото у места стоянки считается благодатным знаком. Вот пусть и младшей сестренке счастье принесет подарок. Что до нее, так Симза постоянно находила то монеты, то украшения, а еще без труда добывала их у гаджо, когда те завороженно наблюдали за цыганскими представлениями.

 Гадания, какими бы правдивыми не были, не приносили много лаве, а Талэйту надо замуж выдавать, вардо украсить, материал на платья брать. Родители уже не сильны, как раньше, Симза теперь их семье опора и кормилица.

Найдя заказанные травы, Симза вернулась обратно в лагерь, и отдав их матери, стоящей над огромным кипящим чаном, ушла выискивать среди чаюри сестру.

Талэйта вылезла из кибитки и прищурилась, глядя на яркий диск солнца. Погода сегодня была жаркая, а значит ей проще будет воровать. Когда голова занята только тем, как избавиться от жары, на все остальное мало обращаешь внимание. Девушка не в первый раз замечала это. Именно в жаркие дни её юбки, набитые медяками и золотом, звенели чаще и многоголосие, чем в пасмурные дни. Надо только не упустить момента, когда зрители будут под впечатлением от цыганских мужчин. А мужчины в ее таборе все как на подбор. И главное все умеют и на гитаре играть, и петь, и танцевать и с животными обращаться. Разве что факира не было. Но если бы пришлось, Талэйта, была уверена, что они бы и это делали так, что у гаджо вызывало восхищение. Именно в такие моменты, когда все внимание привлечено к представлению, когда у зрителей рты раскрыты от изумления, Талэйта выходила на промысел. Лавируя между зрителей, ловко вытаскивали из карманов, все, что попадалось: золотые цепочки, часы, медяки. Конечно ей было далеко до своей сестры, которая во всех отношениях была лучше Тали. И внешне, и в умении воровать, и обманывать. Талэйта лишь училась у сестры. Когда никто не видел, она делала специальные упражнения для пальцев, пробовала так же невинно улыбаться, как ее сестренка и ходить бесшумно, как невесомый ветерок. Последнее ей удавалось больше всего.
Талэйта поправила лиф корсета и взяв юбки за подол, чтоб они не мешали ее быстрому ходу пошла в лес. Надо было поискать в здешних местах одну траву, которая бы помогла ей в одном деле. Так озираясь и оглядываясь Талэйта углубилась в лес, выискивая ту самую траву.

Роман попинывал острым носком сапога ком земли, время от времени бросая взгляд на Рустэма, возящегося с жеребёнком. Он видел как друг недоумевает и злится, что не может вылечить животное, но мог только быть рядом и поддерживать словом - сам он в врачевании не мыслил. Здравомыслие подсказывало, что жеребёнку ничего не поможет, очень плохо он выглядел, но Роман ждал молча, не высказывая эту мысль вслух, чтобы не расстраивать друга. Рустэм и так последнее время сам не свой - сватовство на носу, с сестрой не очень ладится, теперь ещё и жеребёнок этот с недугом неведомым.
Роман ещё раз посмотрел на Рустэма и отошёл на несколько шагов в сторону. Отсюда крыши домов гаджо лучше видно. Когда он был меньше, задавался вопросом каково это всегда жить на одном месте. Всю жизнь ходить по одной и той же дороге до булочной, видеть один и тот же кусок неба над головой. Небо - оно везде разное. Где-то низко-низко над землёй, тяжёлое, что к нему кажется рукой прикоснуться можно, а в другом месте так высоко, что до бела раскалёна солнцем его синева. Гаджо видят всегда только какое-то одно. Всю жизнь. Пленники своих домов и привычек. Трýсы. Роман тихо запел старинную цыганскую песню и медленно зашагал к бендеру своей семьи. Он делил его с Джанго - единственным братом, как и он сам, ещё не покинувшим родителей.

Роман мельком посмотрел на браслет сестры Рустэма и покачал головой, задержавшись.

- Золота много не одевайте, а то кто же вам милостыню подаст. Гаджо хоть и глупые, но не слепые.

Новая стоянка табора Рубине по нраву. Рядом лес с разноцветьем трав, речка недалеко, воду на стирку и готовку таскать близко. Деревня недалече, можно с завтрашнего дня ждать крестьянских дочек, что погадать забегут да с монетой звонкой расстанутся. От Рустэма Рубина слышала, что добро на стоянку дал хозяин местных земель - барон с чудным именем, да дочка у него на выданье. Вот бы ей погадать! Не поскупится мисс, если пообещать ей жениха подле трона. А там уж гаджо сами себе женихов вольны толковать.

Рубина бросила снисходительный взгляд на маленькую цыганочку, что училась танцевать. Девчушка старательно крутила руками, поглядывая на Рубину, но слишком уж вольно делала махи юбкой.
- Нет, не так, - Рубина усмехнулась, откинула волосы назад, подхватила юбку и сделала пару па, - прижимай юбку крепче и бей о земь пяткой - не носком. Ты не гаджо, огонь в крови у каждого рома - выпусти его. Пока же учись, и тогда, когда-нибудь ты будешь сможешь танцевать почти, как я.
Рубина слегка опустила подбородок, выслушав благодарность за совет. Ей льстил восторг, с которым малышка смотрела на её танец, если день будет хорошим, может, и монетку ей Рубина подарит за старание.

Голос Зоры раздался совсем рядом, Рубина приветливо кивнула девушке, которая должна стать женой брата:
- Зора, - Рубина взмахнула рукой, позволяя браслету звякнуть о другой и поиграть на солнце, - Рустэм подарил, мой брат щедр. Думаю, невесте это будет по нраву.
Невеста брата была нежной и милой, даже довольно красивой. Как на ту заглядывались холостые рома, Рубина видела прекрасно. Зора неплохо танцевала, пусть и не ровня в этом самой Рубине. Неплохо зарабатывала на промысле, что тоже говорило в пользу выбора. Но важнее, что она была воспитана вайдой в соответствии с традициями, в послушании. Большой почёт - согласие Бара на свадьбу, это прибавило уважение к семье самой Рубины.

Рубина сверкнула глазами, не ему ей указывать. Куда лучше Романа ей известно, когда и как просить, кому и с чем гадать. Не будет она оправдываться или снимать браслет. Рубина приподняла брови и свысока кивнула цыгану:
- Роман. - Затем отвязала с пояса платок, поднялаа к талии и обернула вокруг рук, скрывая браслеты. На её лице появилась лукавая улыбка, - и как я справлялась раньше, без советов?

Опускает Зора глаза, глядя под ноги себе, при упоминании о Рустэме. Теребит пальцами свои золотые ободки на запястье, которые издают легкий звон, соприкасаясь друг с другом.

- Да, думаю по нраву, - соглашается Зора с сестрой своей будущей, и тихо звучит ее голосок, - Но браслет и правда дивный, Рубина.
Продолжает Зора наслаждаться красотой золотой, пока ее голос не перекрывается мужским. Роман.

Цыган подходит бесшумно. Зора оглядывается за плечо, думая увидеть и Рустэма, но Роман был один.

- И совсем немного, - смотрит Зора с удовольствием на свою руку, и на золотые ободки, что перехватывают тонкое девичье запястье. Любит она как они весело звенят во время ее танца.

С улыбкой следит цыганка за пикировкой Романа и Рубины.

Но мрачнеет лицо девушки, когда она вспоминает:

- Роман, ты не знаешь как тот жеребенок? Рустэму удалось его излечить?
Любит Зора лошадей, да и всю живность, но уж больно ей смотреть на мучения маленького жеребёнка, и старается дальше обходить она его.

Вита лежала на большом плоском камне на животе и свесившись с него рассматривала своё отражение на водной глади небольшой тихой заводи.
- И ничего-то я не страшная. - Она в досаде прикусила губу, вспоминая слова маленькой вредины Лачи, что Рубина гораздо красивей неё и состроила смешную рожицу, ударив по воде ладонью. - Зато у меня самые красивые глаза на свете!
Так в детстве мама ей говорила, а отец бывало сильно колотил, когда дочка хмуро на него смотрела. Один раз чуть не прибил совсем, да только маленькая Вита забралась под ствол упавшего старого дерева и до ночи не вылезала, пока отец не уснул. Совсем она маленькая была, не помнит многого. Теперь у неё только Эйш и любит её Вита больше всех на свете.
Перевернулась она на спину и, закинув руки за голову, принялась разглядывать редкие облака, что клубились высоко в небе. С раннего утра переделав дела, она побежала на речку, умыться и постирать нарядную яркую юбку, которую совсем задёшево, можно сказать даром, сторговала на прошлом привале у бродячего торговца. Он на свою беду забрёл на их огонёк и присел отдохнуть. Вита увидела у него на лотке и очень захотела совсем не старую, красную с ярким золотым узором по подолу, юбку. Она села напротив него и "просила", молча и завораживающе глядя на него: "Подари. Подари мне юбку."
Когда торговец встал и принёс ей то, что она просила, Вита рассмеялась, послала воздушный поцелуй обескураженному старику и убежала, показывать бабушке обновку.
Бабушка, то есть мами, как звала её Вита, только головой покачала, да велела отнести торговцу чаю своего собственного, особенного. Вот и весь обмен.
Юбка быстро высохла на жарком солнце и ветерке и девушка, подхватив корзину, побежала обратно в табор, слыша как затихает грустная мелодия которую играл брат красавицы Рубины Рустэм.
Увидев на пути заросли малины, Вита полакомилась спелыми ягодами, набрала бабушке горсть и горсть Варду и запела идя по неприметной тропинке.

Ой, перед рассветом в поле,
Ой, да над ковыль травой,
Ой, перед рассветом в поле пал ночной туман.
Все, что тебя ни поманит,
Все, что перед тобою встанет,
Все, с чем в жизни встретишь - только призрачный обман.

Ой, да не будите, чавэ,
Ой, да не будите, чавэ,
Ой, да пока солнышко, ромалэ, не взойдет.

Негромкий глубокий и низкий голос затих, когда Вита подошла к бабушке.

- Мами, смотри.- Она протянула бабушке малину. - Я ещё наберу, а эту ты в чай себе кинь.
Потом скинула прямо возле повозки старую юбку и тут же надела новую, красную. Скоро они всем табором пойдут на промысел, вот и переоделась. Она покрутилась перед Эйш, босая, с блестящей распущенной длинной копной волос, которую с трудом удавалосью
укротить и спрятать под платок. Проверила потайные большие карманы, в которых прятала добытое добро и достала из своего уголка старый бабушкин бубен. Тряхнула им.
- Вай, как много монет принесу тебе сегодня, мами. - И присела рядом с бабушкой чаю попить с малинкой.