Игровой клуб "ОПГ" [АРХИВ 1]

Подарок получился благодаря Laskiell. За что ей огромное спасибо!)

Эрика, будут звать! Француз сказал, француз сделал хдд Но француз не сказал, что это будет его единственное имя)
Катя, да, это было замечательное время в нашей с Вивьен жизни, по которому иногда доводится поскучать и вспомнить с улыбкой.
Девы, я буду читать внимательно уже на следующей неделе. Хотя и сейчас удается выхватить отрывки историй. Где-то текст очень сильно нравится. Спасибо за этот праздник!

За 150 читателей не могу говорить, скажу только за себя: я на форуме недавно. Пока хожу, читаю. Случайно забрела "на огонек" к вам. Скажу, что приятно порадовали творческий энтузиазм и теплая дружеская атмосфера вашего фестиваля. От комментариев по понятным причинам воздержусь. Вам тоже спасибо!

Начну с Танюшкиной-Маруськина


Айлин Фостер - Бойд Сагал- получилась очень интересная пара
Люблю лениться, Пуаро и пончики и Айлин такая родная и хорошая у тебя получилась, Танюшка
Бойд, крутой плохиш, но не злой и честный и понравилось спортивное-интересно получилось, Маш

Отдельное - Танюшка, очень приятная, я бы сказала семейная визуализация!

Танюшка, и сразу же скажу что офигела от счастья от твоего коллажа для наших Виктора и Кэри
Знаю что выпросила, но совесть не мучает Они вышли такие как я их себе представляю, спасибо тебе большое!

Эльфик, история Виты и Тагара до слёз тронула мами Очень красиво, спасибо тебе за понимание души твоей любящей бабули. Улыбалась, попыхивала трубкой, считала деньги и плакала от счастья старая Эйш, когда смотрела на свою Звёздочку!
Коллажи один такой горячий, а второй просто семейный портрет с самой улыбчивой цыганочкой табора

И так совпало, что старая пуридаи сразу попала на Историю Романа и Зоры. Хотела старая им счастья и уверена, что всё у них будет действительно светлым! Эрика, очень понравилось и рада, что старую вспомнили
Коллаж Нины-neangel замечательно подходит вашей паре. Нина
Нина и Лапуля, волновался за вашу Историю, переживал чтобы всё было прилично
Литтон счастлив за сестру и желает здоровья виконту Делайте меня уже дядей

Алёна-Danielle, крутой портрет четы Холланд у тебя получился!

Одинокая странница, Мариша, конечно же можно и нужно на ты и огромное спасибо за добрые слова Рада что понравилось и тронула
_________________

Знал и бы вы, как ей не хотелось её отдавать и страдать, когда Рубина носить ее будет, но пуридаи покачала головой, когда увидела и Вита поняла, что не бывает украденного счастья.

А она уже есть)) только имя мужу надо выбрать) Вот прямо там, у леса и подарил Тагар Вите черноглазое маленькое счастье, сестренку нашему Нику. Я как всегда больше в голове держу, чем на бумаге)
Это тебе спасибо за то что заметил нас, ответил в танце и украл сердце в малиннике))))
Правда, когда писалась первая часть, то страдала Вита от неизвестности, может потому и получилась не такой лёгкой, как вторая)

Ой, сначала про медведя хотела написать, да пожалела ради мами))) , ну и достоверности ради)) А способ такой петли и стрелы очень даже был и именно на кабанов) Спасибо, что спас,любимый))))

Мами! Я иду по порядку, по порядку))) сейчас Точо читаю))Ведь завтра надо назвать самых понравившихся пять, а ты... Наташик, как же Вите с бабушкой повезло. Не смогла удержаться и не прочитать твой отзыв про внучку. Спасибо большое тебе за добрые слова Приятно таак))

С улыбчивой это со старинной картины фон взят))) А горячий это подарок был твоему любимому зятю)))


продолжу)

Ещё одна пара. наверно, самая, что ни на есть вопреки)
Вопреки положению, условностям, принадлежности к разным семьям и нашему обоюдному не желанию вообще играть пару)))

Лучия была рождена Молинаре и всегда знала, что бы не совершали мужчины в её мире, делалось это ради чести семьи. Украсть, убить, предать, продать — любая цена. Разумеется, порой им тоже было жаль. Но это не означало, что кто-то был готов поступить иначе, будь дан выбор. Всё ради блага семьи.
Доля женщины проще - повиноваться и рожать супругу детей. Мальчиков, разумеется. Участь женщин горче - глотать слезы, моля Бога о прощении для родных, видеть, как не возвращаются отцы, братья, мужья, как сыновья вырастают в мужчин, как дочери повторяют судьбу матерей. Благо семьи - это вся её жизнь.

Лучия никогда не роптала, так суждено свыше. Не женщине спорить с Богом. Она просто верила и истово молилась, никогда не прося счастья для себя. Всегда лишь прощение. Снова. Снова. И снова. Без надежды ответа, но Лучия всегда знала, что её молитвы услышаны. Те, кого она любила были живы.
Когда Рокко умер, она перестала просить. Тяжело молить, утратив веру. В прощение Лучия теперь тоже не верила. Все они будут платить. Пусть её цена и выше многих.

Сицилия встречала Лучию обжигающим солнцем, запахом моря и вкусом слёз . Шептались, что дочь дона Молинаре была точной копией матери. И суеверно крестились - в глазах Лучии Терресио отныне шёл снег. Шептались, что Лучия повредилась рассудком от горя. Поэтому её и отправили из Нью Йорка подальше, чтобы уберечь. Шептались, что она ещё молода и найдёт себе другого, даже третьего. Сицилия - остров вдов, люди отмахивались от её горя.
Но горя синьоры Терресио не увидел никто чужой, как не узнали кого она оплакивала на самом деле. Стены поместья стерегли солдаты, скрывающие трагедию от посторонних глаз. Её тайны хранила семья, всё ради чести.
Лучии было всё равно. Об этом тоже шептались.

Лучия ненавидила Сицилию, лишь на закате её ненависть отступала. Они здесь красивые: разлитая по небу кровь и чернота. Тьма, в которой нет сочувствия и сокрушений, нет тревог и надежд. Страх и неизвестность. Сны. Сны Лучия любила больше всего. В них Рокко был ещё жив.
Она когда-то слышала, что время милосердно. С годами оно стирало лица любимых из памяти, размыв краски, оставив лишь оттенки. Заставив притупиться боль утраты. Лучия не хотела забывать и не позволила бы себе.
Сон всегда начинался одинаково. Издалека. Лишь силуэт и свет, потом краски и, наконец, Лучия видела Роккко. Свет скользил по его телу, путался в темных волосах, отражался в глазах. На свету Лучия видела его улыбку. Он смотрел и будто прикасался, так лишь Рокко мог смотреть обжигая и обнимая. Лучия никогда не отрывала взгляд. Она не позволит себе забыть его.
Свет слепил, заставляя щурится, затем зажмурится, и Лучия наконец оказывалась в объятьях Рокко. Его губы обжигали. И Лучия снова жила. Пусть даже во сне. Она никогда не помнила ни времени, ни места. Её было всё равно, лишь только бы Рокко был рядом. В этих снах они оба казались счастливыми. И Лучия каждый раз кляла себя, что так отчаянно не хотела просыпаться и всё же...
- Лучия, это не сон. - Голос Рокко она тоже помнила, он навсегда был в её сердце.
- Ты всегда так говоришь, а потом я всё равно просыпаюсь... До завтра?...

Лучия ненавидела рассветы. Рассвет — это ведь возрождение, она не хотела нового, мечтала навсегда остаться в прошлом. Да и крови на небе ничуть не меньше, чем на закате...

Лучия слышала о том, что в конце у человека остаётся только надежда. Неправда. Её надежда умерла, в той самой гостинице, вместе с Рокко. Выгорела дотла, оставив только горький пепел и слёзы. И Лучия, хоть она и дышала, ходила, говорила, ела, она тоже умерла вместе с ним. Вспыхнула на короткий день. И сгорела с надеждой дотла. Но любовь... Их любовь ещё жива. Вопреки.
_________________

Электра
Как же ты пишешь. На разрыв. Что каждое слово читаешь и снова перечитываешь, хотя от этого и больнее.
Спасибо тебе, человече, за то, что делишь с нами.

В ответ на предложение руки и сердца мисс Лилиан молчит, а после убеждает, что репутация её не пострадает, надеясь на порядочность его друзей, и говорит что с радостью домой вернётся, предпочитая его обществу собак и лошадей. Она неловко замолкает, молчит и Габриэль. Он опускает руки, отпуская её плечи, и просит извинить.

Поддержку предлагают Кэм и Алекс, испортив репутацию мисс Юль. Конечно же, им могут не поверить, и всё же её имя фигурирующее даже лишь намёком, но в купе с именем виконта Голуэя, на репутации оставит след. Гейб против. Он сначала удручён, а после зол, поняв как ошибался в том, что касалось чувств Лилиан.
Виконта чаще видят в клубах и на скачках, боксирующим и за карточным столом, а также в заведениях для джентльменов, названия которых вуалируются причудливейшими из имён. Жизнь прекрасна, но горчит немного, когда ты хочешь доказать, что имеешь вкус и силы ею наслаждаться, но хмель не так уж и пьянит.
С мисс Лилиан они встречаются то тут, то там. Виконт по-прежнему учтив, немного холоден, и более не ищет общества, тем более не приглашает танцевать. Он чаще улыбается мисс Хантингдон, угодной его милости невесте, а леди Юль шипит на дочь.

Сезон почти что завершён, когда в колонке светских новостей граф Личфилд прочитал заметку о помолвке лорда Шелдона с мисс Юль. Гейб новость узнаёт от Лэндона.
Всё заново, но только хуже. А ведь казалось что прошло.
Он наблюдает за удачливым соперником и мисс Лилиан на приёме по случаю помолвки. Она не выглядит счастливой и довольной, хоть и пытается держать лицо. Гейб говорит себе, что так ей и надо, но что-то ноет, тянет так предательски в груди. С неё не сводит глаз, но слышит краем уха, что с Шелдоном дочь сговорил барон.
Мисс Лилиан, бледнее полотна, танцует с женихом. Кэм рядом с Габриэлем всё время говорит, не умолкая, зовёт отправиться в местечко веселее. Гейб его не слышит, он смотрит на склонённую головку и то, как Лилиан старается удержать улыбку на губах. Она вдруг поднимает взгляд и смотрит прямо на него. Боль и мольба в её глазах должны пролиться бальзамом на израненное самолюбие виконта, если бы не та же боль сидела в нём самом.
Возможно ли понять её мольбу превратно? Да. Обжёгшись раз, он сомневается теперь.
– Кэм, ты мне поможешь?
Друг не надолго замолкает и смотрит пристально:
– И я, и Алекс. Всегда, во всём, ты только попроси.

Две недели спустя

Молодые люди перед наковальней в маленькой кузне на шотландской границе держатся за руки и совсем не смотрят на мужчину, совершающего обряд. На них дорожные одежды, а в свидетелях грум и помощник кузнеца, но в её светлых волосах розовый вереск, а на лицах обоих счастливые улыбки. Как только шотландец перестаёт говорить, молодой человек целует свою невесту, ошибочно приняв паузу в речи за окончание обряда. Невеста робко ответив, тихо говорит ему, что нужно сказать «да» и улыбается, глядя в растерянные глаза своего почти-супруга.
А перед кузней тёмный, неприметный экипаж, какой вы встретить можете везде и всюду, ждёт их, чтобы вернуться в Англию.


Графическое сопровождение от Laskiell
Спасибо, моя хорошая.
_________________

Бригам Смит, 35 лет,
доктор теологии,
в настоящее время
проживает в Лондоне
игра "Кровавое наследие"


Эмили Кэмпбелл, 32 года
Проживает в Лондоне
по адресу 59 Эннисмор-гарденз
(ответ на заявку)

Написано в соавторстве с Болотной Феей

Как быстро и неумолимо течет время, – думал доктор теологии Бригам Смит, уютно устроившись в кресле-качалке с чашкой кофе и тарелочкой с яблочным штруделем. Его новая домработница была до одури чистоплотна, пунктуальна и потрясающе готовила. Если бы она еще меньше рассказывала дорогому «мистеру Бригаму» о своих четырех внуках, было бы просто потрясающе, но всяк человек не без греха, и празднословие – не из самых тяжких.
Бригам посмотрел в окно, где в серой дымке угадывались улочки центра Лондона. Да, за прошедшие с печальных событий в Паттерсоне три года, многое изменилось в жизни бывшего главы мормонской общины. Да, именно бывшего, хотя, строго говоря, Бригам себя главой особо и не считал – он занял места отца по принуждению и всегда тяготился этим, потому с радостью ухватился за возможность сложить с себя это бремя и переехать в Лондон. Здесь он стал преподавать теологию и философию, все сильнее разочаровываясь в вере отца и предков, потом на каком-то конгрессе познакомился с православным архиепископом Анатолием Керченским. Маленький сухонький старичок имел большую силу убеждения, и вообще, с ним было интересно поговорить. А послушав проповеди и почитав книги митрополита Антония Сурожского, Бригам пришел к окончательному выводу относительно собственной веры и перешел в Православие.
Теперь каждые выходные он приезжал в район Эннисмор-гарденз на службу в храм. В субботу вечером у него не всегда получалось, но на воскресной литургии бывать старался.
Но последние две недели Бригама словно преследует злой рок – какая-то странная девица в ярком оперении. Сначала она появилась воскресным утром чуть ли не у церковной паперти – с макияжем, в какой-то экстравагантной одежде, не будь это около храма, Бригам бы подумал, что дамочка кавалеров снимает – и пристала с чем-то к пожилой паре из России. Бригам, естественно счел своим долгом вмешаться, и попросил девицу отойти куда-то подальше со всем, что она может предложить. Здесь не место для этого. Старички согласно закивали, но он так и не понял – ему или дамочке, и все разошлись. Правда, птичка, удаляясь, кидала на Бригама не самые радостные взгляды, но его это мало волновало – пусть смотрит, как хочет.
А в последнее воскресенье он немного задержался, беседуя с настоятелем о филиокве и Символе веры, а потом никак не мог выехать – его Мазерати запер красный Пежо, хозяин которого не удосужился даже телефон за дворником оставить. Бригаму пришлось битый час ждать, пока появился владелец авто, вернее, владелица. И она шла медленно и спокойно, как ни в чем не бывало, в этой своей боевой раскраске лица и костюма. Да-да, та самая девица. Повезет же!
– Мадам, вы не могли бы побыстрее, – крикнул Бригам, обращая на себя внимание дамы-нарушительницы. – Да, вы, я к вам обращаюсь. Из-за вас не могу уехать отсюда уже час. Вы вообще видели, куда припарковались? – он распалялся все сильнее, пытаясь все-таки держаться в рамках.
– Я – да. А вы? – беззаботно отозвалась девица, нагло улыбаясь и обшаривая Бригама оценивающим взглядом.
Он, еле сдерживаясь, ждал, когда птичка (именно так Бригам прозвал женщину про себя) отгонит свою машину, чтобы он мог уехать, а она созерцала (именно созерцала, а не просто смотрела) его самого и храм и улыбалась. А он потихоньку закипал…
 
«Все же до чего интересное лицо, жаль только, что линия подбородка скрыта бородой. И глаза какие выразительные – залюбуешься! Красивей метать молнии взглядом умеет только лорд Бредалбейн, но его глаза я и так хорошо помню», – думала Эмили, стараясь запомнить каждую морщинку на висках незнакомца.
В близости православного собора была особая прелесть: нигде еще ей не доводилось встречать таких одухотворенных лиц и таких сияющих глаз, как у людей, выходивших после службы из нестандартного для Лондона здания в неороманском стиле. Хотя как раз само здание ей и не нравилось. Точнее, не нравилось, как оно смотрится в этом тупичке между рядами благообразных беленьких домиков с черными дверями и начищенными ступенями. В Вероне Эмили довелось своими глазами увидеть базилику Сан-Дзено Маджоре, которую строители лондонского собора взяли за образец: итальянский храм стоял на мощеной камнем площади в окружении гордых кипарисов и устремляющих остроконечные пики крыш и зубцов к небу резных башенок. Базилика производила впечатление возвышенности и легкости, не смотря на мощь и силу стен, служивших надежной защитой прихожанам еще в десятом столетии. А лондонский собрат веронской красавицы был безжалостно изуродован архитекторами, решившими изменить крыльцо и колокольню, что привело к искажению пропорций постройки. В итоге собор, зажатый в тесном переулочке, смотрелся приземленно и кургузо. Инородное тело в череде респектабельных домов, некогда принадлежавших британским аристократам, не сочетающееся ни с одним из окружающих зданий.
Не менее инородной смотрелась на этой тихой улочке и машина с трезубцем Нептуна на капоте, излишне вычурная и слишком явно демонстрирующая статус владельца. «Интересно, все американцы любят выставлять богатство напоказ?» – размышляла Эмили, вслушиваясь в грубоватый акцент бородача. На прошлой неделе этот самоуверенный мужчина чуть не отпугнул от нее премилую пару с дивно светлыми лицами, так и дышащими любовью и нежностью. Попытавшись представить подобное выражение на лице сурового бородача, Эмили чуть не рассмеялась, настолько его грозный взгляд не сочетался с самим понятием «нежность».
– Вам смешно? – прошипел мужчина сквозь зубы, только хорошее воспитание не дало вырваться наружу той буре эмоций, которая клокотала у него внутри.
– Конечно! – кивнула Эмили. – Если бы вы видели себя со стороны, вам бы тоже стало смешно! Между прочим, это стоянка для жильцов и гостей близлежащих домов.
– Надеюсь, впредь мы с вами будем гостить здесь в разное время, – с плохо сдерживаемой яростью ответил бородач.
Эмили, как ни старалась, не смогла сдержать хохота после этой напыщенной фразы. Столько презрения умудрился вложить американец в свои слова – неподражаемо просто! А какой великолепный взгляд сопровождал презрительное высказывание! Эмили уже была готова предложить ему то же самое, что и давешним старичкам, но тут мужчина с чувством произнес:
– Хотя, конечно, при вашей профессии вы наверняка возвращаетесь из гостей приблизительно в одно и то же время! – он не удержался, чтобы не подбросить эту шпильку ночной птахе, окинув женщину с ног до головы презрительным взглядом. Нет, конечно, каждый зарабатывает на жизнь, как умеет, но именно этот «труд» всегда вызывал у Бригама резкое неприятие, вероятно, впитанное еще с молоком матери в общине, потому что сам по себе он не был ханжой. Ну, или не считал себя таковым.
«При моей профессии?» – удивилась Эмили в первый момент, но затем проследила за взглядом мужчины, направленным на ее юбку, открывающую колени, и чуть не расхохоталась вновь. Ну, надо же, так вот почему он так агрессивен! Увы, этот святоша вряд ли захочет выслушивать ее предложения, поэтому надо воспользоваться ситуацией и позлить его еще чуть-чуть, чтобы получше запомнить шикарное выражение глаз с легким прищуром.
– Оу, красавчик, завидуешь или ревнуешь? – легко перейдя на произношение кокни, выдала Эмили и задорно подмигнула. – Так ты не тушуйся, я, может, тебя всю жизнь ждала! – и девушка призывно качнула бедрами.
Наградой за ее старания стал великолепный взгляд, достойный самого лорда Бредалбейна, но это как раз было предсказуемо. Удивило же Эмили другое – бородач попытался сохранить достоинство даже после ее дерзкой выходки и, вместо того, чтобы обрушить на негодную девицу всю мощь отборных ругательств, лишь процедил сквозь зубы:
– Пожалуйста, отгоните свою машину в сторону, чтобы я мог спокойно выехать, и закончим на этом наше малоприятное для обоих знакомство, – ее произношение – намеренное, в чем он совершенно не сомневался, ужасно бесило Бригама, но ругаться в присутствии женщины (пусть и такой) он считал ниже своего достоинства. Только желваки на скулах и слегка раздутые крылья носа могли показать окружающим, с каким трудом он сдерживался.
– Как скажете! – вернулась к обычному тону Эмили и послушно села в автомобиль. Ей и самой не терпелось поскорее возвратиться в мансарду, пока не позабылись мельчайшие детали мимики бородача.
 
В последующие недели Эмили с Бригамом несколько раз встречались на улочках Эннисмор-гарденз, но мужчина всякий раз отводил глаза и торопливо убирался с дороги, словно Эмили была заразной. Как ни старалась, девушка так и не смогла хоть раз поймать его великолепный яростный взгляд. Так продолжалось до того дня, когда в саду, давшем название всему району, распустились первые розы.
Эмили не удержалась и вышла в сад с этюдником, очень уж красиво переливались на бело-розовых лепестках капли недавно закончившегося дождя, словно Питер Пэн и его верная спутница фея Динь-Динь перенеслись сюда из Кенсингтонских садов и щедро осыпали все вокруг волшебной пыльцой.
Закончив зарисовывать очередной сияющий бутон, девушка вытирала тряпкой кисть, когда из-за ее плеча раздался голос с характерным американским акцентом:
– Вы – художник! – мужчина был явно шокирован тем, что обознался при первой встрече, обычно Бригам был хорошим физиономистом и не ошибался в определении рода занятий собеседника.
– Звучит, как обвинение! Неужели здесь запрещено рисовать, и я буду осуждена за незаконное изображение роз? – с насмешкой бросила Эмили, обернувшись к Бригаму.
– Почему вы сразу не сказали об этом? Вы ведь прекрасно поняли, что я заблуждаюсь относительно вашей сферы деятельности, – не поддался на провокацию мужчина.
– А зачем? – искренне удивилась Эмили. – Вы ведь уже поставили мне диагноз по длине юбки, так не все ли равно, кем вы меня считаете?
– Вам на самом деле все равно, что думают о вас люди? – продолжал допытываться он, всматриваясь уже в лицо художницы.
– Абсолютно! – подтвердила Эмили, стараясь понять, что именно поменялось в мимике незнакомца. Сегодня его глаза уже не метали молнии, взгляд мужчины был намного мягче, но она никак не могла уловить выражение лица, и это действовало на нервы. Обычно она легко различала даже оттенки настроения окружающих людей, но мимика незнакомца была какой-то неправильной… словно улыбка Джоконды: кажется, только ухватил верное выражение, но тут же понимаешь, что упустил какой-то нюанс.
– Я часто вижу вас около собора, но ни разу – на службе… Вам нравится храм, но не нравится богослужение? – беседой он хотел исправить положение, поскольку, даже если ей было безразлично, что думают о ней другие, ему было не безразлично, что думал лично он.
– Нет, мне нравятся лица людей, выходящих из храма. Сам же храм… Не хочу оскорбить ваши чувства, – улыбнулась девушка.
– Правдой вы их не оскорбите, – его губ коснулось некое подобие улыбки.
– Что ж, тогда вот вам правда: подделка никогда не будет лучше оригинала, хотя ван Меегерен со мной бы и не согласился, – ответила она, предполагая, что он знает, о ком идет речь.
Как бы ни стыдно было признаваться в собственной невежественности, Бригам сделал это.
– Боюсь, что я вас не понял, – уточнил он, все так же с полуулыбкой.
– Ван Меегерен – один из известнейших фальсификаторов в художественном мире. Он виртуозно подделывал работы Вермеера. Настолько виртуозно, что до сих пор не прекращаются споры об авторстве некоторых картин. А подделкой в данном случае я назвала как раз ваш собор, скопированный с веронской базилики Сан-Дзено.
– А вы видели эту базилику своими глазами? – вот теперь все становилось на свои места.
– О, да! И должна заметить, что освещенная косыми рассветными лучами базилика Сан-Дзено – одно из самых прекрасных зрелищ, что мне довелось увидеть в своей жизни. Такое сочетание света и цвета встречается крайне редко. Кстати, отсюда выигрышный свет уже ушел. Надеюсь, вы не станете возражать, если я последую его примеру.
 
Она ушла, словно сбежала от Бригама, а он остался стоять посреди сада с глупой улыбкой на губах и с полным ощущением, что его только что щелкнули по носу…
Какое-то время мужчина не видел художницу: пришлось много работать, и он даже пропустил службу, что обычно делал лишь по болезни. И вот, наконец, немного освободившись, Бригам приехал в Эннисмор-гарденз, припарковался на свободном месте и медленно направился в сторону храма. Из задумчивости его выдернула не самая приятная сцена. Кажется, птичка (мысленно он все еще так называл художницу, не удосужившись спросить ее имени и представиться самому, а одевалась она достаточно ярко – ни дать, ни взять – диковинная птаха) встряла в какую-то неприятность.
 
– Отпусти меня! – Эмили пыталась вырвать руку из пальцев, мертвой хваткой вцепившихся в ее запястье, но стоявший перед ней седовласый мужчина с властным взглядом был все еще силен, не смотря на отпечаток прожитых лет на лице. – Я никуда с тобой не поеду! Отпусти, слышишь! Иначе я начну вопить во все горло!
– Я хочу…
– Мне плевать на твои желания! Отпусти меня! – повысила голос Эмили.
– Что здесь происходит? Может быть, вызвать полицию? – раздался совсем рядом голос с американским акцентом, Бригам счел своим долгом вмешаться.
– Очередной любовничек-хиппарь? Как же я не догадался! – презрительно скривил губы мужчина, пытавшийся затащить Эмили в автомобиль, но немедленно отпустил ее руку. – Ты еще пожалеешь! – пообещал он мрачно и развернулся к своему черному роллс-ройсу.
– Меня утешит то, что ты жалеешь уже давно! – бросила ему в спину Эмили, невольно потирая запястье.
Когда машина с визгом рванула с места, художница взглянула на стоящего рядом Бригама:
– Спасибо! Вы очень вовремя оказались рядом! Вот уж не ожидала, что вы попытаетесь мне помочь.
– Зря вы не придаете значения тому, что думают о вас люди. – Бригам пожал плечами, как бы говоря: не окажись он рядом, могло случиться, что угодно.
– О, если вы снова о длине моей юбки, то смею вас заверить – этот человек считал бы меня шлюхой, даже если бы я была закутана в паранджу! – ее голос слегка дрогнул. – Хотите выпить? – неожиданно предложила она Бригаму. – Я – точно хочу.
– А вы полагаете, что пить в компании незнакомого человека – хорошая идея? – он поразительно не понимал эту женщину и абсолютно не был готов к такой смене ее настроения, а менее всего – к предложению выпить вместе.
– Меня зовут Эмили. Если вы назовете свое имя – станете знакомым.
«Как у нее все просто», - подумал Бригам, но все же назвался.
– Бригам. И где же вы планируете выпивать? Я не видел поблизости ни одного паба.
«И вообще считаю эту идею не самой лучшей», – мелькнуло в мозгу, но, к счастью, вслух он этого не сказал.
– Редкое имя, – заметила художница. – Прямо за углом.
– За углом есть паб? Да будет вам! – Бригам не смог скрыть удивления.
– Нет, за углом есть выпивка. Я там живу, – усмехнулась она, глядя на недоуменное выражение лица мужчины.
– И вы не боитесь приглашать домой первого встречного? – он был явно несколько шокирован.
– Я семь лет прожила в сквотах, – пожала плечами девушка, словно эта фраза все объясняла.
 
Эмили сказала правду: ее дом стоял сразу за посольством Омана – такой же беленький респектабельный домик, как и все остальные на этой улочке.
Квартира художницы располагалась на четвертом этаже. В светлой просторной гостиной стояла удобная мебель, а перед огромным камином на журнальном столике благоухали в красивой вазе белые гортензии. Элегантно, лаконично, стильно. Никаких кричащих расцветок или вычурных предметов интерьера. Самым ярким пятном в комнате оказалась одежда Эмили. Картин, как ни странно, тоже не было.
– Что будете пить? – осведомилась хозяйка, подойдя к заставленному бутылками столику.
– Коньяк, если есть, – отозвался Бригам, лишь мимолетом взглянувший на импровизированный бар. Его гораздо сильнее впечатлила комната. Он никогда не смог бы предположить, что эта девушка может жить в такой обстановке.
– Есть, конечно, – через минуту Эмили подала гостю снифтер с благородным напитком. Себе она налила белого вина.
– Благодарю. Откровенно говоря, я удивлен отсутствием картин в интерьере, –  он все-таки высказал свое впечатление от увиденного вслух.
– Моих или вообще? – взгляд поверх бокала.
– Любых, – дуэль началась, хотя он, собственно, не собирался особо пикироваться с художницей, но эти односложные фразы были похожи на уколы шпаги.
– Я переехала недавно и еще не успела подобрать подходящие композиции. Раньше тут висел какой-то ужас в стиле барокко, единственным достоинством которого была дата создания. А мои работы все в мастерской.
Это уже было похоже на нормальную беседу, и Бригам тоже расслабился. Ему было достаточно уютно в этой квартире и интересно общаться с женщиной, которую он совсем недавно считал падшей. Мельком отметив эту метаморфозу, Бригам совершенно искренне пожалел, что в квартире нет работ Эмили:
– Жаль, я бы с удовольствием посмотрел на ваши произведения. Розы меня впечатлили.
– Так нет ничего проще, пойдемте в мастерскую, – девушка кивнула головой куда-то в сторону коридора.
– Она прямо здесь, в квартире? – удивился Бригам.
– В мансарде, – пояснила художница.
Залитая солнечными лучами, падающими через расположенные в скатах крыши окна, мансарда была сплошь заставлена и завешана полотнами, рисунками, набросками и эскизами. Обведя просторное помещение широким жестом, Эмили шлепнулась в стоящее у стены кресло и задумчиво стала потягивать вино из бокала, пока гость неторопливо двигался по комнате. Около одного из набросков он замер.
– Это… это же… – у него просто не было слов.
– Да, это вы. У вас очень выразительные глаза и появляется необычная складка между бровями, когда вы сердитесь. Складки такой формы я еще ни у кого не видела.
– Наверное, я должен быть польщен, – улыбнулся мужчина несколько растерянно. На самом деле он действительно растерялся, ему и в голову не могло прийти, что Эмили, и вообще хоть кто-нибудь, станет писать его портрет, да еще с таким выражением лица. Неужели он в самом деле так выглядит?
– О, да! Поверьте, ярче, чем у вас, гнев проявляется только у графа Бредалбейна.
– Видимо, хорошо, что я не знаком с этим человеком, – слегка смутился от этого странного комплимента Бригам.
– Некоторым образом уже знакомы, – небрежно бросила художница. – Это именно с ним я столь душевно беседовала четверть часа назад.
– Вы серьезно? Тот человек – граф? – это было совершенно неожиданно.
– Удивлены?
– Признаться, мои представления о чопорной британской аристократии только что претерпели серьезные изменения, – он хотел сказать «упали ниже плинтуса», но посчитал такое выражением неприемлемым ни для себя, ни для этого аристократа, ни для высказывания в присутствии Эмили. Во всяком случае – из его уст. – Чего же от вас добивался граф в такой… м-м-м-м… экспрессивной манере?
– О, боюсь, что ваши представления о британской аристократии сейчас сделают тройной прыжок с переворотом, – рассмеялась Эмили. – Он в очередной раз хотел силовыми методами вернуть блудную дочь в лоно любящей семьи.
– Вы сейчас фигурально выражаетесь? – нахмурился Бригам, переставая понимать, шутит собеседница или говорит серьезно.
– Нет, буквально.
– То есть вы – дочь графа? – еще раз уточнил он.
– Увы, родственников не выбирают. Формально я все еще его дочь, ведь он так и не удосужился публично отречься от непутевого отпрыска, как обещал когда-то. Судя по вашему виду, вы не интересуетесь ни новостями культуры, ни светскими сплетнями, потому что журналисты вспоминают эту историю перед каждой моей выставкой, причем с каждым годом душещипательный рассказ о несчастной дочери жестокосердного графа обрастает все новыми и новыми подробностями. Скоро даже я перестану узнавать себя в героине этой печальной повести.
– Будет, наверное, ужасно невежливо сознаться, что никогда до сих пор не слышал о графе Бредалбейне? – Бригам посмотрел на женщину, все еще немного смущаясь нелепости создавшейся ситуации. Конечно, будучи американцем, он не особо почитал аристократов и иже с ними, но еще совсем недавно он отказывал Эмили в наименовании «порядочная женщина», а она, оказывается, графиня… Ей было за что на него сердиться, хоть он и никогда не слышал имени ее отца, это дела не меняло.
– Ничего не потеряли! – отсалютовала ему бокалом Эмили.
– Может быть, просветите меня: что же так привлекает журналистов в вашей истории? – он все еще чувствовал себя немного не в своей тарелке.
– Понятия не имею! Серьезно! Я всего лишь сбежала из дома, как и многие девочки-подростки, не нашедшие общего языка с родителями.
– Почему? – осторожно спросил Бригам. В ее словах был вызов, и она сама сейчас немного походила на колючего ежа, а вовсе не на красочную птицу. И он немного боялся сказать или спросить что-то не то, и нарушить ту атмосферу тепла и некоего доверия, которая между ними установилась.
– Видите ли, сколько себя помню, я всегда знала, что хочу заниматься живописью. И в детстве отец даже поддерживал меня в этом стремлении, ведь в определенных кругах считается хорошим тоном разбираться в искусстве и даже уметь рисовать. Но как только граф понял, что его дочь хочет не просто поднять себе цену на ярмарке невест, а на полном серьезе готова избрать художественную стезю своей профессией, он немедленно заявил, дескать, за его столом нет места для жалких мазилок. И предложил мне выбирать между семьей и маранием холстов. Я выбрала холсты.
Эмили рассказывала, а Бригам внимательно слушал, представляя, сколько силы и мужества потребовалось ей, чтобы совершить этот поступок – пойти против отца, против всей семьи, потерять, фактически, все, к чему привыкла с детства. Он сам тоже оставил общину и ушел, но отца к тому времени уже не было на свете. Пока же тот был жив, Бригам сопротивлялся его власти достаточно вяло: он не приезжал в общину, но и не порывал с ней, а когда родитель отошел в мир иной, Бригам принял его должность, не стал противиться завещанию. Понадобилось несколько лет, чтобы он решился честно признаться – сначала самому себе, но это было важно – что занимается не своим делом и живет абсолютно чужой ему жизнью. Но он был к тому моменту взрослым сложившимся человеком, с профессией, деньгами и так далее. А она…
– Сколько вам было лет? – спросил, уточняя свои мысли.
– Семнадцать.
«А ей было всего семнадцать, и она оказалась смелее его – взрослого», - в очередной раз поразился Бригам.
– Но он ведь наверняка пожалел о своих необдуманных словах. Вы сами говорили, что он неоднократно пытался вас вернуть, – Бригам поневоле проникся уважением к силе духа сидящей перед ним женщины.
– Пытался, – кивнула Эмили. – Когда одна из моих работ ушла с аукциона за полмиллиона фунтов, о чем раструбили все таблоиды, граф счел меня достойной занимать место за его столом, а до этого момента он не интересовался, где и как живет его дочь.
Ее слова поразили Бригама. Он не мог понять этого мужчину. Как можно было так?..
– Стоимость ваших картин доходит до полумиллиона фунтов? – переспросил он, пытаясь спрятать смущение от откровенности собеседницы, задевающей и его чувства тоже.
– Угу, – вновь кивнула Эмили, не посчитав нужным уточнять, что это было много лет назад, и с тех пор стоимость ее работ существенно возросла. – Не желаете мне попозировать, кстати? У вас невероятно интересное лицо и богатейшая мимика!
Сначала он опешил от такого неожиданного перехода, потом рассмеялся, потому что ее слова разрядили обстановку, и стало ощутимо легче, потом – согласился.
 
Он был чудесной моделью: выразительной и нестандартной. Эмили нравилось, непринужденно болтая, зарисовывать проявления различных эмоций, отражающихся на его лице. Особенно нравилась художнице его улыбка: ассиметричная, а потому необычная и пикантная.
Единственное выражение лица, которого она так и не смогла добиться от Бригама – та самая нежность, в которой девушка априори интуитивно отказала суровому бородачу. Пусть сейчас Эмили знала, что он не так уж и суров, что он прекрасный собеседник и умный человек с широким кругозором, но ни разу в его глазах она так и не поймала мягкости, и этот пустяк не давал ей покоя, словно мешал сложиться паззлу в голове, мешал понять и уловить самую суть натуры, без которой не получится интересного портрета. Эмили просто не могла поверить, что у человека с таким богатым внутренним миром может напрочь отсутствовать какая-то эмоциональная сфера.
После очередного сеанса девушка решила пойти ва-банк, хотя такой поступок и мог полностью разрушить установившиеся между ними доверительные отношения. Отложив карандаш, Эмили подошла к Бригаму и нежно поцеловала его в губы. Меньше всего она ожидала, что мужчина ответит на поцелуй.
 
– Почему ты это сделала? – спросил он позднее.
– Хотела увидеть, какое у тебя будет выражение лица, – честно ответила она, легонько очертив пальцем линию его скулы.
– Ты так поступаешь со всеми, кто тебе позирует? – он слегка отстранился, пытливо вглядываясь в ее глаза. Ответ его несколько шокировал.
– Нет, – она спокойно выдержала его взгляд. – Надеюсь, ты не ожидал, что я дожила до тридцати двух лет девственницей?
– Тебе тридцать два года? – слегка удивился он.
– Что, пора не короткие юбки носить, а заворачиваться в саван и медленно ползти в сторону кладбища? – усмехнулась она, вставая с кровати.
– Я имел в виду, что ты выглядишь моложе, – произнес Бригам, вспомнив самую первую их беседу. Снова: вопрос – ответ – вопрос - ответ, односложные предложения, за которыми скрывается не совсем то, что произносится.
– Вот и замечательно. Кофе хочешь? – она словно убегает от прямого контакта. Не желает смотреть на него, отворачиваясь к столику, чтобы приготовить кофе. Ищет, чем занять руки. Волнуется?
– Хочу, – отвечает он и смотрит на нее так, что обоим становится понятно: речь идет вовсе не о кофе.
 
Как-то незаметно они все больше времени начали проводить вместе: гуляли, смотрели любимые фильмы, иногда даже посещали светские мероприятия, на одном из которых граф вновь попытался поговорить с дочерью, но, увидев рядом с ней Бригама, скривился и поспешил ретироваться.
– Ты явно произвел на лорда Бредалбейна неизгладимое впечатление, – смеялась потом Эмили.
А он… Он все чаще задумывался о законах… Божеских и человеческих.
– Выходи за меня, – предложил он как-то вечером, наблюдая, как она сосредоточенно изучает альбом с репродукциями древнерусских икон, подолгу всматриваясь в каждую страницу.
– А что тебя сейчас не устраивает? – подняла она глаза.
– Только одно: так жить грешно.
Уже несколько воскресений подряд он не причащался, потому что не мог исповедаться в отношениях с Эмили. Да, жить вне брака – грешно, но исповедать грех – значит перестать его совершать, а этого он не мог обещать и не хотел.
– А запись в церковно-приходской книге автоматически выдаст индульгенцию? – с некоторым раздражением спросила она.
– Ты что-то имеешь против брака? – она снова становилась колючим ежом, но и ему не хотелось уступать, он же зовет ее замуж, а не просто в постель. Что в этом может быть не так?
– Все. Против брака я имею все.
Похоже, он ошибся: не так было все, и сидело это самое «все» где-то очень глубоко внутри Эмили.
– Обычно женщины мечтают о браке… – попытался он пошутить, но шутки не вышло.
– Обычно мужчины рады, когда их не тащат в церковь на аркане! – ее голос стал резким и обиженным, хотя, вроде как, Бригам ее не обижал.
– Значит, я не обычный мужчина, потому что я хочу на тебе жениться, – повторил он, пытаясь достучаться до Эмили.
– Зачем? Лично мне и так хорошо, – но она, что называется, закусила удила.
– Уверена? – переспросил, уточняя, давая шанс на положительный ответ, желая его и не принимая никакого другого.
Она промолчала. Даже понимая по прищуру его стремительно холодеющих глаз, что ситуация выходит из-под контроля, даже рискуя потерять то хорошее, что связывало их, она не могла пересилить детских страхов.
И тогда он взорвался:
– Или завтра мы идем к священнику, или я ухожу, – сказал Бригам, но взрыв произошел у него внутри, слова же прозвучали удивительно безэмоционально, словно он заморозил все – и гнев, и раздражение, и … свое сердце.
Она резко развернулась лицом к окну, чтобы он не заметил, как у нее задрожали губы.
Тихий шорох раздавшихся шагов, хлопок входной двери, и тишина.
 
«Тупой самовлюбленный идиот, придурок, эгоист», – какими только словами ни ругал себя Бригам спустя пару дней, когда у него все-таки хватило ума снова прийти к Эмили. «Где ты был раньше?» – посмеялся над ним внутренний голос. Дверь квартиры была заперта, а охранник сказал, что мисс уехала. Куда – не сказала, когда вернется – тоже, но очевидно, что нескоро.
Бригам кивнул, благодаря за бесполезные сведения, и пошел куда-то, не особо разбирая дорогу. Почему он решил, что знает, как лучше, почему вообразил, что может принимать решения за них обоих, и это будет правильно? Мог бы понять, что женщина, так долго живущая одна и своим умом, не потерпит, чтобы ею командовали и за нее решали, и не потому ли она сбежала от отца, что тот был авторитарным и давил на нее? А теперь давить собрался он сам…
Самое обидное, что Бригам чувствовал себя потерянным, как никогда ранее. Он словно лишился чего-то очень важного в жизни, без чего существование было пустым и не имело смысла. Он ходил на работу и на службу в храм, но ни дело, которое раньше радовало, ни что-то другое не приносили ни радости, ни желанного успокоения. Даже беседы с Владыкой Анатолием не приносили радости и тепла. Бригам понимал: надо что-то делать, но что именно? Где найти Эмили? Ее мобильник раз за разом безжизненным голосом повторял одну и ту же фразу: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Как узнать, где она и когда вернется?
Бригам просто не находил себе места в Лондоне, в котором не было ее, поэтому он решил на время сменить обстановку и, взяв отпуск, поехать путешествовать. Придя к Владыке за благословением, он неожиданно вспомнил разговор с Эмили о той базилике, которая стала прообразом их храма, и решил съездить посмотреть, так ли она хороша, как говорила художница.
 
Косые лучи восходящего солнца окрашивали золотистые стены базилики Сан-Дзено нежными розовыми всполохами. Восхитительные пастельные оттенки придавали рвущейся ввысь церкви фантастический вид. Казалось, что каменная конструкция невесомо парит над землей.
Эмили замерла у края площади, созерцая это маленькое чудо.
– Ты была права, это невероятное зрелище, – внезапно прозвучали у нее над ухом слова, произнесенные с характерным американским акцентом.
– Как ты здесь оказался? – как можно безразличнее постаралась спросить она, не оборачиваясь.
– Захотел своими глазами увидеть твою любимую базилику.
Он подошел совсем близко и посмотрел на нее так, словно они расстались только вчера. Он так хотел ее увидеть, а теперь растерялся – слишком нервным было расставание – и прятал за ничего не значащими словами то, что хотел сказать ей на самом деле, но отчего-то не решался.
– Даже странно, что мы умудрились оказаться в одной точке земного шара в одно и то же время. Я приехала в Верону под влиянием случайного порыва. Еще вчера я планировала отправиться в Падую.
– Значит, так было нужно, – философски изрек он. – Может быть, в честь такого незаурядного совпадения объяснишь мне, наконец, почему ты не захотела выйти за меня замуж? – наконец Бригам не выдержал и задал вопрос, который мучил его все это время.
– Я не смогу… – с трудом выдавила она и умолкла.
– Не сможешь объяснить? – он отказывался ее понимать.
– Не смогу отказаться от живописи. Для меня перестать писать – это то же самое, что и перестать дышать. Я не смогу отказаться от живописи ни ради семьи, ни ради детей… – она обхватила руками собственные плечи, потому что озвученный застарелый страх словно вытянул из нее тепло и силы.
– А разве я ставил тебе такие условия? – теперь пришел его черед удивляться.
– Нет. Но это большая редкость, когда семейные заботы оставляют возможность для настоящего творчества. Один русский поэт очень хорошо подметил: «Служенье муз не терпит суеты». Я с ним согласна.
– Знаешь притчу о талантах? – он придвинулся еще ближе и дождался, пока она взглянет на него хотя бы искоса.
– Не припоминаю, - покачала она головой.
– Если кратко, то все сводится к тому, что талант, данный Богом, нельзя зарывать в землю. Твоя живопись – твой талант. А с хозяйственными вопросами мы разберемся. Уверен, есть люди, наделенные талантом убираться и готовить, особенно за хорошую зарплату, – попытался он пошутить, чтобы немного разрядить обстановку.
– Ты, правда, так считаешь? Я не о прислуге, разумеется, а о притче.
– Ну, естественно. Я живу по этому принципу.
Она медленно развернулась и уткнулась носом в его плечо.
Он обнял ее и, прижав к себе, поцеловал в волосы:
– Все будет хорошо, обещаю…
 
Через три года все газеты Лондона наперебой шумели о триумфально прошедшей выставке молодой художницы Эмили Кэмпбелл-Смит, а сама она, стоя в мансарде около мольберта, уже битый час уговаривала мужа попозировать, но полугодовалый Майкл Смит никак не давал отцу этого сделать, потому что не мог усидеть у Бригама на руках спокойно и пяти минут.
___________________________________

Матео Альварес.
Ответ для Джулии.

Дорога до дома, пентхауса в центральной части Мадрида, не заняла много времени. После того как незнакомка ушла, оставив Матео одного, он словно незадачливый герой-любовник, провёл ладонью по голове, ероша волосы на затылке – не задался день.
Припаркованный на парковке Астон Мартин последней модели дожидался своего хозяина. Забросив сумку в багажник, Альварес занял место за рулём и отправился по ночным улицам Мадрида в сторону центра. Тётушка будет недовольна, если он опоздает на ужин. Она и так вечно жаловалась, что Матео пренебрегает всеми правилами приличия, так что давать ей лишний повод попилить его – себе дороже. Поэтому нужно успеть принять душ и переодеться и затем добраться через весь город в фешенебельный пригород, где в старинном особняке жила сеньора Альварес.
Квартира встретила тишиной. Бросив сумку у двери, Матео прошел в гостиную, на ходу стягивая с себя футболку. Ему нравилось его жилище, где он сделал всё на свой вкус. Но порой казалось, что чего-то не хватает. Не только в обстановке его холостяцкой берлоги, но и в самой жизни. «Матео, ты бездумно растрачиваешь свою жизнь», – любила повторять тётушка. Брат был не столь деликатен в своих соображениях, говоря – «Балбес ты!». Ну ладно, балбес так балбес. Как говорится: не нравится – не смотрите.
Телефон «квакнул». Заряд был почти на нуле, когда Матео достал из заднего кармана джинсов свой гаджет. Зарядное устройство должно быть где-то в сумке, вспомнил он и вернулся к двери, попутно включая свет в коридоре.
И какое же его ждало удивление, когда, потянув собачку молнии сумки вниз, вместо своих вещей и зарядки он обнаружил женские вещи. Чёрный кружевной бюстгальтер венчал аккуратно сложенную пирамиду, а рядышком лежали блокнот, альбом и рисовальные принадлежности. Проведя ладонью по заросшей щетиной щеке, Матео отодвинул в сторону бюстгальтер, извлекая из сумки блокнот. Кожаный переплёт был украшен рисунком, что вызвало улыбку на лице мужчины. То, что девушка любит рисовать, он заметил в самолёте. Открыв первую страницу, Альварес отметил ровный аккуратный почерк, которым были выведены слова: «Джулия Чавес. Королевская академия изящных искусств Сан-Фернандо. Телефон: +34-634-777-77-77». Значит, Джулия. Усмехнувшись, он повертел в руке телефон, надеясь, что тот не сядет в нужный момент, и набрал двенадцать цифр телефона, указанного в блокноте.
После нескольких гудков, в трубке прозвучало мягкое женское: «Да, я слушаю».
– Привет, соскучилась?
На другом конце повисло молчание. Переживая, что телефон вот-вот вырубится, Матео прервал тишину, не дожидаясь, когда девушка найдётся с ответом:
– Кажется, мы поменялись сумками.
– Не кажется, а так и есть.
– Встретимся?– и снова молчание– Не переживай, я не кусаюсь.
Тихий звук, похожий на смешок, по ту сторону заставил Матео улыбнуться:
– Хорошо. Где и когда?
– Выбирай ты. Только завтра, сегодня я не могу.
– Хорошо. Завтра в час дня на площади Ла Сибелес. Возле фонтана. Устроит?
– Вполне…
Но жалобный звук «умирающей» батареи, похожий на агонию птицы, поглотил ответ Матео.

Вечер выдался замечательным. Даже тётушка не доставала Матео вопросом, когда он возьмётся за ум, изливая всю заботу на Марию. Невестка была прекрасна в своей беременности, а брат рядом с ней прямо светился от счастья. Конечно, «светился» нельзя было применить к вечно серьёзному Мартино Альваресу, но другого определения Альварес-младший не придумал. Он любил брата, любил тётку и невестку – потому что они были его семьей. Были теми, кто, не смотря на свою излишнюю заботу, всегда поддержат в трудную минуту. Теми, кто всегда будут рядом.
Уже лежа в постели, Матео вспомнил о сумке и Джулии. Девушка заинтриговала его. Любопытство подбивало мужчину посмотреть, какие ещё секреты хранили в себе ее вещи. После часа попыток уснуть он поддался искушению. Под блокнотом, который он ранее обнаружил, лежал альбом для набросков. Вытащив его, мужчина открыл первую страницу и замер от искусно изображённого на листе пляжа. Казалось, что сейчас нарисованные карандашом волны моря начнут двигаться, поглощая под собой полоску суши. Второй рисунок был посвящённый Кафедральному собору. Каждая линия старинного здания была выполнена с изяществом опытного и талантливого художника. Матео не был экспертом в живописи. Вот если попросить его рассказать о различных видах спиртных напитков или о том, где лучшие клубы в Мадриде – это он расскажет. А в искусстве он был полный ноль. Но, несмотря на это, его впечатлило, с какой любовью художник создал свои работы. Уложив альбом обратно в сумку, Альварес потянул собачку молнии, закрывая её. Дальнейшее вмешательство в личное пространство сеньориты почему-то вдруг показалось ему святотатством.

На следующий день ровно в назначенное время Матео стоял на площади Ла Сибелес, наблюдая как туристы позировали на фоне фонтана. Уже было начало второго, девушка опаздывала на десять минут. Но мысли, что она не придёт, у него не возникало. Он чувствовал, что она придёт.
– Привет, – раздалось за его спиной.– Прости за опоздание.
Матео развернулся и встретился взглядом с карими глазами, обрамлёнными густыми ресницами. Сегодня Джулия была одета в лёгкую блузу и светлые летние брюки, что разительно отличалось от вчерашнего наряда, но столь скромный образ ей чертовски шёл. В руках у неё была его сумка.
– Привет, – Матео забрал у девушки тяжелую ношу, производя обмен, отдавая вещи владелице. – Можешь проверить, ничего не украл.
– Поверю тебе, – она слегка улыбнулась и протянула руку для рукопожатия. – Спасибо.
Матео легонько сжал хрупкую ладонь и отпустил.
– Не за что.
– Ну, пока. – она развернулась, собираясь уходить, но Матео остановил ее, обхватив ладонью тонкую кисть.
– Джулия, подожди. Давай, я тебя подвезу. – парень смутился от своего порыва, что было совсем несвойственно его натуре, и убрал свою руку. – Обещаю руки не распускать. Меня Матео зовут.
После минутного колебания (для него, наверное, останется загадкой, что побудило девушку так поступить) Джулия кивнула:
– Хорошо.
Забрав сумку из её рук, Матео вместе с девушкой направился в сторону припаркованного на краю площади автомобиля.
Поездка прошла в молчании, не считая того момента, когда Джулия объяснила, куда нужно ехать. Уже возле её дома Матео, отдавая сумку, спросил:
– Может, встретимся вечером? Сходим в кино или на дискотеку?
– Прости, но я буду занята, – она передёрнула плечиками перед тем как забрать свою поклажу и скрыться за входной дверью.

Бывают моменты, когда что-то тебя цепляет. Цепляет не по-детски, так, что ты ни о чём другом не можешь думать. В данный момент для Матео это было непривычное в отношении его персоны поведение девушки. Это задело, задело больше, чем что-либо задевало в последнее время.
Через огромное окно во всю стену открывался прекрасный вид на возвышавшуюся над городом гору Пеньялáра, а за спиной веселились друзья. Но сегодня Матео не хотелось вливаться в это веселье, не хотелось танцевать до утра и улыбаться красоткам в мини платьях. Развернувшись на каблуках своих дорогих туфель, он поставил стакан с недопитым виски на стеклянный столик и отправился к выходу.
– Эй, Альварес… Ты куда? – спросил Пабло Родригес, хозяин вечеринки, попутно обнимая шикарную блондинку.
– Домой. – не останавливаясь, бросил парень.
– Ты сегодня что-то рано.
– Меня дома ждут дела поинтересней, – подмигнул Матео.
Ложь. Дома его не ждут дела. И вообще, никто не ждёт, но оставаться здесь он не хотел. Тёплый ветерок шевелил листья деревьев, а аромат растущих рядом с домом Родригеса цветов навевал мысли о чем-то романтичном и совсем безумном.
Идея возникла ниоткуда, но отказаться от неё он просто уже не мог.
Спустя полчаса парень остановил свой Астон Мартин у двери дома, куда несколькими часами ранее подвозил Джулию. Матео вышел из авто, сам не понимая, что на него нашло, но отступать не было свойственно его натуре. Он отступил от своих замыслов всего один раз, когда поспорил с братом. И в итоге Мария теперь жена Мартино. Посмотрев на тёмные окна дома, он достал телефон и, полистав список вызовов, нашел номер телефона, который набирал вчера. После нескольких гудков в трубке прозвучало сонное:
– Да.
– Я тебе ещё ничего не предлагал. Но твоё столь скорое согласие радует.
– Что ты хочешь в два часа ночи? – недовольно спросила девушка.
– Выйдешь на улицу? – в одном из окон дома загорелся свет, и через несколько секунд шторка приоткрылась, Джулия выглянула в окно.
– Зачем? – она смотрела на него сверху.
– Поболтаем.
– Нет. Зачем тебе это всё нужно?
– Сам не знаю, – признался Матео. – Ну что, выйдешь? Или мне спеть тебе серенаду?
– Не делай глупостей, Матео. Все спят.
– Не веришь? Сейчас спою… – отведя телефон в сторону, Матео, фальшивя, громко пропел – Ay arriba, ay arriba… Ay, arriba arriba*
Джулия скрылась в окне, на что парень улыбнулся, а через минуту дверь парадного входа открылась.
– Ты безумен, – ты безумен, прошептала она, подходя ближе.
– Есть немного. – Матео замолчал, не зная, как продолжить разговор, и сказал первое, что пришло на ум. – Я видел твои рисунки, они очень красивые.
– Ты копался в моих вещах?
– Немного, – признался он, кивая на лавочку под сенью пальм. – Присядем? Я, конечно, не искусствовед и мало разбираюсь в этом деле. Но мне понравилось.
– Спасибо, – не лице девушки появилась лёгкая улыбка. – Я люблю рисовать.
– Я заметил.
Они два часа проболтали об Академии искусств, об отдыхе на Ибице, о любимых местах Мадрида. Обо всём и в тот же момент ни о чём. Есть люди, с которыми тебе легко и интересно, с кем тебе не нужно быть кем-то другим. И это очень ценно. Матео было легко с Джулией, и он шутил, пытаясь вновь и вновь увидеть её улыбку и сияющие от смеха глаза. Уже почти под утро Джулия сказала ему «До встречи», уходя домой, тем самым даря надежду на новую встречу.


Следующие две недели казались калейдоскопом интересных событий, веселых посиделок по ночам и разговоров по телефону. Матео, словно влюблённый мальчишка, с нетерпением ожидал встречи с девушкой, подгоняя взглядом стрелки часов на работе. В один из таких моментов, когда до окончания рабочего времени оставалось каких-то два часа, его вызвал в кабинет Мартино. На рабочем столе брата лежали различные рекламные плакаты новой продукции компании.
– Ты решил обклеить ими свой кабинет? – ухмыляясь, Матео уселся в кресло брата. – А что… – он выразительно посмотрел на стены, обитые деревянными панелями – Креативненько будет.
– Это проекты рекламного отдела и, честно говоря, они никакие. – Мартино засунул руки в карманы своих брюк. – Но я тебя не из-за этого позвал.
Матео взял в руки один из плакатов, и у него родилась идея, как можно их усовершенствовать.
– А почему?
– Мария просила с тобой поговорить до того, как родится малыш. Она …мы хотим, чтобы ты стал крёстным отцом нашего ребёнка.
Альварес-младший встрепенулся после слов брата, шутливый и слегка насмешливый взгляд стал серьезным. Матео поднялся из кресла брата и подошел к нему.
– Для меня это будет огромная честь, – он хлопнул брата по плечу.
– Я говорил Марии, что ты не будешь против, но она всё равно решила, что нужно тебе сообщить. А теперь – к работе! – Брат снова посмотрел на заваленный стол, хмурясь.
– Знаешь, у меня есть идея, – младший из братьев показал плакат, который привлёк его внимание. – Как ты смотришь на то, чтобы…

Вечером того же дня Матео ждал Джулию около Центра искусства королевы Софии. Сегодня здесь проходила выставка картин малоизвестных художников-абстракционистов. Но их работы уже успели наделать шума в прессе. Лето сменилось осенью, но погода всё ещё радовала тёплыми вечерами. К входу подъехало такси, из которого вышла девушка.
– Привет. – Джулия подставила щеку для поцелуя, и Матео не удержавшись, обхватил ладонями красивое личико, прижимаясь своими губами к её. Он давно хотел поцеловать эти пухлые губы, попробовать их на вкус, прижаться к этому аппетитному телу, не говоря уже о большем. Девушка заставляла Матео изрядно потрудиться, чтобы преодолеть все преграды, которые она воздвигала вокруг себя. Шаг за шагом он чувствовал, как меняется её отношение к нему. Он видел, что начал нравиться ей. Но пора действовать, пока она не решила определить его во френд-зону. На такое он точно не подписывался.
– Поехали ко мне? – к чёрту осторожность, он и так долго ждал. Матео знал, что это не на одну ночь. Знал, что хочет большего и только с ней.

Наша жизнь состоит из чреды случайностей. Случайна встреча, случайный взгляд, случайное прикосновение или же случайно перепутанные сумки могут круто повернуть судьбу, изменив её. И даже прожигатель жизни может измениться ради той, которая станет для него смыслом этой жизни.

катастрофически не успеваю. Забью под цитаты.
Наша зайка прискакала))))
Наша маленькая птичка прилетела)))
Крош, не иначе Техас постирал красные стринги с белыми футболками)))
_________________

Для Габриэля от Лилиан

Прошел год

Лилиан сидит в кресле, кутаясь в объемную теплую шаль, и что-то вяжет на пяти спицах – не то варежки, не то носочки, но очень-очень маленькие. На ее губах – улыбка – спокойная и счастливая. Молодая женщина поднимает голову и смотрит в окно – год назад таким же морозным зимним утром она едва не разрушила свою жизнь. Порой бывает так, что нужные слова приходят тогда, когда уже все сказано, и сказано не то и не так, или собеседник понял тебя превратно, потому что от волнения и глупой обиды ты не смог высказать то, что на сердце… И кажется, все, жизнь стремительно бежит дальше, и ничего невозможно изменить, но случается чудо: то ли ангел не соглашается с тем, что происходит, то ли еще что, и судьба дает человеку второй шанс, и вот тогда главное – не упустить его, потому что третьего – не будет.
 
Лилиан снова улыбается, а тогда – год назад – она словно совсем заледенела, когда виконт Голуэй вышел из гостиной, извинившись, что зря побеспокоил. Лили не отвечала на вопросы отца, стойко сносила шипение матери, ей было все равно – что делать, потому что все, что могла, она уже испортила, не сумев сказать лорду Оуксу, что он ей не безразличен. Впрочем, в тот момента она сама запуталась – и в том, что случилось, и в том, что невольно услышала, и в себе самой… Одно она понимала четко – сделанного не воротишь, и готовилась к отъезду в имение по окончании Сезона. То, что она стала невестой лорда Шелдона, отец сообщил ей однажды за обедом, в этот раз решив подстраховаться и дав согласие от ее имени – чтобы избежать еще одного отказа.
– Да, отец, – только и смогла произнести Лилиан, а потом долго плакала, уткнувшись в подушку. Будь у нее другая горничная, вероятно, девушка и предприняла бы попытку как-то изменить свою судьбу, но Мэри наверняка показала бы записку баронессе, а, возможно, и самому барону, потому Лили даже не пыталась ее написать.
Прием по случаю помолвки должен был стать, по мнению баронессы, триумфом Лилиан: лорд Шелдон – завидный жених, и многие девушки завидовали мисс Юль, но сама она просто терпеливо ждала, когда же этот вечер закончится…
Появление виконта Голуэя было неожиданным, и Лили не выдержала: из-за плеча жениха она посмотрела на Габриэля, посмотрела, прощаясь, потому не скрывала того, что у нее на сердце… А дальше – ощущение дежавю: Лилиан танцует с лордом Оуксом, голова кружится так, что девушка спотыкается – сильные руки не дают упасть, и вот они оба покидают залу… И те же двое его друзей, что были в зимнем саду… только в этот раз они выходят на улицу…
 
Размышление Лилиан прервало появление в комнате того, о ком она только что думала. Она порывисто поднимается навстречу виконту, и становится заметно, что молодая женщина в тягости на очень большом сроке. Мужчина приобнимает жену, чтобы она невзначай не споткнулась, а она кладет голову ему на грудь и тихо произносит:
– Мне кажется, у нас будет мальчик.
– Если не в этот раз, то в следующий – непременно, – улыбается он, нежно поглаживая ее по спине и волосам.
– Я люблю тебя, Габриэль, – тихим шепотом куда-то в основание шеи.
– Я знаю.



портрет написан Аллой,
за что ей огромное спасибо
___________________________________

Вот жеж, точно доведёте вы папу до инфаркта. *Причитает* Разве так вас воспитывали, мисс? Что вы до скандала дошли... Неужели нельзя было сразу папе сказать, что за виконта Голуэя замуж хотите? Папа ж не зверь какой, и за наследника Стерлингтона бы возражать не стал, а то бы и помог чем. И с Шелдоном бы договорился. Сделали б всё цивилизовано, как в Свете принято. Ох, молодёжь, молодёжь...


Ох, Марусь, до чего же больнюче написано. Так что хватает, сжимает и вдохнуть не даёт. Лучик и Рокко, их не забыть.


Это что, ещё один шалопай остепенился под воздействием чувств? ))) Вместо того, чтобы ждать, что девушка упадёт к его ногам - встал сам )))) Хорошая какая история получилась, весёлая и светлая - такими темпами прожигатель жизни скоро станет счастливым отцом семейства ))))

Тут некоторые жаждали плюс 18 от меня))) Удовлетворяю, в том варианте в котором умею))))))))

Всегда хочу попробовать что-то новое в своих работах, но даже тут старого больше будет, хотя и пыталась я по другому подойти к проекту
Немного я припоздала, но надеюсь у Наташика будет возможность посмотреть)
И вообще почему у нас так мало видео и графики??? Давайте

uljascha, привет вам с Бригамом от Феи и Эмили "из Бразилии, где много-много диких обезьян"! ;)




___________________________________