Любимые цитаты и отрывки из произведений

Какая интересная тема!
Несколько цитат из прочитанного (также добавляла их к отзывам в ЧЗ):

"Нет другого счастья, кроме того, которое дает любимое дело. ...Нельзя лишить человека его мира и ждать, что он будет счастлив".
Джоджо Мойес, "Танцующая с лошадьми".

"Надо держать в голове каждый счастливый миг, потому что в жизни случается столько всяких других вещей, что лучше уж отмечать счастье, пока можешь".
Себастьян Барри, "Скрижали судьбы".

"Иногда трудно отличить случайность от злого умысла".
Агата Кристи , "Ночная тьма".
_________________

Рудольф Эрих Распе, "Приключения барона Мюнхаузена".

САМЫЙ ПРАВДИВЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ

Маленький старичок с длинным носом сидит у камина и рассказывает о своих приключениях. Его слушатели смеются ему прямо в глаза:
– Ай да Мюнхаузен! Вот так барон! Но он даже не смотрит на них.
Он спокойно продолжает рассказывать, как он летал на Луну, как он жил среди трехногих людей, как его проглотила огромная рыба, как у него оторвалась голова.
Однажды какой-то проезжий слушал-слушал его и вдруг как закричал:
– Все это выдумки! Ничего этого не было, о чём ты рассказываешь. Старичок насупился и важно ответил:
– Те графы, бароны, князья и султаны, которых я имел честь называть лучшими своими друзьями, всегда говорили, что я самый правдивый человек на земле. Кругом захохотали ещё громче.
– Мюнхаузен – правдивый человек! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
А Мюнхаузен, как ни в чём не бывало, продолжал рассказывать о том, какое на голове у оленя выросло чудесное дерево.
– Дерево?.. На голове у оленя?!
– Да. Вишнёвое. И на дереве вишни. Такие сочные, сладкие…
Все эти рассказы напечатаны здесь, в этой книге. Прочтите их и судите сами, был ли на земле человек правдивее барона Мюнхаузена.

Очень любила эту книгу в детстве.

Вика, я кажется пропустила твое повышение. Поздравляю с Лазуритом!
_________________

Девочки ,принесла вам стихотворение . Нашла в инете , это из современных поэтов . Не знаю кто написал , но мне понравилось .

Решила поделиться:

Небрежное создание - душа у человека,
Скомкали и отправили блуждать чуть меньше века.
Наполнена эмоцией, подпитана сознанием,
И вроде, не подавлена устройством мироздания.
Нелепое создание - душа у человека,
Кусок вселенской магии, в материю одета.
Идет небрежно шаркая, по телесам отца.
Идет, не понимая главного - строения творца!
Душа у человека - созданье одинокое
От звезд и духа вечного пространством отделённая
Пока в закрытом разуме системное строение
Сидеть ей в клетке маятся, сидеть ей в клетке пленною.
Зачем ей мысли тонкие, зачем ей знать ответ?
Живет она не, думает, отсчитывая век.
Живет и жизнь не чувствует, бездумная она.
Еду неспешно кушает, и словно облака
Рассеется от времени, растает на закате
Когда одежка дряблая тихонько скажет хватит!
И ляжет в яму темную спокойно сны смотреть,
Душа уйдет потемками, на алтаре гореть.
Душа растает дымкою - нелепое создание
И тихо растворился на теле мироздания.
2014


Светлана , спасибо ! Рада видеть тебя !


Ничего страшного

СПАСИБО !
_________________

Джером Дэвид Сэлинджер. "Над пропастью во ржи"

Знаю, что он умер! Что ж, по-твоему, я не знаю, что ли? И все равно я могу его любить! Оттого, что человек умер, его нельзя перестать любить, черт побери, особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?
_________________

"А время — оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта… И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время — плохой доктор… Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты…
И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок…"

Эрих Мария Ремарк
_________________

Ой, какая интересная тема!

добавлю пару своих любимых отрывков

– Знаете ли, профессор, – заговорила девушка, тяжело вздохнув, – если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (блондин дёрнул её за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы ещё разъясним, вас следовало бы арестовать.
– А за что? – с любопытством спросил Филипп Филиппович.
– Вы ненавистник пролетариата! – гордо сказала женщина.
– Да, я не люблю пролетариата, – печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
– Зина, – крикнул Филипп Филиппович, – подавай обед. Вы позволите, господа?

"Собачье сердце" Булгаков М.А.

После второй стопки, выпитой Маргаритой, свечи в канделябрах разгорелись поярче, и в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения Маргарита не чувствовала, кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывает горчицей устрицу.
– Ты еще винограду сверху положи, – тихо сказала Гелла, пихнув в бок кота.
– Попрошу меня не учить, – ответил Бегемот, – сиживал за столом, не беспокойтесь, сиживал!

"Мастер и Маргарита" Булгаков М.А.

– Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, – сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой.
Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером. Он был в своем больничном одеянии – в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался. Небритое лицо его дергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а лунный поток кипел вокруг него.
Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:
– Ты… ты, ты…
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
– Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. – Он ухватился за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал: – Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации.
Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами:
– Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою!

"Мастер и Маргарита" Булгаков М.А.
_________________

Оксана Сергеева "Перерыв на жизнь"

Гера стискивает голову руками. Опускает лоб, прикрыв глаза. Его ресницы дрожат — так сильно сжимает он веки, каменно застыв на несколько минут.

— Я всю жизнь только разрушал. — Расцепляет пальцы и кладет ладони на колени. — Только разрушал, убивал людей. И никому не помогал.

— Тогда отпусти. И пусть ее угробит кто-нибудь другой. Она все равно найдет того, кто ее угробит. Процесс саморазрушения запущен. И если до этого времени он еще тлел, то теперь будет гореть адским огнем.

Он качает головой. Отнекивается.

— Тогда спасай ее. От себя самого. — «И себя заодно спасай», — добавляет мысленно. — Ее разорвали на куски. Ее внутреннее «я» разорвали. А собрать некому. Ты же сам сказал мне, что некому.

— Некому. Только я вот не пойму, почему так. Они же семья. Настоящая. Папа, мама. Они же семья, — непонимающе повторяет он. — Знаю я, когда твое «я» на куски раздирают. Но я из своего горя вырос, у меня время было. Целая жизнь. А у нее нет времени. — Тут он улыбается какой-то звериной улыбкой. Дикой: — Знаешь, каково узнать, что тебя на помойке нашли? Это не шутка, не фигура речи. Правда. Вот так... как котенка бездомного, собачонка — на помойке. Ни фамилии, ни имени, ни отчества... Ничего своего нет. Фамилия мне досталась от врача, который реанимировал; отчество – от участкового; имя – от водителя скорой помощи. Ничего своего. Человек из ниоткуда. Дети все бездомные, детдомовские за своих родителей держатся, любых, хоть наркоманов, хоть алкоголиков. Они не дураки, не наивные, им надо. Так надо. Потому что корни. Корни всем нужны... знать, откуда ты... как человек без корней? Дерево же не будет жить без корней, так и человек. А у меня их нет, представь. Вот за что держатся? Ничего нет. Ничего! День рождения свой не праздную, хрен знает, в какой день я родился. Записали, как записали. Не крещенный и креститься не буду, а вдруг я мусульманином должен быть. Глупости, думаешь, да? Не глупости. Не глупости. Суки, хоть бы бумажку положили, имя написали. Имя, фамилия, день рождения. Я же жил у них какое-то время. Как-то же меня называли? Как? Или вообще не называли? Суки, день рождения бы написали... Не за что держаться. Ничего нет, даже дня рождения. Только за воздух и держаться – зубами. За амбиции свои держаться. Больше не за что! А теперь день рождения у меня тринадцатого августа и по гороскопу я Лев.

Сейчас Гергердт говорил об этом не то что спокойно, но не особо волнуясь. Пересказывал. Ничего не чувствовал. Хотя... Что-то чувствовал, но не так, как тогда, когда узнал все про себя. Тогда голова кружилась. Ломалось все внутри. Все сломалось.

Дети любят свои дни рождения. Праздник это. Подарков ждут. Некоторые знаю время, когда родились. Кричат: «Семь часов! Я родился!» Кто в семь, кто в двенадцать, а кто в половину пятого. Радости-то сколько!  А он не знал. Нет у него этого дня. Когда кричать, когда радоваться? Где оно – начало? Когда – его начало?

Собакам бездомным и то легче. Им незачем знать свои корни. Они же животные. Да и то, у некоторых родословная почище человеческой. И даже паспорт. А он же человек, не собака какая-то!

— Артём, так, может, покреститься... С чего-то надо начинать. Ну, корни-то... Верить...

— Кому верить? — засмеялся он жутким холодным смехом...

Спасибо , Ярина! Заходите в гости , мы всем рады .
_________________

Лэйни Тейлор "Дочь дыма и костей"

"Одиночество гораздо хуже, когда ты возвращаешься к нему после бурного романа, — все равно что снять и снова натянуть на себя мокрый, холодный купальник".

"Мир — это нечто большее, чем отсутствие войны. Мир — это единство и согласие. Это гармония".

"Никогда не отказывайся от своей доброты, дитя. Оставаться сама собой, столкнувшись лицом к лицу со злом - это проявление силы".

"Я не загадываю желаний. Я надеюсь. Это совсем другое. Желания обманчивы. Надежда правдива. В надежде есть свое волшебство".

"Самое неприятное событие отпечатывается в памяти ярче любой радости. Боль сильнее удовольствия".

"Кэроу мечтала быть самодостаточной, невозмутимой девушкой. И не могла. Одинокая, она боялась пустоты внутри себя. Страстно желала, чтобы рядом с ней был кто-нибудь. Кто ждал бы ее с зонтиком под дождем, чтобы довести до дома. И каждый раз встречал улыбкой. Кто танцевал бы с ней на балконе, держал обещания и хранил секреты, и берег бы их маленький мир".

"Испытывая жажду любви, она ощущала себя кошкой, трущейся о ноги и мяукающей: «Погладь меня, приласкай меня, посмотри на меня, люби меня!»
Лучше быть кошкой, взирающей сверху вниз с высокой стены загадочным бесстрастным взглядом. Она не даст себя погладить, ей никто не нужен. Вот бы стать такой кошкой, надменной и гордой…
«Стать такой кошкой!!!» — подписала она рисунок в уголке листа".
_________________

На следствии по делу «декабристов» — Александр Христофорович Бенкендорф на первый допрос собрал всех обвиняемых и сказал им следующее:
«Вы утверждаете, что поднялись за свободу для крепостных и Конституцию?
Похвально.
Прошу тех из вас, кто дал эту самую свободу крепостным — да не выгнал их на улицу, чтобы те помирали, как бездомные собаки, с голоду под забором, а отпустил с землёй, подъёмными и посильной помощью — поднять руку.
Если таковые имеются, дело в их отношении будет прекращено, так как они действительно поступают согласно собственной совести.
Я жду.
Нет никого?

Как странно... Я-то своих крепостных отпустил в Лифляндии в 1816-м, а в Тамбовской губернии в 1818-м. Все вышли с землёй, с начальными средствами. Я заплатил за каждого из них податей за пять лет вперёд в государственную казну. И я не считаю себя либералом или освободителем!
Мне так выгоднее.

Эти люди на себя лучше работают. Я зарабатываю на помоле, распилке леса и прочем для моих же бывших крестьян. Я уже все мои расходы покрыл и получил на всём этом прибыль. И я не выхожу на площадь с безумными заявлениями или протестами против Государя или, тем более, против Империи!..

Так как вы ничем не можете доказать, что дело сие — политическое, судить мы вас будем как бунтовщиков и предателей Отечества, навроде Емельки Пугачёва.
А теперь — всех по камерам!
В одном этапе с уголовными пойдёте, сволочи!»

(с) http://mnogogreshny.livejournal.com/29892.html
_________________

Оксана Сергеева "Стая"

Ночь уже бросила на город свое покрывало, и все вокруг стало темное, обесцвеченное. Только уличные фонари светились туманными ореолами. 
Если днем, чтобы выхватить главное, мысли приходилось словно просеивать через решето, то ночью они становились цепкими, тревожными. Обнаженными. 
Мысли, как люди, — все разные. Бывают мысли—вспышки – зажигающиеся ярко, озаряющие сознание. Или мысли—взрывы – те, которые потрясают. А бывают тихие, томительные – рожденные в подкорке. 
Подкорку Шаурин очень уважал. Сознанием можно управлять, в подкорке же рождались истинные знания. 
Хотелось курить, но он не зажигал сигарету. Боялся, что любое движение спугнет эту давно маячившую и томительную мысль. 
Думал о своей реакции на Самарина, которая для него с недавнего времени теперь была естественной; о разговорах с Юлей, которые вдруг стали трудными и невозможными; о том, что «правильный» путь, на поверку оказался лабиринтом. 
Только отринув свое убеждение о невозможности отношений с Юлей, мысль его, словно прорвав плотину, заработала четко и широко. 
Не знал он, не мог объяснить, какая она должна быть — любовь... 
Для него это непознанный ресурс, и он пока не научился с этим жить. 
Но у него такая… Такая, что мозг выворачивало от одной мысли, что кто-то прикоснется к его девочке. И сам испытывал такое влечение, которое контролировать становилось все труднее. 
Одного только с уверенностью сказать не мог: наградили его этим или наказали? 
_________________

Сара Эдисон Аллен "Садовые чары"

"Если никто не ожидает от тебя каких-то поступков, это ещё не значит, что ты не можешь их совершить".

"Когда радуешься за себя, счастье наполняет тебя до краёв. А когда радуешься за кого-то другого, оно переливается через край".

"По-настоящему хороших вещей стоит подождать".

"Отношения — дело сложное, и волшебного средства для их улучшения не существует".

"Когда тебя бросают, поневоле начинаешь сомневаться в собственной способности удерживать рядом с собой людей, даже друзей".

"Пытаясь сделать тебя счастливым, я помешал тебе научиться делать это самостоятельно".

"Ей хотелось, чтобы он был рядом, но до конца объяснить это желание она не могла. Так хочешь, чтобы в субботу была хорошая погода или чтобы на завтрак были оладьи. Просто от этого на душе становится хорошо".
_________________

На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.

С.Довлатов "Заповедник"
_________________

Откройте глаза и спешите увидеть что можете, пока они не закрылись навеки.
***
Вот бы жизнь была как роман Жюля Верна, думает Мари-Лора, чтобы можно было пролистать страницы и узнать, что дальше.
***
Разумеется, дети, мозг погружен во тьму. Он плавает в жидкости внутри черепной коробки, куда никогда не попадает свет. И все же мир, выстраиваемый в мозгу, полон цвета, красок, движения. Так как же мозг, живущий средь вечной тьмы, выстраивает для нас мир, полный света?
***
Представьте себе кусок угля в вашей семейной печке. Видите его, дети? Когда-то он был зеленым растением, папоротником или хвощом, который рос миллион лет назад. А может, не миллион, а два или даже сто миллионов лет назад. Можете вообразить сто миллионов лет? Каждое лето своей жизни растение ловило листьями свет и преобразовывало его в себя: в кору, побеги, стебель. Потому что растения едят свет, как мы едим пищу. Потом оно умерло и упало, возможно в воду, и со временем превратилось в торф. Торф лежал под землей годы и годы – эпохи, в сравнении с которыми месяц, десятилетие, вся ваша жизнь – пшик, щелчок пальцами. Торф высох, окаменел, потом его выкопали, а угольщик привез к вам домой, и, может быть, вы сами отнесли его к печке. И теперь солнечный свет, которому сто миллионов лет, согревает ваш дом.
Энтони Дорр "Весь невидимый нам свет"
_________________

О. Генри, "Вождь краснокожих".

Ровно в назначенный час подъезжает на велосипеде мальчишка-подросток, находит картонную коробку под столбом, засовывает в нее сложенную бумажку и укатывает обратно в город.

Я подождал ещё час, пока не уверился, что подвоха тут нет. Слез с дерева, достал записку из коробки, прокрался вдоль изгороди до самого леса и через полчаса был уже в пещере. Там я вскрыл записку, подсел поближе к фонарю и прочел ее Биллу. Она была написана чернилами, очень неразборчиво, и самая суть ее заключалась в следующем:

«Двум злодеям.

Джентльмены, с сегодняшней почтой я получил ваше письмо насчёт выкупа, который вы просите за то, чтобы вернуть мне сына. Думаю, что вы запрашиваете лишнее, а потому делаю вам со своей стороны контрпредложение и полагаю, что вы его примете. Вы приводите Джонни домой и платите мне двести пятьдесят долларов наличными, а я соглашаюсь взять его у вас с рук долой. Лучше приходите ночью, а то соседи думают, что он пропал без вести, и я не отвечаю за то, что они сделают с человеком, который приведёт Джонни домой.

С совершенным почтением

Эбенезер Дорсет».

— Великие пираты! — говорю я. — Да ведь этакой наглости…

Но тут я взглянул на Билла и замолчал. У него в глазах я заметил такое умоляющее выражение, какого не видел прежде ни у бессловесных, ни у говорящих животных.

— Сэм, — говорит он, — что такое двести пятьдесят долларов, в конце концов? Деньги у нас есть. Ещё одна ночь с этим мальчишкой — и придется меня свезти в сумасшедший дом. Кроме того, что мистер Дорсет настоящий джентльмен, он, по-моему, ещё и расточитель, если делает нам такое великодушное предложение. Ведь ты не собираешься упускать такой случай, а?

— Сказать тебе по правде, Билл, — говорю я, — это сокровище что-то и мне действует на нервы! Мы отвезем его домой, заплатим выкуп и смоемся куда-нибудь подальше.

В ту же ночь мы отвезли мальчишку домой. Мы его уговорили: наплели, будто бы отец купил ему винтовку с серебряной насечкой и мокасины и будто бы завтра мы с ним поедем охотиться на медведя.

Было ровно двенадцать часов ночи, когда мы постучались в парадную дверь Эбенезера. Как раз в ту самую минуту, когда я должен был извлекать полторы тысячи долларов из коробки под деревом, Билл отсчитывал двести пятьдесят долларов в руку Дорсету.

Как только мальчишка обнаружил, что мы собираемся оставить его дома, он поднял вой не хуже пароходной сирены и вцепился в ногу Билла, словно пиявка. Отец отдирал его от ноги, как липкий пластырь.

— Сколько времени вы сможете его держать? — спрашивает Билл.

— Силы у меня уже не те, что прежде, — говорит старик Дорсет, — но думаю, что за десять минут могу вам ручаться.

— Этого довольно, — говорит Билл. — За десять минут я пересеку центральные, южные и среднезападные штаты и свободно успею добежать до канадской границы.

Хотя ночь была очень тёмная, Билл очень толст, а я умел очень быстро бегать, я нагнал его только в полутора милях от города.
_________________

Аль Квотион

Вечность в комнате

Не важно, что было прежде, что именно привело его в эту комнату, но находился он в ней уже долго. Так долго, что почти забыл, что может существовать что-то еще. Его комната. Два на четыре шага. Он знал это точно, он вымерял эти шаги огромное число раз. Сначала он считал: два — четыре, два — четыре, а потом это расстояние вросло в него, стало третьей рукой, продолжением головы, и счет утратил необходимость.

Принято думать, что для событий нужны действующие лица и смена декораций. Но на самом деле самое важное всегда происходит внутри нас. Те решающие акты бытия, которые кардинально меняют судьбу, извращают мировоззрение или выводят к просветлению, происходят глубоко в человеке, а окружающий мир лишь оттеняет их, слегка акцентируя углы и ударения. У него была комната. Комната — это событие? Да. И именно в ней он постиг несколько вечностей метаморфоз души.

Вечность слов

Черт, в этой треклятой комнате совершенно нечего делать. Сволочи, могли бы хоть книжку ему оставить. Скука стала первой его гостьей. День проходил за днем, сначала он пробовал нацарапать на стене какое-то подобие календаря, но потом поранил ноготь и, обижено сунув палец в рот, плюнул на это гиблое дело. Дни шли, и с каждым новым днем серые грязные стены вызывали все большее отвращение, а скука начинала сводить с ума. Тогда он принялся вспоминать книжки, которые читал раньше. Увы, вспомнить смог только одну, любителем литературы он никогда не слыл. Скорее любителем баб да хорошей выпивки. Книжка в памяти была небольшой, но надоесть успела раньше, чем закончилась. Наступила первая вечность.

Дни шли. Проходили недели, месяцы, годы. Сбегая от скуки и отчаянья, становящихся невыносимыми, он раз за разом вспоминал книгу, когда-то прочитанную им. Она стала почти реальной, он мог мгновенно представить себе любую страницу и ему казалось, что он даже различает не только черные печатные буквы, но и в каких местах они почти стерлись, размазались или наоборот, выглядят неестественно яркими от обилия чернил. Он менял местами слова, наделял их новым смыслом, играя со своей воображаемой книгой. Сама повесть уже давно утратила значение, превратившись в многомерный роман, равного которому не было никогда. Он нашел столько смыслов, что сам автор удивился бы, узнай он об этом. А потом потерял значение и этот роман, остались только слова.

Но даже слова изнашивались и блекли, человек узнал, что смысл их катастрофически мал. Тогда он отбросил их и начал учится мыслить иначе: звуками, образами, всем, что когда-то встречал. Он гладил кончиками пальцев шершавую стену и разбирал в причудливых узорах маленьких камушков новое писание. Но, добираясь до предела очередного смысла, он откидывал ставшую тесной форму и шел дальше, глубже, пока не понял, что все, что когда-либо узнавал, он черпал из себя самого, используя мир как инструмент. Неловкий, топорный инструмент, обрубающий знания скукоженной формой прежних слов. Скука умирала, но время шло и вместе с ним в его комнату шел страх.


Вечность страха

Он выл и бился о стены, разбивая в кровь дрожащие руки, видя в воспаленном воображении, как они молниеносно стареют, зажатые надгробиями тяжелых каменных сводов, уходящих высоко, до упора в беспросветную тьму потолка. Страх жил в его комнате. Страх тяжелым уродливым карликом сидел у него на плечах, заставляя горбиться, он разъедал глаза горячей солью, пожирал цвета и падал на мокрый лоб поседевшими прядями. Боль в разбитых кулаках казалась лишь еще одной маской этого первобытного, неодолимого ужаса. Шла еще одна вечность.

Человек вглядывался в сумрак слепнущими глазами, пытаясь найти своего врага, который душил его, крал последний воздух, гасил визгливым хихиканьем тусклый свет разума, но не находил никого, вновь и вновь натыкаясь взглядом лишь на набухшие красные царапины, расчертившие костяшки пальцев. Страх и боль, боль и страх. Вот кто жил здесь. И тогда он начал искать другое, он начал искать в комнате человека, ту плодотворную почву, на которой отвратительным сорняком рос страх. В обездвиженном пространстве, лишенном всего, что могло бы отвлечь, что-то в нем, спрятанное очень глубоко, требующее постоянных изменений, начало зреть, наливаться смыслом, мыслью, превращаясь в новое понимание. И первым на пути этого «чего-то» встал страх. Жалкий, беспомощный страх, за плечом которого беззубо улыбалась смерть.

Смерть. Небытие или вознесение души, так ли важно, если я вижу в ней пустоту? Нет, ни смерти, ни боли, ни темноты, ни низких потолков и одиночества боюсь я, но потери, которую инстинктом животного чувствую за ними. Потери того, что по праву мое, потери себя самого: счастья, близких, рук, ног, жизни, какая, к черту, разница, это мое, мое, мое, не отдам! Мое — и потому мне страшно. Нет, смерть стоит не за плечом, она вьет гнезда в груди, ноющей пустотой не давая забыть о себе, о страхе, заставляя заполнять эти бреши хоть чем-то: любовь, семья, деньги, еда, спорт, знания… Ценности голодного человека, вынашивающего в чреве своем смерть.

Он сходил с ума, стены падали на него, и падая, шептали: отпусти, отпусти, отпусти… Что может принадлежать тебе, глупый червь, если даже ты сам принадлежишь не себе, а взрощенному тобой страху? Стены падали, стены кричали и он кричал вместе с ними. А потом все смолкло и навалилась тишина. Он лежал на полу комнаты, за стенами которой жили те, кто лишил его всего. Но забирая все, чем он жил, они забрали и его страх.


Вечность любви

Бог есть любовь… Бог есть любовь… Он лежал на полу — пустой, звенящий сосуд, готовый вобрать в себя новый смысл, а в комнате начиналась новая вечность. Бог есть любовь… Но в нем умер страх, пустота смерти, заставляющая вжимать в себя других, делать своими людей, вещи, мысли, чувства. Брешь небытия затянулась ряской тишины и покоя, не осталось ничего. Но что-то должно было родиться на руинах его катарсиса. Бог есть любовь… Но как любить, если у тебя, в тебе ничего нет? Бог…

Он лежал, голыми лопатками чувствуя холодный камень пола. Камень… В камне тоже ничего нет, он так же нем, пуст, и он — часть моей комнаты. Часть меня самого. Интересно, а камень способен любить? Так, как любим мы — нет. А мы любим жадно, мы любим себя, прицельно выбирая понравившиеся игрушки и забирая их себе. Стая пауков с голодными глазами, истекающая паутиной нелепых связей. И камень, этот холодный жесткий камень, нагретый теплом моего тела, никогда не станет частью мира пауков. Бог есть любовь? Конечно. Ведь бог есть все, и кроме него здесь нет никого. И некого больше любить. Но все — это так много…

Он лежал, пустой сосуд на холодном полу и превращался в камень. А камень превращался в него. Он стал полом, в нем проросли стены, на них мягко опустился потолок… Он рос, этот странный сосуд, бывший когда-то человеком. Сосуд, в который сладко вливался мир. И он любил.. руки, ноги, спутанные грязные волосы… он любил свои стены, свои камни, свои потолки, своих людей, свои планеты и галактики… потому что некого любить кроме себя. Потому что ты есть все.

Вечность времени

Время шло. Тот, кто был человеком, был камнем, был комнатой и потолком, был ветром, бьющимся о ту сторону стен, сидел на полу. Время шло, а он молча смотрел на него. Секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы, десятилетия, вечность. Время текло через его тело и он чувствовал себя иглой, сквозь которую умелые руки пропускают прочную грубую нить. И ушко иглы стирается, ломается от этого прикосновения, рассыпаясь в прах.

А потом он посмотрел назад и увидел другую иглу. Он смотрел в того себя, каким был мгновение назад. Смотрел и не узнавал. Неужели этот, сидящий позади, уже кончился, прошел, завершился? Но я ведь еще чувствую его, у него слегка дрожат руки, он устал и голоден. Я вижу его, он тут, позади. И за ним еще один, и еще. И впереди, я сижу на полу и упираюсь в затылок будущего себя.

Грани его времени, отражений, дробились и ухмылялись, исчезали, появлялись снова и пристально смотрели ему в глаза. И тогда тот, кто был человеком, понял, что время тоже умеет любить. Сосуд открылся и волна времени обрушилась в него. Человек рождался, человек бросал камнями в голубей, человек целовал женщину, человек стирал со щеки кровь, человек входил в комнату, человек сидел на полу и впитывал бесконечность своих лиц, человек лежал в постели и кашлял старостью. Время вошло в него и исчезло, оставив после себя только человека, бесконечный процесс, странный фильм, не имеющий ни начала, ни конца.

Вечность комнаты

А потом дверь его комнаты распахнулась, яркий свет ослепил глаза, и он шагнул вперед, щурясь от солнца. Люди, деревья, дома, машины, небо… Он стоял в своей новой комнате и улыбался.

 
_________________