Карта ролевой игры "Сказочные Вечеринки"

Девушка танцевала одновременно легко и очень старательно, словно это был ее первый настоящий бал, а до того танцевать приходилось только в институте или где она там училась, в отличие от Жоржа, который танцевал машинально, все «па» давно были уложены в голове и многажды апробированы, его ночью разбуди, он порядок не спутает. Но Нина была так мила в этой своей старательности, что он не мог не улыбнуться, стараясь подбодрить девушку.
При его словах про университет девушка как-то очень грустно вздохнула, и Жорж подумал, что, вероятно, ей бы хотелось там учиться, но тут же вспомнил, что для девушки это невозможно, и промолчал
Разговор продолжился про химию и опыты.
– А вы работали когда-нибудь в лаборатории? Если нет, то хотели бы, скажем, попробовать?

Как оказалось, девушка была всерьез увлечена наукой.
– Так вы бестужевка? – удивился Загряжский. – Вот уж не сказал бы. Совершенно на них не похожи. – Вырвалось у него, но Жорж тут же извинился за свою бестактность. Простите, обидеть не хотел, просто неожиданно. Вы такая милая, нежная, женственная… Ей, Богу, вы меня несказанно удивили.
Дальнейший ее рассказ еще более удивил князя.

– Так это же замечательно, – воскликнул Жорж, чуть повысив голос, и на них стали оборачиваться, тогда он заговорил тише. – С профессором Менделеевым лично не знаком, но мой приятель, что показывал опыты, один из его ближайших соратников, состоит в Русском физико-химическом обществе. Он о Менделееве говорил как о светиле химии. Так что вам очень повезло.
Князь даже не заметил, как музыка смолкла, настолько увлекся разговором с Ниной Ивановной.

– Вы едете за границу, я правильно понимаю? Слышал, там девушек принимают в университет. Жаль, что это нельзя сделать в России, – он грустно улыбнулся.
– Мне тоже было весьма интересно, Нина Ивановна, – князь поцеловал тонкие пальцы, затянутые в перчатку. – Благодарю за танец и желаю вам удачи в химии и во всем, что вы задумали. Я не уверен, что смогу быть вам чем-то полезен, но если вдруг, всегда буду рад, – он снова улыбнулся. – Куда вас проводить?

Нина Ивановна явно была недовольна мнением Жоржа о «бестужевках», но вступать в дискуссию передумала. Когда же она сказала, что и именинница там училась

Князь все-таки решил высказаться:
– Не поймите меня превратно, Нина Ивановна, ни коим образом не хотел обидеть или как-то задеть вас или Дарью Петровну. Я отнюдь не противник женского образования, и мне искренне жаль, что нормальным образом получить его в России невозможно. Но я поражен тем, что и вы, и Мещерская – слушательницы курсов. Те девушки-бестужевки, с которыми я был знаком, отличаются от вас как небо и земля. Они коротко стрижены, курят, тыкают всем подряд, даже незнакомым, они против института брака, но ратуют за свободные отношения. Женщина может быть умной и стремиться к знаниям, но при том хотелось бы, чтобы она оставалась воспитанной, а не распущенной. А вы прекрасно воспитаны, потому я и удивился, – он запнулся. – В общем, это, наверное, все, что я имею сказать по данному вопросу. – Он улыбнулся. – Я не встречал еще «бестужевок», подобных вам или Дарье Петровне, и искренне рад, что вы можете продолжить обучение. Что же до женских прав, суфражисток я не поддерживаю, но и принцип четырех К «Kinder, Küche, Kirche, Kleider» (дети, кухня, церковь, наряды (нет.)) не приемлю тоже.
Девушка подтвердила его предположение, что уезжает за границу
– Если я могу чем-то помочь, только скажите, – князь щелкнул каблуками и выпрямился. – Хочу, чтобы ваша мечта сбылась.
– Не смею вас больше задерживать, – поклонился Жорж. – Merci à vous, мне было весьма приятно и интересно общаться с вами.
Он направился в буфетную промочить горло, но заиграла мазурка, и Жорж вспомнил, что приглашал Элен, которая нашлась именно в буфетной вместе с графиней Аристовой.
– Елена Петровна, Евдокия Ильинична, – поклонился Загряжский обеим девушкам. – Елена Петровна, мазурка, вы обещали.

Жорж ловит такт и начинает движение со своей дамой по зале. Он легко прыгает и столь же легко опускается на колено. Она порхает вокруг него. Пары перестраиваются, меняясь партнерами, ведут неспешную беседу.
– Должна признать, Георгий Александрович, что вы один из лучших танцоров, каких я встречала, – хвалит Элен Жоржа.
Ему приятна ее похвала, он и в самом деле в каком-то ударе нынче – так идеально выходят фигуры.
– Вы мне льстите Елена Петровна, – улыбается он, – но даже если я хорош в танце, то и я могу вернуть вам комплимент, от партнерши тоже многое зависит. Вас легко вести, вы весьма послушны в танце, – говорит Жорж и тут же меняет тему. – Елена Петровна, а что в вашей местности хорошие охоты? – спрашивает Загряжский у Элен. – Вы выезжаете или только Петр Николаевич?
Жорж в самом деле великолепно ведет свою даму. Он прекрасно владеет телом, знает все па мазурки, особенно ему удаются голубец и шассе – он прыгает легко и свободно, ударяя нога об ногу, шаг уверенный, лихо притоптывая каблуком. Все повороты и подскоки делаются очень чисто, хотя именно мазурку он давно не танцевал, да и возраст, тем не менее, у него все выходит, словно он снова молодой юнкер на уроке танцев в училище. Еще один поворот, и снова можно поговорить:
– Елена Петровна, вы ведь пишете стихи? – он не спрашивает, а утверждает. – Могли бы почитать мне что-то? Не сейчас, после танца.

– Боюсь, Георгий Александрович, они вам покажутся скучны, – ответила Элен, но, заметив, что он пытается возразить ей, добавила: – Но если вы настаиваете…
Голос Элен звучит очень неуверенно, и тогда Жорж добавляет:
– Хотите, это будет наш маленький секрет, Елена Петровна? – я никому не скажу, – улыбается он девушке. – После того, что я слышал в таборе, меня заинтересовали ваши стихи. В тех был глубокий смысл и искреннее переживание. Это точно не графоманство, голову на отсечение даю.
Повинуясь музыке, Загряжский буквально летит по зале, увлекая за собой даму, которая прекрасно слушается, словно заранее зная, что будет дальше, хотя мазурка – танец импровизаций, и Жорж вовсю этим пользуется. В какой-то момент они становятся солирующей парой, и общество расступается, позволяя им такую возможность.
Потом соло перехватывают другие, а Жорж с Элен могут продолжить разговор, и он неожиданно читает:
Как сложно порой решиться,
Как трудно бывает, знаешь,
Сказать, спросить, объясниться...
Себя ты не понимаешь...
Как просто совет другому
Мы можем дать, не скупясь,
В себе же – одни изломы,
Неверие, глупость, боязнь
Все сделать не так, как надо,
Не то решенье принять,
В преддверие рая иль ада
Тугую вонзить рукоять
В того, кто роднее и ближе,
Ведь он удара не ждет...
...А чтобы сердце услышать,
Лишь надо – разрушить лед...

И смотрит в удивленные глаза Элен. Да, не только девицы стишатами балуются

– Стихи ваши, Георгий Александрович, очень хороши! – сказала она. – Так хороши, что мне хочется услышать и другие, –Элен похвалила стихи Жоржа, и он пообещал почитать ей как-нибудь еще.
– Непременно, но не сегодня, – кивнул Загряжский, продолжая танцевать. – Как только устроюсь, приеду в гости, да и сам принимать стану, возможно, и бал дам, правда, не знаю, как это делается. Думаю, ваш папА подскажет.
Мазурка продолжалась, Жорж вспомнил, как один из полковых приятелей говорил, то мазурка может и два часа длиться, но надеялся, что этого не произойдет. Элен танцевала великолепно, ее легко было вести, она прекрасно чувствовала музыку, но танец был слишком быстрым, и сам князь слегка притомился – она давно не танцевал, а тем более столь долго.
Музыка оборвалась неожиданно, Жорж остановился как бы на полувзлете, поднял Элен, сделал полукруг с партнершей в руках, и опустил ее аккуратно на паркет.
– Не устали? – улыбнулся князь Елене Петровне и только хотел пригласить ее в буфетную, как посреди залы появилась именинница и предложила интересную игру.
А потом зазвучал вальс.
– Елена Петровна, хотите танцевать или пойдем в буфетную?

Проводив Элен в буфетную, Жорж с удовольствием выпил с нею вместе шампанского, пожалев, там не подавали напитков покрепче.
Девушка потянулась к вазе с фруктами, и совершенно неожиданно для Загряжского прозвучал ее вопрос:
– Хотите яблоко, Георгий Александрович? – спросила она и вдруг тихо рассмеялась: – Жаль, но среди них нет ни одного с надписью «Прекраснейшей»… А будь вы Парисом, кому бы вы присудили приз? Гере, Афродите, Афине? Или поступили бы так же, как Парис?
Элен смотрела прямо ему в глаза. А он изрядно стушевался – в греческой мифологии Жорж был профаном, и единственное, что у него ассоциировалось с яблоком – Адам и Ева, и искушение Евы змеем, но сравнивать девицу с библейской Евой показалось ему неуместным, да и сам он на роль Адама никак не тянул, поэтому постарался напрячься и вспомнить, как там поступил Парис и заодно, кто он такой. В голове крутились имена Менелай и Елена, но более ничего. Жорж взял еще шампанского и улыбнулся Элен, делая вид, что думает, впрочем, он и в самом деле пытался вспомнить. Гера, Афродита, Афина – это богини. У Гомера начинается – "Гнев, богиня, воспой", видимо, этот Парис богиню разгневал, значит, подарил яблоко не им… Черт, кто их выдумал, этих греческих богов и иже с ними… Яблоко раздора, вот что это, – вспомнилось ему, это и высказал вслух.
– Яблоко раздора. Из-за него разыгралась война. Потому я не стал бы его никому дарить, – он взял с блюда виноград и отправил несколько ягодок в рот. – Там же, насколько я помню, кто-то кого-то приревновал, а я считаю, что не стоит возбуждать в мужчине ревность, с дуэли никто еще невредимым не вернулся, и губить город и людей ради женщины, – Жорж вспомнил, наконец, историю Трои, – последнее дело. Пойдемте лучше искать вашу ленту, если вы разрешите мне составить вам компанию. Впрочем, пока звучит вальс, мы еще имеем шанс подкрепиться.

С этими словами Элен они с Жоржем вышли из буфетной и направились по дорожкам сада. Елена Петровна о чем-то спрашивала, но больше как-то задумчиво молчало. Молчал в основном и Загряжский. Он давно не был в обществе, а тем более в обществе провинциальном, где, с одной стороны, дозволено много больше, чем в столице, с другой – слухи разлетаются со скоростью света. Он не сомневался, что общество уже в мыслях повенчало его с Элен, или повенчает в самое ближайшее время, и не мог понять, что ему делать в сложившейся ситуации. Видит Бог, он пока не видел себя семейным человеком, потому не хотел давать барышне ложных надежд. В то же время, ему было интересно с ней общаться, и он готов это общение продолжить, но – чертовы условности! С барышней нельзя общаться без каких-то намерений, это может ее скомпрометировать.
От мыслей Жоржа отвлек веселый голос Элен.

И в самом деле – впереди стояли столбы, украшенные лентами. По тому, что говорила Долли, если он правильно понял, девушке надо найти свое имя и пойти по ленте дальше – она приведет к призу. Он не был уверен в том, что прав, и решил уточнить у Элен.
– Похоже, что так, – согласно кивнул Загряжский. – Я правильно понял. Что надо найти ваше имя, а потом идти по ленте дальше, и она, как нить Ариадны, приведет нас к вашему призу?

В парке

Жорж и Элен идут по парку, о чем-то беседуя, он не замечает сути разговора, думая о своем. Впрочем, думает он именно о ней – о странной девушке по имени Элен. Нет, Жорж не влюблен и жениться пока не собирается, но Элен будоражит его, заставляя все время думать о ней. Это странно, непривычно, как странна и непривычна сама девушка. Порой она ведет себя как маленький капризный ребенок, которому не дали желанную игрушку – иначе как капризом он не мог назвать ее желание выспросить у графини Аристовой как он танцует, и в то же время спокойно согласиться на два самых важных танца – вальс и мазурку. Ее замкнутость в разговоре и потрясающая открытость, когда она пела в таборе. Такая глубокая пронзительная тоска слышалась тогда в голосе Элен. Так поют только люди, любившие, любившие всем сердцем, и преданные. Кто-то когда-то жестоко предал эту милую барышню, и она замкнулась, ушла в себя, стала холодной и равнодушной. Как теперь ее вытащить оттуда, и стоит ли?
Размышление прервала внезапно вспорхнувшая птица. Она напугала Элен и та на минуту прижалась к Жоржу. Он потянулся обнять и успокоить, но девушка тут же рванулась прочь, словно мужских объятий она боится еще больше. Жорж не стал заострять на этом внимание, просто пошел за девушкой дальше.
Вот, наконец, и обещанный подарок – красивый батистовый платочек и брошь в виде звезды.
– Вы знаете, что означает путеводная звезда? – спросила она, обращаясь к князю. – Считается, что она символ преодоления препятствий, торжество ума и красоты… Долли, разумеется, польстила мне, но я просто влюблена в эту вещицу. – Елена раскрыла булавку броши и осторожно приколола ее к платью. – Что скажете? – сияя от удовольствия, спросила она у Загряжского. – Вам нравится?
Она такая радостная и счастливая, что заражает и Жоржа этой радостью и, не отдавая себе отчета в своих действиях, он вдруг обнимает девушку и и целует ее прямо в улыбающиеся губы. Она не отталкивает его – видимо, от неожиданности, а он продолжает целовать, не в силах оторваться. Сейчас она опомнится, даст мне пощечину и убежит, – бьется мысль где-то глубоко внутри, но это будет потом, после, пока же он целует эти сладкие, ласковые, податливые губы…

Конечно, Элен его оттолкнула и начала что-то гневно выговаривать. И в этот момент она, наконец, вылезла из своего кокона, она была живая и совсем не такая, как обычно, даже не такая, как в таборе, хотя и там эмоции у девушки были живые и настоящие. И на поцелуй она явно ответила, он чувствовал… Но это было мимолетно...
В какой-то момент Жоржу даже показалось, что Элен его ударит, но она слишком быстро убрала все эмоции. Снова закрылась, а потом сказала странную вещь.

– Бог с вами, Елена Петровна! За кого вы меня принимаете? Мужчины так не шутят с приличными барышнями. – Он стоял рядом с Элен и смотрел на нее, не отводя взгляда, не пытаясь подойти ближе или взять за руку. Просто смотрел, стараясь понять, почему она сделала такой вывод. Он точно повода к тому не давал. – Да. признаюсь, что не влюблен в вас. Да и не успел бы, мы слишком мало знакомы. Признаюсь, что поступил дурно, позволив себе этот поцелуй. На меня словно помутнение какое-то нашло. Когда вы говорили про звезду, вы выглядели такой счастливой, и мне захотелось, не знаю, прикоснуться к этому счастью. А еще я весь день мечтаю вывести вас из себя. Нет-нет, не перебивайте, дослушайте, я не хотел вас обидеть, этого и в мыслях не было. Только вы все время словно неживая, как Снежная королева у Андерсена. А когда целовал – ожили. И потом отчитали меня с такими эмоциями, живыми. – Он все-таки улыбнулся. – Давайте считать, что я хотел разбудить Спящую красавицу, и у меня получилось. Не обижайтесь, Елена Петровна, право слово. Я понять вас хочу. Вас будто поломал кто-то когда-то, и сама вы поломку не исправите. Не знаю, получится ли у меня? Возможно, со временем, если захотите и доверитесь. Вас обидели, сделали очень больно, но с такой болью нельзя жить. Она изнутри вас сжирает. – Он замолчал, ожидая, что скажет или сделает девушка, решительно не понимая, как себя вести и что предпринять. В любом случае надо было отвести Элен к отцу, но сначала она должна успокоиться, а что сделать для этого. Жорж не знал. Ему одновременно хотелось обнять ее и баюкать в руках, пока не придет в себя, и махнуть рукой и просто проводить ее в имение и уехать домой.

В парке по дороге в имение

Жорж не терпел женских слез, не умел успокаивать плачущих женщин, не знал, что делать и говорить в таких случаях. Нет, слезы его не раздражали, просто вгоняли в какой-то ступор, и он стоял как истукан, ожидая, пока плач прекратится. Когда Элен заплакала, он смог только предложить ей платок, и ничего более, понимая, что никакой помощи, а уж тем более объятий от него она не примет, в то же время давая ей выплакать свое горе. Да, что такое боль, он знает не понаслышке, боль душевная и сердечная, когда сердце просто разрывается на части, а ты держишь на лице улыбку, потому что так должно. Потом ты учишься жить с этой постоянной болью, и постепенно она остается только глубоко в сердце.
Именно это он и попытался донести до Элен, когда она немного успокоилась, попросила отвести ее в имение и никому не рассказывать о произошедшем.
– Конечно, Елена Петровна, я никому ничего не расскажу. Слово офицера и дворянина, – пообещал он. – А что до боли, коли боль эта сердечная, в сердце ее и спрятать надлежит. Спрятать и на ключ закрыть, иначе съест она вас, совсем съест, а потом переступить и жить дальше. Жить, а не делать вид, что живешь. В этом сила человеческая. Постепенно боль отболит и будет легкой грустью вспоминаться. Да, это долго, тяжело, мучительно. Куда приятнее и проще боль эту в себе лелеять и жалеть себя «ах, я, бедный, несчастный, меня обидели», но, если вы жалеть себя будете, то и другим иных чувств не оставите, а жалость – плохое чувство, она унижает. Простите, Елена Петровна, обидеть вас не хотел, и целовал я вас не из жалости. Хотел, чтобы вы ожили, очнулись и продолжали жить, а не спрятались в кокон и сидели там, ковыряя болячку еще раз. Извините за грубые слова, не морали я вам читал, а собственным опытом поделился. Пойдемте в имение, вечереет, становится прохладно.

Всю дальнейшую дорогу до усадьбы Жорж молчал. Он впервые пребывал в таком смятении рядом с барышней, обычно комплименты и разного рода болтовня сыпались из него, как из рога изобилия, тут же словно кто замок на губы повесил, слова не шли с языка.
Выручил встретивший их Петр Николаевич, радушно пригласивший Загряжского в гости.
– Непременно буду бывать у вас и к себе приглашаю, как немного получше обоснуюсь, – раскланялся Жорж с отцом Элен.
Попрощавшись с Артемьевыми, Загряжский поблагодарил за гостеприимство генерала Мещерского и сговорился с ним увидеться на ближайшей охоте.
Потом подошел проститься с Ниной Ивановной и именинницей.
– Дарья Петровна, благодарю за теплый прием, рад знакомству, надеюсь продолжить его с вами и вашим дядюшкой по-соседски, – поклонился князь Долли.
– Нина Ивановна, рад знакомству, как уже говорил, буде какая нужда, обращайтесь, – улыбнулся он Нине. – Желаю вам удачи в ваших заграничных делах.
Раскланявшись с Трубецким и остальными гостями, князь узнал от подошедшего слуги, что вещи его собраны, а конь оседлан, и отправился на конюшню. Там он сел на коня и покинул гостеприимный дом Мещерских, размышляя о том, какие странные кульбиты иногда выписывает судьба. Он всего лишь приехал посмотреть усадьбу, а теперь размышляет об отставке, о том, как обустроить имение и о многом ином… Воистину, неисповедимы пути Господни.

Имение Веселое – Дом Артемьевых – Санкт-Петербург


Все время после праздника у Мещерских Жорж занимался имением. Он втянулся в это настолько, что практически нигде не появлялся, но в какой-то момент барство ему наскучило. Он вдруг понял, что сидеть в имении, в глуши, давать три бала ежегодно, ездить на охоту, а дома ходит в шлафроке и тискать горничных – не его. Он был человек деятельный, потому подумывал даже вернуться на службу или хотя бы уехать в большой город – в Москву или в столицу. А тут и оказия случилась – старая тетка – дальняя кузина отца прислала письмо. В Петербург на Сезон звала, навестить просила и прозрачно намекала, что невесту ему подыскала. Дочь чьих-то знакомых, хорошенькую и не совсем чтобы юную. Да и Петр Николаевич Артемьев, с которым Загряжский иногда виделся, пригласил его на свою свадьбу, князь обещал быть и подумал, что, может быть, и ему в самом деле жениться, раз так все складывается. Он согласился приехать к тетушке в столицу после Рождества.
На венчание Артемьева Жорж опоздал, но к свадебному обеду успел.
Встретила его Элен, которая за то время, что они не виделись, совершенное не изменилась.
Он поздоровался и поцеловал кончики девичьих пальчиков. Элен сказала, что отец и мачеха ему обрадуются.
– А вы? – спросил он, улыбнувшись.
– Разумеется, я тоже! – воскликнула она и улыбнулась в ответ. – Что же мы стоим? Идемте! Мне так много хочется вам рассказать...
– Весь внимание, – поклонился Загряжский, – только я ведь проститься приехал. На днях в Петербург уезжаю. Тетушка мне невесту там нашла. Женюсь, поступлю на службу, а сюда станем на лето приезжать.
– Проститься?...Как жаль... – растерянно ответила Элен. Ее улыбка было потухла, но она тотчас взяла себя в руки и вежливо произнесла: – Рада за вас, Георгий Александрович. Надеюсь, вы о нас не забудете в своем Петербурге?
– Конечно, не забуду. Непременно напишу вашему папеньке и дам адрес. А вы не собираетесь в Москву или в столицу? Может быть. Петр Николаевич с супругой? – увидев Элен и считав ее первую реакцию на его отъезд, Жорж вдруг почувствовал, что девушка обиделась. Неужели, я в ней какие-то чувства вызываю, – подумалось ему. – Она так искренне обрадовалась».
– Ежели сестра моя Наталья Петровна останется на зиму в Петербурге, я приеду к ней на Рождество, – ответила она. – Бог даст, свидимся, Георгий Александрович.
– Бог даст, – кивнул он. – Надо засвидетельствовать почтение молодоженам. Вы не проводите меня?
– Конечно. Вы позволите? – спросила она с улыбкой и взяла Загряжского под руку. – Как приятно идти с вами в паре, князь!
Что это? Она со мной флиртует? Неожиданно, – подумал князь, в душе радуясь тому, что Элен оттаяла, но, решив сойти с опасной стези, тему сменил.
– Ваша сестра в столице с мужем проживает? – спросил он, чтобы что-то спросить.
– Ее муж дипломат Ипполит Александрович Ташков, и они больше времени проводят в Германии, чем в России, – пояснила Элен. – А в Петербурге у них квартира, в которой они останавливаются в редкие приезды на родину.
– Вот как? Интересно. Но если у них пустует квартира в столице, вы могли бы спокойно остановиться там? – предложил князь.
– Об этом мне следует просить сестру и отца, – сказала она. – Но в любом случае, я не могу ехать в столицу одна.
С этим нельзя было не согласиться, к тому же они уже подошли в столовую залу, где сидели новоиспеченные муж и жена.
Загряжский поздравил чету Артемьевых и пожелал им здравия и благоденствия. Потом разговор перекинулся на Сезон, и Жорж рассказал, что собирается в столицу и что дальняя родственница присмотрела ему невесту – родственницу каких-то ее знакомых.
– Девица, по ее словам, не юная, но милая и обходительная, – поделился он, а вскоре распрощался и уехал.
Елена Петровна проводить его не пошла.

В столицу князь Загряжский прибыл аккурат к Рождеству, отметил праздник с тетушкой, а на Новый год они отправились в гости.
– Я тебе говорила. Знакомцы мои, Ташковы, к ним как раз и приехала девица, что я тебе сосватать собираюсь. Уверен, она по нраву тебе придется, – сказала тетушка, когда Жорж помогал ей выйти из кареты.
При этой фамилии что-то шевельнулось в его памяти, но что именно, и где он ее слышал – вспомнить не получилось.
Встретил их высокий приятный мужчина примерно одних лет с Жоржем.
– Ипполит Александрович Ташков, – представился тот Жоржу. С тетушкой он явно был знаком ранее, или даже состоял в родстве, потому что при встрече они обнялись.
– Князь Георгий Александрович Загряжский, – Жорж подал руку Ташкову. – С праздником.
Раздевшись, все прошли в гостиную, где стояла украшенная елка и сидели две дамы в декольтированных платьях.
– Калерия Тихоновна, князь, позвольте представить вам мою жену и свояченницу, – Ипполит Александрович подошел к дамам, приглашая гостей последовать за ним. Но Жорж остановился как вкопанный, не сводя глаз с Элен, которая сидела рядом со своей, как он теперь понял, сестрой, и удивленно взирала на него. От кого он слышал фамилию Ташков, Жорж тоже моментально вспомнил.
– Елена Петровна, рад видеть, – нарушая правила, князь подошел к Элен и наклонился поцеловать ее руку. Теперь на них удивленно взирали все остальные.
– Мы – соседи по имениям, – только и могла выговорить Елена Петровна.
– И надо было мне уехать в столицу… – Жорж не договорил, чтобы никого не смутить, лишь подумал о том, что мир невероятно тесен и пути Господни неисповедимы.