Чужая кровь (романтический детектив)

Оксана, спасибо за продолжение.
Андрей меньше всех заинтересован в смерти Лидочки, чего не скажешь об остальных.
_________________

 » Глава 19

оказания Деда подтверждают, что стреляли с моей стороны, и я могу только догадываться, что подумал об этом детектив Городецкий - по лицу сыщика понять ничего не возможно. Если он и сделал какие-то выводы, то предпочел оставить их при себе и отдал новое распоряжение:

- Нам необходимо перенести Федора Семеновича в дом. Идти он сейчас не в состоянии. Понадобятся носилки.

Антон оглядывается вокруг, подходит к расстеленным на земле покрывалам, на которых после нашей трапезы еще осталась неубранной посуда:
- Вот это, пожалуй, подойдет.

Мы с Марией торопливо скидываем тарелки с остатками пищи прямо на землю, а затем Городецкий осторожно, словно ребенка, поднимает Деда на руки и кладет на два покрывала, постеленные на землю одно на другое.

Мы пробуем поднять эти импровизированные носилки за углы: тетка спереди, а я сзади, но для нас эта ноша слишком тяжела. Нам нужен помощник. Мы обращаемся к Антону, однако сыщик наотрез отказывается покинуть место преступления. Отведя нас с Марией в сторонку от Деда, он объясняет:
- Я не могу сейчас отсюда уйти. О таких делах я обязан сразу сообщать милиции, что уже и сделал, вызвав следственно-оперативную группу и труповозку.

Слово «труповозка» неприятно царапает мне слух. Мария спрашивает:
- Кесь ке се? Что такое труповозка?

- Это такой специальный автомобиль для перевозки трупов. Поверьте, я не зубоскалю, он так и называется. Надо ведь забрать тело погибшей и доставить на вскрытие. Это огнестрел – без следственно-оперативных мероприятий и судмедэкспертизы не обойтись. Так что я должен дождаться всю эту компанию тут. К тому же, как вы понимаете, очень важно сохранить место преступления в первоначальном виде. А еще представьте на минуточку, если какой-нибудь дачник решит искупаться и наткнется на окровавленное тело? В общем, нам нужен еще кто-то, чтобы отнести генерала в дом.

Городецкий обращается ко мне:
- Где сейчас ваш муж?

- Я же сказала: не знаю.

- У вас мобильный телефон с собой?

- Да.

- Позвоните ему и спросите, где он.

- Не буду. Я же сказала: мы поссорились. Вам надо – вы и звоните.

Я набираю номер Карена и сую телефон к уху детектива:
- Вот, поговорите с ним сами.

Тот сводит разговор до минимума:
- Карен Ваганович?.. Где вы?.. Вы нам срочно нужны здесь, у реки… Объясню потом… Ждем… Поторопитесь, пожалуйста…

Через несколько минут появляется мой муж, запыхавшийся и недоумевающий:
- Что произошло? Почему такая срочность?

И тут, увидев мертвую девушку и лежащего на покрывалах Деда с закрытыми глазами, запинается, бледнеет и пятится назад:
- К-кто их?

- Почему их? - пытливо глядя на Карена, поясняет сыщик. - Федор Семенович живой. Он даже не ранен. Просто сердце чуть-чуть сдало.

- Да? – в голосе моего супруга звучит едва различимое разочарование, но он тут же спохватывается. – Я рад, что тесть вне опасности. Хотя… Ведь это, получается, очередное покушение на него? Уже второе? Значит, может последовать и третье?

Антон, не сводя с него взгляда, кивает:
– Несомненно, - и тут же, без всякого перехода, спрашивает. – Где вы находились примерно двадцать минут назад, когда произошло убийство?

Карен снова бледнеет:
- А что? Вы меня в чем-то подозреваете?

В голосе детектива прорезается металл:
- Отвечайте, пожалуйста. Мне нужно знать, что вы делали с того момента, как ушли с этой поляны.

- Ну… Сначала Лена сказала, что хочет со мной поговорить и отозвала в сторону.

- В сторону - это куда?

- Вон в те камыши, - Карен честно указал рукой направление.

- О чем был разговор?

Карен обменялся взглядами с Марией.
- О личных вопросах. А потом я ушел.

- Куда?

- Я вернулся в дом. Мне надо было еще поработать.

- Сколько было времени, когда вы расстались с женой?

- Я не обратил внимания. Но после разговора я пошел прямо в дом, в кабинет и находился там, пока вы мне не позвонили. Все это время я работал. Кстати, звонил по телефону по межгороду. Это легко проверить.

- Вы кого-нибудь встретили на своем пути к дому?

- Нет, - отвечает Карен, но, хорошо зная своего мужа, я готова поклясться, что заметила легкое колебание в его голосе - не исключено, что он врет.

- Домработница видела, как вы вернулись?

- Не знаю.

- Где сейчас находится ваш шурин Андрей Виноградов?

- Не знаю.

Я победно смотрю на Антона: «Ага! Не я одна тут ничего «не знаю»!»

- Ладно, - останавливает сыщик свой допрос. – Несите генерала в дом. Потом продолжим беседу.

Карен хватает покрывала за два угла впереди, мы с Марией беремся каждая за один из углов сзади и на этих импровизированных носилках осторожно тащим Деда на дачу, в его спальню и укладываем на кровать.

Остаться дежурить возле больного приходится мне, потому что Мария без всяких объяснений отказывается наотрез, а Карен заявляет, что по-прежнему «очень занят работой».

Приблизительно через час приезжает та самая труповозка, кажущаяся на первый взгляд «скорой помощью». На капоте и задних дверях белого автофургона - обычные красные кресты, вот только в заднем, грузовом отсеке отсутствуют окошки. Вместо них – глухой металл.

Одновременно прибывает милицейская группа на раздолбанном «уазике» с синей полосой.

Я выхожу им навстречу, открываю ворота. «Уазик» въезжает во двор, труповозка остается ждать на проселочной дороге.

Из милицейской машины выходят следователь прокуратуры и еще какой-то прокурорский чин, коротко расспрашивают меня о том, что произошло, а потом требуют отвести их к генералу.

Я отвожу мужчин в спальню Деда, намереваясь присутствовать при разговоре, но прокурорский чин грубо захлопывает дверь перед моим носом.

Минут через пять он выходит и обращается ко мне:
- Это вы Елена Викторовна Симонян?

- Да.

- Сможете сопроводить нас на место происшествия, показать дорогу?

- Да, конечно, но кто же останется дежурить с Дедом?

- Федор Семенович сказал, что ему уже лучше, и будет достаточно, если за ним присмотрит домработница.

- Послушайте, а может, один из врачей с приехавшей «скорой» осмотрит его?

Прокурор криво усмехается:
- На этой «скорой» врачи не ездят – только санитары, и живыми они не занимаются.

- Ну да, - запоздало понимаю я, досадуя на свою тупость, потом вскидываюсь: – Поехали. Раз надо, я провожу вас. Только вы к самой реке не подъедете – там слишком узкая тропа. Придется немного прогуляться пешком…

еня сажают в труповозку рядом с водителем, отчего я далеко не в восторге – хорошо хоть, что на машине тут добираться недолго, минуты три.

Проехав по проселочной дороге до места, где от нее уходит в сторону тропа, ведущая к реке, наша процессия по моему знаку останавливается. Из отсека для перевозки медперсонала, расположенного за кабиной водителя труповозки, выбираются два бледных санитара, попахивающие перегаром, но в белых халатах. Они распахивают задние двери и вытаскивают оттуда металлические носилки. А из милицейской машины вылезает целых шесть человек и впридачу собака.

Боязливо поглядывая на служебную овчарку, я веду всю эту группу на место кровавого пикника. Там нас встречает Городецкий. Прокурорский чин вместе со следователем тут же отводят его в сторону и начинают что-то объяснять. Судя по тому, как на скулах сыщика начинают ходить желваки, ему не нравятся эти объяснения.

Остальные пришедшие со мной люди стоят, лениво перебрасываясь между собой фразами, иногда кидая незаинтересованный взгляд в сторону трупа или заинтересованный – в мою сторону.

Наконец прокурор и следователь заканчивают беседу с детективом, подходят вместе со всеми остальными к телу девушки, минут пять возятся около него, а потом кивают заскучавшим санитарам. Те быстренько укладывают труп на одно из оставшихся после пикника покрывал и уже собираются его завернуть и положить на носилки.

- Подождите! – бросаю я им и, преодолев страх и отвращение, приближаюсь к мертвой Лидочке. Стараясь не смотреть ей в лицо, я снимаю с уже холодного пальца, к счастью, еще не окоченевшего, обручальное кольцо Ба. Противная мягкая податливость и странная подвижность в суставах мертвой руки вызывает спазмы у меня в желудке. Я еле их сдерживаю, опускаю кольцо в карман и поворачиваюсь к санитарам. – Всё, можете забирать.

Как ни странно, никто не выражает протеста по поводу моей вольности. Труп, к моему огромному облегчению, наконец, уносят. Милицейские спецы напоследок обмениваются еще какой-то информацией с Городецким, а затем, прихватив так и не пригодившуюся собаку, тоже направляются прочь по тропе.

Скоро до нас с дороги, где стоят спецавтомобили, доносятся отдаленные звуки: хлопанье дверей, потом гудение мотора – и тишина.

Мы остаемся с Антоном на пляже одни.

Сыщик, чуть склонив голову набок, загадочно смотрит на меня, не спеша начинать разговор. Я чувствую себя неуютно от такого пристального внимания и первой нарушаю неловкое молчание:
- Ну что, нашли тут что-нибудь, пока меня не было?

Остановив взгляд на моих губах, Городецкий отвечает:
- Нашел кое-что.

Опять у него этот ленивый тон, от которого я начинаю ощущать себя перед ним, словно кролик перед удавом!

- А можно поподробнее? – я встряхиваю головой, пытаясь скинуть с себя непонятное оцепенение.

- Нет, нельзя. – так же с растяжечкой произносит Антон.

Я начинаю злиться и на него, и на себя:
- В этих попытках убийства вы подозреваете меня?

- Уже нет, - обволакивает меня сиропная тягучесть его слов.

- Вот как? – удивленно вскидываю я бровь, одновременно испытывая огромное облегчение, но и не меньшее любопытство. – Почему?

- Тайна следствия.

- Да какой вы следователь! Вы же просто частный детектив!

Сыщик снова возвращается к обычной размеренной манере речи и произносит с презрением:
- Теперь ваши семейные тайны предстоит распутывать мне. Милиция этим убийством заниматься не будет.

- Как не будет?

- Вот так. Именно это мне только что популярно объяснили, а также посоветовали самому не соваться в это дело. Зря только на выезд гоняли и медэксперта, и криминалиста, и оперов, и кинолога. Думаете случайно с ними вдруг прокурор притащился? Ваш дед-генерал настоятельно порекомендовал оформить все как несчастный случай, намекнув на такие связи, что против них не попрешь. В качестве причины смерти даже не будет указано огнестрельное ранение. Напишут какую-нибудь лабуду. Единственное, в чем мне пошли на встречу, обещали все-таки прилежно провести вскрытие и неофициально поделиться информацией. Ну и сам я тут немного побеседовал с трупом, ожидая опергруппу.

- В смысле побеседовал?

- В смысле осмотрел аккуратненько, насколько это было возможно. А заодно и первичный осмотр места происшествия произвел. Вы же видели, что следственно-оперативная группа даже не стала тратить на это время. Так что никакого расследования, кроме моего, не будет. А может, оно и к лучшему - не надо будет таскаться к маме, давать показания.

- К кому? К какой еще «маме»?

- Да в милицию. Мы, частные сыщики так ее иногда называем. Мы ж очень многие оттуда, в основном из угро, и я тоже.

- А почему вы оттуда ушли?

- Да потому что там все совсем не так, как в кино: не столько расследованием занимаешься, сколько заполнением всяких бумажек, разбором почты и прочей ерундой. Да и сам следователь обычно ничего не решает, на все нужно получить одобрение "сверху". А в частном сыске я сам себе хозяин: есть у меня дело - и я целиком погружаюсь в него, не завишу ни от начальства, ни от расписаний, ни от бюрократии. Вот как сейчас, например.

- Вообще-то, именно сейчас вы ничем не заняты, - неловко пытаюсь пошутить я.

- Ошибаетесь, - снова тянет слова Антон. – Именно сейчас я очень занят…

Он снова смотрит на мои губы.

- Занят чем?

- Не чем, а кем… - многозначительно произносит он и, помолчав, добавляет. - Вами.

- В смысле? – не понимающе выдыхаю я, но тут окрепший ветерок бросает мне в лицо прядь моих волос. Глаза Антона темнеют, приближаются, одной рукой он убирает прядь с моих губ, а другой обхватывает мой затылок и нежно, но безапелляционно притягивает мое лицо к своему.
___________________________________

Оксана, добрый вечер. Поздравляю тебя с новым интересным романом. Меня заинтересовала аннотация романа я однозначно в читателях. Я хочу пожелать тебе вдохновения в твоем творчестве и в работе над другими проектами.


___________________________________

Наташа, добрый вечер! Я очень рада, что тебя заинтересовал мой роман "Чужая кровь". Желаю приятного чтения и искренне благодарю за пожелания вдохновения!
___________________________________

 » Глава 20

ужские губы, дразня и лаская, втягивают меня в поцелуй, и я неожиданно для себя самой отвечаю. Сколько длится это безумие, я не знаю, потому что совершенно теряю голову, чувствуя, как словно лечу то ли в пропасть, то ли в небеса. Прихожу в себя оттого, что Антон осторожно кладет руку на мою талию.

Я резко подаюсь назад, прерывая слияние наших губ, и, тяжело дыша, обжигаю наглеца взглядом. Я уже готова выплюнуть ему в лицо фразу типа «Вы с ума сошли!» или «Что вы себе позволяете!», но Городецкий, с видимым сожалением выпуская меня из объятий, опередив меня, покаянно произносит:
- Простите. Виноват. Не удержался. Бессовестно сорвал поцелуй. Вы очень красивая. С вами я даже на миг забыл свой главный принцип: никаких личных отношений с клиентами.

Фраза «Вы с ума сошли!» для ответа уже явно не годится.

- А то, что я замужем, вы не забыли? – сердито напоминаю я. – И какая я вам клиентка? Я вас не нанимала.

Антон делает шаг ко мне, снова оказываясь в опасной близости, но теперь он серьезен и собран:
- Хотите вы того или нет, Елена Викторовна, но мне придется отныне взять вас под свою защиту. Положение становится серьезным. Убит человек. Следующее убийство может не заставить себя ждать. Пока мотивы убийцы мне не ясны, и, значит, жертвой может стать любой из вашего окружения или вы сами. Ведь если, например, причиной убийства является наследство, то вы, как единственная наследница, становитесь главной мишенью после вашего деда. Поймите, вы, возможно, в опасности! И в первую очередь, чтобы понять, кто стрелял, необходимо отыскать пистолет, из которого убили девушку.

Я хмыкаю:
- Сегодня пистолет я видела только в ваших руках.

- Этот? – Городецкий кивает на пистолет в плечевой кобуре. - Это газовый.

- Да? А вид у вас был такой грозный, когда вы им размахивали.

- Остается в таких случаях только блефовать. Частным детективам не положено оружие – только спецсредства. Я же не охранник. Да мне пистолет обычно не особо и нужен. Мои орудия труда – это автомобиль, телефон, компьютер, диктофон, ну и, конечно, мозги.

Он расплывается в улыбке, которая сразу делает его моложе. Интересно, сколько ему лет? Думаю, не больше тридцати пяти.

А сыщик продолжает уже серьезно:
- У меня-то пистолет газовый. Но вот та «пушка», которую ваш дед продемонстрировал нам всем пару дней назад, самая что ни на есть настоящая. Пистолет Макарова образца тысяча девятьсот пятьдесят первого года, калибр девять и два миллиметра, емкость магазина восемь патронов.

- Вы хорошо разбираетесь в оружии?

- Это часть моей профессии.

- Что же вы тогда так плохо разбираетесь в ядах? – не удержавшись, подковырнула я.
В ответ Антон снова улыбнулся:
- Честно говоря, с цианистым калием столкнулся впервые, в вашем семействе. Методы у вас какие-то средневековые, не как у людей.

- А как «у людей»?

- Все больше ножевые по пьяни да удары тупыми предметами, ну и «огнестрелы» бывают, конечно. Сейчас, в «девяностые», их гораздо больше, чем раньше – у народа на руках появилась куча незарегистрированного оружия. Не исключено, что выстреливший сегодня пистолет – из этого числа. Но я бы в первую очередь хотел проверить пистолет вашего деда. Тот самый, наградной. Где он его держит?

- Понятия не имею.

- Ладно, выясним.

- Я могу идти домой?

- Не хотелось бы отпускать вас одну, а мне надо еще многое тут осмотреть. Вы можете подождать?

- Нет. Не могу. Я очень беспокоюсь за брата. Он куда-то пропал сразу после пикника.

- Я это заметил.

- Может, он уже вернулся домой? Пожалуйста, можно я пойду посмотрю?

- Хорошо, - нехотя соглашается Городецкий, - но будьте осторожны. Давайте я провожу вас хотя бы до дороги.

Я соглашаюсь на этот компромисс, и мы рука об руку поднимаемся по тропе к проселочному тракту.

Прежде чем отпустить меня дальше одну, Антон произносит:
- Еще раз простите, если обидел вас своим поцелуем.

- Ладно, забыли, - примирительно говорю я.

- Э, нет! Забыть я не обещаю, - в глазах сыщика прыгают шкодливые чертики.

- Да ну вас! – весело машу я рукой, поворачиваюсь и топаю к даче, поневоле снова и снова прокручивая в голове это проклятый поцелуй.

обравшись до дачи, первой встречаю Фросю, вытирающую пыль в гостиной. Спрашиваю у нее про Андрюшку. Она отвечает, что брат не появлялся с тех пор, как ушел вместе со всеми на реку. Мне все больше не нравится его отсутствие.

- А Карен когда вернулся с пикника?

- Не знаю, не видела. Я же, как велено, с Федором Семеновичем сидела.

- Что Дед?

- Лежит, плачет по этой своей… - Фрося отворачивается.

- Как у него с сердцем?

- Да что ему сделается, - зло отвечает домработница. – Он еще нас всех переживет.

Она остервенело трет тряпкой полированную поверхность старых напольных часов в углу.

Теперь, после знакомства с дневником Марии, мне понятна ревность Фроси к молоденькой Лидочке и злость этой пожилой женщины на Деда.

Она, бо́льшую часть своей жизни бывшая генералу и служанкой, и любовницей, наверное, после смерти Ба думала, что Дед сделает ее наконец своей законной женой.

Скорее всего, когда этого не произошло, Фрося испытала огромное разочарование. Но, думаю, ей, всегда знавшей свое место, легче было перенести крушение надежды на брак после смерти Ба, чем появление в жизни Деда новой любовницы, претендующей на роль супруги. Такой поступок генерала в глазах домработницы, очевидно, был настоящим предательством всех прожитых бок о бок с ним лет и всех их детей, так и не появившихся на свет из-за абортов.

Я внимательнее приглядываюсь к Фросе. А если это она сначала пыталась отравить Деда, чтобы отомстить ему за «измену», а после провала первой попытки решила застрелить его, или, может, не его, а именно Лидочку?

Впрочем, вряд ли: откуда у нее пистолет?

Кстати, про пистолет надо еще выяснить.

Я поднимаюсь на второй этаж, подхожу к спальне Деда и осторожно толкаю дверь рукой. Старик лежит на кровати в позе зародыша, отвернувшись к стенке и, похоже, действительно плачет. Его плечи вздрагивают, и слышно, как он всхлипывает.

На минуту мне становится его жаль, но потом я вспоминаю, что этого же человека ни разу не тронули мои слезы, пролитые под ударами его ремня, а еще слезы его дочери Маши, у которой он отобрал жизнь ее ребенка и ее любимого, а еще он убил Ба. Жалость к Деду сразу исчезает, и я произношу твердым голосом:
- Дед!

Старик замирает, потом, не оборачиваясь, глухо произносит:
- Оставь меня в покое.

- Не могу. У меня поручение. Детектив просил узнать, где сейчас твой наградной пистолет, - решительно вру я.

Повисает пауза. Потом Дед, по-прежнему не поворачиваясь ко мне лицом, куда-то в стенку отвечает:
- Где ему быть? Там, куда положил. В кабинете, в верхнем ящике письменного стола, под замком.

- А у кого ключ?

- У меня.

- А ты его кому-нибудь давал?

- Уйди, Елена! – с ненавистью произносит старик.

Я пожимаю плечами и выхожу из комнаты. То, что мне нужно, я уже узнала.

направляюсь в кабинет, чтобы проверить сказанное Дедом.

На полу в коридоре лежит толстый ковер, заглушающий мои легкие шаги. Я подхожу к двери и, чтобы открыть ее, уже протягиваю руку вперед, как вдруг слышу из кабинета два голоса: мужской и женский.

Я застываю. Это же Карен и Мария! То-то они так обменивались взглядами сегодня после убийства Лиды: им срочно надо было что-то обсудить наедине, что они и сделали при первой же возможности.

Голоса звучат глухо, но я, беззастенчиво прижавшись ухом к двери, разбираю каждое слово.

- …Ты же вчера обещал поговорить с ней о разводе! Сегодня у тебя была прекрасная возможность там, у реки, а ты промолчал!

- Послушай, душа моя, я пытался, честно, но как-то к слову не пришлось.

- Да ты просто струсил?

- Нет.

- Может, ты хочешь обвести меня вокруг пальца – попользовать, как и всех остальных твоих шлюх, и бросить?

Тут терпеливый тон Карена становится злым:
- Ты зачем жене выболтала? Я не для того с тобой делилcя, чтобы ты потом всем раззвонила.

Я вонзаю ногти в ладони. Так это все правда!

- Я рассказала только ей. Хотела тебе помочь, ускорить твой развод, а то что-то ты не торопишься.

- Больше не лезь в это дело. Я сам разберусь. Все-таки мы прожили вместе шесть лет. Нельзя с ней так. Она этого не заслужила.

Я через боль усмехаюсь: какая трогательная забота!

Мария разражается жестоким, горьким смехом:
- А со мной можно, как со шлюхой? Задрал мне юбку – и теперь в кусты?

- Сердце мое, - голос Карена становится сахарным, - Зачем так говоришь? Я обязательно на тебе женюсь. Ты же знаешь, что я по тебе с ума схожу. Я сам удивляюсь, как быстро я понял, что не могу без тебя жить. Со мной такое впервые. Это самая настоящая любовь с первого взгляда. Но прошу: дай мне время – развод дело непростое.

Я не выдерживаю и распахиваю дверь.
___________________________________

 » Глава 21

арен и Мария стоят посреди комнаты. Муж по инерции еще несколько секунд обнимает мадам за плечи, а потом отдергивает от нее руки, словно от раскаленной сковороды.

- Работаешь? – спрашиваю я с сарказмом.

- Лена, - растерянно произносит мой благоверный и суетливо добавляет. – Сейчас я тебе все объясню.

- Не трудись снова врать, - обрываю я его. - Я все слышала… Значит, ты хочешь развода?

Карен бледнеет, но, кинув взгляд на Марию, которая не спускает с него горящих глаз, кивает.

- Я согласна, - произношу я беззаботным тоном, хотя чувствую, что в носу щиплет от рвущихся наружу слез.

Карен облегченно оживляется, но умудряется сохранить напускной виновато-смущенный вид:
- Я не хотел, чтобы ты именно так узнала обо всем.

- Да нет, - отвечаю я, демонстративно не обращая внимания на Марию, - лучше так, чем выслушать еще гору твоего вранья. Даже чуть легче стало от этой ясности.

Я перехожу на откровенно издевательский тон:
- Зачем мне насильно держать тебя в оковах нашего брака? Ты же безумно влюблен в другую.

Тут я наконец кидаю взгляд на тетку, по-прежнему обращаясь к мужу:
- Теперь ей, а не мне придется делить тебя со всеми твоими «пютан».

Мария смотрит на меня с ненавистью, а затем поворачивается к нам с Кареном спиной, подходит к окну и, сложив руки на груди, всем своим видом показывает, что считает ниже своего достоинства принимать участие в семейной склоке.

Карен, морщится и с досадой произносит:
- Лена, ну не надо ломать комедию. Давай поговорим откровенно и спокойно, как разумные люди.

- Ах да! Как разумные люди! – вскидываюсь я. – Вот только разумный из нас двоих – ты один! О! Это был очень разумный шаг - жениться на внучке генерала ради связей ее деда! А я – дура! Дура, что поддалась на твои уговоры, хотя никогда тебя не любила! Дура, что доверяла тебе! Дура, что так долго не замечала твоих измен! Дура, что сама ни разу не опустилась до неверности! И, как я теперь вижу, лишь однажды я сделала действительно умную вещь – не завела от тебя детей! Впрочем, ты и сам не особо горел желанием их иметь. Возможно, предвидел такую ситуацию, когда на горизонте появится более выгодная партия. Ведь так?

Карен смотрит на меня почти зло.
- Я же сказал: давай без истерик.

Меня охватывает холодная ярость:
- Чуть не забыла: ты же хочешь побеседовать спокойно и откровенно. Хорошо. Давай откровенно. Хочешь правды? Ты ее получишь. Думаю, раз ты задумал жениться на этой женщине, пора кое-что о ней рассказать. Вам ведь с ней еще жить да жить долго и счастливо.

Каким-то шестым чувством ощущаю, что Мария сразу напрягается, хотя изо всех сил пытается изобразить, что по-прежнему смотрит в окно, не интересуясь нашим разговором.

Я продолжаю:
- Думаю, тебе будет любопытно узнать, что у твоей невесты солидное приданое. Еще бы! Кредит почти в полтора миллиона франков, который еще только предстоит вернуть банку, и больше за душой ни сантима! Не у каждой такое есть!

- Что? – физиономия Карена вытягивается. – Что ты несешь?

- Спроси у нее сам, - говорю я торжествующим тоном. - Врать ей уже нет смысла – все равно это откроется рано или поздно. Только она-то надеялась, что эта интересная мелочь не всплывет до вашей свадьбы, а, тетя Маша?

Мария резко разворачивается и прожигает меня взглядом, способным вскипятить воду:
- Пютан де бордель де мерд… Откуда ты… Как ты узнала?

- Так это правда! – лицо Карена искажается от гнева, и он, схватив Марию за плечи, выкрикивает. – Ах ты, сука подзаборная! Что ты мне втирала про свой парижский дом и бизнес?

Я не узнаю своего обычно сдержанного и чуждого сквернословию мужа. Передо мной совсем другой человек.

- У нее все в залоге, – влезаю я и добавляю, решившись пойти ва-банк: - Плюс просроченные выплаты по кредиту.

По выпучившимся глазам Марии и некрасивым красным пятнам, выступившим на ее щеках, понимаю, что случайно попала в цель.

Муж начинает трясти мадам Данваль, как грушу, отчего ее голова дергается взад-вперед, а безупречно уложенные волосы рассыпаются по плечам:
- Что ж ты, дрянь, молчала об этом?

Неужели это тот же самый мужчина, который пару минут назад говорил этой женщине, что влюблен в нее без памяти и жить без нее не может? Меня не к месту начинает разбирать смех. Подумать только! Какая разительная перемена буквально на глазах!

Но я еще не все сказала. У меня для этой парочки есть еще один сюрприз.

- Позвольте прервать ваше нежное воркование, - говорю я, и головы любовников, как по команде поворачиваются на мой голос. – У меня есть свадебный подарок для невесты. Это одна маленькая новость про жениха.

Теперь глаза Карена глядят на меня с тревогой, а Мария настораживается, превращаясь в слух.

- Какая еще новость? Елена, что ты задумала? – неуверенным голосом произносит муж.

Я продолжаю тем же фиглярским тоном:
- Ну, раз мы сегодня обсуждаем финансовое состояние сторон вашего будущего брачного союза, то новость тоже на эту тему. Мадам, спешу вас обрадовать: никто не обвинит вас в том, что вы выходите замуж по расчету, потому что ранее преуспевающий бизнесмен Карен Ваганович Симонян ныне находится на грани полного разорения. Его риэлтерская фирма со дня на день обанкротится. Спасти ее должно было ваше богатство, которое по ошибке приписывал вам этот мусье. Вот откуда такая скорая влюбленность. А вы-то, наверное, думали, что он втюрился в вас за красивые глаза?

Мария, ошарашенная моими словами, замирает на миг, а затем вырывается из хватки Карена и с размаху закатывает ему звонкую пощечину:
- Э та сёр! Лё кон! Фис де пют! Анкюле!

Похоже, от волнения мадам Данваль окончательно взяла верх над Машей Виноградовой. Оно и понятно: все-таки последние двадцать с лишним лет тетка говорила на французском. Я не сильна в этом языке, но и без перевода ясно, что сказанула она что-то очень нелицеприятное.

Наконец Мария вспоминает родную речь:
- Ах ты, подлец! И ты еще посмел обвинять меня в обмане! А сам-то хорош! Пел соловьем про свою преуспевающую фирму!

Она снова замахивается для следующей пощечины, но Карен перехватывает ее руку и, приблизив к ее лицу свое лицо, шипит:
- Я, может, и подлец. Но ты-то убийца!

- Что?! – восклицает тетка.

- Сегодня, перед тем, как застрелили ту девицу, я как раз возвращался с места пикника в дом после разговора с женой. И я видел, как ты свернула с дороги к реке, но не на тропу, а в заросли. Я понял, что ты хотела остаться незамеченной и решила, что я не рассмотрел тебя издалека. Ошибаешься! Зачем ты пряталась? Теперь-то мне все ясно – ты собиралась убить невесту генерала, услышав за ужином в день приезда, что он планирует оставить ей все свое состояние. Тебе, оказывается, позарез надо было самой стать наследницей – у тебя ж кредит! Ты боялась, что я сорвусь с твоего крючка, отказавшись на тебе жениться, вот и разыграла запасной вариант. А теперь следующий на очереди сам старик? А? Да только зря стараешься!

Карен победно вскидывает голову и выкладывает козырной туз из рукава:
- Единственная наследница по завещанию – моя жена! И даже если генерал умрет, ловить тебе нечего! Что, поплохело сразу?

Мария бледнеет и впивается глазами в меня:
- Это правда?

- Да, - коротко отвечаю я.

Возможно, именно эта краткость убеждает тетку, что я не лгу.

И тут она неожиданно запрокидывает голову и разражается громким смехом.

Мы с Кареном переглядываемся, не понимая, что с ней. Неужели сошла с ума?

А тетка хохочет до слез, размазывая французскую тушь по щекам.

Потом она подходит к столу, берет с него свой ридикюль, который, наверное, оставила там в начале разговора, копошится в сумочке, достает из ее глубин носовой платок и, по-простецки поплевав на него, быстро стирает черные потеки под глазами. Все это время мы молча наблюдаем за ней, не зная, как реагировать.

Затем она твердым шагом подходит к Карену близко-близко, обнимает его поверх пиджака за талию и, поглаживая, с дьявольской улыбкой говорит:
- Туа, ту э фу! Какой же ты дурак! Так твоя жена – единственная наследница? Не думаю, что после того, что ей стало о тебе известно, ты долго пробудешь ее мужем. А значит, ты только что потерял ее вместе с наследством!

Я не могу не отдать должное остроте ума Марии и ее правоте и тоже обращаюсь к Карену:
- Да, ты действительно дурак, мог бы спокойно дождаться, когда Дед помрет. Ну, потерял бы свою фирму, так на Дедовы деньги купил бы себе потом десять риэлтерских агентств. Что ж ты приударил за другой? Думал у тетки состояние гораздо больше? Хорошо она тебе задурила мозги! Неплохая актриса. Но она права – ты захотел усидеть на двух стульях. А так не бывает. Вот и рухнул на пол. Как только расследование окончится, и всем будет разрешено выезжать в город, чтоб в следующую же минуту собрал манатки и уехал отсюда! Тебе тут больше нечего делать! А к вечеру чтобы переехал в другую комнату - ту, которая освободилась после убитой сиделки. Я скажу Фросе – она поможет тебе перенести туда свои вещи.

Мария, отойдя от Карена, еще раз вытирает под глазами зажатым в кулаке платком и снова презрительно хохочет:
- Дегелас! Анфуарэ! Мерзкая сволочь! Как я сразу тебя не раскусила!

Карен, сжимая кулаки, кидается к ней, но в этот момент распахивается дверь и на пороге появляется детектив Городецкий.

- Что здесь происходит? – произносит он твердым голосом, окинув нас быстрым взглядом.

Карен с ненавистью впивается глазами в Марию и, крепко схватив ее за локоть ловким движением, заявляет сыщику:
- Я поймал убийцу!
___________________________________

Оксана, спасибо
А что это дед запретил расследовать не то убийство своей невесты, не то покушение на него? Странно как-то. Или на Антона надеется и сор из избы выносить не хочет?
А два паука в банке уже сцепились друг с другом
___________________________________

 » Глава 22

нтон в ответ спокойно, но твердо говорит:
- Убийц тут ловлю я. Прошу вас разойтись по своим комнатам и ждать: мне необходимо подробно опросить каждого из вас в связи с сегодняшними событиями.

Мария подхватывает со стола свою сумочку, сует туда платок, окидывает и меня, и моего мужа взором, исполненным презрения, и походкой оскорбленной царицы исчезает за дверью.

Подождав, когда она уйдет - очевидно, чтобы избежать еще одной неприятной сцены, на этот раз в коридоре - и стараясь не встречаться со мной глазами, вслед за ней кабинет покидает Карен.

Я тоже направляюсь к двери, но Антон вежливо произносит:
- Елена Викторовна, пожалуйста, задержитесь ненадолго.

Я поворачиваюсь к нему с немым вопросом во взгляде.

Он поясняет:
- Я хотел бы немного поговорить с вами. Присядьте, пожалуйста.

Сыщик придвигает ко мне один из стоящих у стены тяжелых дубовых стульев, а сам, скрестив на груди руки, опирается, почти садится напротив меня, на край письменного стола из того же мореного дуба.

Нас разделяет пара метров, но я буквально физически ощущаю исходящую от высокой крепкой фигуры Городецкого скрытую силу. Похоже, этот человек, как бы он ни старался выглядеть сейчас мягким, на самом деле при необходимости может дать достойный отпор противнику.

В глазах его, обращенных на меня, вспыхивают веселые огоньки:
- Сто́ит оставить вас ненадолго - и вы уже ввязываетесь в ссору. Как прикажете вас охранять? Сами так и напрашиваетесь на неприятности. С вами не соскучишься. – Затем его тон становится серьезным: - Что здесь произошло?

У меня нет никакого желания делиться с сыщиком своими семейными проблемами, и я неопределенно отвечаю:
- Да так. Ничего интересного. Мелкая ссора.

Внимательно глядя на меня, Антон медленно произносит:
- Понимаю.

- Да что вы понимаете? – вскидываю я подбородок.

Детектив многозначительно бросает:
- Возможно, больше, чем вам кажется.

Тут меня осеняет. Черт! Неужели он знает об изменах Карена? Городецкий наводил о нем справки, что, наверное, не так трудно сделать, ведь мой муж – фигура довольно заметная, крупный бизнесмен. «Был», - тут же поправляю я сама себя. Сыщик многое выяснил о его финансовых делах. Ему, скорее всего, стало известно и о походах моего мужа налево, а потому Антон без труда догадался, о чем только что шла речь в этом кабинете. Но он молчит, щадит мою гордость. Как же это унизительно! Мне хочется провалиться сквозь землю от стыда.

Неожиданно сыщик отталкивается от стола, делает два шага вперед и берет меня за правую руку.
- Послушайте, Елена Викторовна, - говорит он, поглаживая большим пальцем обручальное кольцо на моем безымянном пальце. – Я могу только догадываться, что́ именно тут было произнесено во время вашей ссоры, но если вы решились на некий серьезный шаг и озвучили свое намерение сейчас перед этими двумя людьми, я должен об этом знать. Это вовсе не праздное любопытство, прошу учесть.

Я, не поднимая глаз, смотрю на свою руку, на то, как его палец скользит по тонкому золотому обручу, словно ласкает, и признаюсь:
- Я собираюсь развестись с мужем, а также выставить его отсюда со всеми его вещами при первой же возможности. И только что ему об этом сообщила.

Готова поклясться, что заметила промелькнувшее во взгляде Антона удовлетворение, но оно тут же сменяется тревогой:
- Прошу вас, будьте очень осторожны. Я пока точно не могу сказать, кто убийца, но знаю, что это очень умный и хитрый человек. Не исключено, что он - один из тех двоих, что недавно покинули эту комнату. Пока не доверяйте никому. Я даже не знаю, нанесет ли убийца следующий удар. И если да, то какими будут его действия и против кого направлены. Поэтому у меня может не получиться его упредить, ведь мне требуется еще какое-то время для сбора материала.

- Вы нашли что-нибудь интересное на берегу после моего ухода?

- Пока ничего особенного, но я вынужден был прервать осмотр, потому что уже начинает темнеть. Я продолжу завтра, прямо с утра пораньше, пока к реке не набежали местные купальщики. А еще мне надо обязательно осмотреть комнату погибшей. Вы, как хозяйка, можете поприсутствовать при обыске?

- Да, конечно.

- Тогда давайте пройдем туда прямо сейчас.

Не отпуская моей руки, Антон галантно помогает мне подняться со стула, и мы идем в комнату Лиды. Там сыщик четкими, скупыми движениями осматривает по часовой стрелке всю комнату, а также одежду и сумку убитой девушки.

Попутно он рассказывает мне о том, что ему уже успели отзвониться о результатах вскрытия убитой, как и обещали. Провели это действо в спешном порядке с учетом обстоятельств. Труп прямо с места происшествия направили в прозекторскую и «обслужили» вне очереди.

Причину смерти в акте о вскрытии официально указали, как и предупреждали, абсолютно некриминальную – «остановка сердца из-за кардиомиопатии (это слово Антон произносит по слогам), осложнившейся острой сердечной недостаточностью». А если говорить о реальной причине, то это, конечно, огнестрельное ранение, однозначно смертельное. Входное отверстие на спине, пробито легкое, пуля, гуляя внутри рикошетом, прошла через сердце и застряла под правой ключицей. Лида умерла быстро.

Мороз пробегает по коже, когда я слышу эти подробности. Генеральская невеста у меня не вызывала симпатии, но и такой смерти, на мой взгляд, она не заслуживала.

Обыск между тем подходит к концу. Вещей у Лиды немного, вроде бы ничего необычного. Внимание детектива привлекли только лекарства, лежащие в ящике тумбочки. Городецкий снимает наволочку с подушки, вываливает туда содержимое ящика и поворачивается ко мне:
- Скажите, вы ведь учились на химика… А в пилюлях и микстурах вы разбираетесь?

- Если честно, не очень хорошо, но у меня где-то валялся фармацевтический справочник…

- Будьте добры, найдите его для меня.

- Хорошо, постараюсь, - пожимаю я плечами.

- Вот и славненько, - детектив завязывает два угла наволочки узлом, взваливает на плечо эту импровизированную «котомку» с ампулами и таблетками и направляется к выходу из комнаты. – Мы можем идти. Я уже все здесь осмотрел.

- Я могу переселить сюда мужа? – на всякий случай спрашиваю я разрешения у сыщика, точнее, у его спины.

Антон останавливается, поворачивается ко мне, по лицу его пробегает какое-то неуловимое выражение, а потом он коротко отвечает:
- Да, конечно, - и продолжает свой путь к двери.

Но почему у меня остается ощущение, что он сказал вовсе не то, что собирался?

отправляюсь на поиски Фроси. Не застав ее в кухне, спускаюсь в цокольный этаж и захожу в комнату для прислуги, где я поселила домработницу на время ее пребывания за городом. Здесь ее тоже нет.

Постель аккуратно застелена, а сверху на одеяле что-то белеет, похожее на небольшой листок бумаги. Подхожу поближе, беру в руки и вижу, что это лежащая лицом вниз старая фотокарточка, порванная крестообразно на четыре части, а потом снова склеенная. На ней изображен Дед, но такой, каким я его и не видела – моложе лет на тридцать-сорок, в парадной военной форме. На обороте надпись его рукой: «Ефросинье на долгую память». У фотопортрета вместо одного глаза дырка – очевидно в него ткнули чем-то острым, вроде ножниц, а затем попытались аккуратно подклеить прореху с изнанки, но неудачно.

Да-а-а. Вот это страсти, оказывается, бушуют под тихой, скромной внешностью нашей домработницы. Похоже, она переживала по поводу намечающейся свадьбы генерала и медсестры гораздо больше, чем я раньше думала. Интересно, способна ли эта обманутая в своих ожиданиях, настрадавшаяся от униженного существования женщина попытаться уничтожить не только фото, но и того, кто на нем изображен?

Может, она только подсыпала яд генералу, а стрелял в него кто-то другой, и две попытки убийства не связаны друг с другом?

Я ломаю над этим голову, поднимаясь наверх. Только сейчас я сообразила, что Фрося может находиться в комнате Деда: теперь, когда Лиды не стало, больше некому присматривать за стариком. И точно: я застаю домработницу именно там, сидящей в кресле у кровати, на которой спит генерал.

Я делаю знак рукой, приглашая женщину выйти в коридор. Бросив взгляд в сторону спящего, она на цыпочках покидает комнату.

Стараясь говорить негромко, я прошу Фросю сложить одежду и другие вещи погибшей сиделки в ее дорожную сумку, обнаруженную под кроватью, чтобы освободить шкаф и тумбочку, а заодно постелить свежее постельное белье.

- Это для кого же постель? – спрашивает домработница.

Я на мгновение опускаю глаза, делаю вид, что снимаю с рукава несуществующую соринку и наконец, справившись с собой, чтобы не дрогнул голос, отвечаю:
- Для Карена.

Фрося пытливо заглядывает мне в глаза, а потом вдруг удовлетворенно выдыхает:
- Ну и правильно. Давно пора.

- Что пора? – хмурюсь я.

- Прогнать от себя этого кобеля, - без обиняков заявляет домработница. – Совсем обнаглел. Не раз, когда он в город к Федору Семеновичу по делам приезжал, я в окошко с кухни видела, что его в машине ждала какая-нибудь фифа. Я еще тогда поняла: гуляет без зазрения совести. Но когда он прямо тут, у жены под носом, спутался с приезжей бабой, да еще собственной родственницей, пусть и не кровной - с генераловой дочкой! Все изображал, что работает в кабинете, а сам туда сперва зайдет, потом к нему эта курва Машка шмыгнет, и на замочек-то они закрываются. Я сама пару раз замечала. Они еще в самый первый день, как только все гости приехали, снюхались.

- Что же ты молчала?

- Стали бы вы меня слушать? Небось, не поверили бы.

Я понимаю, что Фрося права. Ей не занимать крепкой, какой-то крестьянской сметливости, основанной больше на интуиции, чем на разуме.

А женщина между тем продолжает:
- Я знаю гораздо больше, чем вы все думаете. Но вы чаще всего не замечаете меня. Я для вас как мебель. А ведь многое из того, что происходит в доме, я невольно вижу или слышу. Я тоже человек!

Последние слова звучат с вызовом. Я удивляюсь: и это наша тихая, забитая Фрося? Что с ней стало? Откуда такая смелость в общении? Воистину, последние события изменили нас всех. Когда-то грозный генерал превратился в жалкую развалину, чуть что хватающуюся за сердце и стенающую по убитой невесте. Теперь уже Фрося чувствует свое превосходство над ним, потому что Дед целиком зависит от ее заботы.

Почему она призналась, что ей известно об изменах Карена, хотя раньше предпочитала держать все в себе? Думаю, в ней взыграла извечная солидарность женщин, обманутых мужчинами. Ей перешла дорогу Лидочка, и буквально в это же время мой муж закрутил роман с Марией. Фрося, скорее всего, посчитала, что это нас сближает и даже ставит на одну доску. Вот, наверное, откуда этот разговор «на равных» и даже чуть снисходительный тон.

Домработница, чувствуя, что я не желаю поддерживать разговор, устало произносит:
- Я обязательно приберусь в комнате после покойницы, но пойду туда минут через двадцать. Просто через четверть часа у Федора Семеновича укол по расписанию. А кто ж его теперь сделает, если не я? – она вздыхает. - Генерал никому теперь, кроме меня, не нужен.

У меня язык не поворачивается возразить. Наверное, Фрося права. Дед прожил целую жизнь, и сейчас о нем печется только домработница, к которой он всегда относился, как к рабыне, разве что ноги об нее не вытирал. А она, похоже, его до сих пор любит и уже простила помолвку с юной девицей. Вот она – загадочная русская душа.

Однако у меня из памяти не идет фото Деда с дырой на месте глаза.

Кто знает: искренне ли поведение Фроси, хлопочущей над стариком, или это лишь притворство, чтобы отвести от себя подозрения в ожидании удобного момента для следующего покушения?
___________________________________

 » Глава 23

поднимаюсь на чердак и, порывшись в коробках со старыми институтскими учебниками, извлекаю справочник лекарственных средств, который попросил у меня Городецкий. Вот ведь въедливый тип: и зачем ему сдалось ковыряться в обнаруженных у Лидочки аспиринах-анальгинах? Впрочем, ему виднее.

Зажав книгу под мышкой, я спускаюсь на второй этаж в поисках Антона: по идее, он должен сейчас быть там – допрашивать Карена или Марию. Сыщика я обнаруживаю в коридоре, стоящим у окна и задумчиво глядящим то ли на оконное стекло, то ли сквозь него.

Услышав мои шаги, пусть и приглушенные ковром, Городецкий оборачивается:
- Это вы…

Взгляд у него немного отсутствующий, словно он еще продолжает ворочать в голове какую-то мысль.

- Я принесла справочник по лекарствам. Вы просили, - говорю я и протягиваю ему довольно толстый томик.

- Спасибо, - благодарит Антон. - Завтра я обязательно верну и книгу, и всю ту аптеку, что забрал.

- Что вы думаете обнаружить среди этих препаратов?

- Пока и сам не знаю, но я стараюсь проверять все как можно тщательнее – уж слишком мало в этом деле улик, за которые можно зацепиться.

- Я могу вам хоть чем-то помочь в вашем расследовании?

- Ни в коем случае! Это может быть опасно для вас!

- Но я уже кое-что выяснила. Помните, вы собирались узнать, где генерал хранит свое наградное оружие? Так вот, Дед говорит, что запер пистолет в верхнем ящике стола в кабинете. Хотите, проверим прямо сейчас?

- Разумеется, - оживляется Городецкий, - только подождите меня здесь – я возьму у Федора Семеновича ключ.

Детектив скрывается в комнате Деда, появляется через пару минут и произносит:
- Теперь идемте.

Мы заходим в кабинет. Антон сразу направляется к письменному столу, а я останавливаюсь посреди комнаты, вспоминая подробности недавно произошедшего объяснения с мужем и теткой.

В моей памяти мгновенно вспыхивают все те слова, что звучали здесь около часа назад. Да, я держалась достойно, не разревелась, не кинулась выдирать волосы любовнице мужа, раскрыла этой парочке глаза друг на друга. Можно сказать, что я вышла из этой ситуации победительницей. Вот только победа эта горькая. Я никак не могу назвать ее триумфом, ведь ее результат – полное крушение моего брака…

- Елена Викторовна! – врывается в мое сознание настойчивое обращение ко мне Городецкого. – Подойдите, пожалуйста, сюда.

Я приближаюсь и вижу, что верхний ящик стола выдвинут и абсолютно пуст.

Я от удивления теряю дар речи, а Антон спокойно произносит:
- Что-то подобное я и предполагал, но теперь мы можем уже почти со стопроцентной уверенностью сказать, что в сиделку стреляли именно из этого ствола. Причем это мог сделать любой из находящихся в доме. Замо́к, как вы видите, просто взломан. Да и разве это замо́к? Так, одно название. Как можно хранить таким образом оружие? Да еще заряженным или вместе с патронами?

Я в ответ лопочу, словно оправдываясь:
- Да ведь пистолет у Деда всегда лежал в городской квартире, в сейфе. Дернул же старика черт притащить его на три дня сюда, на дачу, на свой юбилей, чтоб перед всеми нами лишний раз похвастать своими заслугами! Сейфа в доме нет. Да, наверное, Деду и в голову не пришло, что кто-то здесь может стащить такую вещь – вот и сунул его в стол… Когда же его украли? Здесь ведь почти все время находился Карен… - Тут я запинаюсь и поднимаю ошеломленные глаза на сыщика. – Думаете, это он… взломал ящик… убил сиделку? Но зачем?

- Обычно, пока я собираю улики, я не делаю никаких выводов. До тех пор, пока не сложится единая, абсолютно ясная картина преступления, я не спешу обвинять кого-либо – всегда успеется. Да, не исключено, что пистолет взял ваш муж. Возможно, у него были на это свои мотивы, но я могу лишь подозревать его, а также всех остальных в этом доме. Дайте мне время, и я…

Неожиданно речь Антона прерывает стоящий на столе телефонный аппарат, издавший громкую трель. Я невольно вздрагиваю, но, взяв себя в руки, снимаю трубку:
- Алло…

Это наш местный участковый, Сергей Петрунько:
- Здравствуйте, Елена Викторовна… Тут такое дело… Ваш брат сегодня после обеда напился с местными хануриками, а потом умудрился с ними еще и подраться. Не сильно… Так… Пару фингалов друг другу поставили… Я его в опорном пункте до утра подержу, чтобы вам на ночь глядя за ним не ехать. Сам он не доберется – сейчас совсем никакой. Лежит спит тут у нас на лавке. Я его здесь закрою, а к утру протрезвеет – отпущу. Лады?

- Хорошо, Сергей Дмитриевич, - соглашаюсь я, одновременно ощущая и облегчение от того, что брат нашелся, и злость на него за то, что не смог потерпеть и не влипнуть в историю, пока все гости не разъехались.

Для Андрюшки ночевать в отделении милиции – не впервой. За это я не переживаю. И это еще не самая хулиганская его выходка. Он в свое время, пока мы вместе жили в генеральской квартире, попортил мне кучу нервов своим вызывающим поведением и пьянством.

Я кладу трубку и коротко пересказываю детективу информацию, сообщенную участковым.

- А вы уверены, что попойка с последующим мордобоем не была затеяна вашим братом преднамеренно, с целью создать себе алиби и не оказаться в числе подозреваемых в убийстве сиделки? – спрашивает Городецкий. – Как вы считаете: он мог застрелить девушку?

Первая моя реакция – защитить брата. Я возмущаюсь:
- Конечно, не мог! Да, его много раз штрафовали за мелкое хулиганство. Но замыслить убийство… - тут я осекаюсь, потому что в мозгу всплывают слова Андрюшки, адресованные Лидочке: «Чего ты боишься, глупая? Насчет укольчика не беспокойся. Копать никто не будет: ведь у него уже были проблемы с сердцем, поэтому никого не удивит, что он помер от инфаркта. Тут все будет чисто. Бояться нечего».

- Не знаю… Я уже ни в чем не уверена, - упавшим голосом растерянно говорю я и мысленно решаю, что не стану рассказывать сыщику про подслушанный разговор брата и убитой сиделки. Вдруг Андрюшка невиновен, а я своими откровениями вызову против него усиленные подозрения?

Городецкий, кажется, уже что-то заподозрил и пристально смотрит мне в глаза. Такое ощущение, что он чует, когда я что-то от него скрываю. Надо его срочно отвлечь.

- Да, кстати, я совершенно забыла вам рассказать… - круто меняю я тему разговора и рассказываю Антону о том, как открыла мужу и тетке взаимную правду об истинном состоянии их финансовых дел, и о последовавших обвинениях Карена в адрес Марии: якобы он видел, как та для чего-то возвращалась в дом прямо перед убийством.

- Я уже в курсе, - коротко отвечает детектив.

Так Карен «заложил» Марию даже сыщику! Забавно! Куда только делось все его «джентльменство»?

- И что вы об этом думаете? – любопытствую я.

- Что пока истинность этого обвинения ничем, кроме слов Карена Вагановича, не подтверждена. А он сейчас очень зол на мадам Данваль. Поэтому возможны два варианта: либо он действительно видел вашу тетку и выдал, не имея больше причины покрывать, либо просто оговорил ее из чувства мести. Так что давайте не спешить с выводами.

- А что сказала Мария?

- Она отрицает, что возвращалась в дом, пока мы все находились у реки. Продолжает настаивать, что после всех тостов за помолвку генерала просто отправилась побродить по окрестностям. Когда услышала выстрел, выбежала на место пикника и увидела вас возле убитой девушки и лежащего рядом старика. Кстати, она говорит, что вышла со стороны, противоположной той, откуда, по утверждению Федора Семеновича, раздался выстрел – а ее появление мы с вами видели вдвоем, так что в этом она не обманывает. Возможно, и остальные ее показания – правда. Но, повторяю, верить сейчас нельзя никому. Убийство мог совершить каждый, и у каждого мог найтись для этого свой собственный резон, нам с вами просто пока неизвестный.

Тут мне приходит в голову мысль:
- А ведь у Марии действительно мог быть свой мотив! Возможно, она хотела убить Лиду, которую Дед перед всеми назвал своей наследницей. Тетка ведь еще не знала тогда, что Дед все завещал мне. Допустим, это именно она прошла неузнанной мимо меня в камышах. Потом выстрелила, припрятав где-нибудь пистолет, сделала круг по зарослям в обход места пикника и вышла на другом конце поляны.

Городецкий с веселым удивлением смотрит на меня:
- Интересная версия. Тоже имеет право быть. А вы, Елена Викторовна, оказывается, не лишены логического мышления!

До сих пор меня не очень-то волновало, что думают обо мне другие люди, но почему-то похвала этого верзилы-сыщика с глазами сытого кота мне приятна.

Я пытаюсь скрыть свое внезапное смущение за деловым тоном:
- Ну ладно, мне пора идти. Надо помочь Фросе соорудить нам ужин. Ей сейчас нелегко: приходится еще и за Дедом присматривать.

Антон с грохотом с размаху задвигает пустой ящик, предварительно швырнув в него уже ненужный ключ, берет со стола оставленный им там ранее справочник лекарств и покидает кабинет вслед за мной.

спускаюсь на первый этаж, вхожу на кухню и обнаруживаю Фросю, хлопочущую у плиты. На мое предложение помочь она машет руками и говорит, что успела приготовить еду сама, пока Дед «чуток вздремнул».

Кроме того домработница сообщает мне, что уже «помогла Карену Вагановичу переехать». Вот и хорошо. Я сейчас не в состоянии его видеть – слишком свежо воспоминание о том, как муж держал Марию в своих объятиях, признаваясь ей в любви, и чересчур велико во мне какое-то первобытное желание расцарапать ему физиономию.

Карен освободил нашу спальню, значит, я смогу побыть там одна – это именно то, что мне сейчас необходимо больше всего. Мне надо успокоиться и привести мысли в порядок. Сегодня был слишком трудный и насыщенный день.

Поднимаясь по лестнице, я невольно начинаю размышлять над предложенной мной Городецкому версией о виновности мадам Данваль. Мне эта идея кажется все более привлекательной. Я вспоминаю про обнаруженный мной дневник Маши Виноградовой. Ведь ей явно было, за что мстить своему деспотичному отцу. Так может, сто́ит показать найденную тетрадь Антону? Пусть он сам сделает выводы, имеет ли эта старая история отношение к происходящему в нашей семье сейчас. Да, нехорошо читать чужие дневники, но все-таки расследуется убийство, значит, нам всем уже не до правил приличия.

Я вхожу в спальню, окидываю ее взглядом и, убедившись, что Карен действительно забрал свои манатки, становлюсь возле кровати на колени и забираюсь под нее. В темноте, на ощупь, отодвинув уже знакомые паркетины, я засовываю руку в открывшееся углубление. Там пусто. Я шарю рукой, но лишь скребу слежавшуюся пыль.

Дневник Маши Виноградовой исчез.
___________________________________

Оксана, спасибо за продолжение!
Чем дальше в лес, тем больше дров, теперь еще смерть Лидочки, если прокручивать эмоции всех гостей на даче по поводу наследства, можно предположить, что в смерти невесты заинтересована больше всех Мария

Ну, в смерти Лидочки заинтересован и Карен, ведь после свадьбы и смерти деда ей, как вдове, отходила бы половина наследства.
К тому же, Лидочку могли убить случайно, целясь в деда.
___________________________________

 » Глава 24

местонахождении тетради кроме меня знала только ее хозяйка, Мария. Значит, именно она ее забрала. И именно сегодня, в тот момент, когда все семейство было на пикнике. В другое время это бы у нее не получилось, ведь вчера вечером, судя по всему, она допоздна «работала» вместе с Кареном в кабинете, а с утра, вплоть до нашего ухода на реку, в этой комнате все время находились либо я, либо муж.

Значит, Карен не соврал. Мария действительно возвращалась сегодня в дом после полудня и вынула из тайника дневник. Но ведь заодно она могла выкрасть пистолет и убить Лиду! Получается, я права, что подозревала Марию в убийстве девушки?

Мне срочно надо рассказать о дневнике Антону! Это очень важная улика, доказательство того, что Мария ему лжет.

Где же искать сыщика? Наверное, сейчас Городецкий у себя, в комнате в подвале.

Я выскакиваю в коридор, направляюсь к лестнице и уже заношу ногу над первой ступенькой, как вдруг чьи-то руки резко толкают меня в спину, и я кубарем качусь вниз…

Хотя лестничный марш состоит всего из двадцати с лишним ступеней, мне это падение кажется бесконечным. Снова и снова я встречаюсь с жесткими углами то рукой, то головой, то ребрами, а в конце лестницы еще и неудачно приземляюсь, неловко подвернув под себя правую ногу, которую сразу же пронзает резкая боль.

Первые секунд десять я просто прихожу в себя, потому что нахожусь в состоянии легкого оглушения, еще не до конца осознав, что же произошло. Мир перед моими глазами по инерции делает еще пару переворотов, в голове прямо по мозгам стучат кувалды в ритме моего пульса. Потом я вспоминаю быстрое и сильное прикосновение чьих-то ладоней к моим лопаткам за секунду до того, как я полетела вниз.

Я с трудом поднимаю налитую болью голову – на верху лестницы никого нет.

Кто же меня толкнул?

Кто бы это ни был, он, похоже, тоже находился на втором этаже в одной из комнат - поджидал, когда я выйду из своей спальни, а после, стараясь не шуметь, направился за мной. Толстая ковровая дорожка на полу предательски скрыла звук крадущихся шагов.

Кто это сделал: мужчина или женщина? Чтобы толкнуть человека с лестницы много сил не нужно. Неплохой способ убийства, если не хочешь сильно марать руки. К тому же всегда можно списать такую смерть на несчастный случай.

Кинув еще один взгляд в сторону лестницы и только сейчас оценив ее крутизну, я понимаю: мне просто повезло, что я не сломала себе шею при падении.

Я пытаюсь подняться, но боль в ноге слишком сильная. Я со стоном снова откидываюсь спиной на пол. Надо бы крикнуть, позвать на помощь, но не хочется еще больше злить молотки, словно пытающиеся разбить мой череп изнутри.

- Батюшки светы! – вдруг раздается сверху вскрик Фроси, внимательно вглядывающейся в меня, распростертую на полу в холле, с высоты лестничной площадки второго этажа. – А я только что Федору Семеновичу ужин отнесла… Иду обратно – а тут такое! Как же вас угораздило?

Продолжая причитать, домработница торопливо спускается ко мне.

В мозгу раздается тревожный звоночек: действительно ли Фрося обнаружила меня случайно, или это именно она устроила мне «скоростной спуск» по нашей лестнице? А может, не она? В любом случае ей совсем не нужно знать, что я считаю это происшествие попыткой меня убить.

Стиснув зубы от пульсации в башке, я говорю:
- Все нормально. Как видишь, я жива. Досадная случайность. С кем не бывает. Только с ногой какая-то ерунда.

- Ох! Еще и голова в кровь разбита! «Скорую» вызвать?

- Погоди пока. Сейчас немного приду в себя – посмотрим. Найди и приведи сюда сыщика. Он, наверное, внизу, в котельной.

Фрося, привыкшая повиноваться, особо не раздумывая, уже не настаивает на звонке в «скорую», а удаляется и через пару минут появляется в сопровождении Городецкого. Я машу домработнице рукой: мол, уйди. Она покорно исчезает. Но перед этим Антон успевает бросить ей в спину:
- Ефросинья Матвеевна, принесите, пожалуйста, поскорее аптечку и побольше льда из холодильника!

Затем сыщик с ходу бросается ко мне:
- Елена!

Я делаю вид, словно не замечаю, что Антон куда-то потерял мое отчество. Странно, но мне нравится такое фамильярное обращение в устах этого мужчины, а еще больше ласкает слух звучащее в его голосе неподдельное волнение.

Он опускается рядом со мной на колени и осторожно берет меня за руку:
- Больно? Не молчи. Поговори со мной. Что болит?

Я самым глупым образом лежу на полу в нелепой позе, бессловесно смотрю на Антона снизу вверх, изучаю его низко склоненное надо мной лицо, попутно невольно подмечая, какие длинные у него ресницы, и наслаждаюсь успокаивающим прикосновением его руки.

Теперь он еще и обращается ко мне «на ты», но почему-то вовсе не хочется протестовать по этому поводу. Я с удивлением понимаю, что даже благодарна судьбе за то, что впервые за столько лет хоть от кого-то ощутила такое по-настоящему искреннее беспокойство за меня.

Последний раз с такой заботой ко мне обращалась, наверное, Ба. Но она умерла больше десяти лет назад. С тех пор никто так со мной себя не вел. Меня хотели подчинить, меня пытались задобрить, меня планировали использовать. Дед видел во мне обузу и угрозу. Брат и муж - лишь средство достижения своих целей. Но вот таким взглядом, как сейчас, на меня не смотрел никто. Я, кажется, даже вижу свое отражение в расширенных от переживания зрачках Антона.

Я блаженно улыбаюсь, продолжая молчать и разглядывать сыщика.

Он суетится еще больше:
- Почему ты молчишь? У тебя шок? Лена! Ты можешь пошевелиться?

- Кажется, могу, но не могу встать – болит нога, - наконец говорю я.

Городецкий облегченно выдыхает:
- Как ты меня напугала!

Потом детектив осекается, очевидно, осознав свою фамильярность, краснеет и поправляется:
- Я хотел сказать «вы»… Как вы меня напугали, Елена Викторовна! Фрося ворвалась, бормочет что-то невразумительное. Я уже не знал, какую картину здесь увижу.

Я шевельнулась, пытаясь поменять позу, но сильные руки тут же уложили меня обратно:
- Лежите-лежите, не старайтесь подняться, пока я не осмотрю вас. Вы позволите?

Я киваю.

Крепкие мужские ладони аккуратно, легко касаясь и лишь чуть-чуть нажимая, пробегают по моему телу и голове. Я втягиваю сквозь зубы воздух при прикосновении над левым ухом.

- У вас там уже вздулась шишка, - поясняет Антон. – Есть еще ссадина, но крови немного. Сейчас обработаем, и все будет в порядке.

Не менее болезненно я реагирую на прикосновение к левой руке и ребрам с этой же стороны, однако детектив заверяет меня, что там, скорее всего, лишь появились или чуть позже проявятся неслабые синяки, но переломов нет.

Городецкий осторожно приподнимает меня, усаживая на полу, и, глядя на поврежденную ногу, затянутую в джинсы, в которые я переоделась ранее, чтобы рыться в учебниках на чердаке, качает головой:
- Здесь ее как следует осмотреть не получится. Надо отнести вас наверх.

Он легко, словно пушинку, вскидывает меня на руки. При этом прижимает меня к груди чуть ближе и сильнее, чем дозволяют приличия – или я это себе придумала?

Без видимых усилий сыщик поднимается на второй этаж, распахнув ногой дверь в мою спальню, укладывает меня на кровать и аккуратно вытягивает из-под меня большой клетчатый плед, служащий покрывалом.

Потом он, вдруг засмущавшись, указывает глазами на мои джинсы:
- Чтобы осмотреть коленку придется их либо снять, либо разрезать.

- Ну тогда помогите мне их снять. Не хочется резать – все-таки это не Турция, а настоящая фирма́, - говорю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее, хотя от этих слов во мне вскипает странное чувство.

Антон наклоняется, кладет руки на пояс моих штанов, расстегивает пуговицу, за ней – молнию, а затем, глядя в глаза, словно избегая смотреть на мои ноги, медленно стягивает с меня джинсы. Каждое его случайное прикосновение к моей коже словно обжигает, а неотрывный взгляд будто затягивает в его мир.

Мне почему-то ни капли не стыдно – лишь какая-то истома переполняет мое тело, и даже боль в голове и в ноге не мешает ее ощущать. Затаив дыхание, я тону в его зрачках.

Грубая джинсовая ткань ползет по моим ногам, и я чувствую, как, сдвигая ее вниз, Антон вдруг нежно гладит мои обнажившиеся бедра большими пальцами своих рук. Но это длится лишь пару мгновений, и тут же штаны спускаются ниже, к коленям, отчего в поврежденной ноге вспыхивает острая боль. Я невольно вскрикиваю. Гипнотизм момента разрушен.

Городецкий бормочет извинения, аккуратно заканчивает снимать с меня джинсы и, сев рядом на кровать, рассматривает и ощупывает мою бедную коленку.

Та очень распухла, покраснела и налита сильной болью. Детектив осторожно пытается согнуть мою ногу, но уже развившийся отек препятствует этому. Тогда Антон стучит по моей пятке.

- Так больно? – спрашивает он.

- Да вроде нет, - отвечаю я, прислушиваясь к своему телу.

- Вот и замечательно. Перелома нет. Это просто сильный ушиб. Несколько дней поболит, потом потихоньку пройдет.

- Про сердечный приступ не знаете, а про переломы знаете? – шутливо поддеваю его я.

- У меня ни разу в жизни не было сердечного приступа, - стараясь попасть мне в тон, отвечает мой «доктор», - а вот ушибов и переломов предостаточно. Поэтому я неплохо в них разбираюсь. Сейчас главное зафиксировать это дело повязкой, приложить лед и еще хорошо бы выпить таблеточку обезболивающего. Сразу станет легче. Где там Ефросинья Матвеевна? Она вообще расслышала мою просьбу, когда уходила? Пойду ее поищу.

Антон укрывает меня до пояса покрывалом и пытается встать с кровати.

- Останьтесь! - задерживаю я его, схватив за руку. – Посидите, пожалуйста, со мной. Фрося все прекрасно слышала. Она вообще все в этом доме видит и слышит больше всех и, думаю, догадается, где нас искать. А я… Я боюсь… Не уходите… Прошу вас…

- Чего вы боитесь? – Городецкий снова опускается рядом со мной.

- Остаться одной. Кто-то только что пытался меня убить, столкнув с лестницы.

Я торопливо и сбивчиво рассказываю сыщику, как все произошло, а заодно и про то, что спешила именно к нему, чтобы рассказать о дневнике Марии и его исчезновении.

Антон слушает меня очень внимательно, хмуря свои красивые брови, одну из которых пересекает старый шрам, потом берет меня за руку и, тихонько поглаживая ее, произносит:
- Елена Викторовна, я бы с удовольствием провел эту ночь в этой комнате, охраняя ваш сон, но у меня еще есть обязательства и перед вашим дедом. Похоже, вы теперь оба – мишени преступника. Давайте сделаем так: у вас, я надеюсь, найдется раскладушка? Я попрошу Ефросинью Матвеевну поставить ее прямо в коридоре, рядом с вашей дверью. Сплю я очень чутко. Если кто-то попытается пройти мимо меня – я услышу.

Тут в оставшуюся открытой дверь спальни заглядывает Фрося. В руках у нее походная аптечка и резиновая грелка, очевидно, со льдом. Она торопливо протягивает все это Антону.

- Ну, а сейчас будем лечиться, - подмигивает он мне и аккуратно заворачивает укрывающий меня плед чуть выше больного колена…

Через полчаса, когда лед и анальгин сняли боль в туго перевязанной ноге и чуть успокоили кузницу в моей голове, я, поужинав прямо в постели, засыпаю.

Но еще несколько раз за ночь я просыпаюсь от того, что мне снится один и тот же сон: я чувствую толчок в спину, а затем снова и снова лечу с лестницы куда-то в бездну.
___________________________________

 » Глава 25

огда я в очередной раз вздрагиваю от кошмара и открываю глаза, в них ударяет солнечный свет, сразу же отзываясь болью в голове. Я зажмуриваюсь, поднимаю руку, чтобы загородиться ладонью, и это движение вызывает у меня громкий стон: такое ощущение, что болит всё одновременно. Я ожидала, что с утра будет несладко. Но чтобы так…

Пару минут я лежу неподвижно, привыкая к новому состоянию, и наконец обнаруживаю, что жить можно. Более того, можно даже попытаться самостоятельно подняться, если шевелиться плавно, скупыми амплитудами.

Стягиваю с себя и сдвигаю в сторону укрывающее меня одеяло, отрываю голову от подушки так, словно боюсь расплескать мозги, и медленно поднимаюсь в вертикальное положение. Затем осторожно спускаю ноги с кровати и встаю сначала на левую ногу, а потом уже ставлю на пол правую, с ушибленной коленкой, и медленно переношу на нее часть своего веса. Ожидаю острой боли, но ее нет. Добавляю на больное колено оставшиеся килограммы и делаю шаг. Получается! Просто гора с плеч – уж очень неприятно быть лежачим больным, особенно когда тебя хотят убить. В принципе, передвигаться я, оказывается, могу, хоть пока и с невеликой скоростью.

Шишка над ухом болит – не дотронуться, но стук в голове прекратился, осталась лишь тупая боль, усиливающаяся от каждого резкого движения.

Проковыляв к трельяжу, приподнимаю футболку - ту самую, что была на мне во время падения с лестницы, и в которой меня так и уложили вчера в постель, решив не тревожить переодеванием, и устраиваю ревизию своим повреждениям, отражаемым одновременно в трех зеркальных проекциях.

Многочисленные синяки, чье появление предсказывал Антон, островами и архипелагами разбросаны на моем теле то тут, то там, и переливаются гаммой от ярко красного до фиолетового. На кого я похожа! Хорошо хоть каким-то образом умудрилась, скатываясь по ступеням, не набить себе «фонарей» на лице.

Осторожно разматываю фиксирующую повязку на правом колене. Разумеется, на нем красуется огромный кровоподтек. Ткани вокруг сустава по-прежнему ненормально раздутые, но опухоль уже меньше, чем вчера. Конечно, болит, но терпимо.

Решив больше не заматывать ногу – все равно у меня так аккуратно, как было, не получится, – я накидываю халат, влезаю в тапочки и, влекомая зовом физиологии, плетусь в туалет – благо, на втором этаже он располагается недалеко от моей спальни. Затем тащусь в ванную комнату. Там, кое-как раздевшись, в несколько приемов забираюсь в ванну, с трудом перекинув больную ногу через высокий бортик, и встаю под душ.

Все действия, ранее казавшиеся такими простыми, я проделываю со стонами, оханьем и кряхтеньем. Но одновременно мне радостно от ощущения боли, потому что оно означает самое главное – я осталась жива, несмотря на попытку меня убить. Ведь если бы план преступника вчера вечером сработал, я сейчас лежала бы в каком-нибудь морге, как лежит сейчас Лидочка, и, как она, смотрела бы перед собой полуприкрытыми мертвыми глазами.

От таких мыслей все ощущения обостряются. Зажмурившись и откинув назад голову, я стою под струями воды, и кажется, ощущаю каждую отдельную каплю, стекающую по коже. Как же это здо́рово – чувствовать себя живой!

Невольно вспоминается вчерашнее нежное прикосновение мужских пальцев к моим бедрам. Я не могла ошибиться: это действительно была ласка.

Ой-ёй! Я вела себя так, словно поощряю такое поведение этого наверняка привыкшего к легким победам красавчика! Но меня-то такой внешностью не удивишь. Среди моих знакомых и покрасивее были. Однако есть в нем что-то такое… Ну почему каждый раз, когда он устремляет на меня взгляд, мое сердце пропускает удар? И как он вчера смотрел на меня: словно пытался без слов поделиться со мной самым сокровенным… А как он испугался за меня! Что-то ни к отравленному Деду, ни к трупу Лидочки он так не бросался! Приятно, черт возьми!

Я приосаниваюсь: может, после развода жизнь все-таки не заканчивается? Может, я могу еще нравиться мужчинам? И даже симпатичным мужчинам… Плевать на Карена! Пусть катится к своим шлюхам! Да здравствует свобода!

Напевая бодренький мотивчик и перемежая его своими «охами», я выбираюсь из ванны, кое-как вытираюсь и закутываюсь в халат.

Вместе с подъемом настроения приходит чувство голода, и я вспоминаю, что вчера из-за сильной головной боли поужинала чисто символически.

Как назло, в коридоре второго этажа пустынно – никого нет. У стены стоит неприбранная раскладушка – Антон не обманул и действительно ночевал возле моих дверей. Я задумчиво провожу рукой по смятой подушке, еще хранящей очертания его головы. Где он? Ах, да! Он же говорил вчера, что собирается с утра закончить осмотр места убийства у реки.

Фроси тоже не видать. А больше и некого попросить принести мне из кухни завтрак. Не стану же я унижаться перед Кареном или Марией. Да я лучше сдохну от голода! Похоже, придется спуститься на первый этаж.

Я подхожу к краю лестницы. Первым делом испуганно оглядываюсь: не стои́т ли кто-то за моей спиной? Нет. Показалось.

Боком, переваливаясь, словно утка, я начинаю спуск, крепко вцепившись в перила, пытаясь максимально перенести на них свой вес, и обнаруживаю, что если каждый раз на следующую ступеньку сперва выносить перед собой здоровую ногу, а потом уже вставать поврежденной, то вполне можно самой, без посторонней помощи, добраться до первого этажа. Не такая уж я и калека!

«Ха! - мысленно говорю я своему неудавшемуся убийце. – Мы, Виноградовы, живучая порода. Нас не так-то легко убить, не то что всяких лидочек! Еще посмотрим, чья возьмет!»

Дохромав до последней ступеньки, я отпускаю перила и дальше передвигаюсь уже чуть менее уверенно через холл в сторону гостиной. Вдруг за моей спиной хлопает входная дверь.

Я испуганно оборачиваюсь. И снова пульс дает сбой. У порога стоит Антон. Из одежды на нем только джинсы. Под мышкой какой-то мокрый сверток – наверное, снятая рубашка. Во влажных волосах еще поблескивают капли воды.

Я мысленно ахаю, делая невольное открытие, что сыщик до сих пор прятал под своими шмотками настоящий пир для женских глаз. Какое тело! Наверняка он занимался или до сих пор занимается каким-то спортом. Ладони у меня аж зачесались от желания провести ими по бугрящимся гладким мышцам.

Но тут я осознаю, что самым идиотским образом уставилась на полуголого не особо знакомого мне мужчину. От досады заливаюсь краской. Ну что со мной творится! Никогда я раньше себя так не вела!

Обстановку разряжает Антон. Он бросается ко мне со словами:
- Елена Викторовна! Зачем вы встали – вам бы еще полежать.

- Голод не тетка, - шутливо произношу я, скашивая глаза в сторону кухни.

Городецкий укоризненно качает головой и мягко произносит:
- Я сам собирался с утра принести вам завтрак, специально договорился об этом с Фросей. Мы вчера с ней решили, что она берет на себя заботу о Федоре Семеновиче, а я ухаживаю за вами.

Когда Антон произносит слова «Я ухаживаю за вами», у меня внутри возникает такое ощущение, словно кто-то пальцем коснулся струны, и она начинает вибрировать, рождая музыку. Мной овладевает чувство, словно я просыпаюсь после долгой спячки. Я пока не могу дать ему названия, но затихаю, прислушиваясь к нему, наслаждаясь им и боясь, что оно исчезнет так же неожиданно, как и появилось.

А сыщик продолжает:
- Я специально ушел на реку, едва рассвело. Думал, успею вернуться до вашего пробуждения. Как вы себя чувствуете?

- Прекрасно, - произношу я, все еще пребывая в состоянии непривычной эйфории.

- А как ваше колено?

- Уже гораздо лучше. Сами посмотрите, - я выставляю вперед больную ногу и поднимаю полу халата до бедра.

Очевидно, Городецкий не ожидал этого от меня. На мгновение ошеломленно замерев, он кидает быстрый взгляд мне в глаза, а затем опускается передо мной на корточки и осторожно ощупывает сустав.

- Так больно? А так? – спрашивает он, пробегая чуткими пальцами, а я лишь бездумно отвечаю: «Нет… Нет…» - и смотрю на его широкие плечи, покрытые легким загаром, запоминая на них каждую родинку, рассматриваю густые волосы, которые, намокнув, кажутся совсем черными и еще больше вьются, а еще отмечаю про себя, что сверху его ресницы кажутся еще длиннее, чем тогда, когда я, лежа вчера на полу, рассматривала их снизу.

Но все-таки боль пробивается в мое сознание, и я от особо неприятного ощущения вскрикиваю:
- Ай!

- Все-все, больше не буду вас мучить, - отзывается Антон, поднимаясь и снова нависая надо мной своими метр девяносто.

- А как голова? Не тошнит? Со зрением проблем нет?

Я отрицательно качаю головой:
- Так, побаливает немного – и всё. Ну, и синяков, конечно, по всему телу куча. Уж позвольте их не демонстрировать, - пытаюсь я шутить.

- В общем, считайте, вам очень повезло, - не поддерживает детектив моей несерьезности. – Вы отделались, можно сказать, испугом. Помните, я предупреждал вас, что преступник может начать охоту за вами? Вот и получилось: то ли напророчил, то ли накаркал. А потом не оказался рядом, чтобы вас защитить. Вы даже не представляете, как я себя за это ругаю. Я чувствую, что скоро разберусь в том, что творится в этом доме. Но мне до сих пор не хватает некоторых фактов. Скажите, - Городецкий склоняется, приближает ко мне лицо и пытливо заглядывает в глаза, - вы готовы быть со мной предельно откровенной?

Я настораживаюсь. О чем это он?

- Разумеется, - отвечаю я, и смысл фразы противоречит неуверенному тону голоса.

- Даже если вопрос будет касаться ваших семейных тайн? – продолжает Антон, не отводя взгляд, от которого мне теперь делается неуютно.

Я нервно смеюсь:
- Да бросьте вы, мы же не старинная королевская династия, чтобы у нас шкафы были забиты скелетами! Спрашивайте, что вас интересует – я всё расскажу.

Сыщик чуть ослабляет напор, подается назад, выпрямляясь, и произносит:
- Скажите, пожалуйста, чем вы шантажировали своего деда?

У меня перехватывает дух, а сердце падает в пятки. Откуда ему это известно?

Я чувствую, что у меня на лице написано: «Виновата», но все-таки делаю попытку вывернуться:
- Кто вам сказал такую ерунду?

Нахмурившись, Городецкий берет меня за плечи и аккуратно встряхивает, похоже, не забывая про мои синяки и разбитую голову.
- Елена Викторовна! – произносит он укоризненно, и я чувствую в его голосе скрытое разочарование. - Я же не спросил вас: «Шантажировали ли вы своего деда?» То, что этот факт имел место, мне и так известно. Я хочу знать, чем вы его шантажировали. Об этом он мне говорить отказывается.

Ах, так это Дед рассказал сыщику о шантаже! Но зачем? Ничего не понимаю!

А детектив ждет от меня ответа:
- Елена Викторовна, вы всего минуту назад пообещали быть со мной предельно откровенной во всем, что касается ваших семейных дел. Вы передумали?

С огромной неохотой я начинаю рассказывать Городецкому о тех давних событиях лета восемьдесят четвертого года, когда так нелепо погибла Ба. Умело заданными вопросами Антон как-то незаметно вытягивает из меня чуть ли не всю историю моего детства.

Потом он несколько мгновений молчит, задумчиво глядя на меня.

У меня в голове проскакивает мысль, исполненная отчаяния: вот теперь, узнав о моем многолетнем шантаже, этот человек больше никогда не посмотрит на меня с симпатией. Я сама не замечаю, как на глазах у меня выступают слезы.

Но сыщик снова удивляет меня. Он осторожно касается моей щеки тыльной стороной ладони, негромко произносит: «Спасибо, что доверились мне», - бережно привлекает меня к себе одной рукой и целует в еще влажную макушку.

Затем он отстраняется и расплывается в обаятельной улыбке:
- Мы с вами, как две мокрых курицы.

- Кстати, я-то всего-навсего приняла душ, а где успели с утра промокнуть вы? Погода сегодня прекрасная, дождя нет.

К Городецкому снова возвращается серьезный вид:
- Пришлось немного понырять при осмотре места преступления.

Я передергиваю плечами:
- Бр-р-р. С утра водичка еще холодная. Ну и как: неужели зря такие жертвы?

- Нет. Не зря. Именно в воде я кое-что обнаружил, - детектив кивает на мокрый сверток, который по-прежнему прижимает к боку локтем. – Здесь очень важные улики. И, кажется, я готов назвать имя преступника, разумеется, если не будет еще каких-нибудь неожиданностей.
___________________________________

хоть что-то хорошее есть для героини в этой жуткой ситуации. Антон, вся надежда на тебя, тем более

___________________________________

 » Глава 26

подаюсь вперед и тянусь к свертку:
- Что там?

Антон мягко отводит мою руку и говорит:
- Во-первых, там пистолет…

- Тот самый? – удивляюсь я.

Сыщик смеется:
- Ну, вряд ли возможно перепутать наградное оружие, украшенное табличкой, на которой выгравировано имя вашего деда, с другим пистолетом. Тем более я прекрасно разглядел этот ствол на памятном ужине, когда генерал размахивал им перед самым моим носом.

- Вы нашли пистолет в реке?

- Да, хотя это было непросто. Мне крупно повезло, что с этой стороны реки пляж, берег пологий, глубина небольшая – иначе такие вещи без водолаза не обнаружить.

- А во-вторых?

- Что?

- Ну, что у вас там, - я снова указываю на сверток, - во-вторых?

Городецкий не успевает ответить, потому что входная дверь резко распахивается, и через мощное плечо Антона я вижу, как в проеме, словно в раме, возникает картина маслом – мой младший брат.

Его смазливая внешность плейбоя после вчерашнего понесла кое-какие потери: лицо небритое, помятое, вокруг глаза красуется огромный фофан, на подбородке ссадина, одежда словно пожеванная, в каких-то подозрительных пятнах. Исходящий от него запах перегара достигает ноздрей и заставляет меня недовольно сморщиться.

Сыщик деликатно отступает в сторону, и я оказываюсь лицом к лицу с Андрюшкой.

Брезгливо окинув братца взглядом, я презрительно произношу всего одно слово:
- Хор-р-рош!

Андрюшка смущенно ерошит пятерней свои спутанные волосы до плеч и виновато оправдывается:
- Ну ты прикинь: Серега Петрунько ни с того ни с сего решил в грозного милиционера поиграться. Взял и запер меня на всю ночь у себя в опорном пункте.

Я прищуриваюсь
- Ага, вот так «ни с того ни с сего» прямо и запер. Нашел дуру. Давай, рассказывай, что вчера было.

- А что было? Ничего не было, - делает невинные глаза брат. - Нечего рассказывать. Ну, выпили малёхо с местными пацанами за встречу – я ж тут давненько не был.

- А это что? – тычу я указательным пальцем в Андрюшкин фингал.

- Ну, повздорили из-за какой-то ерунды. Бывает. Мы ж потом опять помирились. И чё этот участковый влез… Алька, не злись! Я чесслово рвался домой. Не отпустил, гад! Устроил мне медвытрезвитель. Еще бы денег за вытрезвление гражданина Виноградова потребовал!

- Иди приведи себя в порядок, гражданин Виноградов, - брезгливо произношу я. – От тебя разит, как от козла.

- Айн момент! – весело отвечает брат и издает громкий вопль. – Фрося! Где ты там? Тащи чистую одежду!

- Да здесь я, - появляется из дверей столовой домработница с подносом в руках. - Погоди, Андрейка, я вот только мигом Федору Семеновичу завтрак отнесу. Ты же знаешь - он ждать не любит.

Я кидаю любопытный взгляд на тарелку, стоящую на подносе.
- Хм, а что, Дед перестал бояться отравления? Вроде как договаривались кормить его пока по особой системе.

Фрося качает головой:
- Куда там! Недолго он это терпел. Вот, нынче утром потребовал парную котлету. Вынь ему ее да положь!

- О! Котлету! – оживляется Андрюшка.

Не успевает домработница отреагировать, как брат запускает пятерню в тарелку и выуживает оттуда котлету, красиво уложенную на листиках салата.

Фрося ахает от такой наглости.
- Вот негодник! А что же я Деду отнесу?

– Ничего, еще раз на кухню сгоняешь, - равнодушно отвечает Андрюшка.

Не смея возразить, домработница лишь возмущенно поворачивается и, что-то тихонько ворча себе под нос, идет восполнять причиненный генеральскому завтраку ущерб.

Размахивая котлетой, Андрюшка бодро вопрошает:
- Ну, как там Дед? Жив еще, оказывается, дуб наш армейский, жених наш великовозрастный. Не нарадуется, небось, на свою молодую невесту?

Он с аппетитом отхватывает белыми крепкими зубами большой кусок котлеты и начинает его энергично пережевывать.

Мы с Антоном переглядываемся. До меня только сейчас доходит, что брат понятия не имеет о том, что Лидочка убита вчера у реки. Во всяком случае, если он не убивал девушку, а на самом деле слинял с пикника пораньше, чтобы напиться с дружками, то ему просто неоткуда было узнать о смерти своей подружки. Или Андрюшка так хорошо притворяется? Уж врать-то ему точно не впервой – на лжи я его ловила частенько.

Ладно, сейчас посмотрим на его реакцию, когда я ему сообщу о смерти девушки.

Буравя брата внимательным взглядом, я произношу:
- Лида убита. Застрелена у реки после того, как ты оттуда ушел.

- Ч-ч–что? – выдавливает из себя Андрюшка, потом резко подносит руку к горлу, хватается за него, царапая пальцами и, словно захлебываясь, судорожно ловит ртом воздух. Это продолжается секунд пятнадцать-двадцать, и все это время мы с Антоном, ничего не понимая, смотрим на такую необычную реакцию.

Глаза брата выпучиваются, рот раскрывается, но сказать он уже ничего не успевает, теряет сознание и падает как подкошенный на пол с высоты своего роста.

Неужели на него так подействовала новость о гибели его подружки? Может, он все-таки искренне любил Лиду? Но чтобы грохнуться в обморок? Такого от своего эгоистичного братца я никак не ожидала!

Антон бросается к нему. Я, охнув, склоняюсь над Андрюшкой – опуститься на колени рядом с ним, как сделал сыщик, мне не позволяет больная нога. Городецкий хлопает упавшего по щекам, пытаясь привести в чувство, но брат не реагирует, по-прежнему пребывая в беспамятстве.

Неожиданно раздается голос Марии:
- Что здесь произошло?

Мы с Антоном одновременно поворачиваем на звук головы, и я выпрямляюсь. Мадам Данваль, спускаясь со второго этажа, тревожно вглядывается в распростертого на полу племянника.

Детектив, прикладывая пальцы к шее Андрюшки, чтобы прощупать пульс, кричит моей тетке:
- Вызывайте «скорую»!

Та поворачивается, чтобы подняться для телефонного звонка обратно в кабинет, а в спину ей уже летят другие слова Антона:
- Нет, подождите. Не надо «скорой». Он умер.

Я, не желая этому верить, кричу детективу:
- Этого не может быть! Ну сделайте же что-нибудь! Что вы смотрите?

Сыщик мрачно произносит:
- Я не волшебник. Я не умею воскрешать. Ваш брат действительно умер.

И в этот момент из дверей столовой появляется Фрося. Услышав последние слова Городецкого, она вскрикивает. Поднос выскальзывает из ее рук. Стоящий на нем вместе с тарелкой еды стакан с томатным соком разлетается на осколки, и красная жидкость, образовывая большую лужу, подбирается к лежащему мертвому телу, пачкая светло-льняные, почти белые волосы, разметавшиеся по паркету.

Мария замирает на лестнице:
- Он мертв? Но что с ним случилось?

Детектив задумчиво отвечает:
- Попробовал генеральского завтрака. Похоже на отравление. Возможно, цианистым калием.

Мария бледнеет:
- О мон дьё!

Покачнувшись, она хватается за перила и слабым голосом обращается к Городецкому:
- Простите, мне стало дурно. Мне надо принять лекарство. Я могу пойти к себе наверх?

Сыщик отзывается:
- Да, конечно. Но у меня к вам просьба: не покидайте комнату, пока я с вами не побеседую. Все-таки совершено новое убийство.

Мария нетвердой походкой начинает подниматься на второй этаж.

Фрося, глядя на труп Андрюшки, начинает тихонечко подвывать:
- Я тут ни при чем.

- А это нам еще только предстоит выяснить, - жестко отчеканивает детектив. – С вами я тоже обязательно поговорю. Пройдите на кухню и ждите меня там.

Домработница, глядя на разлетевшиеся по полу осколки посуды и ошметки еды, растерянно произносит:
- Но как же завтрак? Федор Семенович ждет!

- Боюсь, генералу придется его сегодня пропустить. Я сам ему все объясню.

Фрося, еще раз взглянув на тело на полу, всхлипывает, прижимает фартук к глазам и, спотыкаясь, бредет на кухню.

Антон поворачивается ко мне и легонько касается моего плеча:
- Елена Викторовна, как вы?

Я лишь качаю опущенной головой. А как я могу себя чувствовать над телом только что погибшего на моих глазах брата?

Очевидно, поняв мое состояние, сыщик не лезет ко мне сейчас с расспросами. Он лишь проводит ладонью по моему плечу в попытке утешить или молча пособолезновать и негромко произносит:
- Простите, но я должен сообщить о происшедшем куда следует. И, думаю, на этот раз замять убийство вряд ли получится даже генералу. Вы разрешите сделать пару звонков из кабинета?

Я коротко киваю.
- Вы идете со мной?

Я отрицательно качаю головой, а потом, сглотнув огромный ком в горле, выдыхаю:
- Можно, я побуду немного рядом с ним?

- Да, конечно, - соглашается Городецкий и добавляет, - я скоро вернусь. Не хочется сейчас оставлять вас надолго одну в таком состоянии.

Я уже не слышу, что он говорит, и его удаляющихся шагов. Не обращая внимания на боль, опускаюсь плашмя на пол и обнимаю Андрюшку, упираясь головой в его неподвижное плечо.

В мозгу всплывает полустертый годами образ десятилетнего Андрюшки, вытащенного из реки, лежащего на песке с закрытыми, как сейчас, глазами.

И в этот момент я до конца осознаю, что мой непутевый младший брат больше никогда уже не откроет глаза и не скажет:
- Алька, только не говори ничего Ба!
___________________________________