Арвен: 20.08.16 18:45
lor-engris: 20.08.16 20:35
Наядна: 20.08.16 20:58
NinaVeter: 20.08.16 21:03
Марфа Петровна: 20.08.16 21:10
lor-engris: 21.08.16 19:08
--------
Когда-то Санька Смирных мечтала найти своему новому папе новую маму – добрую и красивую, «которая будет любить их обоих». Восемь лет спустя Сонька отчаянно, до злых слез и мелких пакостей, ревновала отца к собственной однокурснице, которую сама же, не подозревая о последствиях, привела к ним в дом. Теперь, нарезая бутерброды для семейного завтрака и украдкой поглядывая на Катю, колдующую у плиты над овсянкой, Соня поняла, что не испытывает к Лужиной вообще никаких чувств. Косте с ней хорошо и спокойно – она рада за него. Можно хотя бы не сомневаться, что с Катькой отец будет под присмотром, раз уж без их побега в Европу никак нельзя обойтись. Но на этом все.
Катерина, видимо, считала иначе, раз ей хватило ума полезть к Софье с задушевными разговорами. Отдать должное, без фальшивых предисловий и танцев с бубном: помешивая молоко в кастрюльке, Катя честно призналась, что идея не ее, что это Рязанский беспокоится за дочь и попросил осторожно поговорить с ней, сам не зная, что именно нужно у Сони выведать. Суворова на эти откровения отреагировала чуть более громким стуком ножа и куском колбасы немного толще, чем нужно, однако не удивилась.
– Я объяснила ему, что ты уже большая девочка и в состоянии разобраться со своей личной жизнью, а на случай серьезных переговоров у тебя есть Александр с пистолетом, – не дожидаясь возражений, заявила Лужина. – Но и ты пойми: Костя в первую очередь твой отец, и некоторые вещи, о которых ты поплачешь в подушку, а потом закроешь глаза и успокоишься, для него – прямой сигнал к действию. Плюс ты так и не удосужилась познакомить его со своим неуловимым ухажером. Ладно, поматросились и разбежались – дело ваше, но зачем убиваться так, словно от тебя ушла любовь всей жизни?
Софья проглотила горькую пилюлю молча. «Поматросились и разбежались» – это ее слова, сказанные отцу, чтобы не волновался. А оно вон как вышло, уже и Катю подключили как запасную бабскую артиллерию. Плохая, значит, из нее актриса.
– Знаешь, Сонь, гордость не всегда...
– Не пойму, у меня на лице написано «Спасите-помогите»? – резко спросила она.
– Нет, не написано. Я бы не догадалась, – вынуждена была признать Катя.
– Тогда в чем проблема, маменька? Все нормально, все в порядке, все отлично, я счастлива, можешь так и передать. Езжайте спокойно в свой Лондон, а с личной жизнью уж как-нибудь сама разберусь. Без советов. Лично.
Соня говорила и злилась. На себя: что не научилась стирать с лица и выбрасывать из головы Втулкина. На Катьку, которая безо всякого желания, но точно и добросовестно продумав стратегию, полезла на рожон, только потому, что ее попросил Костя. На отца, который никак не мог понять и принять ее первое в жизни обдуманное и, что немаловажно, самостоятельное решение...
Хотя нет, не первое. Первое решение – удочерить Алису – Костя как раз таки принял. И поддержал ее, потому что... считал тот поступок правильным? А теперь что?
– Костя все прекрасно понимает, – будто прочтя Сонины мысли, сказала Катя и ойкнула, случайно ляпнув кашей на свою дурацкую пижаму с зайцами. – Но поставь себя на его место. Если бы твоя взрослая дочь не знала, как ей поступить, и мучилась бы от этого, делая глупости, ты бы смогла остаться в стороне? Не верю, Сонь.
– Надеюсь, что еще лет пятнадцать мне не придется об этом думать, – буркнула Суворова.
Разговор получался тягостный для обеих, неправильный и тупиковый.
– Ладно, Лужина, – первой разрубила узел Соня, – будем считать, что миссию ты выполнила, а дура здесь я. Дура, которая не привыкла обсуждать с подругами цвет кафеля в ванной и сколько раз у нее бывает за неделю. Так что иди, отчитывайся. Заодно всех на завтрак позовешь. Судя по довольной морде твоего пятого сверху зайца, каша съедобная.
Но Катерина оставила в покое пятно на пижаме, отодвинула стул рядом с Соней и решительно забрала у нее нож. Сонька посмотрела на внушительную горку колбасных кружков перед собой, покачала за веревочку «пупку», оставшуюся от целой палки сервелата, и хмыкнула. Примерно столько колбасы на бутербродах мог умять за ночь Паша, когда на него наступал косолапый тролль вдохновения. Умять и не заметить.
– Каша еще горячая... Соф, можно я скажу, что думаю, а ты сама решишь, слушать меня или нет? Это не совет, не мораль, скорее практический опыт. Ну и...
– Рожай уже, Кать, – поморщилась Соня. – Только, пожалуйста, на этот раз – не в буквальном смысле, – сказала и тут же прикусила язык, однако Катерина не обиделась.
– Костя однажды сказал мне, что первый шаг к решению любой проблемы – это признать, что твоя проблема не уникальна. Думать, что ты один такой несчастный, а все кругом сволочи, не способные тебя понять – удел подростка или, чтобы не косить всех подростков под одну гребенку, удел взрослого, только не очень умного человека. Второй, главный, но и самый трудный шаг – расстановка приоритетов. Всегда будут вещи, которыми тебе придется пожертвовать, иначе проблема бы не возникла. Превысил скорость – заплатишь штраф, разбил любимую мамину вазу – придется преодолеть страх и во всем признаться. Довел маленькую ранку до гангрены...
– Ногу отрэжут, – закончила Соня. – Суровая реальность.
– Да, отрежут, – невозмутимо кивнула Катя, будто каждый день отнимала по ноге перед едой. – Дело не в том, что ты сам виноват и что в идеале до крайностей лучше не доводить. Оно случилось, все уже. Важно решить, ради чего сыр-бор. Что ты отдаешь деньги, но оставляешь себе права и машину. Что тебе страшно, и гордость не позволяет, и легче свалить все на неуклюжего кота, но, если обман вдруг вскроется, мама уже не сможет доверять тебе как раньше, да и врать плохо. Что иногда приходится отрезать ногу, чтобы спасти человеку жизнь. Как ни крути, мы жертвуем малым ради гораздо большего, пусть нам и кажется, что все наоборот. Гордость... – Катерина вскинула глаза на Суворову, но та хоть и смотрела скептически, вставлять слово не торопилась. – Гордость нужна, когда она не стоит между тобой и твоим счастьем. У нее есть место, лишь бы чужое не заняла. Думаешь, я не гордая? Гордая, порой чересчур даже. Но если встанет вопрос о благополучии моих близких, от этой гордости ничего не останется. Не в приоритете она, разные весовые категории. Понимаешь?
– Угу, – мрачно подтвердила Соня. – И всю оставшуюся жизнь об тебя будут вытирать ноги. Он тебе: «Вя!», а ты: «Уже бегу, дорогой!». Он тебе: «Хрю-хрю!», а ты: «Как пожелаешь, солнышко ты мое пучеглазое! Рада служить, повелитель!». Правильно, он же твой близкий. Захочет – отлупит, захочет – в рожу плюнет, а ты знай себе, попку ему подтирай и заглядывай в рот. Родной же, любишь его, скотину... Это бред, ясно?
– А тебя били?! Извини, не знала. – Лужина, казалось, искренне ей сочувствует. – Странно, что этот человек еще жив. Но тогда понятно, почему...
Софья покраснела. В погоне за метафорой она часто перегибала палку.
– Я имела в виду, что всепрощение не наша тема. Уступать Втулкину, когда он не прав (а он не прав), значит гладить по головке его эго и поощрять к дальнейшим... неправостям. Никто его за язык не тянул. Думать надо было, прежде чем соглашаться на серьезные отношения со мной. И не тем местом, каким мужики обычно думают!
Катерина улыбнулась доброй, понимающей и жутко бесящей улыбкой умудренной опытом матроны. Соня почувствовала себя девочкой, все проблемы которой крутятся вокруг вывалившейся из беззубого рта в песок карамельки. Или, на худой конец, непредвиденной начинки в «куличике» – знак того, что в песочнице роются не только дети, но и кошки. Захотелось плакать и лупить всех подряд пластмассовой лопаткой.
– Алиса скучает по нему, – беспомощно сказала Соня. – Думает, что папа нас бросил, потому что папе она не понравилась. А эта лысая скотина перед уходом заявила мне, что, видите ли, жизнь его к такому не готовила! Вдохновение у него, блин, пропало на нервной почве. Ха-ха! – Она запустила пальцы в волосы. – Я же его сразу предупредила, заранее... Не ставила перед фактом... Любой нормальный человек понял бы, что назад дороги не будет. А он остался. Взрослый мужик! Значит, отдавал себе отчет?..
– Да ничего он не отдавал, Сонь. – Катя робко погладила ее по плечу, и Софья пришла в себя. Дернулась, сбрасывая руку, уставилась волком.
– Почему не отдавал?! Он же на все согласился! Жил в моей квартире, во всех ракурсах меня видел, углем отпаивал, ездил со мной... Ладно если бы поженились через месяц, не зная друг о друге ни хрена, но мы же... Катька, объясни, или у меня точно крыша поедет!
Катя вздохнула. Как юрист она не бралась судить о деле по таким куцым сведениям, и в глубине души Соня ее понимала (сама бы не взялась, не подумала даже браться), но, как любая женщина с занозой в сердце, была уверена, что все вокруг обязаны читать ее мысли на подлете. Как? Это их проблемы!
– Ну смотри. Ты этот путь выбирала осознанно, и ребенок появился в твоей жизни не за один день. Законы составляют далеко не глупые люди. Все эти справки, проверки, сроки придуманы не для того, чтобы попить твоей крови. Для самого ребенка это шанс попасть в нормальную семью, готовую преодолевать трудности; для будущего родителя – способ сблизиться с усыновляемым, прочувствовать важность и ответственность своего решения... Да, звучит пафосно, но это так! Не в буквальном смысле, но ты «выносила» и «родила» Алису, срослась с ней, боролась за нее. А он что? Пришел на готовое. У мужчин отношение к потомству изначально другое, шатко-валкое: некоторые сразу принимают и отцовствуют, а до некоторых если через пару лет дойдет, что все, он отец – это хорошо и прекрасно. Всем нужно время...
– У Паши было это время, – упрямо сказала Соня. – Ты говорила о приоритетах? О благополучии близких? Так вот, Втулкин знал, что в приоритете у меня Алиса. И все равно согласился! Почему виноватой в итоге остаюсь я?
Катя за голову схватилась.
– Ты что, так ему и сказала?! Открытым текстом?
– А смысл мне врать? Чтобы потом хуже было? Типа сюрприз?
– Со-о-онь, ну ты и дура. Прости, конечно...
– Ясно, – ухмыльнулась Софья. – Спасибо, кэп.
– Да что тебе ясно?! Ты построила башенку, а взрывчатки под нее заложила на целый дворец, каменный причем. Вот и рвануло. – Она вскочила со стула, схватила заранее приготовленную стопку тарелок и принялась накладывать овсянку, ухитряясь делать это с фармацевтической точностью. – А теперь сидишь и ждешь, пока кто-то за тебя возьмет лопатку и начнет строить все заново. С тем же успехом можно дожидаться ишачьей пасхи.
– Или завтрака в этом доме. Доброе утро, – сказал Рязанский, пропуская детей в кухню.
Алиса тут же забралась к матери на колени, и Соня поцеловала ее в макушку.
– Доброе-то оно доброе, но подслушивать нехорошо.
– Мы не подслушивали, мы только что пришли, – вступился за папу Юра, мужественно перемешивая ложкой свою порцию каши, видимо, в надежде отыскать на дне тарелки что-нибудь съедобное. – Мам, а почему Соня ду?.. э-э... Почему ты так про нее сказала?
Софья, как бы ни злилась на Катерину, не могла не оценить уровень воспитания.
Вчера, когда малышня под присмотром взрослых играла в управляемые машинки, Юрка нечаянно вместо своего пульта схватил Алисин, а за такое в узких кругах по головке не гладят. Алиска, недолго думая, решила выгрызть игрушку самым действенным способом: буквальным. Кусалась же девочка как маленькая пиранья. Чего Юрке стоило не зареветь от боли, знала только Соня и, пожалуй, Паша. Его, правда, кусали всего один раз: в неравной борьбе за последнюю черничную суфлешку.
Разнять не успели – сама отскочила, забилась в угол. Все замерли, не зная, как поступить. Мальчик оглянулся не на отца – на мать, потом посмотрел на испуганную не меньше него Алису и, стискивая челюсти, чтобы не заплакать в голос, тихо сказал: «Ты дура, да? Я с тобой больше играть не буду».
Катя не дала вмешаться ни Соне, ни Косте. Молча взяла сына за руку и отвела в ванную, чтобы осмотреть укус и умыться. Они не возвращались долго, а когда все-таки вернулись, Юрка подошел к Алисе, которая вместе с отвоеванным пультом пряталась у мамы на коленях, и прошептал: «Прости меня, пожалуйста. Я больше так не буду». Алиса ничего не ответила, но серьезно кивнула и, помедлив, протянула ему игрушку. Она уже знала от Сони, что кусаться нельзя. А Юрка, даже увлеченный игрой, все равно потом украдкой оглядывался и проверял, на месте ли родители...
– Потому что я дура, – сказала Софья, ни к кому конкретно не обращаясь. – Я дура-ра.
Она обнимала дочку, терпеливо дожидалась, пока все позавтракают, хотя самой кусок в горло не лез. «Родители» меж тем усиленно переглядывались, передавая им одним понятные сигналы. В конце концов, дети убежали с Катериной на улицу, а Софья, как робот, принялась загружать грязные тарелки в посудомойку.
– Пап, мне в город надо, – предупредила она, не оборачиваясь. – Надеюсь, что ненадолго. За Алиской посмотрите, хорошо? Я ей сама скажу. Надо только Шурику позвонить...
– Можешь спокойно удалять этот номер. Александр уволился.
– Когда?
– Вчера. Примчался, написал заявление – все чинно-мирно. Жаль, рановато.
– Это из-за меня.
– Я догадался, – заверил Рязанский. – Если нужен будет водитель, перенаймешь Федора. Он в курсе и на пенсию не торопится. Идеальный вариант.
Соня вздохнула, до боли сжав в пальцах керамику. Когда понимаешь, какая ты на самом деле мерзость, весь мир не считает за труд подписаться под этим.
– Думаешь, уместно будет позвонить и извиниться?
– Нет, но решать тебе.
– Па, мне самой от себя противно, а ты говоришь «Решай»...
– Оставь эту хрень в покое, а ту виноватую сентиментальную хрень выбрось из головы. – Костя забрал у дочери очередную вилку и закрыл машину. – Вы оба сделали глупость, но ему, к счастью, хватило благородства уйти по-английски и не дышать в спину. А твоя задача сейчас – не наляпать новых глупостей. И расставить приоритеты.
Соня невесело хохотнула. Верить в Юркино «мы не подслушивали, мы только что пришли» стало чуть сложнее, но все равно верилось.
– Тебе ведь тоже надо в город, – вспомнила она, уткнувшись в Костино плечо. – Блин...
– Уже не надо. Есть маза, что Алиса с Катериной не останется.
– Па-ап...
– Сонька, не лохмати бабушку и не зли дедушку. Езжай уже. Как приедешь – отзвонись.
...Звонок застал Софью на въезде в город. Неизвестная женщина, представившись соседкой снизу Елизаветой Петровной Мкртчун, орала в трубку и клялась, что Суворова ее заливает. Грозилась вызвать сантехников, пиротехников и прочую нечисть...
Следивший за дорогой Федор понятия не имел, почему его еще совсем недавно понурая пассажирка, пообещав кому-то неизвестному приехать и разобраться, хохочет в кулак и поминает тихим добрым словом путану Ангелину.
Наядна: 21.08.16 19:25
Лушова: 21.08.16 19:44
lotoma: 21.08.16 19:59
ishilda: 21.08.16 20:07
Peony Rose: 21.08.16 20:09
Марфа Петровна: 21.08.16 22:20
Ejevichka: 21.08.16 22:33