Вышивальщица

cholita: 06.02.16 22:14

Спасибо! Наконец-то я услышала мысли Ворона, и они мне понравились
А Аглая сложная натура, не с двойным, а с четверным, наверное, дном. Её мысли не дают понять до конца: какой был у неё муж, почему так держится за дом, почему верит, что деревенские её примут, есть ли у неё чувства к Ворону?

...

Elis: 07.02.16 07:24

Грустная песня, что пела Аглая возле дуба.
Совсем решилась уйти из мира.
Ворон хоть рядом был.

...

Данута Сабо: 07.02.16 14:34

 » Глава 8

Мне никогда не было одновременно так тяжко и тепло после ритуала. Слабость наполнила все тело, но кожу не кололи, как в прежние годы, тонкие спицы снега. Было тепло и даже как-то… мягко. Уютно и защищено, как в тепле на печке, когда кошка залезла на колени и делает вид, что спит, а глаза сами закрываются от теплоты и лености. Как же хорошо… Так и хочется сладко потянутся и замурлыкать, подобно Котьке…
Зашевелилась, пытаясь улечься удобней. Может, это сон или я уже на том свете? Но мне так хорошо, хоть руки еще дрожат и на ногах я не удержусь, коль встану…
- Тише, птаха, почти дошли, - хрипло прошептал кто-то над моей головой. Удивленно открыла глаза, чтобы тут же сощуриться – как же ярко блестит снег на солнце! Но все-таки не для моих глаз. – Ты проснулась? – чуть отстраненно спросил Ворон, отводя взгляд. Какой же он… замечательный! И не страшный как на первый взгляд показалось! – Аглая?
Внутри словно поселился кто-то маленький и веселый, заставляющий тут же расхохотаться. Ворон мой – смешной! Он не как Карика – черный, нет, он… пушистый!
Потянулась вверх, взлохмачивая черные волосы. Ух, какие густые… И немного жесткие… Подстричь бы его надо.
- Аглая, ты что делаешь?... Черти, дай калитку открыть!
Прикусив кончик языка и прищурившись, стала думать, какую бы длину ему отрезать. Или не дастся? Ох, а чего это у него с лицом? Такое странное… Необычное… Пальцы оставили в покое волосы и сами потянулись к высокому лбу… нахмуренным бровям… а глаза-то какие растерянные, не видала у него еще таких… хихикнула… по щеке… какое же у него большое лицо! И красивое…
- Ворон, - позвала, улыбаясь.
- Аглая, не… хватит! – неожиданно сердито буркнул он, стараясь отдернуть голову от моей руки. – Что ты творишь, лекарка?
- Не хмурься, - погладила по щеке, не обидевшись на строгость. И все-таки, какой смешной! И теплый, и… желанный.
- Почему… - внезапно подал мужчина голос, останавливаясь посередь двора и собираясь с мыслями. – Зачем ты это делала? – ох, какой серьезный. Завозилась у него на руках, цепляясь за шею и широкие плечи. – Аглая, что ты как маленькая? Донесу я тебя, донесу, не спрыгивай…
- Да я и не хотела, - радостно улыбнулась, глядя в стальные глаза и упираясь локтями ему на плечи. Удобно, ничего не скажу. Надо чаще просить, чтоб носил меня. Рассмеялась своим мыслям, но вовремя вспомнила, что Ворон моих размышлений не слышит. Вздохнула, обняла его лицо ладошками. – Так надо было.
- И снова в следующем году пойдешь? – напрягшись, спросил мужчина, вперившись в меня взглядом – впрочем, я не оставила ему выбора, чтобы смотреть еще куда-нибудь.
- Больше не надо, - радостно замотала головой, легонько ударив его по лицу вплетенными в пряди бусинами. – Прости… - виновато прикусила губу. Ворон, не отрывая от меня взгляда, судорожно вздохнул.
- Ладно, раз больше не будешь меня так пугать, - протянул он, перехватывая меня под колени одной рукой, ладонью другой отводя с моего лба кудри. – Надо в дом зайти, - отвел взгляд странник. – А то, не дай бог, заболеешь еще – кто ж других лечить будет? – неловко усмехнулся он, делая шаг к избушке.
- Не заболею, - серьезно ответила я, рукой заставляя его снова посмотреть на меня. – Мне теперь никогда не будет плохо! – радостно выдохнула, счастливо смеясь. – Они меня отпустили! Отпустили!
- Кто?
- А вот не скажу! – хихикнула, снова запуская ладони в его волосы. Гость ты мой, а ведь это ты за меня просил, я слышала. Ты звал меня, звал вернуться. И может, не так я дорога тебе, как мне хочется… Но что же я теряю, если наконец могу поступать, как мне хочется? – Хотя… - медленно протянула, дотронувшись кончиком пальца к его губам. По коже пробежало горячее дыхание, заставившее вздрогнуть всем телом, а затем податься еще ближе.
- Аглая… - как-то дивно протянул путник. Мне нравится. Нравится, как ты зовешь меня, нравится, как тянешь мое имя. Нравится, когда смотришь на меня за работой, нравится, когда чуть грубовато заботишься, нравится, когда пытаешься защитить. – Аглая… хозяйка, сядь нормально, - думаешь, справишься со мной, странник? Я ведь еще не сказал, как люблю смотреть на тебя… Но нет, лучше расскажу тебе это на ушко, когда ты рядом будешь и не отстранишься. Хитро прищурилась, а затем скользнула чуть вниз, будто послушавшись, устроилась в его руках, а затем поймала облегченный вздох мужчины, коснувшись губами открытой шеи… нервно дернувшегося кадыка… подбородка…
- Что ты творишь, девчонка…
Как жарко-то стало зимой! Подумала, да только потом поняла, что он меня в свой кожух завернул. Отстранилась на мгновенье от замершего на крыльце Ворона и резво сбросила кожух вниз, чуть не упав при этом, да путник мой удержал. Мой…
Почти замурлыкала от удовольствия, когда обнял и прижал ближе к себе, удерживая. Твердый, но теплый.
- Аглая, хватит, - внезапно твердо заговорил он, прислоняясь к двери. – Ты сейчас…
- Очень и очень хочу, чтобы ты меня не отпускал, - прошептала я, перебивая его, а затем прижалась к его губам поцелуем.
Застонав, он ответил, да так жарко, что мне и в костре, на котором танцевала сегодня, так сгореть не хотелось… Ворон нашел наконец ручку двери, вваливаясь в избу, и теперь уж не я его, а он меня целовал, обнимал, не давая соскользнуть, а пальцы его неожиданно мягко гладили кожу в просветах платья. Интересно, а рубашка ему понравилась? Не эта, моя, красная, что Ворон с силой сжимает, но пока не снимает еще с меня, а та, на которой я слишком уж маленькие пуговки на воротнике пришила, да так и тянет разорвать, чтобы добраться до горячей кожи.
Где на краю сознания я слышу, как хлопает дверь из сеней в горницу, а Ворон уж и сам рывком стягивает с себя рубаху, всего лишь на мгновение усаживая меня на стол и отстраняясь. Затем уже я тяну к нему руки, чувствую, как замерзших на зимнем морозе коленей касаются теплые мужские пальцы, шершавые, но так ласково поглаживающие…
Жадно оглаживаю мышцы спины, жалея, что не могу сейчас же прикоснуться к каждому шраму, что увидела когда-то в день нашей встречи. Пальцы тянутся стянуть и с себя удушающее платье, что не дает движения.
- Не здесь, - хрипло выдыхает мужчина, сдергивая меня со стола. Снова несет, я успеваю шепнуть, смеясь: «Мы ж с печи упадем», а затем мы падаем куда-то вдвоем, и есть только горячие, как в лихорадке, руки и губы, есть только мы вдвоем…
Алый и черный бисер потом еще долго валялся, рассыпанный по полу. Но когда и кто из нас успел порвать платье, ни я, ни Ворон потом вспомнить не могли.
Это еще не конец :-)

...

Данута Сабо: 08.02.16 08:07

 » Глава 9

Аглая сладко зевнула, удобней устраиваясь на его плече. Ворон бережно обхватил рукой обнаженные плечи женщины, согревая. До одеяла тянуться мешала леность и послесонная слабость. Да и проспали же они так, друг на друге, до самого рассвета, ничем не потревоженные…
- Аглая…
Она приподняла голову с его груди, щурясь спросонок. Мужчина мягко провел рукой от лопаток к ее затылку, запутываясь пальцами в волосах.
- Не пожалеешь о том, что вчера натворили? – весело ухмыльнулся, поглаживая тонкую шейку.
- Нет, - рассмеялась его хозяйка, снова прижимаясь щекой к груди путника. Затем перевернулась на спину, еле успел подхватить, чтоб не скатилась на холодный пол. Фыркнул – уж больно маленькая и верткая ему женщина досталась. – Ты ведь, говоришь, ведьм не боишься? – хитро тем временем спросила Аглая, выворачивая голову так, чтоб смотреть прямо в глаза. – Али и теперь не веришь? – усмехнулась она.
- Ведьма – слово плохое, темное, - задумчиво проговорил он. Лукавые глаза и улыбка девушки сбивали с мысли. – Для тебя совсем не подходящее. Так что в ведьм я и дальше верить не буду.
- Как? И в меня не веришь? – растеряв весь сон, вскочила она. Ворон скривил губы – отвлекает совсем! А потому тоже сел на лавке, заставив девушку скатиться с него чуть ниже, и дотянулся до своего покрывала, давно почивавшего на полу. Накрыл сердитую… кого? Волшебницу?
«Ну, уж точно не ведьму!» - проворчал Ворон про себя, прижимая насупившуюся девушку ближе.
- В тебя – верю, - и в колдовство тоже. Не верил бы – не дошел бы до этого места. Это заставило вспомнить мужчину о другом… Объятия стали крепче, на что Аглая, будто слыша его мысли, сама обняла его, кладя голову на плечо. – И всегда верил, но не ведьма ты. Скорее… ведунья? – спросил он сам себя и снова рассмеялся, прижимаясь к кудрявым волосам. С ней он улыбался все чаще. – Я не знаю. Ты мне разрешила звать тебя, как пожелаю… А для меня ты, вышивальщица, - Аглая.
Аглаю он звал на поляне, Аглаю бережно закутывал в кожух… где он, кстати, сейчас валяется?...
Это имя звал ночью, это имя желал…
И Аглая отвечала, пела в ответ.
- Хорошо, - тихо и счастливо выдохнула она ему в шею, заставив вздрогнуть. – А ты? Как мне звать тебя? – чуть отстранившись, чтобы видеть мужчину, спросила женщина, хмурясь. – Я дала тебе тогда имя наугад…
- А мне большего и не надо, - грустно улыбнулся он, глядя в каре-зеленые глаза. Словно листва осенью. - Мы так и будем сидеть? – спросил, не спеша, впрочем, отстраняться.
- Голодный? – тут же спохватилась хозяйка, попытавшись из его рук вырваться, но не Ворон не дал. – Пусти, сейчас я…
- Да сиди! – отмахнулся он от ее мельтешения. Прислонился затылком к стене, и, не выпуская из рук свою волшебницу, прикрыл глаза. Он должен был подумать. О том, что их ждет дальше.
И о том, что он натворил, пожелав им вместе счастья.
Вот дурак же!
…Главное, чтоб Аглая не узнала и не поняла его мыслей…
- Ворон, ответь мне только на одно, - ворвался в его раздумья тихий голос. – Я не прошу рассказать мне, откуда ты и куда держал… или держишь путь до сих пор. Но ответь: сколько ты можешь быть со мной?
- Что? – он изумленно взглянул на резко посерьезневшую Аглаю.
- Ты говорил, что уйдешь весной, - повторила она, глядя ему в глаза. – Потому что шел куда-то или потому что считал, что должен уйти весной? Но ведь сейчас… тебе нет нужды уходить, - ведунья отвела взгляд, словно смутившись.
Нет нужды?...
А ведь и правда, как было бы дивно остаться здесь. С его птахой, что дает ему счастье, не требую ничего от него взамен. Жить в доме, из которого никто не прогонит, и все равно ему на деревенских – те неприятности, что преследовали их с его хозяйкой этой зимой, казались теперь совсем малыми и незначительными. Они смогли бы справиться.
С его хозяйкой…
Что дала дом, кров, тепло. Дала новое имя и, кажется, даже жизнь…
Взгляд скользнул на запястье правой руки, где на шнурке все еще болталась бусина. Коснулся ладонью запястья Аглаи, ладошка которой держалась за его плечо.
- Останусь, сколько жизнь даст, - вздохнул он горько, не смотря на Аглаю, но та уже радостно обнимала его.
- Спасибо. И я с тобой буду, сколько судьба позволит, - услышал он жаркий шепот.
Их прервал резкий грохот кулаков по двери дома.
- Эхей! Ведьмарка, открывай! – дребезжал старческий голос. Аглая, сначала испуганно сжавшаяся у Ворона на коленях, тут же облегченно выдохнула, а затем, узнав говорившую, закатила глаза. – Эй, мерзавка, а ну-ка поди сюда!
- Да иду я, иду! – прокричала лекарка, соскакивая с него и начиная бегать по горнице в поисках одежды. Ворон с интересом проследил, как она натягивает рубаху с голубым сарафаном, и только потом спохватился сам начать одеваться. – Ну, что ты тут? Она ж пристанет, спрячься, - проворчала девушка, быстро заталкивая его в уголок за печью. Мужчина в ответ лишь осоловело похлопал глазами на такое самоуправство, а затем усмехнулся и промолчал. Не хочет никому показывать, хоть в деревне все знает, что постоялец у нее есть – пусть не показывает.
Главное, чтобы за печь его прятала, а не во двор нагишом выгоняла.

***
Наскоро волосы пригладила, да так и выскочила в сени. Ох, а щеки-то наверняка – так и пылают! Как и уши, ведь кое-кто за дверью наговаривает про меня все, что только можно. И зачем только бабка Карига пришла?
- Ну, пришлендела? Так трудно старому человеку открыть, ведьма окаянная?! – тут же напустилась на меня бабка, цепко осматривая меня маленькими черными глазками, которые только и видно было из-под широкой бурой шали, в которую старуха завернулась от носа до поясницы. – У халупы твоей еще мерзнуть…
- Коль вам так мой дом да я сама не нравимся, зачем явились? – резко ответила я, складывая руки на груди. Внутри бушевала редкая для меня легкость и смелость – ай, будь, что будет! Все-таки не люблю я терпеть, как надо мной издеваются, да еще и те, над кем бы сама с удовольствием посмеялась.
- Хамка ты, ведьма! – зло гаркнула старуха. – А ну, пусти в дом… Посмотрим, что ты там от людей честных прячешь, - попыталась она протиснуться мимо.
- И не подумаю, - не сдвинулась я с места.
- Ах, ты…
- Матушка, вы опять начинаете? – раздалось досадующее от калитки. Повернувшись на голос, а я с удивлением увидела закутанную в шубу Натильку, медленно приближающуюся к нам. – Здравствуйте, госпожа ведьма, - обратилась она ко мне, кивнув. – А вы, матушка, должны были меня подождать…
- И без тебя бы сходила, нечего моей невестке тут делать, - каркала бабка, размахивая руками. – Сама б с Наглой этой обо всем договорилась, - бросила она косой взгляд в мою сторону.
- Я вижу, как бы вы договорились, - хмыкнула женщина, подходя ко мне. – Вот только дело не шибко вас и касается, так ведь?
- Как это меня не касается… - задохнулась от возмущения баба, и, пока та не бросилась с кулаками на невестку, я открыла дверь в сени.
- Здравствуйте, госпожа Натилька, проходите, - чуть смущенно улыбнулась я, все-таки мало кто ко мне так уважительно в деревне обращался. – Простите, что нет, чем угостить, - ох, и правда, стыдоба… И Ворона тоже надо чем-то кормить.
- Да нет, мы не долго, - осталась на крыльце Натилька, остановив свою свекровь, так и норовящую шмыгнуть внутрь. – Только договориться. Раз уж вы у нас в семье у всех детей повитухой были, - она неуверенно улыбнулась, - то снова к вам идем.
- У Федории… - изумленно приподняв брови, начала.
- Нет-нет, - рассмеялась женщина.
- Да что ты с ней церемонии разводишь, - пришла в себя бабка Карига. – Чай, не лекхорь какой городской, а ведьмарка. Брюхатая она, Натка наша, - фыркнула старуха, с явным подозрением оглядывая и еще не слишком располневшую фигурку невестки, и мою заодно.
- Ох, поздравляю, - растерянно улыбнулась я. Хм, а давно ль известно-то про ребеночка, как знать? Может, потому и приветлива была со мной она в прошлый раз. Впрочем, не буду судить.
- Спасибо, - кивнула Натилька.
- Ты тут нам зубы не заговаривай, Наглая, - вмешалась бабка. – Рожать девке уже после весны, месяц первый как у лета пойдет, у меня глаз наметанный, - самодовольно фыркнула она. – И не надо тут говорить, что ты ее осмотреть хочешь – все я там посмотрела, - зло добавила. – Так что, пойдешь летом помогать, да за прежнюю цену?
- Пожалуйста, - добавила Натилька, недовольно посматривая на свекровь. Как погляжу, не прижились они в одном доме.
- Хорошо, - кивнула, чуть подумав. Если б снова Федория рожала – не пошла б, надоел мне дом их, где, кажется, даже стены на меня с издевкой посматривают. Но Натилька вроде женщина неплохая, даже странно, что в таком змеином гнезде ужилась.
- Тогда пошли мы, - криво усмехнулась бабка, разворачивая невестку, да потащила ее к спуску с холма. Натилька только глаза закатила и благодарно кивнула мне на прощанье.
Вот же семейка!
Прикрыла дверь, вздохнув. Бабка вымотала, будто не пять минуток говорили, а полдня разговор вели.
- Аглая, мне выходить-то можно, или ты меня еще от кого прятать собралась? – раздалось насмешливое из-за печи, и я поспешила к Ворону.

...

cholita: 08.02.16 17:25

Спасибо! Птички мило воркуют А бабка эта неблагодарная, ох,как меня взбесила. Терпеливая эта Аглая, я б уже давно её и всю её родню далеко послала.

...

Данута Сабо: 09.02.16 08:23

 » Глава 10

Проходили дни. Все чаще и чаще ему казалось, что в воздухе пахнет приближающейся весной и подтаявшим снегом, но это тут же сменялось холодами и снежными буранами, словно чудом обходившими стороной маленький домик на вершине холма у леса. Но внизу, там, где в низине расположилась деревня, было не разглядеть ни одного домишки, а потому Ворон не выпускал свою хозяйку из дому.
- Ай, да что с тебя возьмешь! – недовольно откинула в сторону корзинку Аглая, нарочито громко поставив снятые сапоги. Мужчина, тихо усмехнулся в сторону, пока она не видела. Обижаться она не умела – за эти месяцы он ни разу не замечал за женщиной такой привычки.
- Считай, что о себе забочусь, - фыркнул Ворон, отходя от двери, которую закрывал своей спиной. – Вот не вернешься ты вовремя, я пойду за тобой, притащу тебя в избушку и заболею, пока из сугроба буду вытаскивать. Надо тебе меня лечить? – белозубо ухмыльнулся, усаживаясь уже привычно рядом с ней за стол. Ему нравилось так жить.
Эту зиму он провел как никогда тепло и спокойно. Не было мучительных шествий в неизвестность, не было голода, не было злых воспоминаний и не было людей – во всяком случае, тех людей, которых он не желал бы видеть часто перед собой. Леность, могли бы сказать – да он и сам не поверил бы раньше, что ему понравиться жить так просто, без капли изыска, без каждого мига, заполненного каким-либо движением или учением.
Но сейчас он жил именно так. И словно мир открылся по-другому.
- Надо – не надо… не замерзла бы я, - уже не так раздраженно отозвалась хозяйка, доставая пяльцы и ткань с новым узором. Мужчина уж и следить устал, как сменяются картинки в руках девушки, как один шелковый плат сменяется ярким, словно расписным одеялом, а то и разными плетенками да браслетами. – Да ведь в деревне…
- Если уж за ночь к нам никто больной не приполз да на носилках не принесли никого, значит, либо и без тебя там справляются, либо, - тут он чуть смягчил тон, поняв, что мог и обидеть словами лекарку, - либо не смогли добраться. Так и ты не смогла бы, - не сдерживаясь, ласково провел ладонью по кудрявой голове, то и дело привычно цепляясь подушечками пальцев за вплетенные в волосы бусины.
Кошка, которую за все это время Аглая так и не назвала по имени, не спросив разрешения у хозяйки, забралась на стол и вовсю с этими бусинами играла.
- Может, ты и прав, - смутилась с чего-то вышивальщица, отворачиваясь от него к окну. Взгляд, казалось, навсегда к ней прикованный, скользнул за окно. И так всегда – она вела его и помогала видеть то, что раньше сам навряд ли разглядеть смог. Так медленно, тихо раскрывалась ему красота этого края, сейчас – скрытая в утреннем тумане.
- Как ты что-то видишь? Я дальше забора ничего разглядеть не могу, - проворчал Ворон, щурясь на серо-белое марево снаружи.
- Ты не туда смотришь, - рассмеялась Аглая. – Или мне пора тебе и для зрения травы давать? Вон, смотри выше.
- Куда выше-то? Одна серость облачная, недотучи – недонебо. Снега нет, нет и света, - отфыркивался мужчина, поморщившись. То, что зрение у него с возрастом падать начало, он и так знал, да только толку-то в знании том?
- Ох, до чего ж ты!... – не договорила женщина, смеясь своим мыслям. – А мне все нравится. Смотри не на тучи, смотри на то, что они скрывают. Смотри на солнце… Видишь?
- Знать бы, что видишь ты, - пробормотал Ворон, заметив, наконец, как просвечивает странно золотое солнце сквозь серую шерсть облаков. – Расскажи мне.
- Рассказать? – растеряно повторила она.
- Как будто сказку, - улыбнулся он, разглядывая задумчивое лицо своей хозяйки. Ему главное, что увидеть может так близко ее, а остальное и сам представить сможет с ее слов. – Увидала же ты птицу светлую в небе.
- Ох… но с тебя должок, - притворно сердясь, погрозила она тонким пальчиком. – Что вижу… Вижу сначала, наверное, то же, что и ты: серое небо, да белую землю. А под холмом плывет новая река: та, что словно молока полна, и пар над ней стоит, и омывает та река наш пригорок, скрывая от всего мира нас, а мир – от нас. И тонкий дымок, что только вроде поднимался от туманного нашего ручейка, уже заполнил небо, став серыми облаками, что тебе так не угодили. Нельзя хотеть всего и сразу. Нельзя просить, чтоб будто чудо что-то сразу изменилось: а ты просишь от неба иль сразу снега ворох, иль небо синеву… - она на миг оторвалась от картины за окном, чтоб взглядом лукавым ослепить своего постояльца. – Но в природе все не так: недаром снег тает полвесны, чтоб дать рост первым ландышам, недаром до того листья облетали два осенних месяца, чтобы дать место снегу на ветвях деревьев, недаром мать носит свое дитя под сердцем девять долгих лун, чтобы дать ему родиться на свет… Для всего на свете нужно время. И теперь, когда чуть разбежались облака, может, и ты заметил то, что вижу я. Видишь ты? Видишь, как волны тумана расходятся, чтобы явилось перед нашими взорами солнце, но не яркое и ослепительное, как люди привыкли его видеть.
- И каким же оно появляется? – затаив дыхание, как в детстве слушая легенды матери, от прочувственной речи хозяйки, спросил Ворон. – Каким ты видишь и почему я не могу разглядеть его?
- О, ты можешь, просто погляди вдумчивее… Не на меня, - нахмурилась она, заставив его рассмеяться. – Да, я вижу. Вижу, словно не в алый, а оранжево-розовый сок, что получают лишь из перезрелых вишен, упало желтое с несколькими алыми мазками яблоко, и теперь перекатывается там с боку на бок, то скрываясь в мареве облаков, то, наоборот, выглядывая нам на потеху. Вот что я вижу, - чуть устало закончила Аглая, и печальная улыбка осталась на ее губах, словно призрак былой веселости.
- Знаешь, тогда мог бы городской ювелир сделать тебе гребень: само основанье – тусклый метал, медь с железом, но украсить середку перламутровой розово-алой пластиной, а в посередь той вставки – переливчатый желто-охровый камень, что похож на глаз тигровый, да не тот. Не знаю, - добавил он чрез какое-то время, - что это за камень должен быть, но хотел бы я когда-нибудь украсить таким солнцем твои волосы, птица светлая моя…
- Яблоком, а не солнцем, - поправила она, но то, что сказал он, заставило лекарку улыбнуться, словно изнутри нее тоже сидела звездочка с небосвода, освещая и взгляд ее, и мысль, и речь.
«Хозяйка моя ответила б, скажи я ей об этом, что в ней сидит скорее яблоко, да не одно, а целый фунт, потому и счастливой ей быть легко!» - подумал про себя Ворон.
- Хорош твой сказ про гребень, да должок так не отдашь, - обратилась к нему вышивальщица.
- О каком долге ты говоришь? – не понял мужчина.
- Да о том, что ты мне тоже можешь сказку да историю рассказать, а то мои скоро закончатся, нечего будет петь! – отвечала она. – Расскажи мне что-нибудь из той стороны, что ты родом.
- Говорил же, что мало что знаю, и развлечь мне тебя нечем, - недовольно отозвался Ворон. – Что ты…
- Погоди-ка, - отбросив вышивку, Аглая улеглась головой ему на колени, телом на лавку, да укрылась старым покрывалом. – Расскажи мне хоть что-нибудь, - она ласково взяла его за руку, словно игрушку ребенок, прижимая к себе и прикрыв глаза. – Ты во многих местах побывал, многое повидал… Так неужели добрый странник не найдет в награду простой вышивальщице историю, что не стоит ни гроша?
- Смотри, рассказчик я не такой, как ты… - устало вздохнул Ворон. – Есть одна маленькая легенда в моих краях, вот только она мало и неказиста для такой сказочницы, что поет по ночам баллады для праздных путников и, - он улыбнулся тому, как сморщилась на секунду ее личико, - и звезд. И легенда та гласит, что есть на свете гора воронов… не смейся, ты умело мне имя дала, ибо в моем краю все больше о них легенд складывают люди. Так что ж о легенде… Как сказ о светлой птице, у нас есть сказанье о темном вороне, что однажды чуть не очернил ее свет мраком своих крыльев, лишь пролетая мимо.
- Почему? – удивленно приподняла голову Аглая, открывая глаза. – За что он так с ней?
- Поверье, он не хотел ей навредить, - мужчина мягко надавил ей на плечи, возвращая к себе на колени. – Во всяком случае, по сказке, он просто летел мимо нее, да обронил черное свое перо, что упало на крыло птицы светоносной, и чуть не убило ее. Чернота пера была столь сильной и полной злости и ненависти, что чуть не погибла благая птица, не выдержав таких ужасных чувств.
- Почему у него были такие перья? – как любопытный ребенок, она заглядывала в его задумчивое лицо, словно пытаясь там найти ответ. Незаметно для себя, она хваталась пальцами за его рубашку. – Неужели люди просто придумали в сказке злодея, не объясняя, почему наделили его всем плохим, что есть в их душах?
- Нет, но эта легенда грустна…
- Расскажи ее мне, - настаивала Аглая, и он продолжал:
- Ворон тот действительно летал по миру, сам не зная зачем, не зная – куда летит, - тут он на секунду сбился, но затем продолжил говорить. – Он уже не помнил то, что когда-то не был птицей, что несла везде злость и раздор. Когда-то, может, год, может – десять, а может и всю тысячу лет назад он был человеком. Черный ворон был когда-то великим воином, что вместе со своим войском предавался грабежу и разбою, что убивал и был жесток с рабами, правда, случилось это тогда, когда уж и не было на свете войны, на которой он когда-то показал себя героем. Но воин не знал, как ему дальше жить, а потому жил, как умел – войной. Дело было это в том самом крае, где я родился. Издревле там ходили легенды о вороньей горе, что исполняла желания тех, кто решался на нее добраться и прошел испытание духа горы. Но также в той горе, по легенде, были запрятаны древние сокровища. И вот, воин, собрав войско, решил отправиться на мифическую гору и добыть себе и своей армии это сокровище. Пока шел он – прошло несколько лет, его войско затерялось, погибло в снегах и ветрах, рассыпалось, словно карточный домик, а потому до горы Воронов он дошел в одиночестве. Но он шел, шел упорно, в жажде своей мечты не замечая ничего на своем пути.
- Он так хотел добраться до сокровища? – тихо спросила она, касаясь его лица и заставляя наклониться, чтобы посмотреть на нее.
- Не совсем, - мужчина усмехнулся краешком губ. – Воин был умен. И не смотря на всю свою жестокость и злость на мир, понимал, что то, как он живет, счастья ему не приносит, и хотел попросить у духа горы исполнения своего желания – покоя и радости в жизни. Но стоило ему только ступить на гору, как поднялся страшный ураган – и унес его от нее далеко-далеко, а по пути на него ветер набросал вороньи перья, от тех птиц, что в великом множестве жили на горе. И так превратился великий воин в Черного ворона, и уже много лет скитается по миру, не помня и не зная своего места. Вот и вся история.
Они молчали. Ворон отвел взгляд, наблюдая за плясками огня в печи. Стоит ли ей говорить, что легенда о желаниях на вороньей горе до сих пор в его краях живет, и никто ее сказкой не считает? Мало кто возвращается с нее – да, вот только парочка удальцов вернулись, да со счастьем в кармане, а кто с мешком золота на плече, но не желают говорить, как испытание прошли…
- Прости меня, - его от мыслей отвлек печальный тихий голос девушки. – Прости.
- За что? – удивился он.
- Я дала тебе неверное имя, - она привстала, садясь на его колени и обнимая одной за плечи. Ворон, словно завороженный, смотрел в блестящие ее глаза и не мог сдвинуться с места. – Ты – не ворон черный, и несчастья точно не несешь, ведь я счастлива с тобой, - она улыбнулась, но улыбка была словно сквозь слезы.
- Глупая, - он тихонько рассмеялся, обнимая и прижимая свою птаху ближе. Аглая опустила голову щекой на его плечо. – У меня не было имени, а дарованное тобою я люблю всем сердцем, как люблю тебя, - он услышал ее прерванный вздох. Ворон прижался к пахнущим цветами даже зимой волосам. – И другого имени мне не надобно. Ничего мне более не надобно…
Аглая оторвалась от его плеча, внимательно глядя прямо в глаза мужчине. Увидев что-то, понятное лишь ей, радостно улыбнулась и потянулась за поцелуем, утянула вниз на лавку, словно дух вороний горы, заставляя забыть кто он и зачем вообще существует, кроме как для того, чтобы обнимать хрупкие плечи его хозяйки и целовать горячие губы…

...

Elis: 09.02.16 09:15

Бабка и на самом деле - нахалка!!!
Но Ворон...Растаяла его душа возле Аглаи)

...

Данута Сабо: 09.02.16 19:21

 » Глава 11

Дверь калитки со скрипом, но удивительно мягко для себя скользнула по скользкой грязи подтаявшей земли. Стараясь не запачкать сильнее, чем нужно, ноги, шагнула во двор. Все вокруг просто пело о вступившей в свои права весне: удивительно высокое голубое небо, такое глубокое, словно уже начинавшее таять море там, внизу, манило тихо плывущим клоком облака; синяя окраска с избушки будто линяла, скользя на землю вместе со снегом, становясь бирюзовой, и от этого не теряя своей радостной нотки весны; клочки грязно-белого снега валялись тут и там, тая словно и не от солнца, а от пробивавшейся ото всюду травы, что скрывала собой старую, желтую поросль, упрятанную на зиму под сугробами. Береза уже давно стряхнула с себя белые монашичьи одежды и покрылась маленькими липкими почками, из которых вот-вот должны были проклюнуться листья. Удушающе пахло весной, так свежо и тепло, что от внезапно хлынувших после холодного воздуха зимы волна запахов смывала весь разум и теребила мысли в голове.
Устало отставила на рассохшиеся доски крыльца снятый с плеч кузовок, полный купленных на ярмарке вещей. Сегодня удалось продать столько снадобий и тканей, что я даже смогла выбрать что-то для себя на рынке. Эта ярмарка была уже второй за весну. Цветень выдался на удивление жарким, а потому купцы стремились поскорее распродать залежавшийся товар да набрать новый для перепродажи.
Утомленно прислонилась к столбику крыльца, закрыв глаза от ярко светящего полуденного солнца. За углом дома громко обследовал заново оттаявший двор успевший подрасти за зиму теленок. Не шевельнулась, когда послышался скрип двери. По ногам скользнул мех Кошки, выглянувшей на улицу, чтобы погреться на солнышке рядом со мной.
- Устала одна сидеть, Котенька? – прошептала, опускаясь на колени и поднимая на руки свою единственную сожительницу. Та смотрит на меня своими умными глазами, да ластиться – устала. Не привыкла она быть совсем одной. – Ничего, сейчас я тебе молочка налью… - так и оставив кузовок на улице, вошла в дом, безразлично оставляя грязные разводы от голых ног на полах. Могла бы и подольше на ярмарке побыть – меня там уже лучше привечали, да устала. Может, старый ритуал-таки дал мне прощение богов и людей, а может просто уже успели они ко мне привыкнуть, но теперь и дразнили меня меньше, и не все уж креститься начинали да злых духов отгоняли, стоило мне только подойти.
Кошка спрыгнула с моих рук, стоило нам пройти в горницу. В избушке гостила прохлада – мне не хотелось топить печь, хоть по ночам и бывало морозно, как будто зима все еще давала о себе знать. На чердаке было тихо: грустило старое гнездо, лишенное своих обитателей, и только в песчинках пыли, что кружились в лучах солнечного света, можно было то и дело заметить остатки перьев.
Подруга Карики, которая не любила на глаза людям показываться и так и не разрешила мне дать себе имя, погибла два с лишним месяца назад. Последняя снежная метель унесла ее далеко-далеко, и сколько бедный ворон не кружил по лесам и полям, но так и не смог ее найти. Бедный мой Карика… Он вернулся потом, но ненадолго. А потом я уж и сама его отослала. И мы с Кошкой остались одни.
Мой Ворон ушел, стоило только весне заступить на порог. Как и обещал когда-то давно, когда я только впустила его в свой дом. Вернувшись из деревни поздним вечером, я нашла лишь тот самый шнурок с черной бусиной посередке да мешочек с деньгами, что он успел заработать за зиму – издевательская плата за постой.
Он не хотел прощаться. А я знала, что когда-нибудь он уйдет. Так что…
На моем запястье теперь два браслета. Красная и черная бусины рядом, и мне кажется, что я слышу стук чужого сердца, слышу, как по венам течет его кровь, чувствую его дыханье. Я словно знаю, где он, знаю, что холод ветра треплет на нем старую куртку, что он идет куда-то, в места, что я никогда не видела и не увижу.
Не знаю, как он перебрался на тот берег. Ведь он хотел уплыть. Он шел к горам. Туда, к самой дальней и темной вершине, которую с этого берега навряд ли различит глаз человека.
Он там не один. Карику я упросила в тот же день лететь за ним – пусть не нужна своему Ворону я, пусть не нужен ему покой, а лишь неведомое сокровище, но всегда нужен друг, даже безмолвная птица. И пусть хоть Карика будет рядом долгими вечерами без сна – ведь в эти вечера я словно могу увидеть их. Хотя бы на мгновенье… Увидеть, почувствовать, что с Вороном все в порядке, что жив он, понять, что и я жива… Так, кажется, связал нас его насмешливо выброшенный браслет.
И это не конец)

...

IrinaAlex: 09.02.16 20:09

Добрый вечер!
Я к вам в читатели!
Ушел все-таки Ворон, оставил Аглаю. Почему было с собой не пригласить?
Теперь ждем его возвращения?

...

Nastikch: 09.02.16 21:22

Начала читать
Принимайте в ПЧ
Печальная история
Ворон ушел, Аглая с кошкой остались вдвоем...
Жду продолжение и надеюсь на ХЭ )

...

Данута Сабо: 10.02.16 09:12

 » Глава 12

- Ты – не друг мне,
Ты – не враг.
Ты – здесь пришлый,
Ты – чужак.

Ты ушел – погасли дни…
Ты оставил сны мои.
Где-то в неба глубине
Вспоминай – не обо мне

Вспоминай – не вспоминай,
Наше дело – то не рай,
Как забудешь обо всем –
Вспоминай, но не о том.

Ты – не друг мне,
Ты – не враг.
Ты – любимый, но
Чужак.

Я забыла о тебе,
Ты покинул сны мои,
Где-то в неба глубине,
Ты живи, не утони…

Лето жаркое пришло, и пыль по дороге стелется. И небо уже не такое глубокое, синее, и солнце уж ярче, жарче припекает, согревая открытые плечи мои, согревая землю своим теплом и делясь своим светом с цветами да деревьями, даря им жизнь, а нам – пищу. Вдохнула полной грудью пряный воздух полей.
- Хорошо…
Предо мной высились холмы, чрез которые предстояло мне идти до деревни. Путь я с конца весны выбирала длинный, нелегкий, да травами полный. Вот цвет один, вот цвет другой, а вот Иван-да-Марья пышным фиолетовым цветом колыхаются на уровне груди моей – словно и по морю иду! Океан трав, что высится своим зелено-желтым сначала, а затем радужным оттенком волн, затягивает в себя, просит остаться.
Столько узоров здесь разглядеть можно – в каждом цветке, в каждом листке, что мне вовек не вышить. А ведь взялась. В избушке моей лежит у печи полотно, пока бело и просто, но черным угольком я каждый день на нем фрагмент новый рисую, новый мир добавляю, а скоро засяду за вышивку – дела-то мои, гляди, в гору с летом да постоянным деревенскими ярмарками пошли. Сговорился со мной Дментий-купец, да увозит в другие места мои вышивки да плетенки – и хорошо идут!... Говорит, даже городские берут мои украшенья, все их за диковинку считают. Тетка Стасья тоже оттаяла, когда я все же пришла ее сынка лечить от горячки белой в середине весны. Дала ей настойку, чтоб по капле сыну в еду добавляла, от которой опосля он и капли спиртного в рот залить не сможет. А что? Мне ж лучше, когда малахольный этот местных выпивох на меня не задирает, занятый делами, что мать дает.
В таких думах веселых и дошла до ворот. В корзинке сейчас только травы: никто, слава всем богам людским, не болен, а кто и болен, тот ко мне пока не решился подойти. Нет, сегодня я только хотела навестить кое-кого…
- Госпожа ведьма, рады видеть! – расшаркался предо мною муж Натильки. Радостно улыбается, а сам все ж на жену в комнате да на ребеночка своего поглядывает: с месяц назад роды у них принимала. Радуется он не зря, ведь не только Натильку да сына его уберечь смогли, да я старуху Каригу смогла убедить от них съехать, да в разных избах жить, хоть и соседями. К слову сказать, мало что у меня б получилось, не любит ведь меня бабка, да помог торговец заезжий, что за ней ухаживать начал – я смотрела да посмеивалась. Да и нагадала, будто на досуге карге старой жениха заезжего, да посетовала, что не хочет он ее в дом брать со всеми родственниками, вот она к себе на избу и съехала, хитрая баба.
- Аглая! – радостно выглянула из комнаты Натилька, уложив малыша в люльку. Мы с ней сдружилась незаметно, она меня и Наглой, и ведьмой звать перестала. Хорошая она женщина все-таки. Улыбнулась ей ответно.
- Здравы будете. А я по ваши души – как твое здоровье? – рассмеялась, ступая в дом. – Вот, смотрите, коли опять болеть будет у вас сынишка, завари ему вот эти травы, а коль закончиться, то мне скажи, они у бора растут…
- Ох, ты что же, специально собирала! – всплеснула руками женщина, да потянула к столу. – Не утруждала бы себя. Сынок уж не болеет, - Натилька ласково поглядела в сторону люльки.
- И хорошо, - спокойно кивнула. Поставила у ног корзинку, взяла в руки кружку с чаем ароматным. Вкусно. – Когда крестить думаете?
- Да вот уж, скоро. Осталось крестных найти, - пожала плечами женщина. – И все-таки тяжело ведь тебе было по холмам идти. Не утруждалась бы, право слово, - нахмурилась она.
- Мне это в радость, - уверила ее, улыбаясь. – Да и в деревне ко мне без зла теперь относятся, я и по ней гуляю…
- Да, - кивнула она, а затем хитро улыбнулась. – Аглая, сколько уж ты во вдовицах ходишь? Уж год шестой, наверное, прошел.
- Идет, - поправила ее, нахмурившись. К чему это?
- Недолго ли ты одна сидишь? – не обратила на поправку внимания Натилька, подавшись вперед. – Пора тебе жениха найти!
- Что? – чаем поперхнулась да чуть чашу из рук не выронила. – Натилька, о чем ты? Чтобы так, - я провела рядом с собой, словно сразу пытаясь себя описать, - да замуж за кого выйти? Чтоб взял меня кто? – грустно рассмеялась я.
- Ну и что в твоем положении плохо? – не подумала изменить своего решения подруга. – Женщина ты справная, мудрая да добрая, с приданным – если даже на мою свекровь кто позарился, то про тебя и говорить нечего! – хлопнула она ладонью по столу, и тут же обернулась на люльку. Малыш спал. – А на то, о чем ты говоришь, да на слухи о ведьмовстве твоем никто и не посмотрит, как на зазорное что-то.
- Ох, складно баешь, да не про нас, - покачала головой, не понимая, отчего так на сердце тяжело стало. – Не нравится мне мысль твоя. Привыкла я уж одна быть, не хочу в свой дом никого чужого.
- Как же можно одной быть, да и радоваться этому? – возмутилась Натилька. – Али не ты у нас по весне вся грустна ходила? Али не ты боялась с людьми заговорить, а как только начала говорить, так по говорильне всей этой соскучилась, что не остановить тебя было?
- Так только с тобою было, - рассмеялась я, вспомнив, как за беременной ухаживала, да все заболтать ее пыталась, когда у нее боли в спине да животе начались. – Вот хоть ты тресни, Натилька, но искать иль не искать мне мужа, дай мне решить.
Та посмотрела на меня задумчиво, глотнула горячего чаю. Тут захныкал сынок ее, она чуть подскочит, да я остановила.
- Сиди, вижу же, что за ночь намучилась, - и пока не успела та мне воспротивиться, пошла к люльке, да взяла сынка ее на руки. – Тише-тише… - чуть покачивая, да напевая что-то под нос, встала рядом. – Кто у нас такой нехороший, не спит? Ай-ай… - малыш смотрит на меня, да не хнычет, кулачек в рот сует. Ох, до чего хорошенький у Натильки сын. Глазки темные, синие – у детей долго глазки голубенькие, да синенькие, но у малыша этого, могу слово гадать, такие красивые останутся на всю жизнь. Красавцем вырастет.
- Аглая, - тихо позвала меня женщина, заставив отвлечься от разглядывания мальчонки. – Неужто ты все еще так предана Михею? Так ведь умер он, ушел, оставил тебя, и пора б тебе траур закончить да веселиться. Тебе б деток полный дом да мужа хорошего, и было б счастье, я же вижу, - нахмурилась она.
- Нет, не ношу я уж траур и никогда не носила, - помотала я головой, отворачиваясь. Мальчик послушный: заснул быстренько. Ох, первый раз такого послушного вижу, да глядишь, подрастет, тогда шуметь начнет. Уложила красавца в люльку, закутав в пеленки получше, да отступила. – Просто не хочу я замуж идти… Мне не нужен кто-то в доме боле, - закончила, садясь за стол обратно, а взгляд словно сам к запястью прикипел: две бусины грустно смотрят на меня, и кажется мне, что не слышу я больше чужого дыханья, и стука сердца… И свое сердце на секунду остановилось, да снова побежала: показалось.
- Таки никто не нужен? – прозорливо спросила Натилька тем временем, меня разглядывая. – А может правда слухи ходили, что…
- Что не встречаешь, хозяйка? – раздался бодрый бас от двери. – Где тут мой племянник?
Племянник откликнулся ему совсем не радостным ревом из люльки.
- Игам, мы же только его уложили! – рассердилась Натилька.
- Иди, я успокою, - усмехнулась я, направляясь к мальчику. На гостя в дверях даже взглянуть не успела: внимание все малыш занял. Натилька, покачав головой да бросив взгляд обеспокоенный на сыночка, направилась к своему брату, решившему внезапно навестить их.
- Ну, маленький, что же ты плачешь? – укачивая, прошлась по комнате. Мальчик не желал засыпать, смотря вверх глазенками, то ли на меня, то ли на необструганные доски потолка. – Ай, не надо тетю волосы дергать, - рассмеялась, выпутывая маленькие неловкие пальчики из своих кудрей. – Что ж ты спать не хочешь, матушку свою волнуешь, а? – так мы и подошли к приоткрытой двери, да я выглянула раз наружу, да так и замерла, всем телом напрягшись, как пред рывком.
Оказывается, видела я уже Натилькиного брата один раз, коли то и правда Игам был. Тот самый это молодчик, что упросила я зимой этой не убивать постояльца моего. То-то показалось мне его знакомым…
- Нет, ты только послушай, какие мне новости принесли! – меня он не заметил, приняв, как видно за одну из подруг Натилькиных, что правдой хоть и было, да не всей. Натилька, уперев руки в боки, стояла посреди коридора да насмешливо на брата поглядывала. Куда муженек ее за то время выйти успел – не ведаю, да и неважно это.
- Так что ж такого ты узнал, что готов все мои усилия по усыплению племянника твоего разрушить? Говори потише, - она беспокойно глянула на дверь, но заметив меня и лежащего на моих руках мальчика, успокоено выдохнула.
- Ты, наверное, не помнишь того побродяжку, что к нам в деревню прошлой осенью заявился, на постой зимний просился в избы? Ну, на ярмарку это было последнюю?
- Что я, каждого приезжего помню? – отфыркнулась женщина. – Мы ж тогда только-только в новую избу въехали, не до ярмарки было.
- Знаю я, до чего вам осенью было, что в первый месяц лета у меня племянничек родился, - насмешливо фыркнул мужчина, заставив Натильку покраснеть и замахнуться на брата скалкой, так удачно попавшей под руку. – Ой, не дерись, Натка! Так о чем я… Зимой ко мне мужичек знакомый приехал, на постой тоже просился. Старик этот, ну, дядька Кохон, старик, что с отцом нашим с тобой дружил когда-то? Ох, бабская память! Так вот, просился он к нам на постой, говорил, что всю его деревню пожгли ироды чужеземные на черных конях да в латах цвета воронова крыла. Я поверил ему на слово, ведь не он один о тех воинах рассказывал, много пришлых говорило, что и в год до того, и этим летом жгло деревни странное то войско.
- Ну, и? Причем тут первый чужак, а котором ты мне в начале трындел? – не проявила сочувствия Натилька.
- Да погоди ты! Не торопи… Уже зимой мы с Кохоном в кабак пошли, а когда уж навеселе выходить стали, глядь он – у дверей кабака мужик крутится, да внутрь не заходит, да как заорет дядька, что это де один из убивцев, что на его деревню ходили, так весь кабак на ноги поднял. Мужик-то, словно и не заметил: шумно было в тот вечер, чего и говорить, да пошел от кабака в проулок. Ну, что… Кохон-то разгорячился, стал народ созывать, да и я уж под горячей был, согласился, что пора б ироду этому суд учинить, - тут Игам запнулся, замолчав ненадолго. Я стояла в дверях ни жива, ни мертва, продолжая, словно зачарованная, давно успокоившегося малютку укачивать.
- Вы совсем с ума, мужики, посходили?! – взбеленилась тем временем Натилька, всплеснув руками. – Ты что, идиот-братец мой, убивать пошел того мужика?
- Вот те крест, сейчас сам себя проклясть хочу! – с жаром воскликнул Игам. – Не знаю, что мы так на него взъелись тогда. Это тот самый чужак и был, что осенью к нам пришел. Я его до того все ж видел в деревне, он у таверны подрабатывал, да до самой ночи никогда в деревни не гулял, вот люди его и примечать перестали. Тогда ж нам на плечи будто по черту село: так хотели убить его. А он, гляди, отбивался, да на нас не нападал, словно не хотел калечить: правду сказать, тогда я его задел… Тогда думал – за правду, за суд… А тут вот недавно узнал, что наврал нам все дядька Кохон: не ясно, чем он чужака этого невзлюбил, но не мог он деревню дядькину сжечь – дом у него отобрали за долги его еще позапрошлой весной, а войско черное уже год или два в мире не видели: сгинул, говорят, их предводитель, что войско вел, а воины разбрелись по миру, кто на жизнь, кто на смерть.
- Ох, дурачина же ты, брат мой, - с укором проговорила женщина. – Как теперь грех такой с души смоешь, а?
- Я о чем хотел сказать… Может, и жив тот чужак – слава всем богам, спасибо Наглой Ведьме! – горько рассмеялся мужчина. – Она мне пути не дала к его убиению. Руку остановила на полпути… Да и прогнала нас к черту от чужака того, - усмехнулся он, не замечая того, как Натилька изумленно на дверь да на меня смотрит. – Я о чем просить тебя, сестрица, хотел… Ты, говорят, сдружилась с этой ведьмой. Не спросишь ее, жив ли тот мужик остался или нет? Не хочу грех на душу брать…
Отошла я от дверей, да снова малыша в люльку положила. Кружилась голова моя, а сердце сильно-сильно стучало, да не от рассказа игамова, а от чего другого. Стук в ушах, и сердце, сердце замирает, и больно-больно так внутри…
Ту-дум, ту-дум…
То не мое сердце, то не мое дыханье срывается. И в горле крик застревает, выходит пусто, беззвучно, со всеми мыслями и чувствами из головы моей и груди…
Пальцами вцепляюсь в дерево стены, а чувствую, как крошится под моими пальцами известняк-камень, как уцепиться не могу, как пальцы бессмысленно хоть корешок, хоть соломинку ищут на краю уступа… И слышу я хриплое карканье над ухом, и взмахи крыльев, словно сама смерть за спиной моей появилась…
Ворон…
- Аглая, я… Аглая?! – вскрикнула вошедшая в горницу Натилька, заметив меня на коленях у печи. – Аглая, что с тобой…
Не слыша ее, не слушая, рванула вон из терема их, не видя беспокойства подруги, не слыша злых речей из ниоткуда пришедшей Кариги и удивленных взглядов не чувствуя. Побежала, забыв обо всем да под ноги не глядя, чувствуя, как впиваются камни в босые ступни. Слышала, как ветер свистит в ушах, как сплываются в одно зелено-желто-голубое пятно травы на холмах, бежала – сама не знаю, куда… Бежала… Не чувствуя, как задыхаюсь, не чувствуя тяжести в боку от долгого бега, не слыша окриков людей…
Я была не здесь, словно душа моя летела сейчас вниз, с высокой скалы, будто не смогла я удержаться за размякший от дождей камень и чую под собой соленый запах волн… Будто слышу уже, как бьются об скалы волны океана, как гремят они подо мной, готовые принять в свои воды, как в темный мир подземный для душ неспокойных…
Холодна вода, да обжигает спину, стоит только стоит ее коснутся, упав с такой высоты…
- Ворон! Ворон!.. - с рыданиями закричала, глядя на бушующее предо и подо мною море и на черные вершины гор, будто он мог меня услышать. – Ворон…
И поглотили тебя волны морские, ворон мой, не дала тебе крыльев воронова гора, не дал тебе перьев, чтоб лететь, злой дух, не исполнил твое желание… Ворон мой…
За что оставил ты меня? За что… опять одна, совсем одна, и ты один совсем в своем наказании… Ворон мой, тебе судьба не там указала быть, я ведь знаю, всегда знала, что не там ты умрешь, не среди бездушных, бездуховных гор…
И волны забрали тебя у меня, мой Ворон. Чужой ты, не мой, пришел не знамо откуда, и идешь – не знаешь куда, почему б тебе…не взять меня с собой? Ведь я… пойду… пойду за тобой…
Я не видела чистого неба и солнца ярких лучей, что золотистыми бликами скакали по зеленым волнам. Я не видела, что стою на краю обрыва, но знала, что стоит мне только шагнуть вперед, и мое сердце остановится и разорвется…
Шаг вперед… Смогу ли я взлететь, мой Ворон?... И лететь с тобой….
И снова в пропасть падать…
- Ты что, совсем из ума выжила?!
- Держи ее, Натка! Ведьма, только утопленниц нам для слухов и сплетен в деревне не хватало!
Поперек груди меня схватили да утянули с обрыва назад. Я даже вырваться не пыталась, только ладони к глазам прижала и молчала, упав назад. По щекам бежали горячие слезы. Что ж так больно-то? Только рыдала беззвучно, сидя на выжженном солнцем пустыре у обрыва, пока не почувствовала, что меня успокаивающе обнимают чьи-то руки, а когда я уже не рыдала, а то пустилась в безудержный смех меня совсем не ласково ударили другие ладони по щеке.
- Что ж ты, девка, заливаешься, а? – грубо и нагло, как и всегда, гаркнула бабка Карига, садясь справа от меня на землю. Слева, обнимая меня, сидела Натилька. – Вот же придумала, с обрыва бросаться! Припадошная… - фыркнула старуха, смотря на голубое небо да на деревню и холмы под нами.
- Красиво, - бездумно пробормотала, глядя прямо перед собой. Действительно, навыдумывала себе. В голове стоял гул и туман.
- Аглая, что же ты творишь? – беспокойно проговорила Натка, так и не дождавшись, когда я повернусь к ней. – Напугала нас до чертиков…
- Ага, а мне еще и за тобой, ведьмаркой быстроногой не угнаться… Черти тебя несли, что ли? – беззлобно добавила Карига, заставив меня отчего-то хихикнуть. Не видела я старуху такой раньше.
- Аглая, ну, скажи хоть что-нибудь!
- Красивый у нас край все-таки, - прошептала, глядя, как колышутся поля в низинах. Как цветут на холмах дикие травы. И больше я здесь, кажется, не чужая… Как же здесь, интересно ль будет, дитя расти? Сама я такого еще не испытывала.
- Красивый… - облегченно вздохнула подруга, а затем прикоснулась к моей руке. – Аглая, не спрошу, что в твоей голове ведьминой твориться – мне не понять, но ты ведь уже не только о себе должна бояться, - она ласково погладила меня по еле заметному животу. – Голову не теряй.
- Эй, бабичка, какой у тебя срок-то? – вроде и по-злому меня назвала старуха, да опять я злости в ее словах не увидела.
- Четвертый месяц, - прохрипела я пересохшим горлом. – Заканчивается уж…
- Вот дура-девка! Теперь ведь дитятко это еще и растить тебе одной придется, - чертыхнулась бабка, заставив почему-то меня улыбнуться, а Натильку возмутиться: «Матушка, ну вот вы как всегда!»
- Помогите… до избушки дойти…
- Идем-идем… А с ребенком я тебе помогу, как ты мне с моим, - закудахтала Натка, поднимаясь. – Ты будешь моему сыну крестной матерью, я твоему…
- Это девочка будет, - рассмеялась внезапно я, тоже вставая.
- Ты того, не загадывай, ведьма…
- Вот потому, что ведьма, я и знаю, - перебила я старуху Каригу, опираясь на руку подруги. – Будет у меня дочка... С черными власами, словно вороново крыло… - грустно закончила, улыбаясь как будто небу одному…
За спиной моей шумели волны, да о крики рабочих из порта разбивались.
Какой дурак станет умирать в такой светлый день?

...

cholita: 10.02.16 17:29

Спасибо!Ворон ушел по своим ВАЖНЫМ МУЖСКИМ ДЕЛАМ, а Аглае всего-то дочку надо вырастить )

...

Данута Сабо: 11.02.16 06:13

 » Глава 13

Вот и осень пришла в их край… Облетали золотые листья яблонь да рдяные – рябин, то тут, то там словно радуга, виднелись разноцветные листья. Дожди опять запаздывали, а потому ярмарка стойко держалась уже с неделю, благо что товаров всегда было с избытком, как и покупателей.
Дорога от порта до деревенских ворот просто кишела людьми. Огромное море людских спин, рук и голов, весело переговаривалось в хороводе песка, что поднимали десятки башмаков и сапог. То тут, то там оставляли люди следы на высушенном гравии дороги: падал расписной когда-то, а теперь выцветший плат, упав, расплескивался осколками дивный южный плод, что ослиным огурцом зовется, а то и другую снедь-одежу роняли.
Запахи смешивались в такие не сочетаемые композиции, что едва можно было дышать, ежели у человека не был заложен нос. А потому удивительно ль, что часть купцов да путешественников выскальзывали из шествующей только вперед толпы и шли дальним путем, по светло-охровым полям ржи и золотистым холмам сорных трав. Шустро скользнула из ворот деревни фигура, странно закутанная в несколько длинных светло-терракотового цвета хламид, с сумой на плече и клюкой в руке. Неожиданно быстро, но немного диковинно передвигаясь, скользнул человек меж кустов и трав и растворился в своем одеянии среди сухостоя, стараясь не дышать то чрезмерно сладкими, а то приторно кислыми запахами дороги.
Через какое-то время фигура остановилась отдохнуть у подножия одного из холмов, и только тут ее догнала женщина в барском расписном сарафане и с перевязью на спин, откуда с любопытством взирал на мир карапуз, уже вполне хорошо держащий головку. Его мать остановилась у подножия холма, пытаясь отдышаться, а ее закутанная в ткани подруга, что-то ехидно хмыкнув, быстро начала взбираться вверх, но чудаковато, будто переваливаясь. Резко стучала клюка по сухой земле, и легкий дымок, что поднимался из пыли, складывал под босыми ногами путницы причудливые картинки.
У самой вершины путь становился настолько крутым, что, стой сейчас кто на холме, то мог бы наблюдать, как, покачиваясь, появляется сначала кудрявая светлая голова, где в локоны вплетено множество звенящий на ходу бусин, затем тонкая шея, внезапно цепляется за камни по краю тропинки клюка, словно помогая залезть наверх женщине. Тело ее скрыто под множеством одежд, и похожа лекарка и вышивальщица, ведьмарка Аглая-вдовица, на сухоцвет – округлый цветок, что скромен летом, но всегда готовый скрасить взор зимою, оставаясь собой даже в самые холодные ночи.
Утомленно выдохнув да утерев со лба выступивший после долгой ходьбы пот, Аглая потянулась, разминая поясницу. Ее взгляд скользнул вдоль холма на избушку – и так и замер там. Ее глаза задумчиво сощурились, а губы сжались в тонкую линию. Поправив сумку на плече, она заковыляла к ограде избушки. Сторонний наблюдатель бы и не понял, что она старается… удержаться от улыбки.
И как только он ее не заслышал много до того, как она подошла почти вплотную? Мужчина, устало прислонившийся к забору, подумал, что слишком давно не спал – только потому и не услыхал всех тех перезвонов, что создавали бусины в ее локонах… Его хозяйка загорела за лето и чуть поблекли яркие ее глаза, но все также ясно и испытующе она глядела на него, хрупкая и полная загадок. И такая же желанная и теплая. Мягкая, что тепло дарящая. Мужчина стоял, не шевелясь, не сводя с нее взгляда.
Высокий, она него под бородой ходить может. А она и забыть успела, насколько возвышается он в полный рост над ней. На подбородке пробивается темная щетинаю Непривычный для здешних мест, да кого это удивит? Шляпа старая, нездешняя, будто хозяина старше, светлая когда-то рубаха, что покрыта была толстым слоем пыли дорожной, темные порты да стоптанные сапоги, да котомка на плече – вот и весь наряд. Карика, слава всем богам, живой вороненок ее, спит на плече. Рука у путника, как не заметила лекарка сразу, на перевязи лежит. Нахмурилась. Лицо бледное-бледное, губы тонкие, нос орлиный, сам худой да жилистый, волосы только что перьями не торчат: стоит себе, чертяка вылитый, ладонями за забор держится, будто от скуки, а сам еле на ногах стоит. Уставший.
Уже не такой больной. И родной.
И совсем не чужой уже ей.
Карика, прикорнувший на его плече, проснулся и радостно прокаркал что-то лишь ему да Аглае известное, слетел к ней с мужского плеча. Заскучал по ласковой хозяйке с угрюмым Вороном. Та, не выдержав-таки, заулыбалась, да не путнику, а Карике, снова из неведомых карманов вытаскивая орешки и подкармливая ими ворона.
- Что ж это, путник дальний решил к ведьме в гости зайти? – белозубо ухмыльнулась девчонка, заставив его на мгновенье затаить дыханье. – Али окромя трав лечебной да советов еще чего ищешь?
- Да на постой вот к Аглае-вдовице меня направили, - скучающе пробормотал мужчина, горящим взором опаляя лицо собеседницы.
- Да? Теперь за меня уж и в деревне решают, кто у меня на постой останется… Ай-ай, - покачала она головой, подходя еще ближе. Нахмурилась. – Ты на день надумал иль опять до весны? – насмешничала Аглая, не замечая, как сжимаются в кулаки пальцы, как царапают ногти кожу от волненья.
- Коли дашь мне, хозяйка, остался бы на весь свой оставшийся век, - напряженно проговорил Ворон. – Коли в дом пустишь…
– Жил вот у меня путник один, - перебила она его, смотря исподлобья, - да оставил кое-что. Могу подарить…
Он перехватил ее ладонь.
- Не дари мне эту душу, - не дал он развязать браслет. Тихо добавил, прикрыв глаза, словно от стыда: - Для любой души мои руки слишком грязны, хоть и дано мне было прощение… я… - опустился он на колени, прижимаясь лицом к ее ладошке, - я благодарен, что уберегла ты меня, ведунья. Но душа моя коли в руках у твоих храниться будет, будет и мне покой. Прости меня, коли сможешь… И пусти к себе в дом, не другом, так постояльцем, дай рядом быть… Все, о чем прошу тебя, хозяйка…
- Экой ты прыткий, - усмехнулась она, неловко поглаживая черные волосы, у висков покрывшиеся за это лето проседью. – Сразу в дом просишь впустить. Но тогда и у меня к тебе просьба. Дай мне все же руку свою, а, странник, - скомандовала она, и Ворон не решился ослушаться. Аглая ж, тем временем, распустила узелок на шнурке – да не на том, что новый, недавний, а на старом, успевшим, казалось, срастись с ее запястьем, да повязала ему на руку алую малую бусинку. – Раз дал ты мне в обязанность твою душу хранить, так вот и плата за твой постой: храни мою душу, как свое сокровище, как свое прощение и как жизнь.
- Аглая…
- Тише, путник, - разулыбалась женщина, готовая пуститься в пляс. – Я недоговорила о плате твоей…
- Ой, да вам так и в церковь идти не надо, окольцованы! – радостно воскликнул кто-то, отвлекая их друг от друга. Аглая, не скрывая уж счастия своего, рассмеялась. Ворон облегченно выдохнул – как же давно не слышал он этого смеха, не засыпал под волшебные сказы… Не видел глаз своей вышивальщицы и этой улыбки на алых губах. – Это и есть твой Ворон, Аглая? – к ним подошла Натилька с сынком Всеславкой. – Доставил ты нам, путник, хлопот, - тут же сердито добавила она. – Надо ж было, уйти, когда женка твоя – на сносях!
- Что?... – потрясенно откликнулся Ворон, по-новому оглядывая фигуру своей хозяйки, да замечая только сейчас, что хламида не тонкий стан прикрывает, а округлый животик, что клюка в руках у нее оттого, что ходить трудновато ей сейчас стало, да в суме у нее – не тяжелые ткани, а легкие травы.
- Натилька! – окрикнула Аглая, обеспокоенно глядя на мужчину.
- Ох, прости…
- Боги всевышние! – внезапно рассмеялся Ворон, еще сильнее склоняясь вниз и прижимаясь щекой к животу женщины, где стучало маленькое сердце ребенка. Его ребенка. – Мне не только прощение ты даровала, но и счастье. Аглая, я… ты когда-нибудь сможешь меня простить? – прошептал он.
- Ты ведь вернулся ко мне, - она потянулась к нему, обнимая. – И вернулся живой. А больше мне ничего и не нужно… Только будь рядом и больше никуда не уходи от меня, Ворон мой… - прошептала, чувствуя, как он обнимает ее в ответ одной рукой. А ту, другую, она вылечит. – А вот дочь нашу ты должен беречь и охранять.
- Дочь?... – все также потрясенно пробормотал он.
- Я же ведьма, я знаю… Но, может, когда-то и сын у нас будет, - Аглая ласково взъерошила волосы мужчины. – Только не уходи никуда боле.
Ворон встал, прижимая к себе свою вышивальщицу. Аглая обнимала его, и казалось ей, что она летит, летит высоко-высоко и вокруг них – свет исходит, освещая небосвод и землю.
Они стояли рядом, забыв про Натильку, умиленно вздыхающую рядом, и солнца свет золотой вырисовывал в них новый узор, новую картину, и бусины ложились на полотно по-новому. Вышивка получалась странной, диковинной, но такой красивой и полной разноцветных бисеринок, что мало кто мог оторвать от нее взгляд….

А вот и конец! Спасибо всем, кто прочел этот рассказ и оставлял комментарии!) Рада, если вам понравилось

...

Данута Сабо: 11.02.16 17:05

Пожалуйста, спасибо, что читали!) Для него они и правда были важны, а что про Аглаю - так она ведь самостоятельная.... по своему мнению

...

Данута Сабо: 11.02.16 17:06

А как тут не растаять, когда рядом душа, как огонь?)))
Спасибо за комментарии!)

...