Сказочные Вечеринки

Фильм закончился, но домой уходить отчего-то совсем не хотелось.
Пашка стояла рядом с Максимом у здания клуба, в числе многих других, совершенно растерявшись. Она не умела кокетничать, как прочие девушки и все еще отказывалась поверить, что такой парень как Чеширский обратил на нее внимание. А вдруг, это чья-то злая шутка? Хотя, зачем ему? И незачем вовсе.
Веселые частушки давно кончились, и кто-то красиво затянул песню Лидии Руслановой - "...и кто его знает, чего он моргает...".


Паша кивнула.
- Хотя мне больше "Укротительница тигров" понравилась, которую в прошлый раз привозили - девушка вздохнула и поняла, что одна из лент на косичке развязалась. Поправляя ее, Паша вновь - который раз за вечер! - уронила учебник. Они бросились поднимать книгу одновременно и ее рука соприкоснулась с ладонью Максима.
И это показалось таким важным.
А потом вдруг все прочее стало неважно. И спустя минуту Кавардак уже бежала к МТС. Прямо в платье она запрыгнула в трактор и направилась на поле.
Перед фарами ее трактора отступала даже ночная мгла. Пашка, на тараторе с прицепом свозила сено под навес, выгружала и тут же отправлялась обратно. Большая часть сена уже была убрана грянул гром, но Кавардак не обращала на это внимания.
Когда ее ослепила вспышка молнии, Паша резко вывернула руль.

xxx: есть люди, которые считают, что черный и зеленый чаи - это совершенно разные растения
yyy: это ещё про пантер, леопардов и ягуаров давненько не было тут

Пришла я почти к началу веселья "собери команду для уборки сена". А шофер автобуса был прав - ветер принес ураган. Ностальгически вздыхаю, вспоминая завывания ветра на высоте нескольких тысяч метров над уровнем моря. Тут интересно, но одно остается неизменным - политика везде политика.

А неплохо сказано, председатель. Сено важно для выживания, потеря ресурса может пошатнуть многое, очень многое. Труда я не боюсь, и сено это не камни, далеко не камни. Вызываюсь помочь, поднимая руку (в толпе смешки "как в школе"), председатель сначала смотрел на нас с Сяовэй слегка вопросительно, словно думал, мерещится ему или нет.
При посадке в повидавший на своем веку немало ураганов "газик" Прохор Гордеевич выдал речь об осторожности и иже с ним, назвав неугомонную панду енотом.
- Это панда, ее зовут Сяовэй, - "енот" обвил шею хвостом на манер шарфа и смотрел на дорогу. А я думала, что поездка на автобусе - это экстрим. Хочешь насмешить Будду, ага. И зашибить меня не так просто, как кажется. Я сильный, сильный, но легкий, да-с.
Уборка сена, машины, шорох ткани, которым накрывали "драгоценный ресурс", усиливающийся ветер и первые прохладные капли дождя. Обхожу скатанный в куль и замотанный в что-то похожее на плащ-палатку стог, смысл за ним машиной возвращаться, там остальное спрятать надо - дождь и ветер усиливались.
- Одной рукой или двумя, как думаешь?
На морде панды была написана вся печаль от тяжести бытия. Значит, одной. Донести, поставить, отряхнуть одежду и устроиться под крышей то ли амбара, то ли как оно называется, поглаживая пушистый шарф. Тут действительно интересно.
- Товарищ Мао, а вы?
- Я поддержу вас. Между славой и людьми вы выбрали людей.
Политика везде политика, но человечность для меня важнее. "Светлый путь" не зря светлый. Жаль, газета в автобусе осталась, почитать под вспышки молний было бы занятно.

В клубе было так непривычно шумно. Я расправила плечи и улыбнулась. Чувствовала, что вечер будет хорошим.
Со всеми поздоровалась и пообщалась, не обращая внимания на взгляды и разговоры за спиной. Было весело, пели частушки и смеялись все.
А Прохор Гордеевич, прекратив частушки, встал за конторку и взял слово.
- ...и по сенокосу...плохо, плохо работаем, товарищи! Где это видано сено лежит, а народ прохлаждается. Дед Леня...да-да, не прячься, вместо сенокоса на рыбалку побежал. А если так все? Давно надо было сено убрать! Также информирую, что в село ожидается прибытие иностранной делегации. Молодые комсомольцы, сочувствующие и даже гости из капстран! Решили они, товарищи, посмотреть как живет простой советский народ. Так что, встретим и не посрамим "Светлый путь"! Ну, и о приятном. Сегодня мы чествуем наших колхозных передовиков с вручением наградных выпмелов. И я рад назвать их имена Прасковья Кавардак и Максим Чеширский! Давайте, выходите, где вы?
Все заапладировали нашим передовикам. Меня особо не касался ни колхоз, ни уборка сена, но сегодня я чувствовала себя частью команды. Одна из пчелок в огромном улье. Интересно стало, кто же к нам в гости приедет. Иностранная делегация. Звучит-то как...
Пашка и Максим не объявились, я решила пойти за ними, вышла на крыльцо.
- Вы чего? Идите, зовут вас там!
Ребята поспешили на сцену, где председатель вручил каждому наградной треугольный вымпел. Снова все захлопали, а потом раздалось в толпе.
- Гляди, у трактористки прореха!
- Конечно, с иголкой и ниткой, это тебе не на тракторе!
- А ну, что за шум?! - возмущенно оглянулась я на ребят. - Нет бы помочь, что пиджака жалко жать? Только смеяться умеют. - ребята пристыженно замолчали.
Даже в клубе я была учительницей. Я вздохнула и покачала головой.
А Максим, какой молодец, настоящий джентельмен, сразу слово взял.
- Главное, товарищи, чтобы прорехи не было в умах! – заявил он, перекрывая смешки. – Прасковья-то не просто у нас передовик, а к знаниям тянется так, что даже учебник с собой в клуб взяла. Завсегда готова учиться. А тому, кто потешается, прорехи надо у себя поискать, да и не на одежде вовсе. Что до вымпела, - он повернулся к председателю, - спасибо за доверие, Прохор Гордеич. Не ударим в грязь лицом перед иностранческой делегацией!
Я захлопала, призывая всех поддержать слова Чеширского. Настоящий передовик!

Кино я смотрела внимательно, ловя каждое слово. Такой фильм хороший, почаще бы такие вечера устраивали. Вот только вечер быстро подошел к концу.
С компанией знакомых я не спеша шла домой, обсуждая фильм. Увидела я Прохора Гордеича не сразу, но мы тот час остановились, ожидая, пока он добежит до клуба.
- Товарищи! Коммунисты и комсомольцы! - громко прокричал Прохор Гордеевич, привлекая внимание и вынуждая остальные разговоры смолкнуть - Идет ураган! Уже накрыло Абрикосовку и Дмитровку, самое большее часа через два ураган дойдет и к нам! Сено, товарищи! Сено на поле лежит не убранное! Срочно нужно его в снопы и отвезти под навес. Задействуем весь доступный транспорт, все машины, трактора, лошадей с подводами, которые по дворам. Но главное - это, все наши колхозники и жители деревни. Одни не сдюжим, только вместе. Вместе надо сено убрать! Все, силы нужны, каждый человек мне важен! Стучите в дома, поднимайте народ!
Все всплеснули руками и началось такое движение, что легко было потеряться. Все дамы красивые в нарядах с вилами в руках, мужчины в пиджаках. Все бегут, а я стою и не понимаю, что же мне делать.
- Дети!
Я добежала до дома, определила детей в безопасное место, а потом побежала помогать.
На полях кипела работа. Все действовали слажено, я снова почувствовала себя пчелкой. Было спокойно так и хорошо. А потом раздался гром и тяжелые капли дождя упали на землю...

Когда Анечка только родилась, мама покормила ее до полугода, а потом отдала бабке с дедом в глухую деревню на 3 дома. А ей с мужем нужно было работать. Поэтому, девочка всегда считала своей мамой старушку, а отцом – старика. И когда раз в несколько месяцев приезжали настоящие родители, обращалась к ним как к тете Свете и дяде Паше. Взрослые думали, что так им всем будет легче, ведь девочку хотели оставить у родителей только на пару лет, пока не доучатся, найдут жилье, встанут на ноги. Но 2 года растянулись на 6. И Анна испытала огромное потрясение, когда вскрылась правда, а ей вместо раздолья лугов предстояло сесть за школьную парту. Вместо свободы и любящих людей – тюрьма и почти чужие. И пусть со временем Анна приняла правила игры, ее сердце больше всего ценило честность и любовь близких. К ним она относила и Галину, которая в 1 классе уже не побоялась взять шефство над замкнутой и даже диковатой девочкой.

– Это тебе не вилкой картошку цеплять, – поучала Анна сына, который орудовал вилами.
– Отстань от него, Аннушка, всё по чести делает. Настоящий мужик растёт, – улыбнулась, глядя на это, Пронина, а про себя подумала, что такие в стране никогда не переведутся. Потому что их воспитывают русские женщины.
– Давайте, давайте, товарищи. Скоро ливанет. Не дадим скотине голодать зимой, – переключила внимание на других Аннушка.
– Коли не будет молока да мяса, в сельпо пустые полки только увидете, — вдохновляла уже уставших людей на труд Галина. – Не будет товара, двери закрою, так и знайте.

Но тут ее мотивационную речь прервал знакомый голос.



– Да где же мне ещё быть, Прохор Гордеевич? Неужто думаете, что я буду в стороне стоять, пока другие сено убирают? Не из таких я, хоть и принято считать, что работнику торговли дай только кого-то обвесить. Вот и Анна здесь, и сынишка ее старший. Младшие ещё слабоваты для такой работы, – Галина вытерла пот рукавом и вздрогнула от раската, прокатившегося по небу. – Слыхали небесный барабан? Он самый, ни дать, ни взять.
А затем Галя почувствовала как первые тяжёлые капли дождя ударили по волосам и невольно на секунду подставила им лицо. Только на мгновение. Потому что нужно было в экстренном порядке убирать остатки сена. Потому что где-то рядом ударила молния.

И Галина Тимофеевна тут, на поле...Галя...
Прохор Гордеевич на мгновение даже забыл про ураган и творящийся вокруг переполох, которым надо было руководить. Не ожидал он увидеть ее так скоро, но от этого словно открылось второе дыхание и стал он еще резвее таскать снопы.
Ну и погодка! Дождя практически нет, только несколько капель упало, но ветер чудовищный, а небо сверкает и светло становиться, будто день и громыхает будь-здоров, словно зенитки лупят. Ох, неспроста он войну вспомнил. Тут же плечо отдалось резкой болью, когда Ульянов клал последний сноп на подводу. Так всегда случалось, стоило перетрудиться.
Председатель поморщился и махнул рукой, чтобы телега с лошадью отправлялась под навес, а сам привалился к стогу, неуклюже усевшись на пиджак.
- Что случилось?
Галина была рядом и обеспокоено смотрела на него. Ульянов слабо улыбнулся.
- Ничего, сейчас пройдет, не беспокойся.
Из-за расстегнутой рубахи Пронина могла разглядеть большой кривой шрам, тянувшийся от плеча и до самой груди.
- Осколок там остался, с войны привет. Под Кенигсбергом уже получил. Когда крепость брали. В госпитале даже хотели руку оттяпать, так я не дал.
Много война отняла у Прохора Гордеевича. Пятеро детей их в семье было, три брата да две сестры. Он и старший брат Вася на шахте работали вместе с отцом, всех троих сразу и забрали на фронт еще в 1941-ом. Вася погиб в первые дни войны, отец уже под Прохоровкой, в танке сгорел. А Ульянов до самого Берлина дошел, несмотря на ранение, батальоном командовал, Орден Отечественной войны получил. Потом все завертелось - партийная школа, институт заочно. На Родине бывал наездами. Сестры замуж повыскакивали, старшая Вера за шахтера вышла и осталась в Енакиево, за матерью старенькой приглядывать. Вторая сестра Люда, уехала на Север, да там и осталась жить. А самый младшенький Андрейка в Донецке на шахте трудится. Прохор Гордеевич хотел к себе переманить, в "Светлый путь", направление дать учиться дальше, все же лучше, чем в шахте тяжело работать, но нельзя, скажут, кумовство развел.
- Все, все пройдет - Ульянов накрыл ладонь Галины своей, когда она дотронулась до его шрама.
Даже ветер как будто стих на чуток.
"Так бы и сидел тут у стога рядом с ней" - подумал Прохор Гордеевич - "Больше ничего и не надо".
Две молнии ударили по полю - одна совсем близко, а другая дальше ближе к краю, там где работала техника. Хорошо, что пожара не случилось. Но, что там, кажется, крики слышатся? Неужели трактор задело?
_________________

Связать сноп – с непривычки не такое-то легкое дело. У многих не получалось – то сноп рассыпается, то свясло не связывается, но старались и торопились все. Максим помогал вязать, относил снопы к машине, складывал в скирды. Забравшись в кузов, принимал с вил, а после отвозил под большой навес на краю поля.
Совсем близко подобрались грозовые тучи – тяжелые, черные, с проблесками молний. Где-то уже рядом громыхали раскаты грома. Налетевший ветер принес привкус дорожной пыли и дождя.

Рядом сновал Лёнькин трактор с прицепом, но сам Лёнька успел еще до кино дернуть дядиВитиного самогона, а потом и немного после, поэтому сейчас махал граблями в поле, а трактором рулила Пашка, запрыгнувшая в него как была, в выходном платье. Малявка – из-за руля еле видать, а попробуй удержи ее. Дайте ей трактор – и всё тут!

- Может, за брезентом сгонять? – крикнул Максим председателю, когда почти все сено свезли под навес. – Укроем с наветренной стороны.
Тот кивнул, давай мол.
ЗИЛ не проехал и двух сотен метров, как грохнуло так, что заложило уши, и упали первые капли на лобовое стекло. Кажется, с брезентом не успели.
Стемнело так резко, будто занавес опустили. Вот только еще были густые сумерки – и уже тьма непроглядная, освещаемая только вспышками молний. Благодаря им-то Максим и увидел вовремя трактор, развернувшийся посреди дороги. Еще немного – и зацепил бы его бортом.
Он посигналил и, не дождавшись ответа, выскочил из кабины.
- Пашка! – он вскочил на подножку. На Лёнькином тракторе не была бокового стекла, так что он сразу сунулся в кабину. – Что тут у тебя? Заглохла?.. Вылезай, я посмотрю, - он распахнул дверь. – Быстрее, дождь сейчас разойдется.
Пары минут хватило понять – у трактора закончилось горючее. Лёнька засранец, не заправил машину после смены! Можно, наверное, слить немного из своей, но тут грянул такой ливень – стеной, что ни о какой дозаправке и думать было нельзя.
- Давай ко мне в ЗИЛ, там хоть сухо! – он спрыгнул на дорогу. – Здесь в окно сейчас зальет!

В ЗИЛе и правда было сухо, а снаружи лило так, что по стеклу катился сплошной поток. От порывов ветра машину ощутимо покачивало.
- Стихия, да? – с восторгом сказал Максим. Он никогда не боялся гроз даже в детстве, они наоборот вселяли в него восхищение. – Не трясись только, на вот, держи, - он извлек из-за сиденья сухую рабочую куртку.
Взгляд его остановился на голых коленях, исцарапанных колким жнивьём. Прореха на подоле стала будто больше.
- Испортила платье, да? – тихо спросил он, встретившись с Пашкой глазами. Протянул руку, вытащил застрявшую соломинку из ее мокрых волос. А потом, даже не успев подумать, что делает, наклонился и поцеловал.

- Ну, давай же, давай! Ну, чего ты... - Пашка тщетно пыталась вернуть к жизни заглохший трактор. С техникой она разговаривала, как с человеком. C тракторами ей было легче, чем с людьми. Машины, они бесхитростные и не обманут.
Еще одна молния ударила в самом начале поля, и Паша вдруг поняла, что трактор с места уже не сдвинется. Ну, хоть собрать успели. Прицеп с сеном, который тянул за собой ее трактор был последний, с дальней дилянки. Не так обидно. Хотя, все равно обидно, конечно. Кавардак привыкла план не выполнять, а перевыполнять.
Она опустила глаза вниз - измазалась вся, пока помогала сено грузить, да еще и подол умудрилась в мазуте испачкать. Бабушка точно заругает. Но ведь для дела же. Эх, лучше сразу домой бежать, чтобы никто не увидел часом.
Но тут на дороге остановился ЗИЛ.
Пашка и не заметила, как быстро оказалась в кабине большой машины Максима. И что тут такого - просто один товарищ выручает другого товарища, это по-комсомольски - решила Кавардак и попыталась расправить платье на коленках.

Паша не ответила, прислушиваясь к звукам хлынувшего дождя, стучащего каплями по кабине.

Все же, заметил! Стало грустно, что именно Максим видит ее такую, замерзшую, чумазую, в порванном платье, что захотелось разрыдаться, а потом...
Пашку целовали только раз. Незадолго до окончания восьмилетки одноклассник Васька вызвал в школьный коридор во время урока и неожиданно поцеловал. За то получил в глаз и уехал поступать в мореходку с наливным фиолетовым фингалом.
Но этот поцелуй был другим. Совсем другим. И чувства вызывал иные.
- Ты....ну ты...да как ты... - выдохнула Паша и отпрянула, дергая ручку дверцы кабины.
Максим не держал.
Она хотела выбежать на дорогу, прямо под дождь.
Но вместо этого вдруг отпустила ручку и сама прижалась губами к губам Максима.

Сладко

Было работать рядом с лучшей подругой, ее сыном, но больше всего, с председателем. Потому что первые всегда были рядом, а ощущения крепкого мужского плеча давно забыты. И даже мечты о них глубоко запрятаны под толщей жизненных трудностей, страхов и воспоминаний о неудачах.

Собирать сено рядом с Прохором было не менее приятно, чем смотреть вместе фильм или сидеть на кухне. Про поцелуй было страшно вспоминать. Внутри разгорались тепло, восхищение и даже чувство принадлежности кому-то. То, что Пронина даже при живом муже перестала ощущать.

И Галина ловила себя на мысли, что хочет невзначай касаться Прохора, украдкой следила за каждым его движением, не разрешая себе делать это открыто. Будто права никакого не имела. Наверное, поэтому заметила момент, когда в его глазах отразилась боль от старой раны.

И ей тоже стало больно и горько.

От того, что война зацепила осколком этого прекрасного мужчину. За то, что их поколение вынуждено восстанавливать страну, забыв про усталость, сон и радость. За то, сколько людей никогда не увидят это поле, грозовые тучи над головой, не почувствуют силу ветра.

Горько от того, что ничего не изменить.

Во рту стало кисло, но соленые слезы Галина смогла удержать, когда увидела рану. Ни к чему смешивать их с дождевой водой. Потом она обязательно даст им выход, но не сейчас, когда вокруг столько людей. И Прохор внимательно смотрит на нее, будто хочет понять реакцию, боится увидеть тень брезгливости на уродство.

Но разве этот шрам про это? Разве он не про то, что Прохор – мужчина с большой буквы?

Галя многое бы отдала, чтобы этого шрама не было. Но он есть. Напоминает о том, что нельзя забывать. И когда на земле не останется живых свидетелей событий войны, она верит, всё равно об этих людях будут помнить и говорить.

Сено было собрано, последняя машина отправилась в путь, а Галина, Анна с сыном, председатель и другие спасатели животных от голода зимой смотрели ей вслед, стирали со лба пот, капли дождя и приводили в порядок дыхание.

– Ура! Мы это сделали! – искренне и громко закричал подросток. А остальные только заулыбались такому поведению. Не знает парнишка, что это только начало его трудовой жизни. И что таких «подвигов» на его счету будет ещё ой как много.

– Тише, Петька, не ори так, – попыталась угомонить сына Аннушка. – Пошли домой, а то там дети, наверное, не спят, ждут нас. Да и дождь усиливается.

– Расходимся, товарищи! – скомандовал председатель и люди неровным строем направились в сторону домов.

– А вы сейчас куда, Прохор Гордеевич? – осмелилась спросить Галина.

– Я? – Делегация заграничных гостей к нас пожаловала. Надо всех накормить, напоить, спать уложить. Иначе не видать мне нового коровника как своих ушей.

– Да что же вы один, Прохор Гордеевич? Вот сколько нас много. Сейчас вилы да грабли определим и поможем вам гостей развлекать. Куда идти надо? Где столы накрывать?

За свою жизнь Прохор Гордеевич Ульянов твердо уверился в том, что красивых баб много, а верных мало. Верных не только своему долгу, но и долгу общественному, который превыше всего. Таких как он, радеющих за общее благо вопреки личному, было немного. Но не зря именно они назначались председателями колхозов.
Сено успели убрать до дождя. С последней подводой решили отправляться обратно в село. Петьку с Аннушкой усадили под брезент, Гордеевич убедился, чтоб укрыли надежно.
- Товарищ Венлинг, - обратился Прохор к девушке, которая самоотверженно помогала таскать сено наравне с остальными - Огромное вам пролетарское спасибо. Китаец и русский - братья наверх. Вы это, под брезент идите, там навес и поедем, посмотрим, что там в Кукуево происходит.
Ульянов обернулся к Прониной.
- Галя, совсем промокнешь! Давай тоже укройся под брезентом и поедем скорее.
Председатель сам запрыгнул на телегу и стал править лошадью. Ливень лупил нещадно, но когда выехали с дальнего поля, он вдруг перешел в совсем мелкий дождик, как часто бывает. Прохор натянул поводья. Посреди дороги увидел оставленный трактор, а рядом с ним огромный ЗИЛ. Что это, сделали дело и бросили технику прямо в поле?
- Что там?
Из под брезента выглянула обеспокоенная Галина.
- Обождите, сейчас вернусь.
Но Пронина пошла с ним. Мало ли, вдруг плохо кому стало? Говорили молния радом с каким-то трактором ударила? А в друг в сам трактор? Нет, Ульянову бы сообщили. Он заглянул в кабину трактора - никого. Чудеса. Ладно, трактор неисправный оставили, но машину на дороге...что за разгильдяйство!
Прохор рванул дверцу кабины ЗИЛа.
- Ой.
Целующаяся там парочка быстро отпрянула друг от друга. Галина позади него хихикнула. Ульянов покачал головой и поправил усы.
- Значит так, Прасковья...иди-ка ты домой...сейчас. А ты...- он пригрозил кулаком Максиму - Чтоб завтра утром был у меня в конторе, понятно?!
- И чего ему надо от нее? Девчонка ведь совсем - сокрушался Ульянов, когда они с Галей шагали обратно до подводы - И не смотри на меня так с укором. Она без отца-матери растет, спросят ведь, а куда председатель смотрел? Чеширский этот - первый парень на деревне, одна фуражка чего стоит!
- А если это любовь?
- Любовь...- многозначительно проговорил Прохор Гордеевич и стеганул лошадь.
До клуба доехали быстро. Аннушку с Петей отпустили, а председатель подошел к Кузьме Кузьмичу. Часть делегации уже разбрелась по ближайшим хатам, но некоторые остались ночевать прямо в здании клуба.
- Продолжения банкета требуют.
- Какого банкета? - Ульянов зашел в фойе, где наспех поставлен стол на котором красовалась полупустая бутыль с мутной жидкостью - Спирт? У Степановны что ли брали? Знаю, я эту самогонщицу, вот увидишь - сообщу куда следует.
Завклубом развел руками.
- А что делать? Сельпо закрыто. Хорошая "Пшеничная" только там.
Галина заверила, что в магазине в самом дальнем углу за крупами припрятан ящик водки. Ключи были дома и Ульянов решил идти с ней, но прежде отрекомендовал Кузьме Брехунову - Вен, приказываю китайского товарища и коммунистку, обогреть-накормить и напоить.
- Да при ней еще животное, вроде домашнее, в хлев не надо.
- А спирт давать?
- Спирт? Да от него мужики здоровые вон лыка не вяжут...хотя, кто их там в Китае знает.
Прохор и Галина дошли до дома заведующей. Ульянов остался в сенях, разместился на старом кресле, пока Пронина отлучилась за ключами и покормить кота.
"Жаль я слов красивых говорить не умею, как женщины любят...стихи там всякие, комплэменты вычурные. Привык все и напрямик...а как сказать...да и что сказать..."
Прохор Гордеевич подпер подбородок ладонью и только в тот миг осознал насколько устал.
"Так и сказать...думаешь я с самого приезда по три раза на день с "Сельпо" захожу просто так? Да только чтоб тебя увидеть хоть мельком, Галина. Хорошая ты женщина. Красивая. Заботливая. Как увидел, так и забыть не могу. Устал уже вокруг и около ходить, как зверь неприкаянный...и вот...эх, а дыру в полу заделать все же надо....".
Когда Галина вышла из комнаты, то увидела, что председатель спит прямо в кресле.
_________________

А, может, ну их к лешему этих иностранцев?! Думала Галина, стягивая с себя в спальне мокрую одежду и ополаскиваясь из ведра прохладной водой. Благо, что оставила пару ведер в комнате и та успела нагреться.
Нет, она всё понимала – не посрамить честь страны перед представителями дружественных стран, укрепить связи и увеличить товарооборот. Но какой ценой? Как это сделать после дня на эмоциональных качелях, на которых ее протащил председатель совхоза собственной персоной? Тут даже не второе дыхание должно открыться, а восемнадцатое.
Надев чистую рубашку и широкую юбку, Галя поправила воротник, волосы и уже было вернулась в гостиную к гостю, как неожиданно раздался стук в окно. Пронина вздрогнула и тихо чертыхнулась, увидев пожилую соседку.
– И чего вам дома не сидится в такую погоду? – высунувшись из окна, прошипела заведующая сельпо.
– Галка, сено-то убрали? – шёпотом спросила бабушка.
– Да... А чего так тихо?
– Ну так... Председателя шоб не будить. – Смутилась пенсионерка и вдруг погрозила пальцем. – Ты это... Второго-то мужика сбереги! Негоже ему сгинуть в бутылке, – напутствовала сердобольная соседка и убралась восвояси. А Галина тихо прикрыла окно, вдохнула и выглянула за дверь.
Прохор сладко спал, подложив руку. Только сытый кот пел ему песни и даже не поднял головы, когда увидел хозяйку. Видимо, мужская солидарность.
Галина могла бы разбудить председателя, предложить действительно плюнуть на гостей и выбрать кровать, но тут открылось то самое восемнадцатое дыхание.
Галина дала себе 40 минут и за это время успела напечь блинов, наварить киселя и собрать большую сумку припасов. Не забыв спрятать в переднике ключи от сельпо, она осторожно тронула плечо по-прежнему спящего Прохора и поставила перед ним кружку ароматного и бодрящего чая.
– Пора, Прохор Гордеевич. Просыпайтесь.
Кот вторил ее словам недовольным, но громким мяуканием.

Максим не ожидал, что Паша ответит на поцелуй и даже приготовился, что сейчас прилетит по шее, но... она вдруг ответила. Да не просто, а сама, сама поцеловала. Хоть и целоваться не умела совсем, это Максим отметил краем сознания и почему-то страшно обрадовался этому. Впрочем, училась она быстро. А губы у нее пахли дождем и конфетами, и хотелось целоваться, забыв вообще обо всем. Никто из них даже не заметил, что дождь перестал колотить по стеклу, пока не хлопнула дверь кабины и мужской голос позади озадаченно хмыкнул.

Пашка ойкнула, отпрянула и спряталась за плечом. Максим обернулся. И вот какого лешего председателю не сидится под навесом?! Да он и не один, кстати – позади выглядывала Галина Тимофеевна.
- Значит так, Прасковья...иди-ка ты домой...сейчас. А ты...- он пригрозил кулаком Максиму - Чтоб завтра утром был у меня в конторе, понятно?!

Пашка, пряча глаза, пригладила влажные волосы и взялась за ручку двери со своей стороны.
- Стой, - Максим потянул ее за локоть. - Довезу тебя. Куда пойдешь по лужам-то?
- А как же трактор?
- Утром возьму в гараже канистру с соляркой, - он завел мотор, - и мы с Ленькой заберем его.

Размокшая полевая дорога петляла как заяц, фары выхватывали из темноты здоровенные лужи. Тучи разошлись, на небе показался тонкий рогатый месяц. Паша притихла и только крепко держалась за край сиденья, чтобы не слететь. Наконец, пошла грунтовая дорога, замелькали первые дома и изгороди.
ЗИЛ остановился под раскидистой березой. В Пашином доме тускло светилось окно.
- Не спит, что ль, бабушка-то?
- Меня ждет, - вздохнула она.
- Хорошо, когда кто-то ждет.
Они помолчали, слушая, как шумит ручей в овраге и несмело квакает хор лягушек в темноте. Где-то вдалеке брехал пес, ветер шевелили листья березы. В окне мелькнула тень, тихо хлопнула ставня.
Паша открыла дверь.
- Паш... Я это… Зайду завтра.
- Зачем? – вскинула она глаза.
Максим ей улыбнулся.
- Блока возьму почитать.

Пашка уже забежала на крыльцо отчего дома, а потом отчего-то резко развернулась, услышав последнюю фразу Максима. Подбежала к Чеширскому и поцеловала его в щеку, а потом пулей бросилась домой.
- Ох – выдохнула Кавардак, прислонившись спиной в сенях к закрытой двери. Случившееся в эту ночь, было удивительно и невероятно. И вроде все осталось таким же и дом и село и даже скрипучие половицы, но в тоже время изменилось окончательно и бесповоротно.
- Убрали сено-то? – донесся до Паши голос бабушки.
- Ага – девушка прошла в комнату, подошла к столу и налила в кружку воды из графина, внезапно почувствовав жажду.
- А кто тебя подвозил?
- Максим. Трактор в поле заглох – Паша неожиданно смутилась, в памяти вдруг всплыла картина теплой кабины ЗИЛа, запотевших стекол…и поцелуя.
Бабушка тяжело поднялась с кровати.
- Непутевый этот Чеширский.
- Это почему же непутевый? Он, между прочим, тоже передовик производства! И на Доске Почета висит и у председателя на хорошем счету. Норму всегда перевыполняет и вообще…
Пашка с таким жаром принялась защищать Максима, что бабушка лишь усмехнулась и покачала головой.
- Спать ложись, егоза. Поживем-увидим.

Следующий день выдался настолько суетливым, насколько это возможно. Бригадир вызвал Кавардак с самого утра. Девушку поставили рядом с трактором, а вокруг то и дело ходили какие-то странные люди, сразу видно, ненашинские и норовили что-то выспросить. Щелкали фотоаппараты, голова гудела от странных слов на иностранных языках, которые не успевали переводить.
Пашка поначалу терялась, но потом уверенно рассказывала о характеристиках трактора, этот материал она знала, что называется на зубок.
- О…какая тхэвушка…вам непременно надо учиться дяльше – произнес чей-то голос с иностранным акцентом.
- И пошлем, вы не волнуйтесь – Пашка совсем засмущалась, но тут рядом возникла внушительная фигура председателя – Давно готов направление выписать.
Прохор Гордеевич подмигнул, а к ней вдруг подскочила какая-то девушка с блокнотом.
- Имя, фамилия?
- Пашка…то есть Прасковья. Прасковья Кавардак.
- Мы сейчас вас сфотографируем для журнала «Огонек» - быстро сказала девушка и принялась командовать – Вот, возьмите в руки гаечный ключ и встаньте у трактора. И улыбайтесь. Ну же, улыбайтесь!
Паша не могла улыбаться по приказу и смутилась вконец, не зная, куда деть руки и ноги. Потом посмотрела вперед. У входа в МТС в стороне от толпы гостей она увидела Максима, который слабо улыбнулся ей.
Пашка тут же разрумянилась и улыбнулась в ответ. Фотограф успел сделать кадр, который потом оказался на обложке журнала «Огонек» за октябрь 1956 года.

Прохор Ульянов пребывал в отличнейшем настроении. Несмотря на то, что ночью толком поспать не довелось, зато в полудреме привиделся чудной сон. Будто сидит он на летней кухне в доме детства, только взрослый - весна, деревья отцветают, и лепестки с них прямо на стол падают, будто снег. Он смеется, а Галина ставит на стол блюдо ароматных пирожков, только из печки и тоже смеется. Так и проснулся, с улыбкой на лице и прошептал «сон в руку», как мать учила.
Дел было непочатый край. Тут бы за сеном смотреть, а нет. Делегация протрезвела, кто с больной головой, кто со здоровой, собрались у сельсовета. Ульянову представили всех, кого только не было – люди из Чехословакии, Эстонии и даже французские коммунисты, кроме того, важные чины из ЦК Партии, собравшиеся, наверное, со всех концов Советского Союза.
После знакомства и легкого завтрака, председатель повел их к клубу на официальную часть с караваем и хлебом-солью, который торжественно вручил Мао Венлинг в знак советско-китайской дружбы и за помощь в спасении сена.
- Вот здесь новый коровник строить будем – уверенно произнес Ульянов и украдкой отер со лба пот. Несмотря на поздний сентябрь, денек выдался солнечный и погожий, как иногда бывает после урагана. Уже который час председатель водил делегацию по колхозу, были на МТС, на ферме, свинарнике и даже колхозных полях. Гости одобрительно кивали, что-то записывали. Прохор Гордеевич отвечал на вопросы уверенно.
Как раз разговорился с видным человеком из ЦК Партии Казахстана, который был согласен с тем, что кукурузу везде сеять нецелесообразно. Прохор подумал о том, что совсем скоро эта экскурсия закончится, делегация уедет и вновь начнется спокойная жизнь. Вспомнил, как обменялся с Галиной только им понятными взглядами, когда вел гостей мимо Сельпо, и так стало хорошо на душе.
Все знают – когда рядом останавливается черный воронок – жди беды. Вышли из машины трое хмурых людей, а кто-то шепнул: «Телегу на тебя накатал один хороший человек…будем разбирать».

- ….и это вопиющее, просто вопиющее самодурство и игнорирование прямых указаний руководства ставят под сомнение не только нахождение товарища Ульянова на столь высокой должности, но и дальнейшее пребывание в рядах Партии! – Тарасюк совсем разошелся и едва не стучал кулаком по столу.
В тесном кабинете конторы было душно и накурено, не спасала даже открытая форточка. Который час уже заседали. Припомнили все, что могли, и то, что излишки зерна в прошлом году вместо того чтобы сдать он колхозникам раздал и многое другое.
Ульянов сидел молча. Не курил, вертел шапку в руках. С должности снимут – это уже дело решенное. Из Партии попрут небось тоже…
- И еще добавлю… - голос Тарасюка настойчиво перервал гул автомобилей и грохот тракторов – хотелось бы…да что такое там?
В кабинет просунулась чья-то голова.
- Там народ у конторы возмущается…говорят, не дадим председателя в обиду…опять же…иностранцы не понимают…
- Что? Немедленно переписать фамилии…выговора…
- Ты у себя в районе главный, а мой колхоз не трожь! - Прохор Гордеевич поднялся с жесткого стула – И людей тоже, меня сымай – дело твое.
- Товарищи, тут, кажется, вышло недоразумение – следом вдруг поднялся видный человек из ЦК, с которым они так хорошо беседовали раньше – Ульянова надо наоборот, поощрить и опыт его перенимать по Союзу.
- Но… как же…- наткнувшись на суровый взгляд Тарасюк внезапно смолк и сел.
Колхозники «Светлого пути» разразились радостными возгласами, когда Ульянов вышел из конторы и сказал, что все хорошо.
- Только жизни вам тут не дадут, бюрократия на местах, никаких перспектив не будет, так и останетесь председателем, которого не ровен час, снимут – тихо сказал человек из ЦК и Гордеевич вспомнил, что зовут его Леонид Ильич Брежнев – Меня вот в Москву возвращают. И толковые люди, с опытом очень нужны. Чтобы поднимать хозяйство в масштабах страны. Поехали, Прохор Гордеевич?
Новости по селу расходятся быстро. И уже все знали, что председателя теперь не снимают с должности, а наоборот, в Москву забирают.
Погрузившись в свои машины и автобусы, делегация вскоре уехала, и в Кукуево вновь стало тихо и спокойно.
Галина Тимофеевна прибежала домой, как только Степановна донесла до нее эту свежую сплетню. Окружающую тишину нарушали глухие удары и скрежет ломаемой древесины. Женщина заглянула в коридор. Прохор, вооружившись топором, стоял у дыры и о чем-то думал.
- Это правда? Что в Москву едешь?
Председатель поднялся и тяжело вздохнул.
- Полы надо совсем менять, одной дырой тут не обойдешься – потом покачал головой – Да куда ж я поеду, Галя? Когда работы непочатый край. – и отложив топор, крепко обнял Пронину.
_________________

Эпилог (вроде бы)

Зима выдалась снежная. В декабре снегопады шли один за другим, щедро заваливая Кукуево сугробами по пояс. Буксовали машины, с перебоями работали почта и сельпо, с райцентра то и дело отменяли автобус. Хорошо хоть по осени председатель вовремя запасся комбикормами да сеном, и о скотине тревожиться не приходилось. Одним детям была радость – в школе готовили елку, приближались каникулы, и можно было целыми днями кататься с горок и валяться в снегу.

Чеширский не успевал расчищать дорожку от крыльца до калитки - что у себя, что у Клавдии Матвеевны, бабушки Кавардак. После того визита иностранной делегации Пашку срочно отправили учиться в моторно-тракторное училище, куда ее приняли несмотря на то, что учебный год уже начался. Еще бы, ее фото – на обложке всесоюзного «Огонька»! Как тут не принять! Обложку ему прислала сама Пашка, как только журнал вышел в печать. Максим хотел было повесить ее у себя в кабине ЗИЛа, но побоялся, что изомнется и выгорит, поэтому положил дома под стекло на письменном столе. Теперь Пашка улыбалась ему, как только он садился за стол, и от этого решительно невозможно было ни читать, ни писать. Зато писала она – каждую неделю он получал конверт с подробным описанием нехитрого студенческого быта, предметов и преподавателей, погоды и новых друзей, но все ж этого было мало. Максим гадал, приедет ли Паша на Новый год. Подарок он ей уже приготовил – отрез светло-голубого льна в мелкую белую полоску – остался от матери и лежал в шкафу без дела, - как раз на платье хватит. Вот только с такими снегами она вполне может и не приехать, если автобус не пойдет.

Максим равномерно взмахивал лопатой, расчищая дорожку от Пашкиного дома. Как раз дошел до калитки, когда получил увесистый снежок между лопаток. Сердито обернулся – опять ребятня шалит! – и вдруг увидел… ее. В подпоясанном полушубке, в шапке, съехавшей на глаза и с портфелем она не сильно отличалась от школьников. Но ведь – приехала же! Максим спрятал улыбку и нахмурил брови.
- Так, да? – набрал на лопату побольше снега. – Это вместо приветствия, Прасковья?!
Пашка взвизгнула, запустила в него еще один снежок и бросилась бежать. Далеко по рыхлому снегу не убежишь, тем более в валенках. Спустя минуту она с хохотом валялась в сугробе, ухитрившись, правда, повалить и Максима. Швырялась снегом, отфыркивалась от пригоршни в ответ.
- Сдавайся, а то слеплю из тебя снеговика!
- Ладно, ладно! – смех понемногу стихал.
Максим сбросил рукавицу, оттер теплой рукой ее мокрое лицо, заправил ей под шапку выбившиеся волосы. Смотрел на нее сверху вниз, разглядывая побледневшие веснушки и выгоревшие кончики длинных ресниц.
- Паш… - В груди, под ребрами, пекло летним солнцем. - Выходи за меня?

xxx: Жизнь прожита не зря, если твоим именем что-то назвали. Палочка Коха или сфера Шварцшильда - неважно.
yyy: Ага. Перевал Дятлова.

Уборка сена под грозу, вспышки молний и ветер была занимательной. Откопать Сяовэй, отряхнуть от сена, убрать подальше то, что есть нельзя, даже если очень хочется, наблюдать за суматохой, думать. Дружные трудолюбивые люди, перед лицом трудности они встают плечом к плечу. В моем привычном состоянии отрешенности впервые за несколько десятков лет (когда я перестала их считать? времена прапрадеда или деда, тоже Мао, не помню) шевельнулось что-то похожее на чувства. Этот шицзунь стал слишком эмоциональным в стране Советов, Сяовэй. Так что врученный хлеб и соль я везу с собой, как и бутылку чего-то явно алгкогольного.
- В добрый путь, товарищи! - напутствовали разношерстую компанию "делегации из дружественных стран".
Привет, любимая "камчатка". Тут ехать даже интереснее, чем на переднем сидении, рядом с водителем, который пытался накормить панду чем-то желтым, вроде, кукурузой.
Достать русскую газету было не так просто, но возможно, и я радовалась успехам колхоза "Светлый путь". Пусть ваш путь будет воистину светлым, товарищи. А эта Мао будет вас помнить.