ЦАРЬ ОСТРОВОВ

Эвора: 11.12.15 22:03

В лесу.

Я не вздрагиваю, нет.
Ни когда меня вздергивают на ноги, ни когда окружают, ни когда, подбив колени, вновь роняют вниз. Кукольно, безвольно.
Водой из глаз не истекаю. Голоса не подаю.
Дочка любимая, жена добрая, никем отродясь не поротая до того страшного черного дня, я так и не знаю, как же правильно, как достойно вести себя, когда плеткой по телу науку расписывают.
Ой мне.
Хлыст взлетает. Раз.
А рука в темной траве безвольно поникшая белая-белая. У меня рыжей всегда кожа молочная была, в последний год только загаром чуть притопленная. А в этой ночи беззаконной, что-то и вовсе синевой отливает.
Хлыст взлетает. Два.
Пальцы землю взрывают, рыхлят. Ногтями поддеваю покровы мха, забираюсь в травянистые корни. Они хрустят, когда рвутся. Хольг, прости. Не сдержу обещания. Увидишь отметины - не поверишь. К ногам припаду - не простишь. Да и не умею я так, всерьез. К тебе - не сумею. И к этому в косынке алой - не смогу.
Хлыст взлетает. Три.
Руки на лодыжках потные, пальцы жесткие, грязные. В стороны разводят, а другие руки юбки задирают, еще одни - руки держат, до синяков запястья скручивают, до ожога. Корсаж раковиной устричной расходится и я под этим корсажем как моллюска - не защищенная, мягкая. Мне бы кричать, биться, умолять, а у меня шпилька из прически выбилась, в затылок колет. И не удобно, и заправить бы, не то палуба затоптанная, грязная, волосы по ней растреплются - когда еще промыть сумею. Да и самой помыться.
Хлыст взлетает...
Нет, не пороли. С хлыстом ходили, по спинам рабов плеткой гуляли, а нас, рабынь, не трогали. Не портили. Выпадала нужда - по пяткам учили. Десять ударов мало какая выдерживала, в другой ряд дважды думала, что б хотя бы на пять оплошать. Когда смотрела, не понимала от чего воют так, от чего зубами белыми чурочку кляпа на щепки крошат. Не битая была, не поротая.
Хлыст... Где хлыст?
С колен его скатываюсь тяжело. В траву падаю мешком безвольным, о землю грудью бьюсь, в мох щекой втираюсь. Руки безвольные, будто и не мои, ноги мягкие - не чую их.
Когда по пяткам бьют ногам не больно. Голове. Кажется будто кто-то в самое темечко стучит и от него, как от колокола, боль по всему телу мчится, кости сминает. Три удара до слез, но вытерпеть можно. Пять кажутся будто под коня попала, будто копыта подкованные всю истоптали. На седьмом забываешь как дышать. На десятом - зачем.
Но не пороли. Нет. Никогда до.
Ой мне.
Пальцы в земле измазанные вздрагивают сами. Уголком глаза вижу, как перебирают они в воздухе что-то, на струнах играют. Пучок травы в ладони живым ежонком шевелится, в лунном свете греется. Баюкаю его, зверя лесного. Ти-ше! Ти-ше! Ти..
- Ша!
С земли взлетаю, будто крылья дали. Сидит, глаза наглые щурит, усами самодовольно топорщится. Не ежонок, но еж, не травяной, а всамделишный, игольчатый, в эту морду ехидную колючим летним снежком отправляется. Жри, не подавись!
Бросила, а смотреть не стала попала ли. Сколько между нами было - шаг или два? Ой мне, промахнуться! Развернулась и такого стрекача дала, какого олени в этом лесу отродясь не видывали. Зря что ли ноги длинные сильные даны? Неужто только чтоб ткани на подол больше соседки тратить?

»» 21.12.15 21:00 ЦАРЬ ОСТРОВОВ: СЕВЕРНЫЕ ЗЕМЛИ

...

Сольвейг П. Первый: 20.12.15 01:26

В лесу. В лесу, екарный джинн

Еще я за бабами не бегал. Нет, когда-то, конечно, безусловно, а кто нет? Но вот по лесу ночному шастать с мозолями моими кровавыми в истертых портянках – это извините. Это я еще себя, горемычного, пожалеть хочу. Короткий взгляд на небо через сплетения веток не обещает ничего светлого и обнадеживающего. Что-то я немного подустал и решил усомниться в важности миссии, возложенной на мои, без сомнения, широкие и выносливые плечи, особенно, если учесть все сопутствующее возложению. Бросить бы все к джинновой матери, вот только как возвращаться без того, неведомо чего, оттуда, неведомо откуда. Боги… Как у него только мозги не завернулись узлом, когда он это выговаривал заплетающимся языком? Все. Я устал. Я ухожу. Возьму Ассоль, купим с ней домик где-нибудь в районе неизведанных островов, заживем душа в душу… Я буду канифолить палубу на рассвете, стирать паруса, сушить на ветру и гладить раскаленным на углях ржавым утюгом. А кому сейчас легко? Пенсией пиратов государи не обеспечивают, пакетов разных с пособиями не обещают. Разве что бесплатную кремацию после повешения. На повешение даже при условии серьезной экономии я после краткого раздумья решил не соглашаться. Что-то как-то лучше на другом сэкономить. На зарплате команды лоботрясов, упустивших девицу и кинувшихся за просвистевшим по уху ежом.
Ухо жгло. Интересно, чем она иголки обработала? И ведь надо же умудриться прям по мочке, легкомысленно под косынку не убранной. Нашли хоть, ироды? Или так просто по кустам лазили? Мало портков за три дня изорвали шиповником? Вычту из жалования. Из трех жалований. Как не плачу?! А, это я разумно к делу подошел, да. Сразу видно, буквально невооруженным взглядом, что мужик хозяйственный и швырять в него ежами приличным женщинам должно быть совестно! До такой степени совестно, чтобы упасть в кусты и залиться горючими слезами, причитая: «Что ж это я, баба глупая, наделала, на кого руку подняла, как только духу хватило? И как же мне стыдно и как же теперь прощения вымаливать? Разве что в ноженьках валяясь, истомленные оглаживая…» При учете того, что ни таких, ни каких иных причитаний в радиусе нескольких метров слышно не было, мне оставалось только горестно вздохнуть, раздать подзатыльники по назначению, носом к носу порычать друг на друга с Кифером (я ему еще устрою за разговорчики в строю, я ему еще напомню, кто у нас капитан, я ему… да-да!), комкая в кулаках вороты рубах потрескивающие, да разойтись, так и не доказав друг другу ничего из доказываемого.
И что-то я растерялся. Четкой цели передо мной не стояло, рассвет был еще впереди, единственное развлечение ломанулось через кусты в неизвестном направлении, оставив меня с носом (ощупал осторожно пострадавшую конечность… вот паразитка…), короче говоря, мы пришли к тому, что дело было вечером, делать было нечего. А посему я с мечтательным видом развалился на траве, сунув длинный колосок в рот сладким концом, и попытался прикрыть глаза.
- Ты что, не пойдешь ее искать? – два вонючих сапога по обе стороны от моей головы.
Я скривился. Видимо, пока я сам лично каждому ноги не вымою, да не оботру шевелюрой своей шикарной, о том, что такое гигиена они будут знать лишь понаслышке. Кажется, я не удивляюсь, почему от нас рыжие крали бегут сломя голову. Если бы от нее несло также, как от портянок Кифера, ядом прожигающих даже грубо выделанные сапоги, то она могла бы избежать порки. Что не говорит о том, что я отказался бы выкупать ее в местном болоте. Спинку потереть ряской, в горсть набранной, жижу в волосы втереть и выполаскивать потом долго и тщательно. Пока булькать перестанет.
- Неа… - сока в травинке оказалось видимо-невидимо. – А зачем?
- Ну как… - смутить Кифера не могли даже разудалые выступления в одном борделе, куда мы по ошибке вкатились в состоянии крайней любви к миру и всему сущему. Быстренько смекнули, что сущее с трясущимися причиндалами в спазме танца на столах, не настолько котируется в системе наших ценностей и убыли через окно. Поэтому сейчас моя бровь весьма обоснованно поползла вверх, и я оторвался от высасывания травяного сока из давно почившей травинки, уткнувшись взглядом в… эээ… дырку на штанах моего помощника. На самом интересном месте.
- Кифер. Имей совесть. Шаг назад или я за себя не ручаюсь.
- Не соскакивай с темы, капитан, - не дрогнул вымуштрованный мальчишка. – Женщина. Ночью. В лесу. Одна. Почти голая.
- Когда кругом бродят злые и голодные пираты…
- Не передергивай!
- Слушай, ты…
- Сам слушай! Завтра ее обглодают, а мы из остатков супчик сварим. На косточках.
Как интересно слышать, как дребезжит рычание внутри тебя, когда ты бьешься затылком о землю. Глухо стукнулось раздражение, чуть полыхнула ярость, немного присыпало недовольством и можно поджигать.
- Фитц… - зову я голосом вчерашнего повешенного.
А в ответ тишина.
- Фитц?... – переглядываюсь я с прорехой на штанах помощника. – Твою мать… Фитц!
Когда я вскакиваю, все вскакивают следом. Вашу б реакцию, да вовремя, может и обошлось бы. Я их расчленил четырьмястами способов за секунды, которые ушли на подсчет. Плечи мои опустились. Видят Боги, я не хотел. Я все еще не хочу. Кифер дергает меня за рукав и отступает, когда я поворачиваю к нему лицо. Кифер. Отступает… Нужно поработать над контролем. Хотя… все равно на роду мне траву жрать написано. Дребезжит рычание? Хрена с два. Визжит на частоте, недоступной человеческому уху.

***
Мягко ступает. Не хрустнет веточка, не зашелестит прошлогодняя листва, не прыснет из-под лап зверье мелкое. Не стоит шерсть на холке дыбом. Серебристой искрой мелькнет средь кустов и погаснет. Огоньками зажжется в ночи и исчезнет. Перекатываются лопатки, бредет по лесу, добра не ищет, худого не мыслит – чистое сознание, тяжбами человеческими незамутненное, алчностью людской не выпачканное, гнилостным ветром из души не тянущим. Кого ищет – не ведает. Ведает. Ведает. По следу идет. Медленно, да что с того, всяко отыщет. Зрачки расширены, как бывает горят глаза у Человека после посиделок у сладкого с металлическими птицами. Мягко ступает, перебирает лапами, дышит глубоко, мерно. Клок шерсти оставит на колючих кустах – даже не рыкнет.
Прохладным носом ткнется в щеку, уловив дыхание. Шумно выдохнет в бесчувственное тело, оглянется. Идут ли? В сонме разнообразных ощущений потеряет мысль, боднет лбом еще раз грузное тело, листвой припорошенное, интерес потеряет, уловив облегчение где-то на подкорке. Да мелькнет дальше. В путанице следов не остановится. Туда ходила или оттуда пришла – зверю разбирать не свойственно. Что первым в ноздри шибануло, то и верное. Не петляет самка, следы не путает. Видимо, погони не заслышав, срезать решила. Внутри от промедлений незначительных беснуется Человек. Зверь уши прижмет, фыркнет протяжно, да забудет о нетерпении, в одну на двоих кровь выплеснутом. Качнется, боком к стволу привалится, прислушается. Вот ты где. Ступаешь громко.
На поляну выйдет сзади, спину белую не тронув. Заворчит тихонько, приветственно. Ату ее, ату! – придавит, придушит в горле. С ленцой потянется, двинется бесшумно, огибая самку, на которой Человеческий запах теплится. Не перепутаешь. Там поодаль рубашка на земле осталась, ею-то и пахнет. Стукнет лапой перед замершей, да не приблизится. Сама пойдешь или хребет надкусывать придется? Мне-то все равно зачем, Человек хочет.

...

Сольвейг П. Первый: 25.01.16 23:32

Я буду долго гнать. За неимением велосипеда.

Я бы выбрал Семерку жезлов. Потому что в масть. А попасть в масть иногда бывает крайне жизнеутверждающе. Вот прям как сейчас в глухой чащобе лесного массива, который давно нуждается в том, чтобы его вырубили, выкорчевали с корнями, подняли все, что однажды было похоронено, засеяли землю новыми всходами, перекроили мир, который успел позабыть, как оно бывает. Как стонут под топорами вековые стволы, как ветви ломают друг друга. Но суд вершат Старшие арканы, а я всего лишь пешка в игре судеб. Ну ладно, конь. Два поля по вертикали, одно по горизонтали. А кому сейчас легко? Пузырьки на воде.
Я бы выбрал Двойку пентаклей. Потому что в лоб. А бег по граблям всегда был моим любимым видом досуга. Это если не считать праздных шатаний по разным заведениям сомнительного времяпрепровождения, но прошу тех, у кого возникают хоть какие-то сомнения, воздержаться от посещений мест не столь возвышенных и утонченных, и осуждения вашего покорного слуги в том числе. У меня неадекватная реакция на попытки меня осудить. Потому что они имеют обыкновение заканчиваться горячим желанием страждущих засунуть мою голову в петлю, а голова моя, как вы можете догадаться, столь истового желания не испытывает и крайне предосудительно относится к негуманному отношению к братьям вашим меньшим и их шейным позвонкам. К тому же это просто-напросто некрасиво. Я все-таки предпочитаю хоть какое-то подобие искусства. Пузырьки на воде.
Я бы выбрал Пажа мечей. Потому что причинным местом чую – он не замедлит явиться. У нас так всегда – я начинаю партию и вызываю весь огонь на себя, стоически не дрогнув под ударами судьбы, а он является на белом коне (хорошо, если в портках) в сияющих доспехах и вершит быстрый и справедливый суд надо мной, я уползаю в угол размышлять о своем нехорошем поведении, а он даже не пытается обелить меня разумными доводами и причинами моих поступков. Потому что зачастую случается так, что ни доводов, ни причин, ни предпосылок к моему несколько истеричному восприятию мира не находится. Это страшная тайна и поведать ее я могу только находясь на самом краю жизни и заглядывая с него в Бездну, приветливо размахивающую демоновыми шкурами. Иными словами, если я перебрал. Учитывая совершеннейшую кристальную трезвость на протяжении нескольких дней, я не в праве раскрывать все секреты, потому умолкаю. Пузырьки на воде.
Я бы выбрал Девятку кубков. Потому что именно столько мне хотелось бы сейчас осушить одним глотком, чтобы залить хотя бы на мгновение ту полыхающую внутри меня ярость, которая грозит испепелить эту посадку с белыми грибами на корню. Я видел много разных баб, красивых и не так чтобы, но почему-то история всегда заканчивается одинаково – меня тянет их убить. Исключительно в воспитательных целях. Или по меньшей мере выпороть так, чтобы сидеть не могли с неделю с лишним. Но поскольку порка прошла успешно, а результатов не возымела, бороться с желанием вытащить и утопить своими руками становилось невыносимо. И вот тут судьба приходит ей на помощь. Несется, буквально, сломя голову, юбками своими загораживая безвинно обижаемую дщерь. Мне не с руки ее вытащить. И также не с руки утопить. Наблюдается полное отсутствие конечностей, именуемых руками. А я за последние минут десять так жалел о том, что их нет. Так невыносимо хотелось хлопнуть себя ладонью по лицу, что даже Зверь присел на задние лапы от изумления, когда она руками махать принялась. Никак болезная?
Шут я. Не иначе. Шутом родился, шутом помру. Нет иных путей-дорожек, изрисованных на рубище простой и незначительной моей жизни. Не подобрать мне красок разных, кроме багрянца рассвета на парусах отпечатанного, сини бескрайней, что голову мою бестолковую пенным взморьем вымочит, зелени буйной, непроходимой, да пары желтых огоньков – лютиков на холмах безымянных. Кто я, чтобы судьбу чью-то вершить? Кто я, чтобы жизнь, которой не дорожит ни грамма, из когтей цепких выцарапывать? Не по шуту ноша неподъемная, не по плечу мне решения за других принимать. Разошлись круги на водице болотистой, тиной пропахшей, грязью прогнившей. Разошлись, как и не было. Зверь над краем стоял, уши прижав, с лапы на лапу переминался, да что он сделает? Дуреха же. Мала наука оказалась, зря жалел сойку взбалмошную, надо было так отходить по заднице белой, чтобы трое суток подняться не могла. А как поднялась, повторить науку.
Треск в кустах меня взвыть заставляет. Я же так совсем перестану лапами мох мять, мне руки мои нужны будут в постоянном доступе. Падать в них мордой небритой с завидной периодичностью. А как иначе жить прикажете?! Явился. Мрачно заключаю я, невозмутимо разглядывая мечущегося по берегу Кифера. Давай еще ты следом булькни, для полной гармонии и единения с природой. Я так и быть ваши пятки отмокшие на поверхность всплывшие осокой перевяжу, чтобы рядышком колыхались. Додумать не успел, как он взял и булькнул. Честное пиратское. С этим сердцем горящим только в карательные (читай – спасательные) экспедиции записываться. Сил моих больше нет. Пузыри на воде пенятся. Этот достанет. Может даже ребра не переломает с психу, откачивая несостоявшуюся утопленницу. Зверь утомленно свернулся на траве, положив голову на лапы, и прикрыл глаза.
Сложно вам жить.
И возразить-то нечем.

»» 18.03.16 17:28 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Дариан: 25.01.16 23:38

Повешенный: жертва, ожидания.
Перевернутая карта: перестаньте повторять, что вам все время скучно. Интересным может быть любое дело, нужно только заставить свое внимание сфокусироваться на нем. Если вам скучно, возможно, это оттого, что вы сами себе надоели.

≈60 лет до эры Ханаан

Место моего заточения заведомо обрекает на муки одиночества. Островерхий замок, возведенный с любовью к прекрасному из темно-золотистых песков пустынь, в окружении излюбленных троп плотоядных червей не позволяет перебирать хозяев, оставляя лучшее, сочное и вкусное. Малейшая возможность, мелькнувшая падающей звездой, незамедлительно ловится, наполняет иссушенную душу надеждой и призрачным обещанием. Обещанием жизни. Силы, бегущей по венам, неподвластной никому, кроме ничтожного хозяйского слова. Но без него никак. Нет родника, из которого напиться в жаркий день. Что же делать утомленному Солнцами путнику, когда вокруг песок, а в бурдюке подсыхает последняя капля ржавой, пропитанной кожей воды? Где искать спасения, когда бродишь вдоль дюн не первый век и знаешь огранку каждой песчинки?
Вопросы сыпятся, путаются в мыслях, скрипят песком на зубах и шепчут. Ответов нет, никогда не будет. Иронично для джиннов, способных рассказать любую историю, ответить на любые человеческие вопросы. Но только не на свои, заданные молча, разобранные на гранулы страха быть погребенным, забытым.
Мы обречены задавать вопросы самим себе, разбросанные по мирам, затерянные друг для друга, скрытые в сосудах. Одинокие среди воспоминаний, мелькающих живыми картинами, одинаково яркими, одинаково болючими.
Не знаю, почему цепляюсь за это. Видимо, некоторые все же особенно разочаровывающие. Потому что они о том, как почти получилось. О том, что капризная и легкомысленная Свобода оставила прозрачный поцелуй и улетела прочь. О том, как в один миг может история может рассыпаться мелким прахом ожиданий.

***

Сувон - деревня на границе Востока Царя Островов, у подножия Тихих гор - объята пламенем. Фигурные крыши некогда богатых домов оплавленной краской растекаются по траве. Женский крик все еще эхом гуляет меж сломленных балок и разрушенных стен. Последний стон погибших кровью впитывается в рыхлую землю. У западной стены, что теперь лишь груда разрушенных камней да искалеченные тела павших, воин снимает тяжелый шлем и роняет его на земь. Падает на колени, хватает мертвого сына за пластины на груди, тянет на себя. Слезы размывают пятна крови на тонком эллиниуме. Тоскливый вой отца загнанной птицей бьется в горле.
- Илай.
Израненные пальцы судорожно разрывают шнуры, отбрасывают пластины доспеха, прижимаются к ране под ребрами. Надежда раздирает все тело, когда буси* прикладывает ухо к еще теплой коже. Кривая улыбка меняет, искаженное болью лицо, - сердце бьется. Надежда белоснежными азалиями распускается над плачущим от облечения отцом.

- Он не выживет, мастер Чхве. Мне очень жаль.
Лекарь с поклоном отходит от постели Илая, уступая место его матери. Мальчишка семнадцати лет слабо улыбается обескровленными губами и сжимает тонкую женскую руку.
- Юнсон, пожалуйста. Ты же слышал, что сказал господин врачеватель? В Амире есть человек.
- Илай может не дождаться или не перенести поездку.
- Но попытаться мы должны! Если не поедешь ты, это сделаю я.
- Мурим. Будь благоразумна.

Пески Амира смертельны. Его предупреждали. Ему говорили, что здоровому не выжить. А если уж с раненым на руках и подавно. Но Юнсон упрям. Упрям в своей слепой вере. Его сын будет жить. Даже если для этого придется обойти весь остров Юга в поисках пустынного шамана, способного вернуть жизнь.
Дрожащий жаром воздух готов вспыхнуть от малейшей искры. Пот высыхает сиюминутно, горло скребет песок, проникая через несколько слоев ткани. Столько времени в пути, тяжелый зной разрушает мягкие ткани, открывает сшитые раны. Илай не приходит в сознание уже два дня. Страх гнездится черной вороной в сердце, ломает сухие ветки надежды. Сдаться не позволяют слезы жены и прощальные слова:
- Верни его. Любой ценой.

Обветшалая хибара вырастает под ногами незаметно. Торчащие колья, некогда бывшие опорой палатки, обломаны бурями, грязные полотнища шатра безжизненно провисают. Потрескавшаяся от жары мебель кособоко погружена в песок. Зрелище крайне унылое и не привлекающее внимание. Кроме одной единственной детали - там есть тень. Легкая, ажурная от дыр протертой временем ткани. Тень, сгущающаяся темными сливками в глубине. Тень, под крылом которой можно перевести дыхание, заменить испорченные бинты, влить немного влаги в изломленный угловатой линией рот.
Юнсон втаскивает высокие носилки под навес осторожно, не касаясь поврежденных палок. Песок невыносимо горячий даже в тени. Он освобождает из завалов деревянный ящик, трясет, выгоняя из угла скорпиона, и садится рядом с сыном. Слова царапают горло наравне с песком. Глаза его высушила Санва, чтобы не смел плакать. Воин, выигравший битву за свою деревню, смиренно принимает удары Судьбы, тлеет в мерцающем желобе безнадежности. Его руки привычно разбирают одежды Илая, разворачивают повязку. Края раны ровные, нанесенные длинным узким като*, распухшие под тяжестью гноя. Скользкие стебли целебных трав мелкими цветами забрались внутрь. Он не жмурится, не отворачивается. Это его сын. Ладонь так же привычно опускается на грудь, слушая удары сердца. Вздрагивает, когда сиплый голос нарушает тишину пустынь:
- Он мертв.
Меч мгновенно обнажен, Юнсон разворачивается туда, где тень самая густая, самая темная. Металл клинка отражает луч Солнца, скользнувшего через дыру грубой ткани.
- Я не причиню тебе вреда.
Темнота пугает Юнсона. Он - воин. Он знает как вести бой с противником. С видимым. Но не с голосом вокруг. Он думает, что сошел с ума. Но не опускает като, пока из темноты не показывается белая рука юноши, а его силуэт в темной накидке вырисовывается немного позади.
- Ты - шаман?
- Хотел бы сказать "да".
Рука исчезает, а фигура будто горько вздыхает. Юнсон присаживается и пытается услышать сердцебиение сына. Но не слышит ничего. Боль рвет на части. Боль потери. Боль, известная только родителю, теряющему ребенка. Боль настолько сильная, что он не замечает как оседает на колени, прямо на горячий песок и обжигается о него.
- Я могу помочь, - снова тот же голос, скрипучий как старое дерево повозки.
- Как? Вернешь мне сына?
- Стану им.
Фигура выходит из темноты, босые ноги безбоязненно касаются песка, оборванная ткань накидки волочится следом. Сил, чтобы поднять голову и взглянуть на неожиданного знакомца, нет. Юнсон только кивает и в тот же момент теряет сознание от сильной боли в виске. От боли, сопровождающей появление печати хозяина джинна.

***

Пропитанный специями ветер улиц легко развевает тонкий, полупрозрачный шелк занавес над высокой кроватью. Кармин блестящих эмалевых настенных плит расплывается под изящной золотой вязью сложного растительного узора. Мягкий коротковорсый ковер глушит легкие девичьи шаги. Загорелая под лаской Солнц рабыня опускает на тумбу у кровати золоченный таз с прозрачной прохладной водой. Розоватые губки - вымоченные в эфирных маслах водоросли - кладет рядом. Неслышный поклон и сложенные на уровне груди ладони.
- Спасибо, - мой голос тих, едва перекрывает мелодию кануна*, играющего этажом ниже для обедающих господ. Рабыня склоняется сильнее и так же тихо уходит, как и вошла.
Улыбаюсь брошенному напоследок любопытному взгляду. Она совсем молоденькая, только выпущенная из-под крыла надсмотрщицы, и столь необычные гости неизменно возбуждают интерес. Темноволосые, тонкие и бледные, как две капли похожие друг на друга. Отец и сын. Хозяин и его пленный. Омерзительное "раб" раздражает куда больше мнимого достоинства "пленник".
Присаживаюсь на кровать и убираю простыни, скрывающие спящего Юнсона. Мужчина выглядит не таким изможденным, как при первой встрече. Обманчивая прохлада Амира укрывает его от палящих лучей, дает время восстановиться. Я могу излечить его одним простым касанием, одной мыслью. Но не хочу. И не могу.
Обмакнув губку, прикладываю к горячему лбу. Склонив голову, смотрю как капля воды скатывается по виску. Слишком похоже на слезу. Слезу, вместо соли содержащей масло лилий и мяты. Аромат, который улавливался легким облачком на нежной шее рабыни, призрачным шлейфом тянется от кончиков пальцев. Привычная жажда сворачивается внутри, тщетно хватает воздух костлявыми пальцами в попытке обнять, притянуть к себе гибкую фигурку, выпить до дна, сцеловать последний вдох. Прикрыв глаза, разрешаю себе мысленно спуститься вслед за ней на кухню, обвить прохладой холодильной камеры и разочарованно вздрогнуть, ощутив, как руку сжимают цепкие пальцы.
- Илай?
- Да, отец. Ты очнулся.
Растягиваю губы в счастливый улыбке и припадаю к груди "отца". Слезы облегчения льются непрерывным потоком, узкими дорожками щекочут его ребра.
- Где мы? - Юнсон пытается встать, мягко, но твердо удерживаю его в прежнем положении.
- В Амире.
- Но...
- Я вернулся в город. Ты не так уж и далеко ушел, - дурашливо усмехаюсь, скармливая ему наглейшую ложь. Этот отчаявшийся мужчина-воин прошел половину пустыни до моего замка на чистом упрямстве и желании спасти сына. - Уже все позади.
- Хорошо.
Мужчина закрывает глаза и кивает. Слышу как лопаются тугие канаты на его сердце, как облегчение захватывает каждую его частицу. Кладу раскрытую ладонь на левую сторону груди и считаю удары.
- Скоро поедем домой. Совсем скоро.
Юнсон с улыбкой засыпает, накрыв своей рукой мою.


Азалии Сувоны снова цветут. Отряхнув пепел пожарища, расчистив улочки от военной грязи, деревня дом за домом отстраивает себя. Резные крыши снова покрываются блестящей краской, узоры снова распускаются на стенах. Бумажные фонарики снова освещают вечер нежным красноватым цветом. Мы возвращаемся сразу же как только Юнсон встает с кровати. Возвращаемся на кораблях, груженных диковинными тканями, посудой, украшениями. Возвращаемся, будто бы ездили отдохнуть и захватили чуть больше сувениров, чем необходимо.
Нас встречает вся Сувон. Староста выходит вперед и лично открывает ворота. На глазах Юнсона снова слезы, и я начинаю думать, что возвращаюсь с матерью, а не отцом. Но он гордо поднимает голову и шагает вперед. Мне не остается ничего, как только следовать за ним с той же почтительной миной на лице, укладывая новые знания чужой памяти стопками.
Из-за спины старосты выглядывает девушка, Мирён. В глазах насмешка, а в мыслях больной вопрос "зачем вернулся?". Ее сознание похоже на лабиринт из молоденьких кустов барбариса: прозрачное с нежными листочками тайн. Листочки эти легко сминаются ладонью и нет больше тайн. Не хотела она, чтобы вернулся жених, другого нашла, только менее знатного, из рода хранителей. Да только не так сильна эта любовь, как она думает, если послушно выходит вперед, чтобы поприветствовать меня. Замирает около, ждет, пока мать обнимет сына.
Мурим отпускает мужа и делает шаг ко мне. Внимательные глаза изучают каждую черту, каждую волосину и пору. Ее глазами вижу себя: радостно улыбающегося бледными губами, отчего россыпь морщинок на потемневшей, поцелованной Санвой коже. Волосы небрежно на лбу и длинный хвост перекинут через плечо. Привычные одежды, под которыми даже не угадывается повязка. Почтительно склоненная голова. Но она не понимает. Не верит. Не ее Илай это. Да, похож, один в один. Жесты, голос, радужка цвета древесной коры. Только взгляд другой. Пустой. Нет в нем любви и признания. Сдерживаю усмешку, отдающую горечью цитруса, материнское сердце не обмануть даже джинну.
Мурим все же обнимает. Крепко прижимается к груди, в ней еще теплится надежда, что ошиблась, что слишком долго была без своих мужчин и успела забыть кто они. Кладу руку ей на плечи, а щеку на макушку. У глаз оказывается острый конец ее заколки, хмыкнув, опускаю веки. Возможно, запутать и обескровить материнское сердце мне все же удастся.

Защитные стены Сувоны возводятся поразительно медленно даже с материалами из Амира. Вопросы жителей о деньгах туманно разбиваются важным "Правитель милосерден". Каждый раз смеюсь. Знали бы, что вашему Правителю нет никакого дела до кучки самопровозглашенных дворян вокруг древнего полуразрушенного храма, пока они исправно платят пошлину. Знали бы, что монеты, на которое куплена половина деревни раньше были столь оберегаемым Илаем. Тело которого рассыпалось песком в мои подставленные ладони, а позже расплавилось золотом.
Вынужденная медлительность, бездействие раздражали. Юнсон не просил использовать силу, чтобы отстроить за пару минут все вокруг. Не просил он излечиться быстрее обычного. Не просил больше денег, признания, ничего из того, что просят алчные и тщеславные.
Мурим старается. Старается увидеть во мне сына и окружить былой любовью. Но в мимолетном напряжении, опущенном взгляде, понимаю, что ей не удается. Она знает, что ее сын мертв. А вместо него шарлатан, настолько сильный, что обманул ее мужа. Ничего ему не говорит, боится нарушить такое хрупкое, искусственное равновесие. Это злит. Злит болото спокойствия. Голод сводит с ума. Радость Юнсона, что сын выжил, утихла. Питаться почти нечем, только редкими вспыхивающими моментами счастья, когда видит нас с Мирён. Он совсем забыл, что и не сын я ему вовсе. Возникает чувство, что я зачахну от тоски, среди этих довольных жизнью людей.

Камень для стен облицован с художественной грубостью. Острые края мастерски обтесаны и носить их достаточно удобно. Насколько можно применить это понятие к тяжелым камням для высокой стены. Хохот пополам со стонами натуги работяг бьет по вискам, хочется одной волной смести эти пышущие предвкушением туши. Словно дразнят бездомную собаку сочным куском мяса. Давлю желание бессильно зарычать. Увлекаюсь, почти пропускаю мимо свежесть холодного утра. Оборачиваюсь. За спиной девчонка. Из простых. Расставляет на низких столиках обед для строивших стену. Взгляд неторопливо оглаживает изгибы под широкими туниками, поднимается выше, по шее в густые, собранные на макушке волосы. Она не поворачивает головы и не обращает на окружение никакого внимания. Улыбка скользит по губам, когда прижимаю к себе камень слишком сильно. Повязки моментально пропитываются кровью, и откалиброванный стон боли вырывается из горла. Девчонка оборачивается, а я картинно оседаю на землю, выронив камень. Она подбегает и склоняется. Сноровисто раздвигает полы жилета и даже не хмурится. На ее руках кровь, на лице - тонкий красный шрам от уха к уголку губ.

Поздний вечер синевой бархата опускается на Сувон. Деревня понемногу засыпает, утомленная дневными хлопотами. Улочки пустеют, воздух пахнет землей и утонченными фрезиями. Боюсь, что еще немного и меня стошнит. Выбираюсь из деревни через разрушенную стену. Здесь, за мнимой границей, стеной, якобы отделяющей меня от хозяина, дышится легче. Укладываюсь прямо на траву, растворяюсь в несмелом ветерке, колеблющем узкие травинки. Прислушиваюсь к деловитому перебору цикад, к шумящему лесу на склонах гор. Это отвлекает от разочарования собственным существованием. От мысли, что Юнсон не хочет ничего, и никакие намеки не помогают. Он уверен, что рядом его сын, который поступит так, как он сказал. Как же коротка человеческая память.
Припозднившаяся бабочка садится на нос и внимательно разглядывает меня в упор. Осторожные шаги легкой вибрацией отдаются по земле, чувствую их спиной и мимо воли улыбаюсь, бабочка срывается и улетает в темноту.
- Тебе нельзя здесь лежать, - в голосе Дэгу упрек и смирение. Подниманию на девушку взгляд и опять улыбаюсь, похлопывая по траве рядом с собой.
- Мне и камни таскать нельзя. И что? - она садится рядом, обняв коленки руками и задирает голову, рассматривая ясное небо.
Над нами мерцает созвездие Пса, несколько теряясь на фоне трех спутников. Ее шрам едва заметен, но притягивает взгляд. Иррационально не хочется лезть к ней в голову, хочется, чтобы сама рассказала.
- То, что ты чуть себя не угробил.
- Но жив же. Благодаря твоим умелым ручкам. И терпению.
- Безграничному.
- Да, твоему безграничному терпению.
Резко сажусь, чуть разворачиваясь боком, отчаянно цепляясь за ее присутствие. Небольшое самовнушение: мне лучше, когда она рядом. От нее веет осенним морозом и спелыми яблоками. Уверен, она сладкая, немного терпкая на вкус.
- Спасибо, что выходила меня, - снова ложь. Какой смысл выхаживать того, кто не умирает? Кто не может умереть. Но ей приятно врать. Приятно смотреть как румянец покрывает нежную кожу, а смущенная улыбка раздвигает губы. Касаюсь кончиками пальцев шрама на щеке. Она вздрагивает и отворачивается.
- Не прячься, - ухватив за подбородок, разворачиваю ее обратно. - Расскажи.
- Мне было десять. Принесла госпоже не ту заколку, - Дэгу пожимает плечами, будто это совсем неважно и смотрит прямо в глаза.
- Как зовут госпожу? - мне вполне хватает ее короткого ответа, но все же интересно. Наклоняюсь, почти касаюсь носом ее виска, слышу как под кожей бьется кровь.
- Ее уже нет, умерла несколько лет назад. Что ты делаешь? - девушка растерянно хватается за мое предплечье, сердце заполошно пускается вскачь.
- Что хочу, - а эта ложь уже для себя. Самоуверенная усмешка тает, когда веду языком по ее шраму. Тонкая его нить пересекает щеку, тянется к губам. Замираю в уголке, мгновение, Дэгу сжимает пальцы и приоткрывает рот.
Разрешает, раскрывается, цепляется. Она сладкая. И терпкая. Невинная. Вжимать в себя легко и правильно. Целовать жадно, прощаясь, оставлять яркие узоры на покрасневшей коже. Ловить удивленные стоны, подставляться под неумелые руки. Шептать глупости о любви, просить прощения, чтобы на пике сорвать с ярких губ последний выдох. Яркая, обжигающая жизнь по венам, волной по телу, удовлетворенным мягким рычанием в груди. Меркнущие вспышки гнева в памяти:
- Убей ее.
- Но...
- Она тебе не пара. Я этого хочу.
- Как?
- Как угодно.

***

Время летит быстро, незаметно. Сувон как новенькая среди цветущих деревьев и хвои. Поколение постепенно сменяется, старики уходят в тень, уступая дорогу. Юнсон больше не руководит буси, не тренирует. Сидит только в западной части дома, наблюдает. Умиротворенно, не трогают его больше людские проблемы. Жаль, что не могу его убить. Так легко свернуть тощую шею, до хруста, чтобы последний взгляд был злой, живой. Но сдерживаюсь и даже не кривлюсь, когда он поднимается с подушки и разворачивается.
- Отец, - легкий поклон, неслышный скрежет зубов.
- Сын мой, я намерен покинуть этот мир и отправиться к нашим предкам. Поэтому ты должен быть готов принять мой отряд и жизнь. Мои взгляды и чувства.
- Нет. Я жил твоими взглядами и чувствами последние двадцать лет. Я убил Дэгу по твоему желанию. Я женился на Мирён по твоему желанию. Я стал лучшим среди буси по твоему желанию. Выполни теперь мое. Отпусти. Отпусти меня.
- Ты мой сын. Я знаю, что лучше для тебя.
- Я не твой сын. Или ты забыл? Твой сын умер в пустыне. Ты перенес его образ, свои ожидания на меня. Отпусти.
- Илай...
Юнсон бледнеет, глаза выцветают, сердце замирает на слишком долгие секунды. Но не замечаю этого. Надежда ломает ребра, рвет кожу с сухим треском, затмевает рассудок. Срываюсь и падаю на колени с отчаянным криком:
- Отпусти меня!!
Птицы испуганно взлетают, свистят звонко, хлопают крыльями. Не вижу ничего, кроме оседающего на дощатый пол Юнсона. Вслушиваюсь в мысли, порывы. Сердце едва бьется. Хватаю "отца" прижимаю к себе, судорожным шепотом:
- Отпустиотпустиотпустиотпустиотпусти.
Он цепляется за руку, давит оставшейся силой и хрипло давит:
- Убей меня. Сейчас же.
- Нет.
- Да. Таково мое желание.
Желание хозяина пересиливает инстинкты беречь его жизнь. Закрыв глаза, прощаюсь с такой мнимой свободой и вырываю сердце из старческой груди.

***

Джинны могут позволить себе изредка страдать сентиментальностью, привязываясь исключительно к безобидным вещам и людям.
Огонь Амира обнимает чересчур заботливым любовником - впору задохнуться. С досадой устремляю взгляд к небу через прозрачный купол сосуда и рассеянно поглаживаю красную камелию, фарфоровыми лепестками свернувшуюся на кожаном браслете.
Камелии любила Дэгу.




_____________________________
* буси - воин. Специальный отряд воинов, охраняющих покой Сувона;
* като - узкий, изогнутый меч, длиною в два пигона (87,25см);
* канун - похожий на арфу струнный инструмент, кладут горизонтально и играют с помощью надетых на пальцы металлических наконечников

...

Гектор Стальной: 26.03.16 15:23

Царь островов. Столица.

Быть сыном Стены, значит быть готовым к потерям. Никто из нас не знает, когда и кого к себе призовет наша Мать, и мы с уважением принимает её решение. Потерять кого-то в бою с врагом, тоже было привычным. Сыновья Стены были рождены для защиты, и смерть от рук льдистых была частой. Потери были нам знакомы.
Но не такие…
Я слушал, но не слышал, что говорил Альбин. Братья уложили отца на лоскут ткани и обмотали им. На теле не было следов взрыва, но каменные колоны и балки не были столь милосердны. Может магистр и смог удержать силу удара, но не смог уберечь от потерь.
Альбин говорил и говорил, до сознания доходили обрывки фраз: «атака на правящий дом»… «запасов мало»… «тела были под обломками»… «нас все меньше»… «порт закрыт»… «нужны новые братья, нас все меньше»…
- Мы покинем столицу на рассвете, - голос был тих и спокоен.
- Гектор, порт закрыт…
- До ближайшего порта пару дней пути на лошадях.
- Им нужны силы и помощь. Гектор, одумайся, горе туманит твой разум.
- Это проблемы правителя, Альбин. Мы рождены для защиты, а не помощи. И, как было уже сказано, нам нужны братья. В порту мы разделимся – одни увезут тело отца на Стену, передадут Каира Матери, другие отправятся на остров Греха. Нам нужны рабыни.
- Я отправлюсь за разрешением на выезд, - подал голос один из братьев и, кивнув, покинул нас.
- А ты?, - уточнил другой.
Я посмотрел на тело, укутанное в материю. Что ты посоветуешь отец?
- Я еду на остров.

Остров Греха.

Удар по раскаленному железу, почти заглушал голоса с улицы. Почти. На острове Греха шум и гвалт сотни голосов был столь же обычен, сколь и воздух. Понемногу привыкал к этому, но тишина родного погоста была ближе. Приехать на остров и заняться тем, чем я умею лучше всего – не составило труда. Проблемой были рабыни. В эти недели их было все меньше и лишь с огромным трудом, нам с братьями, удалось собрать с десяток женщин. Они тут же были отосланы на Стену в сопровождение пары стенных.
Поведя плечами, снимая с них усталость, вернулся к работе – выковке парных мечей, богатому торговцу.
Стена звала меня, я чувствовал зов, но пока мог противиться ему. Мне было нужно найти еще рабынь и только потом я вернусь.

»» 17.06.16 14:52 ОСТРОВ ГРЕХА

...

Лесандра Элефтари: 19.05.16 13:06

где-то по дороге из Столицы на Север.

Как бы мне не хотелось показывать свою слабость, и признавать, что я не в состоянии выдержать бешеный ритм скачки, чем темнее становилось в окрестностях, тем меньше у меня это получалось. Все же это вовсе не обычная верховая прогулка которые я так любила, а сложный путь через почти весь остров на Север.
Последний и единственный раз привал мы делали днем в лесу, чтобы перекусить и скорректировать наше направление. Мы ехали почти сутки от Столицы, осталось еще два дня и мы будем на Севере. Я надеялась, что по приезду у меня будет несколько дней чтобы быть готовой ко встрече в доме нового лорда. Пристань Столицы обещали отремонтировать в первую очередь, а путь на корабле по воздуху от столицы до Севера занимал часа три не больше.
Перед отъездом я потребовала Марка поклясться, что с Логаном ничего не произойдет и мой сын прибудет в целости и сохранности. Если сын Ага так похож на своего отца как мне казалось, вряд ли он проявит какой либо интерес к ребенку, но в любом случае я хотела быть уверена в его безопасности.
На постоялых двор мы прибыли когда уже совсем стемнело. Заказали ужин для всех и одну комнату наверху. Командир Хьюго сказал, что для моей безопасности он приставит ко мне одного из людей. Остальные заночуют с лошадьми на конюшне. Мне оставалось только благосклонно согласиться с этим решением, отвергать свою потребность в постели было выше моих сил. Пусть это будет мне наградой за отсутствие прочих удобств в дороге. Пару раз в пути я думала над тем, что могла бы поехать на карете, но мне казалось это излишним. Хотелось как можно быстрее оказаться дома и как можно меньше внимания привлекать к своей персоне, хотя у меня иной раз и возникали сомнения, что это на самом деле удается. К тому же, если я еду на лошади сама, значит менее беспомощна, а мне не хотелось быть полностью в подчинительном положении. Хотя все приказы направленные на сохранение моей безопасности от командира Хью я выполняла неукоснительно, доверяя ему свою безопасность.

Ноги подворачивались, но я мужественно слезла с лошади и под суровыми взглядами войнов проследовала внутрь дома у которого мы остановились. Последние часы пути мне с большим трудом удавалось оставаться в седле и я понимала, хоть опытные войны и могли бы найти себе место ночью в лесу, мне необходим был горячий ужин и мягкая кровать. После долгого пути для меня было величайшим наслаждением сидеть в темном углу зала на постоялом дворе за столом и с аппетитом поедать вкусную похлебку, разламывая на шестерых подсохший каравай хлеба. Я с осторожностью поглядывала кругом, не решаясь снимать капюшон, даже не смотря на то, что сейчас внизу было не многолюдно. Работая ложкой я грезила о том, что бы как можно быстрее попасть наверх, растянуться на постели и усну. Завтра предстоит еще один нелегкий день дороги, а за ним следующий и мне хотелось отдохнуть, набраться сил.
Я была довольна, что решилась уехать сейчас. Самые важные для себя решения я приняла, но остановить поток мыслей получалось все равно с трудом, однако условия дороги не располагали к раздумьям. Каждая мышца тела болела, болели намозоленные пальцы в кожаных перчатках и даже волосы стянутые в тугую косу доставляли боль, но голова была пуста и это меня радовало.
После трапезы мы разошлись как и было велено. Отстранив меня от входа в комнату Ги, именно так звали война, осмотрел комнату только после этого позволив мне войти в узкое, мало освещенное помещение .
В углу добротно сколоченная кровать, напротив стул и стол, на котором стоял кувшин и небольшой таз с водой. Я едва не застонала, представив как прекрасно было бы ополоснуться с дороги. Покосившись на Ги невозмутимо устраивающимся на пороге запертой двери я с большим трудом смогла представить процедуру омовения, поэтому позволила себе лишь ополоснуть руки и умыться. Распустив косу я накинула сверху капюшон и постаралась устроиться на постели укрывшись легких покрывалом и заснуть.

»» 23.05.16 12:40 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Сольвейг П. Первый: 29.05.16 01:15

Постоялый двор "Не дождетесь!"



Единственная женщина, знакомство с которой я мог бы назвать светлыми и чистыми отношениями, находилась сейчас в Столице и не имела физической возможности прижать к груди мою буйную, непутевую голову. Я отвечал ей полной взаимностью. Разве можно не любить блаженных, доверчиво ждущих тебя из года в год и героически прикрывающих своим телом от всевидящего ока прижимистых и сварливых хозяек домов терпимости, так и норовящих опустошить твои и без того пустые карманы, впаяв совершенно вопиющие эфемерные долги и проценты за предыдущие расходы. Как хорошо, что наши чувства с Душечкой были выше презренных ценностей и зачастую ускользали от взгляда этой излишне хозяйственной дамы с, как ни крути, но весьма интересными формами. Я всерьез подозревал неминуемую кастрацию, если только мой взгляд задержится подольше на воинственно обнаженном декольте, потому предпочитал разглядывать прелести этой ведьмы исключительно из-под кровати. Лучше бы следила за санитарией, а не кошельками честных работяг! Если еще пару месяцев здесь не будут убираться, то придется изобретать средства индивидуальной защиты. И все же именно мысли о ней сейчас согревали меня, заставляя поверить, что глаза, обозревающие отличительные признаки Гильдии, и нюх, сморщившийся от амбре их потертых о седла порток, вводят меня в заблуждение и через неделю-другую я упаду в гостеприимно распахнутые объятия и мой сон не потревожат трое суток и даже Киферу будет воспрещен вход в обитель моего отдыха, что доводит его до белого каления. Но ругаться с Душечкой будет или круглый идиот, или самоубийца. Поскольку из своей команды я еще никого не довел до сведения счетов с жизнью, а идиотов я не набираю по причине любви к этой самой жизни и жутчайшей аллергии на рею, где меня с удовольствием вздернут без суда и следствия доброжелатели, комната Душечки в столичном борделе была моим личным местом силы. Эта неимоверная женщина держала оборону даже перед лицом своей внушающей ужас хозяйки, за что я платил ей исключительной верностью в радиусе десяти верст от Столицы и клятвенными заверениями купить дом и пустить корни. Боги, эта женщина дана мне во спасение. В следующей жизни.
А в этой не факт, что мы еще хоть раз свидимся. Пересчитав поголовье нагрянувших из ниоткуда воинов Севера, я задумчиво поскреб затылок. Когда вот так фатально не везет, нужно радикально с этим бороться. Из своих здесь ваш покорный слуга и Кифер. Усатая знахарка не в счет, у нее свои интересы, но можно рискнуть попросить ее подсыпать что-нибудь забористое в кубки этих вояк. А вдруг? Привычка надеяться только на свои силы едва не стала роковой ошибкой. Я подавился возмущением, наблюдая, как девица со свободно гуляющей под блузой грудью сначала забралась Киферу на колени, а затем потянула его в сторону лестницы на второй этаж. Емко и кратко охарактеризовав ситуацию, как патовую, вложив в саму характеристику всю силу моего разочарования, я отправился в сенной сарай, излишне тщательно взбивая заскирдованное сено в подобие уютной постели и проворочавшись там с полчаса, решил, что просто не могу позволить себе быть таким великодушным. Запах девчонки весьма смутно припоминался, но память такая штука - стоит чему-то знакомому добраться до нервных окончаний, как она услужливо подсовывает именно тот образ, который ты мученически ищешь в голове пару месяцев подряд.
Именно поэтому я стою на карнизе второго этажа, вцепившись пальцами ног в узкую деревяшку и прислушиваюсь к движениям в комнате, из которой так явственно пахнуло девичьим духом и немытым мужским телом. Идиот! Прежде чем лезть бабе под юбку, надо сполоснуть яйца! Он меня постоянно позорит. Может пришла пора сменить старшего помощника? А я все слишком трепетно отношусь к давности нашего знакомства и почти близкому родству, когда сотню раз смешанная на палубе кровь стала одной на двоих? Сентиментальность меня погубит. Перевалившись через подоконник и бесшумно присев на корточки, одним взглядом оцениваю обстановку. У порога что-то валяется и смердит. На кровати ровно дышат. Порог в приоритете. Мда... А раньше я за ним не замечал склонности к присутствию зрителей. Сонная артерия привычно отзывается простоем в толчке крови, и я отправляюсь к койке, где уже практически не надеюсь найти своего помощника, но хоть спросить у дамы, куда она его запихнула, я имею право? Еще какое!
- Я, право, дико извиняюсь, - шепотом начинаю я после некоторой заминки, когда совесть боролась с бессовестностью, призывая не будить спящую мирным сном женщину, явно измотанную долгой дорогой, судя по тому, что она даже не шелохнулась за все время моего присутствия. - Но не могли бы вы просветить меня о месте нахождения вашего недавнего спутника?
Реакции ноль. Смирившись с неизбежностью и тяжко вздохнув, я осторожно трясу за плечо разоспавшуюся крошку. Кифер, мать твою за ногу, ну ты у меня попляшешь, гаденыш, дай я до тебя доберусь только. Разжалую в коки. Лучше удавлюсь от твоей стряпни, но курс дисциплинарной подготовки ты у меня пройдешь заново.

»» 15.06.16 10:35 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Алайн Бланат Киан Кайлли: 09.06.16 19:53

Мне уже надоело поддерживать «жизнь» в этом маленьком костерке, и он постепенно угасал. Прошло уже несколько дней после событий в столице, а мы все бродим где-то посредине, между столицей и зачарованным лесом. И всё это из-за меня.
Я не знала, что делать дальше и куда идти. Я понимала, что всё плохо, что всё вокруг совсем не так, как я надеялась. Всё хуже, чем я могла предполагать. Даже хуже, чем предполагали другие Древние. Не в этом ли причина?
Люди изменили мир. Превратили остров в злобу и гнев, наполнили его жадностью и властью, унижением и ложью, жестокостью и бессмысленными убийствами. Мы оставили их в покое, что бы и они нас в покое оставили, но что они сделали с тем, что им было подарено?.. Погубили. И продолжают губить. Их пристрастия и гнусные желания не позволят им остановится.
Могут ли они остановится? Могут ли прекратить издевательства и зверства? Перестанут ли уничтожать друг друга и всё вокруг? Смогу ли я сделать что-то для этого?
Возможно ли, что именно из-за этого Великая Маа может не проснуться? Возможно, что из-за ужасов творящихся в мире она не явится к нам? Есть ли тут связь?..
Сижу прижав руками колени к груди. Мои друзья рядом. Ни на миг меня не покидают, ни на шаг меня не от ходят. Они чувствуют мое настроение. Переворачиваю палочкой догорающий уголек в костре и тяжело вздыхаю.
Так много мыслей и все они совсем не веселые. Они грустные и тяжелые. Проникли в меня глубоко, в самое сердце. И грузным камнем уплотнились. Не могу избавится от них. Они осиным роем в моей голове все кружат и кружат, и тянут меня на дно. А я не могу выбраться. Мне нет сил, нет желания. Я погружаюсь в уныние, в тоску по доброму миру.
Не вижу выхода.
Я прилегла возле догорающего костра. Хвост Звездочки иногда попадает по моей ноге, когда она отмахивает от нас разных насекомых. Снежок сопит под боком, порой подвывая, когда ему что-то снится. Ящерок перебрался на шею, когда я легла наземь, опустил свой хвостик и распластался.
Я вздохнула. Прикрыла глаза.
Чувствую, как из-под меня медленно выползает плющ, неспеша обвивает ступни, подбираясь всё выше.
Хочется света и тепла, доброты и любви... Но ничего нет. Только грусть, печаль и обреченность съедают меня изнутри. Не отпускают, не дают подняться, и тянут вниз. Попав в их клетку не знаю, как выйти.
Как тяжело...
Вновь вдыхаю прохладный ночной воздух и медленно выдыхаю его ртом. Пальцы щекочет плющ. Я слышу его шуршание, я чувствую его заботу. Он укроет меня от всех невзгод, от внешнего мира, от всего.
Устала чувствовать это. Не могу больше...
Плющ продолжает обвивать меня, размеренно, не торопясь. Мне некуда спешить. У него вся ночь впереди.

»» 17.10.16 14:26 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Лесандра Элефтари: 14.06.16 23:07

Не дождетесь?

Снег был всюду куда не посмотри. Ноги утопали в глубоких снежных заносах, белые хлопья падали с небес и ветер словно впечатывал их своими жестокими порывами в сугробы. Небо и земля белые и холодные.
И хотя я стою на ветру в эту лютую непогоду в одной легкой сорочке, холод будто не касается вовсе моей кожи. Так странно, я смотрю на свою ладонь, на руку, просвечивающую сквозь тонкую ткань, недоуменно. Не чувствую ни холода ни ветра. И вот так стоять среди снегопада правильно. Такое спокойствие почти счастье в груди. Я так давно не чувствовала этого. На улыбающееся запрокинутое лицо падают снежинки, не тая, остаются. Все больше и больше, словно желая укутать меня, согреть.
Но как я сюда попала, что тут делаю? Где Логан? Беспокойство рождается неожиданно.
Обернулась. Позади меня пустота, ничего кроме снега летящего и скрывающего сугробами землю. Обернулась опять и снова по сторонам.
Только снег и ничего больше. Никого.
Падает с неба мешая мне видеть, а порывы усиливающегося ветра не дают вздохнуть. Я машу руками, отгоняя назойливые снежинки, злясь, что не могу рассмотреть хоть что-то. Поток снега с небес только усиливается, укутывая, ветер завывает вокруг меня оставляя на сугробах узоры, закручивая в своем танце.
Я понимаю, что начинаю чувствовать холод и стремительно замерзаю. Ступни, погрязшие глубоко в сугробах, пальцы, обласканные диким ветром, лицо - зацелованное колючими поцелуями от которых не спрятаться. Не уйти, но я не хочу больше тут оставаться. Мне холодно и страшно, я одна. Внутри все спокойствие и счастье дарованное мне в этом месте разбивается и осколками ранит.
Я должна бежать. И бегу.
Погрязая в сугробах, чувствую, лишь, как покрывается тонким льдом моя кожа когда колючий снег летит навстречу. Бегу, глотая обжигающе-холодный воздух, но мне кажется будто я не продвинулась ни на шаг. Ни смотря на то что выползая из сугроба иду дальше, оставляя за собой путаные следы. Выбиваясь из сил, я знаю, я должна найти... то где безопасно. Дрожь сотрясает все тело, мороз пробирает до костей, я слышу лишь завывание ветра и то как стучат мои зубы. Так страшно остаться в этом сугробе, но я не могу подняться. Слезы тут же превращаются в замерзшие следы на моих щеках. Саваном мне будет снег, погребальной песнью - вой ветра, последний выдох мой останется белым следом в промерзшем небе.
Сквозь пелену снега доноситься далекий вой. Волк. Чует скорую добычу. Или мне лишь это кажется сквозь завывания ветра.
Глаза снова закрываются или снег заметает.
Слышу совсем близко голос зверя. Он все же тут, рядом. Мне даже чудиться, что я чувствую тепло, что исходит от него.
И мороз отступает. Я понимаю это не сразу, только когда чувствую, что надо мной нависает большая туша. От него веет теплом, от него даже горячо. Но опасности от его тепла не меньше чем от зимней стужи. Умереть от него быстрее чем от любого бурана. Но руки, оледенелые пальцы, цепляются чтобы согреться, ощутить тепло даже если в последний раз.
Не без труда открываю глаза когда понимаю, что не ощущаю больше согревающего тепла рядом, но и холода тоже нет. Я все еще жива? Зверь должен быть где-то рядом. С трудом сев на землю оглядываюсь в поисках своего спасителя. Последнее, что я успеваю увидеть обернувшись был звериный оскал и голубые глаза казавшиеся смертоноснее любого льда и мороза.

Вскрикнув во сне я проснулась будто и не спала вовсе, будто никакого сна и не было. Колотящееся сердце подгоняемое неведомым страхом заставляет подпрыгнуть на месте, горло сдавливало будто от не пролитых слез. Я скорее почувствовала чем поняла, что рядом с кроватью кто-то стоит и трясет меня за плече. Высокая фигура мужчины чьего лица я не могла увидеть, но о его намерениях не пришлось судить долго. Молниеносно пронеслась мысль о том, что если Ги еще не стоит рядом и не перерезает глотку незнакомцу - то тот убил его первым. А сейчас от моей скорости зависит моя жизнь. Из-за пояса тонкий клинок вынимаю в миг, нет времени долго метить. Подавшись вперед вонзаю человеку лезвие прямо в бок, ощущая одновременно с какой легкостью металл проникает в тело, кажется, между ребрами и как моя собственная кровь бухает прямо в ушах оглушая и почти не слышу саму себя, когда говорю:
- Кто послал тебя убить меня?

»» 15.06.16 12:15 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Сольвейг П. Первый: 24.07.16 01:21

Если долго мучиться, что-нибудь получится.
Или второй вариант - если нельзя, но очень хочется, то можно.
Выбирайте.

Я вздохнул. Да, вот просто взял и вздохнул. Не к месту и не совсем вовремя вспоминается Зоркий Сэм с Отверженных, чья катаракта проросла на слизистую ребристыми волнами, увековечив море в незрячих глазах. Он всегда говорил, когда стайка взъерошенных щенков утихала у его ног, грея долговязые и остроколенные лапы у костра, затаив дыхание в ожидании очередной истории. Стоит отдать должное - сказочник Сэм был еще тот. Среди негласного пиратского братства живы легенды о том, как некогда еще зрячий лучший канонир всех времен и народов уболтал тружеников, закрепляющих веревку на предназначенной ему виселице (корявый сук эбенового дерева, едва не отсохший от счастья оказанной ему чести), войти в ряды ловцов удачи. Когда его спрашивали, чем именно он воздействовал на слушателей, Сэм скромно тупил ребристые выцветшие глаза и тихо замечал, что все слова придумали еще до него, он просто не боится ими пользоваться. Особенно холодными ночами я все еще явственно ощущал жар костра, изредка лизавшего жадным языком мои загрубевшие подошвы. Когда-то мне казалось, что все в мире имеет свою цену и свое место. Кроме баб. Эту истину Сэм вбивал в горячие, шальные головы недомужей, готовых в миг сорваться вершить подвиги и то и дело юркавших под первую попавшуюся юбку, особенно тщательно. Потому что бабы - это злое зло. И вовсе не в том их вина, что потянув носом горячий терпкий запах, мозги у мужиков отключаются напрочь. А потому, - Бездна, прими мои нижайшие извинения, угораздило тебя быть женского рода - что когда природа раздавала логику и способность к анализу, они стояли в очереди за лентами.
С кулака капало. И пахло калёно. А меня до того пробрало на лирику и философию, что Сэм мог мной гордиться. Правда, он бы сказал, что лучше меня пристрелить, чтоб не мучился больше, но это уже совсем другая история. Со счастливым концом, в котором ни одна странная бабонька не хрипит под пальцами. У меня зудело подмышками - так хотелось обсудить сложившуюся ситуацию. Вот скажи мне, болезная, кто ж тебя научил на перевертышей с ножами кидаться? Ведь ребенку же ясно, как то, что день белый, а ночь темна, что реакции хвостатого народца всяко побыстрее человечьих будут. И так сложилось, что жизнь моя в последние пару недель не изобиловала приятными сюрпризами, а потому нет у меня никакого желания строить из себя гуттаперчевого циркача из захудалого заезжего театра. И лишь потому шея твоя не кривится, а губы не синеют, что эти самые реакции от инстинктивного "убить" успели перемолоться в долбаное любопытство. Ну не виновата она, видят боги, что очередь за сурьмой поболе была.
- Зашибу, - мирно сообщаю вошкающейся барышне, заставляя снова сглатывать кровь с моей ладони, которой зажимаю ей рот со стиснутыми зубами.
Какого ляда мне приспичило перехватить лезвие, сухожилия свидетели, я объяснить не смогу. Юркнуло змейкой серебристой, а я заигрался. Настроение такое. Игривое. Повезло ей.
- Дуреха ты, - веду я светскую беседу, пеленая ее в ее же тряпки. А это крайне неудобно делать одной рукой, которой то и дело приходится прижимать ее обратно к кровати. - Надо было бы, я бы тебя во сне зарезал. Думать надо хоть иногда, это полезно для здоровья.
Вот с бабами мне фатально не везет. Есть одна, да и ту имеют все, у кого есть три шекеля в потайном кармане и энтузиазм на платную, но чистую и большую любовь. Благо, у нас с ней исключительно безвозмездные отношения. Но что-то я слишком часто вспоминать ее начал, не к добру. Я пока морально не готов к встрече с ее мадам. А все почему? А все потому, что с бабами мне фатально не везет! Я уж не знаю, кто там раскладывал судьбу мою и озорничал сильно, да вот оказия - не встречается мне на пути славная, тихая девушка, готовая день за днем глядеть на горизонт в ожидании моего возвращения к родному дому. Тишины хочется. Покоя. Голову на грудь положить и чтобы пальцами по кудрям и "Тшшшш..." тихонечко. Куда там... То ежами швыряются, да за святое зубами цапают, то в рабы милостиво приглашают, что отказаться даже и неприлично, то с ножами, за идиота меня придерживая, кидаются. Грешен, я уже перестаю осуждать мужеложство! Да по совместительству еще и баб не бью, хотя готов пересмотреть свои устои. Так хоть какую-никакую науку, а вобьешь в голову, а иначе вообще пиши-пропало.
- Ну, ты полежи, полежи. Рассвет еще не скоро, успеешь выспаться, - нудновато тяну, заталкивая в рот окровавленную тряпицу. Еще не хватало, чтобы она визг подняла на весь этот забытый богами постоялый двор (читай - скотный), а так очухается этот ее прихвостень пороговый, да отвяжет куклу. Ишь, глазами сверкает как. Спасибо скажи, дорогуша, что легко отделалась. Староват я, сентиментален, как последняя портовая бл... это... сердце, говорю, слабое. Годков пять назад не удержался бы.
- Бывай, краля. Доведется встретиться, ты за нож-то сразу не хватайся. Не приведи дурная голова, себе же под ребра и загонишь. А я не маг, врачевать не умею, - по-отечески целую в лоб на прощание.
Ох, суровые пошли времена. Ох, злые задули ветра. Ох, что-то зреет, коренится в темных углах, раз уж вот так оно все.

»» 24.07.16 01:25 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Лесандра Элефтари: 08.08.16 21:15

На Севере знают-кровь может рассказать о тебе все, что скрываешь. Любую черную тайну, любую копившуюся слабость, и даже капля скажет больше, чем тебе хотелось бы. Кто твои предки, за грехи которых ты расплачиваешься. Кто ты есть и кем не перестанешь быть, пока хоть одна горячая алая капля бежит в твоих венах.

Желудок скручивает от боли и приходится согнуться пополам, извергая весь скудный ужин в грязь. Я стою на коленях у постоялого двора, но к горлу все сильнее подступает тошнота, желая исторгнуть до капли грязную кровь.
Аг рассказывал мне давно, что значит кровь порченного. До первой капли я не могла даже подумать, что мой ночной визитер мог быть тем самым. Но каждая новая капля взрывала изнутри, опаливала как дикое пламя. Лишь тогда я поняла. Лишь тогда точно признала это. Тошнота не переставая подкатывала к горлу, внутренности сворачивались узлом. Хотелось выхаркать, выплюнуть, вытошнить всю грязь. Вызывать рвоту опять и опять, пока горло не начнет жечь, а я не буду уверена, что ни капли мерзкой крови не осталось. С трудом встав с колен вытерла подбородок дрожащими пальцами, сжимающими до бела испачканную тряпицу, обвела взглядом стоящих передо мной стеной войнов гильдии...
Смотрят на меня через силу, а я сама смотреть не могу... Волна ненависти поднимается вверх по истерзанной глотке, хочет выплеснуться. Ненависть это такое непростое чувство, сейчас я это понимаю. Гнев - прежде всего на саму себя... За то, что слабая и не способна себя защитить. За то, что они не смогли... Страх. От воспоминаний о прошедшей ночи ломает кости, хочется упасть, и во имя Бездны... не знаю благодаря какой силе я все еще могу стоять сейчас на ногах и вглядываться в лица Гильдии. Отвращение. К порченному, что посмел... Воспоминания темными длинными полосами мелькают перед глазами. В момент сопротивления я могла бы предположить любые его действия и эти догадки заставляли губы неметь и не переставая сопротивляться до последних сил. Кажется, к моим ночным кошмарам добавился еще один демон.
Я никогда не думала, но всегда боялась, что может произойти нечто подобное. Месть Гильдии и конкретно дому Элефтари.
Был бы этот порченный так смел, если бы увидел хоть один кровавый герб? Клянусь себе, сдавливая тряпицу кровью порченого пропитанную, в мыслях клянусь стать сильнее. Хочу стать сильнее! Чтобы никто не посмел унизить даже взглядом, или ударить даже в мыслях. Хочу чтобы боялись.
В тонких пальцах грязная тряпица которая стала почти как часть меня. Протягиваю, цедя сквозь зубы, тихо и не отводя взгляда от Ги:
- Принеси мне его голову.

Решено ехать в замок как можно скорее. Перспектива провести целый день в седле теперь для меня не так ужасна, как возможность опять оказаться лицом к лицу с порченным. Когда до замка остается лишь сутки пути к нам присоединяются еще войны, которые несут весть. Кровавый след взят и порченному вряд ли удастся уйти. И я понимаю, что это значит.
Дальнейший остаток пути мы преодолеваем через земли Севера. Холодный ветер встречаясь на пути обнимает приветственно за плечи. Прозрачный и свежий.
Впервые за много дней я смогла вздохнуть глубоко и спокойно позволяя ледяному воздуху заполнить легкие и дать понять, что я почти дома. Но только когда ворота Утеса Плача опустились за нашими спинами я почувствовала, что в безопасности.

»» 09.08.16 21:55 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Диарина Никанорас: 03.02.17 13:36

Дом Никанорас

Свет, отражаясь от витражных окон, играет разноцветными бликами на стене и на полу. Их незатейливый, едва заметный танец на глянцевом мраморе иногда прерывается от ходьбы Гора. Взгляд хитер, и он явно знает, что ему надо. Его лукавая улыбка блуждает по лицам присутствующих, чаще всего останавливаясь на мне. Не смотрю на него, избегаю. Глаза мои покорно опущены. Им кажется, что в сказанное я не вникаю. Но так надо. Я играю свою роль, и они мне верят.
По периметру большого дубового стола расселись представители семейства Никанорас. Единственное знакомое лицо среди них – Магнус. Он всегда присутствует при решении важных проблем, но сегодня так же заменяет мне тетушку. Последняя, ссылаясь на негодование, отказалась меня сопровождать. Но мы с дядей знаем, что она избегает подобных сборищ.
– Обет безбрачия поможет сохранить голос в семье.
Мысленно морщусь. Уже час младший брать Максимилиана внушает присутствующим о верности данного решения. Но я знаю – все давно решено. Меня ставят в известность.
Ох ты плут, так и хочется сказать, но с губ слетает обдуманное:
– Вы так считает? – взгляд мой переполнен наивности.
Магнус недоумевает. Только он понимает, что я играю. На его морщинистом лице отражается изумление. Но он молчит – вечный наблюдатель. На чьей теперь он стороне? Кто важнее для него – племянница или брат? Страшно, если даже он предаст. Но я ко всему готова. Главенство в семье самое последнее, что его волнует. Но не благополучие дома Никанорас. Именно поэтому он до сих пор здесь.
А вот Гор. Он тот, кого мне действительно стоит опасаться. Максимилиан всегда сторонился общества сводного брата. Видимо оно было не очень-то и необходимо. А возможно - и опасно.
- Диарина, - в голосе раздражение, во взгляде – пренебрежение, которое явно говорит – и ей вы хотите доверить все это? – Мы час уже только об этом и толкуем.
С наигранным страхом в глазах поочередно оглядываю собравшихся, и нервно тереблю пальцы рук. Все ожидают моего ответа, только Магнус усмехается и ждет дальнейших действий. Лицо мое озаряет невинная улыбка, в знак того, что я нашлась с ответом:
– Понятно. Все понятно… - Намеренно делаю паузы – Говорите это поможет дому?
Гор с шумом выдыхает и кивает.
– Хорошо, – часто трясу головой в знак согласия, – Но… – пару раз хлопнула глазками, – Вы позволите мне еще чуток подумать?
Гор с виду сохраняет спокойствие, но подрагивающие скулы выдают его раздражение.
– Сколько? – чуть ли не сквозь зубы процедил он.
– Нууууу, – якобы призадумалась, и играю со складками на юбке, – мне пару дней вполне хватит. – Этот спектакль мне порядком надоел. – А теперь, если позволите, можно оставить меня одну? Или вам есть еще что обсудить?
Настораживаюсь. Голос мог выдать мое раздражение, но все были настолько утомлены, что не придали никакого значения и начали спешно покидать залу.
Магнус подходит, по лицу не прочесть, что он думает:
– Вечером обсудим, – бросает он и уходит.
Зал почти опустел. Все ушли – исключение только Гор. Он стоит и со странным выражением в глазах изучает меня. Дабы избавиться от лукавого, сама решаю покинуть помещение, но он перегораживает мне путь. Не смотрю на него – мой взгляд прикован к закрытой двери. Кто успел?
– Что-то надобно, сир?
– Хороша… - медленно растягивает слова.
Закрываю глаза – верный метод, не выдать своих чувств.
– О чем вы? – как только сумела обуздать волнение, открыла веки и смотрю прямо в глаза.
Усмехается. Игнорирую и хочу продолжить путь, но он не пускает.
– Позвольте… – стараюсь не выдавать своего раздражения.
Он подходит впритык, неприлично сокращая расстояние между нами.
– Вы что-то забыли, да? – стараюсь разговорить его и делаю шаг назад. Но его проворная рука захватывает мою талию в ореол своих объятий. Другого я почему-то и не ожидала, но досадно, что не удалось избежать. Чувствую его дыхание на своей щеке, и в следящую минуту противные губы скользят по моей коже. Со всей силы отталкиваю и вырываюсь. Держу направление к двери и почти перехожу на бег, но прямо у дверей он настигает меня, хватает и резко тянет за руку.
- Пусти! – почти перехожу на крик. Похотливая улыбка расширяется на лице, и я уже зажата между ним и дверьми. Мое терпение на исходе исключительно потому, что я загнана в угол. Чувствую, как во мне зарождается зло, которое ничего хорошего не предвещало.

»» 04.02.17 22:11 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Арм-Анн: 06.04.17 16:45

Она была в кипельно белом, шелковом платье, затянутая в корсет, подчеркивающий пышную грудь, юбка же представляла собой имитацию хвоста дивной птицы, необычайно красивой и кристально чистой. Такой волшебной, до синевы, белизны бывал снег, таким его представлял Арм-Анн, успевший встретить уже девятнадцатое лето, но так и не увидевший не одной зимы. Узкие брюки и жилет на нем, тоже были белоснежными, как и туфли с зауженным носом. Играла музыка, струнные и духовые перемешиваясь, плели удивительную мелодию, хотелось петь, но петь он не мог, мешал язык – тонкий, подвижный, раздвоенный у самого кончика, так и норовил вырваться из темницы, что создавали сомкнутые губы. Зверь пробудился и тоже хотел веселья, от чего человеку приходилось все больше хмуриться. Раз… два … три… шаг… поворот… еще круг… еще круг… порот… змеиная пляска начинает свой ход… еще шаг.. еще шаг.. смотрит ей в глаза и .. запнувшись … слишком сладко улыбается, Армана нет, его поработил Наг, белоснежный костюм порван, и шорох чешуек о доски становится громогласным, заставляя девушку открыть от удивления рот. Длинные пальцы украшенные кольцами, все его состояние, ловко охватив шею замирают… змей улыбается…касается языком шеи, облизывает, застывая у женского уха с чудесным завитком волос на виске…
-Вссего лишь малюсссенькая шшалоссть – растягивая, щекочет воздух. – Позволишшшьь…
Хвост оплетает спрятанные под юбкой щиколотки в парчовых туфельках….
- Верта!!!! – сначала проснулся змей, сон был коротким и скомканным, полным кошмаров из прошлого и как обычно венчался самым ярким. Так было всегда, почти каждый день, во сне я снова и снова убивал Вертрану единственное, что отличало сны – это то, что умирала она всегда по-разному, ведь разум змея не менее, пластичнее тела. Потирая глаза кулаками, потихоньку прихожу в себя, начиная все яснее мыслить. Убежище на окраине не самое надежное, уже очень скоро, Рэн с сотоварищами, доберутся и сюда. Достаточно лишь немного протрезветь, а его помощник, отличающийся неплохим чутьем, без труда возьмет мой след. Ладонью, похлопав по груди, и проверив на месте ли медальон, нехотя влезаю в ботинки. Нужно уходить … Внизу кудахчут куры, скоро придет хозяйка, чтобы проверить яйца. А найдет только скорлупки… Семь сырых яиц не самый дурной завтрак, хоте чертовски хочется мяса, которого я врядли смогу добыть в ближайшее время.
На улице шум, приходится удирать через окно в крыше, это Рэн и его стая, шакалы, они ищут меня, похоже медальон и вправду так ценен, как он говорил о нем. Значит, я смогу его опробовать, значит у меня будет шанс остаться только человеком, навсегда избавившись от змея, или наоборот змей избавится от человека…Проверять нужно осторожно и в месте где нет никого, это факт. Ноги легко касаются земли, неслышно , легкой поступью, удаляюсь от селения. Свобода все ближе, все яснее… она уже тянет свои руки ко мне…
Спустя три дня.
Злость – самая частая эмоция в моей жизни, она накатывает все новыми и новыми волнами, захлестывает с ног до головы, тут в лесу я уже ничего не стесняюсь, давая волю, змею. Даю шанс вырваться ему на свободу, раздвоенный язык щупает воздух, взгляд становится яснее и окружающая природа ярче, также как ярче становится ненависть ко всему вокруг, ко всему случившемуся. Три дня бродяжничества в лесу делали свое дело, голод накатывающий волнами, раздражал не менее, чем вся ситуация. Я нигде не чувствовал себя в безопасности кругом мерещились враги, а слишком острый слух то и дело выхватывал фразы, которые возможно были только лишь плодом воспаленной фантазии. Несколько раз в сознании возникала мысль, что это он – змей Наг, путает меня Армана, он понимает силу амулета и просто не хочет умирать. Я понимал его, я тоже боялся….
Солнце начало прятаться за кроной деревьев, в лесу темнело, это означало лишь одно , то что завтра начнется новый день бесполезного хождения по лесу, с пустым желудком. Или нет, в нескольких шагах у пня копошится кролик, маленькая серая тушка, внутри которой бьется трусливое сердечко заставляя теплую кровь циркулировать по венам, маленький трусливый зайчишка… Тишина - змей вышел на охоту, крадучись подбирался к зайцу, заходил медленно кругами, то и дело замирая и прислушиваясь, но змей был слишком голоден, чтобы сосредоточится до конца. Змею не хватило шага и решающего броска, под тяжестью тела человека хрустнула ветка.
- Трешш,- негромкое ругательство в спину удирающему зайцу, - бездна тебя задери мерзкая ты тварь.
Ветви летят в стороны, их легко разбросать ногами, кажется это остатки давнего кострища .
- Треш, как ты мог не увидеть Наг, как ты мог оставить нас без ужина? Или ты хочешь нашей смерти? – разговаривать со змеем было привычным делом, вот только он никогда не отвечал, хотя за отсутствием иных друзей и это подходило. – Нет, у тебя не получится, ничего!
Нога упирается в бугорок, у которого белеет несколько костей от мелких животных. А ведь кто-то тут ел..
- А ведь тут кто-то ел Наг, но мы, же не повторим этого, мы, же получаем удовольствие от голода, да Наг? – от бессилия опустившись на холмик, поднимаю кость, пытаюсь с размаха воткнуть ее рядом с собой…

»» 07.04.17 08:47 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Алайн Бланат Киан Кайлли: 07.04.17 11:42

Пришла в себя я от чувства, которое меня душило. Сначала слабо давило на шею, потом всё сильнее и сильнее, пока тяжесть этого малознакомого мне чувства не опустилась к груди. Чужеродная злость и гнев пробудили меня окончательно и я открыла глаза. Я не смогла сразу понять, что вокруг меня и какое время суток сейчас. Было темно, ощущалась легкая прохлада и... Что-то сверху давило мне на бедро. Через секунду я почувствовала, как по пояснице скользнуло что-то твердое и грубое. Оно не причинило мне вреда, разве что сделало дырку в моей одежде.
Чья-то злость усиливается, а у меня усиливается паника. Приглядевшись, понимаю, что темно вокруг из-за плюща, который надежно меня укутал от посторонних глаз, да так, что даже лучик солнца не проникал.
Я стала пальцами раздвигать туго сплетенные «нити» растения, чтобы выбраться наружу. Пошевелила бедрами, чтобы скинуть то, что на мне. На мне явно кто-то сидел. Я чувствовала жизнь рядом с собой, и жизнь весьма недружелюбно настроенную.
- Слезь с меня! - выкрикнула я и дернулась всем телом. - Кто здесь? - с волнением в голосе я снова резко выкрикнула и сильнее закопошилась под слоем плюща.
Раздвинув, наконец, у лица ветки растения, я увидела парня. Солнце уже скрылось за макушками деревьев, но еще было достаточно светло, чтобы я смогла его разглядеть. Однако, волнение всё нарастало и я продолжала дергать растение и стягивать его с себя, чтобы окончательно выпутаться из его плена.

»» 07.04.17 12:00 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...

Мерижина Оворана: 17.05.17 18:32

Западные земли.
Птица небесная зажгла огоньки в небе, лишь только хмурые и плаксивые тучи покинули свой пост, прекратив, наконец, ливень. Я стряхнула с плаща капли дождя и зябко повела плечами – ночь выдалась сырой и прохладной. По правую руку шумела мутными водами Зеленокровная, а по левую – горбатые холмы прикрывали от пронизывающего ветра и стоянки охотников. С последними мне сейчас совсем не хотелось встречаться – вдруг им придет в голову, как и жителям Маловки, посчитать меня порченной. Глупцы…

Поудобнее утроившись на зеленой травке, растущей по берегу реки, я окунулась в горестные воспоминания. Прежде я была милой и доброй девочкой, постигшей искусство траволечения. Вышла по любви замуж за местного парня – кузнеца. Как же мы были счастливы! Построили свой сруб, муж возвел себе кузню, не хуже отцовской! А тут и ребеночек подоспел. Доченька, ласковый котенок, который радовал и меня, и любимого.

Ах, Авивочка, моя… Дитя мое невинное, за что так с тобой поступили люди? Как такое смогла допустить великая Богиня? Как ее милостивое сердце допустило гибель ребенка…

Одинокая слеза скатилась по щеке. А теперь я одна… сижу на мокрой траве и проклинаю всех темных и глупых существ – людей, чьи души не видят дальше собственного носа. Я ненавижу тех, кто винит в своих бедах других, но никогда не посмотрит на себя.

Как я вас всех ненавижу! Надеюсь, теперь вы познали боль и страдания! Хоть немного, но мир стал чище без вас!

Месть свершена… не хочу снова вспоминать, что я наделала. Может позже время позволит окунуться в события последних недель и снова пережить этот ужас без риска окунуться в безумие. А пока я просто попытаюсь согреться, уснуть, а утром решить куда идти. Ведь я теперь свободна от всего. От любви, привязанности, смерти и морали. Без дома, родных и друзей. А то, что на левом плече ноет черный венозный узор, мелочи. Переживу. Ведьмы ведь сильные.

»» 31.05.17 15:00 Обсуждение текущего сюжета игры Забытый мир

...