Карта ролевой игры "Алхимия Крови"

Отель "Фалам Кнок",
7-е мая 2015

Черный кабриолет мчал по дороге, и невозможно было сказать приближал он к чему-то или отдалял. Энтони нравилось, что пути назад уже нет и можно не заморачиваться с выбором, не взвешивать риски, не просчитывать возможные варианты.
Все давно ясно и понятно. Они снова вместе и остается только двигаться дальше.
Анна лукаво улыбалась каким-то своим мыслям и была абсолютно расслаблена. Время от времени запрокидывала назад темноволосую головку и смотрела в чистое, пронзительно голубое небо. Казалось, она вот-вот открыто рассмеется, и ее смех, подхваченный порывом ветра, станет напевом и унесется прочь. Мелодия растает над холмами и пустошами, и мир навсегда запомнит ее, впитает, растворит в хрустальном звоне рек и ручьев, в шорохе трав и листвы, в пении птиц и отзвуках лесного и горного эха.
- Чувствуешь, как мы далеко от всего и ото всех? И только вдвоем. Не надо ни прятаться, ни притворяться. - Энтони отвел взгляд от дороги и посмотрел на сидящую рядом Анну. - Ты выглядишь поистине счастливой. Тебе нравится все это. - Он не спрашивал, а утверждал.
Она кивнула и улыбнулась безупречно белозубой улыбкой, и Тони отвернулся, удовлетворенно отметив, что они чувствуют одно и то же.
- Здесь такой воздух, что его можно черпать горстями и пить, - заметил Энтони. Выставил руку и сделал вид, что ловит встречный ветер. - А еще расфасовывать в тару и продавать по всему свету. "Отведайте глоток ветра шотландский нагорий". Но ты бы, конечно, предпочла холодному ветру глоток пламенного Джонни.
От самого Эдинбурга непрестанно петляющая между холмами и долинами дорога, вдруг распрямилась, и вдалеке показался замок, стоящий на возвышенности. Земля, небо, а между ними каменные стены выглядели единым целым - три вечности, неподвластные времени.
- Дуглас сотворил чудо, - Тони кивнул головой в сторону замка. Кабриолет приближался, и вскоре свернул на подъездную дорогу, ведущую к главному входу отеля "Фалам Кнок". - "Пустой холм" больше не пуст и не мрачен, здесь чувствуется жизнь. Даже в том, как натурально смотрится вон тот искусственный прудик с жирными утками.
Притормозив у входа, Энтони вышел из машины и передал ключи стоящему наготове парковщику, а багажом тут же занялся выросший словно из-под земли беллмэн.
Энтони обошел кабриолет, открыл дверь со стороны пассажира и подал Анне руку, помогая выйти. Едва она ступила на землю, рывком притянул девушку к себе.
- Знаешь, что мне хочется сделать? - шепнул ей на ушко.
И, не дав высказать дерзкое предположение, подхватил Анну на руки и понес к главному входу в отель. Невозмутимый швейцар распахнул перед ними тяжелые величественные двери, пропуская в огромный холл.
- Представим, что мы молодожены, я переношу тебя через порог нашего первого совместного жилища, где мы проведем незабываемое время, - сказал Энтони, останавливаясь посередине холла. Все еще не выпуская Анну из рук, прижал ее к себе плотнее. - Только представь, дорогая, у нас будет самый медовый из всех медовых месяцев. Слаще сладкого, пьянее пьяного... - прошептал он, наклоняясь и касаясь губами ушка девушки. - Ну признайся, моя драгоценная, ты согласилась бы на пьяный медовый месяц?
Ставя Анну на пол, не торопился выпускать ее из объятий. Руки лежали на гибкой девичьей спине, поглаживали, усмиряя и в то же время пробуждая тайный огонь. Он чувствовал в ней этот огонь, словно касался голой кожи, под которой разлилось живое пламя, ощущал, как оно отзывается на его прикосновение.
- Ты бы хотела быть постоянно хмельной от ощущения, что весь мир у твоих ног? - шептал он, водя губами по бархатистой щеке Анны. Ее нежная кожа пахла ночной прохладой, напоенной ароматом цветения геспериса. - Представь, что можно собрать все самые желанные страсти, нанизать их словно ожерелье, надеть, и они будут всегда согревать тебя здесь, - он прижал ладонь к ее груди, чувствуя, как ровно и сильно бьется сердце Анны. - Добро пожаловать, дорогая. Я бесконечно рад, что ты со мной.

"С тобой я согласна на всё. Ты же знаешь. Я пойду за тобой, куда бы ты ни отправился. Буду рядом всегда".
Если бы эти слова Анны оставались лишь словами, то для него было бы уже все кончено. Но сегодня и сейчас, в этом месте, где они снова вместе, Энтони не думал о том, что могло быть. Он жил и дышал тем, что имел в каждый зыбкий ускользающий миг существования. Нет ни прошлого, ни будущего. Ничего этого нет: одно уже миновало, второе еще не наступило. К тому же и одно и другое вероломно и изменчиво, стремится обмануть, исказить восприятие, подменить факты, нагнать туман, приуменьшить значимое и утрировать несущественное.
Есть только настоящее. А оно коварнее всего - то и дело норовит стать иллюзией.

- Верю тебе. - Энтони сжимал тонкие пальцы Анны, поглаживая их, не желая отпускать. - Верю каждому твоему слову, каждому взгляду. - Он чуть прищурился, пристально вглядываясь в сияющее лицо Анны. - Я вижу и чувствую, когда ты говоришь правду, и знаю, когда эта правда нравится тебе самой, моя маленькая плутишка. И сейчас ты не лжешь. Сияешь вся, и это не скрыть. Ты всегда отлично умела прятать свои страхи. Ну, почти всегда. Но ты никогда не утаивала свое ликование.


Это место никогда не будет напоминать муравейник, в котором сервис поставлен на поток, а клиенты рано или поздно превратятся в безликую массу. Подобное случается даже там, где среди гостей постоянно присутствуют сплошь скандально узнаваемые личности.
- Знаешь, чего бы мне совсем не хотелось? - проговорил Тони, получая пластиковую карту-ключ от номера. - Узнать и тем более увидеть собственными глазами, что в этом замке устраивают показушные свадьбы. Всю эту пышную помпезную чепуху. Да еще непременно с национальным колоритом. Волынки, барабаны, толпа гостей. Конопатый и тонконогий жених в килте, который задран сзади и провисает спереди. И невеста с безумными глазами, выдавливающая улыбку и позирующая везде в натужных позах.
Здесь этого просто не может быть. Сами стены и это место не позволят такому произойти. Каждый, приехавший в Фалам Кнок останется особенным посетителем, независимо от того, заглянул он сюда на краткую экскурсию или приехал провести в комфорте какое-то время.
Получив ключ, они направились к лифтам.
- Надеюсь, Дуглас не додумается до того, чтобы позволить подобное в этих стенах. В таком случае замок превратится в дешевые театральные декорации. И все это, - Тони кинул вокруг беглый взгляд, - утратит смысл. А сейчас, - он быстро чмокнул Анну в щеку, - мы посмотрим наш номер и, если ты так хочешь, пойдем любоваться на пруд. Я просто не могу позволить, чтобы ты скучала или осталась голодной.

Она никогда ничего не боялась. Так она говорила всегда. Но он то знал, что в ней еще живет - то затухая, то вновь разгораясь, - давняя, малая искорка страха.
Его задача - избавить Анну от страхов навсегда. И он готов сделать все для этого.

- Ты со мной, моя драгоценная. Никого другого не могу представить на твоем месте, - он хохотнул, притягивая Анну к себе за талию и заглядывая в ее искрящиеся глаза. - Да и на своем месте не желаю никого представлять. Мы явно созданы друг для друга. И даже не пробуй это отрицать. Но ты и не будешь, я знаю.

- Да кто же говорит о вине. - Тони запустил пальцы в тяжелые, темные пряди волос Анны и нежно прижал ее голову к своей груди. - Ликуй. Ты это заслужила. Мы это заслужили в равной степени. Разве нет? После всего, что нам пришлось пройти мы просто обязаны испытать нечто, схожее с ликованием. Только пусть это ликование не будет иметь ничего общего с показушной свадьбой.
Он отстранился и, заметив во взгляде Анны знакомое выражение, воздел глаза к потолку.

- О, только не начинай! - простонал он, сквозь смех. - Зная твою страсть ко всяким торжествам и имея представление, что ты можешь из этого устроить, я ведь возьму и изменю свое отношение к свадьбам в замках. Кстати, можем устроить и свадьбу. В духе светловолосого викинга и темноволосой хрупкой, очень особенной красавицы. Хочешь? А лучше всего, займись-ка моим воспитанием, чувствую, что совсем отбился от твоих прелестных ручек.
Взял узкие кисти девушки, провел губами по тонким пальцам, поцеловал ладошки.

Она всегда была беззастченчива.
Глядя на ее безупречные формы, гладкую спину, изгиб стройных бедер и длинные, прекрасной формы ноги, Энтони любовался ею, как произведением искусства. Не всем понятного искусства, таящего в себе непредсказуемую силу воздействия.
Он улыбнулся своим мыслям. Передавая Анне платье, снял кожаный шнурок, стягивающий волосы в хвост, мотнул головой, давая золотистым прядям волос свободно упасть на плечи.
- Ты уже готова, а я хочу принять душ перед ужином, - заявил, направляясь в ванную комнату. На ходу сбрасывая пиджак, обернулся: - Ты же подождешь меня, моя драгоценная? Не начнешь веселиться без меня?
...В каминном зале старательно и убедительно пылал камин. Странно, если бы камин зиял черным холодным провалом, обманывая ожидания гостей. Это каминный зал. Здесь положено пылать камину. Он это и делал.
А еще здесь горело множество свечей. Красиво. Даже уютно, вполне располагающе.
- Ты выглядишь потрясающе в этом платье. Без него ты выглядела бы еще лучше, но в нем все равно что без него, - сказала Тони, оглядывая Анну с ног до головы снова и снова. - Я просто не могу оторвать от тебя глаз. Думаю, другие мужчины меня поддержат. Не боишься ожогов на нежной коже от явных и затаенных желаний?
Подойдя к бару, Энтони заказал двойной "Platinum Label" безо льда себе и со льдом для Анны. Взяв бокал, обернулся к гостям. Сделал глоток, другой.
- Мне здесь нравится все больше, - произнес, не сводя взгляда с хрупкой, изящной, словно фея, блондинки, вошедшей в зал. - Дорогая, ты простишь меня? Я отойду буквально на мгновение. Заметить не успеешь, как я вернусь. Мы ведь всегда так с тобой делаем, правда? - снова поцеловал Анну в щечку и направился через зал к привлекшей его внимание девушке.
Она странно смотрелась среди каменных стен замка, под этими высоченными потолками, в окружении тяжелой мебели из темного дерева. Грациозная, легкая, она казалась полупрозрачной и двигалась, словно не касаясь ногами пола.
- Добрый вечер, - поздоровался, подходя ближе. Взгляд скользнул по тонкой руке, пальчик на которой украшен довольно простым на вид колечком. Простым на вид, но явно не простым по значению. - Разрешите представиться - Энтони Эдгарс. А вы?... Миссис? Мисс? Вы здесь одна или с супругом?

Она стояла прямо у камина. Изящное тело облегало черное платье. Огонь, пылающий в очаге, подсвечивал ее волосы пламенными оттенками восхода солнца. Или заката, когда последние лучи словно хватаются за поверхность земли и сияют ярче всего.
Вблизи эта девушка казалась еще более хрупкой, утонченной, похожей на орхидею. Но в ее хрупкости чувствовалась сила и гибкость, словно она, как упругое растение, умела выпрямляться и снова тянуться к свету после сильного ветра, пригнувшего к земле.

Роуз. Она определенно цветок. Энтони почти угадал ее природу, не угадал лишь с цветком. Значит, у этой прелестной феи есть шипы.
Тони нравилось все прекрасное, имеющее скрытое оружие. Или ранящие грани, которые не заметны сразу. Анна была такой. И эта девушка по имени Роуз тоже. Но Анна и Роуз совершенно не похожи. Как летний день, и весенняя ночь. Как желанная прохлада и теплый ласковый ветер.
Роуз не похожа ни на кого.
"Ну вот, дожили. С чего же я это взял?" - пронеслось в голове, пока пристально, не отводя взгляда, разглядывал стоящую перед ним девушку. Заметил, как побелели ее пальцы, сжимавшие маленький клатч.
Волнуется или не желает терпеть его общества, потому раздражена. Но при всем при этом прекрасно владеет собой. И раздумывает, как ответить на его вопрос. Как обозначить свое положение.

Сказала, словно бросила вызов сама себе. И тут же внутренне словно застыла на месте. Не отступила, не испугалась, вовсе нет. Но замерла, прислушиваясь, как отзовется ее признание и то, что не отшила его сразу.
- Я могу составить компанию даме, - медленно качнув головой, произнес Тони. - Я хочу составить ей компанию. Тем более, что эта дама вы, Роуз. Вы же поняли, что я заметил вас оттуда, - он указал на противоположный конец зала. - Я оставил свою даму, чтобы подойти к вам и напроситься в компанию.
Он слегка прищурился, наблюдая, как она отреагирует на его заявление, что он здесь не один.
- Так что вы предпочитаете из напитков? Позвольте угадаю. Сухое белое вино? Или шампанское? Не игристые подделки, а настоящее шампанское. Я прав?

Все что происходит прямо сейчас, является самым правильным. Не утекающая минута, не грядущая уже не скажут правды.
Энтони твердил это, словно заклинание, напоминая себе не оборачиваться назад и не заглядывать далеко вперед. Хотя понимал, что формула не универсальна, а касается только того, что само утекает словно вода. Чего не хочется и не нужно удерживать, как отработанный вдох.
Но всегда есть нечто, что требует расстановки сил во времени. Просчета ходов. Умения увидеть то, что еще не случилось, при этом заглядывая туда, где все уже произошло и ничего не изменишь.
Он смотрел на Роуз и не понимал, почему подошел к ней. Почему решил вдруг не позволить ей стать утекающим мгновением. Почему готов поставить ее туда, где нужно начинать просчитывать ходы?
...Не так далеко от него, составлявшего компанию Роуз, находилась Анна.
Он ощущал ее как грозу, без которой не прольется дождь и не зазеленеет пустыня. Как встречный огонь, без которого сгорит все.
Энтони нуждался в ней, как в воздухе. Отдалившись на несколько футов, уже чувствовал необходимость вернуться и убедиться, что она еще здесь. С ним.
И не мог оторваться от Роуз.
Он стал песком в песочных часах, два сосуда которых - это они, Роуз и Анна. А он пересыпается то в один сосуд, то в другой. И никогда не сможет остановиться где-то посредине.
"Словно две половинки одного целого". Так сказала Анна. Она права и не права. Они не являлись половинками, но стали единым целым. Симбиоз невозможного. Чего-то, что не сможет существовать ни вместе, ни поврозь. Пока не случится что-то.

"Полшага тоже считается. В счет идет даже стояние на месте, моя дорогая. Тебе ли этого не знать", - подумал он, борясь с искушением обернуться на Анну и сесть ближе к Роуз.

"Моя дорогая Анна. Мы оба знаем так много и не знаем ничего, что надо бы знать. И мы, кажется. забыли, что всегда найдется что-то, что захочет преподать урок нам обоим".

"Не позволил бы. Да. И наказал бы с особенным удовольствием. Но тебе же это нравится. Тебе нравится все, что мы делаем".
Ожоги ее не пугали. Ничего не пугало его Анну. Все еще его.
Энтони обвел взглядом губы сидящей рядом с ним Роуз, будто хотел оставить едва ощутимые ожоги и на них. Не болезненные, нет, но чувствительные. Чтобы запомнила и касалась губ кончиками пальцев, вспоминая его.
А Роуз проследила за его жестом и увидела сидящую у бара Анну. На нежном лице с четкими выразительными чертами отразилось удивление.
-
Он склонился ближе, ловя ее слова, наблюдая, как она произносит их. Вдохнул ее аромат - тонкий, летящий, как она сама, с ноткой свежей сладости. Так пахнет вечная юность, и мечта. Так пахнет самое начало лета, там, где его очень долго ждут.
- Интересная природа, - Тони повторил ее фразу, согласно кивнув. - Этим можно все объяснить. Моей интересной природой. И почему люди стараются все на свете сравнивать. Себя с кем-то, своих жен и мужей с женами и мужьями других. Своих детей. Неужели не проще и вернее принять, что вся прелесть не в сравнении, а в том что на свете имеет место быть и одно, и другое, и третье.
Он изогнул бровь, будто что-то вспомнив.
- Кстати, о третьем. Вы так категоричны. Отказываетесь, не попробовав. Я разочарован, да. Но совсем чуть-чуть. А вы, возможно что-то приобрели бы для себя существенное или не очень, испытай вы этот занятный опыт.
Он наклонился к Роуз еще ближе, так, что пряди его волос коснулись ее лица, и прошептал:
- Но я, признаюсь, не очень люблю делиться. - Сделал вид, что задумался. - Совсем не люблю. Так что предпочел бы получить вас исключительно для себя.

- На нас на всех постоянно что-то находит. Принимайте это как должное. - Сделал знак официанту, подзывая. - Бутылку "Дом Периньон", пожалуйста.
И снова обратился к Роуз.
- Расскажите мне, что вас так настораживает в этом месте? О каком влиянии вы говорите? - Пожал плечами, откидываясь на спинку стула. - Я вот совершенно никакого особого влияния здесь не ощущаю, но то и дело слышу, как все об этом говорят.

Чуть ранее

Слова тот же песок в часах - сыплются неудержимо, пока не иссякнут. А иссякнув, отмерят промежуток жизни, который уже не вернуть.
Куда правильней не расходовать время на слова, лучше украшать свой путь действиями. Словно розами.
Роуз не тратила песок времени. Она говорила совсем немного. Речь ее звучала негромко и легко, и каждое сказанное слово было на своем месте. Но Энтони все равно не мог понять, почему все еще сидит возле нее, почему задает вопросы. А главное - зачем ему нужны ее ответы?
А ведь он хотел их услышать.
Жаль песок высыпался почти весь, и Тони не успеть получить всех ответов.
Жаль. Очень жаль.
И Анна уже ждет его, он чувствовал это и не намерен был заставлять ее испытывать ненужных ожиданий.
- Роуз, я мог бы находиться в вашем обществе все вечности вселенной, но не могу себе этого позволить, - сказала, беря руку мисс Пэйтон. Положив узкую кисть себе на ладонь одной руки, провел пальцами второй, очерчивая контуры тонких девичьих пальцев, чувствуя нежную и гладкую, словно шелк кожу. Следил за движением своей руки и размышлял, как ему посмотреть ей в лицо. Просто кинуть взгляд и изобразить улыбку не получится. Мгновения, проведенные рядом с Роуз - не вода. Они не иссякнут без следа.
И он начертал на руке девушки невидимые и неощутимые глифы, сплетя узор, который тут же проник в сущность Роуз, становясь частью ее самой. И немножечко - частью Энтони.
Повернув руку мисс Пэйтон ладонью вверх, он провел пальцами по ее ладони, завершив свое действо, и скрепил поцелуем, задержав губы на теплой, пахнущей нежной мечтой коже.
- Я должен идти. Анна ждет меня. Прощайте, Роуз.
И быстро покинул каминный зал.

Где-то...

- Почему людям так нравятся переезды? Не знаешь?
Тот, кто недавно называл себя Энтони отряхнул рукав рубашки, ставшим уже привычным жестом провел пятерней по волосам и огляделся.
- Прости. Не успел поработать над проектом. - Он развел руками в жесте притворного сожаления. - Но я скоро все исправлю, только немного отдышусь. Ну, фигурально выражаясь. Эти перемещения мне изрядно надоели.

- В тебе слишком много от тебя самой, дорогая, - усмехнулся он.
Подошел к Анне, обнял ее, привлекая к своей груди. Старался согреть, но не как любовник, а как тот, кто два столетия связан с ней судьбами и кровью. Его милая, ставшая бесценной Алхимик. Что он будет делать без нее?
- Я импровизирую, - сказал Тони, погладив Анну по спине. - На меня накатила ностальгия по родным краям. Вспомнились нижние уровни в чертогах Владыки. Там также "уютно", как здесь. Это поможет не отвлекаться от нашей задачи. О, прости. От задач. Они у нас с тобой разные, к сожалению. А хочешь, попробуем сыграть вничью? Мы уже пробовали и мне понравилось.
Почувствовав, как она тихо рассмеялась, уткнувшись в его грудь, снова провел руками по ее спине.
- И времени на этот раз оказалось не так много, чтобы подготовить все лучше. Да и люди изменились. Ты, кстати, это заметила? Моделировать то, что их испугает, запутает, собьет с толку, заставит проявить все, что может оказаться нам с тобой полезным. - Чуть отстранился, заглядывая с блестящие лукавством глаза Анны. - Подчеркиваю - нам с тобой. Не только мне. Так вот, играть пространством, создавая такое, все труднее.

- А тот парень, которому ты подарила прикосновения своих прелестных сладких губ. Он понравился тебе? Ты ему точно понравилась. Тебе не жаль его? С ним может случиться что угодно, - прикоснулся к подбородку Анны, приподнял ее лицо. - Или ты снова не допустишь, чтобы с ним что-то случилось? М?
Анна выскользнула из его объятий и устроилась на полу в излюбленной позе. Она выглядела прелестной и казалась нереальной, потому что была совершенна и безупречна во всем.
А та, другая. Светлая, как солнечный день и хрупкая, как стебель весеннего цветка. Та была пугающе настоящей хоть и пахла невозможными мечтами.
Принимая тот облик, в котором его видела Роуз, Посланник расы н'имихе позволил себе задуматься на минуту.
Здесь, где время не имело значения, потому что попросту застывало, а пространство могло меняться по велению его воли, он не скрывал того, кем был на самом деле. И это позволяло ему оставаться собой на любом этапе их с Алхимиком игры. А значит нет смысла притворяться и сейчас.
- Ты верно чувствуешь, - признался он. - Она чем-то отличается от других. Я увидел ее и мне стало интересно.
Он медленно направился к сидящей на полу Анне (ему нравилось называть ее этим женский земным именем).
По мере его неспешного продвижения обстановка вокруг менялась: стены светлели и раздвигались, на них загорались светильники, полы покрывались плитами розового мрамора, потолок двигался вверх, превращаясь в прозрачный купол, над которым раскинулось усыпанное звездами ночное небо.
В центре помещения возникли два больших удобных кресла, обитых мягкой белой кожей и столик между ними, уставленный закусками и напитками.
- Так тебе нравится больше, моя дорогая? - Он подхватил на руки все еще сидящую на полу Анну и пересадил ее в одно из кресел. - Согреешься глоточком Джонни, пока будем смотреть наше шоу?

Где-то...

Энтони прошелся по помещению, с удовлетворением отмечая, что его дорогие ботинки ручной работы позволяют делать совершенно бесшумные шаги. Пожалуй, когда все закончится, он заберет эту обувь с собой.
Вернулся, присаживаясь на второе кресло. Не скрывая улыбки, налил Анне виски. Полный стакан, как просила. Плеснул себе щедрую порцию и, закинув ногу на ногу, устроился в кресле удобнее.
- Так что ты там говорила насчет того, чтобы прекратить?

- Так ли, так ли, - согласился он. - Но зачем прекращать? Я не самоубийца, моя дорогая. Кто угодно, ты же меня знаешь, но не самоубийца.

- Зато обижусь я, - Тони взглянул на Анну долгим взглядом. - И я не могу так быстро отпустить тебя, моя драгоценная. Я привык к твоему обществу и мне станет невыносимо тоскливо без тебя. Особенно, если вспоминать о тебе буду, сидя где-нибудь на самых нижних уровнях чертогов моего Владыки. Ты никогда не бывала там? Ах, нет, конечно же, не бывала. Так вот там весьма... непривлекательно. Сидеть придется не на обитых кожей креслах, а на раскаленной каменной скамье и наблюдать не за шоу, а за тем, как мои кишки зацепляют крюком и наматывают на колесо. Весело, не правда ли?
Тони отхлебнул из бокала и невозмутимо продолжил:
- Мы еще говорили о людях. Какими они стали. Ты считаешь они стали пресыщенными, - Тони утвердительно кивнул, - я согласен с тобой. Люди стали искушенными и пресыщенными. Их ничем не удивишь и мало чем напугаешь. Но я постараюсь.
Потянулся в Анне, коснулся ее руки.
- Мы всегда сидели по разные стороны шахматной доски, но за одним столом. Не забывай этого, моя прелесть, - сказал он, поглаживая руку Анны. - Мы так долго вместе, что стали похожи. Ты не находишь? А что касается романтичности...Взять хотя бы тех твоих... Впрочем, не будем пока о них. Возьмем пример посвежее, того парня с вечеринки в замке. Он хорош собой, тебе всегда нравились такие. И он мог бы подумать о тебе. Много-много раз и очень-очень тщательно.

- Но я-то знаю, что в твоих предпочтениях всегда были исключения, - усмехнулся Энтони. - И ты мне не поверишь, но мне тоже жаль Фриду. И она мучилась, живя, а не умирая.
Он протянул руку вперед и шевельнул кистью в совершенно ненужном, утрированном театральном жесте, будто приглашая что-то или кого-то.
- Начнем нашу прямую трансляцию, - прокомментировал Тони.
Перед ними возникла прозрачная "стена" беспорядочно мелькающих множественных изображений, похожих на голограмму.
- Наслаждайся.
Едва он это произнес, как его внимание зацепил один из секторов изображения. Тот, где среди непроходимых зарослей фантастических растений пробирались испуганные люди. Испуганные ровно настолько, чтобы насытить пространство своим волнением и страхами. И заблудиться в них навечно.
И там была Она. Роуз. Хрупкая фея, которая вызвала у Тони необъяснимой интерес.

- Пешки. Ферзи. Не все ли равно, если можно просто взять и перевернуть всю доску, перемешав фигуры, - отозвался Тони, продолжая следить за Роуз.

- Нет. Ну это нам совершенно ни к чему, - тихо пробормотал он.
Его взгляд застыл на изображении хрупкой девушки, потерявшейся среди зелени. Глаза Энтони превратились в два неподвижных кристалла, чуть светящихся изнутри. Он сосредоточился на своем стремлении и, не думая, чем оно для него может обернуться, сделал то, что посчитал нужным в данный момент.
Не впервые и не последний раз.
- Анна, моя драгоценная. Я отлучусь буквально на мгновение.
Он встал с кресла и через мгновение был там, куда перенес Роуз Пэйтон, украв ее из сада, который должен был стать для нее нескончаемым путем в вечность.
- Роуз, еще раз здравствуйте, - сказал, появляясь перед ней. - Вы не против сменить обстановку?
Направляясь к ошеломленной девушке, смотревшей на него во все глаза, Энтони обвел рукой вокруг.
- Все для вас. Располагайтесь.
Он создал для нее дом, располагавшийся на берегу теплого моря. Распахнутые окна выходили прямо пустынный пляж, покрытый мелким белым песком.
- Можете пользоваться здесь всем, чем пожелаете. Пройдитесь к морю.
Его взгляд остановился на лице девушке, скользнул по изящной фигурке. Тони увидел следы, оставленные ядовитыми и хищными растениями на нежной коже.
- Как вы себя чувствуете, Роуз?
Вопрос касался не только ее. Сам Энтони задавал его себе, пытаясь понять - так ли уж важно для него, как она себя чувствует?

В доме на берегу, у самой кромки несбыточного...

Залетающий в окна ветер взметал прозрачные занавески и доносил запах прибоя. Шум волн похож на дыхание – размеренное, глубокое. Будто гигантское существо дремало, видя мирные сны.
Взглянув в проем окна, Энтони задумался, почему именно эту картину он создал для Роуз. Но причина не столь важна, как то, что из всего этого выйдет.
А ведь незамеченной его выходка не осталась. Анна уже знает о его спонтанном поступке.

- Я. И живой. Хотите убедиться? – он развел руки в стороны, делая шаг навстречу Роуз. – Коснитесь меня. Люди часто не верят своим глазам и ушам, но охотней доверяют тому, что чувствуют их руки. Слепцы и лишенные слуха подтвердят вам это. Для них осязание заменяет утраченные чувства.
Он не знал, слышала ли его Роуз. Она задрожала, обняла себя руками, словно пытаясь сжаться в комочек. Или стать невидимой. Человеческий разум анализировал, пытался выстроить все предположения на прочном фундаменте привычных норм и здорового рассудка. Но ускорившееся биение сердца Роуз, которое Тони отчетливо уловил, говорило о том, что логика сдавалась под натиском обстоятельств.
Он задержал взгляд на быстро пульсирующей жилке на нежном горле девушки. Представил, как коснулся бы ее губами, провел языком, слегка втягивая в рот тонкую, пахнущую сладкими цветами кожу…
Вздернув голову, словно выпрямляясь под тяжестью собственных желаний, Энтони напомнил себе о том, что должен возвращаться к Анне. И продолжать то, ради чего он столько уже прозябает в мире людей.
Тогда зачем он перенес сюда Роуз Пэйтон? Женщину, которая напомнила ему что-то давнее, оставившее лишь смутное ощущение, возникавшее время от времени и истончавшееся с каждым разом все сильней.
Мимолетная встреча с Роуз хоть и перекликалась с тем давним чувством, но уже занимала какое-то особое место в его памяти. Однако, когда он вернется в свой мир, его память утратит те побочные эффекты, которыми люди сопровождают свои воспоминания. Не будет никаких особых образов, запахов, звуков. Все это наносное.
Пыль, оседающая на истине.
Но в стоящей перед ним маленькой и хрупкой девушке он не замечал ничего наносного. Она останется в его памяти образом, лишенным преувеличений. Станет четким, неисчезающим отпечатком, который он пытался заполучить, рискуя всем.
Но зачем? Зачем?..

- Вам нравится имя Энтони? – Он чуть склонил голову набок. – Если оно вам не нравится, можете звать меня, как угодно. Только не Наполеоном. У этого коротышки все его грандиозные завоевания обернулись полным крахом.
- Где вы? - повторил ее вопрос Энтони и взглянул в окно, возле которого стояла Роуз.- В доме на берегу моря. Безопасного моря, можете мне поверить. Хотя я понимаю, что верить во что-то вам сложно. Что касается меня, то я не человек. И мое имя не Энтони. Но разве так уж важно кто я? Мне кажется, куда важнее какой я. Для вас, Роуз, я не представляю опасности.
Лгать он умел всегда. И порой его ложь была убедительней и весомей любой судьбоносной истины.
Он стоял, не двигаясь, словно превратился в изваяние и долгим безотрывным взглядом разглядывал Роуз. Всю ее от макушки до кончиков маленьких пальцев на узких ступнях. И ступни были изранены, покрыты ссадинами и ожогами, оставленными ядовитым соком трав и цветов.
- Вам больно? – спросил он.
Все еще не отрывая взгляда от ее ножек, выглядывавших из-под подола вечернего платья, подошел ближе.
Руки сами подхватили ее, легкую, невесомую, как облако. Он развернулся, ища глазами место, куда можно усадить Роуз, и у стены тут же возник удобный широкий диван, обитый плотным шелком цвета лаванды.
- Ваши ноги, они изранены. – Опустившись на колено перед замершей на диване девушкой, Тони взял одну ее ножку, нежно, невесомо провел ладонью по изящному подъему, сомкнул пальцы вокруг тонкой щиколотки. – Что нужно сделать, чтобы это исправить? – спросил он, поднимая взгляд на Роуз.
Он не знал, как залечить раны человеку. Он умел их наносить, но лечить не пробовал никогда.

"В Иволах нет ветра. Нет звезд и светил. Только почва и небосвод, которые зовутся на нашем языке иначе. Есть верх и низ. Есть стороны и грани. Свет и тьма. Там мало красок и отсутствуют запахи. И мы не задаем вопросов, потому что нас ничто не волнует.
Нам нужен ваш мир, чтобы получить то, чего нет у нас. Но мы не хотим задаваться вопросами, чтобы мучиться, не получая на них ответы, и изнывать от несбывшихся ожиданий, как это делает человек.
Поэтому, получая доступ в ваш мир, мы меняем его, делая похожим на Иволах. Это всегда очень больно, страшно и чаще всего ваш мир не принимает перемен. Тогда происходят события, в которых гибнут люди, а Земля покрывается незаживающими ранами. Эпидемии, стихийные бедствия, загадочные исчезновения и катастрофы. Это все дыхание нашего мира.
Нам это не доставляет никаких неудобств, мы лишь расширяем свои владения. Но людям не нравится то, что происходит, особенно, если они не могут найти этому объяснений".
...Он не задавал вопросов. Просто делал то, что должен, мог и умел. Так живут все имихе. В том числе и те, к которым принадлежит Анна. Они все любили играть, но их игры не были развлечением. Это часть их существования, без которой их мир просто был бы статичным, застывшим в одном состоянии.
Порой партия игры проходила, как кровавый поединок между сильнейшими представителями двух рас, в котором существует лишь одно правило - нет никаких правил, только цель. Победивший наносил кровавые письмена на содранной коже поверженного. И в этих письменам навеки запечатлевался факт победы одних и поражения других, дающий право на вторжения в мир людей или отказ от него.
Но иногда игра велась неспешно, почти бескровно и по особым правилам, как происходило у них с Анной. Ход за ходом, в каждый из которых он и она привносили что-то свое.
Сейчас Энтони участвовал в двух поединках сразу. Ведя партию с Анной, по-своему ставшей для него важной. И с Роуз, оказавшейся опасней всего, с чем он сталкивался до сих пор.
"Зачем я это делаю? Ради чего так рискую ходом игры? Анна сказала, что в ней слишком много от человека. Я же беру худшее от людей - задаю вопросы, ожидая ответов. Я просто не хочу признать очевидного. Мне не нравится играть с Роуз, потому что я знаю, что никогда не выпущу ее отсюда".

На закате у океана...

Юная женщина, которую он мог бы уничтожить, даже не прикасаясь к ней. Мог бы напугать до потери рассудка и превратить в ничто. Мог бы оставить ее там, куда никто и никогда не доберется и превратить в источник вечных страданий от одиночества. Такие "источники" особенно сильно работают, поддерживая порталы между мирами стабильно открытыми. Благодаря потерянным душам на земле происходит меньше потрясений.
Нужная, оправданная жертва. Во благо обоих миров.
Но он не хотел приносить Роуз в жертву. Больше не хотел.

- Я не человек, - ответил Энтони. - У моей расы и моего мира тысячи или больше наименований. И ни одно из них не пояснит тебе, кто мы такие. Мы не люди. Не ангелы и не демоны, уж точно не боги и вовсе не выдумка. Мы существуем, как одна из реальностей и соседствуем с миром людей. – Он снова провел ладонью по ее ножке, касаясь маленьких пальцев, покрытых прозрачным лаком. – Твой голос дрожит, когда ты говоришь, что тебе нравится мое имя. Тебя успокоит, если я скажу, что тот облик, в котором ты меня видишь, не сильно отличается от моего истинного облика?
Уложил мягкую, по-детски округлую пятку Роуз в свою ладонь и чуть сжал.
- Считаешь меня выдающимся и несравненным, - с губ его сорвался невеселый смешок. – Я польщен.
Ощущая под пальцами гладкую кожу ее ножки, Энтони мог надавить на хрупкие косточки чуть сильнее и заставить ее кричать от боли. Это точно отрезвило бы его, и он перенес бы Роуз туда, где ей надлежало сейчас быть, а сам немедленно уничтожил все следы этого места и вернулся к Анне.
Он почти сделал так, но Роуз дотронулась до него, словно наконец решив убедиться в том, что он вполне реальный. И скольжение ее пальцев по его лицу, прикосновение к губам вынудило Энтони замереть. Он следил за выражением лица Роуз, пока она касалась его. И вдруг ее лицо оказалось совсем близко, а губы прижались к его губам, и он узнал сладость ее рта.
Не двигаясь, стерпел ласки словно пытку. И немедленно захотел еще.
Но Роуз уже высвободила свою ножку из его рук и отодвинулась.

- Ты шутишь? – Энтони вскинул брови. – Люди говорят: «Не сыпь мне соль на рану», но ты хочешь, чтобы соль залечила твои порезы?
Он снова задавал вопросы, но все еще оставался собой – не ждал на них ответов.
Роуз сбросила платье, оставшись в тонком, прозрачном, словно паутинка белье. Направилась в сторону двери, ведущей из дома на берег, и остановилась. Тонкая, изящная, гармоничная, похожая на вырезанную из слоновой кости статуэтку.
Тони мог бы остановить это мгновение и вечность смотреть на нее.
И ему давно пора возвращаться к Анне, но он теперь вел двойную игру, и не мог уйти, не сделав в партии с Роуз своего хода.

- Я с тобой. Веди. – Он двинулся за ней, следя, как колышутся и переливаются в лучах солнца золотые волосы, спускающиеся по спине. Покачиваются округлые бедра и мелькают мягкие тени в ямочках на пояснице.
Мелкие песчинки чистого песка налипли на ее ступни, присыпав едва присохшие ранки. И Энтони нашел это беззащитным и болезненным. Ему захотелось взять Роуз на руки и донести до воды, не позволяя ее ногам утопать в песке.
В два шага догнал ее. Задержал, взяв за руку повыше локтя.
- Постой. – Не задавая вопросов, шагнул к Роуз и обнял, заведя руки ей за спину. Быстро справился с застежкой бюстгальтера и, медленно стягивая тонкие бретельки с плеч девушки, сказал, глядя ей в глаза: - Вот так будет правильно. А еще так.
Опустился на колени, удерживая ее взгляд, не позволяя отвести глаза с чуть расширившимися зрачками, большими пальцами подцепил кромку кружевных трусиков и потянул их вниз. Дыхание Роуз участилось, а Энтони медленно вел руками по гладким бедрам и стройным ногам, избавляя пленницу от последнего клочка одежды.
-Зачем тебе иллюзии, Роуз? Эти тряпочки все равно ни от чего не защитят и ничего не скроют. – Приблизился к ней, обвивая руками ее бедра, и прижался в поцелуе к животу Роуз, чувствуя, как она дрожит. И упивался этой дрожью, вкусом и запахом ее кожи, с легкой ноткой возбуждения, которому она еще сопротивлялась.
Поднялся на ноги и стал раздеваться сам. Скинул пиджак, следом рубашку, затем ботинки и брюки, оставшись совершенно голым.
- Пойдем на глубину, как ты и хотела.
Вода была почти горячей, а на поверхности моря царствовал полный штиль. Энтони завел Роуз далеко от берега, а глубины они все еще не достигли – ему воды доставала до пояса, а его спутнице поднималась до груди.
Здесь он остановился, развернул девушку к себе лицом и положил ей руки на плечи.
- Ты же понимала, что делала. - Это был не вопрос, он высказал утверждение. – Значит готова ко всему. Отсюда некуда бежать и тебя никто не услышит, потому можешь кричать как пожелаешь громко. А я сделаю все, чтобы так и было.
Он подхватил ее под попку, вынуждая обвить его ногами и обнять за шею. Придерживая Роуз одной рукой под спину, вторую руку запустил в слегка намокшие волосы девушки и приник к ее губам. Изнывая от жажды, не стал пробовать, сразу начал пить сладость ее рта, не позволяя отпрянуть и перевести дыхание. Лишь когда она начала задыхаться, выпустил ее губы из плена.
Держа под бедра, ставшую совсем невесомой в воде Роуз, приподнял ее чуть выше и накрыл губами сосок левой груди. Медленно обвел языком, втянул в рот, чувствуя, как твердеет нежная вершинка.
- Ты чувствуешь меня, Роуз... – Снова не вопрос. И только его голос, ее тихие стоны и плеск воды, больше в мире не было звуков. Не было вообще ничего и никого. И Энтони мог бы остаться в этой иллюзии вечно.
Его рука снова оказалась в ее волосах. Он собрал густые пряди в горсть, потянул назад. Роуз вцепилась в его плечи, напряглась на лице ее мелькнула тень испуга. Энтони вынуждал ее отклониться назад, лечь на воду.
- Доверься мне. Ты же хотела на глубину, - сказал он. – Я держу тебя и не отпущу. Просто ложись и смотри на небо.
Она чуть расслабилась, позволила ему сделать то, что он хотел. Придерживая ее за бедра, Энтони с минуту смотрел, как она лежит на бирюзовой поверхности воды, чуть раскинув руки в стороны, волосы разметались золотистыми прядями – изящная белая лилия, упавшая в море.
Небольшие упругие груди с нежно коралловыми сосками устремлены в закатное небо, плоский живот подрагивает, выдавая волнение и ожидание.
- Цвет твоих губ и сосков - это цвет лепестков цветущего миндаля. Я видел его в земных садах, - сказал Энтони, разглядывая девушку.
Приподняв Роуз, слегка развел ее ноги. Его взгляд переместился ниже.
- Здесь ты такая же розовая. Словно мечта.
Ртом приник к ее лону, думая лишь о том, что ни за что не отпустит, не даст вырваться от него. И пил сладость цветочной росы, смешанной с солоноватой свежестью океана.

Чего хотят люди? Все поголовно, словно стадо, сбившееся в огромную кучу и погоняемое в неизвестность одним лишь желанием. Они хотят чего-то эфемерного, что называют словом «счастье».
Чего хотят в его мире? Есть ли у них что-то, столь же объединяющее всех из его расы?
Есть. Имихе хотят больше того, что уже имеют. И что бы не утверждали представители тех, к кому принадлежала Анна, но и они хотели больше того, что у них уже было.
Могущество. Вечность. Бессмертие. Всего этого слишком мало.
Увидев Роуз Пэйтон, понял, что Вечность – это тюрьма, из которой некуда бежать.
«Главное то, что скрыто внутри. Ты - то, что ты делаешь. Ты - то, каковы твои помыслы. Думаешь, мой голос дрожит от страха? Несомненно, мне страшно. Новый мир, неизведанный и пугающий. Но ты ведь говорил, что рядом с тобой я в безопасности. Неверие лишь усугубит то, что меня тревожит. Так почему бы не рискнуть и не довериться. Тебе».
Он не верил ей. Она опасна, умело лукавит, пускает в ход те уловки, о которых он знал, но не представлял, как на них отреагирует. Никогда не видел себя рядом с кем-то, подобным Роуз. Но подобных ей больше не существовало нигде, ни в одном из миров.

Где-то, между ходами партии…

- Ты подсматривала за мной. – Энтони налил себе в стакан виски, сделал глоток. Лишь потом повернулся к наблюдавшей за ним Анне и встретился с ней глазами. Она молча разглядывала его, и оба понимали, что его выходка не станет темой для обсуждения. Потому что они не критиковали и не обсуждали правильность сделанных ходов, а поступок Тони являлся неотъемлемой частью его хода. Что сделано, то сделано.
Это понимала Анна и прекрасно знал он сам.
- Мне будет не хватать всего этого, - указал рукой с бокалом на мелькавшие перед ними изображение. – Будет не хватать тебя и того, как мы с тобой научились действовать. Я рисую путь, ты подбрасываешь на этом пути горсть хлебных крошек. Не рассыпаешь их, уводя в нужном направлении, а просто даешь понять, что такое направление есть. Знаешь, у меня вызывает искреннее восхищение то, как люди справляются со всем этим. И я не перестаю восхищаться тобой.
Энтони отставил бокал на столик, поднялся с кресла и, пройдя сквозь «экран» с изображениями, остановился прямо за ним.
- Нам пора закругляться, моя дорогая, - произнес из-за призрачной завесы, чувствуя спиной взгляд Анны. В этом сражении теперь ими обоими руководят схожие стремления, которые они не могут скрыть друг от друга. - Я и ты знаем, к чему идем. Остался последний ход. Сделаем его красиво.
Он снова прошел сквозь полупрозрачное полотно, сотканное из созданных им иллюзий. Приблизился к Анне, присел перед ней на корточки и взял ее руку в свои. Пожимая тонкие пальцы, смотрел на свою соперницу. Врага, схватка с которым либо станет его самым большим триумфом или же низвергнет туда, где понятие вечность приобретает самые неприглядные оттенки.
- Ты рисуешь для них невидимые двери. Даже там, где любой выход ведет в пустоту. Я попробую повторить свой ход, сыгранный в прошлой партии. Запру их там, где любая дверь приведет к исходной точке, но на этот раз отниму у них еще и время. Поиграем?
Он вернулся на свое место, и они продолжили смотреть, как меняются декорации и наступает завершающий акт разыгрываемой пьесы, которая длилась вот уже почти два столетия.
Два века на земле для Архитектора равны паре мгновений в его мире, где время не имеет значения. Поэтому там нет ничего, что совершало бы головокружительные движения, менялось, утрачивая прежние и приобретая новые свойства. Они сами двигали свой застывший мир, но делали это, вырывая куски плоти у других миров.
Раса Анны сопротивлялась такому «прогрессу», считая их состояние наивысшим достижением. Совершенной стабильностью, выше которой нет ничего.
Теперь Энтони знал, что ни то, ни другое совершенно не важно. Когда есть то, ради чего готов вывернуть свой собственный мир наизнанку и вытряхнуть из него все, что мешает быть с той, которая заняло в его мыслях главенствующее место.
Выиграет он или проиграет, Роуз Пэйтон станет его болезненным тавро, от которого не избавиться никогда. Это его наказание, которое будет длиться Вечность. Где бы он не находился, и что бы с ним не происходило.
Образ Роуз плыл перед его глазами, искушая вернуться туда, где он оставил ее. Самую реальную мечту из всех когда-либо существовавших.

«Ты моя соль». Он утвердился в этой мысли, едва она родилась в его сознании.
Архитектор коснулся груди, где сейчас на тонком шелковом шнуре висел серебряный ключик. Пусть этот простой предмет немного побудет материальным, напоминая о том, кто он есть и для чего здесь находится.
Алхимик, которую сейчас звали Анной, - обладатель золотого ключа, - знала, как добыть философский камень. Как, пройдя через черноту угасания желаний и тление, раствориться в ослепляюще белом противостоянии соблазнам, соединиться с алым и лишь потом достичь золотого совершенства.
А он при любом раскладе останется тем, кто стирает границы между реальностями и искажает их. Амальгамой, отражающей лишь эти искажения.
…Энтони почувствовал, как налипшие на спину песчинки осыпаются, щекоча нагретую закатным солнцем кожу. И снова оказался на том берегу…

Где-то на самом краю всего…

… Ее волосы разметались в толще воды, светясь золотом сквозь прозрачную бирюзу. Пряди казались живыми, касались его кожи, ласкали, будто усыпляя, и грозили опутать, привязать.
Он сделал то, к чему призывал Роуз – поднял лицо вверх и посмотрел в небо. В нем смешались оттенки золота и синевы, и поверхность воды отражала их, превращая созданный им мир в одну сплошную глубину, о которой говорила Роуз.
Эта женщина тащила его на дно, где он мог бы остаться навсегда. Но ей самой там не выжить. Достигнув дна, она перестанет быть собой.
Незрячими глазами он смотрел на раскинувшееся над ними небо, и чувствовал лишь руки, скользившие по его бедрам, впивавшиеся ноготки, словно стремящиеся пробраться к нему под кожу. Мягкие волны от движение ее головы под водой, теплая глубина рта, вбирающего его в себя, нарастающая сила ее возбуждения, которую он чувствовал, как свое собственное – вот что стало его миром. И оставшийся на губах вкус чистейшего искушения – ее естества.
Запустив пальцы в ее волосы, он сжал их, зная, что причиняет боль. Направил ритм, вынуждая вбирать себя глубже. Он мог бы позволить ей вот так довести себя до оргазма и, извергаясь ей в рот, не дать подняться из воды, чувствуя, как в минуту его наивысшего наслаждения ее покидает жизнь.
И все бы закончилось на этом. Их игра. Все созданные им миры погасли бы со всеми, кто там был.
Роуз могла стать причиной конца ВСЕГО.
Эта простая истина заставила его стиснуть зубы, не позволяя вырваться из груди воплю ярости.
- Довольно, - хрипло выдохнул он, грубо хватая Роуз за плечи и извлекая ее из воды. – Маленькая хитрая фея, - произнес, накрывая ее губы ртом. Не дал отдышаться, не позволил сделать глотка воздуха, сжал ее в объятиях, чувствуя как она пытается вырваться, но потом сдается и с тихим стоном позволяет его языку проникнуть в глубину ее рта, пить их смешавшийся вкус.
Ее упругие груди с напряженными сосками прижимались к его груди, влажное лоно касалось его паха, и близость всего ее существа будила в нем нечто, с чем ему еще не приходилось сталкиваться.
Оторвался от ее губ, когда сам начал задыхаться. Посмотрел в расширенные глаза Роуз, в которых смешались возбуждение, страх, паника и всепоглощающее желание.
И он перенес их на берег, к самой кромке океана. Ее хрупкое тело оказалось под ним, и он опустился сверху, опираясь на руки и всматриваясь в ее лицо.
- Пора подняться с глубины и увидеть звезды. Кричи, Роуз.
Продолжение следует…

Где-то, за шаг до финала...

Анна все понимала. Что не понимала, о том узнавала. Что не узнавала, то чувствовала.
- Я запер ее. Она, как и другие, но в одиночестве. Ей хуже, чем остальным.
Анна лишь кивнула. И на этот раз на ее прекрасных губах не заиграла знакомая лукавая улыбка.
Энтони произнес все это, устремив глаза в пространство, словно пытаясь увидеть ту, о ком говорил. И он ее видел постоянно, знал, что она делает в данный конкретный момент остановленного времени. И где-то глубоко внутри себя начал обманываться, что может сделать так, чтобы не потерять ее.
- Аннушка, хочу видеть твои глаза. - Он повернулся к ней. И какое-то время они смотрели друг на друга. И Алхимик знала, что Архитектор не желает озвучивать всей правды, но хочет, чтобы она поняла его без слов. - Роуз часть моего хода. Пикантный штрих. Почти такой же, как твои подсказки, что ты даешь им. Наблюдая последний акт, нам явно не придется скучать. У тебя получается забавно. Все эти рисунки, надписи, загадки.
Он кивнул в сторону экрана, на котором мелькали уже ставшие знакомыми лица и снова менялись декорации - театр, салон самолета, темные стены пещеры, вагон поезда и магазин, заполненный никому не нужными воспоминаниями.
И где-то там находились застывшие вне времени и пространств фрагменты их общего с Анной прошлого.
Но настоящее целиком сосредоточилось на Роуз Пэйтон. Стоило просто вспомнить ее имя, и он ощущал как кровь приливает к паху, наполняя его болезненным желанием, от которого готов был маяться, сражаясь с искушением с одержимостью мазохиста. Превращался в сверхновую, готовую вот-вот взорваться и разнести вокруг себя все. По позвоночнику разливается жар, способный пережечь, переломить пополам, а избавление лишь одно - Роуз, обладание ею.
Алхимик говорила ему, что соль олицетворяет тело. Он и не подозревал, что его существование до встречи с Роуз было пресным, пока не отведал соли. Но ему этого мало. Он хотел получить все. Нанести себе раны, насыпать на них соль и оставить так, ожидая - залечит это его или сведет с ума от невыносимой боли. А еще жаждал отравления подвижной, словно ртуть балериной. А ртуть олицетворяет, по словам Алхимика, не что иное, как Душу.
Душу Роуз Пэйтон.

Где-то у кромки всего, в шаге от финала, на расстоянии вздоха от расставания...
Под светом недостижимой звезды...

- Ты - золотая рыбка. Обманщица, что сулит исполнение желаний, беззастенчиво врет, что боится глубины и тянет туда за собой... - сказал он, нежно гладя ее лицо и мокрые волосы. Наклонился, слизнул соленые капли с кожи ее плеч. Языком провел дорожку по тонкой ключице до шеи, и сделал то, о чем мечтал уже слишком давно - впился поцелуем в бьющуюся на ее горле прозрачно-голубоватую жилку.
Тонкая трепещущая венка попала на его язык и взорвала вкусовые рецепторы.
Люди так не чувствуют, у него же все обострено в миллионы раз. Каждый нюанс вкуса, каждый импульс биения остался на языке и отложился в памяти навечно. Не просто в разуме, а во всем теле. И поменяй он теперь облик хоть тысячу раз, не вытравит это из себя до скончания веков.
Он теперь отравлен ею. Роуз Пэйтон стала тем сбоем в его плане, на который натыкаешься внезапно. И он знал, что нужно и должно сделать в таких случаях, только вот не хотел.
Она отозвалась ему дрожью, охватившей все ее тело, и тихим протяжным стоном, сорвавшимся с приоткрытых губ. Энтони добрался до этих губ, накрыл их и целовал, изводя ее и себя нарочно затянутым ожиданием. Вжимался меж разведенных бедер в открытое для него лоно, не давая сомкнуться подрагивающим ногам, не давая разрядки извивающемуся от нетерпения телу.
Сам почти сорвался с орбиты, но все еще не дал ни ей, ни себе того, что хотели оба до степени одержимости, до безумия, с которым не сравнится ничто, нигде и никогда.
Оторвался от ее губ, оставив их яркими и припухшими. Оба дышали так, словно взбирались в гору, спасаясь от погони. Роуз смотрела на него широко раскрытыми глазами, и он знал, что если бы у нее было оружие, она бы пустила его сейчас в ход, мстя за то, что заставил изнывать от невыносимого желания.
- Больно? Жадно? Смотришь на меня и хочешь укусить? Убить? Уничтожить? Злишься, что мучаю? - шептал Тони, ведя рукой по ее животу, опуская ее между раскрытых для него ног.
Пальцы коснулись жаждущего его прикосновений местечка, нежно погладили, собирая шелковую влагу. Медленно, неспешно. Потом надавили и закружили, уловив мгновенный отклик. Бедра Роуз подались навстречу этой мучительной ласке, из груди девушки вырвался стон, в котором было чистое, непритворное, яростное желание.
- Пора подняться с глубины и увидеть звезды. Кричи, Роуз.

И он бы убил, прямо сейчас. Заставил бы кончить и убил, наблюдая, как она уходит с выражением наивысшего блаженства на прекрасном лице.
...Опираясь на локоть, он схватил ее за волосы. Не позволяя отвернуться, шевельнуть головой. Пальцы второй руки продолжали поглаживать и кружить, проникать в жаждущую большего влажную глубину. Мягкие, скользкие складочки, прикосновение к которым казалось чем-то невероятным, словно она действительно готова была довериться ему. Но он знал, что это не так.
Она не верит ему. Он не верит ей. Они просто изнывают от похоти. И похоть не касается ни его, ни ее. Это просто стремление тел снять напряжение. Чистая физиология, ничего более.
Или нет? Разве он мог бы захотеть этого с другой?
Нет. Он хотел только Роуз.
И пусть она просто отчаявшаяся фея, а он чужак, возжелавший ее вместе с куском ее мира. Все равно. В этом мире и в любом другом. Он. Хочет. Только. Её.
Его пальцы проникли внутрь и ощутили, как она сжимается вокруг них. Как на ладонь ему стекают соки ее желания, и она двигается навстречу движению его руки, стонет все громче. И он теперь повсюду – в ней, на ней, вокруг нее. Скользит своей напряженной до боли плотью между ее складочек, не давая ей увернуться.
С губ Роуз срываются уже не стоны, а короткие крики, становящиеся все протяжней. Глаза распахиваются шире, и в них отражаются все оттенки темнеющего неба.
- Кричи, Роуз. Пусть всё здесь услышит твой крик, - шепчет он, приникая к ее груди губами, лаская, покусывая, кружа языком по нежнейшей гладкости сосков оттенка цветущего миндаля.
Он проникает в нее в тот миг, когда ее сотрясает первый оргазм. Она пульсирует вокруг него и кричит, вцепляясь в его плечи и шею, оставляя на них длинные царапины и даря этому иллюзорному миру протяжный крик. А он продолжает вбиваться в нее, не спуская жадного взгляда с ее лица.
Видя, что она улетает к звездам, Энтони произнес:
- Останься со мной, Роуз. Мы только начинаем.

Где-то...
Еще до того, как завершилась игра, и началось что-то другое...

Никогда прежде он не ощущал ничего столь же зыбкого, как истекающий сейчас момент. Сотканный из невесомых частиц времени, содержащих в себе одновременно прошлое, настоящее и будущее, миг был почти осязаемый. Он дрожал, будто лист на ветру, готовый сорваться и улететь в Никуда...
А в черных часах сыпался белый песок и превращался в алую кровь.
Энтони стоял рядом с Анной в том месте, которое два столетия назад называлось Залом пяти дверей. Их общее с Алхимиком создание - он отметил точку в пространстве, создал двери, а она придала каждой двери особое значение - каждая теперь символизировала какой-то алхимический процесс. Пройдя все двери, люди стали бы Совершенной материей и обрели свободу. А Архитектор немедленно проиграл бы.
Серебряная дверь - амальгама - стирает границы, искажает реальность, создает союзы между врагами.
Черная - цвет тления, угасания желаний
Белая - противостояние соблазнам.
Красная - единство противоположностей.
Золотая - совершенство.
И тогда он, звавшийся в те времена Ремо Ди Кьезо, запер две двери, означавшие начало и конец, оставил лишь то, что находилось между ними. А без начала и завершения ничто не может быть создано. Но Алхимик умела видеть завершенность во всем, пусть даже эта завершенность была промежуточной.
Сегодня его звали Энтони Эдгарс, и ему понадобилось два столетия по земному времени, чтобы суметь увидеть то, что раньше он не мог и не хотел видеть.
"Стоила ли Игра затраченных усилий и времени", - Тони снова задал себе этот вопрос. И сам же уверенно ответил: "Стоила".
Он бы снова прошел тем же путем, зная, что его противником станет Девона-Анна, и где-то среди всего этого он встретит Роуз.
Вот только время возвращения все ближе и пора что-то решать. И дело уже не в том, что шансов на победу у него все меньше, а в том, что и поражением он стал считать что-то совсем иное, чем проигрыш в поединке с Алхимиком.
Меняющая все Алхимик изменила и его.
...Люди пробирались сквозь кошмарные иллюзии, держась друг за друга и за то, что им дорого. Они приближались к финалу, к той точке, в которой распадутся и исчезнут навсегда миры, созданные Архитектором. В том числе и мир, который он сотворил только для Роуз.
Тони видел, как одна из девушек, блуждавших в иллюзорном мире, отыскала фигурку белой шахматной королевы, в которую когда-то Девона заключила сущность той, на кого была так похожа мисс Пэйтон.
Архитектор должен что-то предпринять, как сделал это два столетия назад, но ему ровным счетом было все равно. Мыслями он находился на золотом берегу.

Где-то в мираже, слишком похожем на реальность...

Роуз кусала губы, стонала, дрожала, извивалась, пыталась оттолкнуть его и тут же притягивала ближе, цепляясь за него, как за последнее спасение. Он видел свое отражение в ее глазах, но эти глаза словно не видели его.
А Тони хотелось сказать: "Посмотри же на меня. Не просто почувствуй, а увидь меня. И скажи мне, каким меня видишь. Потому что я больше не знаю, какой я. Не знаю кто я".
Песок похожий на горячий шелк, шум моря и биение сердца Роуз, такое же частое, как и у него - ничего больше. Это единственные признаки жизни вокруг них. Иллюзорный мир наполнился чем-то истинным в тот момент, когда ее лоно сжалось и запульсировало вокруг его плоти, а из груди Роуз,наконец, вырвался крик.
- Посмотри же на меня! - зарычал он. - Посмотри и останься со мной, Роуз. Мы только начинаем.
И содрогаясь в восхитительно долгих спазмах оргазма, и невыносимо желая немедленного повторения, чтобы навсегда затеряться в этом мучительно сладком наслаждении, Тони словно сам прозрел, увидев ту, ради которой сам готов был пропасть в миражах.
Женщина стала для него той иллюзией, что могла пленить навсегда.
Энтони рухнул на Роуз, чуть придерживая отяжелевшее тело на руках. Усмиряя стук сердца и дыхание, уткнулся лбом в остывающий песок. И каждой клеточкой своего существа ощущал Роуз, распластавшуюся под ним. Ее изысканно-грациозное тело с тонкой белой кожей, прикосновение к которой похоже на касание лепестков цветка.
Чуть отдышавшись, привстал и, ухватившись за плечи Роуз, перекатился на спину, укладывая девушку на себя. Обнимал за талию, не позволяя отстраниться, словно хотел впитать свою пленницу в себя. Чувствовал тесное соприкосновение их тел, и как в них обоих снова поднимается волна желания, которая, казалось, слегка отступила только для того, чтобы немедленно вернуться и унести за собой в безбрежное море.

Роуз предприняла неожиданное для такой хрупкой женщины усилие и отстранилась, упираясь ладонями в грудь Энтони. А он смотрел на милое лицо, выделявшееся самой яркой звездой на фоне темнеющего неба, слушал слова, срывавшиеся с нежных губ, и только сильнее сжимал руки вокруг тонкой талии.
- Ничего не прошло, Роуз. В твоем мире время едва сдвинулось с той минуты, с которой начался твой путь в этом пространстве, - ответил Тони. Продолжая придерживать Роуз одной рукой, ладонью второй провел по плоскому животу, вверх, обводя контур упругой груди, сжимая нежный холмик и чувствуя, как ее тело откликается на его прикосновение. - Ты можешь вернуться туда, где была до всего - в каминный зал отеля. Можешь снова оказаться в своей жизни и продолжать носить это колечко, - он взглядом указал на маленькую руку, упиравшуюся в мышцы его груди.
Энтони резко сел, не отпуская Роуз, и оказался с ней лицом к лицу.
- И что, по-твоему, я хотел? Трахнуть тебя? Создал это, - кивком указала на море, - чтобы просто испытать оргазм с маленькой балериной и послушать, как она кричит, получая удовольствие? Я мог заставить тебя лечь на песок и ласкать себя, пока ты так же не закричала, кончая от прикосновений собственных пальцев. Мог создать иллюзию, что с тобой тот, по кому ты до сих пор так тоскуешь.
Энтони отпустил Роуз и откинулся назад, опираясь на локти. А она немедленно вскочила на ноги и отпрыгнула от него, сверкая глазами, полными ярости и еще каких-то эмоций, которые Тони не мог понять.
- Признайся, Роуз, ты сама не прочь мучиться, ведь страдания позволяют тебе ощущать себя живой. И ты сама обрекаешь себя на одиночество. - Энтони поднялся с песка и двинулся к ней. - Я мог бы создать здесь города, населить их теми, кто тебе дорог и заставить тебя забыть все плохое и поверить, что все это правда. Но ты все равно чувствовала бы себя одинокой.
Роуз сделала от него шаг назад и отвернулась, обняв себя руками в странной человеческой попытке то ли спрятаться, то ли защититься.
Обнаженное тело маленькой балерины сейчас в лунном свете казалось сделанным из опала, а струящиеся по спине волосы отливали серебром. Она стояла и смотрела на море, застыв от какой-то затаенной боли или от холода.
А потом вдруг сорвала с пальца кольцо и швырнула его в море.
Задрожала всем телом, но с места не сдвинулась.
Энтони подошел к ней сзади и обнял, привлекая к себе. Прижал к своему телу, согревая и давая почувствовать, как хочет ее, как нуждается в ней. Одна рука легла на маленькую грудь, погладила, сжала, заставляя розовый сосок твердеть под прикосновением. Пальцы закружили вокруг нежной ореолы, сжали вершинку, чуть потянули, вызывая у Роуз стон.
Ладонь второй руки скользнула ниже по плоскому животу, меж чуть расставленных ног. Пальцы задвигались, коснулись влажных от их смешавшихся соков складочек, разделяя их, проникая глубже.
Роуз издала протестующий звук, дернулась, но тут же обмякла в его крепко держащих руках, не дававших ни единого шанса вырваться. Она положила ладони на его бедра, откинула голову ему на грудь и прикрыла глаза, отдаваясь ласке. Потом одна ее рука протиснулась между их тесно прижатыми телами, нашла его напряженную плоть и начала ласкать.
Энтони скрипнул зубами, нагнулся и, найдя губы Роуз, накрыл их жадным ртом. Целовал, не прекращая ласкать, проникая пальцами все глубже в нежное лоно, вынуждая насаживаться на его пальцы, тереться о ладонь, двигаясь в плавном ритме невероятно чувственного танца.
Потом остановился, стиснул хрупкое тело сильнее, не позволяя шевельнуться, куснул в нижнюю губу и сказала:
- Посмотри на море.
Она распахнула глаза и затуманенным от страсти взглядом посмотрела на расстилавшийся перед ними морской простор, на котором полный штиль сменился прибоем, волнами, с шепотом набегавшими на берег.
Мучительно медленно Энтони извлек пальцы из истекающего соками лона Роуз, сорвав с ее губ всхлип. Резко развернул балерину лицом к себе, подхватил ее на руки и, придерживая под попку, заменил пальцы своей закаменевший от нестерпимого желания плотью. Начал двигаться, приподнимая и насаживая Роуз на себя.
- Смотри на море, - повторил он охрипшим от желания голосом, разворачиваясь к берегу лицом, - я могу его остановить.
Небольшие волны тут же замерли, будто превратившись в стекло.
- Могу заставить замереть весь этот лживый мир, потому что я не знаю как еще дать тебе, да и себе самому понять, что все вокруг фальшивка, кроме нас. И когда я просил остаться, когда говорил, что мы только начали, то имел в виду не это все, - Энтони резко опустил Роуз на себя, и замер, не давая ей двигаться. Она захныкала тихо, уронила голову ему на плечо, повела бедрами, пытаясь потереться об него средоточием своего желания. А Тони, придерживая Роуз одной рукой, второй сгреб в горсть ее волосы, вынудив поднять голову и посмотреть перед собой - на него и на за застывшее море за его спиной. - Я хотел, чтобы ты осталась со мной в реальности. Где все только может начаться.
Он снова задвигался, ускорил темп, проникая так глубоко, насколько это было возможно, чтобы не поранить хрупкую танцовщицу, но сделать ей немного больно, чтобы запомнила и почувствовала его так, как он чувствовал ее.
- Скажи да, - потребовал он. - Сделай это, скажи, что согласна. Я знаю, что ты не веришь и боишься, думаешь, что я обману, заставлю поверить в то, чего нет. Но если ты рискнешь, если решишь попробовать поверить мне, тому, которого едва знаешь, то я сделаю все, чтобы между мной и тобой больше не было никаких иллюзий. Останься со мной Роуз и покажи мне свою реальность.

Отель Фалам Кнок

Они с Роуз стояли в стороне в холле отеля. Он держал ее за руку и не мог отпустить, но не потому, что думал, что она сбежит, а потому что прикосновение к ней было для него подтверждением того, что сам он, наконец, выбрался из иллюзий.
Потом решился - поцеловал руку Роуз и, попросив ее взглядом дать ему минуту, подошел к Анне.

- Я почему-то уверен, что ты знала о том, что я останусь здесь. И задолго до того, как я понял это сам, - усмехнулся Тони, всматриваясь в лицо Анны.
А его прекрасная соперница, умевшая развеивать иллюзии и создавать реальность, легко коснулась своими мягкими, пахнущими сладкими воспоминаниями губами его губ.
- Ты стала для меня ближе всех, кто когда-либо был со мной в той прежней жизни. Открыла для меня то, о чем я и понятия не имел. И мне больше ничего не нужно, - тихо проговорил Тони. Он снял с шеи серебряный ключ и, отдавая его Анне, добавил: - Ты же Алхимик, ты меняешь все и изменила меня. Так измени еще раз, окончательно. Когда н'имихе гибнут, их сила переходит кому-то из их рода. У меня больше нет никого, только ты, мой враг, ставший дороже друга. Забери мою способность создавать иллюзорные миры, предъяви ее в нашем мире, как доказательство того, что меня больше нет, а дальше делай с ней, что захочешь.

Энтони проводил взглядом Анну, прощаясь с ней и с собой прежним. Вернулся к Роуз, обнял ее и притянул к себе.
- Роуз, ты будешь моей? - прошептал он ей в пахнущие морским бризом волосы. - Научишь меня быть просто человеком?