Карта ролевой игры "Сказочные Вечеринки"

Бэатрис Бессон вовсе не была взбалмошной особой, каковой считал ее старший брат, просто она хотела успеть все и везде, помочь всем и каждому и сделать этот мир чуточку лучше – ну, если выгорит, и не сгореть в устроенном пожаре.
Сколько себя помнила, в семье она была нужна только Алену – так Бэа называла старшего брата, в частности из-за того, что Анри было его именем, к которому полагалась приставка преподобный, а Ален был ее братом и принадлежал только ей.
Бэа уехала с братом из Канады в Сан-Франциско, потом они перебрались в Бель Фуше, теперь намеревались обосноваться в Энск-сити. Надолго ли? Бог весть. Городок девушке понравился, как и школа, где она преподавала, и дети.
Вчера прошла первая служба в церкви, она, как всегда пела гимны и помогала с Причастием, раздавая хлеб и вино и отвечая «Хвала Богу» каждому подходившему.
А сегодня после завтрака они с Моник отправились в магазин. Внутрь лавки «У Гарри» Моник вошла одна, а Бэатрис ждала ее на улице.
– Бэа, – возглас раздался совсем рядом. – И ты тут?
– Слоун? – брови Бэатрис удивленно поползли вверх. – Вы переехали сюда?
– Переехала только я, – рассмеялась Слоун.
– Это как? – не могла понять Бэа.
– Очень просто. Отец решил продать меня замуж за своего компаньона, я подхватила немного вещей и денег и села в дилижанс.
– Кошмар какой, – всплеснула руками Бэатрис. – Тебя же могли ограбить, да мало ли что еще. Как ты только решилась?
– Вот так, – невесело усмехнулась Слоун.
– И что теперь?
– Работаю. Пою. В салуне. У меня есть еда и крыша над головой, и немного денег, – начала рассказывать девушка.
– Постой, как в салуне? Это же не очень прилично, – не очень Бэа добавила, чтобы смягчить то, что сказала, на самом деле для приличной воспитанной девушки это было очень неприлично.
– Да нет, все нормально, – попыталась успокоить подругу Слоун. – Я просто пою.
– А живешь где?
– Там же, в комнатке под самой крышей. Не волнуйся, дверь закрывается, и она крепкая.
– Может быть, к нам переедешь? – Бэатрис понимала, что, не спросив брата, не должна звать Слоун к ним, но это же Слоун Дэвис, с которой Бэа дружила с пеленок. Правда, они давно не виделись, но это сути не меняло.
– Вот это точно будет неприлично, – покачала головой Слоун, – давай лучше встретимся на празднике.
– Ну, как знаешь, – пожала плечами Бэа, и девушки расстались, но Бэатрис не рассталась со своей идеей поселить Слоун у них, потому, едва придя домой, побежала к брату.
– Ален, очень тебя прошу, пусть Слоун живет у нас, – Бэатрис просительно посмотрела на пастора.
– Как ты это представляешь, дорогая? Незамужняя девица в доме холостого мужчины. Это крайне неприлично. Я, знаешь ли, не готов жениться на твоей подружке, как ее там?
– Слоун.
– Вот-вот, Слоун.
– Но ты же пастор, – удивленно посмотрела на брата девушка, полагая, вероятно, что служение делает его бесполым.
– От этого я не перестаю быть мужчиной, – усмехнулся Анри.
– Ты! Ты! Ты! Вечно ты все с ног на голову перевернешь! – Бэатрис вскочила на ноги и пулей вылетела из комнаты, вся красная и рассерженная.
«Мужчина он, видите ли! Пусть еще скажет – молодой. Ему сорок скоро, какой брак, в самом деле, для Слоун он вообще старик, никто бы и не подумал ничего такого», – обиженно бубнила она себе под нос, отправляясь в кухню выклянчить у Моник какой-нибудь еды.

– Бэа, Бэатрис, зайди ко мне, пожалуйста, – трапезу Бэатрис прервал голос брата. Девушка допила свой кофе – с сахаром и сливками, дела пирог и только после этого, не торопясь, пошла в кабинет пастора.
Анри все так же сидел за столом с новой чашкой кофе.
– Ты хочешь прочесть мне очередную нотацию, Ален? Например, о том, что есть надо в завтрак, обед и ужин. Ну, еще можно позволить себе ленч, но это все – в определенные часы, а хватать куски нехорошо… – Бэа вошла в комнату и села в дальнее от брата кресло.
– Нет, дорогуша. Я всего лишь хотел попросить тебя написать объявление о благотворительном базаре и прочих увеселениях и повесить его на двери церкви. Писать следует на английском и французском, чтобы точно все поняли. Сделаешь? – Анри допил свой кофе и поставил чашку на край стола. – И чашку мою заодно унеси на кухню, чтобы Одри не дергать.
– Хорошо, – согласилась Бэатрис, у нее в само деле был очень красивый почерк. – А можно, я куплю конфет в лавке? Там завезли мятные леденцы.
– Сластена, – улыбнулся Анри и, вынув из кармана, положил на край стола несколько монет. – Надеюсь, этого хватит. Напиши, что в честь десятилетия города проводится Благотворительный базар, конкурс выпечки, будет музыка. Сборы пойдут на нужды детского приюта.
Посчитав деньги, Бэа обрадовано закивала – там с лихвой хватало на сладости не только дл нее самой, но и для ее учеников: она привыкла поощрять лучших чем-то более существенным, чем отметки.
Проведя два часа в гостиной, испортив несколько листов и испачкав пальцы и скатерть, девушка, наконец, осталась довольна результатом.
Она дождалась, пока листы высохнут, свернула их в трубочки и перевязала лентой. Бэатрис не забыла взять клей и кисточку и позвать с собой Одри – чтобы нести этот самый клей и помочь повесить объявления.
У здания церкви Бэатрис заметила какую-то девушку, совсем юную, которая то ли молилась, то ли просто стояла, но вид у нее был явно озадаченный и грустный. Бэа ускорила шаг, намереваясь подойти к незнакомке, спросить, что случилось и, если получится, помочь, но та вдруг повернулась и быстро пошла куда-то в сторону. Вероятно, поняла, как решить свою проблему, – подумала Бэатрис, проводив девушку взглядом.
Повесив с помощью Одри объявления на дверь, Бэа собралась было в магазин, но заметила, что у столба с объявлениями недалеко от церкви собрался народ. Все что-то читают и обсуждают. Любопытство пересилило, и девушки направились в противоположную от лавки сторону.
– В Ванкувере ограблен поезд, похищен ящик золотых слитков банка, – прочла Одри, протиснувшись к столбу. – Бэа, смотри, тут приметы преступника указаны.
– Пойдем домой, Одри, – кивнула Бэатрис, прочитав листовку. – Надо сообщить преподобному, хотя вряд ли разбойник появится на службе, а в городе мы еще никого не знаем.

Дом пастора – лавка «У Гарри»
 
 
Проводив Его преподобие, Бэатрис и Одри отправились к Моник помогать с обедом, хотя, положа руку на сердце, большой радости от этого не испытывали. Конечно, Бэа умела и даже любила готовить, но только по настроению. Иногда она могла испечь несколько противней булочек или замариновать рыбу по рецепту бабушки, а то и приготовить какое-нибудь изысканное блюдо, потратив на это весь день, но такие простые действия, как чистка картошки или нарезание овощей, наводили на девушку скуку и тоску. Вот и сейчас она машинально срезала тонкой спиралью картофельную шкурку, а думала о предстоящем празднике.
– Мадам Моник, а мы можем испечь на конкурс булочки с глазурью? – в голосе Бэатрис звучали одновременно вопрос и просьба. Не то, чтобы она хотела выиграть в конкурсе, просто покрытые шоколадной глазурью булочки с корицей были ее слабостью.
– Конечно, милая, все можно, и даже с цукатами, я как раз заготовила немного, – Моник посмотрела на занятых работой девушек и удовлетворенно кивнула. Она не терпела лени и с детства приучала к труду, особенно на кухне, не только собственную дочь, но и хозяйскую. Вернее, сначала хозяйскую: Одри была на восемь лет моложе Бэатрис.
– И еще пирожные с кремом, – мечтательно вздохнула Одри.
– Для пирожных надо будет кое-что купить, как справитесь с картошкой, сходите в лавку, я не предполагала печь сладости, – Моник сняла с полки корзинку и выдала девушкам денег. – Масло, ваниль, корицу, сахару еще возьмите, у нас мало, мука есть, молоко тоже. Пожалуй, все.
– Хорошо, – кивнула Бэа и с удвоенной скоростью принялась дочищать овощи.
Некоторое время в кухне стояла тишина.
– Мама, мы все сделали, – Одри радостно отложила нож и отправилась мыть руки. Бэатрис последовала ее примеру.
– Мы пошли, – девушки взяли корзинку и деньги и направились к выходу.
– Ступайте с Богом, – Моник перекрестила девушек. – Долго не задерживайтесь. Отец Анри вернется, чтобы дома уже были.
– Конечно, – кивнула Бэа. – Мы быстро.
 
На улицах было неожиданно многолюдно, все кругом что-то обсуждали – кто ограбление, кто – предстоящий праздник.
За прилавком в лавке « У Гарри» стоял, видимо, сам хозяин – сухощавый мужчина примерно возраста Анри с суровым лицом, который показался Бэатрис отдаленно знакомым – как привет из детства. Он напомнил ей кого-то, кого она знала очень давно, еще в Виннипеге, но прошло столько лет, да и она была совсем мала, так что могла и ошибиться.
– Добрый день, – Бэа кивнула мужчине за прилавком. – Мы бы хотели купить фунт сливочного масла, несколько стручков ванили, пять палочек корицы и головку сахару.
– Скоро праздник и конкурс выпечки, – Одри была сама непосредственность. – Мы хотим испечь булочки.
– Ой, еще конфеты, – вспомнила Бэа, – полфунта мятных леденцов для моих мальчиков.
На этих ее словах хозяин лавки удивленно поднял бровь. Бэатрис знала, что выглядит моложе своих лет и уж никак не мамой нескольких ребятишек. – Я учительница, – поспешила она добавить. – Бэатрис Бессон. Мы с братом неделю как переехали из Бель Фуше, и я еще никого тут не знаю.
– А вы в церковь не ходите? – Одри явно забыла все правила приличия. – Вас не было вчера на службе.
– Одри!!! – одернула мелкую Бэатрис. – Ты не Его преподобие, чтобы задавать такие вопросы незнакомым людям. – Она протянула мужчине за прилавком корзинку, чтобы он положил в нее покупки.

Лавка «У Гарри»
 
Какой-то странный этот хозяин магазина. То смотрит изучающее, то вопросы неудобные задает. Назвал меня миссис и решил, что я жена Анри, смешно, я же представилась. Впрочем, мужчины часто бывают невнимательны в мелочах, – подумала Бэатрис и улыбнулась. – Интересно, почему он спросил про Канаду? Мы так давно оттуда уехали… Может, он тоже оттуда и знал Анри? Вон как на его имя стойку сделал.– Она снова улыбнулась и забрала у хозяина магазина корзинку с покупками.
Еще эта болтушка Одри! – Бэатрис немного сердито посмотрела на свою спутницу и пригласила хозяина магазина приходить на проповеди пастора.
– В воскресенье преподобный служит с десяти утра. Там большая служба, иногда с причастием. Мне нравится, как у вас поют гимны, – решила она немного ввести хозяина лавки в курс дела. – А еще по средам в Бель Фуше обычно проводились беседы о таинствах, о делах церкви. Думаю, здесь Его преподобие возобновит эту традицию, приходите, – девушка кивнула мужчине за прилавком и собралась уже уходить, когда дверь открылась, впуская новую посетительницу. Это оказалась мисс Уайт, хозяйка приюта для сирот. Бэатрис кивнула девушке и решила подождать, пока та сделает покупки, и спросить, какие нужды у приюта сейчас и чем им можно помочь, и обсудить ярмарку и благотворительный сбор.

Дом пастора
 
Весело болтая и смеясь Бэатрис с Одри дошли до дома, где Моник тут же впрягла их в работу – надо было закончить с обедом, поставить тесто на булочки, приготовить корицу и ваниль – толочь пряности в ступке было любимым занятие Бэа. Потом они варили крем для пирожных, и Одри уговорила мать испечь еще пирожки с требухой и ливером, добавив в начинку немного жареной с луком картошки.
Оставив Одри помогать матери, Бэатрис отправилась к себе – разобрать вещи и обувь, которые можно было бы отдать – надо было посмотреть, чтобы все было чистым и крепким, в крайнем случае – аккуратно зашитым. Она успела вышить цветок на блузке на месте небольшой дырочки, прожженной угольком от камина, подвернуть и подрубить манжеты на паре рубашек брата – он был достаточно высок, а кому-то не такому длинному и с руками покороче эти рубашки пришлись бы впору. Несколько платьев, не сильно поношенных и только слегка выцветших, но крепких и хорошего качества, две шали, на одной из которых пришлось в паре мест поднять петли. Сделав это, она отложила шаль, чтобы после обеда вышить и там что-то – так вещь будет более нарядной. Отдельно Бэатрис завернула в бумагу пару тонких и пару шерстяных чулок, намереваясь отдать это лично миссис Уайт и уповая на то, что та не обидится. Для девочек Бэатрис положила шелковые ленты, для мальчика постарше – подтяжки пастора. Были еще его шляпы и жилеты, но Бэатрис не была уверена, что это может кому-то понадобиться.
Она села вышивать цветы на шали, когда звякнул дверной колокольчик и послышались шаги на лестнице. Потом голос брата позвал ее по имени. Не торопясь, Бэа закончила цветок, аккуратно убрала иголку и только после этого вышла из своей комнаты и спустилась в гостиную. Там ожидаемо была Одри, пастор и …хозяин лавки. Он-то что тут делает? Ах, да, помнится, он говорил, что ему нужен пастор, и я сама позвала его прийти к нам, а не ждать среды.
– Ты вернулся, Ален? Что так долго? Обед перестоял, – Бэа привычно ткнула брата кулаком в плечо, но быстро убрала руку, застеснявшись гостя.
Она поздоровалась с мистером Свейзи, а тот сходу заявил, что давно знает пастора, да и ее саму.
– Ален?! – Бэатрис удивленно посмотрела на брата, а когда тот спросил, кого она помнит из Виннипега, ответила, что только его. И это было правдой: Бэатрис была с детства предоставлена сама себе. Так случилось, что она родилась в семье после трех мальчиков с разницей в двенадцать лет с последним из них. Мать болела – роды были тяжелые, отец нашел девочке кормилицу и этим посчитал свою миссию оконченной. Как-то так само получилось, что Ален был единственным, кто проявил к ней внимание и заботу. И, едва научившись ходить, она ходила за ним хвостом. И первым словом Бэа было не мама, а Айен, букву «эл» она научилась выговаривать не сразу. Он рассказывал интересные истории, одновременно вытирая ей сопли и намазывая бальзамом разбитые коленки. Потом он стал учить ее писать и читать, открыл ей волшебный мир книг – а библиотека в доме Бессонов была огромная – и девочка часто засыпала там в кресле с очередным фолиантом в руках, и Ален относил ее в спальню на руках. В классную комнату брата Бэа не ходила, там были учителя, которых девочка отчего-то боялась, играть с ним она тоже не могла – была слишком маленькой, чтобы бегать, как брат или драться на шпагах. Но зрелище именно боя на шпагах ее всегда завораживало.
Почему он спросил, кого я помню, и кто этот Патрик, если знает меня с детства, – подумала Бэатрис, переводя взгляд с одного на другого, и перед глазами всплыли одна за другой картинки – Ален и какой-то худой долговязый парень, сын не то конюха, не то дворецкого играет с ним в догонялки, потом они же дерутся на шпагах или просто на кулачках, до синяков, ускакали куда-то на лошадях и не взяли ее с собой, хотя она уже хорошо держалась в седле …на пони. Это…это …он? Тот парень, друг Алена? – Бэатрис уставилась на хозяина лавки, пытаясь сопоставить картинки из детства со стоящим перед ней мужчиной – слишком взрослым, слишком серьезным и слишком…опасным. Нет, не может быть. Это не он, или все-таки, он?

На празднике
 
Бэатрис проснулась довольно рано, но при этом прекрасно выспалась. И это было здорово – день предстоял долгий и шумный, надо было много успеть и быть в хорошем настроении. На самом деле она любила такие праздники и всякие благотворительные базары – люди, которые приносили пожертвования, особенно, когда сбор шел на определенные нужды, как в этот раз, делились не только вещами, деньгами и продуктами. Они как будто делились частицей своего тепла, сердца и души – и не только с теми, кому они жертвовали, но и с теми, кто работал на базаре. Все улыбались, радовались, вокруг царила приподнятая атмосфера, и Бэатрис это очень нравилось.
После завтрака они вместе с Моник собрали отдельно вещи и обувь в коробки, положили в две корзины выпечку, переложив ее бумагой. Моник приготовила лимонад, который налили в большую бутыль, чтобы тоже взять с собой. Отдельно уложили посуду и приборы. Подумав, Бэатрис достала из-под кровати плетеный короб и вынула оттуда двух своих кукол. С фарфоровыми лицами, красивыми волосами, в нарядных шляпках и костюмах – ее сокровище из детства. Пришла пора с ними расстаться. В приюте много девочек, им понравится. Строго говоря, Бэатрис берегла кукол для собственной дочки, которая, она надеялась, когда-нибудь, у нее родится, но, не выйдя замуж до возраста старой девы, она решила, что это уже теперь не случится и вот решила отдать кукол чужим дочкам, тем, у которых не было матери.
Погрузив все в бричку, добрались до площади. Там уже были расставлены козлы, на которые положили доски. На них Моник постелила скатерть, куда выложила на блюдах выпечку и поставила пару кувшинов с лимонадом, стаканы и приборы. За всем этим поставили распоряжаться Одри.
Бэатрис и Моник стали принимать вещи, утварь и все, что приносили жертвователи. Франсуа собирал это в тюки и короба и уносил в бричку. Его преподобие сказал небольшую проповедь и сам принимал деньги, намереваясь в конце отдать всю собранную сумму мисс Уайт.
– Бэа, как думаешь, те, кто ограбил поезд, не помешают нашему празднику? – спросила вдруг Одри.
– Да нет, с чего вдруг такие мысли? – удивилась Бэа. – К тому же нас охраняют, – указала она на констебля в красном мундире.

– Доброе утро, господин констебль, – приветливо поздоровалась она. – Простите, не знаю вашего имени. Вы тоже принесли что-то?

На празднике


– Да, Бэатрис Бессон, – кивнула девушка, – мадемуазель Бессон, – добавила она, слегка потупившись, а мужчина в красном мундире улыбнулся.
– Очень приятно, – теперь улыбнулась и Бэатрис. – Да, я всю свою жизнь с братом. Так сложилось, но мне нравится общаться с детьми, учить их чему-то новому, видеть их горящие глаза и радостные лица, когда у них что-то получается. И тут вовсе не глушь, мне нравится ваш городок.
Констебль, видимо, слышал разговор Бэатрис с Одри об опасности, что, впрочем, неудивительно – у Одри такой звонкий голос, мертвого разбудит, и убедил девушек, что бояться вовсе нечего.
– Ну, если вы, господин констебль, так уверены, – Одри кинула на мужчину лукавый взгляд. – То и волноваться не о чем.
– Audrey, tu te comportes de manière indécente (Одри, ты ведешь себя неприлично (фр.)), – сделала Бэатрис замечание девушке. Последнее время, почувствовав себя взрослой. Та стала совсем неуправляемой. – Спасибо, мистер Рассел, вы нас успокоили, – обратилась Бэатрис к констеблю, но следующие его слова
заставили ее насторожиться.
– То есть, некая опасность все-таки существует? Хорошо, мы будем осторожными. Глупая бравада еще никого до добра не доводила, – Бэатрис улыбнулась, продолжая сортировать вещи, и увидела куклу, нет, не так – КУКЛУ. Она была роскошна – платье в оборочках и кружеве, фарфоровое личико. Ее собственные, что она принесла для приюта – тоже дорогие и красивые, выглядели золушками у печки, по сравнению с этой.
Из уст мистера Рассела эти слова прозвучали, как извинение или оправдание. Бэатрис взглянула на констебля и на долю секунды увидела боль в его глазах, но он тут же справился с собой, словно ничего и не было. Сильный мужчина, – подумала она. – Такой же, как Ален. Тяжело быть сильным, нельзя показывать свои слабости. Вспомнив про брата, Бэатрис поискала его глазами и увидела, как он пытался сбежать от очередной мамаши, знакомившей его со своей дочкой. Ничто не меняется в этом мире
От мыслей о брате оторвал голос констебля

– Да, конечно. мистер Рассел, – кивнула она. – Одри, унеси эту красотку и положи с моими куклами. – Я решила тоже своих отдать в приют. Мистер Рассел, а вы хотите подарить вашу кому-то определенному? – спросила она у констебля, вдруг смутившись, что задала ему не совсем удобный вопрос.
Мистера Рассела окликнули, и он начал разговаривать с каким-то мужчиной, явно обличенным властью. Толстенький, невысокого роста, не первой молодости, он вел себя панибратски-снисходительно и категорически не понравился Бэатрис.
А когда он повернулся на нее Одри, его подмигивание и вообще все поведение выглядело до ужаса непристойным. Словно это не джентльмен говорил с порядочными девушками, а какой-то завсегдатай салуна с тамошними красотками. Естественно, сама она в подобном заведении не бывала, но еще в Бель Фуше слышала, как молодые парни, что кололи дрова на заднем дворе их дома, рассуждали на эту тему с разными скабрезностями. Она оказалась там случайно, дальше слушать не стала, но сделала вывод, что девиц из салуна парни не уважали, потому так переживала за Слоун. Бэатрис сочла за лучшее промолчать, гордо выпрямила спину и подняла голову – выражение ее лица не предвещало наглецу ничего хорошего, но, на его счастье, его позвали, и он ретировался.
Мистер Рассел был тоже явно недоволен толстяком
– А кто это? – не удержалась любопытная Одри, – что за него надо голосовать?
– И в самом деле, – поддержала Бэатрис, – что это за наглец, который посмел так разговаривать с вами – представителем власти? – Она посмотрела констебля и вдруг подумала: А он красивый, этот мистер Рассел. И какой-то настоящий, рядом с таким ничего не страшно.

На празднике
 
Неприятный толстяк оказался местным мэром, и Бэа взгрустнула, вспоминая мэра Бель Фуше. Питер О’Рейли был ирландцем – высокий, худощавый, подтянутый, он производил впечатление хорошего и доброго человека и, главное, был таковым. Он очень много сделал для города и избирался уже не первый год, жители его любили, а, особенно, конечно, жительницы – мэр был холост. Но, на момент отъезда семьи Бессон из города, но ни одной из осаждавший его дам не отдал предпочтение. Бэатрис не была среди его поклонниц – она считала мистера О’Рейли старым – он был всего на год моложе ее брата.
Мистер Смит тоже был окружен дамами, но Бэатрис показалось, что они все интересуются только его деньгами, что. наверное, закономерно – если мужчина дурен собой, он должен обладать значительным состоянием, чтобы привлечь женский взгляд.
А раз его, по словам мистера Рассела, приходилось терпеть
То он, вероятно, был прямой противоположностью мистера О’Рейли, которого все любили.
–Очень жаль, что городу не повезло с мэром, – грустно сказала Бэатрис вслед констеблю, которого отвлекли местные матроны. На импровизированной сцене выступили артисты, потом Бэа увидела мисс Уйат с детишками, которые не только пели, но и устроили целый спектакль. Одри отпросилась посмотреть поближе и очень хвалила маленьких артистов, а вскоре мисс Уйат с одной из своих девочек подошли к столику Бэатрис.

– Непременно, – улыбнулась Бэатрис девочке и кивнула Одри. Та принесла куклу, и Бэа отдала ее малышке. Девочка была в восторге. Констебль взял ее за руку и стал рассказывать что-то о кукле. Мисс Уайт поблагодарила и сказала, что позже вернется еще, поскольку Бэатрис рассказала ей, что принесла на ярмарку и своих кукол. – У вас же есть еще девочки, мои куклы не такие нарядные, но тоже очень красивые.
Бэа поискала глазами брата и, увидев, что он сидит под деревом, послала к нему Одри с лимонадом, потом краем глаза отметила небольшой конфликт у столиков с выпечкой, который ее Ален прекрасно урегулировал.
Как ему это удается? Спокойно ставит матрон на место, и при этом они его еще и благодарят.
Словно в ответ на ее мысли преподобный появился у столика, перебросился парой слов с Моник, улыбнулся ей и Одри и пошел к Франсуа пить кофе.
– Я буду рядом, только кофе выпью и покурю. Если понадоблюсь, пришли ко мне Одри, – кивнул пастор сестре и пошел к кибитке, стоявшей немного в отдалении.

На празднике
 
Одри, Кати и Бэатрис слушали концерт – как раз выступала Слоун. Она пела красивую балладу о любви – когда подошел мистер Свейзи и забрал сестру со словами, что ей пора домой.
– Пастор просил и вас, мисс, вернуться к столику, там Моник одна не справляется.
– Хорошо, – кивнула Бэа и, взяв за руку Одри, отправилась к их месту на ярмарке, решив, что Слоун сама ее найдет, когда освободится.
Вещи уже все собрали, Франсуа сложил их в коробки, намереваясь отвезти в приют. Пироги и лимонад еще оставались.
– Моник, знаешь, кто там пел? – Бэатрис горела желанием поделиться.
– Догадываюсь, – откликнулась та, – я видела мисс Дэвис на улице, она очень выросла и похорошела.
– И поет очень красиво, – согласилась Бэатрис. – Надо собрать корзинку для пикника, чтобы, когда мэр объявит о начале аукциона, у нас все было готово. Я примерно знаю, что положить, но надо сходить домой.
– Не переживайте, мисс, сейчас Франсуа отправим, – решила Моник, когда они все втроем обсудили, что именно положить в корзину.
К тому моменту, когда мэр Смит объявил о начале аукциона. Франсуа как раз вернулся. В изящной плетеной корзине лежала бутылка вина, сыр, пирог с мясом, завернутый в бумагу, профитроли в глиняной миске (чтобы не помялись), фрукты, приборы, бокалы, салфетки, и все это было накрыто большой вышитой льняной салфеткой, которую при желании можно было использовать вместо скатерти.
– Корзинка от мисс Бэатрис Бессон, – Франсуа взгромоздил корзину на помост рядом с мэром. Тот кивнул и громко перечислил, что находится в корзине, объявив и имя участницы.
В городе их с братом мало кто пока знал, но Бэатрис надеялась, корзину купят из-за содержимого, все-таки это был взнос на благотворительность, хотя в глубине души ей хотелось, чтобы ее корзинку купил констебль Рассел. Он показался ей интересным и явно был смелым и мужественным, и эта грусть в глазах – она притягивала, и Бэатрис хотелось ее развеять.

Праздник
 
Аукцион корзинок шел своим чередом. Бэатрис впервые участвовала в подобно и очень волновалась, что ее корзинку никто не купит, тогда как за другие мужчины боролись, звучали суммы по пятьдесят долларов. «Может быть, предложить денег Франсуа, чтобы он купил мою корзинку?»,  подумала Бэа, когда услышала
Это вызвало двойственные чувства – с одной стороны, она была рада, что хоть кто-то купил ее корзину, с другой – это был совсем не тот человек – Патрик был приятелем брата и сделал это, скорее, чтобы ему угодить, или по просьбе сестры, да и оценил он ее корзинку невысоко. «Ладно, пусть так, – вздохнула Бэатрис. – Мистер Рассел и думать забыл обо мне. В самом деле, кому интересна une vieille fille pathétique, да еще сестра пастора. Меня все считают синим чулком, – она снова вздохнула, и вдруг услышала
и лицо ее озарилась улыбкой – мистер Рассел понравился Бэатрис, и она очень хотела продолжить знакомство, а тут такой повод – распорядитель аукциона сказал, что собирательница корзинки может съесть ее содержимое вместе с тем, кто ее купил – то есть они бы могли вместе съесть по пирожному, например, и выпить кофе… Но тут хозяин лавки решил поторговаться
и корзинка ушла ему.
Бэатрис сначала хотела не выходить к помосту, когда мистер Свейзи будет забирать корзинку, но к ней подбежала восторженная Кати
– Бэатрис, мы купили твою корзинку, и я просила Патрика, и Слоун, – она захлопала в ладоши. – И он купил, это так здорово.
– Так Слоун тоже к этому руку приложила. Вернее, голос? – рассмеялась Бэа, подходя к подруге и Патрику, и услышала его фразу, обращенную к мисс Дэвис
– Слышала, как вы пели, мистер Свэйзи. Не подозревала в вас таких талантов. Слоун, дорогая, ты была великолепна. А что касается знакомства, оно было примерно как у вас с моим братом, мы дружим с детства. Слоун отец нанимал учителей, и я ходила к ней заниматься, а она ко мне – играть и слушать, как Ален объясняет нам то, что мы не смогли понять у учителей, – рассмеялась Бэатрис. – После аукциона обещали танцы. Mesdames, vous allez danser?
– Предлагаю сесть где-то в тени и подкрепиться, – мистер Свейзи приподнял в руке корзинку. – А то на танцы сил не останется. Можем и констебля Рассела позвать составить нам компанию. Видел его у тира.
При словах мистера Свейзи про констебля Бэатрис внезапно почувствовала, что краснеет, поэтому опустила голову и ничего не ответила, зато Одри обрадовано закивала Патрику.

Праздник
 
Когда мистер Свейзи предложил констеблю Расселу и хозяйке приюта присоединиться к пикнику, заметив ее смущение, Бэатрис растерялась. Давно она не пылала щеками от одного взгляда на мужчину. В Бель Фуше все привыкли к тому, что сестра пастора старая дева, и мужчины обычно не обращали на нее внимания, впрочем, как и она на них. И все было хорошо. Отчего сейчас сердце бьется чаще и щеки заливает краска при одном упоминании имени констебля Рассела? Это pas comme il faut, тем более что он, похоже, симпатизирует вовсе не мне. Господи, как неловко. – Из мыслей Бэатрис выдернул голос того самого констебля Рассела.

– Всякие вкусности, мсье, пирог с мясом, сыр, профитроли, фрукты и вино. Моник еще лимонад положила, когда узнала, что мы сами все есть будем – Одри не пьет вина, и пару пирогов, не знаю, с какой начинкой. Одри, с чем пироги, что мама дала тебе в нагрузку? – обратилась она к девушке.
– Не знаю, мисс, с мясом или с ливером, – ответила та, улыбаясь и доставая из корзинки большую салфетку, чтобы расстелить ее на траве.
– Вы присаживайтесь, сейчас мы накроем, – Бэатрис вынула из корзинки тарелки, приборы, салфетки и бокалы. Девушки помогли ей все это расставить на расстеленной салфетке, что заменила скатерть.
– Все готово, – радостно сообщила Одри, усаживаясь на траву рядом с Бэа. – На самом деле я есть совершенно не хочу, а вот танцевать!
– Я бы тоже потанцевала, – согласилась Бэатрис, – но вначале перекусим. Прошу к столу, – она сделала широкий жест рукой, приглашая всех присоединиться к импровизированной трапезе.

Площадь, праздник, вечер
 
Танец был великолепен. Давно Бэатрис так не веселилась, а потом слова, что она прекрасно танцует и легкое касание пальцев губами – Бэатрис радуется, что не надела перчатки и обещает себе не мыть руки хотя бы до завтра. Брат куда-то ушел, потом убегают Кати со Слоун танцевать снова, Одри уходит помочь Моник и Франсуа – надо все отвезти в приют. Краем глаза Бэа видит, как какая-то вульгарного вида женщина – назвать ее леди язык не поворачивается – при всех обнимает мистера Свейзи. Бэатрис видела таких в Бель Фуше, они иногда даже приходили к пастору на беседу, правда, в ним вели себя не столь развязно. Бэатрис эта сцена неприятна, она отворачивается и упускает момент, когда Патрик тоже куда-то исчезает.
Вечереет, ветер становится прохладнее, и наконец можно дышать – нет той удушливой жары, от которой не спасают ни веер, ни тень. Девушка продолжает сидеть в тенечке под деревом, пребывая в своих грезах о танце с констеблем Расселом, когда неожиданно услышала голос Слоун. Та была явно расстроена.

– Нет, Слоун, я впервые ее вижу, – пожала плечами Бэа. – Она, безусловно, невероятно вульгарна. Что тебе до нее?
– Она была столь наглой, что при всех стала обнимать мистера Свейзи, – буквально выдохнула подруга. – Это неприлично.
– Согласна с тобой, – кивнула Бэатрис. – Но, возможно, у них какие-то торговые дела? – попыталась она успокоить Слоун. – Просто она не умеет вести себя иначе? Не обучена?
– Да какие у него могут быть дела с этой, – Слоун вздернула подбородок, как бы указывая головой в сторону девахи, стоявшей далеко от них, она не могла слышать разговор девушек, но видели они друг друга прекрасно, и незнакомка ехидно улыбалась, глядя на сестру пастора и ее подругу.
– Я не знаю, разные, я никогда не лезу в дела брата, но такие в Бель Фуше к нему тоже иногда приходили. Он беседовал с ними, насколько я могу судить, потому что они сидели в гостиной, и дверь была всегда приоткрыта. О чем они разговаривали, не знаю, не имею привычки подслушивать, да и говорили всегда довольно тихо…
– Нет,  я понимаю, но она-то какова? Обжиматься с мужчиной на глазах у всех – неужели ей не стыдно? – Слоун слегка повысила голос от волнения, и Бэа замахала на нее руками, чтобы та говорила тише.
– Не так громко, подруга, на нас уже обращают внимания. Выпей лимонаду и успокойся, – она налила Слоун лимонад из стоявшей на столе бутылки.
Взяв стакан, подруга все никак не могла успокоиться. Было видно, что ее очень задело то, свидетельницами чего они все стали.
– Бэа, – Слоун замялась, – а ты когда-нибудь целовалась? С мужчиной?
Услышав вопрос, Бэатрис покраснела до корней волос и какое-то время молчала, потом тихо произнесла:
– Да, два раза, и мне …не понравилось, – она так и не подняла головы, поэтому голос звучал довольно глухо. – Это было во Фриско и в Бель Фуше. Оба просили у брата моей руки и считали, что имеют право на меня. И оба абсолютно не поняли, отчего я противилась и почему отказала. У мистера Битнера были ужасно слюнявые губы, – Бэатрис аж передернуло от воспоминания. – А капрал Винстон носил усы, и от него противно пахло табаком. Знаешь, у меня создалось впечатление, что мужчины, не все, но многие, считают девушку каким-то недочеловеком что ли. У нас не может быть желаний, стремлений, потребностей. Мужчина говорит – женщина слушается, все. Мужчина решил на тебе жениться, значит, независимо от твоего мнения на этот счет, он имеет право на тебя. Целовать, обнимать, и все такое, – она сделала неопределенный жест рукой и замолчала. Бэатрис словно снова оказалась в этих воспоминаниях, она даже непроизвольно вытерла рот рукой, чтобы стереть их, потом тоже взяла стакан с лимонадом и стала жадно пить. Интересно, почему Слоун спросила? Ей нравится мистер Свейзи? Но он же старый! Такой, как Ален. Пусть не старый, но взрослый, слишком взрослый, чтобы интересовать такую девушку, как я или Слоун.

Площадь. Вечер, который перестал быть томным
 
Посмотрев в спину брату, Бэатрис вполуха слушала, как Слоун отчитывает мистера Свейзи, смотрела на танцующие пары и слушала музыку. Было как-то удивительно хорошо и спокойно, вечерело, постепенно на город наплывали сумерки.
Неожиданно стало тихо. Как-то слишком тихо, как бывает перед грозой.
А дальше все произошло одновременно быстро и страшно. Как в театре, где ты – зритель в первом ряду, только мэр упал по-настоящему, и кровь была реальной…
Успев только подумать, что Кати и Одри в безопасности, Бэатрис тоже попыталась скрыться. Подхватив юбки, она рванула в сторону деревьев и кустарника, чтобы спрятаться в их тени – уже было достаточно темно, чтобы этот маневр сработал, но неожиданно оказалась сначала меду небом и землей, когда ее схватили чьи-то сильные руки и рывком потащили вверх. Она не успела ничего понять, как оказалась перекинутой через седло. Грубый мужской голос что-то говорил, но Бэатрис не могла разобрать слов – в ушах звенело, воздуха не хватало. Она не могла долго находиться вниз головой – там что-то происходило, и Бэатрис начинала задыхаться. А тут еще скачка…
Держали ее крепко, вывернуться и даже просто поднять голову не было никакой возможности.
Нечем дышать, перед глазами красные круги, голова болтается, от этого ломит виски, шляпка потерялась еще на площади, заколки, скрепляющие прическу, тоже выпали, и теперь волосы просто висят, треплемые ветром.
Кричать нет сил, последние уходят на то, чтобы не задохнуться.
Да, она умеет скакать на лошади и стрелять тоже умеет, но сейчас эти умения без надобности…
Девушка закрывает глаза и пытается дышать тихо и медленно, чтобы хоть как-то уменьшит боль в голове. Получается не очень. В какой-то момент сознание ускользает. И она висит, как куль с мукой… Последняя мысль – о брате, что ему будет больно ее потерять…

Стоянка индейцев. Лес

Бэатрис еще никогда в жизни так не пугалась, вообще мало что в этой жизни могло ее испугать. Но, болтаясь поперек лошадиного крупа в полуобморочном состоянии она испытала животный страх. Она поняла, что очень хочет жить и совсем не готова умирать, и не важно, есть там, за гробом что-то, или нет, ей туда еще рано. А потом девушку поглотила спасительная тьма…
Очнулась она связанная по рукам и ногам, лежа на каком-то камне. Вокруг было полно индейцев. Один из них наклонился над ней с ножом, и девушка приготовилась умереть, понимая, что хоть она и хочет жить, но жить опозоренной? Лучше и в самом деле смерть. О индеец только перерезал ей путы на ногах, а потом тряхнул, как куклу, показывая остальным. Все заулыбались, но их улыбки показались ей звериными оскалами.
Бэатрис снова прикрыла глаза, пытаясь собраться с силами, потому что продать свою девственность она полагала очень дорого. Она намеревалась драться, кусаться, царапаться… Но тут раздались выстрелы и крики.
Потом появились мистер Свэйзи и констебль. Они о чем-то говорили с индейцами, слов Бэатрис не слышала: она была достаточно далеко. Это продолжалось недолго, и снова все потонуло в дыму от выстрелов. Бэа несколько раз попрощалась с жизнью – пули свистели слишком близко и могли задеть ее – когда рядом оказался Патрик. Сначала он попытался ослабить ее корсет, чему девушка пыталась сопротивляться, не очень понимая смысл ее действий, пока он не прикрикнул, что делает это для ее блага. Тогда Бэатрис затихла.
На предложение мистера Свейзи ползти к валунам сначала тоже ответила отказом – она вообще плохо улавливала смысл происходящего. Поняв, что там спасение, легла на землю и постаралась ползти. Получалось не очень, но в итоге девушка достигла валунов, пролезла между ними и …потеряла сознание – от усталости и переживаний силы ее просто кончились…
Сколько прошло времени, Бэа не знала. Сознание возвращалось медленно…
Первое, что Бэатрис услышала – тишина, выстрелы смолкли, потом раздался голос мистера Рассела

А, открыв глаза, увидела его лицо, наклонившее над ней, и, не отдавая себе отчета в происходящем, потянулась вперед, обняла констебля за шею и поцеловала его. Он ее спас, она была ему так благодарна…