Началось в колхозе утро...

 » Началось в колхозе утро...

Корпорация "Эротикон" приглашает всех желающих принять участие в осеннем квесте "Началось в колхозе утро... или неутомимые комбайнёры", и окунуться в неповторимый колорит 60-хх годов СССР!)

До чего же славно в колхозе "Красный богатырь"! Рано утром на заре, когда впереди весь день для уборки урожая, когда идёшь по росе, слушая трели птиц, а на поле ждёт тебя твой верный железный комбайн, - сразу же хочется выработать три дневных нормы! А ещё и в Клуб вечером надо, на танцы. Да и бригады строителей и лесорубов тоже рвутся в передовики колхоза. Ведь каждому так и хочется нет-нет, да повисеть на доске Почёта. А ещё и в вечернюю школу бы надо записаться. Говаривают, что учительница новая молоденькая уж больно хорошо преподаёт. В общем жизнь кипит, бурлит и льётся шумною рекой. А уж когда из города приезжает замминистра сельского хозяйства и после дегустации кваса теряет в стогу сена ключи от новенькой Победы, начинается такая чехарда, что и о жатве можно забыть. Ведь в случае, если ключи найдёт бригада комбайнёров, лесорубы и строители мигом потеряют возможности повисеть на доске Почёта. И нечего им там делать. Ведь именно комбайнёры - передовики производства! На том и стоит "Красный богатырь".

Жанр: комедия, романтика.
Рейтинг: 18+
Место действия: Кубань, Красносиньковский район, станица Красная синька.
Время действия: август 1963 года
Когда: с 5-го по 10 сентября.
Принимаю заявки с 29-го августа.

Список персонажей, требующихся в игру:

Бригада Лесорубов:
Фёдор Шестаков
Павел Антонов
Константин Беленький (бригадир)

Бригада Комбайнеров:
Георгий Лукин (бригадир)
Данила Епифанцев
Андрей Стрельченко

Бригада Строителей:
Семён Перелесов
Алексей Попович (бригадир)
Макар Тудыбей

Петр Аркадьевич Панов - директор колхоза "Красный богатырь"
Мария Игнатьевна Лебежинская - учительница вечерней школы
Зоя Саранцева - повариха в столовой
Евдокия Могучая - знает всё обо всех и тайком гонит "первач"
Людмила Стародуб - секретарь комсомольской ячейки
Анна Рогачева - продавец сельпо
Леночка Беленькая - сестра Константина, учится в районе на медсестру
Калерия Шестакова - сестра Фёдора, библиотекарь
Ольга Николаевна Уварова - директор клуба
Светлана Тимошкина
Наталья Тимошкина - сёстры-доярки, работают на коровьей ферме.

Вы можете как выбрать персонажа из представленного списка, так и придумать своего.
Важно: обязательным условием участия в игре является выбор внешности, максимально приближенной к временному периоду, в рамках которого будет проходить игра. Для этого можно выбрать актёров или других деятелей искусства советского периода.
По вопросам участия пишите ведущей.

  Добавить тему в подборки

За окном новенькой, только с конвейера, Победы, пролетал августовский спелый пейзаж. Колосья, налитые солнцем и зерном, клонили к земле свои тяжёлые головы, ожидая уборочной. Рассветное солнце, только вышедшее из-за горизонта, окрашивало окружающую местность в цвета позднего лета. И зарождалось от этой картины внутри какое-то новое, удивительно родное и светлое чувство. Любви к этим славным местам, к страде, к жужжанию комбайнов в поле, что уже вышли на работу, управляемые уверенной рукою комбайнёров. Любви к всему свету. Любви к Родине.
Не зря всё же комбайнёры считались в "Красном богатыре" передовиками производства. Вон как славно сверкают на солнце своими чистенькими боками железные комбайны! Без остановки едут и едут, убирая урожай, а значит весь славный СССР будет накормлен хлебами, сыт и готов к новым подвигам на ниве производства. А вдалеке уже показался колхоз. Главное здание в три этажа стоит особняком. Возле него - новенький клуб. Школа, библиотека, яркие нарядные и одинаковые дома - всё для советского человека! Всё для того, чтобы мог выдавать он три нормы в день!
Даздраперма Никитична прибавила газу, и Победа понеслась по дороге прямиком к колхозу. "Красный богатырь" был поистине гордостью Красной Синьки. Огромный колхоз, который снабжал государство не только зерном, но и мясом, молоком и новыми, весьма ценными кадрами. И Даздраперма, направляясь сюда с проверкой - первой на её должности замминистра Краснодарского края - испытывала, помимо гордости за себя и за колхоз, ещё и страх сделать что-нибудь не так. И хоть это недостойное потомка героев Советского союза чувство, всячески ею уничтожалось на корню, Даздраперма всё равно не могла совладать с волнением, что охватывало её сразу отовсюду.
Лихо затормозив на одной из принаряженных к её приезду улочек и подняв столб пыли, замминистра вылезла из автомобиля и осмотрелась. "Красный богатырь" жил своей жизнью, готовились к вечернему смотру художественной самодеятельности одетые в яркие сарафаны девушки, курили у крыльца клуба мужчины, которые докрашивали синей краской забор.
Даздраперма потянулась - приятно прибыть раньше времени и посмотреть на утреннюю жизнь колхоза изнутри. Её ожидали ближе к вечеру, и замминистра знала, что краснобогатырцы готовят не только смотр, но и дегустацию новых сортов кваса, сваренного специально к её прибытию. А также ярмарку, где будут выставлены достижения сельского хозяйства. А сейчас она была всего лишь женщиной. Сорвала травинку, сунула её в уголок рта и отправилась искать директора "Красного богатыря", с которым очень хотела свести знакомство. Исключительно рабоче-советское, разумеется.

Надежда Крестовская знала, если утро начинается с бабушкиной песни - оно будет добрым и день пройдет замечательно. Она привыкла вставать с рассветом и собираться по-военному. Наскоро умылась, надела скромное, но красивое платье, сшитое бабкой по выкройке из старого модного журнала. Долго расчесывала густые волосы у распахнутого настежь окна, прежде чем уложить их в свободный узел на затылке. Не могла надышаться тонкими ароматами Антоновки и Славы победителю, густым тягучим запахом умытого росой августовского утра, в котором смешалось дыхание свежескошенной нивы, тугих ржаных колосьев и просыпающейся колхозной пасеки. Всю жизнь прожила в станице , а деревенская жизнь не разонравилась. Как любимый пирог с капустой. Опьяненная закружила по комнате и, подхватив ботинки, босиком, чтобы не разбудить спящих сестер, Надя выскочила за порог.
Лизавета Марковна сидела, подперев кулаком нетронутую морщинами щеку на добротном крыльце дома Крестовских, щедро украшенном богатой резьбой, и мощно тянула моложавым хорошо поставленным голосом отставного комбата:
Издалека долго
Течет река Волга,
Течет река Волга,
Конца и края нет.
Опустившись рядышком, Надя придвинулась поближе и подхватила неожиданно сильным бархатным контральто:
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течет моя Волга
А мне семнадцать лет.

- Ай да семнадцать лет! Двадцать два поди скоро, - добродушно рассмеялась Лизавета, - ты когда мужика в дом приведешь, горе луковое? Никак помру, а правнуков не дождусь. На Люську вон понадеялась, а она все пустая ходит, как та бочка без дна.
- Бабуль, ну ты скажешь. У Люды и Вани еще все впереди. Нарожают тебе полный воз, дай только время. А мне в институт нужно поступать на будущий год и строительство нового коровника вон запланировали, как только гараж закончим. К весне просто кровь из носу управиться и тогда звание передового коллектива у нас в кармане. – мечтательно протянула Надежда, представляя, как голова горисполкома вручает ее бригаде почетную грамоту.
- Все некогда, ага. Оглянуться не успеешь - уж вески седые. А про институт Ванька деду вчера разговоры говаривал, будто мы тебя к привязи сыромятными веревками притянули. Езжай в свою столицу, кто тебя держит. Эх, Надь, да разве ж счастье бибье в институтах или званиях? Наша сила в детях да муже толковом. Чтоб весь век душа в душу, как мы с Федором, слезы и радость пополам.
Они с дедом рука об руку прошли всю войну. Федор Егорыч дослужился до подполковника, жене в январе 44-го за удачно проведенную спецоперацию дали капитана. На гражданке обоих ожидала служба на ответственных высоких постах, но вместо этого Крестовские вернулись в станицу поднимать из разрухи родной колхоз. Дед единолично принял решение, а бабка даже не думала перечить. Сквозное ранение подкосило здоровье Лизаветы, с молодыми доярками тягаться не могла, на трактор сесть не позволили, зато счетовод из бывшей «матери» батальона толковый вышел. В коллективе уважали, прислушивались. Могла на колхозном правление кулаком перед носом дироктора по столу грохнуть, а когда ненастье стучалось в ворота «Красного богатыря» - грудью в орденах перед районным начальством за своих стояла.
Работа-работой, а дома Лизавета Марковна была опорой и помощницей Федору, который за сорок пять лет на нее не то что не прикрикнул, не взглянул неласково, хоть всякого в жизни натерпелись: тяготы, болезни, смерть единственной дочери.
Надежда с уважением посмотрела на бабку и гордо вскинула подбородок:
- Душа в душу, говоришь… А найдется в cтанице тот, кто фамилию Крестовских возьмет, как мой отец, и во всем мою сторону принимать будет – сразу распишемся.
- Господь с тобой. Чего удумала…курям на смех.
- Бабушка, Бога твоего нет, и никогда не было. – Упрямо возразила Надя антисоветским речам красного командира.
- Совести у тебя нет, Надежда. А Бог он есть и все видит. Выпороть бы тебя, да некому. – Высокая грудь заволновалась в затяжном вдохе и Лизавета шустро вскочила на ноги, будто вспомнила о чем-то важном, - Дуреха старая, расселась тут с тобой. Детишек с дедом кто кормить будет? Рыбонька, тебе, небось, бежать пора?
Надежда кивнула, не отрывая нарочито внимательного взгляда от потертых носков коричневых полуботинок.
- Полвосьмого правление. К обеду не ждите, после смены переодеться заскочу и сразу в клуб. Вы вечером на концерте будете?
- Дед пойдет, отчего ж не пойти, мужик – птица вольная. А я за Тасей и Катюшей пригляну, нечего Люське дома одной киснуть. Ой, закрутилась, забыла совсем. Платье Танино помнишь, с белым кружевом по подолу которое? Собиралась до ума довести и забыла. Его только в груди ушить малеха - на Люську как влитое сядет.
Помнит, отчего ж не помнить. Мамино любимое. Она его всего раз надевала. В тот вечер пришла задержавшаяся в пути похоронка. Из безвести пропавших фамилию отца в день его рождения официально перенести в список погибших. А мать возненавидела цвет морской волны и «солнце клеш».
- Надь, ты чего? – Голос Лизаветы задрожал, когда взглянула на понуро опустившую голову внучку. - Горе мне, я ж не подумала. Ох, баба, волос долгий…- Беспомощно руками развела, будто старое горе гнала от порога. - Клетчатое вечером наденет, и ладно будет.
- Платье Люсе подойдет, они с мамой почти одного роста. И цвет хороший. Морская волна. К нему мое ожерелье из янтаря хорошо смотрится. Оно в шкатулке на тумбочке. А клетчатое износилось, на тряпки пора. И волосы пусть завьет, как в Ванькин день рождения. Подружки обзавидуются вечером.
- Поди сюда. Кровинушка… - Надежда тут же очутилась в надежных теплых объятьях, где с малолетства пряталась от любых горестей, - Как на мать-то похожа.
Татьяна Крестовская была редкой красавицей. Похожа на героинь заграничного кино. По ней и в сорок мужики сохли. Глупости бабушка говорит. Сколько Надя в зеркало не смотрелась – ничего общего. Брови слишком густые, глаза – недостаточно большие, нос будто нетрезвый скульптор лепил, а рот – вообще недоразумение какое-то. У мамы губы были по-модному тонкими, ярко-коралловыми, никакой помады не нужно. Когда Таня улыбалась , высокие скулы приятно розовели, а на щеках ямочки появлялись. Надежда-то – бледная немочь, только ямочки и унаследовала материнские. Даже ростом не пойми в кого уродилась. Крестовские все как на подбор высокие и стройные. Вон брат и жену себе под стать выбрал. Надя же на носочках тянется, чтобы Ивану до плеча достать. Год-другой, пятилетняя Катюха ее перегонит.
С тяжким вздохом Надежда проглотила горькие слезы, что в горле комом встали, не спеша освободиться из крепких Лизаветиных объятий. Бабка когда расчувствуется, так тискает, аж ребра трещат. Но так хорошо в этих тисках, словами не передать.
На какие-то секунды вокруг воцарилась тишина, даже сверчок под окном в посвежевшей от росы траве умолк. На сердце легко-легко, думать ни о чем не хочется. Ни о грядущем приезде замминистра и вызванном им волнении в колхозе, ни о смотре художественной самодеятельности, о котором Надежда что-то непривычно переживала в последние дни, будто школьница.
И в этой благодатной тишине громом посреди не предвещавшего бури неба вдруг прозвенело:
- Дед Федооор!
Лизавета отмерла первой, засуетилась, высунув голову в проем меж кружевными перегородками крыльца, выглянула на улицу.
- Разорался под окнами, кот мартовский! - Пригрозила кулаком. Ступени жалобно поскрипывали под тяжелой поступью, пока Лизавета Марковна важно спускалась вниз. - Дед только с ночного , задремал, разбудит же отрок окаянный. Васька, тебе чего неймется, ни свет ни заря?
- Теть Надь, Еремин в Синьке утонул. – Васька заприметил невысокую Надеждину фигурку на крыльце и прижал велосипед к высокому побеленному частоколу, пахнущему свежей сосновой смолой.
- Ой, горе! Как Эльке тепереча с дитем малым, несчастье –то какое. – Запричитала Лизавета, прикладывая вышитый платок к сухим глазам.
- То-есть, как утонул? – Округлила глаза Надежда и заспешила к калитке. В Синьке в самом глубоком месте – хромой лягушке по колено. Самое страшное, что могло приключиться с Николаем – набрал гнилой воды в сапоги, и то по-дурости. Вот в озере до десяти метров глубина, но какого лешего Еремина в такую рань на озеро занесло, если вез щебень со станции, что в противоположной стороне?
- Колесами в камыши зарылся по сааамую морду.
- Громов, не выдумывай.
- Вот и не выдумываю, чтоб мне с этого места не сойти. Честное пионерское, своими глазами видел. Я от бабки добирался, а Колька Еремин Нилку Красилову с утренней дойки домой подвозил, у реки высадил, где поворот на Гиблое и кааак газанет. Вроде зарисоваться перед бабой хотел. Колеса на мокрой траве заскользили, груженый в поворот не вписался, а на всем ходу в камыши. Вы ж знаете, там болотище почище, чем в черкисовом лесу. По самые…рессоры увяз.
- Что с Николаем?
- Нос сломал, в штаны нало… - Зажмурив один глаз перечислял Васька, загибая по ходу пальцы, но взглянул на суровое лицо Крестовской и упрятал грязную ладошку в карман мятого дедовского френча, грустно обвисшего на худых плечах. - Словом, нос вправить и жить будет. – Малец обнажил белоснежные зубы в широкой улыбке. - Его брат загрузил в коляску трофейного немецким моциклета и к медичке помчал , а меня за дедом Федей послал, чтобы ЗИЛ из болота вытащил. Директор узнает – вони будееет!
И чему их только в школе учат. Надька насупилась, для солидности сложила руки на груди.
- Значит так, Громов, за ценную информацию о местонахождении стратегического груза выношу тебе личную благодарность. А что за лексикой своей не следишь , сегодня же учительница узнает. Пороть бы тебя, да некому.
- Теть Надь, не надо учительнице. Исправлюсь я, честное пионерское. – Пороли Ваську дома крепко, от души, да только признаваться в этом было стыдно.
- Ладно, уговорил. Транспорт одолжишь до завтра, а то у моего цепка слетела?
- С возвратом?
- Честное комсомольское. Вечером леденец на палочке и пирожок с антоновкой в качестве благодарности, идет? - подмигнула Надежда.
Васька согласно закивал. Пирожки у Надьки объедение. Мамка таких в жизни не пекла. В прошлое воскресенье за кусок рулета со сливами он получил в глаз от Длинного, но вкуснятину из рук не выпустил. Пыль сдул, травинки из начинки вынул и долго смаковал мягкую, как вата, ароматную сдобу в кустах за сараем. От вкусных воспоминаний в пустом желудке заурчало на всю станицу.
- А рубь? – Хитро прижмурил глаз Васька. Деньги ему позарез были нужны. В честь визита важной столичной шишки, кино из района привезут, а у Василия в карманах свищет.
- А по шее?
- По рукам.- Оценив все выгоды безденежного обмена, Громов протянул свободную руку для рукопожатия, и подтолкнул к Крестовской видавший виды драндулет с гнутыми спицами и протертым посередке седлом.
- Надежда, не вздумай. – Лизавета преградила было путь пышной грудью, упакованной в нарядную бумазейную блузку, но уверенная в абсолютном послушании со стороны правильно воспитанной внучки, заторопилась к крыльцу. – Ох горе, пойду Федора будить.
- Бабуль, долго это. До правления успеть бы. – Перекинув ногу под раму, Крестовская вытолкала велосипед на пыльную тропу и напрямик помчала свежей стерней, туда, где Синька криво огибала пастбище. По ушам ударил ветер, соперничая силой звука с зычным возмущенным голосом Лизаветы...


Тут нажать, здесь отпустить. Как дед учил. Фух! ЗИЛ, тяжело пыхтя полз под гору, выбивая колесами клубы пыли. Надежда выпрямилась во весь небольшой рост, не отрывая напряженного взгляда от дороги сквозь замызганное лобовое, не мытое со времен последней грозы. Дворник надежно сломался и покоился под толстым слоем пыли мертвее мертвого. Высунуться на ходу наружу, чтобы протереть кусочек стекла, Надя не решалась. Выпадет еще, потом объяснительную председателю пиши. Ладно сама – ребят подведет под монастырь и не видать их бригаде доски почета, как собственных ушей.
Только бы без приключений добраться до хозяйства. А там щебень сама у себя примет - и порядок. Хорошо еще Кузьмич на тракторе удачно подвернулся, из болота грузовик дернул, а то бы до обеда куковала, ждала пока с почетом вытаскивать приедут. Дела. Еремин теперь у нее не отвертится. Будет помогать ребятам в гараже яму штукатурить, как миленький. А понадобится - и во вторую смену. Замечтавшись о том, как в воспитательных целях нагрузит провинившегося Николая общественно важной работой, Надежда не заметила, что подъезжает к воротам. Директорского УАЗика рядом с конторой не наблюдалось. Неужто пронесло.
Из-за поворота показался недостроенный гараж. Вдруг из-под сени густой живой изгороди прямо под колеса кинулось что-то приземистое и темное - тени раскидистого клена не разглядеть – и большое, судя по тяжелому звуку удара о дутое крыло.
Взвизгнув, Крестовская начала в панике искать педаль тормоза , когда ЗИЛ повело в сторону. Наконец, нащупав, что было сил надавила, стараясь разглядеть хоть что-то из-за внушительного колеса баранки. Грузовик дернулся и, громко чихнув напоследок, уперся колесами в дощатый забор, выкрашенный в синий в честь приезда высокого гостя. Выбраться наружу и посмотреть чего натворила, сил не осталось. Даже если бы на улице прогремела артиллерийская канонада, Крестовская вряд ли бы услышала из-за дикого шума крови в ушах. Вцепившись в руль, Надежда неловко подтянулась на сиденье и уперлась вспотевшим лбом в прохладную обмотку.
_________________

Константин Беленький не понимал - совершенно не понимал! - почему на доске почёта висят эти выскочки комбайнёры. Ведь это им, бригаде лесорубов, доверено такое важное дело - выпиливать сухостой в заповедном лесу, да так, чтобы ни одно здоровое дерево не пострадало. А работа эта была важная, ответственная и сложная. Потом древесина отправлялась на пилораму, а оттуда прямиком к строителям, что возводили аккуратные дома, чтобы их родной колхоз разрастался. А комбайнёры что? Тьфу! Выскочки. Едут себе по полю, да не делают больше ничего.
- Матвей! Отойди, чего встал? Зашибёт! - закричал Костя, вытаскивая из кармана пачку папирос. - Кому говорю, отойди!
Тяжёлый сухой ствол дерева, в последний раз покачнувшись и вонзившись в высоту, начал медленно крениться, после чего, ускоряясь, рухнул на землю. Хороша сосна, ох хороша!
- Да я ж видел, что она туда... Это самое...
- Это самое! В этом деле понимать надо. Перекур!
С наслаждением засмолив, Беленький поставил ногу в сапоге на пень и зажмурился от дыма. На память пришёл бригадир строителей. Тьфу, срамота одна! Не бригадир, а баба! Да ещё красивая. И куда смотрит профсоюз? Такую во главу рабочего процесса поставить - сбить весь настрой рабочему же народу. Ну, ничего. Сегодня начальство из края приедет, он посмотрит, что замминистра скажет по этому поводу.
- Константин Палыч, нам бы это... возвращаться. К смотру готовиться. - Невысокий, но способный паренёк Илья подбежал к Беленькому, заискивающе глядя на папиросу. Ему курить не разрешали. Мал ещё.
- Рано ещё. Не поработали, считай.
Беленький откинул окурок, очень тщательно, по всем правилам, затушив его о подошву сапога, после чего повернулся к остальным:
- Заканчивайте, на сегодня всё.

В колхозе жизнь бурлила и кипела, и чем дольше жил здесь Константин, тем более любой становилась ему жизнь в "Красном богатыре". Лишь одно не давало ему покоя - за это время повисели на доске почёта он и его бригада лишь единожды. Ну, ничего. Год впереди долгий, а лесорубы всегда себя показать могут. Особенно зимою. Вечером готовился к показу смотр художественной самодеятельности. В ней Беленький был не силён, но ударять в грязь лицом, тем более перед начальством, не собирался.
Возле дома, выстроенного на шесть человек, остановился, умылся холодной колодезной водой, прямо из алюминиевого ведра, задумался о том, не переодеться ли. Махнул рукой, перекинул рубаху на плечо и подозвал Полкана. Большой чёрный пёс неизвестной дворовой породы помчался перед Беленьким вперёд по дороге. Дома их стояли чуть поодаль и до центра нужно было пройтись пешком. Бабки на лавках наперебой говорили о двух вещах: о том, когда завезут в сельмаг яблочный зефир, и о приезде начальства. Совсем старые ополоумели, замминистра только к вечеру прибыть должна была.
- Полкан! Стой! Кому говорю! А ну, стоять!
Чёрная псина сдуру бросилась на старенький, видавший виды ЗИЛ с громким лаем. Знакомое авто, даже слишком. Но подумать об этом Беленький не успел - собака со всей дури бросилась прямо под колёса, ударившись всем телом о крыло. Как ни в чём не бывало отскочила и помчалась прочь.
Вскочив на подножку, Беленький дёрнул ручку и распахнул дверцу.
- Жива? - выдохнул, глядя на бригадира строителей, прислонившегося, точнее, прислонившуюся лбом к рулю. - Смотреть же надо, куда едешь. Забор едва не обрушила.
И он покачал головой, глядя в испуганные глаза девицы.

Рано сегодня встал Георгий Борисович Лукин, задолго до рассвета. Дела не ждут. Приготовить и съесть обильный завтрак, скотину покормить и воды налить в поилки, и прочее, что полагается делать хозяйственному мужику.
Яичница чуть не пригорела, отвлекся на завизжавшее в сарайке порося. Нравное порося было, породистое, из-под Нижнего привезенное. Требовало ухода чуть не по часам. Уже подумывал Георгий отдать его родителям, все равно у него и в обычное время ни единой минуты свободной, а теперь уж, с началом страды, и подавно в полях пропадает.
Замычала корова, бурушка по кличке Сурепка. И она, сердечная, только мается с ним, бобылем. Хоть совсем раздавай всех, но в пустом хлеву тогда ветер гонять будет. Тоже нехорошо.
Схватив рукавицей сковороду и ловко бросив ее на стальную подставку на столе, Жора отхватил ножом ломоть хлеба, порезал на него колбасу вареную и крикнул в окно:
- Иду, сладкая моя!
Залез кстати вкрутить перегоревшую лампочку на кухне, муху залетную прибил газеткой старой и обругал щукиной дочерью.
Поел он быстро, но жевал тщательно, как учили, тридцать семь раз. Запив все стаканом ряженки, Лукин поправил пояс, встал и пошел к животинам.
Закончив с делами домашними, он запер дверь, вскочил на подножку СК-4 и мигом оказался на своем месте в кабинке. Заработал мотор. Хорош, зверюга! Так и рычит, старается.
Комбайн выехал на узкую дорогу между деревенских изб станицы Красная синька. Близился рассвет. Еще было прохладно, но совсем скоро, с восходом солнца, должна подняться температура воздуха. А уж тут, в кабинке, будет как в пекле. Лукин инстинктивно облизнул губы. Лишь бы вовремя девчата подвозили им и воду, и обед. А там – намолотят они в закрома Родины сколько надо.
Не рвался Лукин в ударники соцсоревнования и тем более в Герои соцтруда. Но и отставать не собирался. Доска почета – это тебе не шуточки. В спину дышат и строители, и лесорубы. Бригадиры там крепкие, справные, хотя вот девку Крестовскую Лукин бы на месте директора на такую должность не допустил. А Костя Беленький – ничего мужик, годный.
Стрельченко с Епифанцевым заранее предупредил – чтобы даже не понюхали спирта в любом виде. Для верности обоим поднес к носам пудовый кулак, на войне многажды проверенный. Знали парни – не шутит бригадир, и одним носом в случае чего не отделается виновник. «Под суд пойдете в случае срыва плана. Кто сказал «самогон»? Порешу. У меня армейский всегда с собой».

СК-4, гордость его и радость, шел как по маслу. Единственный такой на всю станицу, еле вырвал директор колхоза «Красный богатырь» на областной выставке сельского хозяйства, пусть ему за то приложится много лет жизни и здоровая печень. У других ребят машинки старые, третьей модели. И чинены не раз и даже не десять. А этот красавец – лишь бы не сглазить – ого как трудится без перебоев. Любо-дорого на поле в нем выехать.

На двери сельпо висела бумага с красными буквами:
НА ПЕРИОД УБОРОЧНОЙ СТРАДЫ ТОРГОВЛЯ АЛКОГОЛЬНОЙ ПРОДУКЦИЕЙ ЗАПРЕЩЕНА.
Аня Рогачева постаралась, молодец дивчина. Добрая комсомолка и продавщица хорошая, к ней всегда можно забежать, хоть за минуту до закрытия – обслужит.

У края станицы присоединились к нему другие комбайнеры. Пошли гуськом – первым бригадир Лукин, за ним неразлучная парочка зубоскалов, Данила Епифанцев и Андрей Стрельченко. Качались трубы для сбора зерна, грохотали тяжелые металлические бункеры, поблескивали отмытые до блеска бока красных комбайнов. Следом трюхали грузовики-«полуторки» с наращенными бортами и «газик» ремонтника. Хлебоуборочная бригада плыла по разбитому шоссе к золотым полям, полным спелых колосьев.
Труд – гордость и радость советского человека. В это Лукин верил твердо. На этом стоял.
_________________

Приоткрыв один глаз, Крестовская взглянула на плывущую над кромкой баранки синеву забора и опять понурила голову . Почему синий? Зеленый бы гораздо уместней смотрелся. Да хоть в крапинку, главное, что не врезалась. Началось в колхозе утро, ничего не скажешь.
По вспотевшей спине приятно потянуло сквознячком. Надежда поморщилась и подула на прилипшую к носу прядку. Прежде чем сообразить , что кто-то открыл дверцу, почувствовала на себе внимательный взгляд . Даже обрадовалась , когда увидела бригадира лесорубов, а не суровую пановскую физиономию.


- Жива. – Промямлила Надежда, испуганно хлопая глазами. А что это Беленький вдруг отчитывать ее взялся? Чай не лесорубами своими командует.
- Я и смотрю, - Огрызнулась, гордо выпрямившись на потертом едва ли не до дыр сидении от «Москвича», воткнутом в старенький ЗИЛ прошлой осенью. Надо же какие подробности с перепугу вспомнила. Призадумавшись, пытливо взглянула на Константина. - А это не твой пес под колеса мне бросилсь? Смотрел бы за ним получше, проблем было бы меньше. Сильно зацепила ? – Смягчилась, высматривая черную псину за спиной бригадира. На душе кошки скребли. Жалко животное.
Прихватив путевки, Надежда перебралась на край сиденья и только сейчас поняла, что больно ушибла голень. После трудового дня на сцену придется карабкаться на четвереньках. Или ребята вынесут, как статую.
- Костя, ты… не поможешь? Просто высоко, а я ногу ушибла. Кажется.– Закусив губу, Крестовская покосилась на Беленького. Гордость дело хорошее, но и расстояние от подножки на которой стоял Константин, до земли, приличное. Корчить из себя самостоятельную и прыгать, когда можно попросить о помощи – глупо, а уж глупой Надежда точно не была. И что плохого, если товарищ поможет товарищу в беде. Вот только краснеть сейчас, глядя на едва знакомого парня, вовсе не обязательно . И заикаться тоже.
_________________

- Дима, ты не сходишь в местный магазин?
- Конечно, матушка, - Дмитрий надел рубашку и застегнул жакет. - Что нужно купить?
- Вот список, - она протянула клочок газеты, на которой было написано наименований десять. Мелким почерком, который без очков просто расплывался перед глазами.
- Матушка, где я найду тебе сливки?
- Загляни к Глаше, может у неё остались.
- Хорошо, - Дима тяжело вздохнул, засунул клочок "Правды" в карман и вышел на улицу.
Солнце только поднималось, но уже нещадно палило. Натянув пониже шляпу, чтобы не слепило глаза, Дмитрий направился по дороге вниз с горки. Вниз в станицу спускаться намного проще, чем тащится обратно в горку с продуктами, и именно по этой причине он, а не матушка, ходил в магазин вот уже третий раз за последние два дня.
Но зато он мог выспаться как следует.
Последние месяцы были невероятно напряженными. Пришлось изрядно побегать за грабителями, которые не оставляли улик, действуя настолько чисто, что порой казались призраками. Но как оказалось, всё было гораздо проще. Управляющий банком, уволенный по статье, решил таким образом отомстить. Прежде чем милиция его поймала, успел обчистить три сберкассы. И никто не додумался, пока Дмитрий Николаевич не предложил проверить всех нынешних и бывших сотрудников. Громкое дело раскрыли, Диме вручили наградную грамоту, повесили его портрет на Доске Почета, и выдали новые погоны. А ещё отпустили в заслуженный отпуск.
Дима уже подходил к "Березке", когда заметил её. Она немного изменилась, но он в любом случае узнал бы эту слегка мечтательную улыбку и огромные серо-зеленые глаза. Пока она медленно подходила к углу улицы, Дима просто стоял и наблюдал.

А мысли вдруг перенеслись на два года назад.

Он возвращался домой, когда в переулке услышал крик о помощи. Инстинкт сработал быстрее, чем он успел сообразить. Через секунду, двумя ударами раскидал негодяев, что пытались обидеть девушку, порвали ей сумку и пальто.
- Вы в порядке? - спросил он, как только убедился, что парочка бандитов не угрожает, быстро отползая в тень. Девушка кивнула, опираясь о шершавую стену. - Идти можете?
- Могу, - отозвалась она и подняла на Дмитрия свои огромные глаза. И тут товарищ Миронов понял, что тонет в из глубине. Он бы так и смотрел в них, если бы она не вскрикнула.
- Что такое?
- Кажется я подвернула лодыжку.
- Где вы живете?
На его вопрос девушка подозрительно взглянула, и это вызвало улыбку, впервые за этот бесконечный день.
- Я из милиции, просто хотел проводить вас.
Но слова не произвели на девушку впечатления, и это тоже понравилось Диме. Мало ли кто кем может представится, если нет твёрдых доказательств, лучше не верить.

Поэтому, Дима достал документ, удостоверяющий его, как лейтенанта милиции. Девушка внимательно изучила его, после чего её плечи немного расслабились.

- Мой дом на следующей улице, за поворотом.
- Тогда я всё же провожу вас.
Он подал руку и помог девушке встать. Она прислонилась к плечу и так хромая мужчина повел её к дому за углом. Там повезло, что она живёт на первом этаже.
- Это общежитие?
- Да, я учусь на педагогическом.
- Учительница?
- Вы что-то имеете против?
- Нет, - второй раз за день эта девушка вызвала улыбку, - мне нравятся учителя. Я даже считаю их большими героями, чем милицию. Только никому не говорите...
- Ну, сегодня из меня не получился герой.
- Я имел в виду, совсем другое. Ваше мужество в обращении с детьми вызывает уважение, а сегодня... вы хрупкая девушка и не могли противостоять двум бандитам.
- Мне повезло, что вы оказались рядом.
- Мне тоже, - пробормотал Дима себе под нос.

Он проводил её домой, до самых дверей, потом попрощался и предложил написать заявление на негодяев. Девушка кивнула, но ему показалось, что она не желает вновь вспоминать этот кошмар. Однако всего через три дня, ему доложили, что по факту нападения и ограбления есть новое заявление. В начале он решил, что это новая зацепка в деле о банде Тобольцевых. Но оказалось, что это молоденькая учительница всё же решила прийти.

- Вы здесь?
- Да.
- Сержант!
- Да, товарищ лейтенант?
- Постарайтесь не затягивать с делом товарища...? -вопросительный взгляд на девушку, ведь она так и не сказала своего имени.
- Лебежинская.
- С делом товарища Лебежинской. Если найдете их и посадите за решетку, я лично буду ходатайствовать начальству о награждении вас премией.
- Будет сделано, товарищ лейтенант.
Обернувшись, он увидел, что щеки молодой девушки порозовели, отчего её глаза засверкали ещё больше серыми искрами.

Позднее он узнал её имя и всё остальное из заявления, но встретиться снова сначала не решился, а потом стало поздно. Она уехала, оставив где-то в груди Дмитрия пустоту.

Жизнь постепенно вошла в свою колею, и только иногда проходя мимо дома номер 34 по Советской улице, Дима ловил себя на том, что надеется увидеть свет в окне.


И вот спустя два года и четыре месяца он встретил её здесь. Она остановилась возле него, щурясь от яркого утреннего солнца.
- Доброго утра, Мария Игнатьевна, - поздоровался он, снимая шляпу с головы.

- Так, а чего это сороки на тополе растрещались? К новостям, не иначе. - Евдокия стояла на крыльце и смотрела на дорогу. Дом, находящийся на центральной улице, способствовал обзору. Здесь постоянно бурлило движение: ездили машины, туда-сюда спешили по своим делам люди. Ну и магазин с управлением рядом - всегда свежие новости, до которых Могучая была охоча. А еще от дома до Доски Почета было практически рукой подать - так что всех местных ударников Дуся знала поименно и практически в лицо.
На дереве опять затрещали сороки.
- Ишь, заразы, как орут. Точно к новостям. А иначе чего это к Мироновой сын милиционер приехал? Раз говорит, что в отпуске, значит по секретному заданию прибыл! - озвучив сию версию, Евдокие нестерпимо захотелось поделиться новостью с другими. А где для этого самое место? Возле магазина. А уж когда мимо проехала новенькая "Победа", за рулем которой сидела женщина, тут уж Могучая поспешила в центр на всех парах.

Не зря сороки трещали, не зря!
_________________

Это лето было чересчур жарким, но Макар никогда не жаловался, а поэтому оставлял свои замечания при себе. Ему, родившемуся и выросшему на севере, любой другой климат казался слишком теплым.
У Макара была необычная фамилия Тудыбей. Дед говорил еще маленькому Макарке, что это из-за сложного и вспыльчивого характера, передающегося с генами. Отец же наставлял деда, чтобы он не придумывал, и никто из их семьи не был драчуном. Макар не знал, кому верить. Только мать в конце концов «сдала» мужа и рассказала, как Артемий в юности подрался с еще одним претендентом на ее сердце. И, конечно, победил. И, конечно, сделал ее своей женой, завели детей – старшего Макара, названного в честь прадеда и младшую Антонину, названную в честь прабабушки. И если Макар был доволен своим именем, то Тоня всем представлялась как Ниночка.
Семья Тудыбей славилась на весь Союз своими знаниями и умениями в области строительства. Дед, заслуженный архитектор и преподаватель престижного московского вуза, говорил, что все дело в том, что они, мужчины, смогли укротить свою энергию и направить ее не на разрушение, а на созидание. Мальчик был солидарен. Макар с самого детства готовился к тому, чтобы продолжить «дело семьи», посещал изобразительный, чертежный и краеведческие кружки, прилежно учился и был образцовым Тудыбей. Только иногда его все же можно было обнаружить на заднем дворе школы, вымазанном в грязи и украшенном боевыми шрамами, которые даже маленького мужчину делают красивее.
Семья Тудыбей никогда не искала легких путей в достижении целей. Артемий был отправлен на север после окончания института, где и познакомился с Татьяной Васильковой. А Макар после обучения под бдительным присмотром строгого деда был отправлен в колхоз «Красный богатырь», чтобы понимать строительство домов и других сооружений не только на бумаге, но и на практике. Тот искренне считал такую работу необходимой, Макар не протестовал. Ему очень хотелось вырваться из-под контроля старших Тудыбей и начать жизнь взрослого человека. И не важно, что пока все его добро помещается в чемодан. Если руки есть и голова работает, то и на собственный дом его хватит. И на дерево. И на сына.
В колхозе Макару нравилось. Люди добрые, отзывчивые. Не без конфликтов, конечно, но ведь и собраны специалисты со всей страны, разные по социальному статусу и образованию. Макар относил себя к интеллигенции, хоть и работал на стройке сейчас. Не смотря на кажущуюся простоту проводимых операций, работа была не только физически тяжелой, но и требующей необходимых знаний и расчетов. Легко можно построить пизанскую башню, только какой в ней смысл, если там не смогут жить люди?
Сейчас они с бригадой работали над строительством гаражей. К зиме нужно будет убрать технику, чтобы не заржавела под снегом и дождем. Удивительно, но бригадиром у них была товарищ Крестовская - бойкая молодая девушка. Макару было все равно с кем работать, с мужчинами или женщинами, они делали одно общее важное дело на благо Родины.
Макар вытер лоб рукавом рубашки и оглянулся. Работа кипела. Мозги тоже тихонько закипали.
Тудыбей достал из тени воду и стал пить большими жадными глотками. Да, лето выдалось жаркое, но плодотворное. Никто в колхозе не оставался без дела. Правда, и отдыхать здесь тоже любили и умели. Вечером будет праздник. Надо успеть доделать все задуманное, вернуться в общежитие, чтобы смыть трудовой пот и переодеться, а потом в клуб.
_________________

Рассветный час разбавил серый сумрак окон, чуть обозначив очертания вещей в комнате: ковать, стол и небольшой шкаф, вот и вся обстановка. Лена, кажется, за всю ночь глаз не сомкнула, ворочалась, не зная покоя, изучала трещинки на потолке, прислушивалась к шебуршанию мышей под полом. То и дело посматривала в окно, ожидая утра. Очередная ночь без сна, но вопрос, который гнал сон прочь, так и остался без ответа.
Порою, осознание того, что выбран неверный путь, приходит слишком поздно, но былого не вернуть, не поправить. А что делать дальше?
Как только на горизонте забрезжили первые лучики солнца - Лена тихонько вышла на крыльцо, вдохнула полной грудью. Тягучий, прохладный воздух, туманная дымка, невдалеке поблескивала речка, запах трав покрытых росой опьяняли... Но все это великолепие совсем не радовало.
Она взяла ведра и неспешно побрела по узкой тропке к речке, босыми ногами легко ступая по мокрой траве. Речка нежно шелестела, быстро унося свои чистые воды, смывая всю горечь предыдущих дней.
Легкое дуновение ветерка и ива, словно добрая подруга, протянула к ней свои тонкие веточки, как будто унизанные изумрудными бусинами, погладила по голове, успокаивая...
Ах, если бы все было так просто, если бы только было можно отправить свою боль и отчаяние по течению реки...

– Пооошта! – звонкий, переливистый голосок пролетел над улицей, опережая свою хозяйку. Шура отбросила на спину тяжелую косу, убирая со лба выбившиеся из прически пряди волос. Утро в станице опять было солнечным, жарким, как всегда в это время года. Август вышел знойным. Большая часть народа сейчас в поле. Сенокос, жатва. Старики и малыши копаются вокруг погребков – перебирают картошку. В такие дни на улицах всегда безлюдно.
Дорога ее ждала дальняя: через всю станицу, вдоль полей, на которых во всю уже шла жатва. Это на машине кажется, что близко, а на Шурочкином стареньком велосипеде трястись полдня точно. Но она не жаловалась: любила свое дело, понимая, насколько оно важно. Маленькое, незначительно вроде, но без него никак. Каждая утро Шура рассматривала вывешенные ею над кроватью слова товарища Калинина: «У нас, в СССР, труд и в городе и в деревне – от самого простого до квалифицированного – приобрел глубокое содержание, одухотворился великой идеей социализма, стал тем творческим началом, которое обновляет людей, воспитывает их в духе коммунистической нравственности». Читала и улыбалась, осознавая, что и она трудится на благо Советского государства.
Работа не мешала мечтать о том, как она поедет учиться. В город, на инженера. А потом вернется сюда, в родной колхоз, с новыми знаниями и идеями, которые наверняка придутся к месту. Сразу после школы уехать в город не получилось: сначала ухаживала за больным отцом, а потом, когда его не стало, перебралась к тетке, которая тоже уже была в возрасте. И по хозяйству помогала, и часть ее работы на почте на себя взяла. А потом и вовсе все обязанности почтальона приняла: ну куда тете Вале, с ее ревматизмом на велосипед взбираться? А Шурочке одно удовольствие: с утра объедет всю станицу, а потом за хозяйство принимается. И вечером еще силы остаются в библиотеку зайти, книжку интересную взять, да и в клуб заглянуть.

К бабе Нюре Шура спешила в первую очередь, зная, с каким нетерпением та ждет весточки от сына, уже много лет работающего в городе. И вот он, заветный конвертик, на самом верху в ее сумке.
Шурочка соскочила с велосипеда, несколько раз дернув бряцающее колечко на калитке.
– Баб Нюр! Вам письмецо из города!
За забором послышались торопливые шаги – старушка спешила, да так, словно Шура могла куда-то деться, еще и письмо прихватить с собой. На морщинистом лице заиграла улыбка.
– Девонька моя, вот спасибо-то. А я все жду, да жду, а он не пишет. Совсем заработался Ванечка мой, не приезжает давно.
– Приедет, баб Нюр. Вот начнется отпуск – и сразу он к вам. А вы не скучайте. И не болейте, главное.
И снова на велосипед – и дальше по улице, привлекая внимание и голосистых собак, и местных ребятишек, вылетающих навстречу в надежде заполучить в руки или газету, пропахшую свежей типографской краской, или (что намного приятней) письмо от кого-то из родни.
Девушка свернула на соседнюю улочку, самую старую в станице, узкую, с двумя рядами бревенчатых хат, а через нее выехала снова к полям. Дорогу здесь размыло дождем, а жаркое августовское солнце высушило серые колдобины, на которые старенький велосипед то и дело подбрасывало вверх. Поначалу после таких поездок у нее страшно ныли все мышцы, даже в тех местах, о которых порядочные советские девушки и думать себе не позволяют. Теперь привыкла, и только когда колесо попадало в большую выбоину, тихонько охала, тут же отвлекаясь на что-то более интересное, чем собственное неудобство.
Вот и сейчас: засмотрелась на курицу, ковыряющуюся в придорожной траве с выводком цыплят. Потешные такие, словно пушистые комочки, неловко переваливающиеся на слабых еще лапках. Тетя Валя таких всегда в дом заносила, стоило им только вылупиться, и Шурочка, даже уже став взрослой, могла целый вечер просидеть возле них.
Велосипедная цепь звякнула, когда в нее врезался отскочивший из-под колеса камешек. Шура растерялась, резко крутнув руль в сторону. И не удержалась в седле. Соскочила в придорожную пыль, путаясь в подоле собственной юбке. Повезло, что не свалилась, вот бы ребятишкам потеха была! А сумку не удержала – и множество желтоватых конвертиков, словно голуби, разлетелись по траве.
Шурочка вздохнула, ругая себя за неаккуратность, и принялась собирать письма, искоса наблюдая, как со стороны домов уже летит навстречу кто-то из ребятни.

В доме было тихо и спокойно, непривычно без каждодневной суеты, которую устраивала семья Ярцевых с невиданной удалью. Мать поутру ушла в коровник, верно, хочет увеличить надои, которые у неё и так заоблачные - на Доске почета вот уже неделю висит.
Отец на стройку ушел, тоже передовик. Первый в бригаде строителей. Младшенькие, Колька и Митька, на великах уехали носиться. А глава семейства, мать отца, грозная Евдокия Никитична отправилась в сельпо за лимонными конфетами. Сказала, надо отметить успехи передовиков, что радуют всех своими улыбками с Доски почета.
Одна Галя среди них была словно белая ворона. Непутёвая. Так про неё говорили. Галка, Галчонок, иначе и не называли. Словно она пичужка какая незаметная. Сначала она обижалась, а потом уже и привыкла. Или же убеждала себя, что привыкла. Ну что ж поделать, если нет у неё особого стремления к работе? Особенно к дойке коров, к которой её с детства подталкивали. Надеялись, что она будет вся в мать – передовик удоев. Но разве же может быть счастье в том, чтобы коров за вымя дёргать? Галя в этом точно не видела никакого удовольствия, даже будто бы… брезговала. Услышь такие крамольные мысли кто-то из её родных, точно бы из дома выгнали! Деревенская, а работы чурается. Галя была как будто подброшенная в эту семью - работать не любила, всё делала из рук вон плохо. Старательно, не отказывалась руки замарать, но все были вечно недовольны.
То в коровнике ведро с молоком опрокинет, то цветы выполет так, что ничего на грядке не останется, то огурцы соберёт наполовину, ещё потому штук десять бабушка найдёт на грядке. Пойдёт яблоки собирать, так поскользнётся, об ствол так ударится, что потом неделю лежит с перевязанной головой. Одним словом, не спорилось дело в руках Галины Ярцевой.
Зато с душой пела и плясала, участвовала постоянно в художественной самодеятельности, но этим заработать уважение в семье не могла никак. Галя ждала-ждала признания до той поры, пока не поняла, что бесполезно. И обижаться нет толку на родных. Они на ней поставили они крест.
Но Галя мечтать о карьере артистки не перестала, просто делала это втихомолку, пока никто не видит. Вот и сегодня, воспользовавшись тем, что бабка дала поручение подвязать ветки яблонь, она дала соседскому пареньку Вовке Горохову несколько конфет, чтобы он выполнил это поручение, а сама уселась тихонько в своем закутке и вытащила честно стибренную у мамы косметичку. Протёрла подолом старенького красного халата в белый горошек круглое зеркало в толстой деревянной рамке и начала наводить красоту. Расчесала длинные густые волосы и взбила их так, чтобы дыбом стояли, но так, как будто двести двадцать ударило, а искусно уложенным каскадом, потом собрала в пучок и уложила красивой волной на плечо. Щедро намазалась тональным кремом из смятого тюбика, чтобы придать лицу он у него ровный красивый цвет. Получилось бледновато, но и пусть! Артистки все бледные. Потом тщательно накрасила губы яркой помадой, немного заходя за края, чтобы стали, перешла глазам, наведя длинные стрелки, как у Клеопатры. В завершение густо накрасила ресницы тушью, предварительно поплевав в маленькую чёрную коробочку. Галя долго водила щёточкой по ресницам, превращая их в красивые загнутые линии и отгоняя от себя мысли, что становится похожа на корову Маньку. У той от природы ресницы были густыми и загнутыми.
Полюбовалась на себя. Вылитая Елена Быстрицкая! Прямиком можно на экран! Галя размечталась и стала принимать разные позы, улыбаться, корчить рожицы и гримасы, и вдруг услышала шум, который не перепутаешь ни с чем - звякнула калитка, послышались шаги, кряхтенье. Бабушка вернулась! Внутри всё похолодело. Галя затихорилась и сидела как мышка, не дыша.
А бабушка ходила по избе и ворчала. Оказывается, она забыла кошелёк. И так она смешно сетовала на саму себя, обзывая себя старой кошёлкой, что Галя не выдержала и хихикнула в ладошку.
- Галка! Ты что ли дома? А кто это в саду возится? - спросила Евдокия Никитична, а Галка забилась в уголок.
- Да я тебя слышу! Что ты там сидишь, Галка?
Голос бабушки был совсем рядом, Гале стало совсем не до смеха, даже когда старая откинула занавеску и её лицо вытянулось, а рот раскрылся так широко, что в него свободно могла влететь муха. Бабуля закричала так, что Галя испугалась. Плохо ей что ли стало? Она кинулась вперёд:
- Бабушка, что с тобой?
- Ах ты, Кикимора Болотная, куда Галку дела? А ну убирайся из дому!
Схватив веник, Евдокия Никитична начало гонять Галю по избе, а потом по голосу узнав, что это родная внучка, схватила передник и давай хлестать по заду.
- Быстро умываться! Что ты собой сотворила, дурёха? Как есть непутёвая! Всегда говорили, что непутёвая. Так и есть!
Делать нечего. Галя побежала во двор. Курицы бегают, квохчут под ногами. Даже они испугались накрашенной Галки. Она прополоскала руки и стала вытирать лицо, но только размазала косметику, а бабушка уже образовалась позади с мылом и давай мять Гале лицо, опять приговаривая, что она непутёвая, дурёха, невесть в кого уродилась и будто неродная Ярцевым. Гале стало так обидно, что слёзы перемешивались с краской, стекая по лицу. Ей было всё равно, что щиплет глаза, что больно. Не дали побыть красивой даже десять минут!
А сегодня такой важный день - приедет замминистра и будет смотр художественной самодеятельности в клубе, а у неё несколько номеров, а лицо красное и опухшее.
Галя зарыдала навзрыд, без удержу.
- Ну что же ты, неумёха, - разжалобилась с бабушкой и обняла внучку, прижимая к себе и похлопывая по спине. От бабушки как обычно пахло старостью и немного мукой, но это не принесло никакого успокоения. Галя чувствовала себя не на своём месте - как будто бы всё вокруг было декорацией, а она – актрисой. Сейчас сделает привычные дела, а потом упорхнёт в настоящий мир. Большой, красивый и светлый. Но, к сожалению, реальностью были красное лицо, заплаканные глаза и злая-злая бабушка.
- А кто это в нашем огороде шурует? Вовка Горохов что ли? Ах ты, пострелёнок! - стала кричать бабушка, переключив внимание на соседского мальчишку и огород.
А Галя схватила резиновые сапоги, надела на босу ногу и, как была в халате, выволокла велосипед наружу и покатилась по станице, лишь бы подальше от дома.

Клавдия перевернула очередную страницу книги и вздохнула, прочитав о свидании Асканио и Коломбы, которое подглядел Челлини. Романтика-а-а... Вот бы ей такого Асканио - нежно влюбленного, трепетного... ну или хотя бы Челлини. На худой конец.
Мечтательный взгляд Клавы устремился к окну, за которым были видны бесконечные поля, сплошь засеянные пшеницей. Вовсю велись работы по сбору урожая, весь колхоз трудился в поте лица. С одной стороны Клавдия чувствовала себя немножечко бесполезной, сидя здесь, в библиотеке, когда многие трудятся в поле, но с другой - была этому рада.
Эх, не для того она оканчивала литературный институт, чтобы в итоге оказаться в деревне! А вот ведь распределили. Не нашлось ей более достойного занятия, чем книжки раздавать... Клава снова вздохнула и посмотрела на книгу Дюма. Его герои совершали подвиги, любили, страдали... А она сидит в деревенской библиотеке и дышит книжной пылью. Никаких тебе приключений, никакой любви...
Захлопнув книжку, Клавдия встала и вышла на крылечко. Недавно открытая в станице библиотека располагалась в самой обыкновенной избе. Среди сочинений современных писателей, прославлявших подвиги советского человека, было несколько книг, которые рассказывали о совсем другом мире, в который Клаве так нравилось погружаться, уходя от действительности. Глядя на рассекающие по полю комбайны, Клавдия отругала себя за недостойные мысли. Ох, и не о том же она думает... Приземленнее надо быть. Стремиться, как все, построить лучшую жизнь. Гордиться успехами колхоза... Очередной тяжелый вздох вырвался из девичьей груди. Часы, когда все находились в поле, были самыми скучными - в библиотеку почти никто не заходил. Даже поговорить было не с кем. Только и оставалось, что книжки читать коварные, которые думать не о том заставляют. "Ну, хоть воздух тут свежий", - подумала Клава, глядя куда-то в загадочную синь горизонта...

Я, конечно, всякое слышал про Советский Союз, в том числе и то, что Москва - это большая деревня, но реальность превзошла все мои самые страшные кошмары.
Нахмурившись, я смотрел на невысокие здания, в основном из дерева, и широкие поля, которым ни конца, ни края не было, и начал сильно подозревать, что никакая это не Москва вовсе. Где тот самый Кремль? Нету. Не в пшенице же он спрятался, Мадонна мия! А Ленин? Куда они дели вождя советского пролетариата? В погребе закрыли, чтобы не испортился? Вот уж вряд ли! А концертный зал? Где выступать прикажете, прямо посреди поля, что ли? Я грозно свел брови на переносице, кинув взгляд исподлобья на своего переводчика Пьетро, начиная также подозревать то, что он знает русский язык далеко не в таком совершенстве, как уверял, иначе как бы мы тут оказались, черт побери?!
Ну и что теперь делать? Надо было насторожиться еще тогда, когда в аэропорту нам подали не машину, а повозку с лошадью. Но я тогда подумал, что, может быть, в СССР напряженка с машинами или же это такой способ встречать гостей... И вот итог. Мы практически в чистом поле, дьявол знает где. Вдобавок я теперь не уверен, что могу полагаться на Пьетро, чей "великолепный русский язык" нас, чего доброго, еще в Сибирь заведет. А там холодно, говорят.
Впрочем, я и про Москву слышал, что холодно там, и вот как дурак напялил пальто, шарф да берет, а тут, оказывается, жарища не хуже, чем в Неаполе в это время года! С досадой я стащил с себя все теплые вещи и поинтересовался у Пьетро:
- Ну, и куда мы по твоей милости попали, а? Что делать будем?
Глаза переводчика виновато забегали и он робко предложил:
- Петь?
Я вздохнул. Петь так петь. За этим ведь и приехал. Ну а если говорить откровено - из любопытства в основном. Не многим доводилось посмотреть, что такое Советский Союз изнутри. Лучше б и меня миновало такое счастье...
Эх, как домой-то хочется... Я сел на траву перед каким-то трехэтажным зданием с флагами, достал гитару и завел песню про родную улицу.

Беленький удивлённо вскинул брови, но отвечать не стал. Смотрит она! Коли смотрела бы, не врезалась бы в забор, не снесла бы гордость последних нескольких дней маляров, которые с утра до ночи красили доски, чтобы поспеть точно в срок. Но испугана вроде, потому и продолжать бессмысленный спор не стал. Знамо от чего злится - меж ними, да комбайнёрами негласное соперничество образовалось. Вот и недовольна, дурёха, что он ей слово поперёк сказал.

- Не мой. Бригады моей. Прибился, так пусть живёт, - туманно ответил Костя. - А я и смотрю, - ответил ей, как и Надежда минутою раньше. - Не привыкши он, чтобы всякие на ЗИЛах из ниоткуда выезжали.
Он взъерошил пятернёй волосы и смягчился:
- Не сильно, его колом не убьёшь. Уже соседских кошек гоняет.
Откуда-то издали и впрямь послышался приглушённый лай и следом за ним - возмущённое мяуканье.

- Кажется ей! - буркнул Костя, протягивая руку Надежде. Практически выволок её из кабины, спрыгнул вниз, на землю и стащил Крестовскую к себе, немного неловко устраивая на руках. - Фельдшеру покажи обязательно. Выступать сегодня ещё. А выступление это дело такое, понимать надо!
Беленький, нахмурив брови, всматривался в лицо Надежды, от чего-то злясь. Красивая ведь баба, и чего дома не сидится? Рожала бы детей, да мужа обихаживала. И чего в бригадиры понесло?
После этого всё же опустил Крестовскую, давая ей возможность встать на обе ноги и стоять самостоятельно. И поинтересовался невпопад:
- Петь сегодня будешь?