Карта ролевой игры "В гостях у Сказки"

Тоскливо в кувшине. Первую сотню лет. Потом – очень тоскливо. Потом – начинаешь ждать освободителя. Сначала хочешь его озолотить. Потом – убить. Потом – уже ничего не хочешь.
А еще тут сыро! А у меня - радикулит! И люмбаго! И палец подагрический на левой ноге. И воняет тут чем-то… Ох, что за варварское пойло было в этом кувшине до меня… Что за народ породил это?
И тут меня тряхнуло. Да неужто?! Кувшин покатился, у меня в мозгах тоже все крутится. Осторожней там с антиквариатом заморским!
А потом чую – понесли меня куда-то. Эх, вот же привалило счастье кому-то. Ты уже только не оплошай, благодетель мой не ведомый, кувшинчик-то на месте открой. Чай, любопытно, да? Что там, внутри?
На том и стоим мы, джины. На человеческом любопытстве да жадности.
Знать бы мне тогда, что не человек меня подобрал – еще сто раз подумал, прежде чем из кувшина вылезать. Но я не знал. И поэтому, пока меня бодрой трусцой куда-то тащили, я строил планы своего освобождения. И того, как «отблагодарю» освободителя.

Коснулись руки живые кувшина, потерли его. А мне большего и не надо. Оковы тяжкие падут, темницы рухнут и - СВОБОДААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Птицей вылетел из кувшина, телесную оболочку не тороплюсь принимать. Стены, стены, а, вот – окно! Мне бы в небо, мне бы небо… Ох, хорошо-то как!
Размявшись и полетав чуток, возвращаюсь к своей брошенной темнице. Принимаю вид свой обычный – мужик бритый, с бородкой и косицей, в шароварах и жилете богатом, расшитом, на голое тело. То ли хата мала, то ли вырос за три сотни лет, но башка-то под притолоку.
Оттуда, из-под притолоки и смотрю на почетное собрание. Деву гривой огневую вижу, эх, такой все желания исполню – какие только в глазах прочитаю. Мужик вида хмурого и роста не мелкого. И чтой-то мелкое и перепуганное.
- Ну что, уважаемые? – котелки на столе подпрыгнули от моего рыка. Отучился за три сотни лет говорить. – Кто из вас мой новый, - и временный – это я уже про себя добавляю, - хозяин будет?

Странное дело выходит. Джинн вроде бы я. А желания исполняют мои.
Для начала налили. Пойло горло ободрало так, что разрез глаз у меня на время сменился. А потом ничего, привык. И глаз, и я. Красновласка хозяйкой своей меня признала, что ж, стало быть, и быть посему. Чую, полажу да поглажу я с такой хозяйкой.
А дальше – шибче. После выпивки – да драка добрая. Ну что еще порядошному джинну для счастья надо, после трех сотен лет в кувшине? Вот нутром чую – заварушка начинается. Сначала кот огроменный в палаты заскочил, по стенам прошелся да и вон. В окно, мной выбитое, влетел человек, да так и застрял. Вроде человек-то невелик, а поди ж ты, вылезти не может. Снаружи шум, гам, паленым пахнет, Волчара кричит, что жгут нас. Ай, возблагодарила меня судьба за мои страдания в кувшине, эх, повеселимся сейчас. Пойло местное бурлит во мне, кулачиши аж свербят. А ну-ка, хозяйка, стань за спину!
Хозяйка за спину встать что-то не захотела, на порог выскочила. А я бестелесный облик принял – и в печную трубу, напоследок меня малютка Евлампий таки снабдил ударом метлы. Шоб вылетал швыдче.
Воспарил над избой, а там – шайтан мне в рот! Змей трехглавый летучий землю рядом с избой мордами вспахал, видать, под огород хозяйке. Двое мужиков, пьяных и до драки охочих ковер шелковый самаркандский своими грязными ногами топчут, вот же варвары! А вокруг, вокруг… Гурии всех мастей и форм. Эх, будто великий джинн Газпром обратил на меня внимание. И решил все мечты коллеги исполнить. Хочешь – морды бей, хочешь – дев имей. Я крепко задумался, чего ж я хочу больше.

Ну, чисто цЫрк ШапитО!
Присел, все в том же облике безтелесном, в виде облачка синего, на крышу, рядом с трубой. В телесном-то облике пожалуй, крышу проломлю, худая крыша. Совсем запустила жилище красновласка. А давай, хозяйка, я тебе крышу починю, на том и сочтемся. И тебе хорошо, и мне? Свешиваюсь с крыши, смотрю – хозяйка на крыльце стоит, рот разявивши, на безобразие смотрит. А вокруг драка – одно загляденье.
Глядь – а на поляне все прибывает и прибывает. Дева явилась – духом грозная, как холодом от нее повеяло. Ой, опять колдуны да богини, одни неприятности мне от них.
Потом и вовсе все в пляс отчего-то пустились. Что за драка с танцами – это не драка, а так, насмешка одна.
Странные эти варвары, все же. Глухой лес, одинокая изба – а народу – людей, богов и нечестии всякой – как на восточном базаре в хороший день.
Вздохнул да обратно в трубу полез, телесный облик принял. Домовой от меня шарахнулся, опять за метлу схватился. В углу кот птицу спать укладывает, колыбельные поет да сказки бает странные, про Багдад родной. Хозяйка все пытается порядок на поляне навести.
Что за народ дикий – не умеют с джиннами обращаться. Кто желание будет загадывать?
- Евлампий, да бросай ты свою метелку! Лучше жбан наполни! А то мнится мнэээээ, что тут у вас коты разговаривают.
Ну чисто цЫрк ШапитО!

Есть в этой дикой варварской местности те, кто умеют с джиннами обращаться. Жбан налили. Желание загадали. Крышу починить? Неее, мы таким вещам вовсе не обучены. А вот хозяйка обученная у меня, на родном языке со мной говорит. Как сладко звучит родная речь на чужбине…
Только-только собрался убедить хозяйку, что с крышей она погорячилась, как тут… Красновласка произносит ритуал полного освобождения. Вай, умница, вай красавица… Да я тебе за это…
Сгоряча приделал избухе мраморный купол и портик. Это я у греков подглядел такое архитектурно-планировочное решение. Ой, шайтан меня за язык, лучше не палиться, что я и дворцы тоже умею… а то зае… завалят заказами!
Бывшая хозяйка бровь изогнула, но промолчала. А избушка аж присела под тяжестью нового убранства. Ничего, авось сдюжит.
Ну, а теперь, когда я, свободен, иншалла! можно и аборигенами заняться.
Кто тут холодом дышал на раба кувшина? Он освободился от своего рабства и жаждет полноценного общения. Или хотя бы выяснить, что за гурия на меня покушалась. Чем ей Гей-джан не угодил?
Еще жбан пойла забористого от местного духа домашнего и я выхожу из избы, глажу мраморные колонны. Эх, могу ведь, если хочу.
Драка подходит к своему логическому финалу. Где же гурия снежная, что умеет холодом дышать?

Вблизи гурия оказалась еще прекрасней и еще ледянее. Мне, как созданию пламени, холод ее не страшен. Да только не людской это холод. Держаться бы подальше от этого существа могучего и непонятного, но ликом прекрасного. Да мы, джинны, любопытны. А еще вредные, коварные и хитрые. Подошел к деве, глядящей на меня хмуро, исподлобья.
- Да продлит Аллах дни твои, о прекрасная ханум. Нет ли у тебя желания какого заветного, которое джинн скромный почел за счастие великое для тебя исполнить. А то затосковал Сэр-Гей, - поклонился холодноглазой, - за три сотни лет один, в кувшине, без общения. Готов одно желание для тебя исполнить просто так, от доброты душевной… А потом… потом, может тебе понравится. Там и поторгуемся.

Дева смотрит на меня неприветливо, губ не размыкает. А потом ветром холодным потянуло, а в голове звучит: «Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай!».
О, как мы умеем… Сильна дева, ох, сильна… Кто ж ты, гурия? Может, гуль? Ох, лучше держаться подалее от гуль, женщин-джиннов.
Пока я любовался гурией, избушка, позвякивая мраморными колоннами и припадая на одну ногу, развернулась и рванула в чащу леса. Да и народ с поляны разошелся.
Обратился снова облаком бестелесным да ввысь поднялся. Вся чаща как на ладони. И видно, как вдалеке где-то зарево блещет. Ох, люблю я огонь. Тут-то пожар быстро потушили.
Штопор, бочка, мертвая петля, хук, колокол, кобра – это я по дороге фигурами высшего джиньего пилотажа развлекался. Так незаметно до места и добрался.
Все та же толпа, костер огромадный.
Спустился на землю, телесный облик принял да осмотрелся.
И чую вдруг – кто-то в этой толпе чуда ждет, исполнения желания. Уже не надеется, но ждет, верит истово. А это мы, джинны, любим. Такие всегда за исполнения желания все готовы отдать. Главное – есть ли что взять.
Сейчас и проверим.
Нахожу страждущего. Ага, другая дева. В драке потрепанная, а так ничего, вроде бы. Одеяние богатое, знатное, взор гордый. Стало быть, и папенька есть из власть предержащих.
Наш клиент. Заберу деву, а там с папашей поторгуемся. А тот сурьезный мужик, что за руку ее держит, явно не отец ей.
Ну, а раз не папаша ты деве, так и отпусти - чего держишь-то?

А теперь выступает ансамбь песни и пляски имени Александрова-джан.
Куча-мала, однака.
Пал наземь грозный не-папаша. Сверху девы до кучи. Я тому шайтан-как-его-звать даже позавидовал. Кабы на мне такие гурии лежали…
А верхняя гурия, та, что в одежде знатной, с такой страстью мой кувшин вспоминает. Так почему бы и нет?
Щелкнул пальцами, в руках темница моя бывшая. Прикинул на глаз размер девы – а дева знатная и, как и положено, упитанная. Потом на кувшин посмотрел, в уме поправку прикинул, заклинание пробормотал.
Кувшин в руках дрогнул, на мужике, на земле лежащем, на одну меньше дев стало.
Кувшин задрожал сильно. Поднес к уху, слышу – вопит.
- Тепло ли тебе, девица? Звать-то тебя как, красавица? И много ли золота у батюшки?

Заглянув в кувшин из чувств самых благородных, а глаз кольнуло. Никак гурия кидается чем-то. Вот же какая бойкая, лишь бы Зульфию-ханум не обижала. Зульфия – единственная, кто скрашивал мое одиночество все эти три сотни лет. Если бы не она – я бы с ума сошел. Не, ну я и так с ума сошел, просто с Зульфией это приятнее делать.
Эх, придется объяснять деве (Смеяна? Вот имя-то какое… смешное), как надобно себя в гостях вести. Пока дева голосовые связки надрывала, рассказывая мне то, что, как она считала, мне знать положено, я прикидывал, куда мне с ней податься.
Обличье кувшина вызывает у меня желание тут же сбежать. Осточертел он мне!
Первым делом смотрю, где свет очей моих – Зульфия. Спит, ясноокая, под ковром. Ничего, умеет Смеяна с домашними гуриями джиннов обращаться, плюсик ей.
- Ну что, нравится тебе у меня, Смеяна-ханум? Вижу, нравится. Забыл представиться. Джинн я, зовут Сэр-Гей. Если длинно мое имя тебе, можешь называть Гей-джан.
- Сейчас мы с тобой полетим быстрее птицы в ваш самый большой город, а Багдад местный. Там же, в городе, твой батюшка обитает?
Дева кивнула.
- Ну, вот и славно, до города доберемся, а там базар, факиры, товары, фокусы. Джину раздолье. Заодно и с тобой придумаю, что делать.
- Не надо со мной ничего делать! – Смеяна ножкой топнула, да так звякнуло при этом звонко, что аж в ушах загудело. Али в кольчуге дева?
Смеяна поняла мое недоумение.

Не родился еще тот батыр, что джинна может в честной схватке побить. А все потому, что мы, джинны, честно не деремся. И подлых приемов знаем - как звезд на небе. Но деве про это знать не след. В деревню – так в деревню, нам лишь на базар. Там осмотреться, к местному народцу принюхаться, про княжну пораспрошать. А то врет она мне, как есть врет.

Шайтан его знает, что эта за Си-4, а я и так вижу – огонь да металл на деве надеты. Это кто ж до такого додумался? И что ж там за райские кущи спрятаны, что их так берегут?
Ладно, прилетим на место, там разберемся.
Полететь мне спокойно не дали. Чую – сначала за косу - джинна красу кто-й то дергает. Думаю, ветер или кажется. Потом – пищит кто-то. Комар, что ли? 
По голове провел – глядь, в пригоршне Смеяна окаянная!
Чуть не сверзлись мы с ней с высот заоболачных аккурат на твердь небесную – так я в недоумение и ярость впал. Да как же это так?! Я триста лет не мог выбраться, а эта пигалица тут же и смогла?!
Потом, пока на землю спускался, остыл да сообразил. Заклятье кувшина на джинна только действует, а человеку что? Тьфу, пшик! Только вот размер у нее так и остался – на ладони моей помещается, в кулаке шебуршится.
Приземлились мы удачно – недалеко от деревни. Ладонь раскрыл, а Смеяна-ханум сердитая-сердитая… Воздуху в грудь набрала, кричать собирается, как муэдзин, когда на молитву собирает правоверных. Тут я ладонь снова в горсть да и дунул в кулак. Ты ж сама говорила, Смеяна-ханум, что надоел тебе твой пояс железный. А джинн сегодня добрый, желание твое исполнит.
Дунул легонько в горсть, там что-то стало горячо и колко. А потом стихло.
Ладонь раскрыл. Ну, вот и нету пояса на Смеяне. Да и на ней самой ничего нету, кроме сажи да копоти. Указательным пальцем тлеюшие искры в волосах притушил. Лист с дерева сорвал, да протянул, наготу прикрыть.
- Читал я в одной древней книге… - а Смеяна что-то все молчит и молчит, даже листом прикрыться не торопится, -  историю про маленькую, но прекрасную деву.
Впрочем, перемазанную сажей Смеяну прекрасной можно назвать только из милосердия. Но мы, джинны, народ мягкосердечный.
- Поэтому в честь нее нарекаю тебя Дюймовочка-ханум или просто Дюйнум. Что молчишь, Дюйнум? Или листок не глянулся? Другой сорвать? Ты пальцем ткни, какой по нраву.
Дева наконец-то очнулась от оцепенения.

Благодарности я так и не дождался. Единственное, чего всего можно ждать от Дюйнум, как я уже понял из нашего недолгого знакомства – это неожиданности и сюрпризы. Потому как… какая она теперь Дюйнум?!
Сидит на мне верхом - голая да снова большая. Вот это нравы у знати местной…
А что, мне нравится!
- Так, ты! – палец обличительно уперся мне в грудь. А можно, я тоже так сделаю? - Ты мою одежку спалил?! Твори новую!
Ох, Дюйнум, кто ж тебя так учил с джиннами обращаться? Но, раз так просишь…
Хлопнуло негромко. Извини, яхонтовая, я без примерки.
Зульфие нравился…
У Дюйнум глаза сверкнули. Видать, понравился наряд. Мне вот нравится. Есть на что... посмотреть.

Нет, мне определенно нравится, как местная знать своих дочерей воспитывает. Девы знают, что с мужчиной делать. Шаровары шелковые жалко, конечно, но зато пыл такой приятно наблюдать.
А дева притихла. То ли слон ее мой так дара речи лишил, то ли тело безволосое. Местные-то мужики все шерстью заросли так, что и не отличишь от зверей ихних, медведами называемых. А на востоке так не принято. Восток – дело тонкое, Дюйнум. Но не всегда и не везде. Так что не елозь на мне в наряде своем срамном. И вообще, дело у нас.
Снял с себя Дюйнум, все еще молчащую. Вот слон волшебный, как деву потряс. Подарить тебе, яхонтовая? Да на, забирай. У Дюйнум аж ротик от удивления открылся. А я себе еще одни шаровары сотворил, а то в одном жилете, хоть он и расшит золотыми да серебряными нитями, не стоит ходит по базару. Еще оторвут чего ценного. Али карманник срезать решит…
Смотрю – а Дюйнум-то все молчит да трясется. Ну да, дело к осени, не лето жаркое, да и бывает ли оно в этих краях? А тело белое, нежное, к воздуху дикому непривычное, поди.
Еще раз пальцами щелкнул – халат сотворил, шелковый, расшитый, простеганный добротно, не замерзнет Дюйнум. Накинул на плечи деве.

- Ну что? Добром пойдешь? Или снова в кувшин?

Уже начинаю сомневаться, что Дюйнум стоит таких хлопот. Все ей не так да не то. Слона моего выкинула.
Но про сапоги верно сказала. И показала верно, а чуть не окосел, когда она ногой махнула перед носом моим. Что ж так быстро-то?
Но обуть деву надо. Что она там требует. Штаны, сапоги. Да на, только скандалить перестань, Дюйнум!


- Пошли на ярмарку, к народу присмотримся. Да расскажи мне про жениха своего. Кто он? Знатен ли, богат ли? Хочешь за него пойти или на все воля отцовская?
Идем мы по тропинке, вон уже и окраина селения виднеется. А Дюйнум с рассказом не торопится.

Богат базар. С Багдадским не сравнить, но есть что посмотреть. А это что?
ВАЙ! ВАЙ!! ВАЙ!!!
Дюйнум аж охнула от удивления, как я ее к меховым рядам потащил. Да в жизни такой красоты не видал. Меха на Востоке - дело дорогое. А мы, джинны, коли чего не трогали да не видела – сотворить не можем.
А тут такое богатство… И, оказалось, принадлежит оно Дюйнум, как сказала прекрасная золотоволосая прекрасноглазая ханум. Вот не зря я Дюйнум к рукам прибрал, знал - пригодится. Подошел к мехам, шкуры глажу. ВАЙ! Не видал такого джинн Сэр-Гей, много чудес видал, но такого.
Выбрал самые красивые шкуры, руками провел. Халат получился из шкур собольих, мечта любого халифа!
Накинул на себя, любуюсь – не налюбуюсь. А народ честной вокруг как-то странно на меня смотрит.

Щедра Дюйнум, вон, треть мне отдала от богатства своего мехового. Да я теперь и сам могу такого сотворить. Но настоящее – лучше!
А, условие она поставила. От жениха избавить ее. Что ж…в свете некоторых обстоятельств я решил согласиться на это условие. Я же добрый джинн. Ага..
Но сначала о мирском.
Дюйнум есть просит, да оно и не удивительно – каким она колдовским зельем себе обратно росту прибавила – аппетит у нее должен быть, как у волка. Мы, джинны, создания огня, и пищей человеческой пренебрегаем. Для смеху только. А вот выпивка человеческая нам дюже по нраву.
Смотрю, Дюйнум моя заголосила снова, как муэдзин. Вот талант же пропадает.
Что же..На клич ее набежали торговцы разные. Пришлось лезть а кувшина за золотом. Торговец динар на зуб попробовала, крякнул довольно. И гору каких-то странных лепешек высотой чуть не с Дюйнум мне вручил.
- А икра?! - не своим голосом завопила Дюйнум.
Торговец недобро на нее зыркнул, но выдал бадейку с какими-то красными шариками да ложку расписную.
Дюйнум села прямо на землю, по одну руку лепешки, по другую шарики.
- Гей-джан, блины с икрой будешь?
Пока я думал, что ответить, Дюйнум ждать не стала…Ого, вижу, проголодалась дева.
На это зрелище пол-ярмарки собралось посмотреть. Спорить стали, да ставки делать – сидит ли она всю гору этих…блинов.
А Дюйнум все слушает да ест. Интересно, во всех ли делах у нее такой аппетит?