viorika:
07.04.13 20:06
» И по делам твоим воздастся (исторический детектив) [ Завершено ]
Небольшое предисловие
Подобно Иоанне Хмелевской я многие годы в своем воображении писала всевозможные повести и романы, но руки никогда не доходили до пера, ну или до клавиатуры компьютера. Только познакомившись с этим замечательным сайтом, почитав талантливые произведения девочек и убедившись, что читатели тут доброжелательны и терпеливы решилась, все таки, материализовать свои фантазии. Роботу редактировала сама, поэтому буду очень рада если заметив, какие-нибудь ошибки, орфографические или грамматические, Вы мне на них укажете.
Действие романа происходит в 1899 году в небольшом имении рядом с городом Умань. Главная героиня: вдова, двадцати девяти лет, с ней в поместье живут трое детей, тетушка, конечно, слуги. Так как это детектив, раскрывать сюжет не буду, но здесь будет и любовь, и тайны. Роман не слишком серьезный , это скорее исторически-иронический детектив.
Название - строка из Нового Завета, которая полностью звучит так "Ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его." (от Матфея 16), значение названия раскроется в конце, как и полагается в детективах.
Очень надеюсь, что Вам понравится.
Пока полностью написаны и отредактированы четыре главы, их и выставляю на Ваш суд. Приятного чтения.
И ПО ДЕЛАМ ТВОИМ ВОЗДАСТСЯ
Глава 1
- Ну, давай! Тяни сильнее! Тетушка держи створку, ну что же ты не поддаешься! Иван! Иван! Черт бы тебя побрал, деревяшка старая!
- Не поминай нечистого, не пристало тебе матушка, так говорить. Ох, не удержу. Иван!
- Тут я пани! Все. Держу. Вот! Вот! Ну, все запер ставню, ох ты ж лихо, ну мы починим, раму подобьем, стекло вставим!
- Вставим, Иван, завтра, иди уже – с трудом переведя дух, я упала в ближайшее кресло.
Закрыть тяжелые, давно рассохшиеся, дубовые ставни, оказалось нелегким делом. Тетушка, так же тяжело дыша, обмахивалась журналом «Модный магазин»
- Надо было, матушка, починить это окно раньше, не дожидаясь рождественских метелей.
- Ладно тебе тетя, ты же знаешь, тут, за что не возьмись, все раньше делать надо было.
Я окинула взглядом библиотеку, и застонала, разбитое стекло усыпало пол, правая створка окна еле держалась на проржавевших петлях. Зимняя буря, ворвавшись белым вихрем, смела с письменного стола бумаги, раскидала по полу журналы и газеты, не говоря уж о разбитом окне и сорванных гардинах. Не менее шумным вихрем ворвались комнату Феська и Марыся, шлепая по полу босыми ногами, они резко остановились в дверях, налетев одна на другую
- Ой, пани, что тут делается, кто это так?
- Феся, ты умеешь задавать умные вопросы, да уж не я сама, ветер окно разбил, а вы идите спать, завтра приберетесь, не к спеху.
-Как велите пани, мы и сразу можем
- Да идите уже – отмахнулась тетушка
- Спокойной ночи Настасья Павловна, спокойной ночи Анна Ивановна
- Спокойной, спокойной, будь оно не ладно, гляди, как сбежали быстро, только пятки засверкали – тетушка махнула журналом, как будто отгоняла невидимых мух
- Не ворчи Анна Ивановна, идем лучше и мы ложиться, вот уж понесла нас нечистая сила за журналом, среди ночи
- Летом это еще только вечер – тетя, кряхтя, поднялась с кресла – идем ко мне, выпьем наливочки на сон грядущий
- С твоей наливочкой я стану записной пьяницей – осторожно переступая, чтобы не пораниться осколками, мы двинулись к дверям
- Сколько той радости в жизни, скажи еще, что тебе не нравится моя наливочка, стаканчик другой еще никого пьяницей не сделал
По правде говоря, я любила эти зимние вечера, когда закрывшись в тетиной спальне, мы листали журналы мод, сплетничали и попивали сладкую сливовую наливку, которую каждый год по какому-то своему особому рецепту тетушка готовила осенью. Она была на двадцать лет старше меня, рано овдовев, тетя вернулась в отчий дом и стала жить с семьей своего брата, моего мужа. Мне было всего семнадцать лет, когда я вышла замуж за Мишу, его первая жена умерла родами, оставив после себя двух дочек, очаровательных малышек, Иринку и Лизу, для семнадцатилетней девушки стать в одночасье матерью и женой было тяжело, но сестра мужа поддержала меня, стала подругой, советчицей, в чем-то даже, матерью. Ироничная, ворчливая, трудолюбива, неунывающая и заботливая, она была моей самой надежной опорой. Особенно я оценила ее дружбу и помощь, когда Мишенька умер, и я осталась одна с тремя детьми, к тому времени у нас уже родился сын – Андрюша. Муж не особенно интересовался хозяйством и оставил нам с тетушкой не лучшее наследство, но мы справлялись, вот уже как третий год.
- Ну, что ты плетешься, шевелись же, холодно в коридорах, как в псарне, простудимся – тетин голос вывел меня из задумчивости, а холод подогнал, мы, запыхавшись, вбежали в тетину спальню. Я тут же плюхнулась в кресло и, подобрав под себя ноги, накрылась теплым пледом. Из старого, пузатого буфета, тетушка вынула маленький графинчик, наполненный сливовой наливочкой, тарелку с пышными булочками и вазочку с черничным вареньем, все это сладкое изобилие украсило маленький столик. Хрустальные стаканчики наполнились, искрящейся, темно-сиреневой жидкостью, в печке потрескивали поленья, приглушенный свет газового рожка, обещал приятный, тихий вечер, даже шум ветра за окном, навевал скорее дремоту, чем страх. От чего же у меня на душе было так не спокойно.
- Ты слушаешь меня? – тетин голос ворвался в мои мысли
- Слушаю, слушаю, ты говорила о каком-то демоническом любовнике Лизы Суховой
Тетушка странно глянула на меня и громко, искренне расхохоталась. Мне осталось только глупо, непонимающе улыбаться.
- Ну что ты Анна Ивановна, что я такого сказала?
- Нет, ну ты себя, матушка, слышишь, какой любовник у Лизы Суховой может быть, она еще глупая девица. Я рассказывала о новом учителе классической латыни и древней истории в нашей местной мужской гимназии. О нем много говорят, мол, красавец и умен и галантен, а Лиза Сухова, так в него и вовсе влюбилась, чем сильно расстроила маменьку, говорит, что он обладает демонической внешностью и таинственен.
- Фу, какие глупости, его даже и красавцем не назовешь, привлекателен, не скрою, высокий брюнет, чуть сутулиться, волосы такие вьющиеся и глаза светлые, у брюнетов всегда скорее темно-карие, а так обычный человек, даже немного зануда. Но в нашем захолустье, любое новое лицо будет таинственным, тут все всех знают и надоели друг другу до смерти.
- Так ты никак с ним знакома? И никак хорошо рассмотрела – тетушка глянула, на меня в упор, хитро усмехаясь, так что я даже покраснела
- Не надо иронии и не гляди на меня так хитро, еще бы я его не рассмотрела, он мне битых полчаса на Андрюшу жаловался, мол, талантлив, но ленив к учебе, сорванец и забияка, и еще много всяких жалоб. А что я могу поделать, у него к языкам, сама знаешь, какие таланты, его более к математике тянет, да и отец умер – горестно вздохнув, наполнила свой стаканчик и залпом выпила, - тяжело с ним ладить стало
- Да, Андрюше и вправду мужская рука нужна
Мы притихли, задумавшись каждая о своем. Я вспомнила нового учителя, Георгий Федорович, зовут, кажется, он на меня и вправду произвел странное впечатление, что-то такое истинно мужское было в нем, что вызывало в женщинах трепет и глупые мысли. И снова тетин голос вывел из задумчивости
- Говоришь, нет ничего особенного, но наши дамы все равно бегают за ним табуном
- Тетушка, а почему это простого учителя в наших избранных домах принимают, у нас тут все с таким гонором, не каждого взглядом окинуть соизволят?
- Ходят слухи, что он очень знатного рода, из самого Петербурга приехал, чем-то насолил папеньке и тот его в наказание и от беды подальше сослал в наше захолустье, ума набираться
- Хорошо должно быть насолил, если его в такую тьму-таракнь сослали, а учительствовать пошел видать от скуки
- Ну, не так уж у нас и глухо, общество приличное есть, балы всякие, приемы, и город немаленький и парк прекрасный
- И на этом все достоинства закачиваются, признайся Анна Ивановна, это не Петербург и даже не Киев или Харьков, оперы нет, кабаретов с танцовщицами тоже нет, все чинно и очень благопристойно, а попросту сказать смертельно скучно, хоть бы какое происшествие случилось – и тут, как пишут, в тех жутких романах, которые так любит моя тетушка: «в тишине ночной раздался громкий стук и жуткий крик». Стук, правда, был, не таким уж громким, скорее приглушенным, но явно кто-то стучал со всей силы во входную дверь, и вроде как кого-то при этом звал.
- Ну, вот тебе и происшествие, кого это принесло, в такую погоду, пошли, сходим, глянем
Но, еще раньше, чем мы поднялись с кресел, в дверь тихо поскреблись, после чего она приоткрылась, и осторожно бочком в комнату прошел Петр – наш, так сказать, дворецкий. Петр был уже стар, но, сколько точно ему исполнилось, не знал, кажется, никто. Сколько себя помнил он жил в поместье, начал работать еще при дедушке покойного мужа, мальчиком на побегушках, дослужился до дворецкого, как гордо его именовала маменька Миши, сейчас старик только и годился на то чтобы дверь входную открывать да объявлять имена пришедших с визитом. Я бы и рада была нанять, кого помоложе и отправить старика на пенсию, да наши финансы не позволяли лишних трат, так что приходилось старику и дальше стоять на страже или вернее сидеть в не менее старом и дряхлом кресле, у входных дверей.
- Ну что там еще приключилось Петр – начала тетя
- Да вот Анна Ивановна, Степан, привратник, прибежал, испуган страшно и бельмочет что-то не понятное, может быть, Анастасия Павловна спустится, да расспросит Степана, барыне он-то уж все расскажет
-Ладно, пошли – всунув ноги в тапки, я неохотно поплелась за Петром, тетя подалась следом
Когда мы вошли в кухню, то застали там всех домочадцев, кроме, разве, детей. У стены тесной кучкой стояли наши горничные: Феська, Марыся, Соломия и Дарья, все молоденькие, пухленькие, одинаково любопытные девушки, у дальнего конца кухонного стола сидел наш воспитатель Андрюши, нанятый моим папенькой, настоящий француз, месье Бомон. Высокий, сухопарый со строгим, истинно преподавательским взглядом, он зябко кутался в шаль, одевался как капуста и постоянно мерз, проклиная наш далеко не средиземноморский климат. До нас он работал у какого-то настоящего князя и согласился отправиться в захолустье только из-за щедрости моего папы-банкира посулившего за воспитание своего единственного внука хороший оклад и пенсионные выплаты по совершеннолетию воспитанника. Дверь черного входа подпирала посудомойка и помощница кухарки, полуслепая, Катерина, за ее юбки прятался внучок, Панасик, исполнявший всякие посильные ему поручения по дому. Около печки прислонился Иван, истопник и мастер на все руки, мечта и предмет воздыханий наших горничных. Посреди кухни, на табурете, сидел Степан, привратник, столь же старый, как и Петр, много лет, прослуживший в доме, он скорее символически считался сторожем, потому что согнутого пополам и вечно подвыпившего старика мог свалить с ног любой мальчишка, но, тем не менее, старик к службе относился серьезно и каждый вечер, несмотря на погоду, делал обход дома и сада «на предмет присутствия нежелательных лиц», как сам он выражался. Видимо сегодняшний обход вышел не совсем удачным. Вокруг него суетилась наша кухарка, Галина, необъятных размеров, как и полагается кухарке, она была на диво проворна и готовила превосходно, ее вкусная и сытная стряпня, была, пожалуй, второй по важности причиной, после оклада, по которой наш француз оставался с нами вот уже пять лет. В данный момент Галина суетилась вокруг Степана, умудрялась одновременно резать хлеб и наливать ему самогонки из пузатой бутылки. Я окинула взглядом сие живописное сборище и вздохнула, месье Бомон попивал чай, Иван, степенно и задумчиво, что-то жевал, а Панасик поспешно доедал булочку, выглядывая из-за бабкиной спины, и все при этом, не отрываясь, смотрели на Степана. Н-да, как говорится: «хлеба и зрелищ».
- Ну, все, Галина, хватит ему уже выпивки – кухарка поспешно отступила и, зацепившись за лавку, неловко плюхнулась на нее, вызвав хихиканье девушек, я строго взглянула на них и обратилась к сторожу – Давай, Степан, рассказывай, от чего шум?
- Дух умершей Дарии Любомировны, хозяйка, в большом флигеле, свечи жжет – после столь поразительного заявления, наш сторож, взялся за голову и принялся страдальчески стонать, я только беспомощно оглянулась на тетю, она пожала плечами и спросила
- Ты как, и сам дух видел или только свечи?
- Свеча в окне горела и тени ходили, точь-в-точь, как когда она жива была – ответил Степан и поспешно перекрестился.
Далеко мы так зайдем, придется снова взять инициативу на себя.
- Давай пойдем по порядку, отвечай, ты ужинал, здесь в кухне, со всеми?
- Да, пани – он попробовал приподняться, но я остановила
- Ты сиди, сиди. А после ужина, пропустил стаканчик с Петром да Иваном?
Покосившись на товарищей, Степан уже тише ответил
- Да, пани
- Хорошо, идем дальше, потом отправился в сторожку и там опять выпил кружечку бражки?
-Да пани, но я, Богом клянусь, только кружечку и сразу пошел двор смотреть - взгляд побитой собаки, каким на меня посмотрел старик, мог разжалобить и каменное сердце, но я опять вздохнула и продолжила, стараясь говорить ласковее
- Ну, хорошо, ты пошел в обход, рассказывай, все как было, сначала
- Сначала я одел кожух - тут девушки снова захихикали, но Степан посмотрел на них так сердито, что те сразу умолкли – одел кожух, вышел во двор, проверил большие ворота, было заперто, ну я пошел к другим воротом, тем, что к большому флигелю ведут…
Тут не выдержала тетушка
- Ты чего туда поплелся, эти ворота уже лет двадцать не открывались, там все кустами давно заросло, и проржавело насквозь
Но Степан упрямо возразил:
- Заросло и проржавело, но у меня служба такая за воротами следить я и следю
- Следю, эх ты следопыт трухлявый – фыркнула тетушка, вызвав новый приступ смеха у горничных
- Оставь его тетя, пусть продолжает, посмотрел ты на ворота и что дальше
- Я пошел по дорожке к большому флигелю, ветер дул страшный, тяжело мне идти было, я остановился дух перевести, и тут увидел свет и тени
- Где увидел свет и тени?- теряя терпение, спросила я
- Сначала на снегу увидел, потом посмотрел на дом, смотрю, а там, в окне свеча стоит и тени какие-то блуждают, когда, Дария Любомировна, жили, царствие ей небесное – и Степан снова, благоговейно перекрестился – она любила так, вечерком свечу в окне поставить, а сама рядом садилась и в то окно глядела, так то и тогда жутко было видеть, а уж сейчас… Я и не удержался, побег к дому
Странный рассказ Степан вызвал легкое замешательство, после минутной паузы, я окинула взглядом кухню и решительно велела
- Галина, выдай Степану покрывало, какое, пусть он в котельной ляжет, там и лавка есть, с него на сегодня впечатлений хватит, завтра сходим, поутру, глянем, что там с большим флигелем. И еще, Иван, там, вроде окна ставнями закрыты и досками забиты, или ты доски снимал?
- Нет, барыня, вы ж не велели
- Не велела, так как же ты, Степан, мог свечу в окне увидеть?
- Не знаю хозяйка, а только досок на том окне не было, и ставни были распахнуты
- Ну, завтра разберемся, спокойной ночи, спокойной ночи месье Бомон – я отдельно поклонилась нашему воспитателю и подалась к себе
Перед дверью тетиной спальни мы остановились
- Ну что зайдешь на минутку
- Нет, тетя, мне уже ничего не хочется, дикая история, в голове не укладывается
- Да было бы с чего расстраиваться, напился старый пень, и мерещится ему всякая чертовщина, в такую ночь и не дивно, ну ладно ты иди, ложись, утро вечера мудренее, спокойной ночи, Настенька
- Спокойной ночи, тетя – мы поцеловались, и я пошла в свою спальню.
Глава 2
Ночь у меня выдалась беспокойная. Большую часть ночи я крутилась в постели, в голову лезли тревожные мысли, я то вспоминала рассказ Степана, то думала о наших денежных проблемах, о старых рассохшихся окнах, о том хватит ли нам дров и угля, если зима затянется, о новых нарядах для девочек, придется потратиться, дети растут быстро, потом опять возвращалась к странному видению, напугавшему старика и сквозь всю эту кашу образов почему-то постоянно прорывался, демонический, Георгий Федорович. Заснула под утро, снились мне фантастические сны, и Георгий Федорович, отчего-то на вороном жеребце, все пытался перескочить через закрытые ворота. Проснулась я от того, что Даринка растянула тяжелые гардины, и яркий свет залил комнату.
- Доброе утро, пани, как спали?
- Хорошо, Даринка, воду Иван нагрел?
- А как же, пани, вам какое платье подать?
- Серое, шерстяное – я пошла в ванную, это было, пожалуй, только одно новшество, введенное моим расточительным мужем, которое я искренне одобряла. Один поворот ручки, блестящего медного, крана и в рукомойник уже течет теплая вода, ванну мы напускали редко, экономили топливо, но раз в две недели я все же позволяла себе истинную роскошь, понежится в теплой, пахнущей благовониями, воде. Умывшись и одевшись, я подалась в столовую – завтракать. Еще на подходе, услышала шум и хохот детей. В столовой застала живописную картину: девочки хихикали и шушукали между собой, Андрюша пытался попасть в них изюмом, выколупанным из сдобной булки, когда ему это удавалось, следовал немедленный отстрел в ответ. Месье Бомон методично жевал, уплетая уже видать, третью порцию картошки с салом, (куда, только в него умещалось?) при этом умудряясь отпускать замечания воспитаннику
-Мольодой чельовек, сяадьте пряамо. Мольодой чельовек мольчите когда едите. Мольодой чельовек убирите льокти со стола.
Молодой человек, к которому были обращены все эти воззвания, очевидно, был глух, потому, что постоянно вертелся, совал локтями по столу и без умолку болтал, с полным еды ртом.
- А что, тетя Аня и вправду видел Степан приведение? А оно к нам в дом не придет? Или придет? Я ему ловушку сделаю! Настоящее приведение, расскажу своим обзавидуются!
Тетушка только отмахивалась от племянника, и, судя по количеству, выпиваемого узвара, графинчик она вчера одолела до конца.
Мой приход вызвал новую волну оживления
- Мамочка мы пойдем смотреть на флигель – начала Лиза
- Пойдем после завтрака, метель утихла, утро чудесное, прогуляться не помешает, только, что вы там ждете увидеть, думаю, духи являются только по ночам – я намазала теплую булку маслом, откусила и с наслаждением запила горячим, сладким чаем
- Ну не знаю, может, найдем огарок свечи или надписи, какие на стене – с мечтательной дрожью произнесла Лизочка – я о надписях на стенах в книге читала
- Тетя может ты бы им не давала читать свои жуткие романы
- И какая с этого беда? Страшные сказки и только – тетя выпила очередной стакан компота – духи бить не будут, страху только нагоняют. Да и то привиделось все Степану с перепою
- Ну, тетушка, ты не права у нас, в гимназии есть Вова Дух, так тот так даст, перевернешься только
- Андрюша не говори глупостей
- Это не глупости, это правда! Мама я уже позавтракал можно я пойду одеваться, я уже наелся
-Ладно, иди уж
Андрюша хотел соскочить со стула, и мчатся, но его остановил властный голос воспитателя
- Мольодой чельовек
Андрей вздрогнул и медленно степенно встал, поклонился в мою сторону
- Маменька, тетя
В сторону учителя
- Месье Бомон, можно мне выйти?
- Идитте
Я только кивнула. Осторожно попятившись, сын чинно вышел за дверь и в ту же секунду послышался резвый топот его ног и боевой клич древних племен. Месье Бомон только горестно покачал головой и продолжил трапезу.
Через час веселой гурьбой мы вышли из дома и направились к большому флигелю.
Надо сказать, что в имении были четыре таких, как мы называли флигеля: два с них мы сдавали дачникам, на лето приезжавшим из города, для постоянных жильцов они были слишком маленькими: две комнаты, кухонька, сени да комнатушка для прислуги. Один, побольше, стоявший при въезде в деревню, имел отдельный сад и конюшню, вот уже десять лет занимала семья отставного капитана Куницкого. Но самый большой, просторный, флигель, в свое время построенный Мишиным прадедом для родной сестры, пустовал вот уже второе десятилетие.
Он находился на территории нашего парка, немного в стороне от главного въезда в имение, укрытый густой растительностью, неухоженного и дико разросшегося сада. Имел отдельный въезд, но ворота давно не открывавшиеся почти скрылись за высоким кустарником. Конюшню, бывшую при нем, давно разобрали, по причине ветхости, но сам дом был крепок. Со стороны центральной аллеи просматривалась только крыша старого флигеля. Внутри он был просторен: четыре большие комнаты, кухня, кладовая и мансарда для слуг. Вход располагался, посередине, деля дом на две симметричные половины, при жизни последней хозяйки флигеля, родной сестры Мишиного отца, Дарии Любомировны, справа от сеней шла гостиная, из нее был вход в столовую, из столовой, вы могли попасть на кухню, а из кухни вернуться в сени. Слева располагались личные покои хозяйки кабинет-библиотека и спальня. В доме имелся также погреб. Я не раз подумывала сдать и этот дом, но в его теперешнем состоянии и думать было нечего, сначала пришлось бы сделать ремонт, а на него-то, как раз денег и не хватало. Если верить Степану, то свет он видел в окне гостиной.
О прежней хозяйке флигеля я почти ничего не знала, только то, что она была неприятной женщиной, ее не особо любили и считали ведьмой, хотя я так и не разобрала: настоящий ведьмой или просто противной бабой, каких часто ведьмами называют из-за характера. Пока мы медленно шли, по расчищенной, мужиками из ближайшей деревни аллеи, решила расспросить немного тетю
- Кем она была, таинственная Дарья Любомировна
- Нашей тетей, сестрой папеньки и ты это прекрасно знаешь – неохотно отвечала тетя
- Но почему она жила так нелюдимо, всех сторонилась, говорят, даже служанку держала глухонемую, почему ее называют ведьмой?
- Потому, что наш народ не любит когда его сторонятся, у нас надо всем улыбаться, кланяться да любезничать, а если иначе себя ведешь, то значит ты - ведьма – в голосе мягкой и всегда спокойной тетушки прозвучала такая злость, что я удивилась
- Прости милая, возможно, обидела тебя чем-нибудь, мне просто любопытно, прости – я поцеловала тетю в щеку и улыбнулась – такое чудесное утро, не люблю зиму, но как же она красива
Тетя улыбнулась в ответ, и погладила меня по щеке
- Оставим мертвых в покое, и, правда, чудесное утро
В этот момент прямо мне в ухо угодил снежок, запущенный кем-то из детей, они вели отчаянную войну снежками, я присоединилась к ним и через пять минут мы с тетей были закиданы снежным шквалом. Так шумно и со смехом добрались до большого флигеля. Смех затих, отчего стало неловко, как в доме, где лежит покойник, веселье там неуместно.
Иван уже был тут, рядом стоял Степан, и оба глядели на большое окно гостиной, которое оказалось с распахнутыми ставнями, оно одиноким глазом циклопа, смотрелось на фоне остальных окон наглухо закрытых и забитых досками.
- Странно… Иван ты не открывал это окно?
- Могу перекреститься барыня, чего мне было доски сбивать, стояло себе забито и все
Тетя потянула меня за рукав
- Может не стоит туда заходить?
- Да нет, теперь как раз стоит. Иван открывай дверь!
Мы долго ждали, пока Иван возился со старым, ржавым замком, замерзли и притоптывали, пытаясь, согреться.
- Дети шли бы вы в дом
- Мамочка, мы еще немного постоим, интересно же – они так умоляюще смотрели на меня, что я сдалась
- Ладно, еще немного побудьте, но смотреть тут особо не на что, поэтому глянули одним глазком, убедились, что чудес нет и домой
- Хорошо мамочка
Наконец совладали с замком и протестующее скрипя и упираясь, тяжелая дубовая дверь открылась. Первым вошел Иван, я поднялась следом за ним. После яркого света, мне показалось, что в сенях царит кромешная темнота. Когда глаза привыкли, я разглядела, серые от пыли стены, темный пол с рассохшимися досками жалобно скрипел, на потолке сохранилась лепнина, тоже покрытая пылью и паутиной. Прямо, налево и направо, вели двери такие же серые, как и стены, в проеме дверей ведущих в гостиную застыл Иван
- Ну, что ты стал, как соляной столб, посторонись
Иван медленно повернулся ко мне, он был белее снега, широко открытые глаза смотрели с испугом
- Барыня может не стоит вам смотреть?..
Я, молча, оттолкнула его от дверей и окинула взглядом большую и не менее пыльную комнату. Посреди комнаты стоял тяжелый обеденный стол, на резных ножках, я опустила глаза, и из горла вырвался приглушенный булькающий звук, прямо на меня стеклянными глазами смотрел мертвец, он лежал на спине, повернув голову к двери, раскинув руки, на грудях его, краснело маленькое красное пятно, и торчала рукоятка ножа. Все медленно поплыло перед глазами, над ухом раздался надрывный крик, и я провалилась в благословенную темноту.
Глава 3
Как будто из-за глухой стены, прорвался знакомый голос
- Мамочка очнись, очнись
Первое, что увидела, открыв глаза – заплаканные и испуганные лица детей. Я попыталась сесть, оказалось, меня вынесли во двор и уложили прямо на снег, Ириша поддерживала мою голову, Лиза держалась за правую, а Андрюша за левую руку и как заклинание они в три голоса повторяли
- Очнись мамочка, очнись
В голове был легкий туман, перед глазами все медленно вращалось, постепенно останавливаясь. Наконец, мне удалось взять себя в руки и принять сидячее положение. Я попыталась обнять всех детей одновременно
- Ну, все мои милые, я очнулась, все хватит плакать
С горем пополам удалось их успокоить, в первую очередь надо бы детей отправить в дом, а там подумаю, что делать дальше
- Давайте поднимайтесь, Лизочка, Ириша, хватит лить слезы, ну успокойтесь же, Андрюша, зайчик мой, ты у нас мужчина, бери девочек и идите в дом, Лизонька ну же тише не плачь деточка
Шестнадцатилетняя Лиза была более эмоциональна и ранима, чем ее семнадцатилетняя сестра – Ириша. Лизочка писала подробные дневники, сочиняла романтические стихи и легко переходила от слез к смеху, Ирочка же отличалась спокойствием и уравновешенностью, иногда она даже удивляла меня своей взрослой рассудительностью и сейчас быстрее сестры пришла в себя
- Давай Лизок, пошли в дом Андрюшка поднимайся, пошли, нам Галина конфет даст, правда мама – утерев слезы, Ира одной рукой обняла за плечи брата, на другую оперлась ее сестра, и они поминутно оглядываясь на меня, пошли к дому.
Подняться на ровные ноги мне помог Иван, верный и надежный, Иван, всегда рядом, всегда готов помочь, молчаливый и суровый, иногда мне казалось, что это ожившая статуя могучего Колосса посланная мне Богом, что бы быть опорой и защитой. Эмоции редко оживляли его лицо, как бы высеченное из камня, талантливым, но не слишком терпеливым скульптором, но сейчас, даже на нем отражалось смятение, если уж Иван растерялся, то, что делать мне?
Тетушка сидела на нижней ступени флигеля и стонала, охватив голову руками. Степан присел рядом с ней, старик, видать, тоже совсем растерялся, он крутил в руках старую жестяную, солдатскую флягу, то открывал ее, то закрывал, при этом смотрел в одну точку перед собой.
Я огляделась, вчерашний снегопад покрыл белым, блестящим покрывалом все вокруг, снежные перины окутывали деревья и кусты, солнечные лучики отражались в окне флигеля, отпрыгивая веселыми зайчиками, морозец пощипывал щеки – идиллический пейзаж зимнего утра, фальшивой нотой, резавшей уши, прорезались сквозь эту идиллию стоны тети. Надо срочно, что-то предпринять, но что? Взгляд мой упал на флягу Степана
- Степан, дай мне эту флягу, что там, самогон?
- А больше нечего у нас нет – растеряно отвечал сторож, протягивая мне « сосуд зла», как называла все, что наполнено алкоголем наша помощница кухарки, Катерина, немало натерпевшаяся от мужа-пьяницы. Но сейчас, мне надо было вывести себя из оцепенения и прочистить мозги, крепкий напиток, был как раз тем средством. Лихо, отпив глоток, я тут же закашлялась, самогон и правда оказался крепок, несколько секунд приходила в себя, что ж старое проверенное лекарство помогло, решение пришло само собой, если честно, то и было только одно решение этого дела – надо послать за городовым, хотя в какую-то минуту у меня мелькнула мысль закопать где-то подальше покойника, да и дело с концом, но заманчивую мысль пришлось отбросить, а вдруг покойного уже ищут?
- Спасибо Степан, а сейчас иди пока к себе в сторожку
- Может, помогу, чем пани? – с трудом поднявшись на ноги, спросил сторож. Я оглядела, согнувшегося от ревматизма старика, руки его тряслись, глаза слезились, шапка, старее хозяина, сползла на затылок, еще тот помощничек
- Не надо, сами справимся, иди в сторожку, если, что надо будет, я за тобой пошлю – и Степан заковылял по дорожке, что-то про себя причитая
- Тетя и ты иди в дом, хватит стонать – пойдя к ней, попыталась помочь тетушке встать, с другой стороны подскочил Иван, обняв тетку за обширную талию, он одним рывком поставил ее на ноги, от чего бедная Анна Ивановна зашаталась и чуть не упала, отпихнув горе-помощника
- Так вы и меня сейчас пришибете, все стою на ногах - она поправила шубку, запихнула под шапку выбившиеся пряди, явно вернулась в реальность, Слава Богу, и принялась за меня – а ты, что собираешься со всем этим делать, матушка? Не пора ли нам послать за городовым, пусть он себе голову сушит
- Пора, но сначала я вернусь туда и хорошенько рассмотрю покойного – помедлив, додала – Царствие ему небесное – и перекрестилась
- Опять хочешь по стенке сползти, не насмотрелась еще? – насмешливо сверкнув глазами, выпалила тетя
- Не сползу, это было от неожиданности, а сейчас я уже знаю чего ожидать, может мы его знаем, может семью предупредить надо
- Семью предупредит полиция, но если тебе так хочется – она нервно передернулась и решительно додала – то я с тобой
Одновременно посмотрев на открытые двери флигеля, отчего показалось на миг, что это вход в пещеру дикого зверя, мы, решительно, стали подниматься по ступеням.
Как была бы я рада, войдя в комнату, обнаружить, что никакого покойника там нет, и весь этот ужас нам померещился, но покойник все так же лежал у стола и смотрел безжизненным взглядом на дверь. Преодолевая страх и отвращение, я подошла к нему, присев на секунду быстрым движением попыталась закрыть ему глаза, даже сквозь перчатки почувствовав холод мертвого тела, резко отдернула руку. Хотя веки только прикрылись, но удивленный взгляд мертвеца уже не сверлил, и мы смогли спокойней смотреть на него.
То, что он мне не знаком я поняла сразу. На вид мужчине было лет пятьдесят, может и больше. Когда человек лежит, то довольно трудно определить его рост, но этот явно был высок. Худой, лицо его бороздили глубокие морщины, седые волосы, были аккуратно подстрижены, черты лица правильные, в молодости он, вероятно, был очень красив, судя по ухоженным рукам, с длинными, тонкими пальцами, физическим трудом этот человек никогда не занимался. На нем был дорогой серый сюртук, жилет в полоску, белая сорочка, темно-серый же галстук, модно повязанный, полосатые брюки в пару жилету и дорогие, новые ботинки. К жилету были прикреплены золотые часы на солидной цепочке, они выпали из кармашка жилета и валялись рядом с телом, на безымянном пальце левой руки блестел большой перстень с крупным изумрудом, убили его, не для того, что бы ограбить. Свыкшись с видом мертвого тела, я подошла поближе и присела, пытаясь разглядеть рукоятку ножа, даже не ножа, скорее кинжала, или нет, судя по очертаниям, это все же был нож, но очень элегантный, нож для резки бумаг, рукоятка из слоновой кости с тонкой резьбой, была украшена небольшими голубыми топазами, да, такими ножами уличные хулиганы не орудуют. Вдоволь насмотревшись на покойника, я поднялась и оглядела комнату. Большая гостиная имела три окна, в углу высилась печь выложенная красивым изразцом, точно такие же двойные двери, как из сеней, вели в смежную с гостиной столовую, посреди комнаты стоял огромный, дубовый, обеденный стол, на красивых, резных ножках, странно, он должен быть в столовой.
- Тетя, а почему этот стол стоит в гостиной – я оглянулась на тетушку, соляным столбом, стоявшую в дверях, она оторвала взгляд от мертвеца и посмотрела на меня
- Что? А, стол… Он был слишком тяжел, когда вывозили всю мебель, дальше гостиной затащить не смогли и Миша решил, пусть тут остается
Ответ меня удивил
- Зачем вывозили мебель?
- По завещанию – лаконично ответила тетя
Так, надо запастись терпением, Анна Ивановна была явно не в себе
- По чьему завещанию?
- По завещанию, тети, Дарии Любомировны, она завещала все свое имущество детскому сиротскому приюту, когда умерла, всю мебель и вывезли в приют. А стол вынести не смогли он тут и остался
Что ж теперь более-менее понятно. Подойдя к единственному не заколоченному окну, увидела на подоконнике огарок свечи, он не был покрыт густой пылью, значит, жгли свечу недавно, вчера значит. Я еще раз оглянулась, что-то тут все же было не так? Взгляд упал на покойника, странно, он что так и пришел сюда в лютую метель в одном сюртуке? Должна быть шуба, шапка, может шарф, но никакой верхней одежды не было. Я обошла весь дом, все комнаты были одинаково пыльные и одинаково пустые, значит, что-то у него все-таки забрали. Вернувшись в сени из кабинета, увидела тетину спину в проеме дверей гостиной, она так и стояла, не двигаясь на одном месте, я тронула ее руку, отчего тетушка дернулась и резко обернулась ко мне
- Ну что насмотрелась, идем уже – проявив невиданное проворство, она вынеслась во двор
Я вышла следом. Иван стоял у ступеней, переминаясь с ноги на ногу, ждал распоряжений.
Да, пора уже начинать действовать
- Давай, Ваня, запрягай, езжай в город, в полицию. Пока будешь запрягать, я напишу записку для местного сыщика, а то ты как примешься своими словами докладывать, они еще тебя в каталажку запрут.
Над содержанием записки я думала долго, испортила восемь листов и, в конце концов, остановилась на лаконичном варианте:
«В большом флигеле поместья Вишневецких обнаружен труп неизвестного человека»
Подписалась так же лаконично – г-жа Вишневецкая А. П. и лихо адресовала записку начальнику полиции, а что бы он, не принял это за глупую шутку, написала записку на дорогой бумаге с личным вензелем и припечатала родовой печатью. Иван уже полчаса нетерпеливо топтавшийся под дверью библиотеки, взял записку и подался в город. Нам оставалось только ждать. Но посидеть спокойно в гостиной и собраться с мыслями мне не дала тетушка
- Ты что так и собираешься встречать власти в чайном платье? – сурово спросила она
Я застонала
- Ты, правда, считаешь, что мне стоит надеть корсет и парадное платье?
- Настя, посмотри на себя, они хоть и не большие шишки, но все же мужчины и официальные лица, а тебя от горничной не отличить, иди, переодевайся
- Только не говори Анна Ивановна, что ты меня за полицмейстера замуж отдать собираешься
- Кстати не старый еще мужик и холостой, иди я сказала, одень, что-нибудь приличное
- А сама не собираешься переодеться
- Я уже стара, да и эта шутовская мода на рукава – «бараньи ножки» - да плечи генерала в эполетах, в таком наряде мои руки, действительно, окорока напоминают – тетка фыркнула и вытащила из буфета бутылку коньяка – плеснуть тебе для храбрости?
- Нет, мне еще не хватало принимать официальных лиц с перегаром – я вздохнула и направилась к двери, уже на выходе повернулась к тетушке, - слушай Анна Ивановна, ты бы тоже переоделась, ну во что-то более приличное – и пошла к себе.
Переодевание заняло много времени, я все не могла определиться, какой костюм более подходит к столь неординарному случаю. К тому времени у меня в спальне собрались девочки, тетя и даже Андрюша, пришел составить нам компанию, пока, за ширмой, Даринка упаковывала меня в корсет, я слушала оживленный спор девочек и тети, сопровождаемый шуршанием оберток шоколадных конфет, их уплетал одну за другой сын.
- Пусть мама наденет бежевое кружевное платье с воланами – советовала Лиза
- Лизок ты слишком романтична, это вечернее платье – рассудительно заметила Ирочка – лучше светло-коричневый костюм с белой блузой и ту большую янтарную брошь, которую папенька подарил
- Нет, в том костюме я кажусь в два раза толще, Дарья, да не затягивай ты так, задохнусь
- Может все-таки, послушаешь меня – тетя оторвалась от модного журнала – одень темно- синее платье, а к нему жемчужное ожерелье, оно строгое по покрою, а темные тона худят
- Нет, ну тетя, это платье для старух – разом запротестовали девочки
- Все, не на бал собираюсь – спор утих. А я принялась мерить все подряд и, в конце концов, остановилась на широкой юбке в черно-белую полоску с красивым черным шелковым поясом, завязанном сзади кокетливым бантом, белой шелковой блузе, строгого покроя с высоким стоячим воротником и пышными рукавами, единственным украшением была нитка дорогого отборного жемчуга, подаренная мне отцом. Оценив себя в зеркало, осталась довольна своим видом. На меня смотрела молодая женщина, элегантная, строгая, но не слишком затянутая. На свои двадцать девять лет я неплохо выглядела, классическая славянская фигура, пышные бедра, полная грудь, тонкая талия, ростом не удалась, но это меня не расстраивало, моя гувернантка – немка – научила держать спину ровно и голову высоко поднятой. Я слышала много комплиментов своей красоте и сиянию зеленых глаз, муж писал шуточные оды моим пухлым губкам и красивым бровям, но главным своим украшением, я считала густые, длинные, каштановые волосы. Даринка, уложила их в большой, тяжелый узел, выпустив по бокам несколько кокетливых прядей. Что ж я готова встретить, хоть саму императрицу.
Тетя, все же соизволила переодеться, и сейчас мучилась в сжимавшем ее корсете, она поминутно поправляла воротник коричневого шерстяного платья, и белый богато украшенный чепец, из-под которого выбивались непослушные пряди ее кучерявых буйных волос. Слава Богу, долго ждать нам не пришлось, не успели мы зайти в парадную гостиную, где спешно растопили печку, как во дворе послышался шум подъезжавших экипажей.
Через несколько минут в гостиную чинно вошел Петр, стараясь ровно держать старческую спину, и, высоким, торжественным голосом объявил
- Коллежский секретарь господин Рудавский, господин Савельев, городовой Щука
Несмотря на очередность представления, первым в гостиную мимо Петра протиснулся городовой Щука, своими размерами, напоминавший, скорее кита. Очевидно, он ожидал увидеть прямо посреди гостиной труп с тесаком между лопаток, вместо этого встретившись взглядом с двумя женщинами, чинно восседавшими в высоких креслах, растерялся, и попятился назад к дверям, натолкнувшись на входившего в это время полненького, круглого человечка. Окончательно оконфузившись, покрасневший как бурак городовой, наткнулся на Петра, отдавив тому ногу, наш дворецкий не удержался и вскрикнул, толкнув, при этом городового, тот бы так и растянулся посреди гостиной, если бы его не удержал за шинель вошедший следом за толстячком … демонический Георгий Федорович. Городовой, наконец, восстановил равновесие, смущенно потупился в пол. Толстячок зло сверлил глазами неудачливого подчиненного, Георгий Федорович иронично улыбался, тетя пыхтела, пытаясь не рассмеяться в голос, а я в конец растерялась.
Глава 4
Господи! Что со мной делается в последние два дня, я то и дело оказываюсь в тупике, вот и сейчас мне бы встать, приветствовать гостей, а я, как последняя дура сижу в кресле, глупо улыбаюсь и таращусь на этого, треклятого учителя латыни и еще чего там! Немую сцену прервал толстячок, он сначала прокашлялся, поправил, неаккуратно повязанный, галстук, еще больше, его растрепав, и неуверенно произнес
- Добрый день, э, хм, госпожа, э, Анастасия Павловна – наконец, взяв себя в руки, заговорил с большей уверенностью – нас уже представляли, если изволите вспомнить, в доме нашего городского головы на Рождественском благотворительном балу, коллежский секретарь, следователь сыскной полиции Рудавский Семен Михайлович,– легким поклоном он завершил свою речь
Я вспомнила его, нас действительно представляли. Семен Михайлович был лет тридцати – тридцати двух на вид, невысокий, от чего его полнота еще больше бросалась в глаза, с круглым лицом, пышущим здоровым румянцем, пухлыми губами, широким, монгольского типа носом, с густыми темными волосами и бровями, неуклюжий, с вечно съехавшим на бок галстуком, в первую минуту знакомства мог произвести впечатление такого себе недалекого любителя хорошо поесть, пока вы не встречались с цепким, умным взглядом темно-карих глаз, говорил он коротко, отрывисто, но каждое слово было взвешено.
- Итак, Анастасия Павловна, прошу прощения, за столь нелепое вторжение – и он опять зло взглянул на городового, - но будьте любезны объяснить нам значение вашей таинственной записки
Я встала, посмотрела на толпившихся в дверях посетителей и вспомнила о правилах хорошего тона
- Господа, простите и вы меня, сегодняшнее утро слишком тяжелое для меня выдалось, пожалуйста, проходите и садитесь – я указала рукой в сторону широкого дивана – может подать чаю?
Семен Михайлович оглянулся на своего молчаливого друга и подошел к ближайшему креслу, Георгий Федорович занял позицию у дивана, они дружно подождали пока я чинно, усядусь в свое кресло, после чего и сами присели, городовой продолжал переминаться с ноги на ногу у дверей, но я решила его не трогать, бедняга и так был совершенно сконфужен
- Благодарим Анастасия Павловна, но чаю не надо, так все же, что случилось?
- Сегодня утром мы обнаружили неизвестного нам покойника в большом флигеле – встретившись с удивленным взглядом своих гостей, я вздохнула и предложила – давайте я вам все по порядку расскажу, только вы выслушайте внимательно, история странная вышла – и насколько могла подробно, начиная с вчерашнего вечера, рассказала о таинственных событиях в нашем доме.
Надо отдать должное моим слушателям, они ни разу не перебили и выслушали очень внимательно, когда я замолчала, Семен Михайлович задал первый вопрос
- Флигель заперли, охрану выставили?
- Дом заперли, но охраны не выставляли, у меня немного людей служит, все в основном девицы да старики
- Если заперли уже хорошо. Вы уверены, что незнакомы с тем, э, человеком?
- Совершенно уверена
- А вы, э
- Анна Ивановна – с достоинством ответствовала тетушка – нет, не знакома, в чем совершенно уверена – и тут не смогла удержаться от своей обычной иронии
Георгий Федорович, до сих пор молчавший подал голос
- Так может, мы сами лучше сходим, посмотрим, Семен Михайлович, кажется, Анастасия Павловна и Анна Ивановна нам все, что знали, уже рассказали – и он насмешливо взглянул на меня, или мне так показалось? Похоже, ему была так же присуща эта раздражающая ироничность, как и моей, милой, тетушке.
Все одновременно встали, поняв, что сейчас будут выходить, Петр попятился к двери и тихо, выскользнул с гостиной, от греха подальше, я непроизвольно улыбнулась, но очередной раз, наткнувшись на взгляд учителя, быстренько приняла серьезное выражение и предложила
- Вас проводит, Иван, прошу господа
На этот раз городовой попятился назад и насколько мог, своей грузной фигурой втиснулся в стенку, пропустив вперед начальство, когда шаги наших невольных гостей стихли, и хлопнула входная дверь, мы с теткой дружно хлопнулись в кресла, развалились вольно и неожиданно рассмеялись
- Боже, бедный Петр этот слон, чуть не раздавил его – у тетушки даже слезы выступили от душившего ее смеха, несколько минут мы громко хохотали, вспоминая нелепое появление наших сыщиков, когда, наконец, выдохлись, я почувствовала, что напряжение отпустило, и вдруг ясно оценила непростую ситуацию, в которой мы оказались
- Тетя, а нам ведь теперь не дадут покоя, будет следствие, будет море любопытных
- Да невеселые деньки нас ждут – тетушка вздохнула и очередной раз поправила чепец – вот проклятые волосы, всю жизнь с ними мучаюсь, прически порядочной не сделать, на старости под чепец спрятала и то норовят вылезти
- Тетя о волосах ли сейчас думать
- А о чем еще? Жить надо, как всегда жили, ничего не поделаешь, покойника не оживить, пусть себе расследуют, а у нас свои дела, что будет, то будет – выдав это философское изречение, тетушка поднялась с кресла – пошли, надо распорядиться об обеде – и мы занялись своими делами.
Прошло добрых два часа с тех пор как следователи наши пошли в большой флигель. Мои горничные, поочередно бегая посмотреть, что там делается, приносили свежие донесения
- Городовые ползают по снегу, что-то ищут под окнами флигеля – сообщала Соломия, помогая мне разобрать и сортировать белье после большой стирки, которую мы устраивали три дня назад, в понедельник
- Приехал врач, осматривает покойника – проворно накрывая стол, докладывала Марыся
- Нашли лестницу под окном и лом, говорят им, зломышленник сдергивал доски – наливая в тарелки горячий борщ, восторженно, щебетала Феся
- Злоумышленник – автоматически поправила я, и принялась за обед, оказалось, что проголодалась за это время не на шутку
- А лестницу где взял не сказали – спросила тетя
- Говорят это та, что у сторожки стоит все время – Феся подала тарелку месье Бомону, я невольно взглянула на нашего воспитателя, и мне стало жаль его, такой страдальческий вид был у бедняги
- Ну, месье Бомон не стоит так расстраиваться, этот человек нам, даже, не знаком
- О, мадам, они скажут, виноват я, они скажут иностранец, в Россия всегда так, виноват иностранца – месья страдальчески закатил глаза и принялся за еду, не смотря на такие ужасные перспективы, аппетит у воспитателя не испортился.
- Месье Бомон, не переживайте, мама не даст вас в обиду, правда мама – жизнерадостно заключила Лизочка
- Ну, мама не всесильна – рассудительно заметила Ириша
- Не думаю, что наш уважаемый месье Бомон кого-то убил – раздраженно ответила тетушка
Андрюша глубокомысленно уставился в свою тарелку, и я подозревала, что он был совсем не против такой заманчивой перспективы – воспитатель-убийца, будет, чем удивлять одноклассников. Ну что ж хоть дети успокоились и то хорошо.
Обед прошел, сравнительно спокойно.
Я была в кладовой, делала ревизию припасов с Галиной, когда с докладом явился Петр, от важности его просто распирало, не каждый день ему приходится делать столько докладов и открывать дверь столь важным лицам
- Пришли господа – громко и веско сообщил дворецкий. От его пронзительного голоса мы Галиной, подпрыгнули
- Чего орешь – уперев руки в полные бока, накинулась на беднягу наша кухарка
- Не ору, а докладываю – с достоинством ответил старик и на всякий случай отступил
- Не кидайся на него Галина. Куда ты их направил
- В библиотеку, пани, Михаил Иванович, всегда в библиотеке принимал по делам
- Молодец, иди, дверь откроешь – дворецкий засеменил вперед, я пошла следом, по пути поправляясь, заглядывала в каждое зеркало. Вид у меня, после нескольких часов проведенных в делах, был растрепанный, но я решила не нервничать по этому поводу, слишком уж неординарная ситуация, к этому приему мы не готовились.
Войдя в библиотеку, застала всех в сборе, тетушка сидела в кресле у письменного стола, гости разместились по чину: ближе к столу, напротив тети устроился следователь, Семен Михайлович, чуть дальше, на кушетке сидел Георгий Федорович, городовой Щука присел на стул у стены. При моем появлении все мужчины разом поднялись, незадачливый городовой, при этом, чуть не опрокинул стул, я помедлила в дверях, и, приняв решение, направилась к креслу за письменным столом, это место всегда занимал мой муж, принимая господ «по делам», как выразился Петр. Наконец все уселись, и когда возня закончилась, я задала вопрос, обращаясь к Семену Михайловичу
- Ну что вы обнаружили?
- Все как Вы рассказывали, Анастасия Павловна – и он задал встречный вопрос – скажите, а старая, деревянная, лестница, когда-то покрашенная в серый цвет, в вашем хозяйстве числится?
- Да, скорее всего это та лестница, которую использует наш садовник, как правило, она находится в сарайчике рядом с домом привратника, там мы храним садовые инструменты.
- Что ж и лом тоже видать оттуда – задумчиво произнес Семен Михайлович
- Позвольте спросить, а к чему Вам наша садовая лестница и лом?
- Видите ли, под открытым окном мы нашли, в снегу лестницу, лом и сорванные доски, видно, э, злоумышленник, сорвал их с помощью лома и лестницы, взятых в вашем сарайчике. Только зачем он это сделал пока не понятно, снаружи открыли только ставни, окно же было закрыто изнутри, но один вывод из всего этого все же можно сделать – злоумышленник уже бывал в Вашем поместье и знал где ему найти нужный, э, инвентарь
- Возможно, Вы правы, но как они, я имею в виду убитый и его… убийца, попали в дом?
- Скорее всего, обычным путем, через дверь, но откуда у них ключ мы не знаем – подумав Семен Михайлович, веско добавил - пока
Минутное молчание прервал Георгий Федорович
- Анастасия Павловна, а Вы не можете предположить, откуда могли достать ключ от большего флигеля непрошенные гости? И кстати, почему большой флигель? – у него был очень приятный низкий голос, и привычка слегка наклонять голову к правому плечу, что-то я слишком много о нем думаю последнее время
-Потому, что он большой – Боже, какой глупый ответ, чувствуя, что краснею, я поправилась – просто это самый большой дом, из находящихся на территории поместья, после, конечно, главной усадьбы. Мы хотели сделать в нем ремонт летом и сдавать жильцам, но теперь, вряд ли кто захочет в нем поселиться – я грустно вздохнула, вспомнив о главном вопросе, добавила – откуда могли быть у них ключи не знаю, у нас есть несколько экземпляров от всех помещений в поместье, один полный комплект хранится у тети, Анны Ивановны, один у Петра, нашего дворецкого
- Мои ключи все на месте – додала тетя – и, кстати, ключи от флигеля были только одни, у меня, Петру они ни к чему, а те которые принадлежали Дарье Любомировне, последней хозяйке флигеля куда-то пропали еще тогда, после ее смерти. Найти их никто не смог, да мы и не особо искали, все же вывезли из особняка, красть там было нечего.
-А почему вывезли? - полюбопытствовал Георгий Федорович
- По завещанию тети. Она все свое имущество, принадлежавшее лично ей, завещала детскому сиротскому приюту – вежливо отвечала тетушка
- А ваш сторож, Степан, кажется, у него были ключи? – продолжил допрос Семен Михайлович
- Нет, у Степана ключи только от ворот да от подсобных помещений, что находятся во дворе – я начала терять терпение, - может вы нам, все же, расскажете более подробно, что Вы обнаружили, что сказал доктор, мы имеем право знать, это все же наш дом
Семен Михайлович замялся, очередной раз поправил галстук и отчего-то оглянулся на Георгия Федоровича, тот вольготно, развалившись на диване, рассеяно оглядывал комнату, встретившись взглядом с другом, легонько пожал плечом
- Ну, думаю, Анастасия Павловна права, они с Анной Ивановной - он изобразил легкий галантный поклон в сторону тети, и тетушка вдруг залилась румянцем, кокетливо опустив глаза долу, как юная девица, чем немало меня удивила - имеют право знать, это действительно их дом – закончил, Георгий Федорович и перевел свой насмешливый взгляд на меня, теперь уже краснеть начала я, понятия не имею почему.
- Ну что же – начал Семен Михайлович - убили неизвестного одним ударом ножа в грудь, попали прямо в сердце. Нож женский – на последнем слове сыщик сделал ударение и в упор посмотрел на меня – для резки бумаг, видимо дорогой, Иван Иванович, а покажите его нам, может дамы опознают, сей предмет.
Городовой вынул из кармана шинели бумажный пакет, аккуратно расправил, осторожно извлек из него нож и, подойдя бочком к письменному столу, положил передо мной. Мы с тетей нагнулись, едва не стукнувшись лбами, что бы лучше рассмотреть зловещий предмет. Нож меня поразил: рукоятка слоновой кости была сделана в виде дракона, тончайшая работа. Каждая чешуя украшена тонким узором, лапы и хвост образовывали основание, напоминавшие кинжал, голова с глазами-топазами увенчивала сие дивное творение, даже на обоюдоостром, стальном, блестящем лезвие был тонкий узор, повторяющий узоры в чешуйках дракона. Такие ножи, как правило, шли в паре с перьями или держателями печатей или чернильницами, в общем, составляли комплект канцелярских принадлежностей, где-то этому ножу должна быть пара. И комплект такой тонкой работы не купить даже в магазине Шапиро, скорее в ювелирных магазинах Фраерманов или Краснянских, если его вообще приобрели в Умэне.
Вдоволь насмотревшись, я откинулась назад, какое-то смутное воспоминание крутилось в моей голове, но далекий мираж не хотел приобретать четкие черты, и пришлось, отбросив сомнения ответить
- Нет, я никогда не видела этот нож, но до чего тонкая работа
Семен Михайлович перевел взгляд на тетю, она только пожала плечами, не отрывая взгляда от ножа-дракона
- Нет, не видала – был короткий ответ
Нашему сыщику оставалось только вздохнуть
- Тогда, если позволите, мы бы хотели опросить Ваших слуг, может, начнем с мужчин?
- Всех мужчин в доме – дворецкий Петр, истопник Иван да сторож Степан, который вчера и поднял переполох, садовник, конюх и другие дворовые работники живут в деревне рядом и приходят только по необходимости, они вам вряд ли, что сообщат
- Хорошо, зовите тех троих
Я позвонила в колокольчик, через несколько минут все трое моих служащих выстроились в струнку в библиотеке. Допрашивать их Семен Михайлович поручил городовому Щуке. Иван Иванович, видимо желая, реабилитироваться перед начальством, за допрос взялся со всем рвением. Полчаса я слушала, с все возрастающим негодованием этот, так сказать опрос, но когда городовой перешел почти на крик, просто вынуждая моих бедных работников сознаться в убийстве, я сорвалась. В глазах все потемнело от злости, кресло отлетело в сторону и меня, наверно, было слышно за две версты
- Как вы смеете обвинять моих работников в убийстве! К Вашему сведению, Иван, кроме всех прочих, исполняет обязанности истопника и каждый вечер, начиная еще до ужина, обходит все комнаты, где нужно растопить печь и еще котельная есть! У него нет минутки отдыха до самой ночи, мы бы все замерзли в своих постелях, если бы Иван был занят, чем-либо другим! Петр занимает должность дворецкого и почти не выходит из дома его пост в холле! А Степан, у него руки трясутся, когда он поднимает ложку, не то что бы ставить лестницы в лютую метель! – я перевела дух, от крика запершило в горле и уже тише продолжила – посмотрите на этот нож, неужели Вы думаете, что у моих бедных работников имеются такие дорогие предметы, этот нож принадлежал кому-то весьма не бедному, да и у меня есть похожий.
Из ящика письменного стола я вынула свой нож для бумаг, стальной, рукоятка в виде скрипки, украшена перламутром и золотом, лезвие выгнутое змейкой, он был не очень удобен, поэтому использовали мы больше нож мужа – простой, медный, скупо украшенный, чисто мужской, практичный предмет, его, я тоже выбросила на стол
- Вот прошу полюбоваться, наши канцелярские ножи все на месте – и, выпустив пар, хлопнулась назад в кресло. Мое выступление, явно произвело впечатление: на лицах работников светилась такая благодарность, что можно было осветить ею весь дом; Семен Михайлович и Георгий Федорович смотрели на меня со смесью удивления и восхищения; тетушка с одобрением, а городовой явно обалдел от такого нападения.
Молчание затянулось. Первым пришел в себя Семен Михайлович, неловко встав со стула, он очередной раз дернул галстук, бросил свирепый взгляд на городового и произнес
- Простите нас Анастасия Павловна, мой подчиненный, несколько перешел границы, но все же мы должны опросить всех в доме и я возьму эту обязанность на себя, если позволите.
Тут вмешалась тетушка:
-Семен Михайлович, думаю, лучше собрать всех в кухне, там Вам будет удобней и легче с ними говорить, я провожу – и быстренько вскочив, подбежала к двери. Произошла очередная заминка, ибо Петр, не забывающий свои обязанности, кинулся наперерез, очевидно желая открыть тете дверь, едва не столкнулся с нею, тетушка притормозила, а Петр превзошел самого себя в проворстве и, Слава Богу, удалось избежать столкновений. Со всем возможным достоинством, тетушка выплыла первой, за ней вышел коллежский секретарь, потом городовой, Иван и Степан, помявшись и получив утвердительный кивок от меня тихо удалились следом, Петр аккуратно закрыл дверь. Я глубоко вздохнула, расслабилась и только в этот монет поняла, что осталась одна в библиотеке… с Георгием Федоровичем.
Первым заговорил он
- Я вижу у Вас в доме центральное отопление
Это неординарное замечание сбило меня с толку совершенно. Перейти от мыслей об убийстве к техническому прогрессу оказалось довольно сложно, я медлила с ответом. Встала, подошла к портрету своего мужа, висевшему в простенке между окнами, внимательно в него всмотрелась. Портрет был нарисован не очень талантливым художником, с точностью копировавшей оригинал, не был зеркалом души, как творения великих живописцев. Миша смотрел на меня, со своей обычной, искренней улыбкой, полное лицо, карие глаза, пышные усы, густая, русая шевелюра. Неожиданно, даже для себя заговорила
- Мой муж был увлекающимся человеком, особенно ему нравились, всякие технические новики. Свой медовый месяц мы начали в гостинице «Континенталь» на Николаевской в Киеве, водяное отопление совершенно очаровало моего мужа, сколько я не пыталась ему объяснить, что это дорогой отель, где номера сдаются за баснословные деньги, что у нас небольшое поместье и трудно осилить такие расходы муж не желал меня слушать. Он заказал на Петербургском металлическом заводе систему водяного отопления. В котельной построили специальную печь, мой муж очень увлекся этим делом, усовершенствовал насколько мог циркуляцию воды в системе. Трубы эти изуродовали весь дом, котел в первую зиму за месяц сожрал весь запас угля, многие детали, заказывались в Германии, от того все это стало еще дороже, а между тем мужу за полгода все надоело – я замолчала погрузившись в воспоминания
- И Вам пришлось заканчивать ремонт – голос Георгия Федорович, врезался в мои мысли
- Да, Вы правы, заделывать дыры, убирать строительный мусор и приводить в порядок дом, досталось мне – я грустно улыбнулась - а главное, что из всей этой затеи ничего путевого не вышло, что бы в доме было тепло, приходится, все равно, топить печи, хотя бы в спальнях. Единственное, что из новшеств мужа я оценила это ванные и ватерклозеты – и с торжеством добавила – у нас их целых четыре! А еще у нас половину конюшни занимает самоходный экипаж «Бенц» марки «Вело», 1350 рублей серебром, Миша выписал его из той же Германии и несколько месяцев ползал под ним, так вот сейчас он разгоняется до двадцати двух верст в час, правда только по ровной дороге, а откуда ровные дороги у нас. Пока был увлечен всем этим переписывался с господином Яковлевым, инженером, владельцем завода керосиновых и газовых двигателей, а когда тот стал отвечать мужу, ему уже все надоело, а жаль, я говорила, не стоит бросать работу на полпути, но меня никто не слушал. Теперь на нем езжу я, летом, когда, сухо, врываюсь в город в клубах дыма – я улыбнулась - от того меня считают ужасно современной женщиной – грустно, закончила я. На учителя смотреть не хотелось, поэтому уставилась в окно. Уже темнело, как же коротки зимние дни. Пейзаж за окном навевал грусть, Георгий Федорович вежливо молчал.
Некоторое время мы оба смотрели в окно. За окном не было ничего интересного, снег, голые деревья, я отвернулась и встретилась взглядом с ним. Голубые глаза, черные, длинные, завернутые, как у девицы, ресницы, не ожидала, их увидеть на таком чисто мужском лице, красивые, четко очерченные губы... В голове завертелась настойчивая и безрассудная мысль: «ну поцелуй меня, ну пожалуйста, или я сама наброшусь на тебя», мне показалось, что у него такое же желание, но осуществить сумасшедшие мысли не дала тетя. Она внеслась в комнату, резко остановившись у дверей, окинула нас оценивающим взглядом и веско произнесла, обращаясь к Георгию Федоровичу
- Ваш друг всех опросил и ничего путевого не узнал – мы автоматически направились к своим местам, вошел Петр и зажег газовые светильники. Следом за ним появился Семен Михайлович. Городовой, видимо не рискнул показаться мне на глаза. Когда все собрались в комнате, я уже взяла себя в руки и избавилась от чувства неловкости, овладевшего мной, в те минуты, когда я оставалась наедине с учителем латыни, но все же смотреть на него избегала. Семен Михайлович подождав пока все утихнет и все разместятся, привычным, уже, жестом поправил галстук и вынув из кармана обрывок пожелтевшего от времени листка бумаги задал очередной вопрос
- Мы Вас уже утомили, но прошу взглянуть на эту записку, может Вы опознаете почерк? -
Мы с тетей, мимоходом, усталым взглядом окинули листок, я уверено ответила, даже не читая
- Нет, не знаю
Тетя замялась. Взглянув на ее обеспокоенное лицо, присмотрелась к записке, это был обрывок, очевидно, письма, потому, что начинался словами «Моя дорогая невестка» далее остались только две строки: «Я была бы рада видеть тебя, душенька, в воскресенье вечером, я уже стара, приди ко мне ты» далее все обрывалось. Почерк размашистый, но витиеватый, женский, слово «душенька» было написано с нажимом и выделялось, на фоне выцветших чернил других слов, невестку кто-то не очень любил. Тетушка громко втянула воздух в себя и так же громко выдохнув сказала
- Это писала наша тетя, Дарья Любомировна – со злостью добавив – Царствие ей небесное.
Содержание: Профиль автора Показать сообщения только автора темы (viorika) Подписаться на автора Открыть в онлайн-читалке Добавить тему в подборки Модераторы: yafor; Дата последней модерации: -Поделитесь ссылкой с друзьями:
...
viorika:
11.04.13 11:12
» Глава 5
Наш дом был похож на тысячи таких же особняков раскиданных по целой империи. Не очень большой, двухэтажный, имелся еще цокольный этаж, там были расположены подсобные помещения: котельная, прачечная, погреб, и небольшая комнатушка в которой проживал истопник, Иван. Центральный вход делил дом на две равные половины, если вы заходили через парадные двери, то слева увидели бы огромное зеркало, перед ним столик с, серебряной, визитницей, летом его украшала ваза с цветами, а зимой – большой, старинный, бронзовый канделябр. Напротив зеркала размещался, огромный, пузатый шкаф, для верхней одежды гостей и подставка для зонтов да печь в углу. Около шкафа у входных дверей стояло старое, благородное кресло, предназначенное для посетителей, что бы им было удобно снимать калоши, но обычно в этом кресле, пользуясь добротой и безалаберностью хозяек, дремал Петр, и надо было входить осторожно, что бы войдя, не споткнутся о его длинные, вытянутые ноги.
Далее, за зеркалом шли огромные, арочные двери, они вели в парадную половину, состоявшую из большой гостиной, танцевальной залы, парадной столовой, и библиотеки, служившей, моему мужу, кабинетом. Войдя в двери напротив входа, оказались бы в музыкальном салоне, главным украшением, которого, служил белый рояль, так как по ушам всей нашей семьи потоптался кто-то никак не меньше слона, то бедный рояль обычно скучал в одиночестве. Когда, пять лет назад, в наш дом прибыл месье Бомон, я, зная о том, сколько ему платил папенька, набравшись храбрости, попросила взяться и за обучение девочек, нанять хорошую гувернантку, нам было не по карману. Месье, окинув взглядом двух ангелочков, скривился и вспомнив, видимо, о все том же окладе, согласился. За свою работу он взялся со свойственной ему педантичностью и ответственностью. Письмо, математика, история, французский, рисование, естественные науки и, конечно, музыка. Но через два месяца страшных мучений бедного рояля, учитель вызвал меня в музыкальный салон и, со страдальческим видом, заявил
-Мадам, роял есть noble et délicat¹ инструмент, а мадмуазель полагают, что это барабан. Мы будем делать гербарий – и вышел из комнаты, за ним, сохраняя свой, обычный, ангельский вид, подались две проказницы.
Я пожаловалась на своевольного учителя тетушке, на что она, поправляя пухлыми ручками, букет рассеяно ответила
-Гербарий это хорошо, гербарий – это просто прекрасно.
1 благородный и деликатный (фр.)
Так и пустовал прелестный музыкальный салон, а после смерти мужа, уйдя в глубокий траур, то и вся парадная половина скучала, оживляясь, время от времени, щебетом горничных. Только библиотека удостаивалась редкими посещениями хозяев, что бы взять книгу или старый журнал, но находится там долго, не хотелось, ибо в большой и претенциозной комнате, было холодно и неуютно.
Если же продолжить обход дома то справа от музыкального салона находилась главная лестница, она вела на второй этаж, там размещались спальни хозяев, детские, гостевые, небольшая спальня нашего воспитателя и, наша гордость, ванные с ватерклозетами.
С правой же стороны были двери, ведущие в приватную половину дома: маленькая гостиная, которую, поставив в ней бюро, я превратила в личный кабинет, тут принимала посетителей приходивших по делу, управителя и арендаторов. Из этой гостиной одни двери вели в домашнюю гостиную, уютную комнату, теплую, со старой, но удобной мебелью, где мы проводили большинство зимних дней и вечеров. Другая дверь из кабинета вела в маленькую столовую, тут мы завтракали, обедали и ужинали в семейном кругу. Из столовой можно было попасть в ту же семейную гостиную и в буфетную. Из буфетной вы проходили в кухню, а оттуда, через маленький тамбур, на лестницу для слуг, лестница вела и в цокольный этаж. Рядом с кухней была кухаркина комната. Остальные же слуги проживали в мансарде. Но сейчас, по причине старости, кухаркину комнату занимал Петр. Из кухни же черным ходом выходили в хозяйственный двор.
Мы всем семейством собрались в приватной гостиной. Девочки, сидя на полу, рядом с
печкой, вяло листали журналы мод, и время от времени шуршали обертками конфет. В углу, около окна Андрюша с Панасиком, лениво двигали солдатиками и тоже шуршали конфетами. Панасик был постоянным товарищем по играм для Андрюши, играли они вместе, как правило, во дворе или на кухне, подальше от глаз мамы, но сегодняшний день стал исключением, ибо это был не день, а сущий кошмар!
Начался он с посещения мадам Капет, нашей местной модистки, изображавшей из себя, как полагается, француженку. В свое время, услышав фамилию этой дамы, немало подивилась наглости белошвейки, это ж надо, взять псевдонимом имя бедного короля, казненного во время революции. Но тетушка, услышав мои возмущения, только фыркнула
- Ты думаешь, наша милая, мадам Капет, подозревает о таком конфузе? Просто до того как папенька отправил ее к сестре-модистке в Москву, учится тонкостям шитья и кроя, наша мадам была просто Маруськой Копытовой, где-то услышала французскую фамилию Капет и взяла себе по созвучию.
Я осела – это же надо – Капет созвучно Копытовой!
Мадам, явилась ни свет, ни заря, еще до завтрака, в наемном экипаже, груженная модными журналами, их сейчас рассматривали девочки, и шляпными коробками. Битый час щебетала, с жутким французским акцентом, о модах, да свежих сплетнях, когда, наконец, перешла к главному вопросу – а правда ли, что в нашем доме произошло загадочное убийство? Пришлось коротко рассказать. Вчера вечером, наши сыщики, твердо запретили вдаваться в детали и рассказывать подробности, но все же кое-что мы могли поведать. На экскурсию в большой флигель, снарядили, вместе с мадам, Ивана. Толком позавтракать не успели, потому что к нам потянулась вереница посетителей. За день в нашем доме побывали наверно все знакомые из ближайших поместий и города, они приходили с конфетами, книгами, игрушками под самыми сумасшедшими предлогами, но все сводилось к одному – а правда ли убили? А где? А кого? Пришлось открыть парадную половину, ибо не будешь потомков Потоцких, Калиновских, Файнштейнов и Шварцманов принимать в маленькой гостиной. Три раза мы переодевались в утренние, обеденные и вечерние платья, потому, что не дай Бог, сговорятся где, и обнаружат, что до обеда и после обеда я была в одном и том же платье. Обедать пришлось в парадной столовой, не приведи Господи, принесет какого посетителя, а мы в маленькой столовой, где и нам места мало, зато уютно.
Сначала посетителей водил Иван, но, ему, в день произносившему не больше десятка слов, было сложно внятно отвечать на многочисленные, по большей части глупые вопросы. После третьего похода, Иван заперся в своей комнатушке и наотрез отказался выходить.
Месье Бомон закрылся в своей комнате еще, когда увидел в окно, выходящую из экипажа, мадам Капет. Сия дама положила глаз на нашего воспитателя и всячески приставала к нему, по возможности, но почтенный месье предпочитал пухлую, добрую и угождавшую ему Галину. Она же и носила весь день, сердечному другу, разные вкусности.
Пришлось повысить до экскурсовода говорливую Соломию. Что уж она рассказывала нашим посетителям, не представляю, но нож из маленького, канцелярского, вырос до размеров мясницкого тесака, кровь лилась реками, но наши посетители остались довольны.
Как апофеоз, в завершении дня прибыла неповторимая Анфиса Андреевна Теличкина, жена богатейшего купца Федора Федоровича Теличкина. Даже в нашем весьма разношерстном обществе, состоящем из иудеев, православных, католиков и униатов, где разные культуры пытались мирно сосуществовать, полагаясь на общечеловеческие ценности, где старались терпимо принимать всех, Теличкины выделялись некоторой простоватостью и прямолинейностью. Но не нажил бы своих несметных миллионов господин Теличкин, если бы не умел лавировать и изворачиваться. Федор Федорович, молчаливый, даже угрюмый человек, пользовался в купеческом сообществе большим уважением, поэтому их принимали всюду, хоть и скрипя зубами, так как в отличии, от большей частью молчавшего супруга, милая Анфиса Андреевна отличалась острым языком, саркастичностью и простотой в общении, граничившей с грубостью. Эта женщина обладала недюжинным умом, видела людей насквозь и умела зацепить за живое. Не далее как месяц назад, на благотворительном балу купчиха не особо раздумывая, заявила мне
- А что, милая Анастасия Павловна, не обручить ли нам наших детей? У вас Ирина, в самом соку девица, у меня Васенька, сын, девятнадцати лет, красавец. Особого приданного не ищем, а девочка ваша мне нравится. – От такой наглости я остолбенела. Но когда дома, пыхтя злостью, рассказала о нашем разговоре, Ирочка, не моргнув глазом, выдала
- Если Вася Теличкин, приедет свататься, то я отвечу согласием и Вас, мамочка, буду просить, он красавец и богат, что немножко простоват, то это поправимо, а на чужих женщин заглядываться не будет, он не из тех прохвостов, что за каждой юбкой бегают – я только подивилась рассудительности дочери.
Надо сказать, что Теличкиных особо радушно принимали в домах, где были девицы на выданье, три статных, с хорошим наследством, красавца сына были тому причиной.
Отдельно надо сказать о ее облике: имея большие деньги, Анфиса Андреевна предавалась своей любви к драгоценностям, блеску и роскоши безмерно. Ей было за пятьдесят, статная, полная, в молодости, блестящая красавица, она одевалась в самые модные платья, обвешивалась гроздьями цепочек и колье, на руках носила по пять перстней за раз и все с разными каменьями. Сегодня явилась в немыслимом одеянии, по уши завернутая в шелка, ярко-розового цвета, с замысловатой прической, увенчанной ядовито-розовым пером, Анфиса Андреевна плюхнулась в большое кресло, так, что оно протестующее заскрипело, и по своему обычаю прямо в лоб спросила
- А что, Анастасия Павловна, правда ли, что в вашем доме убийство произошло?
Что ж я была даже благодарна ей за такую прямолинейность и устало ответила
- Да, Анфиса Андреевна, это правда. Но убили не в доме, а в большом флигеле.
- Говорят маленьким, женским ножом, прямо в сердце ударили?
- Да уж и не знаю, что говорят, да нож был маленький и ударили прямо в сердце.
Окинув меня понимающим взглядом, Анфиса Андреевна лукаво улыбнулась и спросила
- Достали вас, матушка, добропорядочные соседи?
Ее понимающий взгляд и явное сочувствие, меня даже растрогало и копившееся за день напряжение вырвалось потоком слов
- Достали, что б им! Ну на что тут смотреть, ну за чем тут ходить, в городе каждый день кого-то убивают, вот давеча у входа, на рынок зарезанного нашли, и никто не ходил вереницей на то место смотреть!
- Так то, Анастасия Павловна, на улице нашли, а на улице не принимают, чаю да кофе со сладкими булочками да пирожными не подают и таинственности никакой, была пьяная драка и зарезали недотепу, кому до того дело. А тут дом приличный, фамилия известная, и тайны всякие, как в романах. Скучно людям, вот они и развлекаются, как могут.
- Ну и пусть развлекаются, только где-нибудь в другом месте – подала голос тетушка
- Не расстраивайтесь Анна Ивановна, еще, может, денек и все успокоится, новость перестанет быть новой, все вернется на круги своя. Ну, я, наверно, пойду, Федор мой болеет, нельзя мне надолго. До свидания Анастасия Павловна, до свидания Анна Ивановна.
Гостья наша ушла. Как не парадоксально, но это было самое приятное посещение за день.
Вымотанные, измученные, мы с тетушкой сидели в креслах и молчали, уставившись в одну точку. Даже дом, казалось, уснул. Не доносилась обычная в это время болтовня девушек из кухни, не спорили дочки, не проказничал Андрюша, только холл сотрясался от богатырского храпа Петра, вконец измучившись, старик уснул в своем кресле.
Раздавшийся стук в парадные двери, не сдвинул нас с места
- Что еще за нечистую силу принесло, на ночь, глядя – вяло спросила тетя
- Кто его знает, Петр доложит – так же вяло ответила я
Но незваным гостям пришлось долго колотить в дверь, пока наш дворецкий соизволил проснуться. Через несколько минут, заспанный и растрепанный Петр докладывал
- Там господа Рудавский и Савельев пришли, просят принять. Я задумалась, идти в парадную гостиную или принять тут в моем кабинете, задачу решила тетушка, сделав недовольную мину велела
- Веди сюда, я уже никуда сегодня пойду. Хватит! Спать буду в этом кресле!
Петр перевел взгляд на меня, но я только отмахнулась
- Сказано, тебе, веди сюда, а вы, дети шли бы спать
Детки, до сих пор не проявлявшие особого рвения вдруг зашевелились и запротестовали, интересно же сыщики, настоящие, но я стояла на своем и когда гости вошли в гостиную мы все еще препирались. Пока Семен Михайлович да Георгий Федорович занимали предложенные им кресла, пока Петр ходил за кофе с пирожными, мне удалось выпроводить недовольных детей. Наконец все успокоилось, и мы смогли перейти к делу. Начал деловой разговор Семен Михайлович, обращаясь к тетушке
- Уважаемая Анна Ивановна, припомните пожалуйста, когда вывозили мебель в приют, вы убирали в, э, том доме, не находили каких тайников?
- Помилуйте, дорогой, какие тайники, вещей много было, да, но ничего таинственного мы не находили
- А письма, какие были?
- Не было писем, как чувствовала старуха, что смертный час близок, почти все личные бумаги сожгла в печи, мы только золу от них нашли.
- А что Вы можете сказать о ее сыне?
- Да ничего не могу, был сын, знаю, но поверите, ни разу в жизни его не видела, только ребенком, не приезжал он к нам.
Пока господин Рудавский задавал вопросы, Георгий Федорович молчал, он крепко задумался, я наблюдала за ним исподтишка, не особо вслушиваясь в разговор тети и следователя. Очевидно, какая-то светлая мысль пришла нашему учителю в голову. Ни с того, ни с сего, спросил
-А письменный стол у покойной был?
- Был, а как же - удивленно подняв брови, ответила тетушка
- Куда делся?
-Да все туда же, в приют снесли, он у управляющей в кабинете стоит, кажется.
- Надо бы стол осмотреть Семен
И тут у меня, невесть с какой радости, вырвалось
- Если хотите, могу, Георгий Федорович, Вас проводить, мы с Евой Абрамовной, давно знакомы.
Он улыбнулся мне искренней улыбкой, я просто растаяла.
- Очень хорошо, Анастасия Павловна, так давайте встретимся завтра возле гостиницы «Франция» в кафе-кондитерской, часов, скажем в двенадцать, будет ли вам удобно?
- О, да, мне удобно
Не знаю, как я выглядела со стороны, но иронично-насмешливый тетушкин взгляд был очень красноречив.
Сумасшедший день, наконец, закончился. Мы помылись, переоделись в ночные сорочки, сняв ненавистные корсеты, закутались в теплые, ночные халаты и, обнаружив, что напряжение дня не дает спокойно уснуть, собрались на сон грядущий тяпнуть по чарочке наливки в тетушкиной спальне. Покат тетя наливала в рюмочки, пока суетилась с вареньем я сидела в кресле и прислушивалась к звукам ночи: тихий шум деревьев за окном, треск поленьев в печи, скрип дверок буфета, успокаивающие звуки. Говорить не хотелось. В голову пришла странная мысль, какой разной бывает темнота. Вот в спальне тетиной сейчас, можно сказать темно, мы сидели при свете двух свечей, но это темнота уютная, домашняя, за окном темнота холодная, жуткая, а самая страшная и опасная темень царит в душах людей и оттого еще страшнее, что внешне ты ее не видишь. В памяти всплыло имя Дарии Любомировны, в последние дни все крутилось вокруг этой таинственной женщины. Я обернулась к тетушке, она тоже задумалась, откинувшись на спинку кресла, автоматически крутила в руках пустую, хрустальную, чарочку.
- Тетя, не кажется ли тебе, что пора поведать мне о загадочной Дарье. – Мой голос вывел тетушку из задумчивости, она дернулась, едва не выронила рюмочку из руки и, поставив ее на стол, резко встала
- Идем, Настенька, кое-что покажу тебе – она взяла один подсвечник, я другой и мы вышли из спальни.
Тетушка привела нас в танцевальную залу. Две свечи не могли осветить огромную комнату, пришлось зажечь газовые светильники, когда яркий свет залил залу, тетя подвела меня к портрету молодой девушки, занимавшему центральное место между двумя французскими окнами, которые вели на террасу.
- Внимательно рассмотри портрет
- Это она, тетушка, загадочная Дарья?
- Да, она. Когда рисовали сей портрет мне было всего два годика, и я всех событий не помню, но мне много по рассказывала моя няня. Ты хорошенько смотри.
Я приблизилась к портрету. Писал его очень талантливый художник. И дело было не в точно прописанных деталях, не в красках, сиявших как свежие, не в мастерстве исполнения, а в странном чувстве, рождавшемся у того, кто пристально смотрел на картину, казалось, что вот еще секунда и прекрасная дева, изображенная на полотне в полуанфас, повернет к вам голову, встанет и выйдет из рамки. Девушка и правда была прекрасна, она сидела на фоне большого французского окна, судя по интерьеру, картину писали в этом зале, опираясь рукой на маленький письменный столик. Если присмотреться, то черты ее лица небыли так уж совершенны, скулы слишком высокие, губы не совсем правильной формы, нос с маленькой горбинкой, но все это вместе создавало совершенную красоту, особо выделялись глаза, голубые, с длинными густыми ресницами, как у куклы, очень красивые и очень холодные глаза. Как и полагается юной девушке, она была изображена в белом платье, но дорогие шелка лишь создавали фон, оттенявший красоту и свежесть кожи, белокурые волосы, уложенные в простой узел, сияли, портрет как бы говорил вам, все что вокруг, это ничто, главное – я. Пока мы рассматривали портрет, тетушка молчала, наконец, вдоволь насмотревшись, я повернулась к ней
- Что ж Анна Ивановна, чей это портрет я и так знала, но никогда не присматривалась, почему-то жутко становится рядом с ним
- Знаешь Настенька, а подвинь нам стулья, ноги болят – взяв у стены два стула, мы присели перед портретом и тетя заговорила
- Портрет этот рисовал наш крепостной, звали его Илья, бабушка заметила в нем великий талант, когда расписывали, местную церковь, после пожара. Она уговорила дедушку отдать учиться талантливого юношу, мол, такой работник принесет куда больше дохода, рисуя, чем работая в поле. Дед согласился и после двух лет обучения Илья вернулся в поместье, Дарье к тому времени исполнилось семнадцать, и красота ее сводила с ума всех местных кавалеров, дед велел Илье написать портрет дочери, как экзамен и тот написал. – Тетя умолкла, собираясь с мыслями, я не произнесла ни звука, ожидая продолжения.
-Никто, конечно, не следил за молодыми людьми, пока писался портрет, но когда он был закончен, деду донесли, что между его дочерью и крепостным творятся дела недобрые. Дед наказал проследить за ними, их застали на сеновале, скандал разразился жуткий. Дарья рыдала и всю вину свалила на Илью. Дед бушевал, кричал, что запорет до смерти, в солдаты сошлет, но молодой человек всех опередил и повесился все в том же большом флигеле, он тогда пустовал и был выделен ему в качестве мастерской. – Тетя умолкла. Через минуту продолжила – историю эту рассказывали по разному, но я верила, больше тому, что говорили слуги и няня, потому, что дальнейшие дела, милой Дарии, подтверждали их версию. Нянюшка утверждала, что во всей этой истории была виновата панянка, привыкнув к восхищению с детства, дед ее боготворил, младшая дочь, красавица, умница, девица ни в чем не знала отказа. Ей показалось забавно соблазнить застенчивого юношу, которому и лишний раз поднять на нее глаза нельзя. Сначала для Дарьи это была забава, но крепостной художник, видно вызвал в ней какие-то большие чувства, потому, что зашла она дальше дозволенного, но когда, все открылось, то палец о палец не ударила, что бы спасти возлюбленного, свалила всю вину на него и воспользовалась случаем, уговорив отца отпустить ее в Петербург. Так как история, получила огласку, дед согласился. Сопровождала дочь в столицу бабушка. Они с дедом так решили, столица от нас, Бог знает, как далеко, слухи о неподобающем поведении девы туда не дойдут, а если и встретят знакомых, то вдалеке историю как хочешь перекрутить можно, а Дарью там замуж выдать, на такую красавицу да умницу и столице жених найдется. И жених нашелся, да еще какой – князь настоящий, Артемьев. Бабушка была в восторге. Но восторг длился не долго
-Не уж то князь оказался не настоящий?
- Настоящий, то он настоящий, но за душой у зятя одни долги были, пока сватовство да свадьба, в общем восторге, никто особо не вдавался в финансы. Дед все пытался, но бабушка уперлась, нечего судьбу девушки ломать глупостями, настоящие князья на дороге не валяются, но когда все утихло, и дед таки получил доступ к счетам зятя, то за голову взялся, тот пока свадебные хлопоты были, умудрился догов наделать и под заставу приданного жены. Дед погасил, сколько мог долгов зятя, сильно разорив нашу семью, и купил им дом в Петербурге, Дарья все рвалась в столицу, тут ей скучно было, спровадил, надоевшую своими выходками доченьку и дорого зятька с глаз долой. Так они и жили в столице. Сын у нее там родился, она его сюда еще ребенком пару раз привозила. Со столицы приходили об их семье неутешительные новости, дед еще несколько раз вытягивал зятя из долговой ямы. Потом дедушка умер, за ним бабушка. Я вышла замуж, а когда помер мой муж, вернулась в дом, детей у нас не было, а жить с семьей его брата, лучше уж со своими. – Тетушка вздохнула, помолчала и продолжила
- Прошло тридцать лет, и папенька наш с маменькой к тому времени в лучший мир ушли, так что досталась Дарья в наследство твоему мужу. Хоть ей уже ближе к пятидесяти было, а Мишеньке, только двадцать семь, ему писали рассерженные кредиторы Артемьевых, и сколько бы Миша не отвечал, что к делам тетки отношения не имеет, письма продолжали приходить. Пока в один прекрасный день не пришло известие о смерти дорого зятя, он разбился, будучи в стельку пьяным, взялся править экипажем, погибли все, кто был с ним. Тетку спасло лишь то, что она ехала в другом экипаже, разругавшись, перед этим с мужем вдрызг. Но в письме, где сообщалось о смерти князя, неизвестный информатор, дописал, что было бы хорошо, если бы племянник приехал и забрал тетку, потому как с головой она дружить перестала. Мише ничего не осталось, как ехать в Петербург, информатором оказался доктор, лечивший их семью. Мы об этом никому никогда не говорили, но раз уж зашел такой разговор, то тебе скажу, там, в столице пристрастилась тетка ко всяким порошкам, таким как морфий, я тогда тридцатилетней вдовой была уже, но даже не предполагала, что можно, что-то подобное принимать, для удовольствия. Доктор, Мишеньке, подробно объяснил, как поступить и они приехали домой. От некогда роскошной красавицы осталась только тень, волосы поредели, так сильно, что она без тюрбана, никуда и не выходила, высохла, согнулась, зубы стали серыми и какими-то щербатыми, ужас, да и только. Ее все время трясло, и нервы были ни к черту. Сначала брат поселил тетку в доме, она устраивала страшные скандалы, билась в истерике, довела всех до такого состояния, что у Машеньки, первой жены Миши случился выкидыш. Тогда Миша написал тому доктору, и тот посоветовал закрыть тетку в какой комнате, и не давать никаких порошков, ее или перетрясет или сердце не выдержит, может это и жестоко, но нам уж все равно было, и Миша таки запер тетю, нанял глухонемую крепкую бабу ей прислуживать. Она так выла и рыдала там, что по уезду пошли слухи об одержимости тетки ее тогда и стали звать ведьмой. Через два месяца все успокоилось и Дарья Любомировна, попросила Мишу поселить ее в большой флигель. Мы аж вздохнули с облегчением. С тетей из Петербурга, привезли некоторую мебель, вещей всяких много, все это установили во флигеле, и тетя со своей служанкой перешла туда. Два года все было тихо, а потом она, видать, все же нашла где-то свои порошки, потому что стала себя странно вести, по саду как очумелая бродила, смеялась невпопад, то плакала, но мы закрыли на это глаза, пусть себе чудит в стороне. А в один прекрасный день нашли ее мертвой в своей спальне, вся посиневшая, лежала рядом с кроватью, и руки тянула, как будто помощи просила, жуть, да и только. Говорили, в последний вечер был у нее кто-то, но мы никого не видели, тетю похоронили тихо, брат написал письмо ее сыну, да тот не ответил и на могилу матери, так и не приехал. Когда вскрыли теткино завещание, оказалось, что все свое небогатое имущество она завещала детскому сиротскому приюту. Жалеть там было не о чем, и мы исполнили ее волю в точности. – Тетин рассказ произвел тягостное впечатление. Я встала, подошла поближе к портрету и принялась пристально разглядывать его, теперь уже не только девушку, но то, что ее окружало. Великие художники имеют особый талант заглядывать в глубину души человеческой, и ее, душу, изображать на портретах. Меня поразило, то, что вокруг девушки на портрете все было увядшее, не живое, деревья за окном сбрасывали пожелтевшие листья, небо было сумрачным затянутым осенними тучами, богатые гардины безжизненно висели, создавая мертвый фон. Эта совершенная красота, таила в себе смертельную опасность и художник, талантом своим эту опасность, материализовал. Какой-то предмет, лежавший на письменном столе, рядом с рукой девицы привлек мое внимание. Я взяла свечу и поднесла близко к картине, присматриваясь, на изысканном резном столике стояла чернильница, лежало перо и маленький нож для бумаг и все эти предметы были сделаны в одном стиле, тонкой работы, украшены слоновой костью, крышка чернильницы, ручка пера и рукоятка ножа венчались головами дракона с глазами-топазами.
...