Карта ролевой игры "Цена ошибки - жизнь"

Действия грязного выдают опыт и мне становится легче на душе. Он знает что делать - это видно по тому как он улыбается, смеется. В непонятном мне порыве радости, целует Рейвен и, обнимая, притягивает меня. Каменею, даже понимая, что он без задней мысли. Когда он убирает руку, передергиваюсь. Он машет, чтобы не заслоняли свет. Тяну Рейвен к себе, затаив дыхание от страха, смотрим со стороны. Кажется мы все не дышим, пока грязный колдует над устройством, перекрывающим дорогу вглубь пещеры. Граната у него в руках, он ржет и опять что-то говорит. Я выдыхаю так, что кружится голова.
Рейвен хочет обрезать леску, я тоже ее хочу. Сжимаю губы, собираясь отстаивать. Китаянка сует леску в карман и с вызывающим видом отходит. Грязный забрал веревки, эта леску, а я тоже хочу жить. Иду за ней, но мужик ложит конец зарождающемуся конфликту, отобрав леску у Рейвен и вернув ее на место. Не сразу понимаю зачем и думаю забрать ее, когда он отойдет, потом понимаю, что это для вида. А у грязного теперь есть граната. Надо держаться ближе к нему.
Китаянка лезет на стену, как-будто что-то ищет. Я не обращаю внимание. Перешагнув через безвредную теперь леску, медленно иду вглубь пещеры, проверяя каждый сантиметр стен и пола, смотрю на прячущийся в тени свод.
Пещера выглядит глубокой. Маню обоих рукой, потому что идти одной страшно. Грязный окликает Рейвен и они, также внимательно глядя по сторонам и под ноги, идут ко мне. В троем мы двигаемся чуть быстрее. Двое обследуют стены, а третий пол и потолок.
Чем глубже мы уходим, тем темнее становится. Глаза привыкают к темноте слишком медленно, мы почти как слепые.
Грязный не перестает ругаться разбирая вторую растяжку. Даже не понимая, что он говорит, догадываюсь, что с этой не все так просто как с первой. Со стороны входа раздается какой-то стук и мы все замираем. В полной тишине не раздается ни одного звука, но мы буквально врастаем в стены, освобождая вторгнувшимся дорогу к растяжке.
Все тихо, только в воздухе какая-то вонь. Не достаточно густая, чтобы задыхаться и рассеевается достаточно быстро. Грязный снова действует быстрее. Он возвращается к прерванному занятию, через некоторое время говорит "Готово" и распрямляется. Не жду когда Рейвен завладеет леской, нащупав крепление, не без усилия, перерезаю ее ножом и наматываю вокруг пальцев, навроде кастета.
Возможно, мы уже не одни. Хочется ломануться в черный зев, не разбирая дороги. Но за спинами нет света, нет звуков. Мы идем дальше чуть быстрее и стараемся не потерять бдительность.

В пещере все так же тихо, погони нет. Хотели отравить газом? Не получилось.
Глаза привыкли к темноте и двигаться стало проще. Извилистый проход пещеры становится то шире, то уже, и мы двигаемся по нему так долго, что снова становится жутко. А если там впереди ничего, тупик, а за нами все же идут? Тогда мы сами забрались в каменный мешок. Гоню эти мысли, не позволяю себе развалиться сейчас, когда концентрация особенно важна. Рейвен то и дело карабкается на стены. Не понимаю этого ее прикола, пока она вдруг не зовет на что-то посмотреть.

Откуда-то сверху пробивается узкая полоска блеклого света. Слишком узкая, чтобы быть достаточно большим лазом. Мотаю головой и возвращаюсь к осмотру нашего пути. Слышу, что Рейвен что-то говорит грязному. Неужели они станут терять на это время? Видно же по количеству света, что это всего лишь щель.
А вдруг нет? Вдруг там засыпанный лаз и его можно разобрать?
Грязный подсаживает Рейвен и она карабкается вверх. Делаю шаг к нему, но он показывает, что надо продолжать проверять основной путь. Киваю, терять время опасно.
Мы продолжаем вдвоем, время от времени оборачиваясь в надежде на добрые новости от Рейвен. Ну, а если нет, то у нас есть хорошие для нее - еще двадцать чистых от ловушек метров.
Вдруг стены вздрагивают и все меркнет в оглушающем гуле и пыли. Это конец.
Движимая страхом или инстинктом, кинулась вперед не разбирая дороги и натыкаясь на стены.
Что-то тяжелое толкнуло в спину и я упала ничком.

Не понимаю что со мной происходит. Боль снова заполнила собой все, а в голове пустота. Но, черт возьми, когда по ней приходится удар, появляются мысли. Первая: прекратить это. Не до конца понимаю что именно, но дискомфорт слишком явный. Меня волокут. Понимаю, стоило открыть глаза. Поэтому джинсы сползли с задницы, места со стесанной кожей саднит, а руку, за которую тянут, не чувствую от боли.
- Отпусти меня, придурок, - говорю на болгарском, одновременно хватаясь свободной рукой за выступающий из стены камень.
Грязный, а это он, выпускает мою руку и останавливается. Что-то говорит. Отпустив стену, просовываю руку под толстовку и обхватываю ноющее плечо. Рука холодная и влажная. Влажная. Разминая мышцы, смотрю на покрытые водяной пылью каменные стены. Грязный что-то говорит. Он вообще поразительно много болтает.
Опираясь на стену, встаю и делаю несколько шагов назад. Каменный коридор темен и тих. Сколько прошло времени со взрыва? Ведь это был взрыв? Как давно он меня тащит?
- Рейвен? - поворачиваюсь к мужику, догадываясь об ответе.
В предложении улавливаю слово "dead" и прикрываю глаза. Я не могу оставаться здесь. Меня переполняют страх, отчаяние и ярость. Понимаю, что в шаге от срыва, что вот-вот перестану себя контролировать.
Прохожу мимо грязного, толкнув его плечом. Веду рукой по камню, пытаясь понять откуда взялась вода. Я больше не ищу ловушки, потому что мне отчаянно все равно. Камень стен теперь припорошен не только водой но и землей. Ее становится больше, пока не упираюсь в участок где земли много, а камень под ней не прощупывается вообще. Она рыхлая, словно только что сброшена из ковша экскаватора.
-Грязный, - зову снова по-болгарски, - here.
Возможно это дурацкая затея и ни к чему не приведет, но ведь попала как-то свежая земля в пещеру. Мы роем голыми руками, разбрасывая землю в стороны. В какой -то момент земля начинает осыпаться, немного оседает и в двух метрах над нами открывается узкая щель. Расщелина. Старая или возникшая после взрыва - я не знаю. Но я знаю, что там, над нами, в нее пробивается солнечный свет, и там свобода.
Мы роем быстрее и сосредоточеннее. Земля оседает, новая падает нам на головы. Расщелина оказывается узкой и короткой. Всего около двух метров длины и около шестидесяти сантиметров ширины. Маленькая трещинка на мозолистой поверхности горы.
Грязный уступает мне право выбираться первой. Я понимаю почему, но мне все равно. Если нас ждут, пусть лучше убьют сразу, чем я увижу как убьют его и буду мучительно ждать своей смерти. Во мне тлеет надежда, что эту трещину не охраняют. Она так мала, что на это можно надеяться.
Я протискиваюсь без особого труда, грязному, с гранатами в кармане, будет сложнее. Стою на коленях и жадно дышу, подставив лицо солнцу. Горло перехватывает от слез, но глаза остаются сухими. В нескольких метрах по склону течет ручеек воды - объясняя водную пыль на стенах у расселины.
Меня окликает грязный. Возвращаюсь, чтобы сначала принять свернутые веревки, потом две гранаты. Он пытается протиснуться в щель, не затыкаясь ни на секунду. Догадываюсь, что грозит всеми смертными карами, если я вздумаю сейчас убежать с добром. Смотрю на него и кладу в его руку только одну гранату. Вторую крепко обхватываю ладонью и пихаю в карман джинс, черпая в ее холоде и тяжести глухую надежду.

Мне с ним не тягаться. Не прижатой его телом к камню за спиной, не дрожащей от усталости и отвращения. Отчаянно толкаю, пинаю в голень, чтобы отпустил, даже думаю пустить в ход леску, хоть и понимаю, что это глупость. Я не смогу его убить. Возможно, одного из тех, с автоматами, смогла бы, но не этого грязного паршивца с нездоровым блеском в глазах. Он помогал мне, я помогала ему - глупо ссориться, когда неизвестно что впереди.
Разжимаю пальцы, чтобы забрал гранату. Грязный так и делает и сильно пихает меня в грудь.

Понимаю, что сама разозлила его, и все же не готова к тому, что он развернется и убежит. Оставит одну. Но именно это он делает.
- Грязный, - не крик, шепот, - не уходи, пожалуйста.
Ненавижу себя за это. За слезы, сухими всхлипами рвущиеся из нутра. За слабость, заставляющую опуститься на землю. За то, что прошу этого козла, готового избить меня, только бы не делиться.
- Они же убьют меня.
Он меня уже не слышит. А даже если бы услышал, то не понял.

Я уже не вижу его, бегущего между редкими деревьями. Слез нет. Беззвучные рыдания до саднящей боли ободрали легкие.
Опустошенная и без сил, ползу к узкой ленте воды, сбегающей по камням. Прижимаюсь щекой к камню, позволяя воде сбегать по моему лицу и волосам. Пью опять много. Задираю джинсы и подставляю под холодную воду уродливые от многочисленных синяков и кровоподтеков ноги.
Не чувствую на себе следящих глаз. Понимаю это только тогда, когда задаюсь вопросом почему в меня не стреляют сейчас, ведь я на виду.
Это так странно. И пьяняще. Ощущение свободы. Словно могу пойти куда захочу. Как раньше, как было до.
Встаю на ноги и делаю несколько шагов на подкашивающихся ногах. Страшно поверить, что все закончилось, но чувства подстерегающей опасности нет.
Может я сошла с ума?

А может шоу закончилось? Может я единственная кто остался в живых и выиграла? Помню, в одном дурацком фильме так было.
Я иду не таясь, только сердце от этого безрассудства, после суток животного страха и погони, бьется быстро-быстро. От голода немного кружится голова и крутит желудок. Я обманываю себя. Понимаю это умом, а когда вижу крайние домики городка, и всеми чувствами.
Даже не осознав неестественную для населенного пункта тишину, кровь стынет. Я вдруг понимаю, что это все. Конечный пункт. Дальше идти некуда. Я там, куда меня хотели привести.
Чувство, от которого я, казалось, избавилась, возвращается неожиданно резко. И сейчас оно насыщеннее, ярче. За мной следят. Останавливаюсь, понимая что выбора у меня нет. Впереди город, позади горы. Я умру здесь или умру там. Оборачиваюсь и страх выстрелом пронзает мозг.

Четыре пятна гонятся за двумя людьми, бегущим сломя голову по склону. Собаки... Бежать! Бежать!
Я подрываюсь и бегу к домам впереди. Чтобы запереться от тварей сойдет любой!
Заскакиваю в переулок и прижимаюсь к стене дома. Таращусь в ужасе на дома напротив, одновременно надеясь и боясь заметить движение.
Собаки. Пусть лучше будет пуля, чем меня на живую будут раздирать эти твари.
Тихо.
Надо спрятаться пока совсем не стемнело. Но где? Дома, стоило задуматься, уже не кажутся мне надежными – слишком много окон и дверей, за которыми не уследишь.
Я бегу, пригибаясь, вдоль ряда домов, озираясь по сторонам, боясь в любой момент услышать за спиной стук лап по асфальту и лай.
Наконец, я вижу то, что ищу. Ныряю во двор и, перед тем как запереться, ищу хоть что-то, что может послужить мне оружием.
Вот оно!
Поворачиваю ручку и с силой дернув дверь, ныряю в темноту.

В гараже напротив друг друга дверь и ворота. Ворота оказались открытыми, должно быть, покидая город, хозяин дома не видел смысла их запирать. Не от кого.
Опустив ворота, привела в движение рычаг, запирая их. Дверь закрыта изнутри. Ключ торчит в замочной скважине. Подергала за ручку, повернула ключ, открыв дверь, и снова заперла. Дверь металлическая, совершенно без зазоров, даже снизу.
Жду когда глаза привыкнут к темноте. Медленно обхожу гараж, разглядывая то немногое, что в нем осталось. На стене висит старый шланг для полива, в углу безколесая рама от велосипеда и мусор. Никакой еды. Даже завалящих чипсов или корма для рыб. Ничего.
Съезжаю спиной по стене на пол, крепко сжимая в руке найденный у гаража обломанный черенок лопаты. Он толстый, тяжелый и, что еще лучше, острый со стороны облома.
Смотрю на тонкую полосу света под воротами. Боюсь, что чертовы псины найдут меня по следам. Боюсь увидеть их тени, услышать стук когтей по металлу, лай призывающий хозяина.
Я понимаю, что умру, но не хочу становиться кормом.
Повторяю про себя четыре строчки молитвы. Досадую, что не могу вспомнить дальше. Мне не легче от нее, просто одной быть страшно.

Я может и овечка ©, но не овца.

Голые стены хороши тем, что на них все видно. Я нахожу два каких-то устройства и сбиваю их ножом, а потом растаптываю кроссовком. Что-то черное в углу оказывается камерой. Смотрю в нее пристально, поднимаю руку, выставив средний палец, и плюю в глазок. Жаль, не попала.
Все это пустое. Опасность слишком близко. Тишина становится живой. Подвижной. Словно кто-то шагает тихо-тихо, дыхание задерживает. Тишина вибрирует от клокочущего в ком-то смеха.
Кладу нож в карман, так и не успев сделать острие черенка тоньше. Леска обвязана вокруг двух пальцев и спрятана в рукаве.

Он нашел меня.
Выстрел - сигнал. Бросаюсь за дверь и даже успеваю перехватить черенок поудобнее перед тем как он открывает дверь.
Он не заходит сразу.
Сердце ухает громко.
За стволом ружья появляются руки.
Делаю шаг вперед и, замахнувшись, с размаху бью черенком, как битой, туда, где у этого урода должна быть голова.
Первый удар достигает точно цели.
Я замахиваюсь снова, целясь в капюшон, отшатнувшего мужчины.
Он уходит в сторону, перехватывает черенок и толчком отправляет меня к стене.
Больно ударившись о стену, падаю на пол, прогнувшись в пояснице.
Это все.
Подтягиваю ноги к груди и закрываю глаза, в ожидании выстрела.

Вместо выстрела голос. Я понимаю только слово "pray". Он хочет, чтобы я его умаляла?
- Пошел ты на ***, - выплевываю на болгарском и слышу выстрел.
Пуля высекает бетонную крошку из пола, взметает ее облачком мне под ноги.
- Промазал? - нарочито вызывающе улыбаюсь.
Смотрю прямо, пытаясь разглядеть в густой тени капюшона глаза неудачника куда большего, чем я.
- Стреляй, чего ты ждешь? - киваю на ружье в его руках, ведь он не понимает болгарский. - Стреляй, ублюдок!

Страшно было раньше, в лесу. В горах. Когда я еще не поняла. Не смирилась.
Я вскинула подбородок раньше, чем он ружье.
Плевок в его сторону.
Выстрел.