Гюльнара:
16.07.12 10:49
» 5-6
5.
И тут толстая дубовая дверь отворилась, и на пороге возникла высокая фигура Торджера. Сигни обернулась так быстро, что Марит больно дернула ее за косу, и девушка скривилась от боли. Но увидела напряженное выражение на лице молодого воина и приняла невозмутимый вид.
«Всегда сохраняй выдержку, - учил ее когда-то отец. – Не поддавайся чувствам; правитель должен уметь показывать подчиненным, что в любой обстановке хладнокровен и собран. Чем больше волнуются твои люди – тем спокойнее будь».
- Три корабля из Рисмюнде идут во Флайнгунд, - сказал Торджер. – Харальд Трёхглазый едет сватать тебя.
- Откуда у тебя эти сведения? – Сигни с трудом подавила дрожь в голосе. «О боги, вы услышали меня! Вы сами посылаете мне того, за кем я хотела отправиться!»
- Я был на пристани на реке. Там прибыл корабль с богатым купцом из Рисмюнде. Он и его люди в один голос утверждают, что, когда они отплывали, конунг готовил три корабля, на которые складывали богатые дары для тебя. Харальд Трехглазый, сын Рагнара Беспутного, едет за тобой, Сигни. – При старых слугах он называл ее по имени, а не почтительно, как на людях, – «светлая госпожа».
- Харальд Трехглазый!.. – воскликнула Сигни. - Нет, Торджер, у него теперь другое прозвище, или ты забыл? Харальд Братоубийца!
- Моя госпожа, но ведь никому не известно, убил ли он старшего брата, - вмешалась Марит. – Ведь тело Рагнара Смуглого так и не нашли...
- И не найдут, - брезгливо поморщилась Сигни. – Да, мне известно: Харальд утверждает, что дрался и победил брата в честном бою. Что не собирался убивать его, но Рагнар Смуглый якобы не вынес позора поражения и бросился со скалы в море. Но кто этому поверит, зная коварство и подлость рода конунгов из Рисмюнде? Все они вороны из одной стаи! – Она спохватилась, что слишком явно проявляет свою ненависть, и замолчала. Никто не должен знать, почему она так ненавидит род Рагнара Беспутного. Никто!
- Братоубийца он или нет – он едет сюда, - сказал Торджер.
– Говорят, оба сына Рагнара из Рисмюнде славятся своей пригожестью. А ещё несравненным искусством во всех воинских доблестях, - заметила Марит. – Вернее, славились. Теперь-то остался один – Харальд.
Сигни презрительно скривила губы. Торджер молчал, но не сводил с нее тяжелого взгляда. Видя, что госпожа не возражает против ее вмешательства в разговор, двоюродная сестра Сигни продолжила:
- Недаром он получил прозвище Трехглазый. Говорят, он видит все, что делается за его спиной, как будто имеет лишний глаз на затылке. Никто не может безнаказанно напасть на него сзади...
- Ты закончила? Так ступай, - отрывисто бросила ей Сигни. Марит поспешно вышла. Девушка покусала губы в раздумье, потом произнесла: – Торджер, вот что. На трех кораблях Харальда не более пятисот человек. Собери тысячу, и пусть люди как следует вооружатся.
- Зачем?
- Мы едем на побережье встречать конунга из Рисмюнде, - загадочно, но в то же время зло улыбнулась девушка.
- С целой армией? – удивился молодой воин.
- Братоубийца идет на нас войной, Торджер.
- А как же дары для тебя? Нет, не думаю. Он едет с миром, едет тебя сватать!
- И ты поверил этому купчишке? – рассмеялась Сигни. – Торджер, Харальд из рода Рисмюнде, а этот род издавна славится бесчестиями и подлостями. Не дары будут в сундуках на кораблях конунга, а мечи, топоры и копья!
- Что-то мне в это не верится, - покачал головой Торджер. - Давай по крайней мере посмотрим, какого цвета будет щит Харальда*...
- Верится или нет – выполняй мой приказ! Собери людей. У меня есть задумка. Мы встретим драккары* Братоубийцы на побережье. Но не всей армией, а малым числом. Основная часть воинов будет ждать нашего сигнала за скалами. Братоубийца сойдет с корабля, приблизится к нам, конечно, с небольшой свитой – мы возьмем его, подадим сигнал, и наши люди осыплют людей конунга стрелами и копьями с горящей паклей. Если нам повезет, мы подожжем драккары, перебьем воинов Братоубийцы, и ни одному из Рисмюнде не удастся вернуться домой!
- Мне не нравится твой план, - сказал Торджер. – Ты противоречишь сама себе. Если Харальд действительно хочет напасть на Флайнгунд, как ты полагаешь, он не будет высаживаться и приближаться к нам с небольшой свитой.
Сигни и сама чувствовала, что сказала не то. Это близость мести кружит ей голову, как крепкая медовуха. Но отступать она не собиралась. Что бы там ни думал Торджер о ее замысле, - он исполнит его, в этом она не сомневалась.
- И к чему жечь корабли? – продолжал он. – Вдруг на них и впрямь дары для тебя. Мы могли бы захватить драккары и обогатиться.
- Мне эти дары не нужны. И хватит рассуждать. Иди, готовь людей, - жестко сказала она. – Запомни: Харальд Братоубийца едет к нам с войной, и это не обсуждается! Ну, что стоишь?
Торджер наклонил голову в знак подчинения, хотя подбородок его еще сильнее упрямо выпятился, как бывало каждый раз, когда она столь резко приказывала ему. Сигни прекрасно понимала его мысли: к чему настаивать на своем? Что бы ни двигало ею, почему бы она ни ненавидела конунга из Рисмюнде, – ему не бывать ни ее женихом, ни мужем, а это всё, что нужно ее другу.
Торджер вышел. Едва шаги его затихли, Сигни выхватила из сундука, стоявшего у ее постели, тонкую кольчужную рубашку с капюшоном и начала надевать ее поверх льняной. Сердце девушки быстро билось. Харальд Братоубийца близко! Скоро она захватит его! Живым! И тогда он ответит за все, что сделал ее отцу его отец!
...Но тут на пороге появилась испуганная Марит.
- Светлая госпожа, беда! Старая Гальдорфинн...
- Что с ней?
- Опять ей плохо. Вас зовет.
Сигни отбросила кольчугу. За последнее время Гальдорфинн дважды становилось плохо. Тетка Раннхилд считала, что старуха не протянет и до зимы. Сигни молилась богам, чтоб этого не случилось. Полгода назад старая финка окончательно ослепла, но сохранила ясность ума и твердую память. Конечно, теперь она не могла лечить людей, и близкими, если они болели, занималась сама Сигни, но порой девушка прибегала к знаниям и советам Гальдорфинн.
Больная лежала на шкурах, постеленных на длинный узкий ларь, в своей маленькой комнатке. Она, казалось, спала, но, когда дочь конунга вошла, повернула к ней голову и открыла свои незрячие, затянутые молочно-белой пленкой, глаза.
- Сигни! Наконец! – прошептала она, по шагам узнав свою ученицу.
- Да, это я. Гальдорфинн, что у тебя болит? Скажи, и я сделаю любое лекарство.
- О Сигни, у меня ничего не болит, а это значит, что болит всё. Таков удел старости. Но сядь рядом.
Сигни опустилась на грубо сколоченный табурет рядом с постелью Гальдорфинн и взяла финку за изуродованную как будто вывихнутую около пальцев руку.
- Ты побудешь со мной? – прошептала больная. – Останься со мной, Сигни! Ты нужна мне.
Сигни слегка нахмурилась. Остаться здесь – означало не пойти в поход на Братоубийцу.
Она вдруг вспомнила, что в прошлый раз знахарке стало плохо, когда на земли Флайнгунда шло войско одного из отвергнутых и оскорбленных мейконунгом женихов. Тогда пришлось послать навстречу своих людей во главе с Торджером, схватка была жаркая, и много бойцов Сигни погибло в том сражении, а Торджер был тяжело ранен. А в позапрошлый – когда она собиралась на охоту, и на охотников напал бешеный волк, искусав несколько человек...
Не хочет ли старая финка таким образом защитить Сигни от опасности? Не притворяется ли она больной? Но нет, как она, Сигни, может думать такое! У Гальдорфинн бескровное лицо, такого же цвета, как седые пряди, выбивающиеся из-под платка. И синеватые губы. Она действительно тяжело больна, или даже умирает! И Сигни не оставит ее!
- Гальдорфинн, я, конечно, побуду с тобой, сколько ты захочешь, - ласково сказала она, поправляя подушку под головой больной.
- Мне кажется, тебе этого совсем не хочется. Если у тебя много дел – иди...
- Я останусь. Дела подождут, - твердо сказала девушка.
- Благодарю тебя. Ты добрая девочка, моя лисичка... – Глаза Гальдорфинн закрылись, она как будто уснула. Глаза Сигни невольно наполнились слезами. Лисичкой ее называли только Гальдорфинн, отец с матерью и прабабка Гунндис.
Она смотрела на такие родные знакомые черты и молила богов сохранить старой финке жизнь. Гальдорфинн было плохо уже не раз. Она поправится, она обязательно поправится!
Прошло некоторое время. И вот за дверью послышалось бряцание железа, и голос Торджера негромко позвал Сигни. Она осторожно встала, на цыпочках подошла к двери и выскользнула за нее.
- Все готово, - доложил молодой воин, который был в полном боевом облачении, только шлем держал в руках. – Люди собраны и вооружены. Ждут только тебя.
- Я не смогу поехать с вами, - горько сказала Сигни. – Я должна остаться с Гальдорфинн. Ты встанешь во главе войска. – Она стянула с запястья один из символов своей верховной власти - серебряный браслет, украшенный позвякивающими золотыми молоточками – знаками бога Тора, – и надела его на руку другу.
- Я наделяю тебя властью херсира*. Отныне будешь им постоянно. Отправляйся, и да пребудут с вами боги! Разбейте этих наглецов из Рисмюнде, пусть море наполнится их кровью, как чаша пенным пивом! Только Харальд Братоубийца должен остаться в живых. Мне не нужен его труп – доставьте его живым!
Торджер наклонил голову и удалился. Вскоре раздался топот множества коней, – это отряд, посланный Сигни, покидал Флайнгунд.
Сигни постояла еще чуть-чуть, прислушиваясь и беззвучно вознося молитву Одину, а затем вернулась к ложу Гальдорфинн.
*Если викинги желали мира, вождь с носа драккара показывал щит, внутренняя сторона которого была выкрашена в белый цвет
*Драккар – (норв. Drakkar, от древнескандинавских Drage — «дракон» и Kar — «корабль», буквально — «корабль-дракон») — деревянный корабль викингов, длинный и узкий, с высоко поднятыми носом и кормой
*Херсир - здесь - предводитель войска
6.
... – Наши дозорные с вышек и рыбаки видели корабли Харальда Братоубийцы, херсир. Три его драккара, потрепанные бурей, с оборванными парусами, рано утром подошли к берегу. Недалеко, меньше чем в полумиле* отсюда. Несколько лодок пристали к берегу. Дозорным показалось, что люди из Рисмюнде что-то искали. Потом вернулись на корабли и повернули их назад...
- Назад? – спросил, сдвинув брови, Торджер. – Не понимаю. Почему они это сделали, раз их драккары были на плаву?
- У меня есть предположение, херсир, - вмешался старый воин по имени Хьялти. – Возможно, Братоубийца привез с собой предсказателя. На корабле не гадают на рунах – его качает, руны могут сместиться, и предсказание может быть истолковано не верно.
- Ты хочешь сказать, что Харальд дождался утра, приказал спустить лодки и высадиться на берег и гадал, будет ли ему удача? И руны сказали ему, что его и его воинов ждет беда?
- Да, - кивнул Хьялти. – И у него очень сильный колдун – ведь мы здесь, и ждем Харальда не с добром.
- А что люди из Рисмюнде искали тогда в прибрежных скалах? – задумчиво протянул херсир.
- Они чужаки, и мы не знаем всех их обычаев...
- Вот именно. Вдруг этот их такой сильный колдун колдовал на берегу? Что, если он сварил отраву и наслал зло на наш край или даже нашего мейконунга?
Все бойцы, собравшиеся вокруг Торджера, одобрительно загудели. Да, возможно, их херсир прав. Такие случаи бывали. Зачем воевать и проливать кровь, если достаточно приготовить такое зелье, что оно, разлитое по берегу, медленно, но верно нашлет неизлечимую хворь на всех врагов – и живущих у моря, и тех, кто обитает в глубине страны?
- Будем искать, - решил Торджер. – Мы дали присягу защищать наш край и нашего мейконунга, пусть и ценой собственных жизней. Прочешем все побережье отсюда на милю к востоку. Колдуну нужен был костер, чтобы сварить отраву. Ищите свежее кострище. Ну, и смотрите в оба, вдруг что-то еще попадется!..
...Он отчетливо слышал тяжелые шаги и звон стали. Это шли за ним, – он не сомневался в этом. А он был слишком обессилен борьбой с холодными волнами, которые долго и безжалостно играли с ним, как злые дети играют с попавшим им в руки беззащитным щенком или котенком. Потом он услышал впереди гул и грохот прибоя, возвещавшие приближение скалистого берега, а затем, в предрассветных сумерках, увидел мрачные черные гряды нависавших над морем утесов. Он собрал остатки сил, чтобы остаться в живых, чтобы не позволить ни утянуть себя в ледяную глубину, ни быть раздробленным ударом волн о камни.
Но все же совершенно избежать этого удара он не смог: пенные валы подхватили его,
поволокли, оглушили и, наконец, когда он окончательно был истерзан и потерял сознание, выплюнули на берег окровавленным изжеванным куском плоти.
Он не знал, сколько времени провел в таком состоянии; и вот теперь, едва очнувшись, почувствовал: за ним идут. Его разыскивали, и это были не друзья. Ощущение опасности, отдаленной, но приближающейся, было острым, как приставленный к горлу клинок. И таким же привычным, как меч в руке.
Меч!.. Он с трудом приподнял необычайно тяжелую руку и провел ею по бедрам, - но напрасно. Меча не было. И даже кинжала. Ничего, чтобы обороняться от приближавшихся врагов. Впрочем, даже если б он был вооружен до зубов – воспользоваться в своем состоянии хоть чем-то он бы, кажется, не смог. Даже для спасения жизни.
Шаги... и голоса. Грубые, хриплые, как карканье воронья, слетевшегося в ожидании легкой поживы. Все ближе, ближе...
Он должен что-то сделать. Что-то важное. Да, у него есть что-то, что не должно попасть в руки врагов. Или он потерял это? Нет, нет, он чувствует, что эта вещь при нем!
Он снова поднял руку и засунул ее за пазуху. Пальцы сомкнулись на бархатистой поверхности и извлекли из-под лохмотьев, в которые превратилась рубашка, удлиненный округлый предмет – сафьяновый футляр.
Он знал, что в похожих футлярах пересылают с гонцами пергаментные свитки с тайными приказами, например, королевскими. Что лежит в этом? Тяжелая вещь. Или так кажется его ослабевшим пальцам?
Он не знал, что там. Знал только, что надо спрятать это, что оно драгоценно и не может попасть в чужие руки.
На футляре были золотые застежки. Да, наверняка какое-нибудь секретное повеление. Но, что бы там ни находилось, он обязан спрятать эту вещь!
Он лежал на животе, уткнувшись лицом в намытый прибрежный песок. Теперь он приподнял голову, чтобы оглядеться. Перед глазами сразу замелькали черные точки, затем все поплыло как в тумане. Он сжал зубы и собрал все силы, чтобы не потерять сознание вновь. Наконец, ему удалось справиться с дурнотой, и взор его немного прояснился. Он лежал в узкой расселине между двух, выше человеческого роста, валунов. Сзади слышалось мерное дыхание моря, – оно отдыхало после страшного ночного шторма.
Скалы вокруг – это хорошо. Может, его и не найдут. Хотя, если не найдут, то и не придут на помощь, - а сможет ли он сам встать и добраться до безопасного места? И есть ли такое на этом берегу?..
Но надо спрятать свою драгоценную вещь! И сделать это немедленно! Он попробовал вырыть ямку – но слой песка был тонким, под ним обнажился камень. Если только нагрести его побольше...
Вдруг он сообразил, что прилив наверняка доходит сюда. Вода может вымыть песок и утащить футляр в море. Значит, надо спрятать его повыше, среди скал.
Он взял футляр в зубы, снова собрал все силы и начал медленно подниматься, цепляясь за выступы валуна, крепко зажмурившись, боясь хоть на миг приоткрыть глаза. В голове словно со страшной быстротой раскручивали горящий обруч, боль была невыносима, огненные языки лизали глазницы, и казалось, что глаза вот-вот вытекут наружу, как сырые яйца из раздавленной скорлупы.
Он вставал, скрипя зубами и кусая до крови губы, шаря руками и хватаясь за каждую выемку в камне, будто выбирающийся из пропасти человек. Еще выше... еще... Неужели у него перебиты ноги? Он их почти не чувствует. Или они просто онемели от холода? Ведь он бос и почти раздет, рубаха на нем превратилась в клочья, штаны тоже.
Наконец, он выпрямился во весь рост. Боль терзала тело, но средоточие ее находилось в голове.
Боги, не дайте ему упасть, дайте спрятать футляр!..
Он слепо шарил в углублениях камня. Если не найдется укромного места, где можно положить свою вещь, все пропало. Но тут пальцы его наткнулись на прядь сухого мха, под которой было отверстие. Он сунул туда ладонь. Дыра оказалась неожиданно широкой и глубокой, рука залезла в нее до локтя. И там было совершенно сухо. Несомненно, если даже при таком страшном шторме, что был ночью, во время прилива, морская вода не попала туда, - бояться за сохранность футляра в этой дыре нечего.
Он глубоко, облегченно вздохнул – и сунул свою вещь в самую глубину отверстия. И открыл глаза. Это была пытка нестерпимой болью, но он должен запомнить место, где спрятал футляр. Запомнить хорошо. Он пристально посмотрел на валун, в отверстии которого спрятал вещь, – он был необычной формы, похож на ощерившегося волка. Такой трудно будет спутать с другими. А серый мох надежно прикрывал дыру, и определить, что она здесь есть, было невозможно.
Затем он обвел угасающим взором море и скалы вокруг; вдруг ощутил, что сзади, вдалеке, кто-то стоит и смотрит прямо на него... Крик этого человека долетел до него, но как будто приглушенный очень толстой тканью.
Он упал и снова лишился чувств.
... - Херсир, мы обыскали берег. Нет никаких следов пребывания на берегу воинов из Рисмюнде. Мы нашли только этого человека. – Хьялти обернулся назад и кивнул, и двое подтащили и кинули к ногам своего командира безжизненное тело мужчины в окровавленных лохмотьях.
- Он жив? – спросил Торджер, кончиком сапога трогая лежавшего ничком незнакомца.
- Жив. Изранен сильно, много крови потерял, на голове открытая рана, но вроде ничего даже не сломано. – Хьялти снова кивнул, и те же воины перевернули свою находку.
Торджер чуть наклонился, всматриваясь в лицо мужчины.
- Он не похож на викинга, - констатировал он. – Слишком смуглый.
- В роду Рагнара из Рисмюнде тоже все смуглые, - напомнил Хьялти.
- А волосы? Смотрите, он не носит кос, как мы. У него волосы коротко обрезаны.
- Наверное, это сбежавший траллс, - предположил Хьялти. – На спине у него следы порки, и не одной. Старые, правда...
Торджер слегка поморщился. У него самого были подобные следы – какими свободному человеку, тем более, воину, гордиться не пристало. Те следы, которые остались после того давнего спора с Сигни и ее братьями.
Свободных викингов секли редко, и только за особо тяжкие провинности. А присудить такое наказание могли либо ярл, либо сам конунг. Даже мальчиков не пороли. Считалось, что шрамы, полученные не во время игр с оружием, унижают дух будущего воина и ослабляют его силу и волю. Поэтому провинившихся мальчишек обычно сажали в холодный погреб и оставляли там на какое-то время в темноте и без еды.
- Мне кажется, вряд ли он с одного из драккаров Харальда, - закончил старый воин.
- Рабы носят ошейник. А у этого нет даже следа от железного обруча, – задумчиво произнес херсир. Он прищурился, разглядывая фигуру и черты лица незнакомца. Крупный и очень хорошо сложенный мужчина. И в самом расцвете сил – едва ли ему намного больше лет, чем Торджеру. На лицо, пожалуй, чересчур смазлив, но женщинам такие нравятся. Последнее Торджер с неудовольствием относил и к себе, но у него хоть подбородок не подкачал, а здесь всё слишком правильно и тонко.
- Раз шрамы на спине, значит, точно траллс, - наконец, постановил он. – И, если он останется жив, то будет рабом нашего мейконунга. Конечно, она ждала Харальда, но всё же мы вернемся не совсем с пустыми руками. А чтобы этот раб ей понравился больше конунга из Рисмюнде, велим кузнецу выковать для него самый красивый ошейник!
Громкий хохот викингов огласил окрестности.
*Норвежская миля – более 10 тысяч метров
...