Astra caeleste

 » фрагмент №8

Мэтью сразу понял, что это он зря.
Многоножка со змеёй, мгновенно стряхнув с себя и тараканов, и муравьёв, устремились в их сторону; бурундук и ящерица, бросив своего двуногого противника, не отставали от них. Летающее нечто мигом расшвыряло голубей и стрелой спикировало вниз, однако не рассчитало расстояния и врезалось в группу домов, раздавив их, словно пляжный хулиган – песчаные замки. Впрочем, оно тут же вскочило на ноги и полупрыжками, подволакивая одно крыло, двинулось в том же направлении.
Для них слова из этой книги – что дудка для гамельнских крыс: они спешат туда, откуда доносятся непонятные им, но имеющие над ними странную, непререкаемую власть звуки…
Мэтью с огромным удовольствием увидел ужас на лице своего незнакомого знакомого ровно за миг до того, как бурундук от полноты чувств забыл вовремя затормозить и протаранил постройку, на которой стоял человек с книгой.
С оглушительным треском деревянные стены смялись и сложились, и Мэтью ловко поймал книжку, вылетевшую из чужой руки как раз в нужном направлении.
Что произошло с его недругом, он любопытствовать не стал, тем более что груду обломков, куда тот свалился вверх тормашками, тут же окружили монстры. Впрочем, уже через пару секунд они с несвойственной им сообразительностью смекнули, что нужной им книги там больше нет, и тогда их пристальное внимание обратилось на Мэтью.
Он не успел ничего предпринять, прежде чем они обступили его со всех сторон, такие огромные и так невероятно близко. Сначала что-то острое мельком прошлось по его щеке, оцарапывая кожу, а потом нечто твёрдое с такой силой ударило его в плечо, что он не устоял на ногах – и не удержал книгу. Она вылетела у него из рук и упала на булыжник раскрытыми страницами вверх.
Мэтью прокатился по земле, уворачиваясь от удара чьей-то тяжёлой лапы, и торопливо вскочил, но поскользнулся и едва не упал снова. Причиной тому была неожиданная лужа, которая, очевидно, натекла из-под последней, шестой твари, водной. Мэтью наконец-то увидел её во всей красе: отвратительно-серую и лоснящуюся, похожую на акулу или какую другую хищную рыбу, которой для универсальности в дополнение к плавникам пришили четыре коротких неуклюжих перепончатых лапы. Не иначе тоннели где-то там, внизу, соединяются с одним из городских каналов, а если и не соединялись в проектах строителей, не беда: вода упорна, ей промыть лаз – что раз плюнуть…
А раз все шестеро в сборе – надо в конце концов предпринять хоть что-нибудь, чёрт побери!
Мэтью попытался было прорваться к книге и снова ею завладеть, но его оттёрли от цели – чудовища сгрудились вокруг неё, как домашний скот на водопое, и разглядывали открытую страницу, жадно, будто читали и понимали слова. И, похоже, не могли решить, что им делать дальше.
И Мэтью в голову пришла шальная идея.
Он нашёл взглядом Мефисто, с интересом наблюдающего за происходящим, и крикнул ему:
- Эй, господин Ноктис! Сможете сделать мне настоящую темноту?
Дважды просить не пришлось: синева осеннего вечера мгновенно уступила место непроглядно-чёрной Тьме. В такой даже собственную ладонь, поднятую на уровень глаз, и то не разглядишь.
Мэтью ни в коем случае не был уверен, что у него получится, однако сомнения его мало заботили, в школе его научили, что лучше всего любые вопросы разрешает практический опыт.
Театральные прожекторы, значит. Если уж они сработали – то настоящее небесное светило сработает и подавно.
Он запустил руку под ворот и вытащил звезду. Чем темнее вокруг, тем ярче она должна светить, так ведь?
И это было действительно так. Звезда вспыхнула ослепительно ярко, словно всё это время только и ждала возможности воссиять, безжалостно резко очерчивая контуры окружающего её мира, истребляя тени. Пусть Мефисто прав, и тьма повсюду, в то время как свету обязательно нужен источник – но когда этот источник есть, разве темнота вообще кому-нибудь страшна?
Мэтью видел, как его союзники закрывают глаза руками, не в силах вынести такой яркости, и неожиданно понял, что ему самому не хочется даже зажмуриться, потому что от этого света ему почему-то ни капельки не больно.
Того же самого, впрочем, никак нельзя было сказать о бедных тварях. Стоило мучительному сиянию озарить всё вокруг, как они отчаянно заметались по сторонам, будто сумасшедшие тараканы на огромной кухне, круша крыши и стены, слепо налетая на дома, сметая всё на своём пути. Грохот и крик подняля страшный; Мэтью, как и все его спутники-люди, инстинктивно прижался к стене, боясь, как бы и его случайно не зацепило каким-нибудь обломком или хвостом.
Монстры пытались спрятаться от испепеляющего, ослепляющего их света, но не находили укрытия, не могли отыскать даже вход в спасительный тоннель, в подземный мрак – зрение совершенно их подвело. И неизвестно, сколько бы ещё продолжались их страдания, если бы драконоящер – как Мэтью и рассчитывал – совершенно случайно не наступил лапой на открытую книгу, и лапа эта немедленно в неё не провалилась бы. Какое-то мгновение бедняга тщетно пытался высвободить конечность, но схватка с породившей его силой заранее была проиграна, и его засосало внутрь целиком.
Оставшиеся твари некоторое время не могли понять, куда делась одна из них, но как только сообразили, сразу, толкаясь, кинулись следом. Друг за другом они нырнули в страницы, обещающие безопасность и убежище, и книга их поглотила.
Мэтью поднял её с земли и скорее захлопнул обложку. Он готов был поклясться, что различил где-то на грани слышимости очень далёкий, полный неизбывной тоски вой – должно быть, это чудовища поняли, что их снова заманили в тесную ловушку строк, из которой не выбраться.
Только после этого он снова спрятал звезду под футболку, и свет наконец погас – остались только сумерки да другие, небесные звёзды, видимые в разрывах облаков над головой.
Его союзники медленно приходили в себя, жмурились и тёрли глаза руками. Пожалуй, стоило предупредить их заранее, прежде чем устраивать подобное светопредставление…
- Господин Хоук, чёрт бы вас побрал! – зло высказался Мефисто Ноктис. – Больше никогда так не делайте!
А, точно. Он как-то запамятовал, что один из его новых друзей люто ненавидит свет, как классового врага. Ну да ничего страшного, пусть походит с нарушенным ночным зрением, ничего не видя в темноте, ему полезно – хотя бы лишний раз вспомнит, каково быть человеком.
- Я прошу прощения, - откликнулся Мэтью без малейшей толики раскаяния.
Все были бы рады разойтись по домам, но сделать это получилось не сразу. При оценке масштаба разрушений выяснилось, что каменный дом у входа в переулок, являвшийся по совместительству единственным выходом наружу, во внешний мир, разрушился и наглухо замуровал проход. Так что победителям чудовищ пришлось сидеть и терпеливо ждать, пока те муравьи Лакх, кому посчастливилось уцелеть во всех сегодняшних битвах, разберут завал.
Безымянный незнакомец, разумеется, куда-то исчез. Мэтью даже не удивился. За последние несколько дней он вообще окончательно разучился удивляться.
- Ну что, - спросил он у Телль, когда они вдвоём сидели на остатках какой-то стены, - получила незабываемые ощущения, как хотела?
- Ещё бы! – весело отозвалась она. – Нет, правда, метелить всех голубями так здорово, в жизни не делала ничего веселее.
- Будет что порассказать внукам? – усмехнулся Мэтью.
- Тебя тоже раздражает, когда в книгах герои после какого-нибудь знаменательного события говорят эту фразу?
Они помолчали, задумчиво проводив глазами очередной обломок стены, как по волшебству проплывающий мимо на тоненьких рыжих ножках. Высота груды камней, блокирующих проход, за последние десять минут изрядно уменьшилась.
- Смотри-ка, - вдруг сказала Телль, прищурившись куда-то в темноту, - и сюда она прибежала!
Мэтью проследил за направлением её взгляда и обнаружил вездесущую Криволапку. Она сидела на куче щепок вперемешку с каменной пылью и буравила его своим фирменным безглазым взором.
- Так, - проговорил Мэтью, решительно вставая, - ты извини, я тебя покину на минутку, ага?
Безликая кошка слишком поздно сообразила, что умнее было бы убежать – Мэтью изловчился и схватил её за шкирку.
Лакх сидела на корточках неподалёку от завала, наблюдая за ходом работ. К ней-то Мэтью и направился, крепко держа молчаливо, но бурно протестующую Криволапку в объятиях.
- Муравьесса, - позвал он, - мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты ответила мне на пару отвлечённых вопросов. Ответишь?
Она посмотрела на него снизу вверх – алые губы снова изобразили её вечную усмешку – и задала вопрос, которого он, разумеется ожидал:
- А что ты можешь предложить мне взамен?
- Ничего, - честно ответил Мэтью. – У меня нет ничего своего. Но я помню твои слова о личных симпатиях и надеюсь, что хоть немного тебе симпатичен.
Муравьесса выпрямилась в полный рост и сладко, совершенно по-кошачьи потянулась.
- Как так ничего нет? – мурлыкнула она. – У тебя есть желание, мальчик. Хоть мне ничего и не нужно, желание я всегда смогу придумать… Отдай его мне – и я скажу тебе всё, что захочешь.
- Увы, это исключено, - твёрдо сказал Мэтью.
Муравьесса искоса взглянула на него и рассмеялась.
- О небеса, - воззвала она, - какой же ты глупый! Сколько всего ты смог бы выторговать за эту звезду! Столько за один раз и не загадаешь. Но ты упрям, такое нынче редко увидишь, люди в последнее время стали такими податливыми, что твой воск. Я давно уже не встречала никого, кто так упорно стоял бы на своём… - она одарила его ещё одной улыбкой. – Радуйся, твои надежды оправдались. Ты определённо мне нравишься, и я скажу тебе то, что ты хочешь услышать. Если мне это известно, разумеется. Спрашивай.
Мэтью предъявил ей Криволапку.
- Хочу знать о прошлом вот этой дамы, - сказал он. – Был ли у неё хозяин, и если был, то кто он и где он сейчас?
Лакх скептически приподняла бровь.
- И всего-то? – удивилась она. – Право, в твоём возрасте меня чаще спрашивают, в каком часу строгий отец какой-нибудь смазливой девицы возвращается с работы. Ну, или что-нибудь о смысле жизни, если для девиц рожей не вышел… Ну да ладно, давай её сюда.
Мэтью послушно передал кошку с рук на руки. Муравьесса подняла её за передние лапки и вгляделась в усатое отсутствие морды.
- А, - протянула она, узнавая, - Вильгельмина, старая знакомая!
Так, одно о хозяине уже ясно – он из числа недалёких людей, дающих питомцам пафосные имена. Для себя Мэтью решил, что быть Криволапкой для такой бродяжки куда как приличнее.
- Я знакома с её хозяином, - продолжала Муравьесса. – Он даже предлагал нарисовать мой портрет, но я же не вчера родилась. Он художник, даже довольно известный, один из тех немногих, кто действительно мог бы зарабатывать этим ремеслом на жизнь, не будь он таким невезучим, конечно. Ну нет у него предпринимательской жилки, так что за работу ему, увы, платят реже, чем хотелось бы. А точнее говоря, вовсе не платят. Эта твоя хромоножка, насколько я помню, просто сбежала от него по той банальной и приземлённой причине, что в порывах внезапного вдохновения стеснённый в средствах мастер частенько забывал её покормить…
Художник. Значит, его догадка, скорее всего, верна. Да и Муравьесса вон как улыбается – наверняка по его лицу ей уже ясно, что он всё понял, вот она и говорит недомолвками…
Опасная она всё-таки женщина.
- Хорошо, - кивнул он. – Ещё я хочу знать, где он живёт и будет ли дома сегодня ночью.
Муравьесса усмехнулась совсем уж недобро. Разумеется, она знает, что у него на уме. Она знает всё.
- Живёт он на набережной центрального канала, - ответила она, - дом – дай вспомнить – двадцать седьмой, кажется. Там по соседству, на углу, есть магазин лампового масла, мимо не пройдёшь. И, насколько мне известно, сейчас этого человека вовсе нет в городе… Поэтому нет, сегодня он дома не ночует. А ключ от двери он – что не слишком-то осмотрительно с его стороны – держит под ковриком у двери, представляешь себе?
Чудно.
- Спасибо, - искренне поблагодарил Мэтью, забирая Вильгельмину-Криволапку назад. – Ты правда мне очень помогла. Думаю, после всех этих событий я, помня о тебе, в жизни не захочу травить тараканов.
- И правильно, - невозмутимо кивнула Муравьесса. – Погибнуть от удара тапком в честном бою один на один не обидно, а вот геноцид – это чистой воды подлость. Так что будь хорошим мальчиком, при случае и муравейники тоже не поджигай.
Ну, эту просьбу Мэтью было легко исполнить – для муравейников нужен лес, а вокруг этого города на многие часы пути в любом направлении тянулись сплошь унылые, ровные поля.
Вскоре завал был полностью разобран. Господин Ноктис ушёл, кажется, ещё до этого, Лакх Муравьесса задержалась на бывшем поле брани, чтобы отправить отряды своих маленьких шпионов на разведку в тоннели, где они ещё не бывали. Мэтью с Телль хотели было отправиться восвояси, но прежде их задержал профессор Кир.
- Не хочешь отдать мне книгу? – намекнул он.
Мэтью знал, что это был риторический вопрос, но всё равно как следует его обдумал.
- Нет, - решил он наконец. – Не сейчас, ладно? Я ещё подумаю, что с ней сделать, чтобы одни и те же грабли нас и в третий раз в лоб не ударили.
И они, не дожидаясь реакции профессора, ушли на закат.
По пути Телль спросила:
- Зачем ты тащишь с собой эту кошку?
Криволапка у Мэтью за пазухой, под самое горло застёгнутая молнией его куртки, похоже, всерьёз задавалось тем же самым вопросом.
- Это вещдок, - пояснил Мэтью.
Он проводил Телль до главного входа в уже ставшую родной для них обоих больницу, а сам по своему обыкновению отправился к входу служебному.
Момент был выбран удачно – Лория Ст как раз выходила из дверей, как всегда, по самый кончик носа укутанная в шарф.
Уже стемнело, и её лицо не удавалось разглядеть.
Впрочем, теперь-то Мэтью знал, что своим глазам можно верить, и дело не только в темноте.
- Мэтти! – обрадовалась Лория. – Где ты пропадал? Я целых два дня тебя не видела!
- Выполнял задание повышенной общественной важности, - без улыбки сказал Мэтью. – Но я пришёл не светские беседы вести. Помните, я спрашивал о вашем самом главном желании?
- Помню, - кивнула Лория, и тон её выдал тень – лишь тень – настороженного непонимания.
- Вы тогда не захотели говорить, но, мне кажется, я сам догадался, какая у вас заветная мечта, - сказал Мэтью. – И я исполню её, если вы здесь и сейчас выполните одну мою просьбу. Совсем крошечную.
- Чего ты хочешь? – спросила госпожа Ст, и Мэтью не смог не заметить, что её голос едва различимо дрогнул.
- Снимите шарф, - безжалостно приказал он, - и волосы уберите назад.
Она колебалась, но он смотрел на неё всё так же прямо и молча ждал. И, кажется, она поняла, что он каким-то образом узнал её тайну.
Непослушными пальцами Лория принялась разматывать шарф. Справившись, она повесила его на плечо, убрала со лба пряди прекрасных каштановых волос.
- Да повернитесь ко мне лицом, - с досадой велел Мэтью, и она нехотя подчинилась.
Слишком темно. Здесь, у задних дверей, фонарей не предусмотрели.
Мэтью вытянул из-под куртки звезду и посветил ей, словно в её сиянии, как в ультрафиолетовых лучах, могло проявиться нечто ранее скрытое.
Так и есть, прямой взгляд не даст обмануться. Ни губ, ни бровей; ни глаз, ни даже углублений глазниц, где они должны находиться. Только ровная, гладкая кожа да незначительная выпуклость на месте носа.
В этом городе крадут всё. Включая лица.
Даже как-то странно, что он столько времени не мог сложить два и два – отражение в зеркале, Криволапку, предостережение учителя насчёт художников, из-за которых так легко потерять лицо…
Мэтью попытался заговорить, но, к его удивлению, совладать с голосом получилось не с первого раза.
- Я знаю, кто вас обокрал, - сказал он наконец. – И предлагаю нанести этому человеку визит. Сегодня же, сейчас.
Лория горько покачала головой.
- К чему это, Мэтью?.. – проговорила она глухо.
Известно ли ей, что такие вещи обратимы? Если принцип, освободивший чудовищ из книги, верен не только для этого единичного случая, то…
- Я обещал исполнить ваше желание, - решительно сказал Мэтью. – Мы вернём ваше лицо. Для этого достаточно уничтожить его изображение.
Прежде чем они двинулись в путь, Лория снова спряталась за шарфом. Раз так она чувствует себя более защищённой – пусть. Скоро ей не придётся больше скрываться, он готов сделать ради этого всё, что угодно. Даже расстаться со звездой, если иначе не выйдет.
Их путь лежал по мосту через канал, текущий за больницей, где он утопил свою книгу о чудовищах, затем, некоторое время спустя, через другой, тот, в который окунули Мефисто, и долго вдоль него. Всю дорогу ни один из них не проронил ни слова, шли в тягостном молчании. Наконец Мэтью увидел облупленную вывеску, вяло покачивающуюся на цепях – на ней была изображена старинная масляная лампа с фигурной ручкой и длинным носиком, словно вышедшая из восточных сказок.
Интересно, хорошо у них покупают? Мэтью знал, что часть населения этого города до сих пор слишком бедна, чтобы позволить себе электричество…
Хорошо, магазин нашли. Дверь и упомянутый Муравьессой коврик перед ней тоже вскоре обнаружились. Мэтью пошарил под ним и действительно нащупал ключ. Боги, какими люди бывают беспечными.
Дверь открылась нехотя, со скрипом неухоженных петель, выпуская наружу темноту и затхлый запах холостяцкого жилья пополам с химическим растворителем для краски. Мэтью наконец высвободил изрядно взъерошенную Криволапку из пут своей куртки и опустил её на пол. Оказавшись на воле, кошка с оскорблённым видом нырнула куда-то под стол, смутно угадывающийся в полумраке.
На полочке у двери нашлась свеча – необходимый атрибут даже в современном обществе, где при всех благах технического прогресса нередки перебои с электроэнергией. Мэтью зажёг её спичкой из лежащего рядом коробка и поднял повыше, освещая комнату.
То, что он увидел, не было жутким в общепринятом смысле, но от контекста кровь стыла в жилах. Вид у комнаты был такой, как будто настоящие произведения искусства приходили сюда умирать.
Всюду – на столе, на мольбертах, полускрытые сползшими покрывалами, ничком на полу, прислонённые к стенам – в совершенном беспорядке стояли и лежали картины. Целые ворохи акварельных этюдов на картонках соседствовали с огромными яркими холстами в богатых рамах, тут и там попадались незаконченные работы, написанные только наполовину или заново замаранные грунтовкой – доказательства переменчивости вдохновения. Взгляд Мэтью нашёл среди пейзажей и пасторальных бытовых сцен несколько портретов. Любой художественный критик при взгляде на них съел бы свою любимую авторучку, потому что они были исполнены безупречно. Очень… реалистично. Даже слишком. Мэтью передёрнуло от секундного неприятного ощущения, будто бы люди на картинах в большей степени настоящие, чем он сам.
Нашёлся, кстати, даже портрет Криволапки – узнаваемые длинные усы и белое пятно на груди не давали ошибиться.
Но они ведь пришли сюда не за этим.
Лория соляным столпом застыла перед большой картиной, установленной на столе на специальную подставку, и Мэтью понял, что будь у неё губы – они бы судорожно подрагивали.
Он медленно обошёл стол и тоже посмотрел.
И снова отошёл, с трудом переведя дыхание. Он слишком молод, чтобы смотреть на таких красивых женщин.
Разумеется, картина оказалась портретом Лории. Её лицо, изображённое там, на холсте, было почти таким же, каким Мэтью его себе представлял, хотя так хорошо, так чётко представить он, конечно, не мог. И… с цветом глаз промахнулся…
Это же каким нужно быть чудовищно талантливым, чтобы рисовать нечто более реальное, чем жизнь? Это скорее проклятие, чем благой дар…
Мэтью вспомнился художник, придуманный господином Эдгаром По, который убил свою модель, слишком хорошо нарисовав её – вся жизнь девушки перешла в картину, и бренному телу ничего не осталось.
- Нож, - отрывисто выговорила Лория, - или ножницы, или кусок стекла. Что-нибудь острое, хоть что-нибудь, быстро, умоляю тебя!
После минуты лихорадочных поисков Мэтью нашёл на какой-то заляпанной краской тумбочке тарелку с остатками еды невообразимой давности, какими и солдаты Муравьессы побрезговали бы, и не без труда отклеил от неё хлебный нож.
- Прошу, - сказал он, вкладывая его рукоять в выжидательно протянутую руку своей дамы.
Та не глядя взяла орудие, ещё один короткий миг постояла неподвижно – и, буквально зарычав от ярости, наотмашь полоснула картину ножом, от угла до угла.
Мэтью стало страшно от её ненависти, но право Лории ненавидеть представлялось неоспоримым. Боги, с какой неистовой, злой энергией она кромсала и резала собственное дивно красивое лицо!.. Это было чем-то похоже на другой, альтернативный конец знаменитой уайльдовской истории, в которой портрет победил. Здесь ему не оставили ни единого шанса.
Пока она неистовствовала, Мэтью стоял и думал. Нет, так не пойдёт… Он тихонько вышел из дома и завернул за угол.
Не слишком надёжная дверь магазина не выдержала удара плечом, пусть даже бил тощий городской подросток вроде него. Он вошёл, щёлкнул выключателем, криво усмехнулся – продают масло, а у самих лампочка висит под потолком. Классический образчик людского лицемерия.
В две ходки он принёс на квартиру художника четыре трёхлитровых стеклянных бутыли и принялся терпеливо ждать, когда Лория обратит на него внимание.
- Ножом вы много не нарежете, - заметил он, когда она, обессиленная, тяжело дыша, опустила руки. – У меня есть рациональное предложение сжечь всё к чёртовой матери и на этом успокоиться.
И откуда у хрупкой женщины взялась невероятная сила, благодаря которой она схватила тяжеленную бутыль, словно пёрышко? Вдвоём они тщательно полили маслом все картины, какие увидели, остатки выплеснули на стены и просто под ноги. Лория грянула пустую бутыль об пол.
- Зажигай, - велела она, и столько злой, возбуждённой радости прозвучало в её голосе!
Мэтью удостоверился, что она отошла подальше, к самой двери, и чиркнул спичкой.
Когда он уронил её в лужицу масла и сам отскочил назад, огонь мгновенно вспыхнул ярко и весело, пробежал по масляному морю на полу, на пробу облизывая ножки стола и резные рамы, – и вот он уже заключил в объятия и истерзанный портрет, и другие картины, пока не тронутые. Под треск горящего дерева акварели на бумаге и картоне сворачивались трубочками и чернели, плавилась и запекалась коркой масляная краска…
- Лория!
На пороге, на фоне тёмного и слегка косого дверного проёма, обеими руками держась за косяки, застыл профессор Кир; красно-рыжие отсветы плясали на его худом, жёстком лице.
Госпожа Ст вскинулась и обернулась на звук его голоса. Растрепавшиеся каштановые кудри взметнулись неистовым вихрем, губы дивной красоты полураскрылись в счастливой улыбке, а в глазах, в светлых, невообразимо синих глазах плясал сумасшедший отблеск очищающего огня, пожирающего всё, что много дней кряду держало её в плену…
Свободная, плачущая от счастья, стоя посреди пылающего ада, Лория Ст была непередаваемо прекрасна, в сто раз красивее, чем на неживом застывшем портрете, и не было, не было в целом мире женщины прекраснее неё…
- Джеффри!
В следующий миг он уже заключил её в объятия, крепко-крепко прижал к себе, закрыв глаза.
Оба не верят своему счастью, подумал Мэтью. Боятся, что всё это окажется не более чем сумбурным, лихорадочным сном. Да и немудрено – десять лет всё-таки срок немалый…
Зачем она пряталась от него всё это время? Неужто испугалась, что если она больше не будет красавицей, он перестанет её любить? Но нет, вряд ли – скорее, просто испугалась. Запуталась, запаниковала – и не придумала ничего лучше, как убежать подальше и поглубже забиться в нору…
Непонятно только, как профессор нашёл их здесь. Или Муравьесса наконец сжалилась и подсказала?
Но как же эта история всё-таки ладно кончается.
Мэтью почти не удивился открывшейся правде о сбежавшей невесте его учителя – он и сам уже начал догадываться. Удивительно было другое: неожиданно для себя он вдруг понял, что ему больно смотреть на то, как Кир обнимает свою заново обретённую любовь.
Ведь это не он, в конце концов, был рядом с ней, пока ей ещё приходилось прятаться от людей, не он таскал коробки макулатуры, не он вернул ей лицо, так по какому праву он…
Мэтью выдохнул.
Так вот что, значит, называется ревностью. Надо запомнить, просто на всякий случай, вдруг в будущем пригодится.
В доме становилось жарко. Мэтью как можно деликатнее протиснулся мимо влюблённых, мир для которых, похоже, перестал существовать.
На пороге он задержался и, не оборачиваясь, сказал вслух, ни к кому в особенности не обращаясь:
- На вашем месте я бы здесь не оставался. Тут за тоненькой стенкой, если помните, горючее хранится в немереных количествах. Если огонь дотуда доберётся, то рванёт так, что будь здоров.
И с чувством выполненного долга пошёл домой.
На прямой, чистой, хорошо освещённой улице, по каким ему уже несколько дней не приходилось ходить – приключения водили всё больше по грязным дворам да дремучим переулкам, в которых неба над головой не видно – его догнала Криволапка. Ну ладно, так уж и быть, Вильгельмина.
Мэтью долго и пристально посмотрел на неё. Надо же, какие у неё, оказывается, чудны́е глаза – разные: один зелёный, другой жёлтый, как фонарь. А нос – розовый, в мелкую чёрную крапинку, как у коровы.
- Теперь довольна? – строго спросил её Мэтью. – Больше не будешь так на меня смотреть, словно взглядом убить хочешь?
Вместо ответа кошка с мурлыканьем потёрлась об его штанину.
Он улыбнулся и вздохнул:
- Вот бестолковое животное.
А на полпути к школе, где его наверняка уже снова потеряли, Мэтью и вправду настиг оглушительный хлопок взрыва, и где-то там, вдалеке, за домами, вроде как полыхнуло.
Хорошо. Взрыв – достойный конец для любого приключения.

 » фрагмент №9

Эта глупая учёба даже воскресенье сумела испортить.
Мэтью стоял на крыльце школы и отходил от разговора с начальством. Ощущения были такие, будто у него из черепной коробки вынули весь мозг и заменили его на соответствующее количество скользкого смородинового желе.
Он только что побывал в кабинете заместителя директора и выдержал там допрос с пристрастием. В основном администрация школы желала знать, по какой причине он прогулял занятия и две ночи подряд не появлялся в общежитии. А он молчал, скромно потупив глаза, потому что прекрасно понимал, что единственный адекватный ответ, который он может дать – это невежливый хохот. Он сам охотно поведал бы миру всю правду, не фигурируй в ней армия тараканов, живая Тьма, коварная чёрная магия, целый ряд явлений, не поддающихся научному объяснению, и чёртовы зверюги размером с трамвайный вагон. Такое кому рассказать – не поверят. Мягко говоря.
В жизни бывают моменты, когда поневоле начинаешь гадать, кто сошёл с ума – ты сам или весь остальной мир.
Одним словом, Мэтью пребывал не в лучшем расположении духа, когда к нему прибежала взбудораженная Телль.
- Откуда ты узнала, где я живу? – удивился Мэтью.
- Неважно, - отмахнулась Телль, пытаясь восстановить дыхание. – Мэтью, я придумала, что нам делать с твоей звездой! Ты же до сих пор не хочешь загадывать на ней желание, верно?
Он непонимающе кивнул.
- Отлично. Помнишь, какой сегодня день?
Мэтью всерьёз задумался над вопросом. Какой сегодня день? Вроде бы воскресенье, по совместительству какое-то там число некоего весеннего месяца, одного из трёх… Пока даты итоговых годовых экзаменов ещё не назначили, за календарём можно и вовсе не следить.
Однако мозговая деятельность оказалась неожиданно продуктивной: нечто всплыло в его памяти, и вроде бы даже не брюхом кверху.
- А, - вспомнил Мэтью, - сегодня же вроде сколько-то там лет со дня окончания очередной гражданской войны, в ходе которой народ победил сам себя, да?
- Именно, - подтвердила Телль. – А знаешь, что будут делать люди, когда стемнеет?
- Напиваться до беспамятства, - не колеблясь ни секунды, уверенно заявил Мэтью. Напиваться до беспамятства у населения вообще было любимой формой праздничного досуга.
- Ну, и это тоже, - не стала спорить Телль. – Но я-то веду к тому, что в газетах писали, они будут запускать воздушные фонарики. Знаешь, такие бумажные, с пластинкой сухого горючего – его поджигаешь, и тёплый воздух поднимает всю конструкцию вверх. Конечно, не совсем подходит под специфику праздника, но зато красиво и символично, а людям ничего больше и не надо. Некоторые даже верят, что если такому фонарику желание загадать, оно исполнится. Каких только примет не напридумывают, верно?
Мэтью кивнул ещё раз.
Он как-то раз видел массовый запуск таких вот воздушных фонариков, и даже его настойчивый внутренний циник не мог спорить с тем, что зрелище это необыкновенное. На фоне тёмного неба мягко светящиеся фонари похожи на…
… на звёзды.
Мэтью вдруг понял, какой план придумала Телль.
Она сообщила, что негласным уговором запуск назначен на семь часов – именно тогда десятки, если не сотни маленьких монгольфьеров взлетят в воздух. Время у них ещё было, однако проблемы могли возникнуть с другим…
- Деньги у тебя есть? – спросил Мэтью, когда они вышли из школьных ворот.
- Есть, но крайне мало, - призналась Телль.
Тем не менее, даже крайне малого количества денег оказалось достаточно, чтобы найти на улице торговца фонариками и купить у него с рук один – два их бюджет просто не потянул.
- Откуда будем запускать? – поинтересовалась Телль, прижимая к груди пока ещё бесформенный свёрток папиросной бумаги.
Мэтью задумался, и его никуда не нацеленный взгляд внезапно наткнулся на знакомый ориентир.
- Оттуда, где мы будем выше всех, - решил он.
И по улицам, уже по-праздничному людным, они направились в сторону бывшей тюремной башни.
Откуда-то оттуда, от её верхушки, она упала. Значит, туда же нужно и запускать, а то вдруг она заблудится в тёмных просторах бескрайнего космоса и не найдёт дороги обратно на своё место?
- А нас пустят? – засомневалась Телль.
На этот раз они подошли к башне не со стороны площади, где вчера учинили разгром, а с другой – сзади.
- Если не спрашивать – тебе не запретят, - мудро заметил Мэтью. – Прошу на пожарную лестницу.
Таковая и правда наличествовала, и, к счастью, представляла собой не обычную дурно сваренную металлическую стремянку, начинающуюся в двух метрах от земли. К стене башни прочно крепились пусть дребезжащие, но вполне надёжные ступени с высокими прочными периллами, ломаными линиями пролётов поднимающиеся до самого верха.
Подниматься было очень высоко и очень долго, и ступеньки под ногами пугающе гудели, как будто протестовали. Но Телль решительно шла первой, Мэтью от неё не отставал, и в конце концов они покорили этот Эверест, добрались до вершины.
Башню венчал острый псевдоготический шпиль, но между его основанием и парапетом было достаточно места, чтобы стоять и ходить, так что получалось нечто вроде не запланированной архитектором смотровой площадки. Уже стемнело. Некоторое время Мэтью и Телль молча переводили дыхание и любовались городом внизу, его улицами и крышами, вереницами фонарей вдоль чёрных каналов, зажигающихся будто по очереди, один за другим…
- Сколько там сейчас времени?.. – проговорил себе под нос Мэтью.
Телль перегнулась через парапет, пытаясь разглядеть минутную стрелку на огромном циферблате прямо у них под ногами. Часы, как ни странно, все эти годы ещё работали, хотя их вроде специально и не чинили. Да и кто вообще придумал вот так вот совмещать приятное с полезным, тюремную башню с часовой?
- Без десяти семь, - сказала она наконец, - вроде бы.
И вдруг воскликнула огорчённо:
- Вот чёрт, у нас же нет спичек!
Мэтью нахмурился было, но похлопал себя по бокам и тут же успокоился:
- Есть, всё в порядке.
Поджигая дом безумно талантливого художника, он, оказывается, сам не заметил, как машинально сунул коробок в карман куртки. Молодец, запасливое подсознание, хорошо сработано.
Но прежде чем осуществлять зажигание, нужно было поднять на борт звездолёта его бесценный груз.
Мэтью запустил руки под воротник, снял с шеи шнурок – и сразу ему как будто стало темнее и холодней.
Звезда легла ему в ладонь, как тогда, в первый день. Она светила несмело и слабо, словно понимая, что пришла пора расставаться, и теперь некому будет её защищать.
Тебе это и не понадобится, мысленно заверил её Мэтью. Там, вверху, звёздам не нужна защита. У них нет естественных врагов.
Он легонько сжал кулак. Белое сияние просачивалось между пальцев.
Подумать только, сколько сумбура и неразберихи может принести один-единственный крошечный кусочек неба в земную жизнь человека.
И почему-то лишаться её сейчас – как будто отпускать на волю скворца, которого подобрал ещё птенцом и заботливо выкормил: конечно, нужно для её же блага, но… чёрт побери, так внезапно жалко.
Он разжал пальцы и тщательно привязал шнурок к перекрестью проволоки, которой к фонарику крепилось его топливо.
Им понадобилось несколько минут, чтобы разжечь огонь и дать бумажной оболочке наполниться горячим воздухом, так что как раз в тот момент, когда она уже рвалась из рук, башня у них под ногами дрогнула – часы били семь.
И, совсем как в сказке, с ударом часов, слышным далеко вокруг, началось волшебство.
Сперва над крышами взмыло лишь несколько одиноких фонариков, неспособных разогнать ночную тьму, но с каждым мигом их становилось всё больше, и вскоре они уже поднимались от земли величавой колонной света, медленно, как во сне, словно пушинки огромного, подсвеченного летним солнцем одуванчика, сдутые неким великим божеством. Беззвучно и невесомо они летели, мерцая, всё вверх, вверх…
- Готова? – спросил Мэтью почему-то шёпотом, держа готовый к полёту фонарик за свой край.
- Готова, - так же тихо ответила Телль.
И они его отпустили.
И он, сияя, неторопливо поплыл вверх и чуть в сторону.
Было безветренно, и, подняв голову, Мэтью с изумлением увидел мириады звёзд на синем ночном небе. Впервые с хмурой, тёмной прошлогодней осени привычные низкие тучи куда-то подевались, рассеялись полностью и без следа.
Звук во всём мире словно выключили. Казалось, сам воздух мерцал. Далёкие фонарики были уже почти не видны, а близкие проплывали мимо них двоих, как диковинные рыбы; один вынырнул из-за самого парапета башни, совсем близко – Мэтью готов был биться об заклад, что коснулся бы его, стоило только руку протянуть.
Сотни, тысячи звёзд. Не упавших, а взлетевших вверх. Потому что только такие исполняют желания. Только таким можно их загадывать…
Больше не было видно земли. Больше не было видно ночи. А может – как знать? – ни земли, ни ночи больше просто не существовало.
Телль стояла, запрокинув голову, и по её щекам струились слёзы.
- Это как сон, Мэтью!.. – проговорила она со счастливой улыбкой. – Совсем как сон…
Воздушные фонарики поднимались прямиком к небесам, где их невозможно было отличить от звёзд. Где они, скорее всего, стали звёздами. По крайней мере, сейчас поверить в это было так же легко, как раньше, на земле, верилось, что они остынут и просто где-нибудь упадут, превратившись в грязные лохмотья.
И Мэтью мерещилось, что он всё ещё может разглядеть среди десятков фонарей, горящих тёплым жёлтым светом живого огня, свой единственный, сияющий прохладным и белым звёздным блеском.
- Ты хоть желание загадать не забыла? – окликнул он Телль.
- Нет, конечно, - отозвалась та. – А ты?
Мэтью оставил этот вопрос без ответа.
Да что уж там, честно говоря, ответа он и сам толком не знал.

А потом, когда все фонарики поднялись так высоко, что пропали вдали, срок действия волшебства истёк, и народ, как и предрекал Мэтью, принялся без меры хлестать любую жидкость, которая не испарялась быстрее, чем её можно было выпить. А что – свою дозу бессмысленно-красивой романтики люди уже получили, и нужно было жить дальше.
Многие сегодня загадали желания, но никто особенно не надеялся, что они на самом деле сбудутся.
И никто не знал, что, совсем как в теории Мэтью, материальные мыслечастицы их просьб сегодня в бессчётном множестве витали в воздухе, и некоторым из них повезло попасть в поток энергии, производимой сгоранием топлива, поднимающего вверх фонарик, который нёс на небо самую настоящую звезду. А значит, согласно верованиям Телль, их мечты получили возможность чудесным образом осуществиться…

Например, в городской больнице, на четвёртом этаже, откуда выходили обычно разве что ногами вперёд, показания приборов одного из безнадёжных пациентов вдруг кардинально изменились. Думается, нет нужды уточнять, чьё имя значилось в медицинской карте, висящей на спинке кровати.
А на чердаке того же здания вдруг вышел из строя большой обогреватель, вследствие чего на пол вылилось изрядное количество горячей воды. Это, в свою очередь, повлекло за собой весьма неприятные последствия: в кабинете этажом ниже, куда один добросовестный волонтёр успел переправить почти всю архивную документацию последних лет, вдруг обвалился ненадёжный гипсокартонный потолок, и все важные, но такие противные бумаги под водопадом кипятка пришли в полную негодность. Что поделать, иные желания исполняются тогда, когда мы уже перестаём ждать.
А в доме около места, куда трамваи приходят ночевать, прихотливая орхидея Каттлея, которую хозяин вот уже много дней тщетно уговаривал зацвести, выпустила стремительно набухающий бутон.
И так было всюду. То была ночь приятных неожиданностей, оживающих надежд и бесконечно удачных совпадений.
А на небе, которое к тому времени снова начали затягивать дождевые облака, сияло больше звёзд, чем этот город когда-либо видел на своём веку.

 » фрагмент №10

Жизнь тыкала Мэтью в нос хорошим концом.
Все были счастливы. Нет, серьёзно. Он даже встретил в парке того работягу, которому недавно дал денег – тот гулял с тремя шумными, резвыми детьми с виду лет этак от трёх до шести и прямо-таки сиял. Похоже, он не соврал тогда – для счастья ему действительно не хватало всего ничего…
Кстати о деньгах, Мэтью наконец выплатили стипендию, и на какое-то время он с радостью вычеркнул себя из рядов нищих. А недавно он обнаружил, что некто неизвестный – кто бы это мог быть? – оставил его родную старую пару ботинок у порога его комнаты. Тщательнейший осмотр подошв не выявил ничего опасного, так что и обувной долг удалось вернуть.
Но перемены к лучшему – всё равно перемены, и Мэтью понимал, что прежним мир никогда не станет. Сегодняшний день был днём прощаний.
Он толкнул дверь и вошёл.
- Вы хотели меня видеть, профессор Кир?
- Господин Кир, - поправил тот, выпрямляясь. – Я здесь больше не работаю, ты забыл?
Увы, забыть было сложно – всё вокруг не то что напоминало, а просто криком кричало об этом. На полу стояли открытые коробки, в которые его бывший учитель сейчас укладывал книги с полок своего шкафа в углу. Странное дело, такая мелочь – всего лишь опустевший шкаф – а привычный и любимый кабинет латыни и греческого языка уже выглядит таким брошенным и осиротевшим.
Кир отправил в коробку ещё пару томов. Лория, сидящая за первой партой, наблюдала за сборами. Когда Мэтью вошёл, она тепло улыбнулась и приветственно помахала ему рукой.
- Как думаешь, - спросил Кир, - ты сумеешь поладить с тем, кого они наймут преподавать латынь вместо меня?
- Постараюсь, - вздохнул Мэтью. – Но клянусь чем угодно, если они позовут на ваше место кого-нибудь, кто знает предмет хуже, чем я, то я за себя не отвечаю.
Профессор – хотя теперь уже, конечно, не профессор, просто господин Кир – усмехнулся и закрыл коробку картонной крышкой.
- Если получится, - промолвил он, - там, куда мы едем, я тоже собираюсь преподавать. Только в каком-нибудь высшем учебном заведении, где у учеников мозгов и силы воли побольше. Если хочешь, я напишу тебе с нового адреса, так что если появишься в тех краях – сможешь зайти, посидеть в качестве вольного слушателя… Я всегда буду рад тебя видеть.
Рад? Почему? Потому что Мэтью его лучший ученик? Или потому что он нашёл его женщину, потерянную навек?
У Мэтью на языке уже зрела традиционная колкость, но он нашёл в себе силы проглотить её. Это говорит не разум, а нерациональное нежелание расставаться с человеком, к которому он привык. Нельзя поддаваться.
Кир, похоже, заметил, что его бывший ученик захвачен невесёлыми мыслями, но вида не подал.
- Кстати, я говорил с тем молодым человеком, за которого ты просил, с этим Джоном Карном, - продолжал он. – Он умеет отличить лейку от секатора, да и названия все знает просто наперечёт, а это уже кое-что, так что я решил оставить цветы на его попечение. Всего, как ни жаль, с собой не увезёшь… Будь добр, встретишь его – передай, что ему теперь официально дозволяется входить в оранжерею в любое время дня и ночи и выращивать там что вздумается, не запрещённое действующим законодательством.
- Хорошо, передам, - кивнул Мэтью.
- Я также беседовал с господином Адамсом, который, как тебе известно, является заместителем директора этой школы, и объяснил ему, чем были обусловлены твои прогулы. Он всё понял. С тебя сняты все обвинения, никаких штрафных санкций ты можешь не опасаться… И да, - Кир поднял указательный палец, словно внезапно вспомнил нечто, о чём запамятовал, - у меня есть для тебя личное поручение.
Это было неожиданно.
- Какое? – удивился Мэтью.
Господин Кир извлёк из кармана ключ на проволочном колечке и кинул ему. Мэтью поймал его на лету.
- Я хочу, чтобы ты хранил единственную в своём роде копию ключа вон от той двери, - бывший учитель кивнул в угол около книжного шкафа. – Разумеется, с возможностью неограниченного доступа к тому, что за ней хранится.
У Мэтью перехватило дыхание, как у ребёнка при виде огромного, блестящего рождественского подарка.
Маленькую неприметную дверку в углу часто принимали за вход в какую-нибудь лаборантскую, но он-то знал, какие сокровища спрятаны за ней на самом деле. Книги. И на их родном языке, и на английском, и на латыни… Длинные-длинные стеллажи книг, хороших и вкусных, таких сейчас уже не пишут.
Уж не сон ли это часом?
- Как я уже сказал, всего с собой не заберёшь, - пояснил Кир, - а книгам не идёт на пользу, когда их не читают… Кстати о книгах. Если не секрет, с той, многострадальной, ты как намерен поступить?
- Там в конце осталось немного места, - нехотя поделился Мэтью. – Я хочу вписать туда какое-нибудь… условие. Из-за которого они больше не смогут выйти в мир, даже если захотят. Нужно только правильно сформулировать…
- Надо же, - покачал головой Кир. – И почему я раньше до этого не додумался? Всё было бы гораздо проще.
Мэтью неопределённо повёл плечами.
- Может быть, - сказал он. – Но мне пора, я пойду, ладно?
- Как? – огорчилась Лория. – Уже?
- Мне нужно проводить Телль на поезд, - объяснил Мэтью. – Она ведь тоже уезжает.
Тоже. Все, кто в последнее время стал ему хоть сколько-то не чужим, покидают этот город. А он, как дурак, остаётся – надо ведь продолжать учиться и всё такое. Да и, к тому же, ему-то уезжать некуда.
Хотя следует признать, что перспектива одиночества кажется не такой уж мрачной, если его скрашивает целая библиотека в личном пользовании.
Да и вообще, когда ему был хоть кто-то нужен?
Лория обняла его на прощание. Лория Кир. Мэтью даже не знал, что чувствовать по этому поводу.
Так что он просто попрощался, пожелал им обоим удачи и ушёл. Ничего, со временем чувства укротятся сами собой, они долго не живут.

Состав, длинный и зелёный, с ярко-красной линией на боку, стоял на первом пути. Время от времени он громко протяжно фыркал, словно самая большая и сильная в мире лошадь.
Телль наконец-то исполнила свою мечту – сегодня она пришла на вокзал, чтобы сесть на поезд и уехать далеко-далеко от города, который не слишком-то красиво с ней обошёлся. И мало того, сбылось даже то, о чём она давно уже не осмеливалась и мечтать – вместе с ней уезжал её Уилл.
Уильям Барри. Впервые услышав это имя, Мэтью порадовался, что мальчик всё-таки брат горе-жениха Телль, а не её родной – иначе его звали бы Уильям Вильгельм, а это было бы уже не смешно.
Их представили друг другу пару дней назад. Уилл был примерно того же возраста, что и Мэтью, может, чуть помладше, и, по понятным причинам, всё ещё выглядел болезненно бледным и худым, зато рыжие волосы уже отрасли колючим ёжиком, а на курносом лице – удивительное дело! – уже появились новые, яркие веснушки. Это в городе-то, где солнце скупо, как старый лавочник…
Ничего, у него впереди ещё много дней полной ремиссии в куда как более дружелюбных краях.
- Куда вы направляетесь? – спросил Мэтью, когда младшего уже отправили в вагон искать указанное в билетах купе, а они с Телль вдвоём стояли на перроне и никак не могли попрощаться.
- В их с братом родные места, - ответила она. – Отвезу Уилла родителям. Да и сама, скорее всего, там останусь, видеть этот город больше не могу. Может, там и со сбежавшим женихом встречусь, нам с ним есть о чём потолковать…
Мэтью улыбнулся.
- Удачи тебе там, - пожелал он.
Телль пристально посмотрела на него и внезапно предложила:
- Слушай, а приезжай ко мне? Не сейчас, пока у тебя учёба, а потом, на летних каникулах. Я к тому времени уже наверняка найду, где жить, и пришлю тебе письмо. Приедешь?
- Приеду, - пообещал Мэтью. – Если найду денег на дорогу.
Телль заливисто расхохоталась. Всё-таки бедняк бедняка видит издалека, уж они-то, двое бывших нищих, прекрасно друг друга понимали.
Кстати, Телль всё ещё носила красные сапожки Кэтилины – та настояла, чтобы она оставила их себе насовсем. В комплекте с потрёпанными старыми штанами и выгоревшей рубашкой добротная обувь смотрелась комично.
Но какая же она всё-таки была счастливая в последние дни. Впрочем, ничего удивительного в этом нет…
Пошлый, но такой нужный каждому хэппи-энд для неё свершился.
Мэтью посадил Телль на поезд и даже помахал вслед рукой, когда состав тронулся, медленно, но неумолимо.
Однако судьбой на сегодня ему была уготована ещё одна встреча: шагая по опустевшему перрону, Мэтью с изумлением узрел Мефисто Ноктиса и Кэтилину, причём последняя держала в руках маленький изящный дорожный саквояж.
- Добрый день, господин Хоук, - с улыбкой поприветствовал его Мефисто. – Ходили провожать свою даму?
- Мы, кажется, уже обсуждали, моя ли она, - отрезал Мэтью.
- Да ладно вам, - усмехнулся Мефисто. – Я как посмотрю, все сейчас куда-то уезжают… Вас столько прощаний за день не вогнали в тоску?
- С чего бы? – Мэтью пожал плечами. – Сегодня в этом городе станет на одного умирающего, двух безумцев и трёх женщин спокойнее. Что в этом плохого?
Мефисто негромко рассмеялся, да и Кэти, похоже, не обиделась на такое неуважительное высказывание о прекрасном поле.
- Вы-то куда подались? – уже более миролюбиво поинтересовался Мэтью.
- Южнее, - Мефисто неопределённо махнул рукой, - в среднюю полосу… Туда, где ночи темнее. А то здесь, похоже, уже начинается эта белая мерзость. Не терплю её. Ночью должно быть темно, иначе это и не ночь вовсе.
- Кстати об этом, я хотел бы попросить у вас прощения за ту выходку со звездой, - сказал Мэтью, вспомнив недавние события. – На этот раз по-настоящему.
- Да ладно, - беззлобно фыркнул Мефисто. – В тот раз было весело.
Прощаясь, Кэти тоже выразила желание его обнять. Мэтью ей позволил.
- Приятно было с вами познакомиться, господин Хоук, - сказала она, когда отпустила его.
- А мне с вами, Кэтилина.

Он вернулся в общежитие только под вечер, когда уже стемнело, и, как всегда, застал своего соседа Кельвина Джоунса сидящим на подоконнике в обнимку с его верным другом-телескопом.
- Всё разглядываешь небесные тела? – добродушно осведомился Мэтью, снимая куртку. – Окстись! Лучше бы тела девчонок из окон дома напротив поразглядывал, всё лучшее применение для техники вроде твоей.
- Не отвлекай меня, - пробормотал Кельвин, - я пытаюсь понять. Видишь ту яркую звезду, вон там, в квадранте сто двенадцать-бэ? Ну, там, где шпиль башни заканчивается? Так вот, я абсолютно уверен, что несколько дней подряд её там не было, а потом она вдруг снова появилась… это же чудеса какие-то!
- Чудес не бывает, - деланно равнодушно отозвался Мэтью, совершая над собой титаническое усилие, чтобы не рассмеяться.
Долетела без происшествий, значит.

Конец.

Прости, милая. Сейчас первосентябрьская гонка сводит меня с ума. Но я читаю потихонечку. Читаю.

Сегодня я забила на все свои утренние дела, и дочитала все таки эту прелесть)) Столько потрясающих ярких картин в этих последних фрагментах, что просто дух захватывало, честное слово. Люблю сказки со счастливым концом, хоть здесь и чувствуется некоторая толика грусти... Я так рада за героев. Они все у тебя получились живыми. Ну, вот просто каждый) Даже кошка, моя любимая кошка, обрела наконец свою мордочку. Кстати, я с самого начала надеялась, что Лория - та самая потерянная любимая женщина профессора, и какова же была моя радость, когда я прочитала, что это именно так. Очень хочется верить, что и у Мэтью все будет хорошо. Он такой интересный молодой человек...
Мои искренние аплодисменты, Нэши) Эта история - просто чудо!!!