Нефритовые истории бухты наслаждений

Я вздрогнула, услышав старое прозвище, которым меня дразнили в детстве. Вот, значит как, вот, что он обо мне думает...

Ах будет мне титул? Спасибо, господин Джексон, что побеспокоились о моей дальнейшей судьбе! И почему он сразу не предложил именно эту кандидатуру? Это же гораздо удобнее, выдать меня замуж за родственника и иметь возможность видеть, когда захочется. А когда надоем – то и не появляться.
- А возьму и выйду! - выпалила я, забыв, что совсем недавно говорила, что не хочу ни за кого замуж. То, что это будет исключительно назло Марку, говорить вслух я не стала.

То, как резко и порывисто он одевался, меня пугало. Мне не хотелось, что бы он уходил, но втаптывать в грязь остатки гордости я не позволю.

Значит, это Марк таким образом делал предложение мне? Кажется, что этот мужчина уже преподнес мне столько сюрпризов, что пора бы привыкнуть, тем не менее, почти каждые его действия и слова повергали меня в шок.
Ну как, как он ухитряется все настолько извратить, что теперь, получается, что это я ему отказала. И как это все понимать, он забрал свое предложение и передал меня кузену? Вот так просто он все перечеркнул и без боя, без спроса, распорядился как вещью, которая не вписалась в какие-то, известные только ему, рамки.
Это уже порядком надоело. Разве нельзя было просто поговорить, объяснить все как есть, избегая недомолвок и двойных смыслов?

Этот непостижимый мужчина, вместо того, что бы уйти точно так же, как и пришел, отворил дверь и направился через парадную на выход.
Закутавшись в покрывало, я выбежала в коридор и смотрела ему в след.
- Марк, - позвала я, но он не услышал меня, или не захотел услышать, уверенным шагом продолжая идти по ночному дому. Мне оставалось только молиться, что бы его никто не заметил.
Когда его силуэт скрылся за поворотом - я вернулась в комнату. Вид разобранной постели и смятых простыней был противен. Почему каждая наша встреча дарит столько наслаждения, но и боли приносит не меньше?
Расхаживая по комнате, я пыталась вспомнить Натана Блоу. И как ни странно, мне это удалось.
Кажется, моя мама, имела приятельские отношения с его родительницей и какое-то время они довольно часто бывали в нашем доме. Но Натан Блоу никогда не хотел со мной играть, как бы я его не уговаривала, однажды даже предложила поиграть ему в пиратов, после очередной сказки, рассказанной мне на ночь отцом.
- Вот это, - указала я на дверь, ведущую в кухню, где всегда толпилось много прислуги, - будет пиратская бухта, а мы с тобой будем отважными капитанами, - заметив что Натану по прежнему не интересно я немного изменила игру, - хорошо, ты будешь капитаном, а я первым помощником! Мы нападем на них и отберем все сокровища, а если нам повезет, мы найдем еще и карту, где будет обозначен клад!
Мне так хотелось поиграть, что я подпрыгивала от нетерпения, поглаживая свою любимую куклу.
- Отстань, Цапля-Маргерет, я пойду, поищу твоего брата, - отмахнулся от меня, словно от мухи, Натан.
- Ах так, тогда я буду пиратом и ни за что не отдам вам свои сокровища! – схватив первый продолговатый предмет, что попался под руку, я легонько ткнула его, как потом оказалось, кочергой, что стояла в подставке у камина.
Натан вскрикнул и уставился на меня с такой яростью, что стало страшно, но гордый пират не сдается, вздернув подбородок, расправив плечи, ответила ему не меньшей яростью во взгляде.
Тогда Натан Блоу совершил немыслимый, непоправимый поступок, он оторвал голову моей любимой кукле! Ярость быстро сменилась обидой, губы задрожали, и я издала полный отчаяния вопль, что половина прислуги и родители сбежались на нашу ссору, а судя по их обеспокоенным лицам, они ожидали увидеть как минимум десяток вооруженных пиратов.
Что же, это был последний раз, когда я видела Натана, если его мать и навещала нас – то всегда была одна. Нет, даже если бы я никогда не встречала Марка, а Натан был бы последним мужчиной на земле – я ни за что не вышла бы за него замуж, будь он хоть трижды графом Стэмфордом. Это была моя любимая кукла! Я проплакала не меньше недели!
Очередной раз, проходя от двери к окну, я заметила небольшую бумажку, это оказался билет на пароход через пять дней, на имя Маргерет Джексон…
_________________

До охоты

Утро было таким же серым и склизким, как накануне, но сегодня казалось, что туман, затянувший улицы, проник еще и в ее сердце. Сабрине не хотелось просыпаться, выныривая из крепких объятий сна. В нем все было иначе. Вместо тусклого неба – яркое солнце над головой, подобное тому, к которому она привыкла в Брайтоне. Лучше бы осталась там.

Девушка по-прежнему не понимала, для чего отец вызвал ее в Лондон. Покинув дочь вчера, он больше так и не появился, хотя Сабрина провела без сна полночи в надежде на его возвращение. Она не ждала извинений за его жестокость, но так мечтала услышать хоть какие-то слова утешения и снова почувствовать себя любимой девочкой. Выплакать свою боль на его груди, а уже после снести все упреки и возмущение.

Но отца не было, и его отсутствие мучило еще больше, чем саднящая кожа на припухшем от удара лице.

Вместо него в комнату проскользнула миссис Эверлик, подав горничной знак подождать за дверью. На ее румяном, покрытом мелкими морщинками лице виднелись следы недавних слез.

– Ах, Сабрина, дорогая моя! Что же вы наделали? – дама всплеснула руками и заохала, отчего сразу напомнила девушке квохчущую наседку, суетящуюся вокруг своих цыплят. – Я ведь отошла всего на несколько минут. Конечно, если бы знала, к чему приведет ваше безрассудство, – и шагу бы не сделала в сторону! Но я ведь была уверена, что вы приличная девушка! Ах! Ну как же так? У столь благовоспитанного человека такая дочь… и от кого только у вас подобные наклонности? – она запричитала, обхватив голову руками. – Ваша покойная матушка, да будет земля ей пухом, всегда была образцом добродетели! Она не позволяла себе даже улыбнуться своему супругу на людях, выказывая неподобающие манеры. А вы… О, Сабрина, какой позор! Бедный господин граф…

– Довольно, миссис Эверлик! – Сабрина и сама прекрасно понимала, насколько недостойным было ее поведение, но выслушивать излияния пожилой леди не осталось никаких сил. – Я хотела бы остаться одна.

– Но это совершенно невозможно! – вскричала женщина, распахивая дверь и приглашая в спальню горничную. – Ваш отец распорядился, чтобы вы как можно скорее собрались и прибыли на пикник лорда Клиффорда. Поторопитесь, моя дорогая, мы и так уже опаздываем.

Сабрина покачала головой.
– Я не хочу никуда ехать. У меня болит голова.

– Граф Марчмен потребовал, чтобы вы были там обязательно. Хотя, должна признать, у меня самой нет никакого желания сопровождать вас в этой поездке. Бесстыжая девчонка! Ведь вам теперь закрыт доступ в любой приличный дом. Ни один порядочный мужчина даже не взглянет в вашу сторону, не говоря уже о том, чтобы жениться. Только и осталось, как стать развлечением для кого-то вроде этого Дьявола Уитби, – женщина охнула, осеняя себя крестным знамением. – Какой ужас! Какой позор!

От этих бесконечных возгласов стало еще тоскливее, и Сабрина неожиданно разозлилась. Ни к чему ей напоминать о том, что она и сама не забудет до конца своих дней.
– Оставьте меня, миссис Эверлик! Матильда поможет мне одеться, а на пикник доберусь без вашей помощи. Вам совершенно не обязательно терпеть общество столь порочной особы, как я, и вредить своей безупречной репутации!

Глаза женщины стали круглыми, как блюдца, а на лице проступили багровые пятна возмущения.
– Дерзкая девчонка! Мало вам досталось от батюшки! Ему следовало выпороть вас и отправить в монастырь, хотя и там вам не место! Так опорочить доброе имя графа! – она поправила пышные юбки и бросилась прочь из комнаты.

На охоте

Отца нигде не было видно. Мужчины рассеялись по лесу, увлеченные охотой, и он, скорее всего, находился среди них. Но Сабрина и не жаждала встречи с ним. Она вообще не понимала, для чего он настоял на ее присутствии здесь. Разве что хотел сильнее наказать ее, заставляя слушать перешептывания, раздающиеся за спиной со всех сторон.

Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы догадаться, что именно говорят окружающие люди, завидев дочь графа Марчмена. Не успев позавтракать дома, Сабрина намеревалась перехватить что-то на пикнике, но стоило ей приблизиться к столу, как расположившаяся возле него леди Дерби, с дочерьми которой они когда-то в детстве играли вместе, подхватила своих девушек под руки и потащила прочь, и в ее злобном шепоте Сабрина различила свое имя.

Аппетит пропал, как и желание попадаться кому бы то ни было на глаза. Она отошла подальше, к зеленой изгороди лабиринта, и, укрывшись за кустами, стала наблюдать за гостями. Их действия были не интересны, но Сабрина как будто почувствовала, кого сейчас увидит посреди праздно гуляющих дам. Так и вышло: тот, кто занимал ее мысли со вчерашнего дня, обнаружился в компании восторженных красоток.

Даже на расстоянии было заметно, с каким обожанием смотрит на него та самая леди, которая находилась с ним вчера на балу.

Девушка прикусила губу, давясь горестным вздохом, и отвернулась, погружаясь в свои невеселые раздумья.



Он не должен был находиться рядом с ней. Сабрина растерянно смотрела на мужчину и не понимала, что ему нужно еще. После того, что уже случилось.



Что за странную игру он затеял? В его раскаяние она не поверила ни на миг, но объяснить присутствие рядом с ней не получалось ничем. Если Гидеон Айк желал ее погубить, по какой-то неведомой причине стремясь унизить тем самым отца девушки, ему это удалось. Расстанутся они сейчас навеки или же она падет безвольной жертвой к его ногам, это не изменит ровным счетом ничего в глазах общественности. Что же ему надо на самом деле и для чего он оставил общество той красивой леди, чтобы последовать за невзрачной глупышкой, так легко поддавшейся его чарам? Или же просто забавляется, видя, какое впечатление производит на нее?

– Вашей светлости недостаточно развлечений? Сожалею, но я вряд ли сумею развеять вашу скуку, так что вы обратились точно не по адресу.

Ей показалось, или мужчина усмехнулся, слушая ее заумные слова? Ну конечно, наверняка она смешна и нелепа в его глазах.

Как загнанная в ловушку дичь… Как кролик – один из тех, для кого и предназначался этот глупый лабиринт – перед удавом, готовым проглотить его в один миг…

Почему-то вспомнились скучные нравоучения классной дамы о безропотном смирении, с которым добропорядочная леди должна выполнять свой супружеский долг. Терпеть и молчать, размышляя о высших ценностях в то время, пока ее супруг выполняет недопустимые для обсуждения вслух действа, направленные на продолжения рода.

Сабрина вдруг поняла, что не смогла бы думать ни о чем подобном. Она бы потеряла голову, как вчера, утонула бы в собственных ощущениях и в том жаре, что наполнял все тело в присутствии этого человека. И мыслила бы лишь о том, чтобы и он ощутил хоть толику подобного.

Она и правда порочна… У порядочной девушки просто не могут возникнуть такие мысли. До безумия неприличные желания. Сабрина смотрела на лицо Уитби, находящегося так близко, и по новой переживала предыдущий вечер. Нет, не скандал и не яростный гнев отца. То, что было до этого. Пьянящую сладость рта и бесстыдные прикосновения рук, позволяющие так много и обещающие еще больше.

Что могло бы произойти в той комнате для игры в бильярд, если бы туда не ворвались возмущенные зрители? Это хотелось узнать так сильно, что Сабрина отшатнулась, пугаясь собственного желания. Лучше сбежать, затеряться в этом лабиринте, чем позволить, чтобы он увидел весь водоворот чувств, разрывающих ее на части. Девушка предпочла бы провалиться сквозь землю, только бы не показать Уитби, что она как раз такая, как сегодня ее называют гости лорда Клиффорда. Бесстыжая и доступная. Распущенная. Сожалеющая сейчас не о том, что ее репутация погублена, отец кипит ненавистью, и ни в один приличный дом Лондона ей больше нет хода, но о том, что теперь не узнать, чем могло бы закончиться их вчерашнее уединение без вмешательства посторонних.

Следовало залепить ему пощечину и, гордо развернувшись, удалиться. А Сабрина хотела совсем другого: прижаться к сильной груди, вдыхая терпковатый аромат его одеколона, и снова сделаться пьяной и послушной его рукам.

Глаза защипало от предательских слез, и Сабрина поняла, что еще одно мгновенье – и она попросту разрыдается перед ним, выказывая все свои слабости и желания. Довольно унижений. Не хватало еще, чтобы Уитби рассмеялся ей в лицо, видя, как она отчаянно пытается удержаться от сумасшедшей жажды повиснуть у него на шее. Она отпрыгнула в сторону, не заботясь о том, чтобы ее движения смотрелись элегантно или достойно, а потом бросилась прочь, то и дело врезаясь в живую изгородь. Густая зелень на расстоянии казалась мягкой и приятной на ощупь, а в реальности больно кололась и цепляла одежду так, что уже несколько минут спустя Сабрина в нескольких местах разорвала платье. Волосы выбились из прически и растрепались по плечам. Она запыхалась и из-за грохотания сердца не слышала ничего вокруг. Потом нырнула в очередной проем из растений и оказалась в тупике, а когда обернулась с намерением броситься назад, с ужасом поняла, что бежать ей некуда. Единственно возможный путь преградил тот, от которого она так старательно пыталась скрыться.
_________________

Когда раздался звук возводимого курка, Фиона зажмурилась еще сильнее, ожидая наступления смертоносной боли. Интересно, как это - умирать? Придет ли смерть мгновенно или даст ей помучиться всласть?
Но ничего не произошло.
Райс выругался, сетуя на то, что оружие не заряжено. Но ей было все равно, случайно или нет этот выстрел оказался холостым, достаточно было того, что этот человек подверг ее жестокому испытанию. В этот момент она его ненавидела.
Внутри нее бурным потоком разливалось облегчение, накрывая Фиону с головой. Ноги предательски подкашивались. Фиа сделала глубокий вдох, пытаясь прийти в себя. Вот теперь было самое время, чтобы бежать. Но не успела она сделать ни единого движения, как Райс оказался у нее на спиной. Когда он пошутил на тему самого святого, что у нее было - детей, Фиона дернулась, готовая наконец-то дать волю давно обуревавшему ее желанию ударить Райса по лицу. До чего же мерзкий человек! Он издевался над ней, упиваясь своим превосходством, и еще смел насмехаться над тем, что было ей дорого. Она правильно сделала, что не рассказала ему правды. Лучше умереть, чем выслушивать, как он снова потешается над ней, и, что гораздо хуже - над детьми. Но она не успела даже обернуться, чтобы доставить себе удовольствие, дав ему пощечину, как он оказался в самой непосредственной от нее близости, прижав ее к себе и упираясь в нее ножом. И не только ножом.
Фиона стояла молча, уже даже не удивляясь происходящему. Похоже, она попала в руки маньяка, для которого просто пристрелить ее - слишком большое благодеяние. Нет, по всей видимости он собирался медленно ее прирезать, выпотрошив как индейку к рождественскому ужину.
Тем временем ее шляпа была откинута мужской рукой прочь и он с силой оттянул ее голову назад, схватив Фиа за волосы, от чего на ее глазах едва не выступили слезы. И при этом еще целовал ее в шею! Дрожь прошибла все тело Фионы и странное, болезненное возбуждение охватило ее. Пережитый страх, неистовое облегчение, дикая злость и предательское волнение от его близости сплелись в ней в тугой пестрый клубок и Фиона с каким-то извращенным интересом ждала, что этот негодяй станет делать дальше.
А дальше он молниеносно срезал все пуговицы с ее сюртука, а затем точно также раскромсал жилет и рубашку. К счастью, на ней были бинты, туго опоясывавшие грудь. Она не хотела знать, что с ней стало бы, прикоснись он к ее груди. Точнее - как раз хотела и осознание этого заставляло ее испытывать презрение и к себе тоже.
Фиа никак не отреагировала на его фразу о том, как его, несчастного, довели до крайности. Ей было не до шуток. Она обдумывала, как выпутаться из очередной чрезмерно поганой ситуации, в которую угодила за последние сутки в который уже раз.
Было очевидно, что в силе ей с ним не тягаться - значит, нужно полагаться исключительно на свой ум. Только вот беда - и в этом компоненте Саймон Райс ей не уступал.
И пока она размышляла, он снова заговорил.

Она в очередной раз промолчала, не в силах выдавить из себя ни слова в то время, когда он творил с ее телом невероятные вещи. Фиа прерывисто дышала, чувствуя его руку там, где раньше даже вообразить не могла. Он гладил ее и Фиона до крови прикусила губу, чтобы не застонать и не показать ему, как его манипуляции на нее действуют. Ей было невдомек, что Саймон и так уже все понял по тому, как увлажнилась ее плоть.
Но он заблуждался, если думал, что избежит ее "очередной сольной партии". Она еще найдет, что ему сказать, только пусть он прекратит эти лишающие ее разума поглаживания.
В тот же миг Райс поднял руку и сорвал с нее усы. Ощущение от этого было болезненным и отрезвляющим - то есть как раз тем, в чем она так нуждалась, чтобы продолжать борьбу.
Когда он поднял ее на руки, первым ее желанием было попытаться вырваться. Но она быстро поняла, что это не принесет ей ничего хорошего, только разозлит его еще сильнее. Лучше было дать себе возможность еще немного подумать. Только вот впервые в жизни ей ничего не шло на ум.
Он внес ее в охотничий домик, поставил на ноги и сказал то, что мигом простимулировало ее умственную деятельность. Этот человек обладал просто невероятной способностью превращать Фиону в кого-то другого, кого она никогда не заподозрила бы в себе до встречи с ним.

Она даже не подумала послушаться. Упрямо сложив руки на груди также, как это сделал мгновением ранее он, она обвела его презрительным взглядом. Райс сделал ошибку, не заткнув ей рот, поэтому теперь неминуемо получит бенефис имени Фионы Грейджой.
- Мне вас жаль, Райс, - заговорила она, наклонив голову набок, и голос ее звучал непривычно ядовито, - похоже, вы вообразили себя столь же всемогущим, как Господь Бог. Но вам до него далеко. Бог милостив по отношению к рабам своим, он позволяет им покаяться и прощает все грехи. Вы же, упиваясь своим всевластием над хрупкой женщиной, даже не снизошли до того, чтобы узнать, что меня толкнуло на весь этот фарс. Зачем? Ведь это незнание так удобно для вас, не правда ли? Вы столь самоуверенны и эгоистичны, что до чувств других вам нет никакого дела. Вы считаете себя вправе взять от женщины все, что вам заблагорассудится, просто потому, что вы сильнее ее физически. - Губы Фионы дрогнули, растягиваясь в кривую усмешку и она, словно не веря во все происходящее, покачала головой. - Вы думаете, я просто решила поразвлечься за ваш счет? О нет, Райс, все гораздо более прозаично. Но я не стану надоедать вам своим рассказом. И не потому, что мне не терпится под вас лечь, а потому, что не вижу смысла что-то вам говорить. - Она выплевывала ему все это и после каждого сказанного ею слова чувствовала во рту привкус горечи. - Ну так давайте же, Райс, к чему долгие прелюдии? - Фиона подошла к нему вплотную и взялась за ворот его рубашки, резко сдернув с шеи Саймона платок. - Давайте, Райс. Возьмите меня. Прямо так. Покончим с этим раз и навсегда. - Фиа стала ловко расстегивать пуговицы на его сюртуке, а затем на жилете - многолетний опыт одевания и раздевания семерых детей не прошел для нее даром - после чего принялась за рубашку, но не стала утруждать себя расстегиванием и просто рванула полы в разные стороны, с треском вырывая пуговицы из петель с неожиданной силой, которую ей придавали боль и гнев. Подавшись к нему всем телом, она уловила слабый, уже почти выветрившийся запах приторных женских духов. Эта своеобразная метка другой женщины окончательно вывела ее из себя. Проклятый повеса! Пока она вчера лила слезы, он вовсю развлекался с очередной доступной женщиной! Глупая, неуемная ревность снова пустила ядовитые ростки в ее сердце. Ей захотелось отшатнуться, а еще лучше - пристрелить его. Сейчас она жалела, что не воспользовалась возможностью выстрелить в Райса в упор. И еще больше пожалела, что он выкинул в лесу свой нож, который она могла бы попытаться у него выудить. И тут ее осенило. У нее ведь тоже был при себе охотничий нож! А уж с холодным оружием она обращаться умела. Сколько несчастных куриц пострадало от ее руки! А теперь настала очередь петуха. Резко нагнувшись, Фиа вытащила нож из сапога и, быстро выпрямившись, приставила к спине Райса, уперев лезвие ему в лопатки.
- Слушайте внимательно, Райс, - заговорила она холодным тоном, - сейчас мы с вами поменяемся местами и я беспрепятственно выйду в эту дверь, а если вы попытаетесь мне помешать, то действительно прольется первая кровь и кровь эта будет вашей. - Фиона говорила твердо, снова безрассудно идя на блеф, хотя не была уверена, что у нее выйдет совладать с этим человеком, но попытаться во всяком случае стоило. - Как жаль, что я не хлестнула вас по руке еще там, в лесу, когда вы держали мою лошадь! Скольких неприятных моментов для нас обоих тогда можно было бы избежать, не правда ли? - Она усмехнулась и продолжила с отвращением:
- От вас пахнет продажной любовью, Райс. Но я не собираюсь становиться вашей очередной... - рассерженная, она наконец вспомнила хлесткое слово, - шлюхой. То есть, как раз собираюсь, но не вашей! - Гневно отчеканила Фиона и добавила:
- А теперь откройте дверь, а затем медленно встаньте на мое место, так, чтобы вы оказались к двери лицом, а я - спиной.
_________________

просто моя страдалька дала фору твоей)

- Буду признателен, если вы скажете мне имя этого лгуна. Я бы с радостью проучил его, - без особой страсти и надежды на ответ пригрозил Себастьян. Те года уже не вернуть, а тяжкий урок даже принес свою пользу. Графа насильно напоили горьким лекарством от ощущения вседозволенности, и теперь он был напрочь его лишeн.
 
а любовные упражнения еще полезнее!
 
- Да, вы правы, Эмма, - кивнул Себастьян, наблюдая за искренней реакцией Эммы. И как обвинять эту женщину в мстительных планах и равнодушии к его участи, если она ничего не знала? Как злиться на ту, что расчувствовалась до слез от рассказа о перипетиях существования в России ссыльного графа?

Не могу дождаться.

- Вам жаль и вы готовы простить? Не спешите с ответом. Я не имею права требовать прощения за проступок лишь потому, что навлек на себя справедливую кару.

Фаэтон остановился и Себастьян помог Эмме сойти вниз, а она доверчиво вошла в его объятия. Он не обманывал. Не хотел торопить ее и получить скорое прощение. Только удивился тому, что важно его обрести. Какое-то время назад он думал только о мести, а что же теперь?

Прибытие привлекло множество любопытных взоров. На них оборачивались, смотрели с подозрением, шушукались. Граф почувствовал, что Эмма ищет в нем поддержки, крепко сжав руку. Такое внимание неприятно и непривычно для вдовы-затворницы. Он с радостью был ее опорой в мире сплетен и кривотолков.
 
- Все что угодно для моей леди, - с поклоном Себастьян удалился за снедью, оставив Эмму восседать на шкурах, претенциозной придумке лорда Клиффорда. Стоит признать, он мастер развлекать целое сборище народа. Прогуливаясь, граф не замечал скучающих лиц. Иногда он приподнимал руку, чтобы выразить подобие приветствия. Кое-кто из старых знакомых, которых он в юности именовал друзьями, спешили к нему, но встречали холодный отпор. Он не готов возобновлять знакомство с теми, кто покинул его на произвол судьбы, не навещал и даже не писал. Исключили его из жизни как нечто неудобное. Настала его очередь поступить также.

Одиночество не пугало графа, ведь у него есть такое премилое занятие – ухаживать за прелестной Эммой.
 
- А вы еще меня называли буйно помешанным, - улыбнулся Себастьян в ответ на рассказ о происшествии, потом обратил внимание на то, как Эмма ведет себя и как сильно отличается от всех присутствующих своей серьезностью.

– Они докучают вам? – спросил он, наклонив голову к ее маленькому ушку и втянув носом легкий аромат ледяной Эммы. Под сдержанностью горела страсть. Теперь он знал это наверняка. – Зачем утруждать себя и сидеть рядом с неприятными людьми? У нас есть все возможности изменить то, что мы хотим. Меня уже ссылали туда, куда я и не думал попадать. Теперь никто не заставить быть там, где невыносим сам воздух от неприятного душка сплетен и зависти.
 
Себастьян даже не понижал голос, когда выдавал эту тираду. Если кому-то неприятно, пусть отвернется. Они с Эммой перебрались на отдельную шкуру вдалеке от остальных, уселись и приступили к поеданию многочисленной снеди.
 
- Как просто избавиться от некоторых людей. Ушел и забыл. Так почему мы придаем такое большое значение их мнениям? – размышлял граф, получая истинное удовольствие от пасторального пейзажа, ясного неба, легкого ветерка, смешанного с ароматами листьев и все еще зеленой травы, теплых лучей солнца и пения птиц.
 
- Смотрите, Эмма, это же кролик, - указал он кивком головы на большеухое белое животное возле входа в лабиринт, смешно морщившее нос. – Лорд Клиффорд запускает бедняг в лабиринт, а леди и лорды за ним гоняются. Вам нравятся такие развлечения? Как вы проводите досуг?
 
Попивая ароматный чай, граф радовался возможности беспрепятственно разглядывать красивую леди, которая аккуратно пила свой чай из маленькой фарфоровой чашки, и вести вежливую беседу, скрывая сильное плотское желание, который испытывал каждую минуту. Граф не мог лгать самому себе. Ему страстно хотелось затащить Эмму в постель, но он не спешил, чтобы не спугнуть объект своего вожделения.
 
Но отказать себе в удовольствии раздевать Эмму взглядом, представлять, как снимет с нее платье, как подвергнет ее пытке поцелуями, попробует на вкус и ощупь все ее стройное тело, как будет целовать и целовать соблазнительные губы, нежные, мягкие и такие чувственные, пока она не попросит взять ее… всего этого он не мог не делать, смущая вдову откровенными и горячими взглядами.
_________________

Разгоряченный телом и мыслями, я летел на Волке, и послушный конь, понимая состояние хозяина, четко выполнял команды. Только хозяин не видел дороги, он перебирал в памяти слова Маргерет и никак не мог вспомнить их дословно.
Я чувствовал, что в запале пропустил что-то важное, что не вязалось с образом той Искры, которую я по-прежнему хотел, но никак не мог вспомнить ее слова, зациклившись на том, что она назвала меня будущим графом Стэмфордом, хотя я открылся ей, что не буду таковым.
Оторвавшись с Волком в скачках по загородным дорогам, выбив из себя всю ярость, я отправился домой.

Арчибальд встретил меня загадочной улыбкой.
- Милорд, вас дожидается дама.
Увидев у входа женский зонт и объемистый чемодан, первая мысль, что пришла ко мне - Маргерет решилась ехать со мной на край света.
Бросив плащ слуге, я полетел вверх по лестнице.
- Где она?
- Дама изъявила желание остановиться в вашей комнате. Граф Стэмфорд с радостью разрешил ей подняться к вам и сам попросил слуг перестелить постель свежими простынями.
Это подкрепило мою уверенность, что в кровати меня ждет Маргерет.

Первое, что меня смутило - запах. Слишком сильный аромат духов, Маргерет пахнет естественно и на моем теле еще сохранился его след. Я не мог обмануться.
Я взял подсвечник и поднес его ближе к кровати. Там лежала обнаженная Софи и широко улыбалась. Ее большие груди и слишком темные соски, которыми я некогда восхищался, казались вульгарными против нежно-розовых на совершенной груди Маргерет.
За дверью скрипнули половицы, выдавая крадущиеся шаги папеньки. Никто из слуг не позволил бы себе в такой час приблизится к моим покоям. Старый хрыч подглядывал!
- Софи, что ты здесь делаешь?
- Я решила, что моему зверю без меня будет скучно в сером Лондоне.
- Мне не скучно. Собирайся, я отвезу тебя в гостиницу.
- Ну уж нет. Я приехала сюда не для того, чтобы сидеть в гостинице! Я никуда не поеду, - она медленно развела ноги. - Ты же хочешь меня, я вижу.
- Я хочу не тебя, Софи. Я вчера отправил письмо, что разрываю нашу связь. И приложил чек на крупную сумму, которой тебе хватит, пока ты ищешь нового любовника.
Она только улыбалась, медленно водя пальцем по своему пышному телу: взяла его в рот, дотронулась до соска и по линии на животе повела вниз, туда, где курчавились волосы.
- Когда я вернусь, чтобы тебя здесь не было. Желательно, чтобы не было в Лондоне.
Я покинул дом, взяв еще не расседланного Волка.

В себя я пришел на многолюдной улице, освещенной фонарями.
Я остановил коня, не понимая, как оказался в центре Лондона.
Здание, высившееся на углу, манило ярко горящими окнами и рисунком на фасаде - парой лошадей, запряженных в повозку, которой управлял лихой наездник. Hippodrome Casino - вот чего просила душа! Неутоленный азарт, возможность отвлечься как выигрышем, так и проигрышем. Совсем недавно я играл в рулетку в Париже, а теперь мода на эту азартную игру пришла и в Англию.

Я оставил коня выбежавшему из казино человеку и прошел в зал. Казино собирало людей из богатого сословия, но встречались и бедняги, которые проиграли свои состояния. Поднявшись на балкон, по периметру опоясывающий игральный зал, я наблюдал за работой крупье и за царящими здесь страстями.
- Марк, старина!
Я обрадовался спешащему ко мне другу, с которым не виделся несколько лет.
- Авраам! Ты ли это?
Нам было что вспомнить, для этого мы удалились в курительную комнату и увлеченно проговорили несколько часов, время от времени выходя в бар, выпить неплохое вино или на балкон, посмотреть на игроков, меняющихся в лицах при проигрыше, и не удерживающих радостный крик при срыве банка. Мы сами так и не спустились в зал. Лишь под утро мы с Авраамом выбрались на туманную улицу.
- Ты где остановился? - спросил я друга, но узнав, что он живет у своей сварливой тетки, которая в такой ранний час не откроет дверь, я пригласил его к себе.
- Отец будет рад тебя увидеть, пошли без стеснений.
Мы с Авраамом были не в той форме опьянения, чтобы вдвоем сесть на Волка, поэтому пошли пешком по просыпающемуся городу.

Когда мы добрались до угла улицы, где находился мой родовой особняк, удивились скоплению людей.
У двери стояли писаки из желтых газет и брали интервью у Софи, одетой лишь в пеньюар, которая рассказывала, как давно она является моей любовницей, и какая неземная любовь нас связывает. Она все время сбивалась на французский и явно была пьяна.
В окне второго этажа маячил лорд Стэмфорд, улыбаясь во весь рот.
Ну, папенька!
- Что происходит? - удивился Авраам.
- Отец сводит со мной счеты, за то, что я ограничил его в средствах. Он решил окончательно сломать мне жизнь. Если Маргерет увидит скандальные статьи в газетах, на ее репутации будет поставлен крест, и ей не останется ничего другого, как выйти замуж за моего кузена Натана, не столь щепетильного, когда речь идет о графском титуле. Ну, папенька!
Вдруг на другой стороне дороги я увидел одинокую фигуру, в которой узнал Маргерет.
О, боже!
- Отведи Волка в дом и расскажи писакам, что француженка ломает комедию.
- А ты куда? - Авраам боязливо взял поводья. Волк покосился на друга лиловым глазом. Я стукнул Волка по холке, и конь присмирел.
- К любимой. Я сейчас ей нужен.

Когда я подошел к Маргерет со спины, увидел, что у нее дрожат плечи. Через дорогу Софи громко делилась впечатлениями о прошедшей ночи, уверяя, что сейчас я нахожусь в кровати, куда пора вернуться и ей. Она словно невзначай распахнула пеньюар, и все увидели ее пышное тело, просвечивающее через тонкую ночную рубашку.
- Идем отсюда, - я взял Маргерет за плечи. Она вздрогнула и обернулась. - Не надо тебе смотреть на эту фальш. В этот дом я больше не вернусь.
_________________

По всему телу лёгкой волной пронеслось облегчение, когда Аврора поняла, что открывшаяся тайна не превратилась в катастрофу. Мистер Фантом, кем бы он ни был, достаточно спокойно отнёсся к тому, что она - Аврора Темплтон, даже благодушно, судя по его тону и кривой усмешке. Она показалось до боли знакомой. Зачарованная этой улыбкой, Аврора с замиранием сердца ждала, что будет дальше. Всё замедлилось, будто время замерло, и ничтожное мгновение растянулось на вечность, после которой всё изменится.
Аврора едва заметно вздрогнула, когда мужчина коснулся пальцами её подбородка, она почувствовала его взгляд на своих губах за мгновение до того, как его губы обрушились на её. Горячие и жадные, они на одно мгновение испугали Аврору своим напором. Не было никакой возможности вырваться, потому что мужчина обхватил её за талию и прижал к своему горячему телу, продолжая целовать долго, упоительно и страстно. Неприступная и гордая Аврора Темплтон сдавалась с необычайной для неё покорностью, отвечая пылко и откровенно. Может, потому что её сердце рвалось к тому, кто был под маской? Сердце почувствовало раньше рассудка, кто за ней прячется.

Когда поцелуй прервался, и мужчина заговорил, Аврора поняла, что больше нет надобности обманываться. О, она точно обманывала себя, когда закрывала глаза на очевидную правду. Она немного отодвинулась, чтобы посмотреть в глаза мужчине. Приподняла руки и осторожно коснулась краев жёсткой маски, снимая её и задыхаясь от волнения. Она знала, кого увидит, но всё равно была изумлена.
Не каждый день видишь двух настолько похожих мужчин. Вспышкой пронеслись воспоминания о том, что у Энтони есть брат, но почему-то никто не говорил, что это брат-близнец. Очевидно, что вчера на балу она видела его брата, другого и тот другой уехал с Фионой, пылал рядом с Фионой, не Энтони. Энтони сейчас рядом с ней. В глазах показалась предательская влага, хотя впору было смеяться сквозь слёзы, до того нелепая ситуация сложилась с этой подменой личностей!
- Вы… ты не злишься на меня? – удивилась Аврора, утопая в нежном и тёплом, обволакивающем взгляде. Ей хотелось доверять Энтони, но она опасалась, что это какая-то новая шутка, а она не выдержит больше насмешек над своим чувством. Умрёт на месте, если окажется, что Энтони целует её по каким-то фальшивым причинам, а не потому, что действительно хочет. Ведь она искренне отдавала ему себя несмотря ни на что, забыв всё то плохое, что между ними было. Ссоры, сплетни, неприятие её дерзости и настойчивости. Липучка… Так он сказал, но тоном настолько ласковым, что это пробило брешь в броне Авроры, которой она старалась защитить своё израненное сердце.

- Я тоже рада, что это ты, Энтони, но я не понимаю, что происходит. Зачем ты послал брата подменить себя? – Аврора прикрыла глаза, чувствуя себя в объятиях Энтони на своём месте, как будто всю свою жизнь шла к этому моменту и не желая, чтобы он заканчивался.
Жгучий стыд охватывал всё её существо, ведь придётся без утайки рассказать и свою часть правды:
- Я надеялась, что мой двойник убедит тебя отказаться от помолвки, потому что встречаться с тобой после всех наших войн было мне не под силу. Я не могла видеть больше неприятие и осуждение в твоих глазах. Я не железная, Энтони, пусть все вокруг так полагают. Меня больно ранили все сплетни и твоё ко мне отношение, а я просто хотела быть честной, но не учла, что честность от лица леди не ценится в нашем обществе. Прости за все неудобства, что причинила. Я не могу повернуть время вспять, иначе никогда бы не испортила вот так наши зарождавшиеся чувства.
Аврора закусила губу, замолчав. Не слишком ли самонадеянно говорить о том, что тогда Энтони к ней что-то испытывал? Наверное, она просто переоценила своё обаяние и всё неверно истолковала. Опустив голову, Аврора попыталась скрыть румянец стыда.
_________________

До пикника.

Мои мысли целиком и полностью были поглощены Шарлоттой. Девушкой, существующей в моей жизни не первый год, но лишь сейчас она запала мне в душу, пуская там корни. Как так могло случиться, что в один прекрасный день я буду желать узнать ее ближе, хотеть коснуться ее? Ничто не могло мне дать ответы на мучающие меня вопросы, колючими иглами впивавшиеся в мой мозг, вызывая своим касаниями не столько физическую, сколько душевную боль.
Я смотрел в потолок немигающим взглядом, поражаясь испытываемыми мной чувствами. Это не было любовью, как мне казалось, но я пропитался нежностью к Шарлотте. Смогу ли я полюбить ее и сделать счастливой? Сердце вновь забилось чуточку быстрее, но лишь для того, чтобы угаснуть в крепких объятьях реальности. Я ничего не мог дать ей из того, что она хотела. Но откуда я знаю, что именно она хотела?
Заметив движение слева от себя, я напрягся, готовый к опасности, но это была Шарлотта, и ее присутствию я удивился не меньше, чем присутствию ревнивого мужчины какой-нибудь дамы.
- Шарлотта? - удивленно спросил я.

Я хотел ее остановить, но я не мог оторвать от нее взгляд. Во мне смешивались странные ощущения, ведь я знал Шарлотту уже много лет, едва ли не половину своей жизни, но заметил только сейчас. Заметил ее физически, не зная еще, что это она. Волна стыда прокатилась по мне, заставляя покраснеть уши. Чувствуя себя мерзавцем и приказывая себе отвернуться, остановить ее, я все же следил за тем, как она раздевается, восхищаясь ее телом, просвечивавшим сквозь полупрозрачную рубашку. Ее тело под моей рукой было словно в лихорадке, а сердце билось будто в руке, опаляя своими сильными ударами.
Я хотел отпустить ее, дать ей последний шанс не совершать нашей общей ошибки, не давать поводов жалеть о содеянном утром, но она не хотела меня отпускать.

Дар... Я давно не слышал сокращения своего имени, но оно никогда еще не звучало так: нежно, пылая любовью, заливая теплом помещение. Оттенок мольбы, прозвучавшей в ее голосе, надломил меня, высвобождая ту нежность, что я к ней испытывал. Я кивнул, признавая свое поражение. В какой момент я стал жертвой ее любви, откликаясь на это нежными прикосновениями к хрупкому телу?
Мы были словно огонь и вода. Я охлаждал ее страсть своей нежностью, в то время как она разжигала во мне пожар страсти. Наш поцелуй был то неистовым, то полным ласки, объятья были крепкими, словно мы оба боялись отпустить друг друга в этот миг. Не разрывая нашего поцелуя, я разделся, помогая раздеться и ей. Взяв ее лицо в свои руки, я потянул ее на себя увлекая на кровать и сажая на себя сверху. Я знал, что она девственна, и от этого знания душа внутри меня неистовствовала. Я должен был прекратить все, но было уже поздно. Я хотел любить ее, любить нежно, даря хотя бы часть того, что она заслужила.
Это ли не повод для мужской радости, когда девушка дарит себя целиком, принося на алтарь любви свою девственность? Но я не испытывал счастья. Одна ночь любви не сможет сделать ее счастливой. Да, она будет счастлива сейчас, но что она будет делать потом? Что она скажет своей матери?
Все вопросы выветрились из моей головы, когда она потянулась ко мне для поцелуя. Собравшись с духом, я вошел в нее резким движением, разрывая печать невинности. Прижав ее к себе руками и не давая ей двигаться, я шепотом просил ее не плакать, быть со мной здесь и сейчас. Говорил, что люблю ее, но ничего из этого я не помнил. Я отдался своим ощущениям целиком, чувствуя, как ее влажное лоно сжимается вокруг меня, а ее ноги охватывают мои бедра все сильнее. Я показал ей всю нежность, на которую только был способен, любя ее этой ночью. Нежно, трепетно я доказывал ей, что она небезразлична мне. Но я не мог сказать, что все это лишь сегодня и что будущего для нас не существует. Я хотел ей все объяснить, рассказать свою историю, но мог ли я разрушать самую лучшую ночь в ее жизни?

На пикнике.

Проснувшись, я нашел ее записку, заставившую меня забыть все то, что я собирался ей сказать. Хотелось ли мне разрушать ее мечты, надежды? Конечно нет. По этой самой причине я решил найти ее и провести этот день вдвоем. Снова одевшись во все черное, я вышел на улицу, где уже собирался народ. Кто-то решил отправиться на охоту, кто-то пошел на полянку, где организовывался пикник.
Я поискал глазами Шарлотту, высматривая ее светлую головку среди других. Отчего-то казалось, что я узнаю ее. Так и получилось.

Я внимательно впитывал представшую глазам картину, стремясь отпечатать на своем сердце этот момент. Ветер играет с ее волосами, лицо обращено к горизонту, выражая задумчивость. Задумчивость и безграничное счастье. Она не сразу заметила моего присутствия, поэтому слегка вздрогнула, когда я сел около нее, смотря удивленными глазами.
- Я рад видеть тебя, Шарлотта, - сказал я тихо, улыбаясь счастливой улыбкой и понимая одну простую вещь: я действительно был рад ее видеть.
_________________

По дороге к морю


Герцог только чудом не поперхнулся, услышав это откровение. Она собиралась искать Черного Джека? Своего Джека? Сказать, что Адам был сильно удивлен - значило прилично погрешить против истины. Он был ошарашен.
Почему она хотела найти того, от кого сама же сбежала, как от чумы, даже не попрощавшись? до сих пор неизвестным, кстати, способом)) А отпустил бы ли он ее? Нет, не отпустил бы. Да, он был эгоистом, но в нем с первого взгляда на нее твердо гнездилась уверенность, что Эби принадлежит только ему.
Итак, лощеный герцог скорее отпугнул милую мышку, а таинственный пират - привлек. Значит, под ее хрупкой оболочкой пряталась страстная натура, склонная к приключениям и он эту склонность с большой охотой удовлетворит.
При этом Ричфилд старался не думать о потаенном смысле ее слов, о том, что она безоговорочно доверяла ему - точнее, одной из его ипостасей, а он собирался сделать отвратительную вещь. Ему бы просто остановиться и подумать, но близость ее тела лишала его остатков разума.
Он прижимал ее к себе и от ощущения ее попки, в которую упиралась его вконец истомившаяся плоть, находился в состоянии, близком к тому, чтобы послать к черту все с таким предвкушением выношенные им планы и овладеть ею прямо сейчас, прямо здесь - на лошади. Наклонить ее, задрать юбки и... Его дыхание стало сбивчивым и он и сам не понимал, как ему еще удается держаться в седле. Чтобы отвлечься, он решил ответить ей, пытаясь пробудить в себе разъяренного зверя прежде, чем его висящее на тонком волоске самообладание разлетится на миллиарды осколков.
- Может, и отвезу, - грубо хохотнул разбойник, - только понравится ли тебе встреча с этим пиратом? Или ты думаешь, что он станет с тобой цацкаться? - Адам хмыкнул. - Так что, подумай, может быть, ты захочешь остаться со мной? Если ты хорошо попросишь, то я, может быть, передумаю тебя отдавать... - он усмехнулся в платок, закрывавший его лицо и снова провел дулом по ее груди. - Подумай, у тебя есть еще пара часиков.

Оставшийся путь они провели в молчании и на подъезде к порту Ричфилд завязал Эби глаза, чтобы она не видела всего того, что будет происходить дальше.
"Коварная мышь" мягко покачивалась на волнах неожиданно спокойного октябрьского моря. Подхватив Эби на руки, Адам внес ее на борт корабля и передал в руки одного из матросов, после чего сорвал с себя платок, заменив его на привычную черную полумаску, отошел на некоторое расстояние, и, выждав некоторое время, приблизился снова.
- Привяжи ее к мачте, Ройс, - отдал он голосом Черного Джека распоряжение, - А ты, Кэл, отсыпь разбойнику золотишка. Когда он уйдет - снимайтесь с якоря.
Получив в ответ "Есть, капитан!", Адам подождал еще немного, якобы давая время несуществующему разбойнику сойти на землю, ведь что значат какие-то пара минут по сравнению с теми месяцами, что он вынашивал свою месть и терпел муки неудовлетворенной страсти?
Он наблюдал за тем, как наверняка до смерти напуганную мышку привязывают к мачте корабля с по-прежнему завязанными глазами. Дождавшись, когда его судно немного отплывет от берега, Черный Джек приказал:
- А теперь все прочь с палубы! И пока я здесь - не сметь сюда соваться!
- Но как же штурвал, капитан? - осмелился спросить один из матросов.
- Прочь, я сказал! - рявкнул герцог-пират, не сводя глаз с Эби. Брошенный без управления корабль покачивался на волнах, отданный морским богам на произвол судьбы, а по осеннему прохладный ветерок трепал пряди волос мышки. Дождавшись, когда стихнет звук торопливо удаляющихся шагов, он подошел к Эби ближе.
- Ну вот я и пришел за тобой, Эбигейл, - Джек говорил это почти ласково, - Как и обещал.
Он нагнулся и уткнувшись носом ей в шею, блаженно вдохнул ее аромат, думая о том, как повести свою игру дальше.
Сказать ей, что похитил ее из мести, а потом сделать своей? Или сначала овладеть ею и только потом развеять ее иллюзии о благородном пирате? Червячок сомнения пробрался было в голову Ричфилда, заставляя подумать, какие последствия будет иметь то, что он собирался сделать, но был задушен на корню бушевавшим в ним желанием наконец сорвать с Эбигейл платье, чтобы снова увидеть ее прекрасное обнаженное тело, воспоминание о котором не давало ему покоя ни днем, ни ночью. Особенно ночью. Ему хотелось грубо развести ей ноги и ворваться в тесные глубины ее лона, но он сдержал этот порыв, заставив себя не торопиться, хотя, видит Бог, все его воистину ангельское терпение было уже на пределе.
Он прикоснулся к ее губам поцелуем - сначала мягко, затем все более властно. Ворвался языком в сладкие глубины ее рта, провел им, лаская, по ее языку и небу, после чего захватил ее язык в плен губами и принялся неторопливо посасывать. Рука пирата пробралась ей под юбки, и он задрал их ей до пояса, освобождая от белья и открывая себе доступ к ее вожделенному лону. Оторвавшись от пухлых губ мышки, он принялся осыпать жаркими поцелуями ее шею и грудь, бормоча:
- Ты моя, Эби... только моя!
Ему хотелось погрузить пальцы в ее плоть и узнать, насколько она готова для него, но, зачем-то испытывая на прочность то ли себя, то ли ее, он вынул из кармана заранее заготовленное павлинье перышко и принялся водить им по ее нежным лепесткам, порхать, дразня, вокруг бутона, который должен был зацвести для него одного, скользить у входа в лоно, не проникая внутрь. Он продолжал эту игру до тех пор, пока не понял, что готов взорваться от того, как увлажнилось от ее сладких соков перышко, ставшее для Эби орудием пытки в его руках. Но даже находясь на грани, он хотел добиться ее унижения.
- Умоляй меня, Эби, - прохрипел то ли Адам, то ли Джек, хотя оба они сейчас слились в одного, сходящего с ума от желания, зверя. - Умоляй, чтобы я взял тебя...
_________________

До и во время охоты
Все время, которое Грейс провела в объятьях Морфия, обернулось для нее кошмаром. Проснувшись через пару часов, Грейс еще какое-то время провела в постели, не желая покидать своего тихого убежища. Но желание увидеть лицо того, кто пленил ее сердце, превысило все доводы не покидать комнаты. Надев костюм для верховой езды, Грейс неуверенной походкой пошла к собравшимся для охоты. Охотиться ей не хотелось, она не переносила страданий животных, но прокатиться на лошади и побыть одной ей казалось заманчивым. Убрав волосы с лица, чтобы не мешались, Грейс не без помощи села на лошадь, искренне поблагодарив помогшего ей слугу.
Неуверенно чувствуя себя в седле, Грейс оглядывалась в поисках Николаса, одновременно чувствуя радость, что его нету, и тоску, не увидев его среди всадников, Грейс опустила глаза на лежащие в руках поводья. Ее испуганный взгляд на бледном, призрачном лице скользил по другим всадникам. Большинство было счастливо и Грейс не могла не улыбнуться, наблюдая за светящимися лицами. Но радость за других тут же оказалась погребена градом собственного разбитого сердца. Встав на некоторм отдалении, Грейс создала для себя иллюзию уединения, смотря в глубину леса полными слез глазами.

Ее раненное сердце забилось быстрее, исторгая фонтаны крови в глубины своей души. Посмотрев в сторону Грейс увидела Николаса и замерла на месте. Она вбирала в себя его образ, моля глазами не подъезжать ближе. Но он не мог их увидеть, но могли увидеть другие, поэтому Грейс опустила глаза и тут страх накрыл ее, заставив захлебываться сдерживаемыми рыданиями. Она переоценила себя. Не в ее силах было находиться так близко к тому, кто теперь был для нее недоступен. Тонуть в своей любви к нему? Она и так будет делать это всю оставшуюся жизнь, захлебываясь той любовью, переполнявшей ее. Подстегнув лошадь, Грейс помчалась вглубь леса, умоляя лошадь под ней скакать быстрее ветра. Свист в ушах не мог заглушить бешено колотящегося сердца, а ветер срывал с ее ресниц слезы. Ничего не видя перед собой из-за застилавшей глаза пелены, Грейс отдалась на волю лошади, но тут судьба снова решила сделать все по своему.

Оказавшись на земле, Грейс почувствовала, ка Николас приземляется рядом. Нерешительно открыв глаза, Грейс встретилась с его взглядом. В ее глазах плескалась боль, передававшаяся и ему. Но оба не хотели разрывать интимности, возникшей между ними. Волосы словно нимб светились золотым проблеском вокруг головы Грейс, делая ее похожем на ангела, а вздымавшаяся от бешеной скачки грудь привлекала к себе внимание Николаса.

От звучания своего имени, в котором было все то, что она хотела услышать, Грейс дернулась, словно он ее ударил. Но когда его губы коснулись ее, Грейс перестала шевелиться. Нерешительность и страх заставили ее замереть как перед смертельной опасностью, но нежное касание теплых губ вывело ее из состояния спячки.
Приложив свои холодные пальцы к его лицу, Грейс слегла отодвинула его, внимательно смотря ему в глаза. Она тонула их и она признала свое поражение, произнеся его имя, вложив в него все те чувства, что она тела ему дать.
- Николас...
Эту было одновременно и мольбой продолжить и просьбой перестать, отпустить ее. Как же сильно Грейс хотелось познать все грани их любви, но их любовь была запретным плодом, превращая жизнь обоих в ад. Грейс было не важно, что это его не настоящее имя. Для нее он навсегда останется Николасом. Свободным человеком, подарившим ей самое прекрасное из возможного - возможность любить.
Когда их губы вновь соединились в неуверенном поцелуе, Грейс решила отдаться целиком этим чувствам, чтобы пронести их потом по мучительной дороге своей жизни, согреваясь в их нежных объятиях, воскрешая их в памяти. Что может сделать один поцелуй? Грейс не знала этого, но знала, что она умрет, если не узнает вкуса его губ, если не узнает какого это - целовать любимого человека. Прижатая к земле телом Николаса, Грейс чувствовала жар, исходивший от его тела, и она тонула в его тепле, в его объятиях, выгибаясь навстречу его рукам против своей воли. Блаженство растеклось по ее телу, когда неуверенно приоткрыв губы, Грейс почувствовала прикосновение его языка. Обвив его шею руками, Грейс притянула его ближе, выгибаясь навстречу сильному телу и прижимаясь к нему, в беспамятном бесстыдстве предлагая себя. Желание быть с ним, чувствовать его кожу под своими пальцами, затмило Грейс разум. Со стоном Грейс еще плотнее прижалась к Николасу, запуская руки под его рубашку, открывая прохладному ветру его спину. Чувствуя на своем теле его обжигающие, клеймящие касания, Грейс тонула в удовольствии, выражая его легкими стонами, то и дело слетавшими с ее припухших от поцелуев губ.
Лишь когда Грейс почувствовала обжигающее даже сквозь ткань прикосновение его возбужденной плоти к своему бедру, она в ужасе дернулась, стремясь разорвать их поцелуй. Упершись руками ему в грудь, Грейс оттолкнула Николаса, смотря ему в глаза умоляющим взглядом.
- О, Николас. Мы не можем...нам нельзя быть вместе. - Слезы стали заполнять ее глаза, шея напряглась от усилий сдержать рвущие легкие рыдания, но руки в это время сминали в руках его одежду. - Мы не можем любить друг друга.
Эта истина окончательно сломала Грейс, растаптывая ее сердце, убивая ее. Разрыдавшись, Грейс ткнулась в грудь Николаса, пряча свое лицо и ища у него поддержки. Она знала, что без него она уже не сможет жить. Да и стоит ли? - раздался в ее голове вопрос, болью отозвавшийся в груди.
_________________

- Вы правы, давайте пересядем. Сплетней больше, сплетней меньше... Все равно я завтра уеду в поместье. Знаете, сначала, когда я увидела вас на балу, мне показалось, что мой приезд - очень большая ошибка. Но сейчас я рада, потому что нам удалось прояснить эту неприятную ситуацию. - я смотрела на своего, можно сказать, бывшего врага, и видела не кошмар из прошлого, а весьма симпатичного молодого мужчину, близость которого на меня странно действовала.
Хорошо, что можно было спрятать смятение за чашкой чая и смотреть в даль, делая вид, что спокойна, как всегда. У него замечательные руки, сильные, теплые, широкие ладони с длинными пальцами. Перед глазами мелькнула картинка из книги и я на миг представила, что Себастьян будет проделывать своими руками со мной тоже самое. Щеки резко вспыхнули. А почему бы и нет? Он теперь знает мою тайну и, почему-то я была в этом абсолютно уверенна, никому ее не поведает. Первый раз путь будет с Себастьяном. И никто не узнает, что в браке у меня не было супружеских отношений. В будущем, возможно, мне кто-то настолько приглянется, что я решусь выйти замуж.

Я повернула голову в ту сторону, в которую указал Мартель:
- Ой, какой хорошенький! Жалко его пугать. Пусть отдохнет, желающих напугать бедное животное будет еще предостаточно. Когда у меня есть свободная минутка, я читаю. У меня очень большая библиотека. Джон же был ученым. Но свободного времени не так много. Управление поместьем занимает очень много времени. Еще люблю ездить верхом. У меня есть чудная кобылка - Луна. Изумительная и покладистая красотка.
Граф продолжал кидать на меня жадные горячие взгляды, и я решилась:
- Граф Брекон, предлагаю отправиться на верховую прогулку. Такая чудесная погода! Я как раз подходяще одета. Выбрать лошадей доверяю вам. Конюхи здесь совсем распоясались. - и улыбнулась как можно более дружелюбно.

Надо будет отъехать как можно дальше от компании, и тогда я попытаюсь выдать Себастьяну несколько авансов. И при этом, не переусердствовать: первый раз в лесу, днем и на холодной земле - не лучшая идея.
_________________

Она была так мила в своей невинности, что захотелось еще сильнее прижать её к себе, но уже просто было некуда прижимать. Наши тела были максимально прижаты друг к другу, хотя... Если снять всю одежду, то... То мне захотелось большего. Больше того, что есть сейчас, и я бы её...
Я отрицательно покачал головой, поправляя её рыжий локон за ушком.

Рада? Она рада, что это я? С каких пор?..
И я хотя бы брата послал, а она кого послала? Да и что значит зачем? А она зачем?
Её вопросы закономерны, но мне совсем не хотелось вдаваться в подробности сейчас. Но Аврора видно не смогла больше держать всё в себе и принялась болтать. Как обычно, собственно. Только в этот раз все было даже мило.

Слушая её я все сильнее ощущал себя паршиво. Не думал, что она настолько сильно всё воспримет и будет страдать. По моей вине. И я думал, раз она поддерживает все эти сплетни, то всё нормально. Если это было ей неприятно, то зачем она продолжала? Не могла остановится? Гордость не позволяла отступить? Разве стоит так страдать из-за гордости и принципов?
Она еще и извинялась... Да что такое? Я должен был первым это сделать! Захотелось её отшлепать, как непослушное дитя!
- Аврора!
Что такое? Почему она вечно берет инициативу на себя? Ведь я не тормоз! Это она торопыжка!
Крепко обнял девушку, прислонив её голову к груди.
- Ты ничего не испортила, а устроила им проверку. Ну и... Разве что неожиданно для меня взяла инициативу на себя, но ты же понимаешь, я не мог этого допустить. Я — мужчина. Я буду им всегда. И в нашей семье - я буду главным! И принимать решения тоже буду я! - приподнял за подбородок голову Авроры, чтобы видеть её глаза. - И не будем о сплетнях. Каждый из нас погорячился. И ты порой доводила меня до безумия... но об этом позже. И в «об этом позже» я хочу знать всё! - чмокнул мисс Темплтон в губки.
- А теперь, как положено!
Я коснулся щек девушки, стирая или проверяя наличие слезинок, взял ее ладонь и опустился на одно колено.
- Мисс Темплтон... - сказал я важно и серьезно, хотя улыбка невольно играла на губах. - Вы выйдите за меня замуж? - ухмыльнулся я, целуя Авроре ручку, и, подмигнув девушке, добавил: - Сразу скажу, что отказы не принимаются!
_________________

На охоте.

Услышав, с каким чувством она произносит его имя - имя, которое для них обоих стало символом самого прекрасного, что с ними случилось в жизни - Гэбриэл понял, что не смог бы остановиться, даже если бы очень захотел. Это было просто выше его сил, выше сил человеческих. Словно дорвавшийся до еды голодный пес, он жадно целовал Грейс, забыв обо всем на свете. О правилах, запретах, приличиях... какое значение имеет это все, когда в его объятиях женщина, которую он безумно любит, которую ждал всю свою жизнь и встретил тогда, когда уже смирился с тем, что в его судьбе ничего хорошего не произойдет?
Ее извечно прохладные пальцы скользнули ему под рубашку, обнажая мускулистую спину, и от этого касания он содрогнулся, но причиной тому был вовсе не холод, а желание. Желание, чтобы этот момент никогда не прекращался. Грейс отвечала на его ласки столь пылко, что его теперь могла бы остановить только смерть. Он целовал ее горячо любимое лицо, нежную шею, на которой бешено билась жилка, гладил руки и грудь, и непроизвольно терся набухшей плотью о ее бедро. Пусть он грешник, пусть мерзавец, но он отказывается признавать их любовь чем-то постыдным. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в Грейс первой не проснулся разум. С выражением ужаса в прекрасных синих глазах она оттолкнула его и сказала:

Он послушно отстранился, но ее руки в отчаянном порыве держали в цепком захвате его рубашку. Она не хотела отпускать его, а он не мог себе позволить потерять ее. Так почему они должны страдать? Почему должны лишать себя счастья? Ради кого или чего они должны жертвовать своей любовью? Еще в тот момент, когда он позволил себе первое касание к ее губам, ему стало совершенно ясно, что он ее уже никуда от себя не отпустит. Оказалось, что достаточно просто принять решение, а выход найдется. Всегда.
Видя, как в ее глазах скапливаются слезы, он неожиданно улыбнулся и прижал ее к себе, целуя ее глаза, ловя губами катившиеся из них слезы и эта влага казалась ему сейчас самым прекрасным напитком.
- Не плачь, любимая... - прошептал Гэбриэл-Николас, - я все понимаю. Да, в глазах высшего света мы не можем быть вместе, это неправильно. Но сейчас, когда ты со мной, ощущение твоего тела в моих руках кажется мне самым правильным из всего, что может быть. - Он слегка отстранил Грейс, чтобы взглянуть ей в глаза. - послушай меня, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты знала правду о моей жизни. Хочу, чтобы ты не думала, что потеряв память, я забыл собственную жену и охотно нашел ей замену. Я много думал и понял, что сам хотел ее забыть, потому что она - это тьма, это тяжесть, тянущая меня на дно, а ты - мой свет, ты - та единственная, что способна вознести меня к небесам. - Гэбриэл перевел дыхание и продолжил:
- Уже много лет между мной и моей женой... - он поморщился от этого слова, - нет ничего общего, кроме дома. И никогда не было, если говорить откровенно. И я не хочу, не могу и не буду платить за свою ошибку десятилетней давности самым дорогим, что у меня есть - тобой. - И так, слово за словом, Гэбриэл рассказал Грейс все. Он не боялся, что эта история оттолкнет ее; не боялся, что станет ей противен. Он знал: ее чуткое доброе сердце все поймет правильно. И она пожалеет его, хотя вовсе не жалости ее он хотел.
Гэбриэл уже совершенно отчетливо понимал, что будет дальше: он разорвет этот несчастный мучительный брак, во что бы то ни стало добьется развода. Вряд ли это будет так уж сложно, потому что доказать факт измен с обеих сторон будет достаточно просто. И ему было совершенно наплевать, что будет дальше с женщиной по имени Мелисса.
Ну а если по какой-то невероятной причине он не сможет получить развод, он увезет Грейс в Америку, где британские законы не будут иметь своей силы и где будет властвовать только один закон: закон их любви. И он будет называть ее своей женой перед Богом, а мнение людей его больше совершенно не волновало.
Да, ради нее он действительно был готов на все. Бросить Англию, бросить титул, не иметь законных наследников, потому что без Грейс ему ничего из этого не было нужно. Только она. Только она одна - его ангел, его любовь, его всё.
Герцог смотрел в ее милое и уже такое родное лицо и еще не знал, что все снова пойдет вовсе не так, как он планировал.
_________________

Саймону, пожалуй, было пора понять, что с этой девушкой никогда не будет просто, но он, почему-то, этого не осознавал. По крайней мере, не настолько, чтобы это понимание могло спасти его от того, что произошло впоследствии. Райс ожидал чего угодно - неповиновения, возмущения, вполне оправданного, надо сказать. Ну, или громких криков на тему того, какая он последняя сволочь. Но получил совсем другое. Ему сообщили, что испытывают к нему жалость. В принципе, она больше могла ничего не добавлять. Было достаточно первых трёх слов, которые отпечатались в сознании Саймона. "Мне вас жаль". Прекрасная точка в их спектакле, вдруг принявшем слишком грандиозные размеры. Райс мысленно зааплодировал своей - хотя, нет, вовсе не своей - незнакомке. Если она жаждала поквитаться с ним, сказав то, что ранило бы его сильнее любых других слов - её желание было исполнено.
Она говорила что-то ещё, а Райс мог смотреть только на её губы, с которых слетали новые слова. Наверное, пропитанные тем же ядом, которым сочилась фраза "мне вас жаль". Внутри него словно что-то умерло, и он пока не мог понять, что чувствует. И чувствует ли вообще. Лже-Аврора принялась раздевать его, порвала рубашку, а Саймон так и продолжал стоять, глядя на девушку и силясь сообразить, как его угораздило оказаться здесь. Оказаться замешанным во всём том, что успело произойти за последние сутки.
Да. Для неё вся их встреча была одним неприятным моментом. Для него всё было иначе. Но это стало неважным. Вообще всё стало неважным. Самым верным, наверное, было дать ей возможность уйти. Как она того и хотела. Но Саймон почему-то оставался на месте. Словно от его наличия в этом маленьком домике, где он хотел сделать своей стоящую перед ним женщину, зависела не только его судьба, но и его жизнь. Глупец. Он же даже имени её не знал, а собирался пойти на то, на что, как он думал ещё вчера утром, не был способен в принципе.

Это было последней каплей. Что ж... Лишний повод понять, что в спектакле, в котором на сцене играешь не только ты, финальная сцена может стать полнейшей неожиданностью. Урок жизни. Возможно, слишком жестокий. А возможно - слишком заслуженный. Саймон вдруг понял, что именно испытывает. Огромную усталость и разочарование. В самом себе, в том, что называли любовью. В том, во что он так быстро и безнадёжно поверил.

Он бросил на девушку последний взгляд, развернулся и вышел за дверь.
Стылый осенний воздух мгновенно забрался под растерзанную незнакомкой одежду, но Саймон не замечал холода. Коротко свистнув, он подозвал коня. Лошади не ушли далеко, держась ближе к домику. Райс поймал поводья лошади, на которой в лес прибыла лже-Аврора, не торопясь, словно рассчитывая на то, что кто-то сообщит ему, что всё случившееся - чей-то злой розыгрыш, привязал животное к столбу. Затем взлетел в седло своего коня и вонзил шпоры в его бока, беря направление на выезд из леса.

Он вернулся в Лондон в мятом сюртуке и в порванной рубашке. На Саймоне Райсе был тот костюм, который так удивительно ему подходил - костюм похмельного распутника, от которого пахло продажной любовью.
_________________

Разговор в оранжерее и последовавший за ним поцелуй не давали Жаклин покоя весь оставшийся вечер.
Син поступил как джентльмен, не став настаивать на их близости, вот только она ждала совсем других поступков и понятия не имела, как сказать собственному мужу, что ничего не имеет против продолжения и уж конечно не собирается его ненавидеть за это. Впервые в жизни не знала, как вести себя. Все сыгранные раньше роли теперь не годились, потому что лицемерить она не могла, а сказать правду не поворачивался язык. Приходилось мило улыбаться, выслушивая поздравления и наставления родителей Сина, и думать, как же правильно поступить в этой ситуации.
Семейный ужин, устроенный по случаю бракосочетания, не был излишне роскошным, но понравился ей намного больше пиршества у Клиффорда. Ее приняли в семью, как родную, и понять это ей было непросто. Син сохранил в тайне ее историю даже от родителей, и было похоже, что они искренне верили в подлинность брака собственного сына, в глубину его чувств. Жаклин же считала себя лгуньей и временами не знала, куда ей деть глаза от стыда. Но потом она думала о том, что не так уж сильно слукавила. Да, она приняла предложение Сина, ища в нем спасение, но ведь будь на его месте кто-либо другой, девушка бы ни за что не согласилась.
Этот мужчина привлекал ее и, чем дальше, тем больше. Привлекал настолько, что она позволила себе замечтаться о тех вещах, о которых раньше никогда не думала.
Жаклин вспоминала его слова, произнесенные после бракосочетания в окружении чудесных роз.

На ней все еще было то самое платье. Оно смотрелось великолепно, как и парадный костюм на Сине, но ей лезли в голову те же мысли, которые недавно озвучил ее муж. Так ли он привлекателен без одежды, как это рисует ее воображение? Слышать об уважении с его стороны было приятно, но хотелось большего.
Когда Син после ужина проводил ее до дверей спальни и пожелал спокойной ночи, слегка коснувшись виска целомудренным поцелуем, девушке захотелось застонать от досады. Но пришлось примерить очередную маску, улыбнувшись мужу в ответ и ничем не выдавая своего волнения.
Спать ей не хотелось. Сестра Сина предложила услуги своей горничной, но Жаклин решила обойтись без посторонней помощи. Она разделась, оставляя на себе только тонкую рубашку, и подошла к окну. Небо было безоблачным, и в лунном свете отчетливо виднелся просторный двор поместья и аккуратные ухоженные дорожки. Вдруг возле кустов мелькнула какая-то тень, и девушка в изумлении узнала Орланда. И тут же вспомнила, что она исчезла с пикника, не предупредив его, и до сих пор не подала никакой весточки. Какая непростительная небрежность с ее стороны! Она так увлеклась событиями в собственной жизни, что забыла о верном друге, столько лет находящемся рядом. И вынудила его тайком пробираться в поместье, только чтобы убедиться в ее безопасности.
Жаклин набросила на плечи покрывало и распахнула окно, помахав отозвавшемуся на шум мужчине. Когда он подкрался вплотную к дому, прошептала:
– Орланд, я здесь.
Забраться в комнату по увитой плющом стене ему не составило труда. Жаклин отступила в глубину спальни, встречая суровый взгляд мужчины.
– Прости. Я должна была предупредить тебя. Но совсем забыла.
Он приподнял бровь, недоверчиво глядя на девушку.
– Ты и забыла? Что происходит, Жаклин? Что ты делаешь в этом доме?
Ей ничего не оставалось, кроме как сказать правду, избегая, разумеется, тайны Сина. Секрет, который муж доверил ей, она не стала открывать бы даже лучшему другу, такому, каким был Орланд.
– И как ты собираешься объяснить это все Эштону? – он нахмурился.
– Я выполнила то, что он велел. Справилась с последним заданием. И я ничего не обещала ему, не зарекалась служить верой и правдой до конца жизни. Сейчас я хочу оставить все это в прошлом. Ты меня осуждаешь?
Орланд пожал плечами.
– Кто я такой, чтобы тебя судить? Я рад, что с тобой все благополучно, и если этот парень то, что тебе нужно, могу только пожелать вам счастья. Хотя не могу не признать, что мне будет не хватать тебя.
Он обнял ее перед тем, как покинуть комнату тем же путем, которым проник туда.
– Помни, что я всегда останусь твоим другом. Что бы не случилось, ты можешь рассчитывать на меня.
Жаклин кивнула, чувствуя, как сердце наполняет грусть. Но она ни о чем не жалела. Все было абсолютно правильно. Помахала Орланду, прикрывая окно, и собралась отправиться в постель, когда поняла, что в комнате не одна. И оглянувшись, натолкнулась на внимательный взгляд мужа.

Значение этого взгляда девушка понять не могла. Она стояла перед ним почти раздетая, в тоненькой сорочке и покрывале, успевшем соскользнуть с плеч, когда она закрывала окно. Не лучшая ситуация для брачной ночи, еще и в их непростой ситуации: муж застает новоиспеченную супругу в обществе другого мужчины. Конечно, она попытается все объяснить, но вот поверит ли он ей? Слишком много тайн за такое короткое время. Жаклин облизала пересохшие губы.
– Син, это был Орланд. Тот самый, с которым ты встретил нас в лесу. Он потерял меня и очень волновался. А я…
Ее взгляд задержался на запахнутом на груди мужчины халате, и слова застыли на языке. Он был таким близким и таким желанным, что у нее пропало желание говорить что-то еще. Только убедиться, что Син верит ей и хочет так же сильно, как и она.
_________________

Ей стоило догадаться, что он сделает все по-своему. Захочет первым сойти со сцены, на которой развернулся между ними этот нелепый спектакль, где оба они изначально были всего лишь пешками, но постепенно оказались на первых ролях.
Его последний взгляд ясно сказал ей все. Это конец. По душе прошел холодок и она узнала в нем страх. Страх, что больше никогда не увидит этого человека. Ярость и ревность мгновенно покинули ее, как и силы, осталось только нарастающее чувство боли.
Сердце разрывалось на части, требуя догнать его, сказать... что? И зачем? Просить его остаться, сказать, что все, что она ему наговорила было следствием испуга и сжигающей дотла ревности? Унизиться перед человеком, который собирался ее пристрелить? Или все же не собирался? Но она не смогла заставить себя перешагнуть через свою гордость, особенно после того, как увидела на его лице бьющее наотмашь разочарование. И на этот раз она оттолкнула его не потому, что должна была это сделать, а по собственной глупости.
Из ослабевших дрожащих пальцев выпал по-прежнему зажатый в них нож и Фиа снова почувствовала, как ее бьет озноб. Такой же, как вчера, только уже гораздо мучительнее, во стократ усиленный всем, что произошло сегодня.
Вчера она не могла дать всему этому объяснения и несмотря на то, как сильно ее трясло, она обхватила себя руками за плечи и попыталась размышлять трезво. Она хотела, чтобы он ушел? Она этого добилась. Но хотела ли она этого на самом деле? Ответ был пугающим и однозначным: нет.
Фиона попыталась успокоить себя тем, что ее все равно не ждало ничего хорошего - он бы использовал ее и выкинул, как ненужную вещь, в этом нет сомнений. Чего еще она могла от него ожидать после всей этой ужасной сцены в лесу? Уж никак не признаний в любви и предложения руки и сердца!
И тут Фиа все поняла. Поняла, почему несмотря на все дурное, что между ними произошло, она вместо облегчения от его ухода чувствует себя так, будто умерла и попала в ад.
Она в него влюбилась. В самого ужасного, жестокого, распутного и самого для нее желанного повесу лондонского света.
Она не могла понять, как, когда и почему это произошло. Зато она четко поняла другое: она совершила ошибку.
Конечно, угрожать ножом этому мужчине само по себе было плохой идеей, но в тот момент она совершенно не владела собой и ей было противно думать о том, что он пришел к ней, проведя ночь с другой женщиной. Хотя она не имела на него никаких прав. Да что уж там, она вообще ничего не имела. Только семерых детей, которых ей нечем было кормить.
Стало совершенно ясно, что дороги в куртизанки ей не избежать. Сейчас, когда все раскрылось, Аврора не станет ей платить за ее сомнительные услуги. И теперь ей придется продавать свое тело, отдать свою невинность первому, кто захочет за это заплатить. И она, глупая, никогда не узнает, что значит принадлежать - пусть и ненадолго - любимому человеку. У нее был шанс узнать это, но она все испортила.
Хотелось рыдать, но слез не было. Фиа присела на холодную постель в домике охотника и тупо смотрела в стену до тех пор, пока очередная идея не возникла в ее голове - наверняка такая же идиотская, как и все предыдущие, но почему-то от мысли сделать эту несусветную глупость она воспряла духом.
Фиона обнаружила свою лошадь мирно щиплющей остатки зелени перед входом в домик охотника и быстро взлетела в седло. Успеть. Только бы успеть.
Но ей не повезло. Саймона Райса в особняке не было. В душе у Фиа все упало и отчаяние подступило к горлу. Она даже не задумывалась о том, за кого ее в данный момент принимают, ведь никто, кроме Саймона, не знал, что у Авроры Темплтон был двойник; она была одержима только одной мыслью: найти его и... А дальше не было никакого "и". Она не имела ни малейшего представления о том, как он отреагирует на ее новую выходку. Вполне возможно, наговорит ей очередных гадостей и исчезнет из ее жизни раз и навсегда; прогонит прочь, как безродную дворняжку. Но Фиа, уже привыкшая к борьбе с лишениями, сказала себе, что по крайней мере она не будет жалеть о том, что не попыталась ничего сделать.
Она поднялась в покои, в которых провела прошлую ночь как лже-Аврора, и написала настоящей Авроре записку, в которой говорилось, что она возвращается в Лондон и просит у мисс Темплтон прощения за то, что не справилась со своей задачей. А также за то, что без ее разрешения одолжила одно из ее платьев, которое она непременно вернет в целости и сохранности.
Платье Фиона выбрала самое соблазнительное из всех, что смогла найти в гардеробе Авроры. Красное, с достаточно большим вырезом, оно отражало ее в зеркале такой, какой она собиралась стать: падшей женщиной.
Выяснив с помощью слуг адрес лондонского особняка младшего Райса, Фиа направилась прямо туда и немало удивила своим появлением без какого-либо сопровождения дворецкого Саймона. Скрыв интерес за вежливым выражением лица, тот провел ее в гостиную, где она удобно устроилась в кресле в ожидании появления хозяина дома.
Ее снова охватила дрожь от мысли о том, что она собиралась сделать и Фиона нервно сцепила руки в замок, пытаясь заставить их не дрожать. Когда Саймон появится, она хотела выглядеть спокойной и уверенной в себе.
_________________