Карта ролевой игры "Мир прекрасной Эры. Магический поединок"

- Спасибо, ты такая благородная, - со смешком в голосе и каким-то булькающим звуком поблагодарил Хэл, продолжая лежать на земле, без воздействия тёмных сил это было даже приятно. - Вполне... Хочешь на мне поездить, Бладнайт? Оседлать и погнать в галоп или ты любишь неспешную прогулочную езду?
Вложив в голос нотки соблазна, Хэл ослабил бдительность противника, группируясь и делая дугу спиной в упоре на руки, после чего Бладнайт свалилась на бок, где уже он оседлал её, перевернув на спину брыкающуюся мегеру и закинув сжатые стальным захватом руки за голову. Нависнув над Бладнайт, Хэл сообщил очевидное:
- Сдаться? Никогда! Что же ты теперь будешь делать, маленькая тёмная?

То, что началось как лёгкая игра, перетекло в нечто гораздо более интересное. Хэл был доволен результатом. Побеждённая, мечущаяся под ним Бладнайт, полная гнева и негодования. Это обещало выплеск страсти, когда они окажутся в спальне. Её или его, уже неважно. Всё шло к тому, что между снова произойдёт.
- Иные поцелуи? – пробормотал Хэл между касаниями горячих губ. – От тебя я готов взять все, что ты хочешь дать. Но сейчас я хочу, чтобы ты признала поражение и пообещала выполнить обещанное.
Он опустился ниже, чтобы было удобно целовать Бладнайт, распластался на ней животом, прижал мягкие полушария грудей нагрудником полудоспехов и раздвинул её бёдра своими. От ощущения горячего тела под собой застонал. Бладнайт сводила с ума. Она заняла все мысли, отодвинула на задний план всё, что волновало прежде. Не было ничего, кроме огромного полигона и их двоих, слившихся в поцелуе. Хэл сжимал тонкие запястья пальцами, лаская нежные местечки, где бешено бился пульс, взад и вперед, и по кругу, в ритме, в котором язык проникал в нежный рот и гладил пухлые губы и горячий язычок. Он не мог оторваться от неё, не мог прекратить целовать и ласкать. Бладнайт беспокойно ёрзала под ним то ли в попытке освободиться из ловушки, то ли стараясь притянуть к себе ближе. Хэл переместился выше, чтобы у неё не было ни одного шанса сбежать, её маленькое тело было придавлено к земле, и Хэл побоялся, что раздавит её, поэтому быстро перевернулся на спину, и Бладнайт снова оказалась сверху. Он вцепился руками в ее бедра, расставленные по бокам от его тела и притянул к себе тёмную за ягодицы, стиснул их, подавшись вперёд. Чтобы она чувствовала желание, его налитую кровью плоть, где сконцентрировалось желание. Оно пульсировало между телами как настоящая живая материя, горячая и плотная, не отпускающая попавших в ее сети жертв. Они оба попались и уже не могли остановиться. Хэл смотрел в лицо Бладнайт и не мог перенести её красоты. Она была настолько прекрасна, особенно на фоне его, грубого воина, что ему не верилось, что она рядом. Он хотел её обнажённую на себе, под собой, всеми возможными способами. Просто хотел её себе. И не знал, когда закончится это желание, когда наступит точка, после которой тёмная будет не нужна ему. Он никогда не знал желания такой силы, столь всепоглощающей потребности в ком-то. Не знал, как управлять этим, как подчинить себе этот вихрь эмоций и желаний. Но больше неизвестности пугало другое – он совершенно не знал, что же чувствует Бладнайт. Иногда он читал её как открытую книгу, весь спектр эмоций отражался на лице, но иногда ей лицо становилось непроницаемой маской, и где-то в глубине глаз блуждали тёмные тени – тайны, которые Бладнайт не доверяла никому. Хэл хотел, чтобы она открылась ему и доверилась. Вместе с собой подарила и все свои тайны. Им обоим нужно закрыть дверь в прошлое, чтобы смело смотреть в будущее. Более того, их будущее не может начаться, пока оба не простятся с прошлым. Хэл сел, обнимая девушку за спину и всматриваясь в её загадочные глаза.
- Я передумал. И меняю желание. Мне не нужно твоё вынужденное подчинение. Останься со мной просто так, если ты этого хочешь. Я не смогу предложить тебе многого, лишь только свою защиту и сердце. А если этого будет мало, то проси, чего пожелаешь, и это у тебя будет. Слово воина. Бладнайт, ты останешься со мной?

Тело Бладнайт напряглось. Даже искусственная ладонь, нечувствительная к теплу и касаниям, сдвинулась с места, когда девушка в его руках отодвинулась назад. От него. Хэл снова видел тени в глубине глаз Бладнайт, зрачки расширились, тьма завоевала глаза девушки и скрыла от него её истинные эмоции. Но одно Хэл понял точно: его оттолкнули, отвергли, от него отделались. Едва ли он слышал слова, скорее паузы, интонации. Если бы Бладнайт знала, как сложно ему было признаться в своей потребности, ответила бы она также?

Почувствовав маленькие, но упорно отодвигающие его от себя ладони Бладнайт, Хэл позволил ей встать, поднялся с земли, возвышаясь над упрямой тёмной. Она снова не могла подобрать слов, делая паузы и пряча глаза. А он снова не уловил смысла, но понял, что должен сейчас же уйти, пока не начнёт требовать ответа у той, которая ему ничего не должна. Этот короткий эпизод он должен выкинуть из памяти и вспомнить то, что привело на Поединок. Единственно важное. Единственно имеющее значение.
Хэл ничего не сказал. Он принял поражение с достоинством, смерив тёмную взглядом и отвернувшись. Он уходил с полигона, чувствуя, как песок скрипит под подошвами ботинок, а сердце, этот жалкий комок плоти, предназначенный всего лишь для перекачки крови, мучительно сжимается от тупой боли.
Но он продолжал идти, пока рёв трибун не оглушил и не заставил остановиться. Настал решающий час оглашения победителя, и все студенты должны были присутствовать на вручении главного приза. Стоя среди участников Поединка, Хэл смотрел прямо, не ища глазами Бладнайт. Всё кончено. Между ними нет ничего общего, и её равнодушию ему нечего противопоставить.
Мыслями Хэл был где-то очень-очень далеко, каменным истуканом представая перед многочисленными взорами. Не дрогнул, когда объявили сильнейшего, не испытал ни удивления, ни чувства поражения. Ничего. Взгляд Хэла сосредоточился на больших голограммах, транслирующих ход Поединка. Когда он увидел, как одолели мерзкого ихзора, заключив душу в Атадар, мир вокруг замер. Исчезли звуки, будто заледенели. Свет померк. Такой слепящей ненависти и душераздирающей злобы Хэл не ощущал никогда. Огромным усилием воли, выработанной годами, он взял себя в руки.
Уехал домой, как только появилась возможность. Ночь опустилась на Лацие, но город оставался позади светлым, сверкающим пятном. Этот город не спал всё время Поединка. Торжества не прекращались. Но из света Хэл уходил в темень лесов. Одинокий всадник скрылся в лесной чаще. Тень сливался с тенями. Он пробирался домой короткой малоизвестной тропой, потому что спешил. Ветки мокрых деревьев хлестали по лицу, оставляя следы и царапины, но это отрезвляло. Хэл дёрнул поводья, позволяя коню сбавить шаг. Бедное животное хрипело от устроенной скачки. В уютном стойле Лацие Быстрый размяк и расслабился, не ожидая, что его без подготовки заставят скакать во весь опор, да ещё и ночью. Похлопав коня по холке, Хэл пообещал ему любимое угощение, пару хрустящих яблок, и Быстрый, вскинув морду вверх, ринулся вперёд, домой.

Когда показались серые крыши домов, шар солнца уже поднимался над горизонтом, но даже небесному светилу было не под силу скрасить безрадостную картину. По сравнению с Лацие родная земля Хэла выглядела убогой. Приземистые строения жались друг к другу. Деревянные дома с соломенной крышей кое-где покосились, где-то будто вросли в землю, и их мало что отличало друг от друга. Они сливались в одно серое бесформенное пятно, которое не могло радовать глаз. Удручающее впечатление усиливалось струйками дыма из труб. Так казалось, будто дома сгорели и обуглились, а над пепелищем стелется дымок. Жители совсем не бедствовали, просто отказывали себе во всём, воспитывая железную волю. Студенческий городок Академии "Умбра" напоминал бедствующую разорённую деревню. Хэл знал, что это ощущение пройдёт. Оно возникало каждый раз, когда он возвращался из странствий, полный впечатлений и картинок более красивых мест, с лёгкими, наполненными горным или морским воздухом, с мыслями о том, чтобы изменить что-то в существовании местных студентов. Но наступали будни, когда каждая минута заполнена усиленным трудом, и такие мысли отступали. Студенты "Умбра" вовсе не страдали от простоты своей жизни. Они умели находить радость в малом. А минуты отдыха они проводили на опушке лесов, окружающих равнинную землю провинции, или на берегу быстрой холодной реки, закаляющей тело и дух. Здесь не было величественных гор или обширных морей, красивых пейзажей, плодородных полей. Здесь жили простые люди, воины до мозга костей. И Хэл чувствовал с ними родство, когда сердце его и тянулось в другие места. Но сейчас он был рад, что рассвет всего лишь позолотил крыши домов, но не развеял темноту и серость. Был рад, что усталые воины всё ещё спят. Хэл спешил домой, в самый высокий дом на холме. Единственный, имеющий три этажа и мансарду. Эдельстаны по праву считались уважаемым родом, берущим начало от основателей "Умбры". Отец мог бы даже гордиться сыном, достигнувшим высок, если бы умел чувствовать что-то помимо похоти и жажды развлечений. И это прежний великий воин? Хэла передёрнуло отвращения. Если бы он мог, никогда бы не возвращался сюда. Но он был должен. Сыновий долг постоянно возвращал его сюда. Поднявшись на невысокий холм, Хэл увидел продуваемый ветрами дом из жёлтого камня.

Остроконечная крыша придавала ему вид крошечного замка. Дом был откровенно уродлив – квадраты окон, узкая дверь, кружащее вокруг вороньё – всё это навевало тоску. И только пышная зелень вокруг да плющ, осмелившийся обвиться вокруг стен дома, немного скрашивали унылую картину. Взгляд сосредоточился на центральном окне, где раньше располагалась комната матери.
Хэл вспомнил, как в далёкие годы детства она всегда махала ему рукой из окна, и когда провожала, и когда встречала, как будто чувствовала приближение. Маленькая фигурка в окне всегда ассоциировалась с домом. Чувство, что его ждут и любят, грело. Когда-то их дом был полон жизни. Он был светлым и ухоженным. Теперь же это просто мёртвый каменный остов. Ему необходимо снова стать живым. Так не должно быть. Не должно! Сердце снова сжалось в груди, напоминая, что живо, что есть ещё силы для борьбы за будущее, за душу матери.
Хэл спешился и отвёл коня в стойло. Старый конюх Экберт спал на кипе сена, тихо причмокивая губами, и тут же проснулся, когда услышал шум у входа. Очнувшись, старик сел и стал хлопать глазами, будто увидел привидение. Старик-конюх был дорог Хэлу. Если быть честным, то детство у него было счастливым. Талантливые, мудрые учителя, добрая, заботливая мать, много друзей из числа бесконечно приезжающих учиться в "Умбру" студентов, время, заполненное учёбой и тренировками. Хэл всегда хотел стать сильным, мудрым, защитником и бойцом. Он хотел не просто драться, но и просчитывать манёвры, уметь вести армию. У него было много честолюбивых планов, но всё закончилось в одночасье, когда тёмная магия вмешалась в их жизнь. Ещё тогда Хэл получил важный урок – не доверять никому. Тогда почему же поверил Бладнайт, решив открыть ей душу? Глупец. Наивный и всё ещё верящий в чудеса. Маленький мальчик, верящий в сказки, в теле сильного воина. Вот кем он был. Пора взрослеть. Одиночество – не такой уж и плохой удел…
- Мы ждали вас с Сартрой назавтра, - посетовал Экберт, поднимаясь на скрипучих коленях и спеша взять коня под уздцы. – А ты уже был в доме, мальчик?
Вопрос застал врасплох и вселил тревогу. Старик слишком уж суетливо для своей привычной медлительности, заботился о коне. Одновременно схватил пук сена, открыл стойла, запутался в сбруе и ногой задел и чуть не перевернул поилку.
- Что происходит? – очень тихо спросил Хэл, но старик всё равно испуганно вздрогнул и как-то поник.
- Я не мог ничего сделать. Никто не мог. Господин отвёз твою мать в "Альцус", чтобы… чтобы…
- Чтобы "что"? – поторопил Хэл, уже зная, что услышит. Старый паршивец давно хотел отвезти мать к врачевателям, чтобы помочь ей отойти в мир иной.
- Чтобы дать ей умереть, - печально сказал конюх, притулившись к боку коня, как будто ноги его совсем не держали. Старик чуть не плакал, опечаленный необходимостью сообщать дурные вести.

Солнце три раза успело обойти небо по кругу и провалиться за горизонт, пока Хэл не достигнул края озер, где в долине Белой длани змеёй пролегла Академия "Альцус". Взмыленный конь по своей воле устремился к кромке берега озера, опустил голову и стал жадно пить кристально чистую воду. Поглаживая Быстрого по влажной гриве, Хэл осматривал просторы, укрытые зеленью целебных трав. От воды тянуло свежестью, волшебные ароматы насыщали воздух. В этом месте хотелось отбросить все невзгоды, забыться, в тишине остаться на лоне природы и созерцать пушистые облака, лежа на душистой траве. Здесь как будто замедлялось время и тихо-тихо двигались стрелки на магических часах над Сферой возврата, от хода которых зависела вся Вселенная Священного Круга. Здесь захватывало дух от мощи и красоты первозданной природы, архитектура Академии поражала тем, как она аккомпанирует ландшафту. Казалось, что белоснежная змея вскинет голову и поползёт, шевеля раздвоенным языком.
Но здание, а это было всего лишь здание из камня, а вовсе не живое существо, стояло на месте, тихое и безмолвное, хранящее свои секреты и традиции. Врачеватели по приказанию Людвейга Этельстана прячут где-то в недрах змееподобной Академии тело его несчастной матери, и Хэл даже думать не хотел о том, что опоздал.
Он понудил Быстрого идти вперёд, отгоняя прочь грёзы о том, что смог бы вернуться сюда вместе с той, что отказывалась покидать его мысли… Она не захотела быть с ним, она просто ушла, толком не объяснив, почему это сделала. Что в нём или в ней было не так? А если он никогда не узнает? Если этот вопрос будет его мучить до скончания веков? Хэлу, как воину и мужчине, не давала покоя мысль, что он проиграл в поединке за обладание девушкой, вскружившей ему голову. Она бросила его так играючи, как будто имела большой опыт в умении кружить головы и завоёвывать мужские сердца. А он повёлся и подумал, что стал единственным для нее. Что только ему одному она выказала какое-то особенное предпочтение.
Она, воплощение мужских мечтаний, дерзкая рыжая штучка. Сочетающая в себе загадочность, неприступность, но в то же время невинность и соблазнительность, а ещё некую хрупкость и беззащитность, спрятанную за колкими фразами и вызывающим поведение. Хэл поднял глаза к небу, будто бы взывая Богов спасти его от этого наваждения под именем Бладнайт. Сколько лет он думал лишь об одном. Годы черной тоски, безжизненные и пустые. Гнев, ненависть, все эмоции, направленные только на одно. Сплошная чернь тьмы. Одна тьма, поработившая душу.
И вот появляется она… Маленькая, соблазнительная, дерзкая. Вызвала болезненную жажду обладания, будто бы разбудила от тяжёлого сна. Но для чего? Для мучений? Чтобы потом отвергнуть? Даже сейчас Хэл ощущал желание, напряжение плоти, каждый мускул скрутило от болезненной жажды. Он впился пальцами в поводья, ногтями вонзаясь в кожу ладоней, черпая в этой боли освобождение и отрезвляя свой разум.
Он соскочил с коня и пустился бежать, как обычно находя в гонках с ветром успокоение. Нескоро обрёл он власть над телом, обуздал неистовый голод, запретил себе думать о Бладнайт…
Препятствие возникло перед ним неожиданно. Только что он бежал, не видя перед собой ничего, и вот уже кубарём летит, перекатываясь по влажной траве. Мгновенно обретая равновесие, Хэл притормозил и поднялся на ноги, оборачиваясь назад. Что же его остановило? Мерцая и дрожа, на большом лугу сформировалась тёмная фигура. Хэл уже знал этого сгорбленного старца с хитрющими глазами. Снова в своей смешной шапочке и в чёрном балахоне, Сумеречный оракул склонился над кустиком жухлой травы и что-то бормотал себе под нос. Хэл признался себе, что считал старца порождением Сферуса, нереальным, некой субстанцией, порождённой собственными мыслями. Ведь у каждого участника Поединка был свой Сумеречный оракул, свои с ним беседы, свои испытания, так как же это мог быть один единственный человек?
- Вот чем-чем, а субстанцией меня ещё не считали, - проворчал оракул, приподнимая почти лысую бровь над водянистым глазом. Другой зажимал веками окуляр. Старик явно что-то рассматривал в жёлтых соцветиях, поднося их ближе к лицу. – Молодой невежливый воин снова куда-то спешит, обуреваемый страстями?
- А старый бесцеремонный оракул снова вторгается в мысли без спроса? – не остался внакладе Хэл.
- Да как же в них не вторгаться, когда они все на поверхности? - как будто бы даже искренне удивился старик, но явно не раскаивался в том, что лезет в чужую голову. В общем-то Хэл уже смирился с возможностями оракула, сулящими на этот раз ответы на насущные вопросы. Жизнь научила Хэла не верить в совпадения. Он вполне мог предполагать, что старец приехал в "Альцус" за особенными травами, которые могли произрастать только на этих магических лугах, но в случайное столкновение их на этом месте не поверил бы ни за что. Поэтому он просто ждал, что же скажет оракул.
- Ты прав, мальчик, - кивнул тот, с трудом выпрямляясь и вытаскивая окуляр из глаза, чтобы засунуть его куда-то за пазуху, потом взял жёлтый цветок и обхватил его ртом, начиная жевать. – Сирциллис двуликий, растёт только здесь, цветёт два раза в году. Если пожевать его какое-то время, то обретёшь ясность мысли, но если проглотить – то впадёшь в полный красочных видений сон. Почти у каждого предмета и явления в природе есть двойственность. Всегда перед человеком стоит выбор, всегда ему нужно метаться между двумя дорогами, двумя путями. Назад или вперёд, вправо или влево. Туда или сюда. Пойти или остаться. Сказать или молчать. Держать или отпустить. Убить или спасти? Помнишь ли ты, молодой Эдельстан, то видение, что я показал? Помнишь ли то оружие, что я дал тебе? Взял ли ты его с собой?
- А разве не знаешь ты, старик, зачем я здесь? Что есть у меня с собой, что я хочу найти в Академии? – спросил Хэл, порядком уставший от загадок и премудростей старца. Вместе с тем, он предполагал, что только лишь с помощью советов оракула сможет разрубить наконец этот Гордиев узел. Ради этого Хэл был готов терпеть тысячи таких старцев, попасть в услужение к Сумрачному оракулу – собирать и сушить травы, готовить краски и для кругов предзнаменования и рисовать их часами в тёмных пещерах Сферуса, слушать и записывать мудрые изречения и разгадывать их смысл, он был готов даже замолкнуть до окончания своего жизненного срока, лишь бы его несчастная мать обрела душу и покой. Лишь бы она жила. Он был готов упасть на колени и молить помощи у этого слабого телом, но такого сильного духом старика. Он был готов на всё. И ждал, пока оракул изъявит свою волю.
- Пошли, - коротко позвал Сумеречный оракул, бережно выплёвывая на ладонь изжёванное соцветье и выбрасывая его на траву. Хэл шёл следом за стариком, подстраиваясь под его неспешную ходьбу. Но вот что странно – шли они по ощущениям очень долго, конечная точка пути – виднеющаяся вдали "голова змеи" - зрительно всё больше удалялась, но вдруг они оказались возле округлой каменной стены, а в ней был вход, явно потайной, потому что оракул побегал по камню пальцами, нажимая тут и там, пока камень, закрывающий вход, со страшным скрипом не отодвинулся в сторону, открывая тонущую в тёмных тенях лестницу.
Из нутра потайного хода потянуло сыростью и запахом трав. Скорее всего, лестница вела в лаборатории "Альцуса" и только избранных, а для простых смертных дорога в Академию была заказана. Хэл узнал о строгом допуске ещё в те годы, когда они с отцом безуспешно пытались вылечить мать, избавить от тёмной магии. Врачеватели Академии, именитые целители, вместе взятые, разводили руками и не могли ничем помочь. Но умертвить тело без души – на это они были способны.
- Думал ли ты когда-нибудь, молодой Эдельстан, о том, что происходит с душой, когда она попадает в плен Атадара? - спросил оракул, следуя по тускло освещённому проходу в одном ему известном направлении. Сердце Хэла забилось сильнее, кулаки сжались. Он понимал, что старик приступает к самому главному. Долго ли, коротко ли, но его пространные разговоры рано или поздно должны были привести к финалу. Хэл должен был узнать, что происходит с телом матери. Живо ли оно. – Сначала она испугана и изранена разлукой с физической оболочкой. Её как будто вырвали оттуда, вытянули силком и силой же затолкнули в неизвестность, где ей очень плохо. Пока душа понимает, что же происходит, проходят годы. Она парит во мраке, в неизвестности, собирая по крупицам свои разрозненные воспоминания, собираясь воедино. Но стоит этому случиться, душа осознает свою принадлежность к физическому телу и начинает мучительно страдать от осознания того, что с ней произошло, и от разлуки с любимыми. Потому что хоть душа и отделена от тела, все мысли, чувства сохраняются, и душа рвется обратно к любимым, что причиняет ей адскую боль. И чем сильнее любовь души, тем сильнее её муки. К тому же, на душу оказывается влияние тёмная магия Атадара, все те души, которые томятся в плену вместе с ней. В душе происходят необратимые трансформации, которые навсегда меняют её сущность. Возможно, ты думал, что душа твоей матери спрятана в прочный сосуд, сохраняющий её неизменной. Ты должен понять и принять тот факт, что мы редко получаем то, что хотим. Даже если было бы возможно извлечь душу твоей матери из Атадара, соединение души и тела могло бы оказаться невероятно сложным процессом, который мог бы привести к гибели души и тела. Почему? Да потому что они расстались так давно, что уже не могут узнать друг друга. Крепись, молодой Эдельстан, ибо то, что тебе придётся пережить, способно сломить самого сильного человека.
Хэл вздрогнул и замер. По мере рассказа старого оракула он то обливался потом, то леденел от ужаса, то просто не мог постигнуть смысла произнесённых слов. Сознание оборонялось от правды, выстраивая защитную стену из неверия и отрицания. Но истина – непобедимый соперник. Её невозможно вызвать на бой и одолеть своим воинским умением. Она обрушивается каменной громадой, припечатывая к земле. И ты хочешь подняться, бороться, но чувствуешь бессилие. К этому невозможно подготовиться, но в глубине души ты понимаешь, что всегда знал эту самую истину. И входя в просторную светлую комнату, где на низкой лежанке покоилась его мать, Хэл осознал, что давно понимал истинное положение вещей.
Ему хотелось верить, что достаточно найти Хоксворта и убить его, как Атадар выпустит все души наружу, а душа матери мгновенно переместится в тело. И всё станет как прежде. Но законы магии, такие простые и сложные одновременно, не позволили бы всему случиться так просто.
- Тело не страдает, - тихим шёпотом возле уха прошелестел оракул, а Хэл уже склонился над матерью, вслушиваясь в её дыхание и вглядываясь в родное лицо. Всегда казалось, что она спит. Ресницы подрагивали, губы иногда шевелились. Она вовсе не казалась пустой оболочкой, которой была на самом деле. Хэл поднял руку и погладил мать по волосам, с удивлением обнаруживая седой волос.
- Но оно стареет, как будто бы она была жива, - продолжал комментировать оракул, наблюдая за бдением Хэла возле одра матери. Ему хотелось поправить старца и сказать, что мать жива, но он так устал бегать за иллюзиями и врать себе. Он просто опустил голову на ладони матери, положенные одна на другую, как у покойницы. Лбом он коснулся тонкой холодной кожи, согрел её своими слезами. Время будто замедлилось. Он прощался с нею и со своими надеждами. Сердце рвалось из груди, душа кричала от боли, но Хэл не издал ни одного-единого звука. Слово "никогда" билось в мозгу, терзая хуже огня, хуже острых мечей, пронзающих грудь… Никогда, никогда, никогда…
- Пора. – Сухая ладонь оракула опустилась на плечо Хэла, понуждая его подняться и пропустить целителей, готовящихся избавить мать Хэла от страданий. Он встал в отдалении, только сейчас понимая, что отец не пришёл проститься с когда-то любимой женой.
- Он сделал это раньше, - прошептал вездесущий оракул, и впервые Хэл почувствовал благодарность к умению читать мысли. Ему не хотелось говорить. Язык будто бы стал ватным и едва ворочался во рту. Даже злость на отца как будто умерла вместе со всеми чувствами и эмоциями, оставив Хэла в ледяном оцепенении.
Каждое действие целителей Сумрачный оракул комментировал, и уже потом Хэл понял, что вряд ли смог бы спокойно смотреть на их действия, если бы старика не было рядом. Он не дал бы завернуть мать вместе с головой в белоснежный атлас, а потом водрузить на носилки и вынести через центральный вход к гладкому словно зеркало озеру. Не стоял бы истуканом, когда её водружали на небольшой плот, устланный цветами, и отправляли в последнее плаванье. И уж точно бы не дал поджечь основание плота, если бы старик не сказал, что только сожжение физической оболочки может разрушить связь тела и души. Только так она станет свободной.
Хэл смотрел и не мог отвести взгляда от вспыхнувшего пламени, жадно набросившегося на белый кокон. Он молился всем Богам о том, чтобы его мать обрела покой. Для себя он не просил ничего, понимая, что только время способно его исцелить. Какое-то движение слева заставило его повернуть голову. Вдалеке, на холме, стоял Людвейг Эдельстан, своей мрачной фигурой выражая скорбь. Отец и сын переглянулись и молча кивнули, мысленно прощая друг друга. И прощаясь. Каждый пойдёт своей дорогой, больше Хэла дома не держит ничего.
Когда пепел развеялся над водой, Сумрачный оракул сжал руку Хэла и произнёс:
- А теперь нам нужно спешить.

- Если мы не поспешим, будет поздно, - увещевал старик, уводя Хэла от озера. Он не успел не то, чтобы попрощаться, но даже понять случившееся. Осознать всё разом было сложно, но пришлось. Старик был необычайно взволнован. Они обошли озеро по берегу и вышли на открытую площадку, куда с неба опустился простенького вида механический дирижабль.
- Куда мы полетим? – задал вопрос Хэл, безропотно подчиняясь Сумеречному оракулу и вступая внутрь тесного четырёхместного экипажа, которым пользовались из-за его лёгкости, маневренности и скорости.
- Ты просто прислушайся к себе, мальчик, - прошептал старик, как будто убаюканный собственными мыслями, к которым обращался постоянно. Хэл не совсем понял, о чём речь, разве что перестал вопросительно смотреть на своего нежданного советчика, а откинулся назад на небольшом сиденье и прикрыл глаза. Он не ждал покоя, не ждал успокоения или расслабленного состояния, вовсе нет. Всего лишь короткой передышки, пока они не окажутся в неизвестном месте назначения, но та боль, те чёрные эмоции, что его охватили, были чрезмерными. Он даже согнулся пополам и обхватил себя руками. В него проникали тьма и крики. Бладнайт звала его на помощь, и в её голосе было невыносимое смертельное страдание.
Что с ней? Она умирает? Кто-то причиняет ей боль? Взгляд Хэла метнулся к Сумеречному оракулу, но тот лишь с печалью посмотрел на него и произнёс:
- А дальше ты справишься сам, ведь герои всегда совершают подвиги в одиночку.
И испарился, растворив вместе с собой и дирижабль. Хэл прыгнул на землю, оглядевшись по сторонам. Это место ему было знакомо из видения, дарованного кругом предзнаменования – лес и пересечение дорог, голос Бладнайт, зовущий на помощь. Но Хоксворта не было. Эту часть видения он изменил с помощью Сумеречного оракула. Значит, будущее не предопределено с точностью до одного мига. Значит, его можно изменить.
И он изменит своё тотчас же. В чём-чём, а в беге ему не было равных. Он в мгновение ока добрался до места, где была Бладнайт, ориентируясь на слабеющий голос. Дыхание исчезло, когда он увидел плотную чёрную дымку, нависшую над безжизненным телом тёмной, покрытым кровью. В боку зияла рана, из которой сочилась кровь. Чёрный туман витал над ней, проникал в неё, преображался в фигуру красивого молодого человека с белоснежными волосами. Его чёрные глаза источали смертельную злобу.
- Кто это к нам пожаловал? Сам Вихрь, из "Умбры" пришёл на зов той, что принадлежала мне всегда. Не думал, что тебе это удастся.
Тёмная тень метнулась вверх от тела Бладнайт, вырисовалась в чёткую фигуру и поползла к Хэлу, производя звуки, напоминающие трепетание крыльев стаи птиц.
- Я забрал её к себе, что надо было сделать с самого начала. Блад ничего обо мне не рассказывала? – спросил парень с наглой развязностью, распространяя вокруг себя ауру тьмы и злобы.
- Что ты с ней сделал? – Хэл наступал на призрака, не боясь ничего, рука уже нащупывала древнее оружие. Теперь Хэл знал, что нужно сделать. Всего лишь убить эту мерзость. Вот для кого был предназначен Даээр. Он не позволял себе смотреть на Блад, чтобы боль и ужас не помешали ему покончить с мерзавцем. Кровоточащее от скорби сердце не было готово к новому потрясению. Но он знал, что ему предстоит испытать новый ужас. Будет новая смерть, новая кровь. И ему будет снова больно. Но он не мог уже отступить, потерять решимость. Шагал вперёд сквозь плотный туман, поглотивший всё вокруг. Остались только он и враг. А в прямом бою Хэлу не было равных. Вот только он не знал, куда бить. Туман мешал обзору. Хэл прыгнул вперёд в длинном броске с занесённым кинжалом. Смех раздался позади, и он обернулся.
- Чем это ты там размахиваешь, Вихрь? Меня невозможно убить! – гомерически хохотал призрак, создавая преграду из тумана. Он уже мешал идти, как будто перед Хэлом насыпали горы песка, он забивался в нос, уши и глаза. Когда Хэл сделал вдох, холодный поток пробрался внутрь и попытался его заморозить, но он всеми резервами организма сопротивлялся. Безумный призрак кружил вокруг него, наслаждаясь чужой болью. Высокий, стройный, красивый, как Бог, он сверкал хищной улыбкой и победоносно смотрел на Хэла.
- Ты так уверен? – в свою очередь спросил Хэл, покручивая в руке Даээр. Самообладание держалось на тончайшей ниточке, но Хэл не мог позволить себе показать это врагу. Никогда. Он был холоден, как та сталь, что он держал в руках.
А блондин не осознавал опасности. Хэл не понимал причин его самоуверенности. Будто бы миры не обладают тысячами способов убить неживое. Хэл молча сделал последний шаг вперёд, преодолевая преграду из тумана, и оказался возле призрака, пронзая его немигающим взглядом. Он игнорировал его наглость и тёмную силу, держась за свою веру и чувство правоты. Свет должен победить Тьму. Так происходит всегда и так будет сейчас!
И с этой чистейшей мыслью Хэл вонзил кинжал в сердце призрака. Тот с глубочайшим недоумением посмотрел сначала на Хэла, а потом на то место, которое ощутимо нагрелось. Остриё накалилось, затряслось, но Хэл продолжать его держать, хотя вокруг всё стало мерцать и дрожать, подул ветер, в воздухе повис холод, тёмная энергия пульсировала в пространстве. И тогда призрак закричал от жестокой боли, раскинув руки в стороны, а потом разлетелся на тысячи мельчайших частиц, и не осталось ничего. Только Даээр глухо стукнулся на землю, но до него Хэлу не было дела. Он бросился сквозь тающий туман к Бладнайт.

Она лежала совершенно неподвижно, будто бы уменьшившись в размерах. Хэл опустился рядом с ней на землю, обхватил тело руками. Оно было такое холодное и висело в руках наподобие тряпичной куклы – глаза закрыты, голова откинулась назад, обнажая хрупкую шею, губы мертвенно бледны. Даже в смерти она была невыразимо прекрасна. Хэл замер, неверящим взглядом буравя лицо Бладнайт. Ждал, что она очнётся. Сколько раз он так смотрел на свою мать, но ни разу она даже не дёрнулась и не отреагировала на его касание, не услышала слов. Неужели ему уготовано судьбой терять любимых? От это мысли Хэл зашёлся в приступе горя. Его душа рыдала, и он чувствовал себя проклятым, наказанным за что-то, чему не мог подобрать названия. Боги наказывают его. И он не знал, как положить этому конец. Боль кружилась чёрным водоворотом внутри израненной души. Бесконечное вращение чёрной ранящей горечи. Хэл робко прикоснулся к ране на теле Бладнайт, слабо сжал руку, потом опустил голову ей на грудь, прикрыв глаза, снова повторяя ритуал прощания. И не смог себе отказать в прощальном касании губ. Холодные и неподвижные, они не дрогнули, когда он тронул их своими, бережно, в последний раз. Он не готов был отпустить её, но ничего не мог поделать. Опоздал.
- Прощай, моя тёмная, - прошептал Хэл, отстраняясь, чтобы в последний раз полюбоваться на совершенную красоту возлюбленной, но вдруг понял, что видит дрожание ресниц, подёргивание губ, она вздрогнула и с силой втянула в себя воздух, а потом распахнула глаза, задышала резко и прерывисто и наконец исторгнула из себя истошный крик, оглушивший Хэла:
- Грей! Нет!
- Он ушёл, навсегда. Теперь ты свободна, Бладнайт, - успокоил Хэл, крепко обнимая девушку и баюкая в своих объятиях.
- Ты… Он вернётся! Обязательно! Так всегда происходит! – не переставая, с тревогой шептала Бладнайт, цепляясь в него. Живая… Он оживил её или кто-то сделал ему такой подарок. Неважно! Главное, что она была с ним! И никто больше не отнимет Бладнайт у него! Он этого просто не позволит. Лучше разрушит все миры Священного круга!
- Успокойся, Бладнайт. Верь мне. Я буду рядом, чтобы защитить. Ты хочешь этого? – В голосе был страх, Хэл боялся снова быть отверженным.
Вместо ответа Бладнайт вцепилась ему в нагрудник и притянула к себе, поцеловав так, как умела только она – жарко, дерзко и отчаянно. Так, как он любил. Любовь не делает слабым, не делает уязвимым. Можно бояться любить, чтобы не испытать горя и потерь. Но даже малая толика любви – лучше, чем вечное одиночество. Воин одержал самую важную победу – обрёл свою любовь и маленькую тёмную, которую вырвал из объятий смерти и никогда не отпустит. Да будет так.