*Стихотворения о Великой Отечественной войне

 » Манацков Николай. Я в том бою остался...

Манацков Николай

Я в том бою остался...
Стоя в окопе линии передней
засыпанный сырой землёю,
пронзённый пулею.
Последней...

И, захороненный без гроба,
солдатских почестей и славы -
шагну сегодня из раскопа
навстречу отблескам кровавым.

Там, на краю его отвесном -
скажу во имя тех, кто пали
за неизвестных и известных,
чьё имя вписано в скрижали.

За тех, кто из траншеи смятой,
с запёкшимися в кровь губами,
зажав последнюю гранату -
вставал! Рванув кольцо зубами.

Под Безымянной высотою
стоявших насмерть плотным тромбом,
прикрыв рубеж от танков с воем
в пыли на Ost идущих
ромбом - бойцов безусого комбата,
наркомовской хлебнувших водки,
в лучах багрового заката
им бившим в лоб - прямой наводкой.

Раскисшие аэродромы...
на них с пустым боезапасом
и в баках ноль - тянули к дому
ещё зелёные, но асы.
Порой, механики встречали
израненные самолёты,
не зная то, что их сажали
'на брюхо' - мёртвыми пилоты.

Да, это мы от Сталинграда,
в борьбе с фашистскою чумою
сметая на пути преграды,
пошли на Запад той зимою.

Неся заветную свободу,
к врагу не ведая пощады,
мы просто делали работу,
взамен не требуя награды.

Освобожденная Европа -
цветы - бросала нам под танки:
в любой стране есть мой Некрополь,
однополчан лежат останки.


Я той Войны остался - болью...
Незримой, как бы неуместной,
став для неё на ранах солью,
вошедший в память - Неизвестным.


Траншей заросшие распилы
и тишина над полем боя...
За что же братские могилы
повсюду лишены покоя?

Где прЕдали - теперь предАли,
а ныне вовсе забывают,
и те, кого освобождали,
наш прах злорадно попирают.

Но, опалённых жаром адским -
погост потомков заклинает:
не потревожьте сон солдатский,
и пусть никто не помышляет
им, утомлённым канонадой
и грозным рокотом 'Катюши',
приют последний, как награду
и сон заслуженный нарушить.

А там, далече: в Трептов-парке -
где плиты скорбные рядами,
огонь пылает Вечный, жаркий,
от той Войны зажжённый нами -
напоминанием вандалам
Солдат из бронзы встал,
Отлитый с мечом,
опущенным устало
в обломки свастики разбитой.

Без каски: не герой воспетый,
а от сохи - мужик рязанский:
застыл навечно над Планетой
с спасённой девочкой германской...

...я в той Войне остался,
Злою в огне кинжальном, перекрестном
пробитый пулею шальною,
на обелисках - невоскресным.
Мне бронь в Раю и место свято,
но райской кущи не достоин,
пока последнего Солдата
печальный прах не упокоен.

Я всё ещё в окопе,
Строя не сбив на рубеже забытом,
сражённый на исходе боя,
в последний день войны - убитый.

Фанерка с надписью заветной
была б Победным мне раскатом:
Пехоты,
Гвардии...
посмертно...
Погибший в Мае, в 45-ом.

 » Кедрин Дмитрий. Баллада о воскресшем самолёте

Дмитрий Кедрин

БАЛЛАДА О ВОСКРЕСШЕМ САМОЛЕТЕ

Упал в болото самолет,
А летчик все сидел в кабине.
Он ночь работал напролет,
У глаз его был венчик синий.

С опушки леса в полумгле
Взлетели с карканьем вороны…
То было на «ничьей» земле,
Вблизи от вражьей обороны.

Наш самолет, подняв крыло,
Лежал в болоте мертвой грудой
И немцы выместили зло
На птице — за былую удаль.

А летчик, переждав обстрел,
Открыл глаза, подняться силясь.
— Я цел? — себя спросил он. — Цел! —
И, зубы стиснув, за борт вылез.

Никто из вражьего леска
В болото не посмел спуститься.
Зачем? Мертва наверняка
Подбитая снарядом птица!

И самолет среди болот
Темнел развалиною серой.
Но поздно вечером пилот
Приполз обратно с инженером.

Да, видно, что входили в раж
Расчеты вражеских зениток!
Был весь расстрелян фюзеляж
И плоскости почти отбиты.

Тут дело требовало рук,
Упорства, смелости без меры!..
И семь ночей пустой мундштук
Торчал в зубах у инженера.

То возле стога, то у пня
Мелькали тени в роще топкой.
Никто не зажигал огня,
Не стукнул ни одной заклепкой!

Ночей весенних белизна,
Свеченье мартовского снега…
Была такая тишина,
Что близ машины заяц бегал.

И вот настала полночь та,
Когда мотор сотрясся бурно
И летчик крикнул: — От винта! —
— Есть от винта! — ответил штурман.

Врагов прошиб холодный пот,
Когда нежданно средь болота
Поднялся русский самолет
Иль, может, призрак самолета?

Фашисты меньше бы тряслись,
Когда зимою грянул гром бы!
А самолет поднялся ввысь
И, развернувшись, бросил бомбы.
___________________________________

 » Голяков Яков. Саласпилс

Яков Голяков

Саласпилс

Захлебнулся детский крик,
И растаял словно эхо.
Горе скорбной тишиной
Проплывает над землёй,
Над тобой и надо мной.

Шелестит листвой платан
Над гранитною плитою,
Он убитых пережил,
Он им верность сохранил,
Здесь когда-то лагерь был.

Не несут сюда цветов,
Здесь не слышен стон набатный,
Только ветер много лет,
Заметая страшный след,
Кружит фантики конфет.

Детский лагерь Саласпилс,
Кто увидел – не забудет!
В мире нет страшней могил,
Здесь когда-то лагерь был,
Лагерь смерти – Саласпилс.

На гранитную плиту
Положи свою конфету.
Он, как ты, ребёнком был,
Как и ты, он их любил,
Саласпилс его убил!

 » Шевцова-Чефронова Елена. Никто потери не считал...

Елена Шевцова-Чефронова

Никто потери не считал...

Никто потери не считал...
А на войне их кто считает...
Видавший виды генерал...
Про жизнь и смерть давно всё знает...

Он видел ад «передовой»...
И города в руинах пыльных...
Где генерал и рядовой...
Делили холод плит могильных...

Он смог лишь чудом уцелеть...
Под шквалом пуль летевших градом...
Дыша ему в затылок смерть...
Не раз оказывалась рядом...

Он слёзы с порохом глотал...
Когда в кровавой круговерти...
Солдат-мальчишек он терял...
Он... уцелевший в лапах смерти...

Никто потери не считал...
Потомки после сосчитают...
Забыть хотел бы генерал...
Но сердце помнит... память знает...

 » Берггольц Ольга. Подводная лодка уходит в поход ...

Ольга Берггольц

Подводная лодка уходит в поход ...


Подводная лодка уходит в поход
в чужие моря и заливы.
Ее провожают Кронштадт и Кроншлот
и встречи желают счастливой.

Последний привет с боевых катеров,
и вот уж нельзя разглядеть их,
и мы далеко от родных берегов
и близко от славы и смерти.

Нас мало, мы горсточка русских людей
в подводной скорлупке железной.
Мы здесь одиноки средь минных полей
в коварной и гибельной бездне.

Но вот над подлодкой идет караван,
груженный оружьем проклятым.
Ты врешь! Ни эсминцы твои, ни туман
тебя не спасут от расплаты.

Пора, торпедисты! И точно в упор
вонзаются наши торпеды.
Республика, выполнен твой приговор
во имя грядущей победы!

И с берега видит расправу с врагом,
земляк наш, томящийся в рабстве.
Мужайся, товарищ,— мы скоро придем,
мы помним о долге и братстве.

Подводная лодка обратно спешит,
балтийское выдержав слово.
Ты долго ее не забудешь, фашист,
и скоро почувствуешь снова...

Заносит команда на мстительный счет
пятерку немецких пиратов.
И гордо подводная лодка идет
в любимые воды Кронштадта.


Сентябрь 1942
Кронштадт
_________________

 » Евтушенко Евгений. Всё было по приказу

Евгений Евтушенко

ВСЕ БЫЛО ПО ПРИКАЗУ

(Алексею Пивоварову —
замечательному кинодокументалисту.
с болью рассказавшему в своих фильмах
о Великой Отечественной,
о тех окружённых солдатах и офицерах,
кого иногда называли «предателями»
и, когда они были вынуждены отступать
без боеприпасов, а иногда и без оружия,
их беспощадно расстреливали заградотряды).

Предатель, не предавший никого,
он знал — солдатам было каково.
Всё было но приказу. Пуля в лоб,
когда он отступал и пал в сугроб,
и сам свои кишки в сугробе сгрёб,
и всё-таки пошёл вперёд, качаясь,
от собственного выхрипа отчаясь:
«Я не преда...», — и с кровью —
«Я не пре...», —
чуть хрупнуло под Ржевом в декабре
и очередью горло перере...
Не надо слов о зле или добре...
И вообще не надо больше слов.
И упаси Господь от этих снов.

 » Еремеев Глеб. Жеребёнок

Глеб Еремеев

ЖЕРЕБЕНОК

За плетнями косыми, в репейнике прелом,
иссеченная моросью злой,
деревушка моя замерла под обстрелом,
ограждаясь рогатой ветлой.

Самолеты на бреющем хищном полете
пронеслись и за рощу ушли.
Но опять на полях и на ближнем болоте
поднимались фонтаны земли.

А некошеным полем
кобыла гнедая с перебитой осколком ногой
ковыляла, метелки овса объедая
неторопко одну за другой.

И сосун удивительной солнечной масти,
топоча под ее животом,
трепетал от испуга и радостной страсти
и мотал кучерявым хвостом.

И казалось, она от железного града
заслоняла собой сосунка.
А кругом продолжала реветь канонада,
беспощадна, слепа и дика.

И кобыле уйти бы, куда-нибудь скрыться.
Но у каждого дни сочтены.
И случилось, чему надлежало случиться,
без чего не бывает войны.

И на мокрую землю, которую плугом
поднимала кобыла весной,
повалилась она, и отпрыгнул с испугом
от нее жеребенок смешной.

А потом, передернувши кожей со страху,
незнакомый со смертью пока,
подошел и к еще не остывшему паху
притулился, ища молока...

Перестали стрелять.
И давно свечерело, и поля погрузились во тьму.
Но не грело его материнское тело,
и не мог он понять — почему.

 » Друнина Юлия. В семнадцать

Юлия Друнина
В семнадцать

В семнадцать совсем уже были мы взрослые —
Ведь нам подрастать на войне довелось…
А нынче сменили нас девочки рослые
Со взбитыми космами ярких волос.

Красивые, черти! Мы были другими —
Военной голодной поры малыши.
Но парни, которые с нами дружили,
Считали, как видно, что мы хороши.

Любимые нас целовали в траншее,
Любимые нам перед боем клялись.
Чумазые, тощие, мы хорошели
И верили: это на целую жизнь.

Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.
И можно ли ставить любимым в вину,
Что нравятся девочки им длинноногие,
Которые только рождались в войну?

И правда, как могут не нравиться вёсны,
Цветение, первый полет каблучков,
И даже сожжённые краскою космы,
Когда их хозяйкам семнадцать годков.

А годы, как листья осенние, кружатся.
И кажется часто, ровесницы, мне —
В борьбе за любовь пригодится нам мужество
Не меньше, чем на войне…
_________________

 » Ковальджи Кирилл. Мне кажется, что под землей

Кирилл КОВАЛЬДЖИ

Мне кажется, что под землей
Убитый в первой мировой
Солдат все ищет, ищет сына —
Убитого солдата во второй.

Отдалены от воздуха и неба,
В той безысходной темноте
Они друг друга ищут слепо,
Навек ровесники в беде.

Залюбовались небом дети,
Растут, мечтая на рассвете
Взлететь к затерянной звезде.

Но те солдаты неспокойны,
Они во тьме считают войны
И не желают внуков встретить
В той темноте, в той слепоте.

 » Межиров Александр. Воспоминание о пехоте

Александр Межиров

Воспоминание о пехоте

Пули, которые посланы мной,
не возвращаются из полета,
Очереди пулемета
режут под корень траву.
Я сплю,
положив голову
на синявинские болота,
А ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.

Я подымаю веки,
лежу усталый и заспанный,
Слежу за костром неярким,
ловлю исчезающий зной.
И, когда я
поворачиваюсь
с правого бока на спину,
Синявинские болота
хлюпают подо мной.

А когда я встаю
и делаю шаг в атаку,-
Ветер боя летит
и свистит у меня в ушах,
И пятится фронт,
и катится гром к рейхстагу,
Когда я делаю
свой
второй
шаг.

И белый флаг
вывешивают
вражеские гарнизоны,
Складывают оружье,
в сторону отходя.
И на мое плечо
на погон полевой, зеленый
Падают первые капли,
майские капли дождя.

А я все дальше иду,
минуя снарядов разрывы,
Перешагиваю моря
и форсирую реки вброд.
Я на привале в Пильзене
пену сдуваю с пива.
Я пепел с цигарки стряхиваю
у Бранденбургских ворот.

А весна между тем крепчает,
и хрипнут походные рации,
И, по фронтовым дорогам
денно и нощно пыля,
Я требую у противника
безоговорочной
капитуляции,
Чтобы его знамена
бросить к ногам Кремля.

Но, засыпая в полночь,
я вдруг вспоминаю что-то,
Смежив тяжелые веки,
вижу, как наяву,
Я сплю,
положив под голову
синявинские болота,
А ноги мои упираются
в Ладогу и в Неву.

1954
___________________________________

 » Друнина Юлия. В 1941 году

Юлия Друнина

В 1941 ГОДУ

Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда! —
Текла красавиц юных череда.
Казалось, выпал жребий им родиться
В пуховиках дворянского гнезда.
Казалось, утонченность им столетья
Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан.

Где взяли эту стать рабочих дети
И крепостных праправнучки крестьян?..
Всё шли и шли они:
Из средней школы,
С филфаков, из МЭИ и из МАИ —
Цвет юности, элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!

 » Козловский Яков. Не люби, связистка, нашего комбата...

Яков КОЗЛОВСКИЙ

Не люби, связистка,
нашего комбата...

Полыхает низко
Киноварь заката.
Не люби, связистка,
Нашего комбата.

Полюбить такого
Было б в самый раз,
Да в атаку снова
Бросят утром нас.

Пуля зла до визга.
Сердце без наката.
Не люби, связистка.
Нашего комбата.

А к тому ж заране
Ты должна учесть,
Что жена в Казани
У комбата есть.

Не убьют — поминки
Справишь по любви:
Он вернется к жинке,
Сколько ни зови.

А погибнет близкий —
Тяжела утрата...
Не люби, связистка,
Нашего комбата.

 » Озеров Лев. Говорят погибшие

Лев ОЗЕРОВ

Говорят погибшие

Говорят погибшие. Без точек.
И без запятых. Почти без слов.
Из концлагерей. Из одиночек.
Из горящих яростно домов.

Говорят погибшие. Тетради.
Письма. Завещанья. Дневники.
На кирпичной на шершавой глади
Росчерк торопящейся руки.

На промозглых нарах железякой,
На стене осколками стекла,
Струйкой крови на полу барака
Расписалась жизнь — пока была.

 » Головенчиц Михаил. Григорию Гельфенштейну

Михаил ГОЛОВЕНЧИЦ

Григорию Гельфенштейну, сорвавшему в сентябре 1941 г.
вражеский налет на артиллерию Кронштадта

Юнкерсы. Две сотни. Даже с лишком.
Как велик он - движущийся ряд.
Девятнадцать лет. Почти мальчишка
Защищает город Ленинград.

На дежурстве нынче он недаром,
Здесь война. Не игры. Не кино.
Этим утром со своим радаром
Он как будто целое одно.

Не забудет Гриша эту пату,
Этот кровью окрещенный год -
Все ж успел он передать Кронштадту:
"Приготовьтесь отразить налет!"

И дымилось огненное небо,
Но Победа виделась вдали.
Сытые солдаты фон Лееба
В Ленинград голодный не вошли.

Преградил им к Питеру дорогу
За крутою пулковской горой
Тот, кому и было лет немного,
Пусть не бог, не кесарь. Но герой.

 » Ваншенкин Константин. Были женщины в войну

Константин Ваншенкин

Были женщины в войну —
Всех любили, всех жалели,
Кто в обмотках и в шинели.
Я такую знал одну.

Было общее у них:
Возвышали в ласках женских
Не каких-нибудь снабженцев,
Интендантов и штабных,

А солдатика того,
Молодого, что, быть может.
За отчизну жизнь положит
Не изведав ничего.

Но потом — войне конец.
Наступили перемены,
И они сошли со сцены,
И отнюдь не под венец.

Разумеется, тогда
Мы ничуть не ощущали
Благодарности, печали,
Сожаленья и стыда.