Олимпийский кавардак или Зевс, будь человеком!

Мир живет своей жизнью, Боги действуют по своему усмотрению, они решают все быстро и громко. Но ни их крики, ни выстрелы, ни даже появление Реи не были способны оторвать его от губ Фемиды. На самом деле, даже если бы сейчас здесь все рухнуло в Тартар, Ганимед не заметил бы. Две статуи, что обдали их брызгами, приземлились рядом с ними в бассейне, а он даже не вздрогнул, только еще крепче прижал к себе Богиню и прошептал ей в губы.

- Не отпущу…

И вновь он ловит эти нежные лепестки губ, чтобы смять их страстным поцелуем. Девушка молчит, только стон и сбитое дыхание в ответ на его слова. Ее действия говорят больше любых слов. Ее прикосновения сводят с ума, заставляя желать большего. И в этом мире становится важным только одно, для него существует сейчас только она. Его руки уверенно скользят по ее телу, даря ласку, обрисовывая каждый изгиб ее тела. Ему кажется, он начинает дрожать вместе с ней, дрожать от едва сдерживаемого желания. И мир гаснет, чтобы зажечься вновь светом светильников в его доме. Ганимед с трудом отрывается от девушки и смотрит ей в глаза.

- Если ты не остановишь меня сейчас, то позже я не остановлюсь сам.

Он ждет ответа, но она молчит, и он молчит в ответ, поглаживая ее кожу, касаясь ее губами, лаская ее, стремясь проникнуть в самую душу через каждое прикосновение, стать ближе. Это так по-человечески, но сейчас он согласен с людьми. Касаться своей женщины, быть с ней, чувствовать ее дыхание - все это делает чувства осязаемыми, настоящими. Его руки замирают на секунду и притягивают ее еще ближе к себе, губы этой женщины сводят с ума, пьянят сильнее любого вина. Он отвечает на поцелуй, ласкает ее тело, вжимая ее в себя, чувствуя, как желание вытесняет все мысли, все сомнения. Ее кожа подобна шелку, пальцы скользят по этой изысканной гладкости, очерчивая каждый изгиб. Ганимед на несколько минут забывает обо всех Богах, и о самом мире, погружаясь в сладость ее рта. Разве им нужно все это, потерянный и найденный нектар, когда тела соприкасаются, а в душе рождается ураган из эмоций, уносящий здравый смысл? Мужчина позволяет этому безумию увлечь его в пучину, затмить рассудок. Его дыхание становится тяжёлым, а прикосновение обжигающими, требующими ответа, ладонь скользит по идеальному холмику груди, лаская через влажную ткань платья, чуть сдавливая, беря пальцами горошинку соска. Он ловит ее стоны, своими поцелуями приглушая самый чудесный звук. Его ладонь скользит вниз, касаясь бедра, прижимая ее к своему паху, к твердой плоти, что так красноречиво упирается в ее тело. Его желание не было таким сильным никогда. Ганимед не желал еще ни одной женщины так, до дрожи в кончиках пальцев. И он ласкает ее тело, самозабвенно растворяясь в этой женщине. Срывает с нее и с себя одежду, не в силах терпеть этой преграды между ними. Мужчина уверенно кладет Богиню на ложе, замерев над ней на долю секунды, чтобы вобрать и запомнить ее такой, открытой, обнаженной, желанной. Его пальцы скользят на внутреннюю часть бедра, поднимаются выше, к лону, к этой влажной горячей, желанной точке. Пальцы погружаются туда, он чувствует, как она истекает соками, как ее плоть охватывает его пальцы, вбирая глубже, он неторопливо нежно ласкает ее, двигаясь медленно, желая разжечь ее еще больше, не отрываясь от сладости рта. И лишь когда она изгибается в судороге навстречу ему, когда его пальцы ощущают пульсацию ее мышц, он медленно входит в нее, до самого конца, как можно глубже. Медленно, с трудом сдерживая себя, он двигается в ней, срывая ее стоны с губ поцелуями, крепко держа ее руки заведенными над головой девушки, он двигается, наращивая темп. С трудом удерживая любимую, когда она опять выгибается ему навстречу, он уже не может сдержать свой рык, и свои движения, беря эту женщину снова и снова, еще и еще раз доказывая себе и ей свое право обладать. До боли в паху, до того момента, когда мир взрывается, и он изливается в нее, с трудом удерживая себя, чтобы не рухнуть на нее, он зависает над ней, упираясь рукой в кровать, наклоняется, чтобы нежно коснуться ее губ поцелуем и прошептать прямо в губы.
- Моя Богиня.

……


Спустя какое-то время.

- Фемида, любимая! Открой эту чертову дверь!

Вечно юный, уже Бог, да будут благословенны Рея и Кронос, тарабанит в темное дерево дверей. Да он поступил с ее точки зрения по-скотски, пропал молча, без объяснений, на долгое время. Но она должна понять, он не мог позволить себе быть рядом с той, что затмевает собой звезды, в роли пусть и бессмертного, но всего лишь человека. Сотни раз он жалел о своем решении, но с упрямством барана искал возможность заполучить силу Богов. Ему кажется, что ночи, проведенные в раздумьях, и холодном одиночестве, протекали целую вечность. И лишь сейчас стоя у нее под дверью, он со страхом подумал, о том, что она может и не простить его. Может не принять обратно…

Целиком и полностью согласна. Только бы нас больше никуда не перенесло. Иначе я, когда вернёмся домой, весь дедушкин дворец от крыши до фундамента обовью розами – жёлтыми и розовыми – смотреться будет, как в полоску.
Номер, и в самом деле оказался шикарным, вино, цветы, но что мне особенно понравилось: чувство меры было – на простыню лепестки не насыпали, я этого очень не люблю.



- Мы оба друг другу задолжали, - я улыбнулась мужу, - так что долг возвращаем взаимно и с процентами, - и прижавшись к нему, поцеловала.

Примерно через год…


Вся в белом, держусь изо всех своих нечеловеческих сил за косяк двери и ору:
-Я передумала! Не хочу я замуж! Оставь меня тут!
Моя старшая сестра, обладающая совершенно невероятным запасом спокойствия и упорства, тащит меня за талию в попытке оторвать от косяка.
- Эври девочка, успокойся! Это всего лишь свадьба! Тебя никто не съест!
Я зажмурив глаза , еще крепче вцепившись в спасительный проем двери.
- Легко тебе говорить! Это же не твоя свадьба!
И тут квартиру наполняет громкий искренний смех, что перезвоном маленьких колокольчиков разлетается, отражаясь от стен смех разносится далеко за пределы квартиры, чтобы утонуть в дневном шуме городских улиц.
- Эвриала, ты можешь выйти один на один против любого чудовища, будь оно хоть из Преисподней и сейчас вцепилась в косяк, будто тебя на пытки тащат. Ты чудесна и чудоковата! Ладно, дорогая сестра, раз не хочешь, останемся дома.
И моя сестра села на пол скрестив свои длинные ноги по – турецки. Ее карие глаза еще смеялись, а лицо было совершенно спокойным.
- Подождем пока твой титан поймет, что ты его кинула на пороге церкви и заявится сюда с претензиями.
Умеет она убеждать. Мне пока не давалась эта наука, чтобы одной фразой убедить кого угодно сделать как надо, а не как хочется. Но моя старшая сестра совершала такие подвиги на раз. Меня окружают монстры! Спорить с ней бессмысленно, уговаривать меня спрятать от гнева Крия еще более бессмысленно. Дракон она древний, а не сестра любимая!
- Ладно…
Протянула я тихо, и отцепилась от косяка двери. Понурив голову я вышла из дома, будто шла на казнь. И чего я боюсь? Почему от мысли, что я выхожу замуж у меня ноги подкашиваются и теряется рассудок? Так страшно мне не было никогда. Лимузин казался клеткой, но метаться по нему мне не дали. На пороге небольшого храма, мне не дали отступить. Сестра бдила! Если Крий узнает, то после церемонии точно будет благодарить мою сестричку. Первый шаг я делала на дрожавших ногах, второй дался уже легче, третий, четвертый, я считала шаги боясь поднять голову. Дорожка закончилась и вот я у алтаря, поднимаю голову и все страхи исчезают. Я встречаюсь с его взглядом, в котором колышется настоящий живой огонь и непередаваемая нежность. И я смотрю в эти глаза и уже ничего не слышу, мои руки в его руках, священник что-то бубнить. Но кого это волнует? И в себя меня приводит шипение сестры. Ну вот чего ей? Ой! Ну конечно!
- Да!
Мне казалось я выкрикнула это, оказывается едва слышно прошептала, но положительный ответ зачли и через минуту, я слышала уже его да и его губы, что накрывали мои. Может ну этих гостей? Кажется, мои желания и стремления далеки от свадебного пира…

Номер для молодоженов в отеле Вегаса

Если бы сейчас началось сильнейшее землетрясение, извержение вулкана, конец света наконец, мы бы этого просто не заметили.
Сошедшие с ума от страсти, доводящие друг друга до экстаза губами и руками, мы сплетались на огромной кровати, спеша покорить еще одну вершину плотской любви.

Мы не помнили кто мы и что мы, мы забыли про время и мир вокруг, мы любили друг друга с такой жадностью, словно не были вместе не месяцы - века.
Я шептал ей разные слова, лаская нагое тело, боготворя и преклоняясь перед ним. Я называя её по имени, зовя туда, где нас ждала слепящая вспышка оргазма, возвещая громким криком единение душ и тел.

Я сцеловывал слезинки на её щеках и просил прощения за то, что был неистов и жаден. И радостно отмечал на вспухших от моих поцелуев губах жены улыбку блаженства.

Я отдавался ей целиком до самого последнего вдоха, забывая про все на свете, кроме её нежной кожи и неповторимого аромата.

Моя любовь, моя жена мой сладкий Персик. Женщина, которой я отдал свое сердце раз и навсегда.

Я мучил её сладкими пытками, дразня своим ненасытным ртом вершинки её совершенных грудей. Я срывал с её губ крики, когда пускался с сладостное исследование особых местечек на теле моей любимой.

- Я люблю тебя, - кричал я, изливаясь в лоно, отдавая ей себя до последней капли.

- Я люблю тебя, - признавался я шепотом на ушко, когда она засыпала в моих объятьях после очередного взрыва страсти.

- Я люблю тебя, - открывал я свое сердце в который раз, признавая свою безоговорочную капитуляцию, и желая быть снова покоренным.


Моя жизнь принадлежит тебе, - говорил я Персефоне и не кривил душой, утверждая её власть над собой.

Только ты, только с тобой, только для тебя.
_________________

Эпилог. Сколько-то тысячелетий спустя. Кажется, мы говорили о трёх?

Я пребывал в высшей степени вдохновения. Я был женат, счастлив и в данный момент колдовал над названием нового сорта вина. Тёмно-рубиновое, бархатистое, с терпким привкусом и сладковато-горькой ноткой. Оно напоминало мне Психею. И вы скажете, что у меня слишком плохо с воображением, раз я не назвал его просто "Моя Психея" или "Любовь винодела". Вы ошибаетесь! Таких вин в моей коллекции набралось свыше нескольких сотен. Среди них "Прижатая к колеснице", "Взгляд богини Дыхания" и даже "Барахтающаяся рядом". Я уже испробовал всё. ВСЁ! Ничего не шло мне в голову.
Прогуливаясь возле колесницы, водружённой посреди виноградников, я задумчиво поглядывал на неё, вспоминая наши с женой акробатические этюды и понимая, что мы уже использовали каждый колесничный миллиметр. Нет, здесь вдохновения как не было, так и нет. А вот корвет "Крылатая жена", мирно покачивающийся на волнах виноградного моря. Тоже изъюзан весь вдоль и поперёк. И тоже никакого вдохновения. Я замер в позе Олимпийского мыслителя, покосился на бутылку вина, парящую в воздухе, и окончательно приуныл. Ничего не шло в голову. Я стал просто унылым богом виноделия, неспособным на что-то стоящее.
Сначала я почувствовал аромат её духов. Словно лёгкое дыхание свежести, от которого оживала душа. Ну, и не только душа. И рядом почти сразу появилась Психея.
- Крылатик, ты не вовремя... Я ещё не готов...
Я начал издалека, на самом деле желая оттянуть тот момент, когда мне пришлось бы признаться, что я ни черта не придумал за это время.
Крылатая надула губки, и я уже начал предвидеть обиду и, как следствие, лишение меня сладкого на неопределённое количество времени. А учитывая, что сегодня мы праздновали многолетие нашего брачного союза, лишаться сладкого я был решительно не согласен!
- Ну всё-всё, любовь моя. Я готов покаяться во всех грехах, - покаянно произнёс я, поведя в воздухе рукой и материализуя стол со всякими вкусностями и пару стульев. Помог жене устроиться напротив и сам занял своё место. Бутыль безымянного вина так и висела рядом со мною.
- Ты опять пил с Гермесом? - в голосе Крылатика сквозило веселье, а в глазах отражалось что-то совершенно новое, чего я там ещё не видел. Какое-то удивительное тепло. Безмятежное.
- Нет. Я не придумал название тому сорту вина, которое изобрёл в твою честь...
- М-м-м-м, дай подумать... Кажется, оно аж пятьсот двадцать пятое по счёту?
- Я не считал.
- А зря. У меня есть для него название.
- Да? Какое же? Портвейн 525?
- Фи! Как некультурно!
- Тогда какое?
- Две полоски.
- Что?
- Две полоски. Чем не сорт вина?
- Я не понял.
- Немудрено. Не ты же делал тест на беременность.
- Я что не делал? Тест?
- Ну, да. Тест. На котором две полоски. Яркие такие. Как твоё вино.
Я не выдержал и вскочил с места, отбрасывая стол в сторону и прижимая вскочившую следом Крылатую к себе. Сказать, что я был счастлив - значит ничего не сказать. И к чёрту названия всех вин вместе взятых! У нас с Психеей будет маленький!
Две полоски, ну надо же! Я говорил вам, что боги порою "слишком люди"?
Даже если это и так, мы чертовски счастливы быть "слишком людьми".

Эпилог.
Олимп. Год спустя.

- Тише, Мия, тише, - я поцеловала дочку в сердито нахмуренный лобик и переложила к другой груди, прежде чем наше сокровище успело завопить, возмущаясь окончанием ужина. Непростой нрав Макария начала проявлять ещё, когда я её носила: вела себя по большей части спокойно, но если ей чего-то хотелось, то мгновенно устраивала внутри дорогой мамочки танцевальный марафон, и не успокаивалась, пока не получала то, что нужно.
Конечно, от таких фокусов мой характер тоже испортился, а доставалось от нас обеих бедному Аиду. Я до сих пор удивляюсь, как он меня терпел эти девять месяцев. Зато теперь от него в восторге мама – а как иначе, если он меня на руках носил и пылинки сдувал.
Деловитое чмоканье сменилось сладкой зевотой – предвестницей безмятежного сна. Я осторожно поднялась с ложа и, укачивая малышку, подошла к окну. Колесница Гелиоса уже завершала свой путь, окрашивая небо во все оттенки красного – от нежно-розового до пламенно-багрового. Значит, Аид вот-вот вернётся. Пора накрывать на стол. Сама справлюсь, никого из нимф звать не буду.
Резная колыбелька подлетела и застыла рядом, повинуясь короткому жесту. Мия полусонно посмотрела на меня, закрыла глазки – словно тёмные реснички стали слишком тяжёлыми для нежных век – и уснула, даже не почувствовав, как я уложила её в колыбельку и задёрнула шёлковый полог: «Сладких снов, моё сердечко».
На столе появилась пара кувшинов – с гранатовым соком и лёгким вином – и кубки, потом курица с маслинами и гирос – не божественный пир, а домашний ужин, всё просто и сытно – свежий хлеб, а на сладкое – медовые лепёшки. При взгляде на высокую пышную стопку сразу вспомнился Цербер, обожавший это лакомство: «как он там? Скучает, наверное. Надо будет проведать бедняжку, подземному стражу не место здесь, а Подземное Царство – не лучшее место для ребёнка, поэтому мы и перебрались на Олимп, пока Мия не подрастёт».
Неспешно текущие мысли спугнули знакомые шаги снаружи, неслышно открылась дверь.
- Устал, милый? – я обернулась от стола, подхватывая уже приготовленные кувшин с прохладной водой и полотенце. – Сейчас умыться принесу.
Вот оно, моё счастье, моя семья – муж и дочь. Самое главное в жизни – даже для богини.

Олимп. Дворец Ареса

Бог войны стоял возле окна и, сложив руки на груди, наблюдал за Фетидой и дочерью. Гармония каталась на качелях, а любимая женщина с улыбкой смотрела на неё .
Они обе были необыкновенно красивы. Ну, Гармония, понятно в кого, вся в него. А отца рыбки своей он сегодня имел счастье лицезреть. В общем, решил, что его нереида так прекрасна в свою мать. Арес понимал Посейдона, да и других "смертников", которые преследовали её всю жизнь, хотели для себя. Пусть теперь только попробуют взглянуть. Она сделала свой выбор. А он, он страстно полюбил её. О его страстной влюбчивости ходили легенды, но как-то всё проходило мимо. И вот теперь он чувствовал, что приплыл... Домой.
Будущее никогда не бывает безоблачным, даже на небесах. Особенно на небесах... Но что бы ни было раньше, теперь у него есть она, его единственная. Так получилось, что проникла под кожу, прокралась в душу, а уж о голове и других частях тела и говорить не приходится.
Его снова отвлекли от созерцания. С этим пора что-то делать. На свадьбу его спутницам, ессно, хода нет. Они уже это поняли, но всё пытались тайком от Фетиды, воздействовать, обхитрить.
- Я не желаю вас слушать. У меня сегодня свадьба и баста! - Арес развернулся к Энио и Эриде. - Девочки, не вредничайте. Бог я или не бог. Надоели. Вот прикажу крестиком маскировочную сетку на Олимп вышить и, как миленькие, сядете и будете рисунок придумывать, да нитки выбирать. - Верные спутницы, надувшись, замолчали. - Ладно, разрешаю вам сегодня посетить казино, где мы намедни повеселились и доложить обстановку. Лет этак через пятьсот, для начала.
Богини покинули его и Арес снова, в который раз, залюбовался невестой. Надо же, невеста, жена...Какой он всё-таки мудрый и сообразительный, вовремя золотую рыбку свою уволок в шалаш. Как она была нежна, как полна неги и страсти во сне. Ну, да! Во сне. Он же мудрый). Чайка-это хорошо, тигрица, вообще класс, но... женщиной она краше всех. Улыбается... Наверное замышляет что-то, например, как украсить и разнообразить их семейную жизнь. У него самого тоже есть несколько задумок на ближайшие N-количество лет.

Нерей... Арес сжал кулаки, услыхав от отца своей возлюбленной ненавистное имя Пелея. Но вот улыбнулась его богиня, покинула грусть её глаза и душу, значит всё хорошо. Он бессовестно подслушивал разговор Фетиды с Нереем.
Как скажешь, переменчивая моя, можно и за Ахиллом присмотреть. Славный мальчик вырастет. В кино даже на Аполлона будет похож...Фетида обняла отца, помирились значит.
Но, услышав имя Гименея, задумчивый жених рванул к алтарю. То есть в миг очутился у алтаря и сделал вид, что заждался уже, вообще-то.

И тебе не хворать, Нерей. Хор ангельских голосов зазвучал на Олимпе. Все боги и богини с улыбками на лицах смотрели, как невеста шла к алтарю, где бог Гименей уже пел гимн во славу брачующихся.
Фетида, божественно прекрасная, в сиянии олимпийского блеска, величественно шла к своему богу. Кажется она немного волновалась, может и чуть больше, чем немного и Арес нежно улыбнулся своей жене. И страстно поцеловал, когда песнь закончилась и все принялись громко славить их союз и осыпать чем-то, то ли рисом, то ли розовыми лепестками. Он взял жену за руку и надел кольцо. Снова наклонился к так и зовущим его в рай, манящим устам.

Арес с понимающей ухмылкой посмотрел на жену, прежних может и вычтет, всё-таки красота, это страшная сила! Но новый счёт уже пошёл.
- Никаких Маврикиев, не первых не последних. - Он взял её лицо и запечатал рот поцелуем. Вокруг раздался свист и аплодисменты и, когда Арес, наконец, оторвался от сладостного нектара её губ, услышал.

Снова не сдержал улыбки суровый воин. А Фетида решительно потянулась к мужу и закрыла его улыбающиеся губы длинным, страстным и многообещающим поцелуем. Много-много обещающим... Красота ж, это страшная сила).

Некоторое, по понятиям Вечности, время спустя.


Они любили Венецию. Самый романтичный город на воде. Любили бродить по пустынным узким улочкам, заглядывая в хитросплетения закоулков, двориков и тупичков. Вдали от туристических маршрутов. Каждый раз, бывая здесь, они узнавали нечто такое, что продолжало неизменно очаровывать, покорять какой-то хрупкой вечностью, немного печальной и от этого ещё более очаровывающей. Такова Венеция, с поющими гондольерами, каналами и мостами, морем и криками чаек. Жена называет Венецию живой сказкой.
Он купил небольшой остров здесь. Много-много мельчайшего песка, который так завораживающе, тонкой струйкой, сыплется из его кулака на её голый живот. Потом он наклоняется и сдувает его, смахивает ладонью и целует, смакуя каждый миллиметр такой прекрасной, нежной как и прежде плоти. Его любовь...
Арес вздохнул. Они сбежали из дома, когда Рея с Зевсом, оставив свои половинки на Олимпе, прибыли проведать любимых внучек. Девочки обожали такие визиты, все четыре облепили деда и вечно юную прабабку и утащили показывать свой зоопарк. А они...Целая вечность и двадцать четыре часа только вдвоём. Можно делать всё, что захочешь, валяться в постели или на песке и любить друг друга. Но... Они договорились встретиться в кафе неподалёку от моста Академии, в одном из их любимых кафе, АЛКЭ. И вот он сидит и ждёт, как юнец какой-то. Нетерпеливо взглянув на часы, Арес оглянулся, не замечаю заинтересованных взглядов туристок. Он решил сделать своей золотой рыбке сюрприз, отвезти на Мурано и потом поваляться на пляже, даже Маврикия первого пригласил. Пусть поплавают вместе. Но его вапаретто терпеливо ожидает у причала кафе, капитан напевает какую-то арию... А жена опаздывает. Фетида опаздывает.
Обычно то в антикварных магазинчиках застрянет, то маски для дочерей не может выбрать. То на витрину какую-то уставится, так, Что не оторвать. Женщина! А сейчас ремонт затеяла и вся в нём, нет чтобы на мужа побольше внимания обращать... А она вдобавок задумала поменять все люстры во дворце. Может, ну его, этот Мурано с его необыкновенным стеклом... Лучше сразу на песочек? Арес поморщил нос и снял очки, в досаде бросив их на столик. Кофе он не хотел, хотел жену.
- Фетида...- мысленно позвал он, - скоро этот чёртов букетик завянет, а тебя всё нет... И вдруг почувствовал, как прохладные ладони легли на его глаза, лёгкий терпкий мимолётный запах жасмина.- Фетида...

Много позже, расслабленно лёжа на мелком песочке и пребывая в нирване, Арес наблюдал за резвящейся в лагуне женой и её любимым дельфином...

Записки на полях о жизни горгоны и титана

Он никогда не думал, что полюбит жить на Земле. Не мог представить, что наступит момент, когда единственным местом, куда он захочет возвращаться, будет простая квартира на восемьдесят пятом этаже, практически ничем не отличающаяся от сотен подобных. С того момента, как Эвриала начала заполонять дом своими женскими штучками, оставаться на ночь, потом на две и больше, прошло около года. Ни титан, ни горгона не ожидали, что их совместная жизнь будет простой. Горгона была слишком вспыльчива, Крий – слишком властен. Она не принимала отказов. Он любил настоять на своём. Она любила шумные компании. Он ненавидел вторжение в личное пространство. Она любила спать в одной постели, сливаясь телами на всю ночь. Он по-прежнему просыпался от кошмаров. Иногда казалось, что им лучше расстаться. Но разлуки не могли длиться дольше недели. Кто-то постоянно делал шаг навстречу.

- Нам стоит пожениться.
- Титан, ты рухнул с Олимпа? Не вижу в этом никакого смысла.
- Так будет проще нам обоим. Уйти от мужа гораздо сложнее, чем от любовника. Согласись, что этого не сделаешь по несколько раз в год, как ты привыкла при любой маломальской ссоре.
- Ты только послушай себя! Неужели ты считаешь, что кого-то удержит законность отношений?
- Считаю, Эвриала. Скажи, ты вышла бы за меня замуж?
- У-у-у, как всё серьёзно… Раз уж ты называешь меня полным именем.
- К Аиду твои шутки, горгона. Я абсолютно серьёзен. В ту ночь, когда ты снова ушла, я промаялся до рассвета и пришёл к этому решению. Это может быть выходом. Я не хочу, чтобы ты больше уходила.
- Ты… в самом деле хочешь этого? Хочешь жениться на мне? Но почему я, Крий? Мы постоянно ссоримся, и я разбрасываю вещи, и мы такие разные, что нас стоило бы расселить по разным концам света.
- Я знаю десятки примеров, когда разные люди живут вместе, не взирая ни на что.
- Но они и разводятся ввиду непримиримых противоречий.
- Мы войдём в позитивную статистику.
- Ты хочешь убедить меня или себя, титан?
- Я всего лишь хочу тебя. Чтобы ты была рядом и не бросалась за дверь с вещами каждый раз, когда что-то не по тебе. Это поведение подростка. Мы взрослые люди и должны учиться сдерживать себя. И брак – это то, что может помочь нам хотя бы психологически настроиться на серьёзность отношений.
- Я подозреваю, что ты начитался умных книжек по психологии или попал на какое-то ток-шоу, но, хочу тебя расстроить, твои аргументы не работают. Предложение руки и сердца не делается таким образом. Женщины хотят ресторан и свечи, кольцо в шампанском и слова о л…
- Слова о чём, горгона?
- Ни о чём.
- Я думал, мы выше таких глупостей. Все эти финтифлюшки и рюшечки – не для нас.
Ведь так? Эври, детка, ты одна понимаешь меня лучше других. Ты одна можешь терпеть меня. Нам будет хорошо вместе. Правда. Я просто не хочу, чтобы ты исчезала. И если для этого нужен статус брака, то мы поженимся.
- Тебе просто не нужно отпускать меня, титан. Вот и всё. Всего лишь не давай мне уйти, и я останусь с тобой.
- Не дам. Не позволю больше уйти. Но всё же нам стоит пожениться.
- Ипическая сила, титан! Ты, я смотрю, всё не уймёшься!

Через два месяца они поженились. Свадьба была на удивление пышной и радостной. И полной веселья, шума, гостей и мелочей, складывающихся в воспоминания. Земная, простая свадьба, так не похожая на торжества Олимпа. Иногда нужно совсем немного, чтобы стать счастливым. Всего лишь найти того самого человека, который станет для тебя единственным. Кто остаётся с тобой несмотря на скверный характер и дурные привычки.

- Ты не пойдёшь ночью патрулировать квартал! Не на пятом месяце беременности!
- Титан, Ехидна тебе в задницу, почему пятый месяц вдруг стал роковым?! Я совершенно здорова и буду драться наравне со всеми!
- Нет, ты не будешь! Если тебя укусит или заденет какой-то монстр из Тартара, это может повредить ребёнку.
- Ты точно хочешь меня довести! Это не какой-то человеческий ребёнок! Это сын горгоны и титана. Он не может умереть из-за таких вещей! Некогда прохлаждаться. Нам уже пора.
- Сын? Один сын? Один ребёнок? А разве их не будет несколько?
- Титан, Аид тебя забери! Когда ты в конце-то концов прочитаешь главу о горгонах в Олимпопедии?! Мы не размножаемся яйцами и не рожаем по несколько детёнышей одновременно. Крий, когда в твою голову это втемяшится?
- Ну, детка, когда мне было читать Олимпопедию? Я кручусь, как белка в колесе, занимаясь покупкой дома и прочими делами. Не сердись. Давай лучше подумаем, как назвать нашего сына. Эреб? Астрей? Кер? Или, может, Иапет?
- Даже не думай! Моего сына не будут звать Иапетом! Титан! Негодяй ты эдакий! Совсем меня заболтал. Мы уже опоздали на общий сбор и не получим распределения на эту ночь. Зараза ты.
- Но ты же всё равно меня любишь, горгона? Представь, какие дети у нас будут? Сильные, смелые, дерзкие, умные, находчивые. Прямо, как их мама.
- Наглые, непримиримые, забывчивые… Прямо, как их папа.
- Замечательные будут детки, что ни говори.

Горгона родила двоих сыновей. Все земные УЗИ врали, и обессиленная мать приняла на руки двух младенцев, с тоской понимая, что ей не избежать подколок мужа. Впрочем, её мало беспокоили такие мелочи. Гораздо больше горгону волновало два маленьких чуда, подающих первые признаки жизни. О, да. Это были олимпийские дети. Врачи и медсёстры городской больницы в опаске смотрели на новорожденных, издающих поистине громоподобные крики. Через месяц они выросли до годовалых малышей. А через три уже бегали по новому дому титана и горгоны. Кер был заводилой, а Эреб копировал все повадки старшего брата. Счастливые родители не могли нарадоваться на детей.

- Скоро нам придётся переезжать. Дети растут не по годам. Это может привлечь внимание. Куда ты хотела бы поехать, детка?
- Я бы поехала в Монтану. Купила бы небольшой домик у подножья горы и среди густых зарослей создала бы свою собственную армию пострелят.
- А как же сражения? Борьба с созданиями ночи? Ты сможешь жить без всего этого?
- Нет, титан. Речь не обо мне. Сможешь ли жить ты? Я счастлива в своём материнстве. А что будешь делать ты среди гор и лесов? Бороться с гризли и дразнить скунсов?
- Скунсы, между прочим, могут дать фору химерам. По радиусу воздействия.
- Шутишь. Как всегда.
- Я буду жить там, где вы, детка. И буду счастлив там, где будет моя семья. Будь это Монтана или Сахара. Олимп или Тартар. Ты же знаешь.
- Знаю. Люблю тебя, титан.
- И я.
_________________

Эпилог


Афина окунула белое перо в золотую чернильницу и вывела каллиграфическим почерком:
Мифы Греции.
Подвиги Геракла.
Подвиг №...
- Милый, какой это по счёту, я сбилась?
В соседней комнате что-то упало, послышался сдерживаемый стон и неразборчивое ругательство.
- Дорогая, я не знаю. Это ты ведёшь Летопись моих подвигов, - подошел, прихрамывая, Геракл. Он держал в руке палицу, с которой ежедневно упражнялся, чтобы не потерять сноровку. Видимо потерял, так как большой палец на ноге наливался синевой.
- Хорошо, милый, продолжай свои занятия, - и тише, обращаясь к ребёнку в колыбели, - Вообще-то я - воительница, а не писарь.
Вздохнула, аккуратно положив перо на подставку.
- Ну что же, придётся идти за предыдущим томом в библиотеку. Пошли с мамой.
Афина взяла дочь на руки и направилась в дальний угол дворца, пройдя через открытый внутренний дворик с висячими садами, где тронула свободной рукой прохладную струйку фонтана. Стоял прекрасный летний день. Впрочем, он всегда был таким в этом уголке Олимпа. А всё потому, что богиня организованной войны (отошедшей от дел по причине перманентного декретного отпуска) очень любила это время года.
Ярко сияло солнце, озаряя лучами бескрайние луга и леса, окружающие жилище семейства Геракла, где мирно паслись единороги и другие мифические существа, укрощенные Героем. Тишину нарушало лишь пение птиц на деревьях, плеск рыбы в прозрачной речке и ... крики няни, бегущей и размахивающей руками.
- Госпожа! О, богиня, не рубите голову, я исправлюсь! - Заливалась слезами женщина.
- В чём дело, Эуфиния?
- Они потерялись.
- Все?
Няня была близка к обмороку, но кивнула.
- Мы играли в прятки. Настала моя очередь искать. Я досчитала до тысячи, как мы договорились. Я везде обыскала, но нигде ни следа.
Услышав возбужденный голос Эуфении, к ним подошёл Геракл, обнял жену, поцеловал кудрявую головку дочери.
- Вот, сорванцы хитрющие! Не переживай, я знаю, где они.
На лице старой няни читалось явное облегчение. Жаль, конечно, что ум её не так светел и не поспевает за чересчур сообразительными малышами. Но Афина не жалуется.
Зевс присылал молоденьких нянек в помощь, но богине-воительнице ни одна из них не подошла. То слишком красива, то недостаточно квалифицирована, то загляделась на Геракла, то выясняется, что детей не любит. И все перечисленные претендентки резко покидали дом, когда на собеседовании Афина вдруг начинала точить свой боевой меч. Одна Эуфиния оказалась с открытым сердцем и добрыми глазами. Геракл подумал, что, скорее всего, она малость подслеповата, поэтому не заметила стоявший в углу боевой меч. Но Афина вынесла вердикт: «Годится!» Почтенный возраст, конечно, не сыграл никакой роли.
Геройская чета спустились к реке. Сначала они услышали голоса, а потом уже разглядели всю картину. Их малыши обнаружились у грота, скрытого от посторонних глаз травой. Дети очень любили там играть, но строгая нянька запрещала им покидать пределы дворца. Вот они её и обхитрили!
- Шдавайша, ужашная Гидла! - кричал маленький Клеон, - Блатик, беги! На делево, она не достанет. Бели мой меч! И ногами её пинай!
Палка полетела в сторону куста, в который залез Гем.
- Вот тебе, чудовище! Ой, мама, папа.
- Вот вы где!
- Мама, мы иглаем в Убиение Гидлы-2. И нам не хватает Афины. Когда выластет Эльпида?
- Я вижу. Когда Эльпида вырастет, вы уже будете играть в другие игры. Но вы так нечестно поступили с няней! Придётся вас наказать.
Афина пыталась выглядеть грозной. Несмотря на то, что ей хотелось улыбаться, глядя на эти головы, склонённые в притворном раскаянии.
- Мы больше не будем. Плости нас, няня.
- Ой, да ладно, - няня была очень доброй. - Главное, что вы нашлись. А то я распереживалась!
- Так, бегом домой!
И, отдав малышку Эуфении, супруги счастливо смотрели вслед убегающим пяти мальчикам. У них есть немного времени, пока дети не придумают очередную каверзу идущей следом за ними няне.
- Дорогая, а в гроте мы еще не пробовали совершить подвиг?
Афина прижалась к мужу всем телом и соблазнительно повела бёдрами. Теперь она прекрасно знала, как можно свести с ума Геракла.

Не прошло и столетия, как Геракл восстановил разрушенный грот и вернул реку в прежнее русло. Славно они тогда порезвились!
_________________

- Аид, я прошу тебя, когда моя мама придет к нам в гости, не закатывай глаза и не делай недовольную мину, хорошо? - просит меня мой сладкий Персик. И я отвечаю ей, что постараюсь. Но знаю, что где-нибудь опять проколюсь. А Персик все разрулит. Как всегда.

- Аид, ты опять балуешь дочь, - ругается Персик. А я улыбаюсь в ответ, мол, извини, но ничего не могу поделать с собой. Как обожающий своего ребенка отец, я имею право. За что получаю несильный толчок локотком под ребро. И ослепительную улыбку. Персику безумно приятно, что я обожаю нашу дочку и готов носить её на руках, как, собственно, и её мамочку.

- Аид, что ты делаешь, на нас же смотрят! - притворно возмущается Персик, когда я не выдержав её кокетливо-призывного взгляда, хватаю жену в объятья и начинаю жадно целовать на виду у всех. А по фиг. Пусть не смотрят, если не нравятся.

- Аид, я люблю тебя, - шепчет Персик, нежась в истоме после любовной схватки. И я отвечаю сладким, чуть ленивым поцелуем, переходящим в страстный, обещающий новое сражение на нашем просторном ложе.

Я счастливый мужчина. И мне, откровенно говоря, все равно, бог я или простой смертный человек.

Я просто счастлив. Я люблю и любим. И это главное. А все остальное...
_________________

Два солнца стынут,- о Господи, пощади!-
Одно - на небе, другое - в моей груди(с)

После возвращения в Амстердам, жизнь Джесс потихоньку вошла в прежнее русло.
Не смотря на снедавшую изнутри боль.
Дни, когда Джесс с головой окуналась в рутину, не оставляя себе ни единого шанса думать о чем-то еще, кроме работы в клинике и центре помощи пострадавшим от домашнего насилия, сменялись бесконечными изнурительными ночами… Как же она ненавидела эти ночи. Каждую из них. Когда мысли о случившемся вымораживали мозг и гасили живую искру в душе. Когда образы недавнего прошлого прокрадывались в пугливые сны. Живые и четкие, пронимающие до дрожи.

Она никогда не сможет забыть, как бы ни старалась. Оказывается, одиночество тоже бывает разным. Без Него теперь все ночи будут холодными, а одиночество - удушающим.
Если бы только она не вернулась тогда на Олимп и осталась в счастливом неведении, питая самолюбие иллюзией своей значимости для Него…

В миг, когда Кронос отпустил похабную шутку , одобрительно похлопал внука по плечу и похвалил за то, что Аполлон прислушался к мудрому совету, Гестия отшатнулась как от пощечины. По милости отца ей приходилось себя чувствовать брошенной, не нужной, лишней, но использованной в качестве кратковременного утешения - это слишком жестоко даже для него. Тыльной стороной ладони богиня машинально провела по губам, будто хотела стереть с них свежие воспоминания о сладостных поцелуях любимого и вопросительно посмотрела на Аполлона.
Разве она лгала или была жестока? Разве не заслужила хоть каплю искренности?
В испытующем взоре повис немой вопрос «Не продешевил, мой хороший?». Она резко отвернулась , более не желая смотреть в синие как небо глаза, еще недавно опалявшие страстью и дарившие хрупкое счастье, опасаясь увидеть на красивом лице насмешку , похожую на ту, что кривила сейчас губы отца.
Аполлон молчал. Не подтвердил, но и не опроверг слов Кроноса.
Действительность остудила, будто сверху на ее голову обрушились тонны ледяной воды. Вместо умиротворенного огня внутри – лишь сердито шипящие раскаленные угли. И лица хороводом перед гаснущим взором – торжествующее Кронаса, испуганное Реи, растерянное Аполлона…
Преданные весталки никому не позволили приблизиться к ней. Окружив плотным кольцом, подхватили свою богиню на руки и взошли на алтарь. Ненависть и осуждение в пылающем взоре темноглазой и темноволосой весталки, бережно сжимающей руку богини, стерла усмешку с лица верховного, и Кронос выронил золотую чашу с вином, раскалившуюся добела, когда волна чистого пламени омыла пик Олимпа.

Из более двух десятков посланий от Реи, преданных огню сразу после доставки, было прочитано лишь одно-единственное. Последнее. Время лечит. В первых строках свежие новости с Олимпа, сетования на очередную проделку Гермеса , не стихающую внутрисемейную войну между Зевсом и Герой, без вида на перемирие и осторожная просьба повлиять на сластолюбивого братца. Дальнейшие излияния Реи на предмет как сильно сожалеет и страдает отец, вызвали лишь презрительную усмешку. Скользнув взглядом по строчкам ниже, Джесс наткнулась на имя солнечного бога и зажмурилась точно от боли. Пальцы с хрустом смяли письмо и швырнули бумажный ком в огонь, весело пылающий в камине. Если бы точно так же можно было сжечь воспоминания о коротких часах, проведенных вместе, изгнать из мыслей, забыть его вкус, стереть с кончиков пальцев память о жадных прикосновениях и смыть с ладоней жар его совершенного тела, ощутимый до сих пор в каждом нерве, будто это было вчера. Не видеть его черты в случайных прохожих и не оборачиваться, когда кажется, будто слышишь знакомый голос в толпе.
Она старалась забыть. Даже пыталась возненавидеть.
Не получилось.
Разве можно возненавидеть того, кто беспощадно разбил твое сердце, но сам того не ведая оставил в утешение частичку себя…

Расположившись в огромном кресле, Джесс закинула ноющие ноги на подлокотник и расправила подол просторного платья. Щелкнула пальцами, чтобы вывести клиентку из глубокого гипноза, успокаивающе заговорила с ней и пока та приходила в норму, пошарила рукой в недрах ящика стола . Куда же запропастились эти *****е витамины. Док, зараза, запретил антиникотиновый пластырь и таблетки. Правда, после утомительных сеансов самовнушения и дыхательной гимнастики , реже хочется ублажить внутреннего демона, жаждущего долгожданную дозу никотина, зато чаще - загрызть того, кто по глупости обронит кривое слово. « Перепады настроения в вашем состоянии - вполне нормальное явление» - мысленно передразнила и едва не выругалась, когда вспомнила, что оставила несессер в машине. Джесс решила не напрягать лишний раз секретаршу, да и ноги размять не мешало.

Клиентке неимоверно польстило, что доктор Дженсен лично проводила ее. Такое внимание немного притушило огорчение женщины от известия, что вскоре ее передадут другому психологу, поскольку Джесс уезжает на несколько месяцев в Швейцарию. Выслушав поток пожеланий и комплиментов ее компетентности, впрочем, вполне заслуженных, Джесс наконец вдохнула полной грудью свежий вечерний воздух и бодро зашагала вслед за клиенткой на парковку.
Потрепанные порывистым ветром лоскуты осеннего тумана смешались с жемчужно серыми сумерками, превращая деревья и дома в сюрреалистичные образы на полотне неизвестного художника. Еще несколько последних штрихов и на тенистой улочке старинного квартала, освещенной лишь парой фонарей, войдет в свои права поздний вечер. А следом за ним – еще одна длинная, тоскливая ночь. Запахнув полы белого пальто, чтобы укрыть от непогоды самое ценное, что когда либо, дарила ей долгая жизнь, Джесс подошла к машине и мимоходом взглянула на противоположную сторону улицы. От ствола старого клена, роняющего тронутую позолотой листву, отделился знакомый силуэт. Ключи зависли в воздухе на полпути к водительской дверце и с тихим звяканьем приземлились на мокрый асфальт…

Я знал, что это закончится плохо. С самого начала знал. И все же позволил себе, на миг поверить... Расслабиться. Отогреть заледеневшее сердце в ее пламени. Позволил чувствам прокрасться в сердце и душу. Отдал их ей. Подарил...

Как всегда, все случилось в самый неподходящий момент. После сногсшибательных приключений мы возвратились огромной компанией в замок. Боги, ставшие на краткий миг людьми, вновь обрели свою силу и могущество. Мы пили, веселились, праздновали. Кольцо с ярко-алым агатом таилось в кармане моего пиджака, поджидая удобного случая. Я хотел, мечтал, вожделел опустится перед Джесс на колено, и заявить о своих желаниях. Но как всегда, все испортил вездесущий дедуля Кронос. Не умеет старик держать язык за зубами, увы. Снова он забрал у меня надежду на счастье, разбил вдребезги все мечты. Пара фраз, и вот я снова одинок и безмерно несчастен. И только верный Гефест снова подставил свое плечо, уволок меня, пьяного вдрабадан, на свой остров. Три недели непросыхающего пьянства, слились в один бесконечный серый день.

- Почему она такая гордая? - Вопрошал я Гефеста, или самого себя. Я не знал. Друг больше молчал, сочувственно качая головой.
- А ты сам у нее спросить не пробовал, - заметил он как-то. - Или тоже гордость мешает?

Да какая там гордость! Я был готов целовать подошвы ее изящных шпилек, но не мог вынести мысли о презрительном взгляде, который она бросила на меня, прежде чем раствориться в огненном облаке. Она никогда не простит, я знаю...

И все же, я не смог вынести разлуки. Увидеть ее, пусть даже на короткий миг. Это желание завладело моим разумом. И я отправился на поиски утраченной любви.
Она выглядела грустной и потерянной. Я наблюдал за ней часами, как маньяк, скрываясь за деревьями. Вот она одиноко сидит в маленьком кафе, задумчиво размешивая ложкой несуществующий сахар в чашке кофе. Гуляет по блошиному рынку, рассматривая причудливые аксессуары. А я иду следом, поодаль, стараясь прикоснуться к тем же вещицам, чтобы ощутить тепло ее прикосновения. На мне длинный плащ с широким капюшоном, и я отворачиваюсь всякий раз, когда она поворачивается в мою сторону. Изображаю любопытного прохожего. Джесс внимательно смотрит на меня, но не узнает. Да и захочет ли она узнать меня? Скорее всего - нет. Прогонит, разозлится. И я ухожу в маленькую квартирку на набережной, что я снял, неподалеку от ее дома. Я не знаю сколько еще протяну вот так - находясь так близко, но так бесконечно далеко от ее сердца.

Джесс заканчивает разговор с клиенткой, и бодро шагает на парковку к машине. Я не в силах оторвать взгляда, следую за ней, прячась в тени деревьев, по противоположной стороне улицы.
Но вот что-то заставляет ее остановиться. О Боги, она смотрит прямо на меня. Что же делать? Первая мысль - отвернуться, сбежать. Сейчас я не в силах вынести ее ненависть, когда она так бесконечно красива и беззащитна, я вижу как блестят ее глаза от непролитых слез. Правильно, кто я такой, чтоб обо мне плакать. Забудь меня Джесс, я недостоин тебя. Я совершил страшный грех - заставил тебя страдать.

Округлые чаши весов, поблескивая в неровном и умирающем свете гаснущих свечей, были в равновесии. Пустые, как и моя душа.

Я все ждала, что хоть какая-то пылинка нарушит покой чаш, отчего одна опуститься, а вторая - поднимется. Но ничего не происходило.

Шли дни, умирая час за часом, но заточение в пустоте все продолжалось и продолжалось: мучительное ожидание собственной свободы, надежда вспышки мечты и жизни, как и у фитильков, что не тонули в расплавленном воске уже, кажется, бесконечность.

Я помнила как все это началось. Когда Справедливость ушла из мира.
Отдаться целиком мужчине, единым чувством, обрести целостность и потерять ее.

Почти не слышала собственных шагов, когда подошла к чашам снова. Непоколебимость. Неизменность. Упрямство или разочарование?

- Фемида, открой дверь! - мужской нетерпеливый приказ раздается из-за дверей.

Сердце останавливается на миг и начинает биться быстрее, чем всегда. Чаша весов опускается, поднимая другую, получив мое теплое дыхание.
Крепче сжать ладони, уйти в глубь комнаты, не открывать.

Где же ты был, Ганимед?
Разве ты забыл меня, разлюбил свою Фемиду, что оставил одну?
Помнишь ли ты как это произошло?
Сплетение тел, ласковые слова, любовь, разливающаяся по телу. И зачем мы только вернулись на Олимп!
Стоило нашим ногам коснуться нагретых солнцем каменных плит небесных чертогов, как ты отпустил мою руку и исчез в толпе веселых созданьев, празднующих возвращение нектара.

И снова я, как прежде, терпеливо ждала. Сидела одна, не притрагиваясь к праздничным яствам и напиткам, выглядывая твою статную фигуру среди тех, кто приближался к пирующим богам и воздавал почести Кроносу и Рее.
Искала тебя по вечнозеленым садам, распугивая целующихся влюбленных. И не находила.
Бродила по свету, в надежде найти хоть какой-нибудь след, но все было тщетно. Ты покинул меня, бросил. И в этом вся человеческая сущность - стоит вам получить от богов желаемое, как тут же забываете о нас.

- Фемида, я знаю, что ты там! - Ганимед дергал ручку, пытаясь войти. В его голосе слышалось раздражение.

И ты оказался таким же. Просто воспользовался мною, поимел Справедливость и был таков. А я ведь доверилась тебе, отдалась. При воспоминании о твоих прикосновениях невольно вырвался стон, тело желало тебя, твоей силы, сладости и капли боли.

И я ушла из мира тогда. Спряталась ото всех и от тебя тоже. Ты должен испытать мою боль. Это будет правильно. Это будет справедливо.
Любовь не бывает без сожаления и разочарования. Мое разочарование в тебе состоялось.

Знаешь ли ты, насколько больно быть брошенной женщиной, Ганимед? А богиней? Всю вечность и дольше помнить о твоем предательстве, которое даже не отомстить?



Один из фитильков, бросаясь искрами, погас в горячем воске. Чаши весов пришли в движение - опущенная поднялась, тихонько звякнула, опустившись, вторая. 

Или ты все же достоин шанса? Ведь все можно вернуть, если есть Вера и Любовь... Так говорят смертные. А чем хуже мы, Боги?

Я провернула ключ в замке и открыла дверь. 

Нельзя повернуть время вспять, дважды войти в одну воду и отстроить с ноля сожженные мосты. Не только людям, но и всемогущим богам это не под силу. Если бы было иначе, в мире бы воцарился великий Хаос, и не осталось места гармонии. Но иногда судьба дарит новый шанс. Кто-то хватается за него руками и зубами, кто-то проходит мимо, не признав в случайном прохожем заветную улыбку судьбы…

Джесс покачнулась и прислонилась к холодному металлу, чтобы не упасть. Прочь гнала мысли, что темная фигура в плаще, объятая сумерками, - тот самый, кого никогда не устанет ждать, и в одночасье где-то в глубине души с каждым ударом сердца сильнее разгоралась надежда – он пришел. Вернулся, чтобы преодолеть стену непонимания и гордыни , и забрать в хрупкий мир, где она вновь почувствует себя нужной и любимой.
Так просто сделать несколько осторожных шагов на встречу сквозь ветер и туман и замереть на полпути, будто они – единственное, что мешает преодолеть все еще разъединяющее расстояние. Так сложно оставить прошлые обиды позади и заговорить первой, когда бешенный сердечный ритм заглушает все окружающие звуки и огонь внутри взметается выше небес, ослепляя.
Так нереально осознавать, что можешь упустить, возможно, единственный шанс, глядя, как он оборачивается, чтобы уйти.

Все произошло так быстро. Яркий свет ударил по глазам, когда Джесс повернула голову на настойчивый звук клаксона. Буквально в паре метров завизжали тормоза. Как она оказалась посредине дороги? Фигура в плаще молниеносно метнулась навстречу и большие ладони, сжав плечи, дернули ее с асфальта, в момент, когда за спиной проревел мотор…
Плевать на весь мир, когда стоишь вот так, едва касаясь носками туфель тротуара, уткнувшись мокрой, то ли от мелкого косого дождя, которым взорвались небеса, то ли от собственных слез, щекой в твердую грудь, что неровно вздымается под мягкой тканью. Когда сильные руки стискивают до сладкой боли, а горячие губы прижимаются к волосам, заслонившим лицо, и голова идет кругом от такого родного, дурманящего запаха…
Джесс слегка потянула повлажневшую ткань, позволив капюшону соскользнуть с головы своего солнечного бога и запрокинула лицо, чтобы получше рассмотреть его в тусклом свете фонаря . Коснулась кончиками пальцев колючего подбородка, чтобы заботливо снять дождевые капли и убедиться, что ей не привиделось, он здесь, рядом, так близко, что физически их разделяют лишь несколько слоев одежды. Так хочется остановить это мгновение и продлить его до бесконечности. Настолько сильно нуждаться в нем ненормально. Это мания. Зависимость. Неизлечимый недуг. И самое страшное – она готова болеть им до последнего вздоха.
На красивом, слегка похудевшем лице - отпечаток пережитого волнения, в пристальном взгляде цвета весеннего неба смешались гнев и что-то еще, едва уловимое и тщательно скрываемое.
Чем ты жил все это время? Не было и мгновения, чтобы не вспоминал о нас? Или забылся и познал утешение в гостеприимных объятьях, поступив с той далекой и чужой, не имеющей на тебя никаких прав, точно так же, как когда-то со мной?

- Сумасшедшая.- Низкий, обволакивающий, проникающий под кожу голос, так же ласков, как и длинные пальцы, что запутались в волосах.
- Я бессмертна, ты забыл. – Так почему же она вздрагивает от едва сдерживаемых слез? Как сложно уступить первой и признаться, насколько сильно нуждается в нем и боится потерять. Сказать, что способна гореть только рядом со своим солнечным богом.
- Джесс…
Гестия не позволила договорить. Привычным жестом прижала указательный палец к губам Аполлона, когда мужчина слегка отстранился.
- Не уходи.

Поначалу, мне показалось, что я ослышался. Я не воспринимал слов, да и звуков тоже. Мир замер, когда она оказалась в моих объятиях. В виске пульсировало, в мозгу билась лишь одна мысль, будто Гефест выбивал ее молотом на своей наковальне.
Лишь одно слово.
Моя.
Моя, моя, моя. До скочания времен, до абсолютной бесконечности.
Мог ли я надеяться?
Нет.
Мечтал ли?
А разве можно задушить в себе мечты?

- Не уходи, - прошептали ее губы. Но согласно ли с ними ее сердце? И что скажет ее гордость?
- Разве я могу? - Отвечаю я несмело, и безумная надежда охватывает все мое существо.