kanifolka:
16.07.16 11:02
Костя без сожаления в прямом смысле сжигает мосты в прошлое.
Светик, спасибо за продолжение!
Марфа Петровна:
16.07.16 16:42
Привет, Света.
Рязанский расстается с "бумажным" прошлым. Безжалостно. Только вот
А из памяти это все не выжжешь.
Спасибо за кусочек.
ishilda:
16.07.16 16:55
А мне почему - то грустно(((Столько всего было в жизни Кости, сможет ли он забыть?
Света, спасибо
lor-engris:
16.07.16 18:56
Всем доброго вечера!
Спасибо за комментарии.
Добавить к ним особо нечего, разве что
Исключено. Простить - да, уже простил, самого себя в том числе, что зачастую гораздо сложнее. Костя не разделяет точку зрения, что прощать - удел не человека, и не снимает с себя вины за произошедшее, но у любого дела истекает срок давности. Костя простил. Остается только жить и помнить.
Сжигая письма, он не испытывает сожаления: к вещам не привязан, хранит не в сейфе, а в памяти. Бумага для него - всего лишь бумага.
эрикола:
17.07.16 14:24
Шикарно! Светлана, Вам бы публиковаться!
Костины воспоминания такие печальные, тяжело читать... Уже писала, но все же подарите этим людям счастье, долгое, сладкое, до конца...
lor-engris:
17.07.16 16:50
Всем доброго дня!
Я постараюсь сегодня дописать главу, но она довольно разнонаправленная, сказать нужно много, мыслей много и все сбиваются в кучу. Насчет этого кусочка не уверена, но... такой вот получился гнетущий "обоснуй". Возможно, со временем распределю информацию равномернее, но пока так.
Оля (эрикола), спасибо за добрые слова!
--------
Подавив рвущийся из груди вздох, Рязанский отложил снимок в сторону и взял следующий. Вроде бы тот же май. Костя перевернул карточку: да, двадцать второе мая. Разгар Алькиной фотоохоты. Отец, мама. Не позируют – заняты в огороде. Ему не раз доводилось видеть, как они работают вместе. Система в равновесии. И жили также, понимая друг друга с полуслова, будто угадывая мысли.
Фото сделано уже после ссоры. У отца взгляд горчит. В теплых бликах родное лицо особенно живо. Кажется, он вот-вот повернет голову, посмотрит на сына и...
– ...Я тебя, дурак, не воспитываю. Воспитывать надо было, когда поперек лавки лежал, а теперь что? Своим умом живешь, ото и правильно. Живешь как собака, меры не знаешь – живи! Жрешь без разбору – жри, только потом не плачь, что кишки в узел завязались. Страна, говоришь, изменилась? Жизнь в этой стране другая? Да, нынче все на крови мешают. Люди вместо мяса. Кто успел, тот и съел. Только кровь хлебать – оно, знаешь, особое нутро нужно, которого у тебя отродясь не было.
– Ты же ничего не знаешь. Я че, по-твоему, граблю? Убиваю? Работаю ведь, пашу, как Папа Карло! Неделями из-за стола не вылезаю, и че, ради себя? Хрен там! Хотели дом – нате вам, отремонтировали. Хотели трактор в колхоз – нате, распишитесь! Бабушка свалилась – кто лечил бабушку, ты? Наташка хочет учиться – пожалуйста. Связь человеческую провели... Плохо живете, скажешь?! Всем бы так жить! А грязный я? Не, ну нормальная позиция.
– Ты мне, сопляк, своими заслугами в нос не тычь.
– Буду тыкать, пока не объяснишь: тебе этот фальшивый паспорт чешется? Че ты рожу корчишь? Сложно полгода под другим именем походить? Я уже говорил, зачем это надо. Для вашей же безопасности...
– Просьба у меня к тебе будет, Костя. Больше ничего не попрошу и слова не скажу.
– Какая просьба?
– Похорони меня под моей фамилией.
Прожито все, похоронено. И чувств самих нет – только воспоминания об этих чувствах.
О том, как мама металась от одного к другому, пытаясь помирить «двух упрямых баранов». О том, как он перестал ездить в Мелеховку. Если совесть грызла – звонил матери, выспрашивал осторожно, как там все. Бормана гонял туда-сюда. Но сам не ездил.
И на свой день рождения не поехал, хотя был в это время Москве: на границе зависла одна крупная партия товара, пришлось решать вопросы через московских. Вопросы решили, в гостинице хлопнули по рюмашке за успех предприятия и за здоровье именинника. По второй, по третьей... Алькин звонок застал Костю в номере, где-то между пятой и шестой. Сестра сказала, что телефон дома не работает и связи в Мелеховке нет ни у кого, видимо, из-за вчерашней метели.
Во всей Мелеховке – и связи нет? Надо было насторожиться. Жил ведь как на бочке пороховой. Уведенные из-под носа Фармацевта миллионы не рублями – двадцать «зеленых лимонов» за груз, который против всех законов божеских и человеческих – жгли карман.
Тогда он считал себя самым умным и хитрым. И бессмертным. Они все считали...
Связи нет. Но Алька каким-то образом дозвонилась. Откуда звонит? Да с Мелехова, с почты.
– Одна поперлась, ненормальная?
– Сам дурак. Нет, я с Борманом... Ты приедешь?
– Нет, Алька, давай в следующий раз.
– Ну Котька-а!
– У меня встреча.
– У тебя пьянка! Я же слышу.
– В следующий раз, сказал. Приеду. Железно.
– Мама волнуется за тебя. Мы все волнуемся.
– Так уж все?
– Да, Костя, все.
– Ладно, я приеду. Завтра, утром... наверное.
Рязанский раскладывал на столе фотографии в каком-то бессмысленном пасьянсе. Свои фотографии, живые – не те, что потом передали ему курьером. Для тех есть отдельный конверт. Два конверта для двух экземпляров. «До» и «после».
Человеческую жизнь можно оценить по-разному. Если двадцать миллионов «зелеными» разделить на двадцать четыре, выйдет что-то около восьмисот тридцати трех тысяч долларов на человека. Коршевер, правда, делил на двадцать пять, чтобы было круглее, но о двадцать пятом разговор пойдет отдельный и особый.
Говорят, большому кораблю – большая торпеда, и ни одно испытание не может быть больше готовности. Может, именно это осознание помешало Рязанскому схватить валявшийся неподалеку пистолет Бормана и пустить себе пулю в лоб, когда до него дошло, что лежащая на полу мама больше никогда не встанет? Что из живых в доме только он, мечущийся туда-сюда Джигит и Пионер, который орет в трубку:
– Ну как «как»? Да п***ц вообще, Фортуна! Не знаю, тут ментов полный двор... А как он может быть, ёптыж...?! Подожди. – Клим с воющим звуком втянул в себя воздух, потому что Костя встал и, комкая в руке что-то белое, молча протянул другую руку за телефоном. – Он трубку просит. Даю.
– Алло, Боря, – с трудом выговорил Рязанский, пытаясь всей грязной пятерней смахнуть с лица пот, но только измазавшись в чужой крови, – значит, слушай сюда и запоминай...
Костя догадывался, почему не сломался тогда. Нет, он знал совершенно точно, что помешало ему сойти с ума от горя и впасть в крайности. И месть убийце не была спонтанным актом отчаяния – наоборот, она была тщательно спланирована, чтобы и утопить врага, и самому не угодить в мясорубку.
После трагической «гибели» Фармацевта за Костиной спиной болтали многое. Дескать, человек с сердцем так хладнокровно действовать не может. Даже самые ярые его противники признавались, что в воцарявшейся сумятице надеялись как следует нагреть карманы. Рязанский не дал им этого сделать.
Он не признал себя жертвой. Все, что он творил все эти годы, поставив крест на личном счастье, было осознанным. Если мерзость, то с полным самоотчетом: да, мерзость, но я сделаю это по нескольким причинам. Во-первых, это выгодно. Во-вторых, мне за это ничего не будет. В-третьих, я никому ничего не должен. И никто не осудит меня сильнее, чем я сам себя за это осуждаю.
Может, это и было частью безумия – ощущение полной собственной безнаказанности и почти сверхъестественной власти над обстоятельствами, однако в конце гладкого золотого тоннеля, по которому он с гиканьем катился, не было просвета. Рязанский не знал, зачем он живет, а не имея за душой ни жены, ни ребенка, мог позволить себе рисковать на полную катушку и взять от жизни все, что жизнь могла ему предложить. Пробовал, искал и нашел свою отдушину. Не попойки, которые случались лишь периодически, не наркотики, не секс – деньги и власть. Узнать, насколько высоко способен прыгнуть и через что еще из непреложного переступить.
Даже Дементьев, который защитил по его клиническому случаю работу и вошел в список заслуженных врачей страны, чтобы в конце концов отрешиться от всего этого, не сумел прийти к однозначному выводу, как Косте удалось вернуться к полноценной жизни. Любовь к Татьяне? Но Татьяна осталась верна другому. Ради чего он пережил все это? Вернее, что помогло ему пережить? Рязанский молчал, и Анатолий перестал допытываться.
Потеряв семью, закопав врага и внешне оставшись благополучным, Костя снискал себе сомнительную славу «не-человека», днем жертвуя направо и налево всяким благотворительным фондам и улыбаясь в камеру, а вечером ведя неспешные беседы в компании бутылки хорошего коньяка и цветной бумаги. Почти два года неродные, но близкие люди не слышали от него ни слова не по делу. Персональный маленький ад на земле – не то, что хочется выпускать наружу, поэтому, собираясь выпить, Костя обязательно запирал дверь, а в кабинете добился полной звукоизоляции.
А крах... крах наступил по всем фронтам, исключая финансовый. Рязанский рыл носом землю, искал предателя, и под подозрения автоматически попали все, кто находился достаточно близко. Ларионовы были засекречены, сам Костя Ларионов официально считался мертвым, следовательно, предать мог только кто-то из своих. Когда Борман женился, правда о семье всплыла внутри команды, но даже болтливый Клещ к тому времени научился молчать под пытками...
Кто?! Клим? Или Борис? Вадим? Или Данила? Леха? Или Борман, который тоже Леха? Последний мог предать и по незнанию. Кто еще мог знать? Кумовьев? Или... Татьяна?
Как выяснилось, Таня все равно что предала его. После свадьбы она вела дневники, записывала воспоминания, придумывала альтернативные истории, и у нее это неплохо получалось. А у ее муженька был особый талант все это ксерокопировать и нести туда, где нужен был любой компромат на Рязанского.
Наядна:
17.07.16 17:08
Ёшкин кот... как "серпом по..."... Костя.. хех.. нет в жизни счастья..когда читала про маму.. ревела...
Спасибо Света
ishilda:
17.07.16 17:32
Света, спасибо) Не простая глава получается((( Чем дальше, тем сложнее.
Peony Rose:
17.07.16 19:28
Света, спасибо за выложенные части.
Мнение: Костя действительно не обладал тем видом "нутра", с которым кровь хлебают, отец был прав. Изменился ли он после трагедии? Да. Полностью.
Еще: уголовники потому и не обзаводятся никогда официальной семьей, что по семье будут бить в первую очередь. То есть с момента согласия вступить в ряды группировки он подписал смертный приговор своим близким, и неважно, кто предал и как, это было делом предрешенным. "Посеешь поступок - пожнешь судьбу"
Еще: говорить о том, что нынешний "не-человек" Костя способен любить женщину полноценно - бессмысленно, поэтому ты права насчет "Дождя..." полностью. Его любовница - власть, и только она. И смерть все время из-за плеча выглядывает и кивает. С такими спутницами... не до любви к женщинам.
lor-engris:
17.07.16 22:18
Всем доброй ночи и огромное спасибо за участие!
Окончание главы практически дописано, но предлагаю с ним подождать до завтра: кое в чем мы с персонажем так и не состыковались, а найденный компромисс мне не нравится. С таким вариантом обычно помогает "переспать".
Поэтому завтра глава кровь из носу будет на месте.
Со мной раньше такого не было, чтобы выразить сцену одним абзацем и рыдать потом над ней (сценой), потому что воображение богатое. Я плакала, Костя - нет. Он, сам того не понимая, до последнего надеялся.
Дальше будет просвет.
Мне нечего добавить к комментарию. Все так. Спасибо.
Единственное, но спорно: к концу истории "любовница", как и большинство своих товарок по несчастью, приелась.
И ему точно хочется чего-то стабильного, простого, человеческого... Окончание главы будет именно об этом - о тех, кто жив.
Взаимно.
Спасибо, что читаешь.
kanifolka:
18.07.16 07:49
Господи, из-за какой же глупой ошибки не стало людей...
Так жаль Костю...
Света, спасибо!
Арвен:
18.07.16 20:05
Света привет.
Спасибо за продолжения.
Очень эмоциональная часть главы.
Даже не представляю, как человек может жить с таким грузом. Не думаю, что Костя когда-то простит себя. И сколько прошлое не "сжигай" от него ни куда не денешься.
Так хочется для Кости душевного покоя. Надеюсь что именно сын ему в этом поможет.
P.S И внуки.
Втула вперёд. 
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение