Белый камень в глубине колодца (Семейная сага, 18+)

lor-engris: 29.10.15 19:24

...

lor-engris: 29.10.15 21:19

Владимир Дубровин

Татьяна Дубровина

И немного о том, как проходила Сонина свадьба

...

lor-engris: 30.10.15 22:14

...

lor-engris: 05.11.15 13:31

...

NinaVeter: 05.11.15 13:49

...

Nile: 05.11.15 13:58

...

Арвен: 05.11.15 15:04

Мадам Чингачгук испугалась бедного маленького Паши Втулкина?

...

lidiy: 05.11.15 15:06

...

lor-engris: 05.11.15 22:02

 » Глава 9. Романс осеннего дождика

Преуспевать в чем-то – всегда палка о двух концах. С одной стороны, тебя ценят и выбирают среди сотни других таких же, но, с другой стороны, твоя неделя расписана буквально по секундам.
Казалось бы, что такое частный нотариус? Тишина и стабильность. Ни от кого не зависишь, с карьерной лестницы не падаешь ввиду отсутствия этой самой лестницы. Нотариусом сядешь – нотариусом выйдешь, и громкое слово «карьера» относится больше к доброму имени, чем к карьере как таковой.
Однако после новогодних праздников хваленая стабильность куда-то подевалась: народ повалил, будто сговорившись. И, как на подбор, обиженный, обделенный и совершенно безграмотный с точки зрения российского законодательства. А это лишнее время, потраченные задаром нервы и очередная суббота коту под хвост. Как говорит Костя, после двухнедельного разврата – самое то.
В ожидании клиента у Сони выдалась свободная минутка. Целых шестьдесят секунд, чтобы проверить, все ли у нее подкрашено-уложено и не отражается ли в прекрасных глазах желание убивать. После того злополучного спектакля желание убивать само не уходит, приходится выгонять насильно. А все мсье Лаперуз виноват, будь он неладен!
– Туки-туки, можно?
Софья спешно захлопнула пудреницу и выпрямилась.
– Нужно. Заходи...
В дверях стоял и улыбался во все тридцать два (или сколько у него там?) вышеупомянутый мсье. Ради разнообразия – в джинсах, свитере и пе*иковатом шарфике со снежинками. Окажись поблизости Костя, лично бы придушил. Этим самым шарфиком.
– ...те. – Соня беззвучно выдохнула, проглотила удивление и включила «режим нотариуса». – Присаживайтесь, – перед глазами послушно всплыла его стильная визитка, – Павел Андреевич.
– Для вас можно просто Паша. – Втула плюхнулся напротив Сони и сцапал ее кисть. – Я сегодня не куривши, так что, – поцелуй вышел бы донельзя деловитым, не погладь ее Паша по мизинцу, – мое почтение, мадам Чингачгук. Правильно, что взяли псевдоним, – не мог не поддеть он, – быть просто мадам Суворовой в наше время неинтересно.
– Мсье Лаперуз, помимо вас у меня другие клиенты, так что давайте сразу к делу. Вы ко мне как к нотариусу или... за добавкой?
Паша погрустнел и осторожно потрогал сплюснутое ухо, еще хранившее следы стальных пальцев Игоря. С таким же, только, пожалуй, чуть более удивленным выражением лица Игорь трогал синяк на голени и гыкал. Пинался скромный интеллигент Паша Втулкин на девять баллов из десяти.
– Не-не-не, благодарю, прошлого раза мне хватило. Я вообще-то не к вам, а к нотариусу Суворовой С.К., но раз уж так получилось и мы снова встретились... – Заискивающая Пашина улыбка разбилась о ядовитую Сонину, как китайская ваза о паркет. – Короче, я по поводу завещания моей бабушки.
Соня кивнула и сказала: «Угу». Издержки профессии.
– Давно она умерла?
– Бог с вами, мадам! – испугался Втула. – Живее всех живых.
– Значит, только собирается. Составлять завещание, я имею в виду. А почему она сама не пришла?
– А надо было? – почесал лысую репу Паша. – Я и сам все могу составить. Она объяснила, чего хочет. На пальцах. Показывать не буду, а записать, чтобы цивильно было, вы мне, надеюсь, поможете. Вы вон какая, – он посмотрел куда-то за голову Сони, где на стене висели в рамках сертификаты и лицензия, – ученая.
– Павел Андреевич...
– Паша.
– Павел Андреевич, – с нажимом повторила Софья, – боюсь, что я ничем не смогу вам помочь. Завещание должно быть совершено только лично, передача полномочий по составлению завещания представителю не допускается. Ваша бабушка дееспособна?
– Дееспособней всех дееспособных, – буркнул Втула.
– Она передвигается?
– Плохо. Почти нет.
– Тогда вам нужно пригласить нотариуса на дом, только и всего, – развела руками Соня, радуясь, что легко отделалась. На дом она не выезжала ни за какие деньги. – Могу подсказать очень грамотного специалиста...
– Мадам, вы не поняли, – перебил Втулкин. – Я... то есть мы хотим вас. Агнесса хочет именно Софью Суворову и никакую другую. Ей соседка баба Тося рекомендовала. Мировая бабка. Во какая! Отсудила у своей сестры, вы не поверите...
Соня закусила щеку, чтобы не улыбнуться.
– Это, конечно, очень лестно, но я не выезжаю на дом. Тем более что такие вопросы необходимо согласовывать заранее.
– А если я накормлю тебя обедом? Ты ведь даже не завтракала, по глазам вижу.
– А с каких это пор мы с вами на «ты», Павел Андреевич? – прищурилась Суворова.
– С тех самых. Театральных.
– Ах, с тех самых! – протянула она. – Дайте-ка я вспомню. Это когда вы, извиняюсь, проржали весь спектакль, как тыгыдымские кони, а потом...
– Да-да, с тех самых пор, – безмятежно отозвался Паша, развалившись в кресле. – Так вот, предлагаю бартер: с меня обед плюс двойная оплата, с тебя – завещание для Агнеши. По-моему, справедливо. Или бесстрашная мадам Чингачгук испугалась бедного маленького Паши Втулкина?
– Передай «маленькому Паше», пусть сильно не напрягается.
– Да я не об этом.
– Ну-ну. Знаешь, скрытые комплексы – они такие непредсказуемые, выползают неожиданно и некстати.
– Страшная женщина, с тобой невозможно разговаривать. Тройную оплату!
– Тебе денег не жалко?
– Для любимой бабушки – хоть Париж, – надул щеки Втула.
Она засмеялась.
– Павел Андреевич, я не люблю лысых. Смиритесь.
– Я парик надену. Кудрявый. Хочешь?
– Иди ты, – фыркнула Соня, – к бабушке.
– Пошли вместе.
– У меня клиенты. Всего доброго, Павел Андреевич. – Она демонстративно встала из-за стола, и это было серьезной стратегической ошибкой. – Ты что?!..
Паша сграбастал ее в объятия и понес к выходу.
– Я где-то читал, – вещал он, удерживая брыкающуюся Соню, – что если понравилась женщина, ее нужно на плечо и в пещеру. Вопросы будут? Ай!
Суворова ухитрилась вцепиться ему в ухо.
– Блондинку свою... того-этого... в пещеру, понял? – Соня говорила тихо, уперевшись ногами в стену и не давая Паше открыть дверь. – Пусть она тебе устраивает наскальную живопись, а я пас. Поставь где взял!
– А как же бабушка?
– А она вообще существу?..
Бумс! Соня таки вывернулась из Пашиных объятий и грохнулась на жесткий пол.
– Ну, что ж ты так неаккуратно-то? – запричитал Втула, проворно оказывая «первую помощь», а именно растирая пострадавшее мягкое место и заодно все прочие.
– Руки убери! – Она, охая, поднялась на ноги и проковыляла обратно к столу. – Что ты за человек такой, Павел Андреевич?
– Загадочный? Непредсказуемый? – стрельнул глазами тот.
– Придурочный! – рявкнула Суворова и обхватила голову руками. Голова не болела – болело мягкое место, но обхватывать его при Паше было неприлично. – Бабушка с тобой в одной квартире живет?
– Ага-с.
– Мои ей соболезнования!
Пока Соня растирала виски и думала как быть, Втулкин ходил по кабинету и трогал все подряд. Шторы погладил любовно, как хозяин гладит верного пса. Буркнул: «Интересное решение», и Соня невольно почувствовала гордость за свой художественный вкус. Эти дизайнерские шторы она выторговала на немецкой ярмарке и собиралась повесить в Костином кабинете, но они незаметно перекочевали в ее собственный кабинет.
Зато обои Паше категорически не понравились. Соня узнала, что «виниловый монохром – это уже немодно», а на вопрос «Что же, по-твоему, модно?» получила ответ: «Голые стены и лосиные головы».
– Ну, мадам, что вы решили? – Втула вернул на книжную полку пирамидку из оникса. – Жажда наживы в вас сильнее беспочвенных страхов?
Соня покрутила на пальце обручальное кольцо, которое продолжала носить по привычке.
– Павел Андреевич, признайтесь честно: никакой бабушки нет и вы сейчас нагло меня разводите. Признайтесь, и я с вас ни копейки не возьму.
– Да за кого вы меня принимаете? – Паша сердито подбоченился и полез в карман за мобильником. Ткнул пальцем в экран, прижал трубку к уху. Удовлетворенно цыкнул и протянул телефон Софье. – Нате, поговорите! Агнесса Юрьевна.
– Алло, – осторожно сказала Суворова. – Агнесса Юрьевна?
Разговор с Пашиной бабушкой значительно притупил Сонин скептицизм. Да, бабушка. Да, старенькая, но вполне себе боевая. Да, хочет составить завещание. Нет, внучок один, единственный наследник. Ну, мало ли что может приключиться? Да, очень рекомендовали. Если Софье Константиновне удобно, можно и сегодня. Но если неудобно, она потерпит. Просто бабушка старенькая, годы уже не те. Мало ли что завтра случится...
– Я вас поняла, Агнесса Юрьевна. – Соня сделала пометку в ежедневнике. – Всего доброго. Ты победил, – уже Втуле, – раз такая мудрая и деликатная женщина хочет тебя обезопасить, значит, ты не совсем пропащий. В знак уважения к ней оплата стандартная, но с тебя обед и доставка меня сюда. И чтобы без глупостей!
«Гнеша, я тебя люблю», – подумал хитрый Паша.
– Есть без глупостей, – отрапортовал он и полез в шкаф за Сониной шубой. – Прошу!
– Наглый ты. – Суворова достала из соседнего шкафа папку с бумагами. – Учти, я замужем, – вышло жалко и как-то совсем по-детски. – Завезешь куда-нибудь не туда...
– Да помню я, мсье Чингачгук бдит, хоть у него и выходной сегодня. На крайняк, Игорю позвоним. – Втула галантно помог ей надеть шубу, не преминув воспользоваться доступом к телу. – Все, все, не шипи, руки на месте. Пошли уже, прекрасная маркиза.

--------
Машину, допотопный белый «Фольксваген», Паша вел, как китайский болванчик: дерг-дерг, туда-сюда. Пролетал на мигающий зеленый и нетерпеливо стучал костяшками по рулю, пока горел красный. Повезло, что ехали не через центр, иначе Софья оглохла бы от встречных гудков и, чего доброго, заработала бы сердечный приступ. На окраинах машин и возможности влипнуть в неприятную историю было меньше.
– Ты чем инструктора подпоил? – пробормотала Софья, подергав ремень безопасности, который то и дело впивался ей в шубу.
Знала бы – ни за что бы не поехала.
– Какого еще инструктора? По фитнесу?.. Да куда ж ты прешь, баран?! – Втула сердито засигналил вслед серебристой «Волге».
– По вождению. Пустить тебя за руль – без алкоголя или наркоты явно не обошлось.
– Знаешь что...
Договорить Паша не успел: из-за припаркованного у обочины микроавтобуса выпрыгнуло нечто в розовой куртке и кинулось через дорогу. «Фольксваген» взвизгнул тормозами – ремень, судя по ощущениям, впился по самый кишечник. Рядом затормозил другой болванчик, обругал розовую куртку, а заодно и Пашу.
– Сам такой, – беззлобно отозвался Втулкин. Повернулся к Соне. – Ты как, жива?
– Получила бесплатную инвалидность, но жива.
Она собиралась отстегнуть ремень, но Паша перехватил ее затянутую в перчатку кисть своей ручищей.
– Не советую, – серьезно сказал он. – Ты права: инструктор в тот день был где угодно, только не в адеквате. Я иногда сам себя боюсь.
Соня не ответила – смотрела на его руку. Сильная, мужская, но с ухоженными гибкими пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Такие руки, наверное, только у часовщиков бывают. И у дизайнеров.
Подняла глаза: Паша разглядывал ее кисть, которую облобызал буквально полчаса назад.
Суворова моргнула и отпустила ремень.
– Буду иметь в виду.
– И бояться?
– Не дождешься. Просто в машину к тебе больше не сяду.
Паша усмехнулся, поправил козырек клетчатой ретрокепки и тронулся с места. Очень медленно и осторожно, как паинька. Даже переключатель скоростей тронул едва-едва.
«Клоун», – с необъяснимым раздражением подумала Соня и отвернулась к окну.
– Вот блин, – вздохнул Паша спустя секунд пятнадцать. – Приехали.
Впереди румяный гаишник в жилете помахивал палочкой, приглашая остановиться и познакомиться.
– Ты же ничего не нарушил, – с сомнением сказала Соня. – Хочешь, я с ним поговорю?
– Разберусь, – Втула выключил зажигание и опустил стекло. – День добрый, командир!
– Нарушаем, – радостно заявил гаишник. – Документики предъявите!
– Разве я что-то нарушил?
– Документы, – уже не так радостно повторил страж порядка, – предъявите.
Втула опустил стекло ниже.
– Согласно приказу МВД Российской Федерации №185 от 2 марта 2009 года, вы должны представиться, назвать ваше звание и указать одну из десяти установленных регламентом причин, по которой вы меня остановили. В противном случае ваши действия ведут к нарушению статьи Конституции Российской Федерации №24 и статьи №5 «О полиции», – улыбался Паша при этом тепло и искренне.
Румяное лицо инспектора из полурадостного стало кислым. Он достал из кармана алкотестер, но Соня его опередила:
– Согласно Постановлению Правительства Российской Федерации №475 от 26 июля 2008 года, перед освидетельствованием вы должны в присутствии понятых предъявить нам клеймо государственного поверителя технического средства и свидетельство о его технической исправности.
– Юристы, что ли? – огорчился гаишник.
– Так точно. Вопросов больше нет?
– А, – взмах палочкой. – Счастливого пути!
Когда Паша доехал до перекрестка и включил «поворотник», Софья не выдержала и обернулась. Гаишника на дороге уже не было. Греться пошел.
– Если ты, – тихим ласковым голосом, – сейчас скажешь, что знаешь наизусть и Гражданский кодекс, то я тебя убью.
– Не скажу, – пообещал Втула и рванул на зеленый мигающий.

--------
Олег чувствовал себя круглым идиотом и мямлей. Не потому, что не мог перестать думать о Дине Кудряшовой, а потому, что решительно не знал, что ему с Диной делать. Даже не столько с Диной, сколько с внезапно проснувшимся инстинктом «хвоста», который заставлял его искать с ней встреч. Как в детском саду, когда ходишь за понравившейся девочкой, глазеешь на нее издали, лишь бы смотреть. Самые отчаянные пацаны еще толкают и дергают за косички.
Олег был из последних – из «отчаянных», однако дергать Дину за косички решительно не мог. И так ей сотрясение устроил, руку сломал. Хватит. Но что тогда? Пригласить ее куда-нибудь? А куда? Куда попало она не пойдет, а на «не куда попало» у него сейчас денег нет. И вообще, зачем она ему сдалась? Что за глупости такие? При его-то разборчивости в девушках... Нет, точно глупости. Еще скажите, что бывает дружба между мужчиной и женщиной! При определенной доле взаимного равнодушия и отвращения – вполне, но между ними-то отвращения нет. Как и равнодушия.
Он вспоминал все свои нелепые поступки, спонтанные подарки, и хотелось выть. Дубровин привык считать себя черствым, так проще жилось, но сначала мама, а потом и вуз нашли, вычленили и вытащили на свет божий все тонкое, чувствительное и душевное, что было тщательно зарыто в Олеге. В свое время он перелопатил кучу литературы, вчитывался в пьяные бредни некоторых поэтов, пытаясь понять и найти... что? Себя? В чужих романах и стихах? Не нашел, только натаскался на шаблонность. Без полутонов: любовь – это то-то и то-то, дружба – это тот-то и то-то. Так должно быть, а так не должно быть. Синхронные переводы – этот чужой организм со своей плотью и кровью, живой и дышащий, – существовали где-то в отдельной реальности. Они жили и менялись, а жизнь Олега так и оставалась шаблонной. Проторенной колеей, с которой нельзя свернуть. Темные и светлые полосы, добро и зло. Третьего не дано, иначе наступит когнитивный диссонанс.
В отношении же Динки мыслить шаблонами было нельзя. Она – этот самый диссонанс и есть. Например, ему, Дубровину, постоянно приходится напоминать себе, что Динке только восемнадцать. Потому что иногда ей глубоко за сорок, а иногда и десяти не дашь.
Ему хватило ума прогнать такую мягкую и комфортную Лауру и бегать за такой острой и непонятной Динкой. Зачем, спрашивается?
«Не сбей я ее тогда, – думал Олег, – и встреть где-нибудь на улице, посмотрел бы я на нее или нет? Она неправильная, поэтому мне так интересно?»
Взять, к примеру, Симочку. Он сроду не дарил девушкам пылесборники, а тут прямо загорелся идеей. Эсэмэски? Обычное дело, с чего он тогда улыбался, как ненормальный? Под окнами плясал зачем-то, стихи декламировал...
«Хорошо, что завтра суббота». – Олег заправил в принтер остатки бумаги и позвонил в экономический отдел, чтобы принесли новой. Полез поправить готовый отойти провод.
– Олег Владимирович?
Он хотел быстро разогнуться и стукнулся башкой о принтер. За спиной стояла непривычно грустная и усталая Руденко. Даже задорные пуделиные кудряшки топорщились не так бодро.
– Олег Владимирович, идите вы домой. Поздно уже.
– Александра Тарасовна, что-нибудь случилось?
– Нет, ничего, – немного удивленно покачала головой Руденко. – Просто... устала.
– Понимаю. – Он снял очки и потер переносицу. – Тогда до понедельника?
– До понедельника. Это вечерние запросы? – Она кивнула на стопку аккуратно проштампованных и снабженных цветными бланками-липучками с пометками Олега листов. – Я просмотрю.
– Может, вас до дома подвезти?
– Что? – Она, кажется, удивилась еще больше. – А, нет, спасибо, не надо. Езжайте.
Олег ехал и думал о Дине. Поочередно о Руденко и Дине, а значит, несерьезно и поверхностно. Иначе не получалось. Работа все сильнее выматывала, а дома темно и пустой холодильник с пачкой пельменей. Пельмени он за новогодние каникулы варить научился, уже прогресс. Но от приевшегося бумажно-соленого вкуса фарша и скользкого теста во рту стало горько.
Вспомнилась квартира Кудряшовых, куда его однажды занесло. Спартанская, на грани бедности и фола, «трешка». Комнаты по площади как одна нормальная. Бедно, но безукоризненно чисто. Нет характерного запаха старости, мусора и плесени, только слабый запах кошек. Тараканов нет, что в панельных домах редкость. Нет ничего плохого, но и хорошего тоже негусто. По-женски квартира была чиста и опрятна, только вот по-мужски запущена.
На кухне – корзины, штук пять, а в корзинах – котята. Котят Кудряшовы подбирали на улице, выхаживали своими силами, и бабуля Надин их продавала. Это и был ее «бизнес»: бездомные котята, вязание, герани (целый подоконник гераней) и банальное, как мир старое «подайте, Христа ради». В разных местах и разных образах. Бывшая в молодости актрисой, Надин имела природное чутье, где и в каком виде появиться.

Жаркий огонь полыхает в камине,
Тень, моя тень на холодной стене.
Жизнь моя связана с вами отныне.
Дождик осенний, поплачь обо мне.
Дождик осенний, поплачь обо мне...

Дубровин не мог взять в толк, почему только печальные стихи? Грустные песни? Но голос... От этого голоса мурашки бежали по спине и трепетало где-то под ребрами.
– Спой еще, Диночка, – попросил кто-то неизвестный и невидимый, шмыгая носом. – Сашка мне никогда не пела, а ведь могла-а... – Дальше все утонуло в пьяных всхлипах.
Олега точно обухом по голове ударило. Дина там наедине с каким-то вдупель пьяным депрессарио, а он стоит и слушает!
– Дина Романовна? – Дубровин толкнул дверь. – Дина!
В прихожей было темно и тесно. Олег сослепу напоролся на что-то, и это что-то с грохотом упало прямо на него.
– Ой! Бабушка!
Когда вспыхнул свет, Дубровин пытался выпутаться из наполовину съеденной молью лисьей шубы. «Что-то» оказалось высокой вешалкой, и она с радостью сбросила на Олега часть своих обязанностей.
– Ох, окаянный, – ворчала Надин, помогая ему освободиться. – И приносит же тебя на наши головы... А ты чего вылупился, Виктор?! Дуй к себе, пьянь господня! Кина больше не будет.
Голоса гудели докучливым фоном. Олег смотрел на бледную Динку. Динка тоже смотрела на него – испуганно, но постепенно успокаивалась. Волосы собраны в косу. Гипс. Проклятый гипс.
– Извините, – смущенно прошептал Дубровин.
– Да уж как-нибудь, – скрипуче откликнулась бабушка. – Ты живой хоть? В штаны не наложил? А то больно лицо глупое, как у дурачка с деревни. Хватит нам одной такой...
Дина моргнула, «просыпаясь».
– Здравствуйте, Олег.
И наваждение вернулось. Глупое, совершенно иррациональное желание тепла. А все мысли и сомнения, наоборот, исчезли куда-то. Почти все.
– Здравствуйте. Дина, я... можно напроситься на ужин?
– А то так пить хочется, что переночевать негде, – не обидевшись, что ее в упор не замечают, подсказала Надин. – Заходи, раз пришел. Динка, на стол накрой! А ты не стой столбом, скидывай обувку и помоги вешалку поднять, а то ворвался весь такой из себя, уронил...
На ужин была вареная картошка со сметаной и с крупными кусками селедки. Рыба на вкус заметно отдавала пластмассой, и порубили ее кое-как, но Дубровин не жаловался. После пельменей и прочего фастфуда любая домашняя еда воспринималась как нечто чудесное. А уж травяной чай с лимоном и солнечным ароматом детства... Олег никак не мог вспомнить, что это за растение. Спросил, обращаясь к Надин, но на робкий вопрос ему неожиданно ответила Динка:
– Это липа. Мы с бабушкой каждый год собираем и сушим липовые цветки, потому что они полезные и...
И все, больше ни слова. Дубровин напрасно ждал продолжения семейной истории, однако девушка лишь задумчиво помешивала чай.
Под столом сновали котята, задевали ноги Олега пушистыми шкурками. Клянчили рыбу. Надин ворчала и кормила их отдельно, селедочными очистками и требухой.
Динка сидела совсем близко. Можно было представлять, что это не кошки снуют туда-сюда, а ее нога в шерстяном носке случайно касается его ноги.
...Они вдвоём подпирали спинами теплую батарею в Динкиной комнате и грелись. Батарея была длинная, но слабая, так что комната и сама квартира оставались прохладными. Зато у батареи образовывался маленький теплый закуток.
– Дина? – позвал Дубровин в темноту.
Свет не включали. Это казалось правильным и совершенно естественным.
– Что?
– Давай называть друг друга на «ты»? – Он боялся, что она снова поймет неправильно.
– Давай, – согласилась Динка после небольшой паузы.
– Пойдем завтра... куда-нибудь?
Робко. Еле-еле слышно. Скрестив пальцы наудачу.
– Пойдем, – сказала она прежде, чем он успел придумать куда.

...

lor-engris: 05.11.15 22:06

...

lor-engris: 05.11.15 22:10

Спойлер

...

Ирэн Рэйн: 05.11.15 22:21

...

kanifolka: 05.11.15 23:28

...

Ejevichka: 06.11.15 10:17

...

alen-yshka: 06.11.15 11:30

...