Мальчик с открытки, глава XI

Татьяна Медведева

Мальчик с открытки

Глава XI

Премьеру назначили на 29 декабря, сначала спектакль должен был пройти в РДК, а на следующий день – в школе, в актовом зале, на вечере старшеклассников. Из-за чего ёлку специально поставили в спортзале, где проходили утренники. Все  в ожидании спектакля страшно волновались, особенно Вероничка.

Преподавательница приехала, как и обещала, даже успела побывать на генеральной репетиции, сделала кучу замечаний. Очень понравился Галине Михайловне Теодоро, а вот к Диане она так цеплялась, что Тинка, разозлившись, чуть не рявкнула, всё, с неё довольно, пусть играет кто-нибудь другой.

Вероничка её успокоила, сказав, что Галина Михайловна всегда критикует то, что достойно внимания. Если она нашла в Тинкиной Диане что-то не так, можно быть уверенной, графиня её поразила. И притом не бросит же Тинка Вероничку накануне премьеры на произвол судьбы, без главной героини сгорит синим пламенем её курсовая. И Тинка перестала нервничать – уж для спасения любимой Веронички  она вывернется наизнанку.

Билеты на премьеру были почти мгновенно распроданы, только для родственников участников спектакля ушло ползала. Тинка тоже взяла два билета родителям на деньги Софьи, полученные за вымытые у неё полы. Оказалось, и Ксюшка с Риткой купили билеты, потратив свои сбережения из сэкономленного на кино. Засобиралась вместе со всеми и Маруська, с утра так канючила, что мать согласилась взять с собой эту настырную девчонку – авось пропустят без билета, а в зале сядет к отцу на колени.

Все, кто был занят в спектакле, явились за два часа до начала. Красились, наряжались, делали причёски. Вероничка сама занялась Тинкиными волосами, которые накрутила на крупные бигуди, каждый локон начесала и один к другому по кругу уложила в виде витиеватой башни, закрепив шпильками и лаком. Напудрила, нарумянила загоревшее на зимнем солнце её овальное личико, накрасила ресницы и наложила на веки голубые тени.

Никто теперь не узнавал прежнюю забияку Маслёну – такой она казалась красавицей! И сама Тинка, посмотрев в зеркало, ахнула – неужели эта дама с яркими, сверкающими глазами из-под пушистых ресниц, в тёмно-зелёном бархатном платье с золотистыми кружевами она!

Ощущение своей привлекательности придало ей решительности, и, когда подняли занавес, сердце перестало трепетать, а предательская дрожь, так мучившая её с утра, исчезла, Тинка ясно почувствовала, как вся она превращается в Диану.

Так всегда у неё бывает в важные моменты жизни: трясётся от страха перед контрольной или экзаменом, например, а  приходит время действовать, и возникает удивительное спокойствие. И стоило ли переживать?

Если она бы чувствовала себя просто Тинкой, обыкновенной девятиклассницей, то при виде сотен глаз в зале растерялась бы, но так как изображала Диану, сиятельную графиню, которая вольна поступать, как вздумается, поэтому ничего из постороннего её уже не смущало.

Людям свойственно принимать других по одёжке, по званию, а Тинкина «одёжка» и звание на сей раз были графскими и давали ей право нравиться окружающим. И она воспользовалась им на сцене вовсю – какое это удовольствие!

Всё текло как по маслу, хотя слова у многих ребят от волнения забывались, но старательная Галочка Иноземцева, поставленная суфлёром за одну из кулис,  чётко и вовремя подсказывала. Тинка и Вадим произносили свои монологи почти без запинки, а ведь у них они были самые длинные, у остальных сокращены режиссёром до минимума; стихи лились бурным ручейком из их уст, словно были бытовой речью.

Когда Диана и Теодоро оставались вдвоём на сцене, зал замирал, внимательно вслушиваясь в их перепалку. Особенно завораживала зрителей Тинка, гнев и ревность её были так натуральны, что,  когда она дала Теодоро пощёчину, послышалось в зале: «Так ему и надо, не бросайся от одной юбки к другой!»

Страдания Теодоро и красавицы Марселы почему-то не замечались, все сочувствовали капризной Диане; получилось то, чего добивалась молодой режиссёр – Тинка переломила зрительские симпатии и увела внимание зала от обворожительной Милочки-Марселы.

В сцене прощания графини со своим секретарём, которого она отправляла в ссылку, Вадим подошёл к Тинке совсем близко, чего не делал на репетиции, обычно они стояли на значительном расстоянии.

- Вы плачете? – Голос парня дрогнул, и вдруг он прикоснулся ладонью к её щеке, медленно провёл кончиками пальцев под левым глазом, словно смахнул слезинку, и наклонился низко-низко; его взволнованное дыхание горячо обдало Тинку, а нежные слова не по пьесе: «Ты мне нравишься!» тихо прошелестели лёгким ветерком у самого уха.

От неожиданности она растерялась: что он себе позволяет, просто наглость с его стороны! Хотя этот странный шёпот был ли, не был ли, может, просто показался ей в сосредоточенном на роли, напряжённом мозгу?

Сбитая Вадимом с толку, Тинка потеряла нить диалога между Дианой и Теодоро.  На чём же она остановилась, или это он оборвал фразу, но на каких словах, впервые за спектакль растерялась и беспомощно оглянулась на Галочку-выручалочку, кутающуюся в кулисе. Та подсказала ей нужные слова.

Впрочем, эту заминку мало кто заметил. Вероничка после спектакля даже не укорила Вадковского за самовольничанье, возможно, потому, что немало было других просчётов похлеще. Однако постановка всем понравилась. Зрители хлопали, артисты сияли от счастья, строгая Галина Михайловна довольно улыбалась и перед всеми похвалила свою студентку.

Распутывая волосы и убирая из них шпильки, сидя в раздевалке у стены, Тинка чувствовала себя опустошённой, ей не хотелось ни с кем разговаривать. Как бы долго человек ни готовился к какому-то событию, оно почти всегда происходит не совсем так, как ожидалось. Тинка не испытала большой предполагаемой радости от спектакля, была только усталость, словно пробежала многокилометровый кросс.

Вокруг возбуждённо галдели и лихорадочно хихикали девчонки, взахлёб вспоминая, кто как во время спектакля попал впросак.

- Я должна была помочь графине одеться, - смеясь, рассказывала певунья Ковалёва, игравшая служанку Доротею, - ищу накидку, а её нет, какой-то болван увёл со стула. Тогда я громко говорю не по спектаклю: «Ах, как же я сердита, куда делась графини накидка?». Смотрю, она на Серёге Раевском, он напялил её вместо плаща. Я подбегаю к нему, срываю с него накидку и у всех на глазах надеваю её на графиню. Представляете, вещь с плеча слуги – и на графиню! А зрителям хоть бы хны, не заметили!

Костюмы аккуратно сложили по сумкам, завтра их перевезут в школу, выгладят, расправят и снова оденут на сцену, но уже маленькую и тесную, вполовину меньше эрдэковской. Парни вытащили заранее купленную на собранные деньги бутылку шампанского, печенье, конфеты. РДК подарил артистам и Вероничке большой пирог с повидлом. Притащили ведро с кипятком – дежурная Дома культуры позаботилась.

Прямо на сцене соорудили из фанерного щита и двух табуреток стол, где разложили на плакатной бумаге сладости. Директор РДК, пухленький, улыбчивый толстячок, похожий на крупного Карлсона, притащил из своего кабинета красивые красные чашечки и коробку дефицитного «Птичьего молока», которую вручил  Веронике, превознося её режиссёрские способности. Конфеты она тут же предложила ребятам.

От шампанского, хоть и досталось его каждому по глотку, всем стало радостно: засуетились, заговорили разом. Тинка была в центре внимания и купалась в восторженных похвалах, казавшихся ей искренними, и сердце переполнялось добротой и безграничной любовью ко всем, даже высокомерная ломака Хасанова казалась приятной.

Счастлива она была ещё и потому, что рядом с ней стояла Милочка и, как в прежние времена, они дурачились, поддерживали друг друга глазами и остротами. Снова между ними протянулись ниточки взаимопонимания с полуслова, снова Тинка увидела в Милочке прежнюю свою подружку по играм.

Обе они не смотрели на Вадковского, стоявшего в компании Римки. Тинка твёрдо решила: хватит себя накручивать, придавая значение его необдуманным поступкам. Парень подшучивает, а она в его дурацких действиях ищет смысл и тонкий намёк, как искала их в неожиданном внимании Кузнецова Руслана, а их не было, да и быть не могло.

А Милочка дулась на Вадима за то, что он не сказал ей о вечеринке, намечающейся у Хасановой Римки после спектакля. Когда опустился занавес, та загадочно произнесла, лукаво поглядывая на Милочку: «Вад, ты не забыл, собираемся у меня в девять?» Вадковский, соглашаясь, кивнул. Милочка думала, что они дружат, но он ведёт себя странно, по-мальчишески непредсказуемо: не посвящает её в свои планы, может забыть обещанное, может без объяснений уйти. Вот Линков поступает иначе, всегда держит слово и смотрит на Милочку с обожанием.