Викинги. Властители морей

Вот и настал момент, когда жених свою невесту повел, первая брачная ночь впереди. Мужчины поднялись следом, с дружным хохотом, провожать пошли. Отпустил Одноглазый Брунхильду, следом поднялся. Девушка наконец-то спокойно выдохнула. Да паника постепенно унялась. И хоть напомнил ей он где ночь должна провести, виду не подала. Надеялась забудет о ней, другая рабыня ему подвернется, полно их тут, о ней и не вспомнит. А сама она никуда не пойдёт. Если припомнит ей не повиновение, что ж с того, пусть выпорет.
Работы много в доме. Время уже позднее, гости хоть и не все ещё разошлись, самые крепкие ещё за столами сидели, до последнего накачивались хмелем. Затесалась девушка среди других рабынь, да больше на кухне время стала проводить. Как все разойдутся надо будет за уборку приниматься. Опять ночь бессонная будет.
_________________

Мужчина поймал ее за руку... А если бы не поймал, то увидел бы что она сама в нерешительности остановилась. Сквозь пелену расстройства проник голос разума, напомнив ей о долге и ее намерениях.
Кажется он и правда был не против жениться на ней. По крайней мере не мелькнул в его глазах испуг, и не было похоже чтобы он изменил озвученные намерения... Значит не сломает она ему жизнь, согласием своим. Наверное решил что пора жену в дом привести, а она и под руку подвернулась. Не она, другую бы взял.
А то что не мила она мужу своему будет и не желанна, это все ее вина. Наверное наказали ее боги за неподобающее поведение и мысли, коих немало было последнее время. Не видеть ей мужа, что выберет ее одну из многих, сердцу милую. Такова ее судьба!

Девушка взглянула вниз, на мужскую руку на своем плече. Видно было что пальцам его не чужда была работа, и может даже меч, но рука не была так покрыта шрамами как у здешних мужчин.
И с внутренней стороны тоже... Девушке вспомнилось как он в лесу взял ее ладошку в свою, собираясь проводить на свадьбу. Теплая и гладкая была его рука. Так уютно было в ней ее ладони.
Вот, еще один плюс, боги были не совсем злы на нее, достанется ей муж с хорошим нравом и не противный ей. А ведь могло быть и такое!
Но как сказать теперь что согласна, когда вырывалась только что? Вдруг засмеет?


Эти мысли быстро пронеслись в голове девушки, но дольше гадать ей как поступить не пришлось. Странник потянул ее на себя и...
Нет, не может быть чтобы он поцеловал ее здесь, при всех!
Оказалось может. Впрочем девушка отчего-то сразу забыла обо всех, кто находился где-то за гранью их поцелуя, сосредоточившись на решительных губах, что приникли к ее губам. Сперва она даже чуть чуть отступила под его напором, но он не дал отстраниться и быстро успокоил ее нежными касаниями губ. Никто и никогда не целовал ее так... Раннвейг застыла прислушиваясь к своим ощущениям. Интересно же как это, когда тебя целует мужчина! Одно она могла сказать точно, неприятно ей не было. Его прикосновения вызывали в ней какие-то новые, неведомые ей ощущения и словно приковывали месту. Она не спешила уйти, ей совсем этого не хотелось. Хотелось так и стоять здесь, сжимая руками ткань его плаща на рукавах и чувствовать как с каждым новым касанием его губ в ее теле зарождается какая-то дрожь. Когда она только успела ухватиться за него?

Громкий смех или восклицание привели Раннвейг в чувство и девушка отпрянула. Взглянув на толпившихся у брачного ложа она повернула голову обратно и посмотрела в лицо мужчине.
- Теперь тебе придется жениться на мне, - выдохнула она очевидность, пришедшую в опустевшую от его колдовства голову.

Затем взгляд девушки устремился где-то за спину мужчине и глаза ее расширились.
- Отец! - выдохнула она, увидев в паре шагов от них Арне Грома. И если Хакон был в ярости, увидев их в лесу, то Раннвейг не смогла бы подобрать обозначение чувствам что отражались на лице отца.
- Ингвар, прозванный Странником, - прогремел голос отца. - Жду тебя к исходу этого часа в моем доме, чтобы обсудить условия твоей женитьбы на моей дочери. При слове дочь он посмотрел на Раннвейг, и она спряталась за плечом будущего мужа, испуганная смесью ярости, решительности и какой-то боли в глазах отца. Она подвела его? Наверное...
_________________

Мягкое тело под ним сводило с ума. Все его внутренности буквально скручивало от желания. Лёгкое движение маленького пальчика по его лицу заставило Торвальда застыть от напряжения. Перехватив её руку, он прижался губами к узкой ладони, после чего со стоном накрыл поцелуем приоткрытые губы девушки. Его язык хозяйничал у неё во рту, а руки жадно гладили и ласкали её тело, стягивая платье с округлых плеч и груди. Торвальд ласкал нежную грудь пальцами и губами, покусывая и целуя, жадно и нежно... Потом скользнул рукой вниз, на тонкую талию и округлые бёдра, подтягивая её платье всё выше, обнажая стройные ноги. От желания ворваться в это соблазнительное тело темнело в глазах. Торвальд коснулся рукой сосредоточия женского естества и почувствовал, как девушка дёрнулась, и попыталась сомкнуть ноги. Осознание того, что он творит пришло к нему, с трудом, но пробившись сквозь угар страсти, и Торвальд стиснув зубы попытался отстраниться. Но поймав растерянный взгляд Ульрики понял, что не сможет сейчас отправить её домой вот так, смутив её чувства. Лёгкими движениями он успокоил её и стал нежно ласкать, постепенно подводя её к вершине чувственного наслаждения. Почувствовав, что девушка дрожит, он усилил нажим, и поймал губами её всхлип, когда её настигла волна облегчения.

- Ульрика, - хрипло прошептал он, - мы играем с огнём. Уходи. Уходи сейчас, пока не стало слишком поздно.

Поднявшись на колени он стянул залитую элем рубаху и взялся за пояс штанов. Оставив одежду на берегу, он кинулся в реку, надеясь, что холодная вода хоть немного уймёт сжигающий его огонь.
_________________

Очередной громкий клич со стороны спальни словно вернул Ингвара в реальность, а заодно и Раннвейг, отпрянувшую от него, но кажется так и не пришедшую в себя до конца. Она не ответила на поцелуй, но и не протестовала, без сопротивления принимая его ласки и словно изучая эти новые для неё ощущения. Ему показалось, он слышал, как часто стучит её сердце. Это было благоприятным знаком и Ингвару сразу же захотелось обучать её этому приятному занятию и дальше, но желательно всё-таки в другом, гораздо менее людном, месте.


- Да, - кивнул он, чувствуя, как непроизвольно губы растягиваются в улыбке. Он добился чего хотел, хотя она и не до конца была права.
- Но мне не придется, - уточнил Ингвар, выделив последнее слово. - Я этого хочу.

Кажется, он был прав, её действительно не радовала мысль о том, что он берёт её в жены под действием обстоятельств. Но он ей обязательно объяснит что это не так. Может быть даже прямо сейчас.

Девушка неожиданно охнула и испуганно уставилась куда-то ему за плечо. Ингвар резко развернулся, загораживая Раннвейг собой, готовый увидеть Хакона или другого её брата, с глазами налитыми яростью и мечом наперевес, но представшая перед ним картина была куда более приятной. Там стоял Арне Гром и, хотя удовольствия не было в его глазах, но и слепой ярости в них не сверкало.

- Не понимаю, зачем ждать, - спокойно ответил Ингвар. - Обсудим это здесь и сейчас.
Он кивнул на дверь, показывая, что готов следовать за Громом куда он скажет, и крепко взялся за ладошку Раннвейг, не желая её отпускать. Дело, которое они намеревались обсудить, касалось и её тоже, так что он не понимал, почему бы ей не присутствовать при разговоре.
Арне помолчал, нахмуренно глядя на дочь и её будущего супруга, а затем кивнул и направился к двери. Ингвар и Раннвейг пошли за ним следом.

Разговор получился недолгий. Да и о чем особо говорить, если Странник изначально был почти на всё согласен. Выкуп за невесту он пообещал большой, а приданое её придется везти потом, на драккаре. Не потащат же они с собой традиционную кровать, если пойдут к дому пешком. Впрочем, этот вопрос, как сказал Арне, они ещё обсудят. Может быть братья, собирающиеся скоро в очередной поход, сделают небольшой крюк, чтобы побывать в доме Ингвара, познакомиться с его родней, да и завести туда заодно и молодых и приданое.

Единственное разногласие, возникшее у них, касалось места проведения свадьбы. Обычно её играли в доме жениха, но Арне не хотел отпускать дочь безмужней.
- Сперва женитесь, а потом едьте хоть на все четыре стороны, - упрямо стукнул кулаком по столу он.
Но Ингвар был непреклонен. Обычай первой ночи казался ему варварским и унижающим достоинство женщины, и допустить такое для своей жены он не мог. Да, у них дома тоже предъявлялись шкуры с девственной кровью после первой ночи, но ночь эта проходила при закрытых дверях и без свидетелей. В конце концов кто, как не муж, больше всего заинтересован в чистоте жены? Он имеет право отказаться от неё, если окажется, что она была не девственна. А у других нет права вмешиваться в жизнь новых супругов.

Он всё-таки настоял на своем, Арне пришлось согласиться. Возможно не последнюю роль в этом сыграло то, что Гром был знаком со скальдом давно и даже видел однажды его отца, ныне пирующего в чертогах Вальгаллы. У старого воина не было причин не доверять слову Странника.

Арне подошел к дочери и, взяв её руку, вложил её в ладонь скальда, скрепляя их помолвку. И произнес обычные в таких случаях слова.

***

- Раннвейг, - Ингвар остановился на полпути к дому Бьёрна, куда Арне Гром разрешил девушке проводить жениха, перед тем как отправляться с отцом домой. - Я хочу чтобы у тебя не было сомнений, что я женюсь на тебе по своей воле.
При свете тонкого месяца ему было плохо видно лицо невесты, лишь глаза немного мерцали. Но Ингвар помнил её облик и безошибочно провел рукой по щеке.
- Потому что хочу этого сам, а не из-за слов твоего брата или отца.

Он потом ей расскажет подробнее, потом будет ещё возможность обо всем поговорить, а сейчас Арне ждал возвращения дочери, зная сколько времени занимает дорога от дома до дома. И если жених хотел поцеловать невесту перед тем, как попрощаться, то нужно было спешить. А Ингвар хотел. И потому не стал терять времени и, обняв лицо Раннвейг ладонями, нетерпеливо прильнул к её губам своими.
_________________

То руны письма,
повивальные руны,
руны пива
и руны волшбы

Гвендолин, с неосознанной грацией, сняла с головы последнее украшение- старинный обруч великолепной работы, с драгоценными каменьями, переливаюшимися на свету радужным блеском. Из далёкой страны Гардарики привёз ей со своего последнего похода отец. Распущенные волосы, густой волной легли на плечи, словно серебристым плащём закрыв до середины бедра. Скрывая, защищая от нескромных взглядов стоящих вокруг кровати хмельных, возбуждённых мужиков с горящими факелами и глазами...
Опустились руки, ждёт дева юная, словно зачарованная под страстным взглядом её мужчины. Никто не смотрел на неё так, как муж, плавится что-то внутри, замирает. Гвендолин и смущает этот взгляд и будит волнующий трепет. Даже "советы" вокруг мимо неё пролетают, видит только его, Бьёрна.

Не вытерпел Бьёрн подначек и криков, уложил поскорей на кровать. Но нахмурены брови его. О чём же ты думы думаешь в этот миг?
Будто прикосновением обласкал всю его взгляд. Положил на шкуры, вытянулась Гвендолин на них, а глаз с мужа не сводит.
Вцепилась в мягкий мех белой шкуры и с жадностью, неизвестно откуда взявшейся, следит за руками его, стягивающими длинные штаны. О, Фрея славнейшая и богинь! Посмотри, как щедро Фрейр одарил мужа Гвендолин. И страшится она и любуется мужем. А вокруг шум и крики не смолкают. Заткнула бы рты, затуманила им глаза, да нельзя... Обряд должен быть совершён. Не позволил Бьёрн сжать ей ноги, раздвинул, чтоб сразу же устроиться между ними. Будь воля её, то накрыла бы их покрывалом волшебным, сокрыв ото всех. Гвендолин положила ладони на плечи широкие, гладит их, волосы перебирает. Губы пересохли от неутолённой жажды прикосновения.

Но, как только коснулись губы любимого её губ, позабыла она обо всём, что тревожило, отдалась поцелуям. Согнула ноги в коленях, приняла его вес на себя и сжала, пытаясь удержать...

Потянулась вся к нему в порыве своём, рукам подалась, но не удержалась, вскрикнула от резкой боли вторжения.

И перевернулся мир Гвендолин с ног на голову. Она прикусила губу, чуть не до крови, растянул, разорвал и заполнил её до самого края души. Катится слезинка по щеке, тонкую дорожку проложила и звезда загорелась там, в вышине, и любовь из любви родилась...
Внутри всё пылало, горело, боль ушла, но осталось томление. Захотелось ей скинуть с себя рубашку, приникнуть к Бьёрну, так, чтобы не разделить их было, утонуть в его руках. Как только муж вытащил из-под неё шкуру и отвернулся, бросая друзьям -соглядатаям, выгоняя их вон, Гвендолин приподнялась и рубашку сняла, горящим взором ищя взгляда мужа. Упала на спину и протянула руки к нему, хочется снова ощутить его тяжесть на себе, продлить ласки и поцелуи. Раз копьё Фрейра насытилось, теперь можно понежиться в его ласковых руках изучить его тело. Хоть невольно смущена она своими желаниями, да робость-то не по ней, хочет тоже одарить его лаской. Погладила по щеке, потянулась к губам...
- Бьёрн! - да снова застряли слова в горле от сердца идущие, как выразить то, что на душе, поверит ли, не решилась, другое спросила. - Они что и завтра к нам придут? - а сама думает: Пусть только посмеют.
- Давай сбежим от них на кузню или в лес? - Но уже улыбается, нежно, зазывно, лукаво - не хочет делить мужа милого ни с кем. Сияет взгляд- мужнина жена.

Где взять силы, чтоб выплыть из чудесного сна?
_________________

Слова теплом разливались внутри Клеппа. Он верил и не верил, в то, что происходит. Мэва такая далекая и недосягаемая, сейчас говорила о том, какой женой она будет для него. И Клепп уже видел, какой она будет замечательной во всех смыслах женой. Как будет встречать его с дальних походов, как будет ждать, и как будет всматриваться вдаль залива, в ожидании драккары. А какой она будет хозяйкой! Она прижалась к сильному телу викинга и Клепп прижал её к себе сильнее. Так они стояли и вслушивались в друг друга. Их тела узнавали друг друга, пока только так, но и это было уже не мало. Он вдыхал запах её волос и понимал, что другого такого на свете нет. Так пахла только Чайка.

От последних слов Клепп нахмурился. Если она не доверяет ему то, почему согласилась пойти с ним, разве он не показал ей только что, да и в те другие разы, что умеет держать себя в руках? Да, с каждым разом это было слишком сложно для него, но Клепп как-то демонстрировал силу выдержки, худо бедно, но у него это получалось.
Но недовольство все таки стерлось её просьбой о поцелуе. Это говорило о том, что ей так же как и ему нравятся поцелуи. Его поцелуи. Это наводило на мысли, какой страстной женой будет Мэва. От одной только этой мысли тело Клеппа напряглось. Он глядел на нее во все глаза. Хрупкая, маленькая, с белой, точно только что выпавший снег, кожей и густыми, черными, как вороново крыло, волосами. Её прекрасные глаза, цвета лазури были мягкими и таинственными, черные густые ресницы придавали им загадочность. Он всматривался в каждую её черточку и сам себе завидовал.
Наконец он медленно опустил свое лицо и нежно, совсем невесомо коснулся её губ, как бы пробуя и давая ей возможность привыкнуть и ответить.
- Поцелуй меня, Мэва, - прошептал Клепп, не отрываясь от ее губ. – На это у тебя есть полное право. Ведь скоро ты станешь моей женой.
И её губы потянулись к его. Это был поцелуй первооткрывателя, изучающий его губы. Клепп еле сдерживался от пробуждающей в нем страсти. Это была пытка, держать себя в руках, хотелось наброситься на её маленькие губки и снова сминать, терзать их своими до тех пор, пока не услышит её стона. Не в силах сдержаться, он издал гортанный рык и набросился на её губы с новой силой. Он покусывал нижнюю губу, поглаживая её за ушком, вжимая в себя. Все тело дрожало от переполнявших его желаний и ощущений. Казалось что сердце пробьет ребра и выскочит наружу.
- Что ты со мной делаешь, Мэва? - он взял её ладонь и приложил к груди, туда, где неистово билось сердце, - Слушай, оно стучит во славу Чайке!

Сердце Клеппа и правда билось только для Мэвы и сколько бы не было у них преград на пути, сколько бы не было ссор и недопониманий в их долгой совместной жизни одно было неизменным - сердце Клеппа навек принадлежало Чайке.
_________________

Она сделала это с ним снова. Кровь быстрее побежала по жилам, желание вспыхнуло. Да так, что спёрло, к чертям собачьим царства Хель, грудь. Подняло голову копьё Фрейра и упёрлось ей в живот. Драться он за неё хотел. И дрался бы ведь. Прав был Тор, взять её по полной и дело с концом. Только ему рабыни нужны, а она не сможет работать после него, усмехнулся, Эйнар. Придётся ей на смену всё-таки рабов-то поискать. Походил он разведал сегодня, примечая всё новое, что за пять лет появилось. Многих нет уже друзей боевых, в Валхалле пируют, с Одином. Вспомнил былые времена с оставшимися. Пять лет- долгий срок. Шевельнулась рабыня, тело чистотой пахнет, мягкое. Он нагнулся и уткнулся носом ей в шею- вдохнул. Прикусил, как волк кусает свою самку. Помешал хохот за спиной, хлопнул его по плечу Кнут Лохматый,
- Потащили её в уголок, поиграем вдвоём.
Рассвирепел Эйнар, стремительно развернулся всем корпусом и впечатал кулак в пьяную рожу. Нос хрустнул, кровищей залит и свалился на пол Кнут Безмозглый.

Эйнар снова к ней повернулся, упёрся ладонью над головой
- Знаешь, что сказать, может знаешь и как утешить? - Процедил он сквозь зубы. Злился на себя, ещё больше на неё. Приду. К любому пришла бы, рабыня она.

Он взял её за шею, поднял большим пальцем подбородок и заглянул в глаза. Красивая. Не отрезали ей ещё волосы, не засохла её красота. Гулко застучало в его груди сердце, напомнило о себе. Нет его у него. Просто себе её хочет, навсегда. Обхватил затылок, и взасос поцеловал. Грубо, жёстко словно наказал.
- Жду тебя, как отведут на ложе молодых, сразу приходи.
А сам подумал, что даже его имя не будет ей защитой, коли завалит её кто другой, возбуждённый хмельным и зрелищем. И добавил.
- Сразу, как поведут!- Двинул кулаком по стене и оттолкнулся от стены. Бежать от неё надо, а он прилип, как сосунок. Но стоило подумать о сосунке, так наполнился рот слюной. Схватив кубок оглушил-он-его-одним махом.

Весь вечер Эйнар то и дело ловил себя на том, что почти срывался с места, как только её кто-то лапал. Пристально следил, потом вышел во двор, надеясь поймать и самому-увести на шкуры. Договорился он сторговался почти со старым воякой. Померли его старики, давно, сыновья сложили головы в последнем набеге. Отпустило немного Эйнара. Завтра пойдёт к Торвальду, долг отдавать.
_________________

От близости мужчины, тело Ульрики занялось огнем. Совсем не было мыслей, что это неправильно или неприлично, только ощущение, что она находится именно там где должна и именно с тем самым человеком. Она выгибалась под его ласками , стремясь стать еще ближе. Чтобы между ними не было не миллиметра пространства, только он и она... Губы девушки доверительно приоткрылись впуская его язык. Она не чувствовала ни прохладного ветерка, ни травы к которой была прижата, мужчина рядом с ней затмевал все вокруг, поглощая каждый ее стон наслаждения. Его аромат окутал ее с ног до головы, а незнакомые ощущения поработили волю. Лишь на долю секунды она очнулась от забытья, когда его пальцы проникли туда, где только мужу полагалось быть. Он почувствовал ее сопротивление и замер... а Ульрика растерянно застыла, понимая, что не хочет, чтобы он останавливался. И Тор продолжил, даря ей полное освобождение и любовь. Пусть он этого не признавал, но такие чувства могла будить только любовь, царящая между мужчиной и женщиной.

Неуязвимый нырнул в воду, а Ульрика тихонько села на берегу, медленно приходя в себя от только что испытанного наслаждения и провожая взглядом обнаженный торс мужчины. Ее лицо озарила блаженная улыбка...Она привела себя в порядок и немного пригладила волосы, продолжая смотреть как ее викинг рассекает руками воду. Ее взгляд упал на одежду Торвальда, залитую элем, и в голове мелькнула озорная мысль, унести ее постирать. Но когда она подумала, что кто-то из женщин может увидеть его без одежды, тут же передумала это делать. Еще несколько минут, Ульрика смотрела на мужчину, а затем поднялась и нехотя сделала пару шагов от берега...Остановилась... Обернулась и громко крикнула:
- Я люблю тебя! Любимец Тора!!! - подобрав юбки, девушка побежала в сторону дома.
_________________

У реки
- Астрид! - за спиной раздается голос вовсе не сестры. Меня нашла одна из девушек со двора Одноглазого, - Астрид, там волк твой, хитрец Рыжий, безобразничает опять.
- Что на это раз?
- Да траву душистую обрывает!
- Зачем же Рыжему цветы, - смеюсь, поднимаясь на ноги, - не волчицу ж он сговаривать пойдет!
Девушка только качает головой в ответ на мои легкомысленные слова.
Уже на дворе меня тянут за руки девушки, приговаривая, что Тор меня ищет, строго-настрого велел прийти. Говорят, ругать брат будет, а сами едва улыбки с лица стирают.
Да что ж случилось такое?

На свадьбе
Но стоит увидеть рядом с братом Рыжего да услышать смех мужчин, пока иду к ним, как догадки появляются одна хуже другой. Ох, заплатишь ты мне, Рыжий, и за поцелуи сорванные, и за слезы выплаканные. Решить бы только как.
Брат ждет, глядя на меня, сурово хмурится. По словам его, сговорить меня решил. Чтобы при муже была, его волю чтила, а не своим умом жила да на реку чуть что бегала ото всех.
С кем? Так быстро...сама же просила. Взгляд в спину Рыжему, а он так и не оборачивается.
Брат продолжает говорить. Спрашивает брат, есть ли тот, кто по сердцу мне. Если нет, сам решит. Мужа достойного выбрал, наследника рода.
Останавливается мой взгляд на Атли, которого поминала, держит тот рабыню на коленях да усмехается в кулак. Тут же опускаю глаза.
- Так что скажешь, сестра, пойдешь против слова брата?
- На все воля твоя, брат, - едва слышно.
Пока смех за спиной все громче.
Делать нечего, как говорит брат, за долг он меня отдает. Торвальд должен? Да было ли такое? И плату у него берут одним только товаром.
- Сговор будет, сестра, за сына Арне Грома, Хакона Рыжего.
Поднимаю глаза, чтобы увидеть, как усмехается Рыжий.

...он знал все. С самого начала знал. Изводил, хитрил, приходил в наш дом, довел до мысли, что не нужна! Столько слов сейчас рвется...

Он выбрал. Он мой, будет моим, и если потеряю, только моя вина. Мои дети будут такими, как он.
Храбрыми, хитрыми, совершенно невыносимыми и...самыми нужными.
А я, может, мармеладу хочу. Руанского, у франков есть, говорят!

Шутку сыграл со мной, Рыжий? Моя рука ложится в его ладонь. Ладно, правильно. Вздох впервые за эти дни выходит свободным, легким.
Хорошо же, мужчина. Пусть будет по-твоему. Сыграю и я с тобой, да не одну шутку. Но не сегодня, не сейчас, не при них.

Старшие идут следом за Атли с факелами - свидетельствовать. Брат оставляет нас, ведомый своими мыслями.
Потом получит Рыжий за то, как играл мной. Сейчас другие слова на сердце.
- Сын Грома, - удержав его легко за руку позади других. Он ведь никогда не сложит мне песнь, не расскажет про то, что подобна я Фрейе, и не скажет, что любит. Но он забрал себе.
- Кажется, я снова забыла твое имя.


____
Простите, реал реальный) предупреждала.
_________________

Стихли вдали девичьи шаги. Не шелохнётся трава. Тишина. Только плеснёт изредка в реке хвостом форель, да ночная птица вдруг да захлопает крыльями. Вышел на берег Торвальд, вода по телу ручьями стекает, сел на камень, что ещё не совсем отдал накопленное за день тепло, вытер лицо руками и негромко рассмеялся. Влип. Вот же влип-то! Что ж делать-то теперь? Как ему вытерпеть теперь до свадьбы? Не видеть невесту? Невозможно. А видеть и держать руки при себе... Одна надежда, что не оставит Тор его своим покровительством и Фрейя сохранит ему хоть немного разума.

Встал Торвальд, поднял с травы рубаху да штаны и не одеваясь побрёл берегом реки до своего дома. Убежала домой Ульрика. Прокричала слова, что огнём горят в его груди и убежала. Спит наверное уже, его золотоволосая колдунья. Спит, пока он тут от наваждения ею насланного мучается. Придёт домой, возьмёт какую-нибудь из рабынь, избавится с девкой от напряжения. Но что-то не принесла эта мысль ему покоя. А вот и их двор. Поднялся Торвальд по крутому берегу к пристройкам, прошёл через тёмный двор, вошёл в дом, освещённый только одной лучиной. Сидит рабыня, штопает что-то, подняла голову, смотрит на хозяина. Молчит Торвальд. Ясно стало ему, не этого он хочет. Не хочет он девку. Вернее хочет, очень, но не её. А золотоволосую красавицу, его прекрасную Ульрику. Выругался он мрачно, бросил грязные одежды к ногам девки и ушёл. Вытянулся на ложе своём, закрыл глаза. Приди хоть во сне, моя красавица.


Но как же долог назначенный срок до свадьбы!
_________________

раньше...


Фрида немного испугалась такого напора, даже шевельнуться не решалась. Только прислушивалась к своим ощущениям и участившемуся дыханию Эйнара, вдыхала его запах, запоминая. Мужчина слегка прихватил чувствительную кожу зубами и Фрида дернулась от неожиданности. Больно не было, только странно как-то.
Фрида переставала понимать себя когда Эйнар оказывался рядом. Должна была ненавидеть, а не могла. До вчерашнего дня все было простым и понятным - ее жизнь закончилась и ничего хорошего в ней уже не будет, а он появился - и перевернул все с ног на голову, спутал мысли и чувства.
Пьяный голос, ворвался извне и Фрида осторожно выглянула из-за плеча Эйнара.
Его реакция была мгновенной - пьяный нахал рухнул к ее ногам точно куль с мукой, хрипя и захлебываясь собственной кровью.Фрида прикрыла рот ладонью и посмотрела широко раскрытыми глазами на Эйнара.
"Моя ты. А я не делюсь"

Не успела справиться со своими чувствами, как вновь оказалась у него в плену, зажатая между стеной и сердитым возбужденным мужчиной. В этот раз его поцелуй был настойчивым и жестким, приносящим боль и одновременно поджигающим кровь. Будто Эйнар был недоволен ею и вымещал на ней зло за несуществующую провинность.
Сердце встрепенулось , как испуганная птица в клетке, и замерло, а пальцы сжались в кулаки, больно вгрызаясь ногтями в ладони.
Получив свободу, Фрида сделала глубокий вдох и обреченно кивнула...

теперь
Сопровождаемые громкими окриками и пошлыми шутками, молодые отправились в противоположный конец дома, чтобы скрепить свой союз. Часть гостей последовала за ними, остальные остались за столами. Свадебный пир набирал обороты и Фрида не сомневалась, что варвары будут напиваться пока хватит сил. По залу сновала многочисленная прислуга, поднося напитки и убирая со стола ненужное. Похоже, сегодня придется работать до самого утра. Она и работала бы, с огромным удовольствием, до самого восхода солнца чтобы потом просто свалиться без сил и забыться беспробудным сном. Вот только жесткий взгляд, который Фрида ловила на себе время от времени, не давал покоя и не позволял забыть о том, что остаток ночи она проведет вовсе не так, как хотелось бы...

Фрида поставила на поднос несколько пустых тарелок и старательно протерла поверхность стола. Внезапно, чья-то огромная рука ухватила ее щиколотку и поползла вверх под юбку. Громкий вскрик потонул во всеобщем гуле. Фрида рванулась в сторону, не обращая внимания на раздавшуюся в ответ отборную руганью. Да сколько можно терпеть?! Грязные варвары! Даже упившись до поросячьего визга, лежа под столом, какая-то скотина тянула к ней свои грубые лапы. Схватив поднос, Фрида заковыляла на кухню, где бросила его на свободный стол и вышла на улицу, в прохладные объятья ночи.
Быстро пересекла широкий двор, остановилась возле большого дерева и прислонилась спиной к шершавому стволу, чтобы не упасть. Гудящие от усталости ноги едва удерживали ее, глаза защипало от рвущихся наружу слез.
_________________

Эйнар грохнул кубком об стол так, что раскололась толстая кость рога и полились на стол остатки пенного. Ей повезло и на этот раз она увернулась. Сжав челюсти, он поднялся из-за стола, всё хватит. Но за ним все стали вставать со своих мест. Стучать ногами, свистеть, послышались пьяные выкрики.
- Задай ей жару! Оттр... - Он оглянулся по сторонам, боги Вальхаллы! Это ему что ли?! - Эйнар шлёпнулся снова на стул, обхватив руками голову, ну совсем сбрендил мужик. Видать в воздухе витает хрень какая-то. Вон сколько свадеб ещё будет вслед за этой.
Одноглазый видно тоже торопится, вон рабыню, что давеча Гвен привела, на коленях держал. Повезёт девке, хозяину постель греть будет. Так почему же ему не всё равно, что с Фридой будет.
Наконец-то. Эйнар поднялся вслед за остальными и посмотрел на Бьёрна с Гвендалин. Вот уже племянник женился, Ульрика следом. Судя по всему и крошка Мэва нашла себе женишка. Он посмотрел по сторонам, только в такой толпе не усмотреть дочь Эрманариха.
Как можно выглядеть такой гордой и независимой? Стоя по шею в воде. Совершенной голой. Перед мужиком. Глупость? Отвага? Отчаяние?..

Толпа двинулась в дальний конец дома к алькову, где стоит кровать покрытая шкурами. Со шкур снова переключился на Фриду. О чём не подумает, всё мыслями к ней возвращается. Придёт, куда ей деваться-то.

Не видно её в зале, значит прибежала уже. После пива тянуло посмотреть на звёзды и Эйнар вышел на двор. Закончи свои мужские дела, он уже пошагал обратно в дом, но видно боги сегодня на его стороне. Сначала почти удалось уговориться с Тором, теперь добыча стоит себе, будто его ожидает.
Подошёл он к девушке, поманил за собой.
- Идём.
Взял за руку и повёл её в сторону, где давеча увидел. Сбросил накидку нарядную на землю.
- Ложись. - Ночь в июле ещё тёплая и ему не хотелось идти в дом, где ещё несколько дней гульба будет продолжатся. На земле возьмёт её.
_________________

Надежды на то, что о ней позабыли, рухнули в одночасье. Фрида молча посмотрела на подошедшего к ней мужчину, после перевела взгляд на протянутую руку. Дыханье сбилось словно у перепуганного зверька, загнанного хищником. Опустив взгляд, доверчиво вложила пальцы в большую ладонь и послушно побрела следом за Эйнаром, как привидение.
Когда отвел к реке и остановился, с мольбой заглянула в потемневшие от желания глаза.

- Нет, - слова сорвались с губ помимо воли, но когда Фрида наткнулась на предостерегающий взгляд норманна, благоразумно умолкла и присела на край накидки.
Опять бросило в дрожь. Фрида зябко повела плечами и подтянула колени к груди, пытаясь согреться.
-Эйнар... - осторожный взгляд из-под ресниц прошелся по надвигающейся на нее фигуре, - Скажи, мой отец жив?
_________________

Шум весёлой свадьбы постепенно стихал по мере того, как они удалялись от центрального дома. Пока шли, Эйнар старался сдерживать напряжение, предвкушал, как уложит её на мягкую землю, подомнёт под себя и утолит, наконец, жажду, которую возбудила в нём эта маленькая рыжеволосая Валькирия.. Он придержал шаг, чтобы она шла рядом, хромоту заметил. Бросилось в глаза именно сейчас, сейчас всё чётче воспринималось, сильнее. Гнело его то, что надобность в ней такая была, тяжело принималось.
Пять лет одиночества. Полностью опустошённый после смерти жены, он пустился во все тяжкие, но никакие сражения, пьянство, набеги, женщины, не заполнили пустоту, после потери её и сына. Даже сейчас боль воспоминаний ничто не могло прогнать. Ничто, пока не встретился он с глазами синими, такими же, как небо его новой родины. Завтра поговорит он с Атли, расскажет куда отправляется. Отдаст долг Торвальду. Эйнар бросил взгляд на склонённую головку. Он вернулся на землю предков, чтобы попрощаться с прошлым. В своих странствиях побывал много где и понравилась ему большая земля Исландия. Всё там новое, нет призраков прошлого. Он почувствовал там себя, наконец, свободным...
Сумерки окутывали их своим плащом. Как зверь он прислушивался, принюхивался. Усмехнулся молчком, пусть хромает, лишь бы отозвалась... Сам в первом походе напоролся на вражью рогатку и остался шрам по правой ноге, от паха до колена. Вот тогда уж он похромал. Прозвали его Хромым, мог остаться без ноги, если б не старая вёльва, Волкири. Подняла его на ноги, мазями да словами особыми. И мелочь её он помнил, но уже гораздо позже. Гвендолин, за бабкой кроха ходила, как тень, склянки подносила, помогала. Теперь, поди ж ты, за Бьёрна пошла. Парню и лет то немного, погулять бы ещё, да видать приглянулась.
А эта вон, идёт молча, плечи опущены. Понятно. Думала небось, что он упьётся, да позабудет. Никак не получается не думать, позабыть, знает себя Эйнар, пока не будет она его, покою не видать. Слыхивал он на других берегах о богатом купце Эрманарихе. Мол назначил он за дочь награду. Вон оно как. Может кто и ищет, да вряд ли. Много времени прошло. Кроме отца никому не нужна будет. А что Тору с неё, с хромоножки? Возможно и не стоила девка коров да раба, но сейчас, тащил за руку, вёл её к реке, где увидел и не было у него другого желания, как сделать своей. До сих пор помнил тело белое, гладкое, голос дрожащий и взгляд. Полоснуло в тот миг что-то по сердцу. Он крепче стиснул её ладонь и выпустил, пришли они.

Возле реки было посветлее, вода серебрилась лунным светом, камень ещё сохранил тепло, трава под ним была словно мягкий ковёр. Он расстелил на этом ковре накидку. Нахмурился, когда она замешкалась. Хрупкая фигурка, тонкие руки, волосы редкого рыжего цвета. Красивая... А как посмотрела на него, зыркнула своими глазищами, мольба в них. Чего уж тут...

- Ложись.
Не посмела она осушаться приказа, но всё равно сделала по своему. Села на накидку, дрожит, слова сказать не может. Одинокая, беззащитная перед ним. Рабыня, не дающая ему покоя.

Чертыхнулся Эйнар, помянув всех сынов грозного Одина. Этот взгляд её, этот нежный голос. Толкнул девку на спину, лёг на неё, накрыл собой. Он не думал сейчас о других, что были и хотел вытравить прежние страх и боль. Так сокола трудно приручить, важно терпение и ласка, но и должен сокол знать кто хозяин. Эйнар опустил голову, сдунул тонкий локон со лба и запустил пальцы в рыжую густую массу. Выдохнул ей в губы. - Жив. - Не допуская других вопросов, поцеловал, стараясь прогнать воспоминая , утишить её боль. Нежными были его губы, ласковым большие натруженные руки, не сразу позволил он себе раздеть Фриду. Раздеться сам. Затем начал приучать её к более смелым ласкам, губами стирая, залечивая, даря наслаждение и находя отклик, то, чего неосознанно жаждал получить от неё. Когда скользнул в неё, сердце будто домой вернулось. Прижался к губам её и не отпускал больше, двигаясь медленно, сильно, размеренно, как морской прибой. Сдерживая себя, даря ей её...
- Так хорошо тебе? - Ему было важно доставить удовольствие ей. Этой несчастной девочке, на беду свою попавшей в рабство.
- Поедешь со мной по своей воле?- Конечно, если она скажет нет, то значит поедет против воли. Не отпустит он её никогда и отцу не отдаст. Трёх коров приведёт он с утра к Тору, двух рабов. И уплывёт к далёким берегам, строить новую жизнь. Украла эта юная рыжеволосая рабыня с Рейна, сердце его, но говорить об этом он не собирался.
Многое в пути произойдёт с ними и плохого и хорошего... Но когда чуешь, что твоё это, глупо пройти мимо, надо сражаться, добиваться, украсть в конце концов..
- Моя женщина, дочь Эрманариха, Фрида...
_________________

Эпилог

Была уже глубокая ночь, когда пирующие стали расходиться. Кого до дому ноги уже не могли довести, прямо в большом зале на скамьях и спали, похрапывая. А кого и во дворе сон сморил под открытым звездным небом, на земле. Рабыням, что в доме Атли Одноглазого служили, в эту ночь глаз не сомкнуть. От постоянной беготни из кухни в большой зал с угощениями ноги уже гудели. И не присесть толком. А если ещё зазеваешься, то вмиг какой-нибудь пьяный викинг на скамью под себя подмять пытается. Устала за весь день и вечер Брунхильда, но об отдыхе некогда было думать. Пировать окончили, и надо было со столов убирать, да и с полу чего попадало убрать. Вычистить всё к утру, да и проветрить не мешало бы, чтобы хозяевам не за что было рабынь попенять. Наутро, как проснуться, возможно, и продолжат ещё пировать, да чествовать молодых. Так ведь многих ещё и опохмел поди страшный будет мучить. Но Брунхильда не собиралась в этом доме ещё на один день оставаться. Для чего отправили её сюда, чего велели то и сделала. Теперь можно было возвращаться в дом Хельги и Харальда Гордого, коль хозяева они теперь её. Не знала девушка, оставят ли они её с сестрой у себя в доме, помогать по хозяйству, либо с другими рабами в общем сарае будут жить, да на более тяжелой работе использоваться.

Ещё не успели поприветствовать петухи зарождающийся новый день своим кукареканьем, а Брунхильда уже разбудила сестру, для которой одна из рабынь в доме Одноглазого выделила закуток, чтоб ребенок поспал. Надо возвращаться в другую усадьбу, в другой дом. На улице пока тихо, нет никого. Дойдут спокойно, никто не пристанет. Да и долго, наверное, проспят все, погуляли то все на славу. Пока шли, светлеть уже начинало, утренний воздух, хоть и летний, холодит разгоряченную кожу после труда, бодрит, чтобы сон прогнать. Урсула за руку сестру старшую держит и сонно плетется за ней.

- А что дальше стало с Брюнхильдой? А с Зигфридом? – спросила, зевая сестра Брунхильду, потерла кулачком глаза.
- А дальше было вот что – решила удовлетворить Брунхильда любопытство Урсулы и до рассказать это сказание, время есть пока они в пути. – Гунтер разыскал своих братьев и сказал им: «Зигфрид нарушил кровную клятву и должен поплатиться за это жизнью». Гизельхер стал отговаривать его: «Не поддавайся подстрекательствам женщины! Брюнхильда завидует нашей сестре. Пока Зигфрид с нами – никому нас не одолеть!» Тогда вмешался Хаген: «Неужто королю угодно растить внебрачных детей? Если же сгинет Зигфрид, а вместе с ним и его сын, никто уже не будет ими верховодить, и они будут владеть сокровищами Нибелунгов». Тогда братья согласились. Хаген обещал на себя взять это дело. Он ведь не давал клятвы, да к тому же знал об уязвимом месте на спине у Зигфрида. Вместе с Гунтером они устроили охоту. Впятером погнались за огромным вепрем, и Зигфриду удалось нагнать его и свалить. Тут их одолела жажда, и они приблизились к ручью. Зигфрид бросился плашмя к воде, чтобы напиться. Тогда Хаген пронзил его копьем меж лопаток сквозь самое сердце. Умирая, Зигфрид проклял подлых предателей и громко сетовал на судьбу своей жены и беззащитного младенца. Убийцы ликовали: всё утро они гнались за вепрем, а теперь им удалось уложить ещё более могучего зверя. Взвалили они тело убитого на коня и к вечеру возвратились домой. Взломав двери опочивальни Гримхильды, они бросили убитого ей на ложе. Пробудившись ото сна в луже его крови, она испустила такой пронзительный вопль, что кувшины зазвенели на полках, а во дворе загоготали разбуженные гуси. Брюнхильда услышала это вопль в своих покоях и громко рассмеялась, да так, чтобы было слышно во всем доме: «Благо вам, никто отныне не станет оспаривать ваше господство!» Гримхильда же, увидя, что шлем и щит Зигфрида целы, поняла, что это подлое убийство из-за угла, и призвала горе на головы убийц. А короли опьяненные победой, пировали до глубокой ночи. На следующий день, рано утром, призвала Брюнхильда к своему ложу всех домочадцев и заливаясь слезами, открыла им всю правду: Зигфрид не нарушил клятвы, которую дал своему названному брату, ибо обнаженный меч его лежал между ними. Гунтер же забыл данную им Зигфридом клятву. «Хотите вы того иль нет, но жизни моей пришел конец! Обманом вы овладели мною, и зло породило зло!» И прежде чем кто либо успел ей помешать, она пронзила себя мечом. Вот и всё, Урсула – закончила свое повествование Брунхильда.
- Грустная история – помолчав немного, сказала Урсула – Зачем она приказала убить Зигфрида?
- Эту женщину, преисполненную гордости и княжеского достоинства обманули. Ведь тот кто был достоин её , кому испытание огнем было по плечу, сам совершил обман – и теперь недоступен для неё и принадлежит другой. Отсюда стыд, вызванный хотя и невольно, но всё же нарушенной клятвой, недовольство своим браком. Зависть к золовке, ненависть к победившему её обманщику. Эти чувства толкают её на месть. Она отомстила. Это месть за понесенное оскорбление, за разрушенную жизнь.
- А зачем же себя убила?
- Она свершила над собой искупительный суд. Ведь она оклеветала Зигфрида, а потом всё же открыла правду. Но после всего совершенного она не могла больше жить.
- Жалко мне их обоих. – заключила Урсула.

Остались они с сестрой жить в доме Харальда Гордого. Может по доброте своей, а может из жалости Хельга посчитала, что они в доме не будут лишними в услужении. Понравилась Брунхильде эта женщина, хорошей матерью своим детям была, да и с мужем у них всё ладно стало. Только чуть позже девушка узнала от Каи, что со своим мужем хозяйка в разводе была. А теперь они уже вновь думают о свадьбе. И правильно, что за глупость семью рушить, когда и дети уже есть. Любой может оступиться, главное вовремя опомниться и оглянуться на то, что было и что есть, и подумать о том, что будет.

Дни летели друг за другом. Время сенокоса прошло, собрали с полей урожай. Хорошие дни были, трудились с рассвета до заката. А время хоть и идет, но не лечит. Тоска по дому снедала, отца не хватало. Забыть сложно было. Примириться ещё сложнее. Горечь потерь, унижений и боли поселилась в душе, не уходила. В семье Харальда Гордого им с Урсулой жилось не плохо, но это не та жизнь, которая в радость. Со временем Брунхильда и Урсула освоились на новом месте, но свыкнутся с тем, что ты просто рабыня тяжело было. Раньше был свой дом, своё хоть и не большое хозяйство, была семья. А сейчас нет ничего. Всё чужое. И никогда не будет родным. Только одно и грело душу, что вместе они. Заботилась о своей сестре Брунхильда, наказывала ей как себя вести, чтоб беду на свои головы не накликать, всегда рядом с собой держала, под присмотром своим. Мало ли чего этим викингам удумается. Одна ведь она у неё родная кровиночка осталась. И хоть сдружилась Урсула с детьми Хельги и Харальда, место своё знала. Сестре помогала и слушалась во всем.
По осени стали заготавливать провизию на зиму. Зерно уже по мешкам. А слабый скот забивали на мясо, сушили, солили и коптили. Зима не будет голодной. Шкуры выдубили, да на одежду зимнюю пошили. Зима пришла. Холодней она была чем на их с сестрой земле. Урсула болеть стала, часто и по долгу. И хоть держала её сестра в тепле, а хворь всё равно её подкараулит и сляжет девочка горячая, будто огнем горит. Страшно было Брунхильде ещё и сестру потерять, боялась за неё, молилась. Но молитвы впустую шли. Поила отварами, обтирала, кутала в теплые шкуры. А хворь уцепилась в Урсулу и никак не прогонялась. Возьмет Брунхильда сестру за руку, маленькую, горячую, а та молвит ей тихо: «Не бойся сестра моя, всё хорошо будет. Скоро уже…» Тяжело было сдерживать слезы, тяжело прятать своё отчаяние от бессилия.

Неудобно Брунхильде было перед хозяевами, что одна из рабынь их слегла и толку от неё теперь никакого. Но добры они были, с пониманием отнеслись. Набралась как-то смелости Брунхильда, пошла к дому, где Гвендолин жила со своим мужем, улучила момент свидеться с ней. Рассказала ей о беде своей, хотела толкового совета получить, но девушка сама собралась лечить её сестру. Добрая она была, не отказывала тем, кто просит и нуждается в помощи. Но даже Гвендолин со своими заговорами оказалась бессильна. Не пережила Урсула зиму. Ещё одна боль потери и утраты, только ещё острее, ещё сильнее, словно коленным железом тебе сердце прожигают. Словно ты умираешь долго, мучительно. Горестные слезы, проклятия и ненависть иссушали душу, делая её пустой, сердце кровоточило. Похоронила Брунхильда свою сестру и себе хотела избавления. Сколько раз она о смерти думала, после того как разорили её родные земли, обагрили кровью викинги, надругались над нею. Ради сестры жила. А теперь ради кого? Для чего…

Весна пришла. Природа возрождалась от зимнего сна. На ветках почки набухали, зеленая травушка проклюнулась с земли. Нравилась Брунхильде весна, но не теперь. Унылым всё было для неё, не приветливым. Скоро время сеять придет, на пастбища скот погонят. Думала, помогут ей дни в хлопотах забыться. Однажды сидели они с Каей на кухне, говорили, когда уже во всем доме все спать улеглись. За жизнь и просто.

- Совсем у тебя руки опустились, смотрю – сказала ей женщина – Раньше хоть улыбаться могла, хоть иногда. А сейчас словно тень. Слезы уже все выплакала, знаю, что больно на душе. Но жить то дальше надо. Так совсем себя изведешь. Я ж понимаю тебя, Хильда, сама ведь пережила в своё время смерть близких. Нужно сильной быть.
- Ну и что тебе твоя жизнь, Кая? Ну живешь ты. До самой старости так и будешь рабыней, словно заклейменная. Работаешь за еду и крышу над головой, безвольная. Ничего у тебя в этой жизни нет. Никого нет.
- Знаю, Хильда. Смирилась я в своё время. И тебе советую. Да и на хозяев грех жаловаться.

Всю ночь Брунхильда не смогла сомкнуть глаз после разговора. Беспокойство и волнение вселились в неё и не давали покую. Не могла она смириться со своей участью и не хотела. Противилась душа. Не хотела она влачить своё жалкое существование в обществе этих варваров. Никогда ей не забыть, что они сделали. Никогда.

Солнце ещё не взошло, а Брунхильда уже поднялась, оделась и тихонько из дому вышла. Вдохнула прохладный воздух. Покойно было. Пошла к берегу моря. Холодом от него веяло. Долго стояла, смотрела на темные воды, будто чего ждала. А потом повернула и пошла вдоль берега. И толком не знала зачем, ноги сами её несли прочь, иль словно ведет её кто-то. Впереди вдалеке виднелся скалистый утес. Каменистая земля под ногами к верху уклон взяла. Поднималась девушка на утес, ни разу не оглянулась. Камни выскальзывали из под ног, катились по склону. Цеплялась руками, карабкаясь вверх. Добралась до самой вершины, села на камни передохнуть. А потом поднялась и осмотрелась. Подставила утренним лучам солнца лицо, греясь в их ласковом прикосновении. Ветер холодный трепал одеяние задувая под него. Глянула Брунхильда вниз. Высоко было. Под ней камни большие и острые торчали из воды. Волны о них разбивались и пенились. Совсем не страшно было. Наоборот легко и свободно, спокойно. Оглянулась назад, откуда пришла. Там вдали виднелось поселение, где она с лета прожила. Ничего её на этой земле уже не держит. Не осталось у неё никого. А здешняя жизнь никогда не принесет ей счастья. Никогда у неё уже не будет своего дома. Никогда не будет семьи. Детей никогда не будет. Так зачем тогда жить?
Раскинула девушка руки, улыбнулась закрыв глаза, чувствуя умиротворение и покой. Шагнула вниз в объятия моря…

Знакомые места вокруг. Небо голубое-голубое и солнце яркое, что слепит глаза. А вот и родной дом показался. Прищурилась девушка, чтобы разглядеть его. Всё прежним было. Ускорила шаг, потом побежала. Запыхавшись привалилась к до боли родной двери, застучала. Дверь матушка открыла, руки о передник вытирает, улыбается. Из-за её спины Урсула выглядывает, смешливая. А за спиной Брунхильды шаги приглушенные слышаться. Опустились ей тяжелые отцовские ладони на плечи. Голос басистый раздался:

- Ну чего стоишь в дверях как не родимая, дочка? Проходи в дом. Ждали мы тебя.

И шагнула она в объятия своих родных...
_________________