Карта ролевой игры "Марьин затон"

Рябиновские хроники глазами Прокофьича

Утро, 3-е августа

Пра-а-ав, ох, прав был один известный персонаж. Насчет пронырливости баб, которые не только с ночи, но и с утра мущщин волнуют.
На часах едва начало шестого, Прокофьич всю ночь от бессонья маялся, думами терзался, только под утро задремал в полглазика, а Шурка, соседка, уже голосит во все горло и баян свой терзает. Репетирует, к публичному выступлению готовится, артистка с погорелого театра. Бабке вторят петухи со всей округи. Под такой хор разве уснешь? Придется тащиться на пристань не спавши.
Ничо, ничо... Крепкий чай да махорочка чудодейственная все поправят. Взбодрят и уму ясности добавят, и глаз сделается зоркий, и слух вострый.
...К девяти утра Прокофьич как штык был на своем персональном месте на пристани Рябинова. Уселся на вросший за долгие годы в песчаный бережок крепкий ящик, постелив для мягкости старую телогрейку. Сидеть здесь завсегда удобно - и видно все, и не мешает никому, под ногами туристов не тыркается. Блаженного деда уже давно отсюда не гоняли, считая еще одной достопримечательностью Рябинова.
Прокофьич уперся руками в артритные коленки, расправил спину и вдохнул полной грудью, в которой билось еще совсем не старое, готовое к любви и прочим страстям сердце. Обвел взглядом Волгу: спокойная, воды плещутся тихонько, брильянтами сверкают в лучах солнца.
Прокофьич достал мешочек с махоркой (секретного состава!), ловко сотворил самокрутку и закурил. Вдохнул, посмаковал и медленно выпустил в воздух густой, мутноватый дымок.
Хорошо, все ж таки, живется на свете.
Люди вокруг славные. Егорка, хозяин трактира, буржуй, а сердечный. Завсегда накормит, напоит и в нужник допустит, когда Прокофьичу приспичит.
Анюта, красавица, руки золотые. Мужика бы ей хорошего.
Роману тоже бабу да детишек выводок, а он все со сворой собачьей таскается.
Алёха Бежин, участковый, ничего такой, не зверь. Приходит иногда рядышком посидеть, на реку поглядеть. Сядет и молчит, думает о чем-то своем. Потом подорвется и дальше бежит. Непременно бутерброд какой оставит, булку, кваса бутылочку. Покрепче бы чего, а он все квас, да квас.
Да и шут с ним. За покрепче это к Шурочке. Характер у бабы, правда, поганый, но самогон гонит знатный, а поёт, словно... эта... как её... Има Сумак. И частушки, и романсы, и прочие тебе шлягеры.
Вот сейчас Шурочка явится и жизнь завертится. А там и одиннадцатичасовой теплоход придет, а на нем люди разные, только ведут себя всегда одинаково. На берег сойдут, глаза выкатят и разбегутся во все стороны. По городу шастать, каждый камень на земле разглядывать, под каждой рябиной фотографироваться. Оголодают за день променада, и в трактир к Егорке всенепременно наведаются. У него там и комнаты для постоя имеются, только, говорят, дюже дорого постой этот обходится. Зато в каждом номере свой сортир и питание прям в койку приносят по желанию клиента.
Но приезжий народ любит трактирничать всем кагалом, чтоб за столом посидеть, на других поглядеть, «Рябиновки» отведать и соляночкой закусить. А потом всенепременно песни-танцы начнутся. Вот и сегодня перед дверями «Купеческого двора» афишу намалевали - «Вечер русского шлягера. Музыка вне времени. Начало в 19.00».
Вот Шурка со своим баяном им покажет шлягеры вне времени.
...Пока Прокофьич предавался созерцанию, рассуждениям и дымил своей волшебной махорочкой, теплоход «Мелодия реки» приближался к пристани городка Рябинов.

Утро 3-е агуста, пристань Рябинова


Бабье упрямство - страшная сила. Нет бы захлопнуть хлеборезку свою, как только Ромкин кобель взвыл, так Шурка чуть из юбок не повыскакивала, так надрывалась, старалась псину переорать. Или репертуар бы сменила, чтобы дуэт порушить. Так нет, вопили эти двое на два горла, что две бензопилы.
- Хех, Ромка, - попыхивая самокруткой, сказал Прокофьич, когда концерт закончился. - В Москве Куклачев с кошками выступает, а тебе впору уже своим песьим цирком гастролировать. И Шурку бери в солистки. Аншлаг обеспечен. Глядите, сколько твой кобель с бабкой народу собрали.
- Шурочка, давай-ка, грянь мою любимую, а? - Прокофьич притушил недокуренную самокрутку и аккуратно положил ее на край ящика.
И они вдоем с бабой Шурой затянули:
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след,
Дуб годится на паркет, так ведь нет -
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили все дубы на гробы...
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди,
Это только присказка, сказка впереди...

3-е августа, вечер
Пристань-трактир "Купеческий двор"

- Шурка, кончай горланить, - Прокофьич ласково толкнул бабку в бочок. - Пошли в трактир к Егорке, напросимся почетными гостями. Он не прогонит, если задорма не жрать и не пить в три горла. Мы с тобой скромненько чегось поклюем, на людей посмотрим. Засиживаться не будем, - Прокофьич назидательно воздел пожелтевший от махорки палец, - чует мое сердце, грядут какие-то чудеса. Вон, сколько народу понаехало, один страньше другого.
Баба Шура покосилась на деда.
- Вечно тебе что-то мерещится, - пробурчала она. - Дымишь целыми днями гадость свою. Что ты туда только добавляешь? Откуда в нашем Засранске чудесам взяться? Ты вон у меня цельную фляжку настойки уже вылакал, а еще у Егорки собрался пить в три горла.
Кряхтя, дед поднялся с ящика, разогнулся, похрустев суставами. Взял бабу Шуру под локоток.
- Ладно, не шуми. Пойдем, красотка моя ненаглядная, я для тебя лично песню закажу из шлягеров на все времена. Вспомним молодость.

Ночь с 3-го на 4-е августа, Рябинов

Отлепив помятую морду от столешницы, Прокофьич сладко причмокнул и зевнул. Бессонная ночь таки сказалась, чуть ли не в борще жвалами заснул. Старик огляделся - он до сих пор в трактире. Шурочка куда-то подевалась, народ еще за столиками сидит, тихо переговаривается, музыки уже не слыхать, а за окнами совсем стемнело. Сколько же времени он здесь дрых? Егорка, сердобольный парень, видать, будить старика не стал.
Прокофьич потянулся, поднялся со скамьи и, охая, поплелся к выходу.
Дошел до пристани, дивясь, что притих городок совсем, а народ весь по домам попрятался.
Над рекой дымка туманная, в водах - луны отражение. Тишина. Покой. Красота.
- Красота-а-а... - проговорил Прокофьич, вытягивая из кармана потертый кисет с махоркой.
Закурил самокрутку, выдохнул дымок, да так и застыл.
Стоит Прокофьич, разинув рот, и смотрит, как теплоход от причала медленно отходит. Да не просто отходит, а как-то странно, бочком-бочком, будто крадется втихаря. И туман над рекой какой-то не такой, он следом за теплоходом тащится, клубится, рвется клочьями, снова ватным комом собирается, взмывает вверх и опадает, словно дышит, и густо окутывает борта. На палубе никого, во всех помещениях свет то гаснет, то снова загорается, будто окна моргают спросонья. Пассажиры-то не все на берег сошли, кто-то остался на борту в каютах своих ночевать. И команда должна остаться. А никакого движения не видать. Странно, ох, странно это все. Нечистое дело.
Тут услышал Прокофьич тихий девичий смех, как колокольчики хрустальные в ночной тиши прозвенели.
И показалось старику, что мелькают над водой головы с длинными волосами и тянутся из тумана руки бледные.
Прокофьич захлопнул варежку, выплюнул комара.
- Говорил же - жди чудес, - пробормотал дед, сдвигая на затылок фуражку и почесывая лоб.
И припустил вдоль бережка, не спуская глаз с бесшумно двигающегося теплохода.
- Русалки. Русалки енто, как пить дать, - бормотал дед, сбивчиво дыша. - Ах, ты ж, окаянные. Удумали что-то, видать. Куда ж они теплоход тянут?

...Обратно Прокофьич несся как молодой олень. Подбегая к пристани, заголосил во все горло:
- Караул! Русалки теплоход угнали! Лю-ю-юди, террористки лайнер захватили и в Марьин затон оттащили, на мель посадили! Караул!

4-е августа, еще одна бессонная ночь

Прокофьич под гнетом тяжких переживаний весь как-то охляб и перекосился. Мечется по пристани, слезящимися от тумана и недосыпа глазами вдаль всматривается, бормочет что-то и все дымит, дымит. А тут Шурка, дурная баба, как с цепи сорвалась.
Выскочила откуда-то чертиком из табакерки, вцепилась в старика и давай колыхать.

- Охолони, Шурка! Ты парами самогонными надышалась или с печки слетела головушкой вниз? - стуча вставными челюстями, просипел дед, пытаясь оторвать от себя цепкие Шуркины ручонки. - Какие воблы, какие хвосты? Кого променял на уху?
Тут до него дошло, о чем орет соседка.
- Это ты меня на своего огрызка кривоногого променяла! - рявкнул дед. - Я к тебе скока ходил? А ты все нос воротила да хвостом мимо мела. Это у тебя хвост, как у лисы хитрющей, а у русалок наших ноги! Между прочим, отличные ноги, белые, крепкие такие, как у...
Тут дед замолк и уставился на бабу Шуру. Вот кто за язык-то тянул про ноги вякать?
- А откуда тебе, хмырю, про ноги их белые известно? А? - угрожающе процедила Шура, притягивая Прокофьича за грудки к себе ближе. - Ты это что же, каракатиц этих склизких за коленки щупал?

Ранее утро 4-го августа, пристань

- Ты ж моя чаровница. Бедовая баба... - ласково шептал Прокофьич, покачивая уснувшую на его плече Шурочку.
Для него она всегда была и останется красавицей первой. Как влюбился в нее по самую крышку больше полвека назад, так и не покидала она его сердце. Только вот не позволила судьба им вместе быть. Но теперь уж жалеть об этом не стоит.
Прокофьич потянулся было снова за кисетом, но, боясь потревожить сон Шуры, вздохнул и покрепче ее обнял.
Странно было сидеть вот так всю ночь на пристани, и принюхиваться к воздуху, ожидая учуять запашок диковинки, которая глазу не видна, но шкура от нее мурахами осыпается и волосья дыбом на загривке встают.
Кучерявые события однако завертелись, но Прокофьич не шибко и удивился, потому как ждал чего-то эдакого.
Не, поначалу, конечно, подумал, что сам рехнулся, мозгами поплыл прям следом за теплоходом по реке, а потом уразумел, что не одному ему всякое мерещится.
Вот прям как сейчас. Снова.
Прокофьич замер, наблюдая, как из трактира вышел кто-то, издалека будто похожий на их участкового Алешку Бежина. И он, значит, пошел так неспешно прям к самой воде. Хотел Прокофьич окликнуть его, спросить, что с террористками-русалками порешили, но тут, туман над водой всколыхнулся, вспучился и прям на поручни пристани сам собой запрыгнул. Потом шалью вытянулся и на Бежина сверху набросился. В кокон участкового смотал, а потом через поручни и в реку шваркнул.
- Да что ж это опять происходит! - в сердцах всплеснул руками Прокофьич. Шурочка проснулась, испуганно уставилась на деда, потирая глаза.
- Что опять, неугомонный? - спросила соседка.
- Да как тут угомониться, если нечисть снова бесчинствует! Участкового нашего, Лешку Бежина, девки речные на дно утянули. Все, кранты ему, не отпустят ни за что.
Дед вскочил с ящика и рысью побежал к трактиру, опасливо косясь на берег реки.
- Люди добрые, пока вы тут отсиживаетесь, там граждан наших русалки хватают и к себе в царство речное утаскивают! - заорал, вбегая в трактир. - Полицейского нашего украли!

4-е августа, ранее утро, трактир "Купеческий двор"


- Ох, девонька, а вы думали русалки эти с нами в бирюльки играют? Они бабы лютые, на весь мир людской обозленные. Им цацки Марьины нужны позарез. Вы ключ и карту-то отыскали? Во-от! А что ж никто из вас к рыбам этим снулым не сбегал, не сказал, что часть задания уже выполнена! Вот они и начали лютовать, людей хватать да топить! Как бы уже не поздно было...

- Ишь ты, обзывается еще... - насупился Прокофьич на охотоведа. - Что увижу, о том пою. У меня самого родимчик случился от того, что в городе нашем творится! Теплоход же вызволять надо, на нем людей безвинных полно!

PS: Ох, спасатели...

Пока народ гудел да суетился, запоздало снаряжаясь на поиски клада, Прокофьич снова отправился на свой сторожевой пост на пристани. Руки у старика тряслись как у припадочного, пока он пытался сварганить себе успокоительную самокрутку, махорка так и сыпалась мимо.
- Ах, ты ж падлючья труха... - бормотал дед.
Из рук все повываливалось, когда из трактира выбежала девчонка с косой до самых ягод и понеслась к воде.
- Ты куды... - сипло сорвалось с губ Прокофьича, да так и осталось недоговоренным.
Девчонка что-то говорила реке, потом пятиться от воды начала, а из речных вод голова показалась. Лицо бледное, глазищи огромные и волосья длинные. Русалка. В реке заплескалось что-то, воды вспенились и оттуда еще кто-то высунулся, да не один.
А девчонка с косой в рюкзачок свой полезла, вытянула оттуда что-то и швырнула в воду.
Прокофьич чуть не оглох от визга и криков русалочьих. Такой гвалт поднялся! Дрались девы речные меж собой, вопили, выхватывали что-то друг у друга и такие слова произносили, что дед вовеки не слыхал.
Девчонка с косой вдруг упала, да так и замерла, а на бережку тело чье-то осталось неподвижное.
_________

Егорка, вот головастый ты парень! Правильно мыслишь!

Ребятушки, играйте и доигрывайте спокойно, теперь спешить некуда.

Рома, дык уже поздно)) Вам бы на поиски отправиться, как карту и ключ нашли да вместе их соединили. А теперь уж русалки бусы получили и разодрали их, дурищи, на тыщи своих несбывшихся желаний. А вот что еще можно сделать, так это клад поискать. Вам разве интересней пироги трескать да зады у печки греть?
Героев всякой сказки за труды завсегда в финале награда заслуженная ждет.

Ребятушки, минуточку внимания) Наша игра официально почти завершена, но!
Вы можете спокойно и неспешно доигрывать свои сюжеты, можете придумать новые))
Клад, канеш, можно и утопить, но зачем? Может лучше отдать полиции, не? Вещь старинная, ценная, вам причитается 25%. И надо же властям как-то причиненный ущерб в музее и прочих местах возмещать.
А в качестве компенсации и как благодарственный жест за спасение города (и в расчете на ваше молчание о произошедшем) от администрации Рябинова всем вам дарят круиз на теплоходе. Всем по каюте-люкс, и прочий ол инклюзив. А также обширная культурная программа. Кулинарно-эротическое шоу, например)
Кто не желает в круиз волен остаться в городе или следовать зову сердца)