Радуга над теокалли (историческое фэнтези) 18+. Автор: Manunya :: Собственное творчество

Manunya: 14.07.15 17:17

» Радуга над теокалли (историческое фэнтези) 18+ [ Завершено ]

Здравствуйте!
Предлагаю для чтения роман в жанре исторического фэнтези об ацтеках и майя.

Аннотация:

Воспользовавшись внутренними противоречиями, ацтекам удается захватить приграничный майяский город-государство Коацаок. В плен попадает жена правителя Коацаока Иш-Чель, дочь Кокомо - одного из могущественных правителей государства майя . Чудом избежавшая участи быть принесенной в жертву жрецами Коацаока, отвергнутая своим мужем, женщина пытается выжить в Теночтитлане - столице государства Анауак. Ацтеки поклоняются кровожадным богам, требующим человеческих жертвоприношений: ни пленный, ни раб, ни свободный гражданин не может быть в безопасности - жреческий жребий может выпасть любому. Иш-Чель становится участницей по спасению древних книг ацтеков - Кодексов, которые решил уничтожить правитель Анауака - Ицкоатль, чтобы заново переписать историю своего народа. Знакомится с главным советником Ицкоатля - Тлакаелелем - мудрым дипломатом и великим ацтекским реформатором, спасает соплеменников от жертвоприношения, прилагает усилия для заключения мира между ацтеками и майя и пытается построить свою жизнь в соответствии с нормами и нравами ацтеков. Своей жизнью и любовью Иш-Чель становиться выше царящего культа смерти страны Анауак.

Уходят ли цветы в царство смерти?
Правда, что мы идём,
правда, что мы идём!
Куда мы идём, ай, куда мы идём?
Там мы мертвы или ещё живём?
Придёт ли там ещё раз
существование?

Несауалкойотль

Пролог
Был полдень. Солнечные лучи нестерпимо жгли спины земледельцев, работающих на небольших участках маиса. Золотые початки гордо торчали между пожелтевшими листьями, свернувшимися в острые трубки, и теперь напоминали выцветшие от времени перья на стрелах. Уже давно не было дождей, и обмелевшие реки слепили лысой белизной камней. Люди изредка с надеждой поглядывали в небо, бьющее пронзительной синевой. Наползала ленивая дневная жара, сухая и выматывающая.
Однако в покоях правителя приграничного города-государства Коацаока царила прохлада. Помещение поражало размерами и красотой убранства. Деревянные ширмы пестрили в углах разноцветными перьевыми вышивками: на центральной, самой большой, кувыркались в голубом хороводе водных струй золотые рыбки, а на боковых панно готовились взлететь, распахнув крылья, бабочки. Низкие плетеные сундуки для мелочей и домашней утвари стояли вдоль стен вперемешку с копьями и боевыми щитами. Полы застилали теплые, с густым ворсом шкуры. Огонь в очаге в это время дня не горел, и тот выделялся темным грязным пятном, одиноким и не вписывающимся в дорогую обстановку.
Халач-виник Коацаока согласился принять жену - мать наследника, но не ожидал, что обычный разговор перерастёт в спор.
«Когда же ты прекратишь, Уичаа?!» – правитель мрачно насупил брови, крупный нос выдвинулся вперёд и хищно навис над губами, сложившимися в тонкую линию, выражая явное недовольство хозяина.Ещё немного, и их можно будет сравнить с натянутой тетивой для лука. Времени прошло всего ничего, а он уже устал слушать доводы Уичаа – сколько раз она ему их приводила – так ничего и не изменилось.
– Твоя недальновидность погубит нас! – жена стояла напротив него. – Нужно немедленно вернуть сына домой, и предложить союз мешикам!
Халач-виник потянулся за трубкой, которую отложил недавно на камни очага. К счастью, табак ещё не выгорел, и он с наслаждением затянулся. Серый дым медленно потянулся к потолку, образовав прозрачную преграду между супругами.
– На все воля Ицамны! – ответил, помедлив, Копан, старательно пуская кольца дыма и прячась за ними от гнева жены. Он надеялся, что упоминание о божественном покровителе майя повлияет на женщину, но ошибся.
Уклончивость лишь больше рассердила Уичаа:
– Ицамны?! Мешики скоро будут здесь! Они уничтожат нас, если ты ничего не предпримешь!
Халач-виник вздохнул и ощутил внезапную боль внутри –будто пчела укусила. Копан поморщился, сосредоточившись на ощущениях. Боль схватила сердце острыми когтями оцелота. И тысячи мелких насекомых злобно вонзили в него жала. Слова жены превратились в монотонный гул.
«Может быть, встать и тогда полегчает?» – осторожно, стремясь не потревожить ноющую грудь, Копан поднялся и прошёл к окну. Вид на долину и людей, мельтешащих там, отвлекли, успокоили правителя, и он опять услышал Уичаа.
– … верни сына!
Халач-виник обернулся к жене. Подол её белоснежной одежды неожиданно привлёк внимание – на нем ярко выделялись красные пятна. Значит, перед тем, как идти к нему и снова спорить, Уичаа была в храме, где говорила с духами и приносила жертву богам.
Правитель подошёл к супруге вплотную, и тут словно ожил запах сожжённых трав. Одежда и длинные волосы Уичаа пропитались им, незримо заполнившим пространство. Запах проник в Копана, будоража совершенно неведомые ему чувства. Страх, горечь, вперемешку с ожившей болью, вновь сжали сердце верёвочным силком.
Правитель внимательно посмотрел жене в глаза. Они были расширены и полыхали гневом. В них Копан ощутил силу и мощь потустороннего мира, жар и властный напор. Создавалось впечатление, что невидимое покрывало, некая могущественная сеть жёсткой хваткой окутала его, буквально парализовав. Пропали мысли и чувства. Он оглох, ослеп и потерял способность говорить. Неведомая сила легко втянула халач-виника в омут распахнутых глаз Уичаа и закрутила.
Копан полетел через голубые, черные, розовые и зелёные вихри, которые змеями переплетались между собой, величественными столбами уходя ввысь и не имея начала и конца. Как живые, шевелились разноцветные стены, создавая коридоры и ниши.
И тут он увидел страну майя, Коацаок, в руинах и огне, жителей, бегущих от пожара. А над всем этим, в развевающемся плаще, с поднятыми к небу руками, главного жреца Ицамны.
Потемнело. Халач-виник попал в грозовую тучу. Внезапно она исторгла потоки дождя, и Копан поёжился, ощутив приятную влагу, за которой тут же последовал ледяной холод. Он вздрогнул: частые и внезапные вспышки молний – гнев богов – ослепили, заставив покинуть мир духов.
Словно пьяный, правитель отшатнулся от жены. Вся его сущность, неприученная к общению с могущественными силами, после Откровения взывала к немедленному покою. Без сомнения – боги через жену приоткрыли тайну будущего, послали предупреждение.
Уичаа, привыкшая к магии, быстрее мужа пришла в себя. Она полагала, что халач-виник все понял. Однако, как оказалось, её усилия оказались напрасными.
– Я сегодня принесу жертву нашему великому богу Ицамне. Если она будет принята, то завтра же гонцы уйдут в Майяпан с моим разрешением на брак сына Кинич-Ахава и Иш-Чель, – увиденное правитель отодвинул в глубину памяти, спрятал, чтобы когда-нибудь над ним подумать. Ведь это боги Уичаа показали ему будущее, а не Ицамна приоткрыл завесу тайны.
– Но, почему?! – в отчаянии Уичаа взмахнула руками, зная – если Копан решил, то только Ицамна мог повлиять на его мнение, а бог всегда благосклонно принимал от правителя жертву.
В семье халач-виник на упрямство жены смотрел снисходительно, даже когда она, усиленно храня обычаи и ритуалы сапотекского бога дождя и молний Косихо-Питао, прививала их наследнику. Сын, по малолетству, уступал матери, однако, повзрослев, резко пресёк её нежные увещевания и признал, что есть только единый верховный бог-покровитель всех майяских городов и имя ему – Ицамна. Спорить с ним было совершенно бесполезно – такой же упрямый характер, как и у отца.
Уичаа с трудом скрыла досаду после неудачной попытки приоткрыть мужу тайну будущего и предостеречь его от политической ошибки. Теперь же она лишь утвердилась в своём подозрении – на решение Копана повлияло то, что будущая невестка приходилась ему племянницей. Правитель словно не желал замечать грядущего столкновения с мешиками.
А ведь духи предупредили!
Все народы плодородной и цветущей Долины Озёр склонились перед новой силой – воинственными мешиками, и непокорёнными остались только дикие отоми, сапотеки и майя. Куда направятся воины из Теночтитлана? Уичаа не питала сомнений – молодое государство мешиков постепенно расширяло свои границы, и ничто не могло остановить захват новых земель. Верховным божеством мешиков являлся Уицилопочтли – бог войны, и он требовал многочисленных ежедневных жертвоприношений.
Народ Анауака направится в Коацаок – к вратам земель майя.
Упорное сопротивление сына, молчаливое попустительство со стороны отца выводило Уичаа из себя. Несколько дней назад Кинич-Ахава известил, что отправляется в Майяпан за невестой и будет там ждать разрешения родителей и свадебных послов, а пока отработает положенный выкуп.
Однако не это злило Уичаа – сын мог ещё вступить в брак, но был влюблён в невесту и не желал слышать о брачном союзе с мешиками. Пока Копан не объявил официального решения, еще оставалась надежда, но то терпение, с которым он отвечал Уичаа, граничило с безразличием.
Завеса тайны будущего, приоткрытая сегодня, не сыграла отведённую ей роль. Копан в своей гордыне и желании следовать прежним путём несгибаем. К тому же это её боги, духи лесов и земли показали будущее. А правитель верит только своим жрецам...
Потеряв терпение и решив положить конец мучительным раздумьям и спорам, халач-виник пошёл к выходу. Там задержался:
– На все воля Ицамны!
Миг… и только расписанный яркими красками занавес показал, чуть качнувшись – правитель Коацаока ушёл. Уичаа осталась одна. Она проиграла.
– Ты погубишь нас! – запоздало выкрикнула женщина вслед, гневно топнув.

***
Далеко на востоке майя построили грозный город Майяпан, а династия Кокомо сделала его самым богатым и могущественным. Правящее семейство было воинственным и жадным. Они вынуждали вождей Ушмаля и Ицмаля считаться со своим желанием главенствовать на полуострове. Им платили дань по первому требованию – только бы не видеть у стен городов и селений военные отряды из Майяпана.
По этой земле благоденствия шёл караван. Давно уже позади остались развалины непокорного города Чичен-Ицы – бывшей столицы гордых тольтеков. Заросли высокой травой её полуразрушенные за три столетия теокалли, посвящённые древним богам, и только ветер закручивал и весело гонял веретена пыли по широким и прямым проспектам. Чичен-Ица был вечным напоминанием всем майя о несокрушимом могуществе рода Кокомо, захватившем его и предавшем огню.
Смертный ужас испытывали жители, едва вдали различали приближающихся воинов – воинов Майяпана – вестников недовольства и требования беспрекословного повиновения. Так было и с нашим караваном. Только когда он подходил к селению достаточно близко, майя перебарывали дрожь и вспоминали, что год назад через их селение также следовал караван, спешащий на ежегодный праздник, посвящённый богине Радуги и Луны – Иш-Чель. Путники двигались к острову Косумель, где располагался главный храм, его посещала дочь правителя Майяпана, названная в её честь. И не было другой женщины из знатной семьи майя, которая бы столь соответствовала этому имени. Как внезапно возникшая радуга вызывает у землепашца умиление и восторг неповторимостью и совершенством, так и дочь правителя Майяпана одним присутствием могла сосредоточить на себе внимание окружающих. У неё была не только светлая кожа, но и огненные волосы. Явилось ли это результатом многочисленных кровных браков в роду Кокомо, игрой природы или даром богов, неведомо, но все майя верили, что живая Иш-Чель – сама богиня радуги. И она сошла на землю, чтобы в эти тяжёлые годы войн и усобиц дарить смертным простую радость.
Жители выходили к обочине мощённой камнями дороги поприветствовать Иш-Чель, которую четверо воинов несли в открытых носилках. Майя с восторгом лицезрели живой образ богини, убеждаясь, что она по-прежнему очень красива, изящна и у неё всё те же огненные волосы. С каждым годом наряд девушки становился пышнее – он явно демонстрировал богатство и дерзкую мощь семьи Кокомо. Здесь было и многоцветье птичьих перьев, и ожерелья из самых редких камней, и необыкновенно тонкая ткань одежд самой Иш-Чель и её приближенных.
Большую часть свиты составляли грозные телохранители в белоснежных набедренных повязках, не скрывающих сильные мускулы; остальное сопровождение гордо носило шкуры ягуаров.
Замыкала караван группа воинов, сопровождающих ещё одни носилки, всегда занавешенные тканью. В них несли самую красивую рабыню – жертву богине Иш-Чель. Она была так же, как и дочь правителя, богато одета, а на шее, запястьях, в ушах сияли драгоценности из сокровищницы госпожи, предназначенные храму. Будущей жертве давали дурманящий напиток, после которого она смотрела затуманенными глазами, словно уже видела весёлую беззаботную жизнь в чертогах богини и с радостью исполняла возложенную на неё миссию.
Внимательно рассмотрев кортеж Иш-Чель, жители возвращались к насущным заботам, в очередной раз убедившись, что в их мире власть и сила рода Кокомо незыблемы.
Караван, обогнув селение, приблизился к берегу – месту постоянных остановок паломников, следующих на остров Косумель, виднеющийся в море. Стоянка была уже обжитой: выложенные камнями площадки под навесами, большие ямы и кучи хвороста для костров, на берегу деревянные мостки с привязанными длинными лодками.Толпа галдящих гребцов наперебой предлагалапереправить путников за пять зерен чоколатля.
Многочисленная свита Иш-Чель готовилась к ночлегу – удобно располагало госпожу, чтобы она хорошо отдохнула. Только раз в году в центральном храме богини Луны и Радуги отмечался грандиозный праздник. Люди приплывали в надежде получить исцеление от недугов. Мудрые жрецы знали толк в лечении травами и спасли многих безнадёжных. Они помогали даже женщинам, желающим, но не могущим подарить мужьям наследников.
Попасть на остров одновременно с земным воплощением богини считалось особой удачей, поэтому к каравану Иш-Чель до конца дня присоединилось множество паломников. Одни люди устраивались на ночлег, другие пытались договориться с лодочниками, потряхивая кожаными мешочками, где хранились драгоценные камни или зерна чоколатля для оплаты переправы. Более опытные просились в каноэ к счастливцам, которые уже обеспечили себе место среди первых отплывающих. А самые мудрые, что прибыли утром, спокойно готовились ко сну. Поэтому стоянка представляла собой пёструю, гомонящую, перемещающуюся массу людей. Было уже за полночь, когда лагерь успокоился, доверив сон охранникам из свиты дочери Кокомо.
Утром люди пробудились от совершенно нехарактерного шума – это было не потрескивание разгорающихся костров или шорох шкур, вновь собираемых в тюки до следующего ночлега. Это был совершенно невообразимый шум: крики женщин, топот ног, ругательства мужчин. Ко всему примешивался витающий в воздухе ужас – девушка, которую приготовили в жертву богине, исчезла. Весть разнеслась мгновенно. Воины, охранявшие рабыню, лежали мёртвыми. Следов убийц не было, как и никто не слышал шума ночью.
Когда Иш-Чель поинтересовалась, в чем дело, на стоянку опустилась тишина. Испуганного жреца, сопровождающего кортеж, вытолкнули из толпы приближенных. Голос у него дрожал сильнее, чем он сам - служитель лихорадочно пытался найти подходящие слова для толкования совершенно необъяснимому явлению. Но вот, наконец, нашёлся и тонко пропищал, пытаясь совладать с собой и одновременно стараясь не потерять мысль, не дрожать и не делать пауз:
– Моя несравненная госпожа... Возможно, Иш-Чель решила принять жертву раньше, на рассвете... Может быть, чтобы ты не совершала морского путешествия...
– Но... праздник вечером! Это знамение? – лицо земной Иш-Чель оставалось невозмутимым.
Только лёгкая тревога заплескалась в светлых глазах, подведённых синей краской. Она не понимала происходящего и внимательно смотрела на жреца, который не знал, что ещё сказать.
От группы приближенных отделился воин, уверенным шагом подошёл к госпоже, слегка поклонился, испросив, тем самым, разрешение говорить, и, приложив руку к груди, насмешливо произнёс:
– Относительно знамения нашему служителю нужно будет подумать. Девушка исчезла, моя госпожа...
Услышанное было настолько неожиданным, что Иш-Чель не удалось скрыть удивление и растерянность. И она решила рассердиться:
– Кажется, происходящее тебя только забавляет, Кинич-Ахава! А ведь жертва должна быть принесена!
– Если я не ошибся, то в этот раз богиня получила не одну девушку, а восемь лучших воинов твоего отца, моя госпожа!..
– Нет, нет... – забеспокоился пришедший в себя перепуганный жрец, взмахнув руками. – Они не могут считаться принесёнными в жертву, ведь... кровь не пролилась на жертвенный камень, да и час для ритуала другой.
Кинич-Ахава поморщился – его раздражала трусость служителя.
– Тебе мало восьмерых молодых мужчин?
– Но эта земля не освящена и не то время... – испуганно пролепетал жрец. Теперь он думал только о том, как обезопасить себя от гнева халач-виника Кокомо. Пропажа рабыни – это пустяковое дело в городе, где никто не будет проверять, ту или иную женщину принесли в жертву. А здесь ничего не скрыть, да ещё необходимо объяснить, растолковать правильно. Но, как?..
– Послушай, это мы и сами знаем. Что делать? – властный голос Кинич-Ахава пробился сквозь страх жреца.
– Моя несравненная госпожа, нам нужно срочно найти другую жертву... То, что бывшая исчезла, – плохой знак и... но богиня милостива к тебе, и мы...
– Так займись этим! – перебил служителя Кинич-Ахава.
Жрец с поклонами, скрывая радость избавления от пытки объяснения, шустро скрылся в толпе.
– Мне нужно поговорить с братом!
Прислуга разошлась, тихо перешёптываясь. Иш-Чель пригласила Кинич-Ахава присесть рядом с ней на шкуры. Он разместился достаточно близко, чтобы говорить, не повышая голоса, копье продолжал держать одной рукой, изящно на него опираясь. С детских лет ему внушали – воин не расстаётся с оружием даже во сне.
– Ты испугалась? – участливо спросил сестру Кинич-Ахава.
Большие глаза Иш-Чель наполнились слезами, она кивнула – мысли, в смятении, метались:
– Это плохой знак. Я хотела просить богиню дать нам счастье, а теперь...
Грусть в ее голосе заставила Кинич-Ахава найти слова, которые смогли бы её ободрить. Он нежно погладил руку двоюродной сестры. Посмотрев по сторонам, улыбнулся:
– Своё счастье мы будем создавать сами. Боги всегда были к нам милостивы. Совершим свадебный обряд, и ты станешь моей женой, в Коацаоке родятся наши дети.
– Но гонцов от твоего отца все ещё нет... – Иш-Чель задумчиво взглянула на жениха, и через секунду её светлые глаза подёрнулись пеленой – она уже погрузилась в себя, не слыша и не видя ничего вокруг.
Иш-Чель вошла в мир духов, куда начала убегать ещё в детстве. Волшебная страна приветствовала её игрой золотых бликов, переливами нежными красок. Появлялось лёгкое дуновение, оно создавало ощущение полёта. Яркие всполохи становились разноцветными. Они мягко и плавно превращались то в ступеньки, то в дорожки, или вдруг возникало каноэ, украшенное дивными цветами, чьи лепестки дарили бархатную нежность. Иш-Чель скользила между миллиардами воздушных разноцветных радуг, раздвигала их руками, ощущала ласковое тепло, отчего становилось легко и спокойно.
Именно тут она всегда получала ответы, находила покой и душевное равновесие. Но сейчас её мир изменился – пропала золотая гамма, исчезло лёгкое дуновение. Лиловый цвет, пусть не такой тёмный, как у грозовых туч на закате, но поглотил радужные цвета. Ощущение тревоги, предчувствие беды коснулось Иш-Чель, напугав и расстроив.
Растерянность взяла своё, девушка заметалась, пытаясь услышать внутри тихий шёпот предостережений, но ничего не было... Только краски, словно ощутив тревогу, сгустились, не давая ей вырваться к далёкому светлому пятну вдали... И тут же раздался голос, не принадлежащий её миру. Звук его был слишком реален и груб, яростно вторгаясь, он мешал понять, что не так, что ускользает от неё... и разрушил незримые стены.
– Это очень серьёзный шаг – у моей семьи нет больше наследников. Трудный выбор для моего отца, а он должен печься о благополучии государства, - услышала Иш-Чель слова брата.
– Я боюсь быть нежеланной в твоей семье. Ты говорил – мать хочет другого союза – произнесла Иш-Чель, словно внимательно слушала Кинич-Ахава.
– Так вот, что тебе не нравится! Ты начинаешь ревновать?! – Кинич-Ахава довольно улыбнулся.
– Да! И не скрываю! С детских лет мы знаем друг друга, всегда вместе...
– Я – будущий правитель, я – воин. Будут походы!..
– Новые и новые рабыни, потом наложницы и жены, а как же наша любовь?
– Иш-Чель, наш брак, по счастливой случайности, озарён этим чувством, но я вынужден думать о стране и, если союз выгоден, то я его заключу, и сделаю это столько раз, сколько будет нужно!
– Значит, я – чистая случайность?! И ты будешь брать других жён?! – лицо Иш-Чель от негодования раскраснелось, большие глаза наполнились слезами. До сих пор она наивно полагала, что любовь Кинич-Ахава даёт ей право надеяться на безоблачное счастье, которое исключает присутствие соперницы, но выходило наоборот.
Иш-Чель готова была расплакаться. Да, побег рабыни не был случаен. Похоже, богиня Радуги считала их брак ошибкой, поэтому и не захотела неугодной жертвы. Выложив всё начистоту, Иш-Чель вскочила. Она хотела приказатьвозвращаться домой в Майяпан, но Кинич-Ахава, потрясённый – впервые он увидел невесту такой, резко дёрнул её за руку и повернул к себе:
– Ты ведёшь себя, как маленькая девочка! Пропала рабыня, подумаешь, какое происшествие! Скорее всего, у неё был любовник, который и выкрал её. А ты пытаешься со мною поссориться!
– Я не пытаюсь! Я уже поссорилась!
– Не думал я, что у тебя такой скверный нрав, очевидно, приближение нашей свадьбы сильно нервирует!
– Мой характер тебя не касается, Кинич-Ахава, я не желаю выходить за тебя замуж, так что ты с ним больше не столкнёшься! И вообще, уважаемый брат, отправляйся в свой дорогой Коацаок! Отпусти меня! – Иш-Чель пыталась вырвать руку, оставаясь на месте. Она сообразила – уйти должен он – ведь прогоняли его.
Кинич-Ахава просто не мог поверить: это ли Иш-Чель?
– Ты что, на солнце перегрелась?! Ну, точно – удар! – Кинич-Ахава протянул руку и коснулся её высокого лба, но Иш-Чель резко убрала голову в сторону и покачнулась. Он поддержал и тут же воспользовался ситуацией, крикнув служанкам: – Эй, женщины! Госпоже плохо, уложите её на носилки!
– Это мои люди. Я сама отдам им приказание! – прошипела змеёй Иш-Чель.
Ее слова оказались последней каплей, истощившей терпение Кинич-Ахава. До сих пор жених пытался обратить в шутку неудачную беседу о будущем супружестве. Воистину, майя слишком много разрешают своим женщинам! Однако ситуацию необходимо срочно брать под контроль.
– Послушай, Иш-Чель, я – мужчина, и буду отдавать приказы! – он больно сжал запястья её рук. На красивом лице девушки появилось не выражение боли, а твёрдая решимость противоречить. Он, скрывая испуг, подумал в смятении – что же ему ещё ждать от новой, совершенно незнакомой ему, Иш-Чель. Ждать не пришлось, гнев невесты прорвался наружу.
– Стража! Мы возвращаемся домой! И смотрите, чтобы Кинич-Ахава и близко не подходил к моим носилкам!..
– Женщины, я сказал – вашей госпоже плохо и её нужно уложить в носилки!
К несчастью Иш-Чель, приближенные боялись её меньше, чем Кинич-Ахава. Он, в качестве выкупа за невесту, служил роду Кокомо и занимал положение начальника охраны у дочери правителя. Это было удобно для молодых людей, которые могли перед свадьбой проводить много времени вместе и лучше узнать друг друга. Теперь это удобство сыграло с Иш-Чель злую шутку – естественно, слуги бросились выполнять указание начальника стражи.
Прислужницы осторожно подхватили и уложили госпожу в носилки.
Сегодняшнее происшествие показало, как мало Кинич-Ахава знал избранницу. Но тут ему вспомнился кроткий тон, её уступчивость, деликатность... Похоже, у невесты действительно плохое самочувствие, и она расстроена пропажей рабыни.
Отсутствие жениха устраивало Иш-Чель, и она решила сосредоточить внимание на предстоящем празднике. Но мысли о нем не давали покоя и продолжали мелькать в голове. Девушка поняла, что в их отношениях появилась трещина из-за её наивного желания стать единственной женой. А ведь она выросла в семье, где было четырнадцать братьев от трёх жён. Женщины никогда не ладили между собой. Братья все споры решали дракой до крови. Такая же враждебность жила и в отношениях её отца с младшими братьями. В их роду, в их семье каждый стремился к власти. Они были Кокомо – семейством, постоянно враждующим, готовым проливать реки крови. Так жили все, но Иш-Чель мечталось совсем о другом. Невестой она могла позволить любой каприз – в семье её баловали, а вот женой, похоже, слова не дадут сказать. Девушка решила успокоиться, а потом снова посетить свой мир, где надеялась получить ответ...

***
Праздник на Косумели начался с облачения рабыни в белоснежные тончайшие одежды. Новую девушку удалось купить у зажиточного крестьянина. Прислужницы Иш-Чель украшали ее ожерельями, серьгами, браслетами. Не забывали о своей работе жрецы – они поили жертву дурманящим настоем. Едва рабыня была готова - затянули унылую песню. Ритуальные дудки подхватили жалобный мотив, бередящий душу. Все двинулись к храму, стоящему на высоком холме, вокруг которого змейкой вилась мощёная дорожка.
Иш-Чель, продолжая чувствовать недовольство, шла в процессии за носилками с жертвой, спокойно воспринимая визг свирелей и грохот барабанов. Жрецы суетились в толпе, поднося дурманящий напиток в маленьких, всего на глоток, глиняных плошках. Одурманенные и разгорячённые отваром, паломники начали петь громче и громче, простирая руки к небу, где всходила полная Луна. Вскоре основная масса народа уже выкрикивала бессвязные слова: кто молитвы, кто личные просьбы. Небо стало бездонно-чёрным, и тогда к звёздам взметнулось пламя факелов. Причудливые тени искажали лица верующих, превращая их в уродливые маски с перекошенными от крика ртами. В этих горящих безумным фанатичным огнём глазах отражался большой костёр на вершине жертвенного теокалли.
Перед Иш-Чель возник один из жрецов с напитком. Первым её побуждением было оттолкнуть протянутую руку с глиняной плошкой, но желание расслабиться и полностью раствориться в празднике пересилило. Она поняла, что в этот раз без волшебного зелья жрецов не сможет войти в транс и услышать слова богини. Одним жадным глотком плошка была осушена. Девушка сразу же ощутила, как прозрачная жидкость охлаждающей влагой проникает в каждую напряжённую клеточку тела, действуя поначалу успокаивающе, а затем пробуждая бурную жажду к веселью. Иш-Чель знала, что ещё несколько мгновений и плохое настроение уйдёт, а вместо него обрушится пьянящая волна восторга и радости предвкушения от скорой встречи с богиней-покровительницей.
Все окружающее примет таинственные очертания, резкие тени смягчатся в волшебном серебристом свете Луны. Громкая музыка в ушах обретёт гармонию и нежность, слившись в чудесный мощный гимн в исполнении сотен голосов, обращённых к ней – добрейшей богине-исцелительнице.
Непроизвольно Иш-Чель начала двигаться в такт мелодии, кружась в давно известном ритме. Прикрыв глаза, она ступила на высокую лестницу теокалли. Душа уже рвалась вверх, к вершине храма, а её обладательница с восторгом и упоением начала дикий ритуальный танец.
Недалеко от себя Иш-Чель увидела будущую жертву. Та тоже пыталась двигаться, но это, скорее, напоминало агонию тела, у которого руки и ноги не слушались замутнённого напитком рассудка. Казалось, что рабыня сошла с ума, настолько изломанно-резкими были жесты.
Шаг за шагом процессия поднималась к площадке на теокалли, а Луна постепенно подходила к назначенной точке, заливая все вокруг магическим струящимся светом. Вот и вершина. Паломники остановились.
Рабыню, обессиленную и ослабевшую, подхватили и уложили на большой камень. Храмовые прислужники ловко и быстро привязали верёвками руки и ноги девушки к выступам жертвенника. Из храма вышел главный жрец, следом за ним – его помощники.
Все подняли лица к Луне. Женщины затянули очередную песнь. Иш-Чель подали большую золотую чашу. Теперь предстояло подойти к жертве, и не только наблюдать, но и принимать активное участие в ритуале. Чаша была тяжёлой, Иш-Чель пришлось напрячься, чтобы уверенно держать её двумя руками. Медленно дочь Кокомо приблизилась к центральной группе. Жрецы замерли, с волнением следя за движением божества в ночном небе, высчитывая мгновения.
Случайно посмотрев на жертву, Иш-Чель встретилась с её безразличным взглядом. Рабыня не шевелилась, только тонкие пальцы привязанных рук едва подрагивали, пытаясь нащупать верёвки. Главный жрец поднял руки к Луне, на миг хор и грохот барабанов смолк – ритуал подходил к завершению.
Внезапно взгляд жертвы прояснился, и она прошептала:
– Полюби вместо меня...
Обсидиановый нож в ловких руках быстро рассек грудь. Из неостывшего тела вырвали сердце. Капли крови обагрили жертвенный камень, паломники впали в экстаз, всех вновь оглушили свирели и барабаны...
Иш-Чель собрала кровь жертвы в чашу, подошла к краю теокалли и, подняв приношение на вытянутых руках, обратилась к Луне:
– Моя богиня! Прими жертву! Будь благосклонна и щедра к нам! Подари мне великую любовь... Сделай так, чтобы я была единственной у моего мужчины!..
«Ты получишь это...» – прозвучал знакомый и любимый голос.
Приняв у Иш-Чель чашу с кровью, жрицы удалились внутрь храма.
А Луна удовлетворенно заливала округу серебристым покоем.

Часть I. Страна Майя. Приграничье

Коацаок поразил свадебный караван угрюмостью и тишиной. Не было народа в ярких праздничных одеждах. Никто не выкрикивал приветствий новобрачным. Было ясно – что-то произошло. Это чувствовалось даже в воздухе, жарким покрывалом душившим город.
– Мешики прислали послов... – услышали Кинич-Ахава и Иш-Чель от Копана, который встретил молодую пару во внутреннем дворике.
Халач-виник был настолько встревожен происходящим, что забыл произнести приветственную речь. Угроза словно придавила крепкие плечи, и Копан тщетно пытался найти выход, достойный его особы.
Уичаа тоже не скрывала страха, и жизнерадостность невестки вызвала раздражение. От свекрови Иш-Чель достался недовольный взгляд. Она сообщила молодым, что народ Анауака собирается покорить их город, а Коацаок уже потерял драгоценное время. Послы прибыли несколько дней назад с требованием «договора о дружбе», которым мешики, фактически, навязывали свою волю – обычная тактика захвата территории. Теперь Коацаоку предстояло повторить судьбу многочисленных подчинившихся городов.
– Через пятнадцать дней мешики явятся за выкупом, – закончила Уичаа.
– Много ли они хотят, моя госпожа? – Иш-Чель попыталась придать голосу и тону глубокое почтение. Её не смутил злой взгляд свекрови, полученный в ответ.
– Ровно столько, чтобы сделать рабами. Весь урожай этого года, драгоценности, золото... Боюсь, даже если заплатим выкуп, мешики все равно превратят нас в тлаймати! – Уичаа с трудом подавляла негодование, поглядывая на слабовольного супруга.
– Неизвестно что они сделают с нашей семьёй... – подал голос Копан.
– Нужно готовиться к войне и встретить их с оружием! – Кинич-Ахава с первой минуты решил, что никому не позволит быть хозяином в Коацаоке.
Это его земля, его город!
Уичаа с гордостью и одновременно с грустью взглянула на сына – её видения начали сбываться: наследник не допустит унизительного примирения с мешиками.
Копан молчал, а Кинич-Ахава не понимал отца, его пассивного безразличия к происходящему.
– Мы не будем сидеть и просто ждать!
– Мы можем уплатить выкуп, Кинич-Ахава? В городе много богатых людей, сомневаюсь, что при мешиках жить им будет лучше. Они просто обязаны внести свою долю – Коацаок и их город, не стоит прятать драгоценности, – тихо предложила Иш-Чель.
Кинич-Ахава с благодарностью кивнул головой. Он принял поддержку жены.
– Богатые люди будут богатыми и при мешиках, если им удастся сохранить своё добро. А чем сильнее сопротивление жителей, тем страшнее будет борьба за Коацаок и ужаснее воины, которые войдут в него... – высказался Копан.В его груди опять проснулись пчелы и безжалостно укололи сердце. Незаметно правитель коснулся больного места и потёр его, пытаясь угомонить насекомых. С прибытием сына силы духа не прибавилось, даже, наоборот, халач-виник окончательно растерялся. В глубине души правитель не хотел войны. Он бы приложил все силы, чтобы откупиться, но нежелал расстаться с богатством семьи. Это противоречие и подтачивало его изнутри. Ко всему, неотступно преследовали предсказания, увиденные с помощью Уичаа. Он упрямо оттолкнул их, поверив своим жрецам, и, вот теперь надвигается крах – разве можно противиться воле всесильных духов? Сопротивление бесполезно – ведь тайные силы показали ему, что Коацаок будет погребён, но как же спасти имущество, власть, жизнь, наконец?!
– Мы должны действовать! Зачем рассуждать, какими будут ацтеки, когда войдут в город? Мы сделаем все, чтобы этого не допустить! – Кинич-Ахава не понимал отца.
В чём же дело, почему халач-виник ничего не предпринимает? Ведь он всегда был хорошим воином и мудрым правителем. Что это за разочарованный человек, который даже не пытается скрыть панику? И – что делать?
Попытаться, прикрываясь именем халач-виника, подготовить город к обороне, взять власть в свои руки... однако не будет ли это изменой? А если от этого зависит будущее жителей? Если правителя поразила какая-то неведомая болезнь, посланная духами, может ли он, его сын и наследник, бездействовать? Но тогда на него ложится ответственность за жизни граждан.
Кинич-Ахава решил отбросить сомнения.
– Если мы не откупимся... – попыталась вставить Уичаа, но сын, находясь во власти осенившей его идеи, перебилмать.
– Мы должны выиграть время – это поможет нам отстоять город. Дадим мешикам выкуп, поторгуемся, попытаемся уменьшить его, а там подойдут братья Кокомо. Связанные узами родства, они обязаны прийти на помощь!
– Ты забываешь, что на все воля богов, сын мой, они должны подтвердить твоё предложение. А мы бессильны перед их решением... – развёл руками Копан.
Кинич-Ахава посмотрел на отца и увидел лишь смирение и страх. Страх в глазах правителя?! Больше у наследника не было сомнений. Да, именно на нём лежит вся ответственность за государство!
– Я готов испросить волю богов, выступить перед советом старейших и убедить их! Но я не собираюсь сидеть и ждать мешиков! Я буду готовить город к войне!
Кинич-Ахава резко повернулся спиной к родителям и кивком головы приказал Иш-Чель идти за ним. Он понял, что отец не будет предпринимать никаких действий, а мать настроена враждебно к невестке и также не может ничего предложить.
«Отец болен, его рассудок помутился, мой долг – взять правление на себя и защитить город! А моя мать? Что случилось с нею? Неужели ненависть затмила разум?»
Кинич-Ахава быстрым шагом преодолел анфиладу комнат и оказался в своих покоях. Супруги молчали, пока слуги помогали им принять омовение после дороги.
Иш-Чель все время с интересом оглядывала комнату, где теперь предстояло жить. Стены комнаты украшали шкуры животных. Висели маски богов и богинь, кое-где поблёскивали ножи и стояли копья. Комната была очень мужской, строгой, без излишеств. Единственным предметом с изящными линиями оказалась жаровня для обогрева в холодные ночи.
Когда супруги, наконец, остались одни, Иш-Чель решила прервать задумчивость мужа:
– Если Ицамна скажет, что Коацаок должен подчиниться мешикам, подчинишься?
– Ицамна скажет то, что угодно верховному жрецу, а он принимает приношения от семьи халач-виника...
– Муж мой, ты прав в желании обратиться за помощью к моим братьям и отцу – они пришлют нам воинов. Мы будем готовить выкуп, оттягивать время...
– Такое предложение может не понравиться многим горожанам.
– Но, Кинич-Ахава, ведь твой отец – халач-виник Коацаока, а ты – его сын. Мы все из рода Кокомо! Очень жаль, что дядя в таком состоянии, иначе ему самому пришла бы в голову такая мысль! Если ты не хочешь говорить об этом с народом, то позволь мне? Никого не удивит, что дочь Кокомо желает обратиться к родным за помощью.
– Я не могу тебе запретить выступить, но послание должны одобрить и поддержать знатные граждане и жрецы.
– Завтра я обращусь к народу. Не думаю, что моё предложение вызовет недовольство.
– Делай, как считаешь нужным. Я не против твоей помощи... Хочу поговорить с матерью. Она должна мне объяснить, что случилось с отцом! – Кинич-Ахава подошёл к висевшему на стене мешочку и достал из него разноцветные нити для узелкового письма. Он устроился на ложе и поманил жену к себе, взял в руки основу и протянул её Иш-Чель. Та присела и сосредоточенно принялась составлять послание, сплетая и завязывая узелки.
– Я хочу попросить тебя обратиться к богине. Может быть, она сможет приоткрыть тайну? Что, в конце концов, тут происходит? – улыбнулся жене Кинич-Ахава.Какие-то смутные сомнения ещё остались у него, и, зная возможности Иш-Чель, доверяя ей, он лишь хотел их рассеять.
– Я пыталась, но после пропажи жертвенной девушки, у меня ничего не получается... Странно: я всегда могла в любое время уйти туда... и вот теперь не могу этого сделать... не пускает... Возможно, я утратила дар, став твоей женой...
– А что ты тогда увидела?
– Мой мир изменился, от него ничего не осталось, исчез покой... и цвета, они перестали сиять! Я даже боюсь, что, когда снова туда попаду, не увижу той красоты! – в светлых глазах Иш-Чель заблестели слезы, Кинич-Ахава обнял её и приободрил:
– Твой мир предупредил тебя, что над нашим будущим нависла угроза, видишь, мне нужно готовиться к войне. Но когда все закончится, снова будут сиять краски!..
Молодожёны не заметили, что за ними наблюдают из потайного окошка, которое представляло собой маску бога – покровителя семейного очага.

***
Подслушивающий понял: самое важное услышал, ничего интересного больше не предвидится, и скромно удалился. Факел в руке осветил молодого мужчину, скромное ожерелье и раскрашенное сажей лицо выдало его принадлежность к служителям бога Чаку. Слуга осторожно выскользнул из неприметного коридора и быстрыми шагами, а затем почти бегом направился в храм бога Дождя – сообщить господину важную информацию. Служитель Чаку с интересом выслушал его и так же быстро поспешил известить жреца верховного бога Ицамны.

***
После безрадостной встречи с молодожёнами Уичаа ушла в свои комнаты, надеясь, что Копан последует за нею, но тот, сказавшись усталым, ушёл к себе. Это немного огорчило женщину, но, взвесив всё, она решила, что такое положение дел, скорее, устраивает, ибо целую ночь сможет провести, как ей угодно.
Уичаа позволила служанкам себя переодеть и подготовить ко сну, приказав принести утреннюю одежду. Выпроводив всех, некоторое время женщина задумчиво посидела у жаровни, наблюдая, как весело пляшет огонь. Снова и снова она анализировала всю известную информацию. Выводы были неутешительными. Войны нужно избежать. Мелькнула мысль опять обратиться к богам за советом… Нет, нельзя богов так часто беспокоить. Уичаа понимала – она не находит подходящих слов и доказательств, чтобы Кинич-Ахава прислушался к её доводам. И все же была горда сыном: не боится ответственности и вырос настоящим воином. Вот только рядом с ним находилась не его мать, которая воспитала такого мужчину, дала ему жизнь, а... женщина, жена, вызывающая у неё неприятие, граничащее с ненавистью.
Почему?
Уичаа не могла, вернее, не хотела даже самой себе дать правдивый ответ. Это была ревность матери к невестке за отнятое внимание, за положение, которое Иш-Чель получила, оттеснив свекровь на задний план. Теперь, если сын брал власть в свои руки, не Уичаа становилась рядом с ним, а её невестка, и именно ей будут отданы почести, когда город выстоит перед нашествием мешиков. А это не устраивало женщину, которая не могла просто так смириться и уступить. Ведь сыну реально помогает именно мать! Ох, как много она готова отдать, чтобы устранить Иш-Чель! Может быть, стоит подумать над этим и воспользоваться каким-нибудь ядом? Но слишком мало времени!
Огонь действовал успокаивающе. Время тянулось долго, в жаровне остались только тлеющие угольки.
Уичаа протянула к ним руки, ощутила ласковое тепло и прошептала:
– Отец-Огонь, благодарю тебя за день, жизнь и силу!
Над жаровней поднялось серебристое облако, оно засияло и начало было менять форму, но вдруг послышался шорох. Он словно испугал духа огня, и тот растаял.
Женщина поднялась, и одновременно открылась потайная дверь в её покои. Из темноты возник гость с зажжённым факелом, осветившим узкий проход. Уичаа, ни слова не говоря, шагнула за ним в потайной ход, ведущий к верховному служителю бога Ицамны, её верному другу и помощнику. Именно он всегда оглашал народу волю, которую хотелось услышать Уичаа.

***
Комната была маленькой, располагалась в небольшом хранилище под теокалли, – убежище от шума и забот. Доступ сюда имели только приближённые. Ожидая гостью, жрец спокойно курил трубку, и дым сизым облаком обволакивал его фигуру, скрывая задумчивое выражение больших глаз. Перед ними возникали образы, и он видел всё, о чём думала Уичаа, как хотела решить семейные дела и политические проблемы. Жрец даже догадывался, о чём его снова будут просить и что предложат взамен. Так было всегда и потому успело наскучить.
Долгие годы он фактически управлял городом, а потому неимоверно устал постоянно нарушать действительную волю Ицамны, которому искренне служил и истово верил. Однако поднявшись к вершине власти, жрец никогда бы не отдал и части её в чужие руки – слишком много это ему давало, да и приятно было ощущать себя самым могущественным человеком в государстве.
– Подождем еще кое-кого, – прервал он попытавшуюся заговорить посетительницу и предложил сесть с противоположной стороны жаровни.
Уичаа недовольно вскинула брови, выражая удивление, граничащее с негодованием:
– Ты позволил ещё кому-то прийти сюда, когда здесь я!
– Да, моя госпожа, потому что это те, кто тебе нужен, они не заставят себя ждать и не выдадут твоего секрета!
Уичаа устроилась поудобнее.
Вскоре в комнату вошёл жрец бога дождя Чаку – высокий мужчина с лицом, на котором поселились спесь и надменность, а также вечное недовольство. Из одежды – обычная набедренная повязка и пёстрый плащ. Никаких внешних отличий, положенных столь знатной особе. Он немного оскорбленно поджал губы, когда увидел женщину на совете, где место только для мужчин, но, получив набитую и раскуренную трубку из рук служителя Ицамны, снисходительно кивнул Уичаа и молча закурил.
Вторым и последним ночным гостем верховного жреца оказался человек, проскользнувший в дверной проём как-то воровато. Это был племянник правителя Коацаока – Халаке-Ахава. Он ничем не выказал удивления присутствию тётушки и спокойно уселся на циновку – так, словно сиживал здесь каждый день.
Уичаа заподозрила, что так оно и было.
– Мы собрались, чтобы решить проблемы, нависшие над нашим городом... – начал разговор жрец Ицамны, заметив, что Уичаа порядком надоело разглядывать собравшуюся компанию в полном молчании, и она, славившаяся крутым нравом, уже готова взорваться и сорвать собрание.
– С одной стороны, мешики не оставят нас в покое, как бы мы от них не откупались... С другой – мы не можем допустить на наши земли войска Кокомо. Что желает сделать наследник. Мы хорошо знаем, что потом никогда не вытолкаем их обратно в Майяпан... – продолжил жрец Чаку.
– Золота для откупа мешикам достаточно, возможно, не будет нужды в призыве Кокомо... – задумчиво произнесла Уичаа, откровенно оценивающе оглядывая всех, словно взвешивая содержимое их кошельков. Мужчины усмехнулись – скупость правящего семейства была им известна.
– Разумеется, госпожа, вы внесёте свою долю, но дело не в том, как откупиться от мешиков, а в том, что ваш сын упорно проводит политику воссоединения с весьма агрессивным семейством! Это никак не может нас, честных граждан, устроить! – выдохнул очередную порцию дыма жрец бога Чаку.
– Хорошо. Тогда давайте здесь и сейчас выясним: кто и чью линию проводит, ведь за каждым из вас стоят определённые силы! – вскинулась в защиту сына Уичаа.
Её верный помощник – жрец – невольно поморщился. Он совершенно не ожидал такой прямолинейности. Обычно жене правителя была свойственна небольшая доля дипломатии. И сейчас лучше бы побольше сдержанности и сообразительности, по крайней мере, природной женской хитрости.
– Госпожа, мы все верные слуги нашего города, не нужно этого забывать и не стоит нас в чем бы то ни было подозревать...
– Я полагаю, что ты, Халаке-Ахава, мечтаешь занять место моего мужа. Именно по этой причине ты подстрекаешь людей к неповиновению и чернишь любое дело, которое начинает мой сын. Напоминаю, он – законный наследник Коацаока! А вы, уважаемые, – Уичаа повернула голову в сторону жреца бога Чаку, – не можете удовлетвориться той частью власти, которая вам предоставлена! Потому-то вы здесь сошлись и были так удивлены моим присутствием! Вы объединились против моей семьи!
– Госпожа, не нужно горячиться. Мы заинтересованы в спокойном правлении и порядке в городе.
– Если так, то хватит препираться! Каждому из вас есть что сказать. Нам нужно устранить любую возможность мирного прихода войск Кокомо. Думаю, тут мы все единодушны? – вмешался жрец Ицамны.
Собравшиеся дружно кивнули, вновь раскуривая трубки. Возникла небольшая пауза.
– А нет возможности столкнуть лбами мешиков и правителей Майяпана? – предположил Халаке-Ахава.
Присутствующие пожали плечами и погрузились в краткое раздумье.
– Кокомо и их земли слишком далеко. Какое им дело до нашего приграничья?
– Если ваша невестка обратится к родным за помощью, то они будут обязаны прийти, – опроверг слова Уичаа жрец бога Чаку, показывая, как он недоволен. Его очень раздражало происходящее на этом совете.
– Вы хотите сказать...
– Да, госпожа, мой верный человек сообщил мне, что таковы намерения Иш-Чель, а Кинич-Ахава её всячески поддерживает. К сожалению, она уже составила письмо и собирается выступить завтра на площади перед народом, полностью в соответствии с законом. И мы не можем ей помешать!
– Значит, мы опоздали! – разозлился Халаке-Ахава, его кулаки нервно сжались.
Уичаа презрительно усмехнулась – мужчина не сдержал эмоций.
– Это ещё как посмотреть. Можно отправить посланника, но вот дойдёт ли он?
– А если она будет их слать одного за другим, мы уследим?
– А нам и не нужно следить. Можно спать спокойно, если устранить саму женщину, – после слов жреца бога Чаку повисла напряжённая тишина. Ничуть не смущаясь, он выдержал паузу и продолжил:
– Ведь это ваше самое заветное желание, госпожа!
Уичаа едва успела прикрыться маской сдержанности, но в душе ужаснулась откровению жреца.
– Да, я не скрываю недовольства браком наследника!
– Поэтому мы вас и приняли в свой круг...
– Хорошо, что вы нас поддерживаете...
– Постойте, но стоит моей невестке умереть, и Кокомо вместе с мешиками будет стоять у наших ворот!
– А если мы сделаем так, что окажем большую честь семье?
– Я вас не понимаю, почтенный! – Уичаа нервно облизала губы – становилось жарко. Избавиться от неугодной невестки ей захотелось, как только услышала о возможном браке, и желание это усиливалось с первой минуты их встречи.
– Звезды говорят, что засуха будет продолжаться недолго, они же скажут нам о воле бога Чаку: нашим полям нужен дождь, а для этого стоит хорошо попросить...
– Но Иш-Чель – жена Кинич-Ахава! Она принадлежит знатному роду! – Уичаа растерялась.
– А кто посмеет оспорить волю бога? Да ещё в тяжёлую минуту, когда нужно откупиться от мешиков?
– Вы предлагаете жребий? – ужаснулась Уичаа. – А если я его вытяну?
– Госпожа, создадим такую ситуацию, чтобы право его тянуть досталось вашей невестке... А вы нам ещё нужны, следовательно, неприкосновенны...
– Вы что-то не договариваете... Мой муж – халач-виник, и я должна тянуть первой!.. Хотя... зачем я сомневаюсь – вы ведь уже все продумали?!
Жрец бога Чаку довольно улыбнулся такой прозорливости и согласно кивнул.
– Напрасно вы, госпожа, от нас отделяетесь. Вы также принимаете в этом участие. Да, мы все продумали, но вот согласитесь ли вы с нашим предложением? – он задумчиво оглядел присутствующих.
– Очевидно, оно не столь хорошо для меня, чтобы я сразу согласилась? – вызывающе усмехнулась Уичаа, специально сделав паузу, словно задумываясь, что бы ещё выторговать, и только затем снисходительно поинтересовалась: – Так, в чем же оно состоит, уважаемый?
– Хм... В том, что с завтрашнего дня не наш халач-виник Копан будет управлять городом, а его сын – Кинич-Ахава...
Уичаа не ожидала услышать на совете тайную мечту, которая граничила с предательством, и якобы в гневе вскочила со своего места:
– Измена!
– Конечно, но вам нужна власть над сыном так же, как и нам. Мешает во всем наш правитель. Его слабоволие и бездействие недопустимы и он болен! Духи зовут халач-виника! Теперь вы думайте и решайте! Сейчас и немедленно!
– Постойте, чем же он мешает? Какие духи? Копан практически устранился от дел и ни во что не вмешивается!
– Но важные решения принимает именно он! Тем и мешает. Копан уже заглянул в глаза Духам Смерти, он боится и ждёт их. Устраняя его, мы передаём власть в руки Кинич-Ахава. Из-за нашествия мешиков её не освящаем. Пока. Волею богов. Это для усмирения. Следовательно, вы отходите на второй план, кто может вас в чем-то заподозрить? Никто. Затем мы устраняем Иш-Чель, вот тут вы должны полностью контролировать поведение сына. То есть – не дать ему совершать необдуманные поступки. Потом мы откупаемся от мешиков, Кокомо претензий к нам не предъявляют, а мы заключаем новый брак, угодный всем нам... Вы получаете послушную невестку и правите Коацаоком, мы – договор с сапотеками или даже с мешиками, там будет видно... Что скажете?
– Я против убийства мужа! Это измена и... – дрожь прошла по телу Уичаа. Устранить Иш-Чель – её мечта, но Копана... И где гарантии, что тайное собрание не посадит на правление городом кого-нибудь другого, убрав так же просто сначала Кинич-Ахава, а затем и её?
– Полноте, госпожа, власть притягивает вас сильнее, чем брак с нашим халач-виником! Одна вы не останетесь, и не заставляйте меня раскрывать вам ваши же тайны! – снизил голос до шёпота жрец бога Чаку, при этом на его лице засияла весьма ехидная улыбка.
Уичаа поняла – проныра знает довольно много такого, чем вполне сможет держать её в своих руках. Женщина задумалась. Как увильнуть? Что ему известно? У неё трудное положение – откроется неверность Копану и тогда не избежать казни. Откажись она выполнить решение тайного общества, в живых не оставят – уж очень могущественные противники предлагают союз. И Уичаа отбросила всякие колебания. Возможно, слишком быстро и поспешно, но кто может обвинить человека, спасающего свою жизнь? Власть она действительно любила, и сына любила. Что больше? Об этом не время задумываться! Сейчас Уичаа старалась выторговать жизнь обоим, а потом... В настоящий момент нужно принести в жертву все лишнее и чуждое, только бы сохранить власть в семье – для сына. Копан сброшен со счетов. Она бьется за себя и Кинич-Ахава.
– Хорошо. Выхода нет. Я согласна с вами. Как вы предполагаете убить моего мужа?
– Яд, госпожа, – осторожно произнёс жрец бога Чаку.
– Хорошо, потому что...
Беседующие не обращали внимания на вход в комнату, настолько были заняты обсуждением. Они не замечали человека, который прятался за дверью почти с самого начала переговоров. При последних словах, сказанных Уичаа, неизвестный застонал и, цепляясь за висевшую там шкуру, чтобы сдержать падение, бессильно рухнул в комнату.
Заговорщики испугались по-разному: Халаке-Ахава трусовато поджал ноги и попытался сжаться в комок, тщетно накидывая на голову короткий плащ; жрецы же воинственно выхватили припрятанные в складках одежды кремниевые ножи; Уичаа испуганно вскрикнула – она единственная, кто мгновенно узнал подслушивающего.
Это был Копан.
Немая сцена продолжалась недолго. Убедившись, что халач-виник не подаёт признаков жизни, все, кроме Халаке-Ахава, подошли к лежавшему правителю и склонились над ним. Копан не шевелился, обе руки были прижаты к груди, и только губы что-то шептали. Жрец Ицамны встал на колени рядом с лежащим и услышал только одно слово:
– Предатели...
Простояв так некоторое время, жрец выпрямился. Лицо не изменилось. Оно было равнодушным.
– Хм... как я понимаю, у нашего халач-виника удар. Что ж, боги за нас, – невольная улыбка расползлась по лицу жреца служителя Чаку. – Вот видите, госпожа, даже яд не понадобился! Люблю поддержку богов!
Уичаа удручённо смотрела на супруга. Она не знала – радоваться ей или огорчаться. Слишком уж призрачной становилась власть – в любой момент Копан мог прийти в себя! Это значило жить в постоянном страхе разоблачения.
«Отступать не буду!..» – приняла решение женщина.
– Нужно прислать рабов, чтобы они перенесли халач-виника в его покои. Он пришёл один, – верховный жрец Ицамны осмотрел выход из комнаты.
– Скоро рассвет. У нас мало времени, нужно приставить верного человека и, как только халач-виник начнёт говорить – дать яд. Иначе – смерть! Сейчас расходимся, на всё у нас три дня. Каждый знает, что нужно делать... Ты, Халаке-Ахава, подстрекаешь людей к бунту против наследника. Вы, госпожа, изображаете убитую горем жену и следите за состоянием мужа. Вы, уважаемый, готовите народ к необходимому жертвоприношению от всех знатных домов города, – верховный жрец осмотрел присутствующих и снова потянулся к трубке.
Заговорщики покинули пирамиду бога Ицамны. Служитель Чаку ушёл полностью довольный и даже счастливый. То, над чем он трудился долгие годы, вскоре должно было принести плоды.
Уичаа вышла, сопровождая носилки с мужем. Их доставили дворцовые рабы. Она не знала, как будет смотреть в глаза сыну, сообщая о внезапной болезни отца.
Халаке-Ахава выскочил из подземелья едва ли не вприпрыжку. Перепугавшись насмерть, когда обнаружилось их собрание, он практически распрощался с жизнью, но внезапный удар у Копана придал сил. Собственно, предатель и не вспоминал о тех минутах скользкого страха, которые пришлось пережить. С самого детства зависть жила в сердце наравне с мечтой занять место двоюродного брата. В этом сговоре он также не раскрывал истинных целей, решив выполнять поручение – настраивать народ против Кинич-Ахава. А мечты, что ж, они когда-нибудь сбудутся... Халаке-Ахава хотел любыми путями добиться власти в Коацаоке. Взвешивая различные перспективы её получения, он решил заранее договориться с ацтеками, которые смогут захватить город. Волновало только одно – не успеет ли кто-нибудь, такой же разумный, опередить. Над этим стоило поработать основательно. Но возможность творить дела для себя грела душу.

***
Кинич-Ахава, узнав о внезапной болезни отца, немедленно последовал к нему в покои. Там он застал мать, которая, сквозь рыдания сообщила, что Копан недвижен. Наследник несколько минут постоял над телом отца, пребывающего в забытьи, подумал и решил – лучшего момента поговорить с матерью не будет.
– Я хотел спросить, почему ты против войны с мешиками?
– Потому что они сметут нас, это безумие!
– Даже если Кокомо помогут войсками?
Уичаа поморщилась, прекратила рыдать, придала голосу лёгкую грустную ноту и вздохнула:
– Они не успеют, сын мой, да и мешиков не обманешь.
– Надеюсь, ты поддержишь меня, пусть мы и расходимся во мнениях? – Кинич-Ахава нервно переступил с ноги на ногу. Уичаа усмехнулась и чётко, с паузами, произнесла:
– Сын мой, разве мать когда-нибудь мешает ребёнку? Будет противиться только, если неразумное дитя губит себя!
– Значит, будешь против?! – Кинич-Ахава вскипел. – Но почему?!
– Почему? Потому что ты идёшь неправильным путём, который погубит и город, и тебя. С мешиками нужно дружить, хитрить, а всякое открытое сопротивление бесполезно! Кинич-Ахава, я – твоя мать, ты – всё, что есть у меня ценного... дороже жизни. Но я – женщина, я смирюсь – твой ум видит дальше, чем мой. Может быть, я что-то упускаю. А потому я подчинюсь и буду тебе помогать, какое бы ты ни принял решение.
– Но я не сдам город мешикам!
– Это все? – Уичаа перестала изображать грусть.
– Почти. Есть ещё один вопрос, он тоже неприятен.
– Ты о своей жене? Можешь не продолжать – я не приму её в своё сердце!
– Значит все, как и прежде?
– Да.
– А если бы я отступил от своего решения?
– Нет. К чему снова поднимать этот вопрос?! Уйди, позволь мне ухаживать за твоим отцом! А тебя... ждут дела города...
Кинич-Ахава огорчил разговор. Раздражение ему удалось погасить – Уичаа всегда выказывала недовольство выбором невестки, так что с этим он уже давно смирился. Обещание же не противиться его воле - защищать город – обрадовало: в соответствии с законом, мать имела власть и могла, при желании, очень сильно осложнить жизнь. Сейчас наследник понял, что тут ему уступили... до выздоровления Копана.

***
Известие о большом празднике, посвящённом Ицамне, облетело Коацаок с быстротой ветра. Одновременно, жителям сообщили о тяжёлой болезни халач-виника. Теперь умы горожан были заняты только тем, в какую сторону ветер из дворца правителя склонит деревья? Люди Халаке-Ахава исправно разносили по всем уголкам весть о желании жрецов обратиться с просьбой о дожде к богу Чаку. Город превратился в встревоженный муравейник, где на каждом перекрёстке громко обсуждалось предстоящее жертвоприношение и болезнь халач-виника, будущие перестановки во дворце и, конечно же, последствия.
Ссоры между сторонниками Кинич-Ахава и Халаке-Ахава возникали, но до серьёзных столкновений не доходило, потому что заговорщики выжидали удобного момента и только подготавливали благодатную почву, подогревая обещаниями о лучшей жизни с мешиками, нежели под рукой молодого и неопытного халач-виника, ставленника ненавистных Кокомо. Тем не менее, сторонников приглашения войск из Майяпана было достаточно много, и они до хрипоты отстаивали свою правоту.
Однако болезнь халач-виника приводила обе стороны в замешательство. Смущение вызывало следующее – Копан являлся единокровным братом правителя Майяпана, а вот Кинич-Ахава – только наполовину. Родственные узы ослабевали. Надеждой была Иш-Чель. Впрочем, даже при той полноте политической власти, которой наделялись жены правителей, она не могла решать такие важные проблемы, как военные договоры.
Споры стихли, когда время приблизилось к полудню и на главном теокалли города, где возвышался храм Ицамне, все было готово к большому жертвоприношению. Об этом известил звук ритуальных барабанов. Толпа смолкла и направилась на центральную площадь к подножию теокалли.
Кинич-Ахава вышел в сопровождении семьи, занял место халач-виника. Это позволило ему и свите наблюдать и слышать происходящее внизу.
Ждали верховного жреца Ицамны.
Он появился, когда хор исполнил торжественную песню.
Весь его облик соответствовал представлению майя о небесном драконе – в одеянии синего цвета с темными пятнами, символизирующими шкуру ягуара. Сзади висел стилизованный хвост, напоминающий грозное оружие хозяина вод. Лицо скрывала маска – некая помесь голов птицы и крокодила – украшенная многочисленными яркими перьями с преобладанием голубых оттенков. Место глаз занимали огромные камни из бирюзы величиной с кулак взрослого человека. Весило одеяние много, поэтому поступь жреца была тяжёлой и медленной, с трудом ему удавалось сохранить гордую осанку. Присоединившись к поющим, жрец воздел руки к небу, от этого шкура предательски качнулась, но была тут же поправлена младшими помощниками, следовавшими за верховным.
Служитель Ицамны продолжил пение в одиночестве голосом громким, сильным, немного басистым. Раздался глухой шум, символизирующий звук небесного грома – недовольное ворчание бога. Постепенно, к концу песни, барабаны становились все тише, пока совсем не замолчали – Ицамна услышал. Верховный жрец ловко сбросил шкуру дракона, оставшись в одной белоснежной набедренной повязке и многочисленных ожерельях из перьев и камней, спускающихся почти до колен. Прислужник подал ему нож. Жрец поднял его над головой и затянул новую песню, плавно разворачиваясь к жертвенному камню, куда служители уложили первого мужчину.
Свите Кинич-Ахава было видно лицо приговорённого, на нем читалось воодушевление и гордость, а глаза горели счастьем. Одним точным ударом жрец вскрыл грудь мужчины и, подняв окровавленное сердце к небу, стал рассматривать его, что-то бормоча себе под нос. Служители уже укладывали на жертвенник следующего. Всего жертв было подготовлено больше двух сотен.
Верховный внимательно рассматривал внутренности и сердце жертвы, с каждым разом все громче и громче произнося слова молитвы. Вскоре руки жреца устали наносить удары, и тогда расчленением занялся помощник, который, вскрыв грудь, передавал сердце верховному и уступал место для гадания по внутренностям.
Жертвоприношение длилось уже несколько часов, когда жрец наконец издал торжествующий вопль, который мог означать только то, что бог Ицамна дал ответы на все вопросы, интересующие правителя Коацаока.
Залитый кровью, верховный снова облачился в шкуру небесного дракона, подошёл к самому краю площадки, стал напротив правящей династии и сообщил волю Ицамны. Из витиеватых выражений, которыми изъяснялся жрец, следовало, что правитель Коацаока Копан поправится нескоро, но позволяет его сыну править городом, что выкуп нужно собирать, а послов в Майяпан можно отправлять.
Сообщение вызвало небольшую бурю негодования, которая стихла, едва Кинич-Ахава объявил, что желает говорить. Молодой правитель встал, подошёл к лестнице, ведущей вниз, и спустился до её середины. Подождав, пока смолкнут протестующие голоса, обратился к горожанам:
– Граждане Коацаока, вы слышали волю любимого и почитаемого Ицамны. Он подтвердил наше желание оставаться свободными. Помочь нам может Майяпан. Я обещаю вам, что не допущу захвата власти в городе ни чужеземцами, ни кровными моими братьями. Я призываю Кокомо только для помощи в оказании сопротивления мешикам. Клянусь вам в этом!
Тишина, которая повисла после этих слов, означала, что жители пытаются продумать все до мелочей. Неожиданно рядом с Кинич-Ахава возникла Иш-Чель. Она тихо спустилась вниз и встала рядом с мужем. Лучи заходящего солнца зажгли её рыжие волосы огненным водопадом. Зрелище было диковинным и захватывающим. Тонкие черты лица и гордая осанка производили должное впечатление. Взглянув на мужа вопрошающе, женщина очаровательно улыбнулась и также обратилась к народу:
– Граждане, я из семьи Кокомо, но принадлежу Коацаоку. По брачному договору, в случае военной угрозы нашему городу, мой род обязуется помочь. Я живу здесь и, как и вы, хочу быть свободной! Позвольте мне обратиться к моим родным. Ручаюсь, что они уйдут, как только отпадёт необходимость в их присутствии. Прошу вас, не отказывайтесь, Кокомо искусны в военном деле. Я подготовила послание к моей семье и мне нужны воины, готовые его доставить. Если вы позволите...
Голос Иш-Чель не был сильным, скорее, нежным, но она вложила в него столько искренности, что люди сразу это почувствовали. Народ резко разделился на кучки и стал активно обсуждать её предложение. Правящая чета стояла и ждала решения городского собрания. Выступление Иш-Чель понравилось жителям, многие выражали симпатию жене наследника, открыто переходя на его сторону. Вскоре начали выкрикивать о согласии то там, то тут, пока огромная масса людей во весь голос не прокричала общий вердикт:
– Согласны...
– Теперь дело за верными посланниками, – улыбнулась Иш-Чель.
Толпа граждан шевельнулась и вытолкнула из своих рядов пятерых желающих. Однако жители Коацаока подошли к этому вопросу серьёзно, каждую кандидатуру обсудили и... всех отвергли. Потом на площадку вышли двое крупных мужчин, и чей-то голос произнёс, перекрывая шум:
– Это достойные люди, пусть несут твоё послание, госпожа. Они храбры, выносливы и проверены. Против них никто не скажет худого слова!
И, действительно, толпа радостно зашумела, выражая согласие. Иш-Чель вручила узелковое письмо воинам, прислужница подала им мешки с едой, и посланцы под одобрительные возгласы вступили в широкий проход, образованный толпой.
– Вот вопросы и решены, – Иш-Чель повернула счастливое лицо к мужу.
Он улыбнулся, но промолчал и поднялся наверх. Быстрым шагом Кинич-Ахава отправился в покои отца, состояние которого не улучшилось, Иш-Чель решила его сопровождать.

Содержание:

Главы произведения [10]

Список участников темы [3+]