Карта ролевой игры "Калейдоскоп историй"

Из всего перечисленного знаю только чашку. И то потому, что ты мне в неё плеснул Хванчкары.

Зато она следит за тобой.

От крови графа Дарема? Вполне уместное предложение.

Миледи! Неужели вы не верите моим честным глазам?

После ваших слов я уже ни в чём не уверен)

Мы с капитаном, в общем, надеемся, что толерантность Европы зародилась не в 18 веке.

Это всё Боржом *махнул рукой*

Миледи, не знаю, как там другим мужчинам, но я просто требую, чтобы вы не только подсказали, но и показали, как вы облегчите мою жизнь.

Это мы будем изучать опытным путём. Но намёк на любовь к свадьбам я уже понял)

Мне вскружила голову... чашка? Пожалуй, миледи-репортёр права: пора завязывать с Боржомом.

Не только. Но пусть эти параноидальные секреты останутся секретами)

Думаю, было бы ненормально, если бы ты так не прочитал.

И что, мой друг, приятель и, не побоюсь этого слова, собутыльник по Боржому, мы идём искать капитана или пусть уже спасёт свою честь?

Не смею даже спорить)

Боюсь, что герцог с его настроем на свадьбу... в общем, будем ждать развития событий)

Так я и знал, чертяка, что ты захотел бы причаститься сему древнему как мир акту сближения с чашкой)

У меня так часто бывает во время таких бесед. Но я, как правило, иду по пути наименьшего сопротивления. Пишу какую-нибудь ерунду и делаю вид, что написана она в тему)

А кстати, ты прав. У меня из этой игры родилось желание отыгрыша пиратского квеста. Если всё выгорит - мы знатно повеселимся)

Поспешно записываю новые слова.

Именно! А репортёр отправляется с нами, чтобы ещё и зарисовать основные моменты.

Миледи, что же будет, когда вы посетите мою каюту не единожды? Вопрос риторический, не отвечайте. Лучше мы это узнаем пресловутым опытным путём)

Старается не улыбаться*

Я бы боялся как раз, если бы вы её нам обоим не усложнили) А так - всё, как я люблю.
Моя женщина, принадлежащая только мне, с которой не соскучишься. Впрочем, кому, как ни вам, знать, что мне это по нраву?

Свадьба будет в Карпатах. Это дело решённое.
Аттракцион "Кровавое венчание на галеоне", увы, уже занят Хорнблауэром и его невестой.

Отчего-то на этом месте мне захотелось притвориться не очень опытным. Ну, или чтобы не очень опытной притворились вы.

Не поясню) Иначе будет не зачем ждать развития событий)

Чёрт) Я всегда знал, что нещадно проговорюсь)

*задумчиво смотрит на миледи Флоренс* да и не только в кровавом венчании)

Зато ты во вкусе миледи Кэтрин)) тебе грех жаловаться)

Полети)

Дай угадаю... Камасутру?

Сейчас, вытащу из трюма свои запасы)))

Там было написано, что свадьба дело решённое, потому даже если бы вы отказались...
Конечно, любовь моя! Вы очень проницательны))

Тогда я ещё громче стучусь в дверь вашей каюты, моя леди.
Люблю наталкивать Вас на мысли, которые после становятся шикарными отыгрышами.

Нижайше прошу меня простить за самонадеянность, но... Вы что, против ехать с нами?)



Миледи, вы сделали мой ночер) Спасибо))

Князь вообще не понимает, как можно не хотеть хотеть)

Только не говорите, что и она выпала за борт))

Конечно. У нас с пиратами разговор короткий. Связать, кляп - и в новый квест)

Именно. Раз собственную леди Флоренс не видишь)

Разумеется. Ни я, ни Контарини ни черта не понимаем в рисунках. Винченцо всё больше мастак по КК, а я вообще не мастак)

Я просто пытаюсь практиковать)) Остальное неважно)

Беспокойство и страх в глазах Беатрис. Эгоистично, но Николай был рад видеть именно эти эмоции, написанные на лице его герцогини. Страх за него, того, кто уже успел привыкнуть к мысли о том, что его никчёмная жизнь не нужна даже ему самому. Прокурор, судебный заседатель и палач в одном лице - князь Николай Раду сам взошёл на эшафот, готовясь к собственноручной казни. Отчего же сейчас так болезненно-сладко осознавать, что он может быть свободным и по мановению руки Беатрис будет волен спуститься с эшафота? Отчего вперемежку с этим пьянящим чувством он испытывает ещё и то жадное ощущение, о котором он уже успел позабыть, - жажду знать, что стоящая рядом женщина принадлежит только ему. Отныне и навсегда?

И он верил каждому её обещанию, и каждому касанию, и каждому взгляду. И той бесконечно бережной нежности, с которой Беатрис стёрла кровь от царапины на его щеке. Иногда боль могут принести даже лёгкие осторожные прикосновения, как то было сейчас. Но не движения руки герцогини тому виной, а безотчётный страх, что князь может потерять всё то, что так неожиданно обрёл вновь.
И всё же, несмотря на это, Николай верил. Прежде всего самому себе. Своим глазам и рукам, губам, которые помнили вкус поцелуев его женщины. Ни о чём ином он и помыслить сейчас не мог. Смерть Дарема, возмездие над которым завершил даже не он, а равнодушные воды океана, больше не была предметом его беспокойства. Впрочем, князь имел на это полное право. Слишком долго он отрекался от собственных желаний, не связанных с тем, что было несбыточным. Слишком долго он не был мужчиной в том полном смысле, в котором хотел бы быть. Любящим и верным. С потребностью в живой женщине, способной согреть не только его постель, но и душу.
И всё же когда герцогиня усадила его на постель, принявшись смывать кровь, тревога подняла свою змеиную голову, отравляя мысли князя ядовитым смятением. Он внимательно наблюдал за каждым действием Беатрис, стараясь угадать мысли миледи. Прочесть то, что она собиралась - или не собиралась - ему сказать, и что занимало её помышления в данную минуту. После всё же не смог держаться от неё настолько далеко, чтобы он обманулся и решил, что всё случившееся в его постели - выдумка. Просто притянул её к себе на колени, испытывая потребность исчезнуть с этого корабля и оказаться в том месте, которое они с герцогиней станут называть своим домом. Неважно, где оно будет. Дом будет там, где есть его Беатрис.

Николаю стоило многих усилий задушить в себе вновь полыхнувшую огнём вспышку ярости. "Вся правда о нём". Что толку от правды о ком-то, если этот "кто-то" мёртв? Покой мёртвых нельзя тревожить даже если речь идёт о ненавистном человеке, чья смерть была заслужена. Совсем другая участь у живых. Что смогут быть либо свободными, либо сделают иной выбор - продолжать сгорать в своих страхах, ненависти, воспоминаниях. Такой человек тоже не может быть живым в полном смысле этого слова. За эти короткие несколько часов Николай научился делать верный выбор. Но произошло это только потому, что рядом была она. Беатрис.
Взяв в руки дневник, Раду некоторое время задумчиво смотрел на герцогиню, пытаясь понять, чего бы пожелала она сама. Как она сама хотела бы, чтобы он поступил с ней? Разум говорил ему о том, что вещь в его руках - всего лишь несколько листов бумаги, скреплённых меж собой. И пусть бумага была способна хранить чужие тайны, было достаточно просто кинуть её в огонь, чтобы уничтожить вместе со всеми секретами. Другое дело - человеческое сердце. Потайные рукописи, начертанные на нём, не под силу сжечь никакому огню.
- С меня хватит того, что я уже когда-то возомнил себя богом, Беатрис, - тихо проговорил Николай, поднимаясь с постели и подходя к столику, на который он положил дневник. - Теперь, когда я избавился от того убивающего мою душу, что я получил ранее вместе со лживым ощущением всесильности, я больше не хочу распоряжаться ни чьей судьбой и ни чьей жизнью. Вернее будет сказать, я хочу распоряжаться тобой, но только лишь если ты сама отдашь мне всю себя. Потому что весь я у тебя уже есть. Кем бы ты ни взошла на борт галеона, кем бы ни предстала передо мной или обществом, мне хочется верить, что ты была настоящей, когда оказалась в моих объятиях, в моей постели. И в моей жизни. Я не открою этот дневник и не прочту из него ни строки. Ты вольна оставить его себе, вольна бросить в огонь или же в воды океана. Но что бы ты ни выбрала, знай, что если на то будет твоё желание, я никуда тебя не отпущу. Перед нами - весь мир, для которого отныне ты будешь зваться моей княгиней, кем бы ты ни была ранее. Единственное, о чём я тебя прошу, если ты всё же выберешь меня, забудь обо всём том, что приносило тебе страдания в прошлом.
Он не торопился вернуть её в свои объятия, хотя, видит Господь, ему этого отчаянно хотелось. Не спешил подтолкнуть её к выбору, который должна была сделать она сама. Лишь говорил тихим размеренным голосом то, что было для него сейчас единственно важным.
- Я прошу этого не для себя. А для тебя самой. Потому что за эти несколько часов ты стала мне бесконечно дорога, моя леди.

Ещё день назад Николай возненавидел бы самого себя за те мысли, что сейчас стали настолько правильными, что казались единственно возможной истиной в его существовании, подчинённом установленному им же самим укладу. Ещё день назад, он и помыслить не мог о том, что жажда делать свободные вдох за вдохом и знать, что впереди его ждёт новая жизнь, будет настолько необходимой. Да, он бы возненавидел себя за саму вероятность подобных стремлений и фантазий о чём-то большем, чего он не заслужил. Но отчего сейчас так сладостно забыть о прошлом, о том, что убивало и иссушало и позволить себе сделать шаг к тому, что казалось заслуженным - счастью? Отчего хочется видеть на лице Беатрис сначала неверие, смешанное с надеждой, робкой, хрупкой, так похожей на то чувство, что испытывал сам князь, а после слышать то, что она говорит ему. И только ему. Потому что отныне в её жизни есть только один мужчина, которому она будет отдаваться вся без остатка. Которому она будет принадлежать и которым же будет владеть безраздельно. И пусть пока она не произнесла этих слов, Николай уже знает ответ своей княгини.

Прижать её к себе так крепко и в то же время бесконечно бережно - становится тем, что дарует Николаю возможность сделать новый вдох. Нет, он не скажет ей, что никогда не смог бы прогнать, даже если бы обманул сам себя, что хочет, чтобы она ушла. Потому что в ней сейчас и заключается его жизнь. И все его мысли принадлежат ей одной. Но князь не скажет этого Беатрис, потому что знает: его княгиня услышит эти слова в стуке его сердца. Оно стучит ровно и неспешно, только для неё одной. И оно будет стучать также медленно и неторопливо и дальше. Медленно оттого, что больше Николай не будет торопиться. Он захочет насладиться каждым мгновением, которое проведёт наедине со своей Беатрис. И каждым новым и в то же время уже знакомым оттенком эмоций и чувств. Которые ему подарит только она.
Его княгиня сможет прочесть всё в ритме его сердца, в том, как он делает каждый новый вдох.
Для неё.
В том, как он невесомо прикасается к ней, проводя пальцами по виску, но не спеша стирать солёные дорожки слёз.
Только к ней.
Только для неё.
Только с ней одной.

- Моя княгиня может позволить себе быть любой рядом со своим князем. Слабой и хрупкой, сильной и смелой. Любой, какой бы она ни захотела. Потому что отныне я хочу видеть тебя настоящую, Беатрис. Вернее будет сказать, что я видел тебя настоящую и до сего момента, но мне необходимо знать, что ты и сама чувствуешь себя таковой, когда ты рядом со мной.
Он всматривался в её глаза, желая, чтобы она прочла всё, что бушевало в его душе, по его взгляду. Наслаждался прикосновениями тонких прохладных пальцев к своему лицу и губам и жаждал сказать ей так много, но в то же время боялся нарушить тот момент, который сейчас разрывал его душу в клочья. Да, князь Николай Раду наслаждался этими сладостно-болезненными ощущениями, как утопающий наслаждается глотком воздуха, острыми иглами входящего в истерзанные нехваткой кислорода лёгкие. Он жил сейчас, рядом с ней. В это мгновение.
С ней.
Для неё.
Ради них обоих.
Так зачем произносить тысячи ненужных слов, если его Беатрис способна услышать его и без них? Только она одна.

- Я люблю тебя, моя княгиня, - склонившись к губам Беатрис, Николай нежно и осторожно прикоснулся к ним своими губами и выдохнул снова, словно желал, чтобы эти слова стали клеймом принадлежности ему одному: - Я люблю тебя, Беатрис.

Впереди их ждало так много всего. То, что было настоящей жизнью. Миллион вопросов, на которые они станут искать ответы вместе, новые чувства, жадная потребность друг в друге. Бесконечное спокойствие моря, под водной гладью которого будет бушевать безудержная стихия. Но то, в чем князь Николай Раду был уверен отныне и до конца своих дней, - рядом с той женщиной, которая предназначена тебе самой судьбой, твоё сердце будет биться неспешно, чтобы не торопить ход времени, в котором так сладостно находиться вдвоём.
Оно будет биться медленно. Для неё одной.
И только для неё.
Ибо нет больше дыхания смерти, что была неизменной спутницей слишком вечное количество лет.
Есть только бесконечное желание жить.
Рядом с ней...