Карта ролевой игры "Сезон чудес"

Как сладостны слова прощения, и это "Да" прямо в губы. Остаться бы так навек.
Но счастье так быстротечно. Отец Кристабель появился невесть откуда и обрушил поток гнева на виконта и дочь. Крис обмякла в руках Алистера, и он, уже не церемонясь, прижал её к себе. Леди скомпрометирована. Никогда эти слова не звучали так судьбоносно.
Угрожая стереть его в порошок, Бентинк вскоре понял бесполезность этих угроз и объявил своё решение о свадьбе. О большем виконт и мечтать не мог, если только о том, чтобы свадьба случилась сегодня. Какой же он мечтатель!

- Милорд, вы не разочаруетесь в партии для вашей дочери. Уверяю вас. - Послав Кристабель нежнейший взгляд, обещающий всё возможное счастье, виконт с улыбкой покинул кабинет.

Эпилог. Пять лет спустя.

Стрёкот кузнечиков, переливы женского и детского смеха, щекотание травинок по лицу и солнечные лучи – что может быть приятнее, чем проснуться от таких ощущений и звуков? Алистер Хоуксмур, виконт Рейвенсберг, очнулся от дневного сна на лугу, в самом центре своего поместья. Звенело лето. Тёплые деньки и ясная погода радовала обитателей Рейвенсберг-парка. Алистер прислонил ладонь к глазам и посмотрел вдаль, где носились за воздушным змеем его прекрасная жена Кристабель и четырёхлетний Энтони, его первенец. Шляпка слетела с головы жены и болталась на ленточках, она путалась в подоле, стараясь поспеть за Тони, и Алистер подумал, что позволит ей переодеваться в мужские брюки, пока никто не видит. На территории своего поместья они могли рассчитывать на уединение. К тому же в брюках его жена выглядела так соблазнительно, что виконт тут же забывал обо всём. Последний раз, когда ему продемонстрировали эти самые брюки, Алистер опоздал на собрание арендаторов, на котором обсуждалась постройка новой дамбы, а он считал такие сборища важной частью своего статуса землевладельца.
Малыш бежал следом и заливисто смеялся, да так заразительно, что Алистер не сдержал ответной улыбки и, продолжая улыбаться, наблюдал за забавами семейства. От жары в горле пересохло, и он решил выпить лимонада, который жена загодя поставила перед ним. Только став женатым человеком, Алистер понял, что такое единение, семья. Настоящая семья, когда двое живут одной жизнью, заботятся друг о друге, делят невзгоды и общие интересы. В болезни и здравии, в богатстве и бедности… Это было чертовски верно.
Солнце скрылось за тучей, и Алистер поднял голову к небу. Его жена обожала разглядывать облака и отгадывать, на что они похожи формой. Такую же привычку приобрёл и Алистер, хотя вряд ли он бы признался в этом. Это облако похоже на дубовый лист. Или нет. Скорее, на булочку. А вот это, виконт не мог поверить своим глазам, но облако было похоже на огромный корабль, с раздутыми парусами и высокими мачтами, и он с лёгкой опаской посмотрел на жену. Если она заметит это провокационное облако, то тут же заговорит о путешествиях. Порой ему казалось, что жена его одержима стремлением посмотреть весь мир. Не то, чтобы он был против. Нет, отчего же? Алистер и сам с огромным удовольствием провёл время в их свадебном путешествии, но Тони был ещё так мал, и ему бы очень хотелось, чтобы у него появились брат или сестра, а лучше сразу двое, ведь в его роду были близнецы. Такая возможность не исключалась. К тому же ежедневные хлопоты, связанные с поместьем. Роберт и Люси с детьми собирались приехать. Словом, дел у них было невпроворот помимо путешествий. С другой стороны, если Кристабель забеременеет, то о путешествиях вообще придётся на какое-то время забыть. Алистер пообещал себе подумать об этом ещё раз и поднялся, чтобы присоединиться к семье.
Отвлёк его звук приближающегося всадника. Обернувшись, Алистер пошёл навстречу графу Кавендишу, так нежданно и к радости Алистера посетившему их поместье. Вороной трёхлетка Калигула был гордостью друга. Его шкура лоснилась на солнце, поступь была гордой, это была поступь чемпиона. Каликула был достойным потомком Ромула. Не признать этот факт было трудно.
- Чем похвастаешь, Кавендиш? – в лоб спросил Алистер, вспоминая, что только что закончились скачки. А он совсем забыл о них, занятый своими делами и семьёй.
- Притащил соперников на хвосте! На два корпуса обошёл Чемпиона Хоукса, которому пророчили победу. Другого я от коня с такой родословной и не ожидал.
- Ну, силён, дружище! – Алистер похлопал коня по блестящему крупу, и тот фыркнул в ответ и закивал головой, будто соглашаясь с похвалой. – На сколько приехал? Погостишь? Завтра приедут Роберт с Люси и детьми. Брат обещал разграбить отцовский погреб и привезти «Шато Марго» двадцатилетней выдержки.
- Погощу в другой раз. Заехал порадовать тебя успехом на скачках и прокатить моего крестника на новом чемпионе.– Кавендиш отвёл взгляд, но Алистер успел заметить отблеск облегчения в его глазах, поскольку не придётся отвечать на неудобные вопросы - приближались Кристабель и Энтони.
Давно уже прошли те времена, когда Кристабель и граф чувствовали себя неловко в обществе друг друга. Слава Богу, прошло уже пять лет после заключения их брака, а уж со времени злосчастного пари так и ещё больше, поэтому его друг и жена стали добрыми друзьями, насколько позволяли правила приличия общества. Приветливая улыбка осветила лицо Кристабель, когда она остановилась напротив графа и присела в реверансе.
- Добрый день, лорд Кавендиш. Надолго ли к нам? Погода сегодня чудная.
- Да. Просто радует глаз летнее солнце, и не верится, что скоро зарядят дожди. На вечер у меня другие планы. Я побуду до ужина и успею поздороваться с крестником и прокатить его на коне. Тони, ты же хочешь прокатиться на Калигуле? - спросил граф, приседая на одно колено напротив мальчика. Тот молча, и исподлобья смотрел на Кавендиша, вжимаясь в мамину юбку, но всем взрослым было понятно, что тот мечтает прокатиться. Граф протянул руку: – Давай же. Я привёз тебе подарок.
Граф молча посмотрел на Алистера, а тот также безмолвно одобрил предложение графа. Одним морганием показал, что он согласен. Мальчик робко подал руку крёстному и тот подсадил его на коня, а сам устроился позади и, крепко держа мальчика и рассказывая ему об успехах вороного, погнал того в лёгкий галоп.
Кристабель молчала. Молчал и Алистер. Сцена была очень говорящей и в комментариях не нуждалась, ибо была привычной: их сыну было четыре года, но он не издавал ни звука. Приглашали докторов, учителей и гувернёров, но никто не признавал отсталости Тони. Все в голос говорили, что мальчик, напротив, очень одарён для его возраста, даже слишком серьёзен. Ему бы пристало озорничать, но он был вдумчив, увлекался изучением природы и животных, любил рисовать. Но, признавая эти успехи, специалисты не могли добиться, чтобы Тони заговорил.
Супруги пошли по направлению к поместью молча. Тишина казалась звенящей. Заговорили одновременно, пытаясь скрыть неловкость.
- Он останется до..?
- Попробую уговорить его ос… Кристабель, всё в порядке?
- Естественно. А что может быть не в порядке?
- Значит, мне показалось.
- Конечно, показалось, милорд. Такой сильный ветер, что змей постоянно путался. Мы решили оставить его в ветках. Достать не получилось.
- Позвали бы меня. Я бы достал.
- Пришлось бы лезть на дерево. Да и вы спали.
- Я вполне могу залезть на дерево.
- Но вы тяжёлый, и ветки могут не выдержать.
- Я бы всё же попробовал.
- Алистер, не нужно спорить. Пусть Генри сделает это. Всё равно он будет возвращаться вместе с Хейли за провизией.
- Зачем ждать Генри, если я могу вернуться, подняться на дерево и снять змея?
- Алистер, зачем вы спорите?
- Не пойму, зачем спорите вы, миледи? Дело пустячное для меня, и Тони не будет расстроен, не будет думать, что его змея унёс ветер.
- Какая разница, будет ли он расстроен, ведь он всё равно этого нам не скажет!
- Так вот в чём дело, Кристабель? Снова эта тема? Стыдитесь нашего сына и его недуга?
- Это не недуг! Сколько же раз повторять?
- Да, конечно, не недуг! Я употребил неверное слово, но как-то же надо говорить, то есть называть то, что происходит с нашим сыном, Кристабель.
- Это не недуг, не недуг. Наш мальчик совсем не отсталый, он очень умный, и нужно подождать, совсем немного подождать, и он станет намного лучше, чем другие дети. Вы увидите, Алистер. Я уверяю вас. – Кристабель вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась. Эта сцена была так неожиданна для Алистера, что он растерялся. Они часто говорили о том, что Тони до сих пор не произнёс и слова, они делали так много для преодоления этой проблемы, но Алистер до конца не осознавал, как сильно Кристабель переживает, как она, возможно, стыдится, что дала жизнь такому ребёнку. Он подошёл ближе и легко коснулся ладоней жены.
- Кристабель, прошу, не стоит так убиваться. Всё будет хорошо.
- Когда? Когда будет? – Жена отбросила руки виконта от себя и с болью с голосе проговорила: - Когда мы сможем гордиться нашим ребёнком? Без стыда показывать его всем нашим друзьям и знакомым?
- Миледи, вам не стоит употреблять слово «стыд» в отношении нашего прекрасного, умного, здорового ребёнка.
- Хватит! Прекратите. Прошу. Не вам приходится терпеть насмешки, не вам. Не вы слышите шепотки, и не вам вменяют в вину рождение больного ребёнка. Вы виноваты не меньше, но винят лишь меня. Смеются надо мной, как и тогда, когда вы спорили на меня!
Виконт остолбенел, будто ему дали пощечину. А лучше бы и дали, чем слышать такие слова. Он думал, что это забыто, похоронено, смыто счастливыми пятью годами, безбрежным счастьем, но обида Кристабель оказалась глубже, чем он ожидал.
- Сейчас мы вернёмся в поместье и будем вести себя так, чтобы никто не догадался о настроениях, витающих между нами, - твёрдо сказал он и, не слушая возражений, пошёл впереди Кристабель, больше не заговаривая с ней. Он был страшно зол и раздосадован тем, во что вылился их пикник, и жутко зол на себя за то, что не искупил прощения до сих пор. Господь всемогущий, пять лет, а боль унижения живёт в Кристабель! В дом они вошли по отдельности. В гостиной Кавендиш играл с Тони в солдатики, которые, по всей видимости, подарил, и не было похоже, что ему доставляет неприятность или неудобство неумение Тони отвечать. Мальчик был такой искренний и отзывчивый, так живо откликался на все предложения графа, что на них нельзя было смотреть без улыбки. Граф будет исключительным отцом, подумал про себя виконт, и снова предложил Кавендишу остаться на ужин, заинтригованный его отказами. Но и расспрашивать он не мог, руководствуясь неписанным кодексом дружбы. Кристабель вернулась из своей комнаты, и Алистер пытливым взглядом оглядел жену – не плакала ли – убедившись, что она не выглядит заплаканной, он приобнял её и усадил рядом. Пошли старые добрые шутки, воспоминания о встречах, каких-то смешных шутках.
- И я спрашиваю у Сесилии: «Разве «лик» и «базилик» плохо рифмуются?», а она хихикает как девчонка, да и ладно бы она! Сама баронесса еле сдерживала смех. Кавендиш, я сейчас тебе прочитаю.
- Избавь меня от своих виршей, Рейвенсберг, - попросил граф с улыбкой. – Твои стихи на трезвую голову я не оценю по достоинству.
Так, за добрыми шутками, время пролетело быстро. Виконт пошёл провожать друга, а возвратившись, услышал:
- Ну почему же ты молчишь? Скажи же хоть слово. Па-па. Ма-ма. Па-па. Ну разве это так сложно? - Кристабель слегка встряхнула Тони, а он насупился ещё больше. Сердце виконта дрогнуло от этой картины.
- Вы расстраиваете ребёнка. Ему уже пора отдыхать. Пусть Хейли им займётся.
- Я сама уложу Тони. С вашего позволения, милорд.
Виконт вспомнил, как его отец в этом случае говорил: «Алистер, попрощайтесь с матерью и пожелайте ей добрых снов», и он желал матери доброй ночи. Его сын, конечно, такого сказать не мог, поэтому Кристабель не обратилась к нему. И они ушли. Виконт шагал по гостиной, бессмысленно расхаживая взад и вперёд и в конце концов пошёл к спальне мальчика. Он подсматривал, как Кристабель сидит на постели у ребёнка, тот держит её за руку и слушает сказку. Как же он любил свою семью, так отчаянно, что сердце вырывалось из груди, стремилось к ним, но вместо этого он пошёл в спальню и лёг в постель. Когда Кристабель вернулась, он даже не пошевелился, а изобразил спящего, хотя не засыпал ни на минуту, вслушиваясь в её тихое дыхание, ожидая, что жена заплачет. Тогда бы он утешил её. Но она просто спала.
Потянулись дни напряжённости. Раньше их идиллия была полной. Кристабель музицировала, виконт переворачивал ноты. Они читали одну книгу на двоих, купив два экземпляра, и живо обменивались мнениями. Кристабель вышивала, а он занимался с сыном, или же, Кристабель отдалась занятиям с ребёнком, а виконт писал стихи. Часто они просто проводили время втроём, гуляли, играли, рисовали, рассказывали что-то сыну, но никогда, ни на одну минуту, не было той томительной тишины, наполненной душевными муками, как сейчас. И как разбить этот лёд, Алистер не знал. Но чудеса случаются. Чудом была Кристабель, когда вошла в его жизнь. Она озарила её и сделала полной, и чудом был их сын, несмотря ни на что, пусть бы он не сказал никогда ни одного слова. И виконт обязательно скажет Кристабель об этом, вот только соберётся с мыслями и скажет.
Их чудесный, умный сын не мог не заметить отчуждения между родителями. Всё это время малыш наблюдал. Он уже вполне умел складывать слова и мысли в голове. И наедине с собой даже проговаривал их, но, будучи очень серьёзным мальчиком, не мог позволить себе ошибки. И пока он не научится говорить хорошо, полноценно, он не будет расстраивать любимых мать и отца. Энтони Хоуксмур тем не менее начал понимать, что родители не хотят ждать, пока он полностью освоит речь и хотят услышать, что он вообще может говорить. И первой он решил обрадовать мать. Когда та вечером стала читать ему сказку, он совершенно чётко произнес:
- Вы читали эту сказку двенадцать раз. Нет ли другой книги со сказками? Я бы не отказался послушать другие.
Кристабель Хоускмур подскочила как ужалённая и позвала мужа, не боясь разбудить весь дом, а маленький Энтони заметил очевидное:
- Мама, вы разбудите весь дом.
На крики прибежали почти все обитатели дома во главе с Алистером, который с ужасом переводил глаза с одной на другого.
- Что случилось?
- Отец, - мальчик склонил голову в подобии поклона, - леди, джентльмены, не стоит беспокоиться. Я желаю вам всем доброй ночи.
Конечно, не стоит говорить о спокойствии. Вряд ли кто-то в эту ночь уснул в шумном доме Рейвенсбергов. Все наперебой галдели и порядком утомили бедного Тони, который то и дело демонстрировал своё умение говорить. Но кто же упрекнёт людей, которые так искренне радуются чуду? Радовались и родители, обнимая сына. В этом доме царила любовь. И так будет всегда.