lor-engris: 06.11.15 12:17
khisvetlana: 06.11.15 12:46
Арвен: 06.11.15 12:49
lor-engris: 06.11.15 13:16
alen-yshka: 06.11.15 13:29
lotoma: 06.11.15 17:09
lor-engris: 06.11.15 18:12
Nile: 06.11.15 18:43
lor-engris: 06.11.15 21:33
Ирэн Рэйн: 06.11.15 22:34
lor-engris: 08.11.15 19:00
Агнесса и Соня нашли друг друга. Глядя на этих двоих, мило щебечущих на тему смерти, справок и наследства, Паша даже приревновал. Зато у мадам нотариуса обнаружились потрясающая улыбка, хрипловатый смех и искренняя любовь к неработающей доле населения, начиная от младенцев и заканчивая старушками. Втула ни за что бы не подумал, что Соня Суворова может быть с кем-то милой. Или она снимала предохранители с клыков исключительно в его присутствии? Ох уж эта женская многослойность.
От действительно сложных женских натур Паша бегал, как призывник от военкома. Чем проще женщина, тем легче приучить ее к лотку. И выгнать, если вдруг нагадит не в том месте. В паспорте, например. А сложная женщина – это постоянный напряг. Ни расслабиться с ней толком, ни пошутить, ни за порог выставить. Уйти-то уйдет, но обязательно вернется, и не факт, что в следующий раз уходить придется не тебе. Был у Паши один такой экземпляр, повторять не тянуло.
Соня не показалась Паше чем-то таким уж сложным. На лицо нотариус, добрая внутри. Главное, ключик к ней подобрать. Уровень сложности где-то второй-третий по пятибалльной шкале. Идеально, чтобы вернуть форму, а то расслабился он в последнее время, переел подгнивших пергидрольных яблочек, которые сами падают в руки. Хотелось чего-то новенького, необычного, с перчинкой. И Соня подвернулась как нельзя кстати.
Может, какая-нибудь креативная идея нагрянет в процессе. Вдохновение ему в последнее время изменяет. Выдохся, повторяться стал. Нехорошо.
«На будущее: надо почаще заглядывать в театр, – сделал мысленную пометку коварный Паша. – Оказывается, там водятся интересные женские особи».
Втула увидел цель – Втула не видел препятствий. В нем пока слабенько, но ощутимо зашевелились охотничьи инстинкты. И хотя Софья Суворова не выглядела трепетной ланью, скорее этаким напористым молодым кабанчиком, охота обещала быть увлекательной.
– О чем задумался, мсье Лаперуз?
Соня сбросила его джентльменскую руку со своего локтя и сама спустилась по скользким ступеням. Бесстрашный кабанчик: даже местный житель Втула тут наворачивается через раз. Правда, в основном когда возвращается после полуночи и не совсем трезвым.
– Прикидываю, где бы нам поудачней пожрать, чтобы не отравиться. Предложения будут?
– Да хоть в «Мак», лишь бы большое, мясное и быстро. – Она юркнула в машину, не дав ему проявить галантность и открыть дверцу.
Пометка на будущее номер два: не отключать сигнализацию, пока сам не встанешь перед дверью. У Втулы аж загривок вспотел от предвкушения.
– А ты, оказывается, кровожадная.
– Я злая и голодная, – отрубила Соня, включая печку.
– Не доросла еще в моей машине распоряжаться. – Втула демонстративно выключил печку и включил снова. – Голодная – это понятно, а злая отчего?
– Потому что ты по-свински относишься к своей бабушке.
– Да? – удивился Втула. – Это ты по ее завещанию определила?
– Вот скажи, когда ты в последний раз с ней разговаривал?
– Сегодня утром, – когда уговаривал помочь и совместить приятное с полезным. Очень долго и красочно уговаривал, между прочим! Вот только Соне этого знать необязательно. – А что?
– То, что она совершенно одна, – Соня нахмурилась, – и чувствует себя никому ненужной. Вам не стыдно, Павел Андреевич?
– Дай угадаю. – Паша крутил головой в поисках подходящей забегаловки. – Пока я бегал в магазин, бабка успела спеть тебе песню про вечное одиночество. Вспоминала деда, всплакнула разок. Ты тоже всплакнула из солидарности, вы обнялись...
– Это не смешно.
– Слушай, мадам Чингачгук, не топи котят в унитазе, – поморщился Втула. – Для нотариуса ты принимаешь бредни столетней бабули слишком близко к сердцу. Тебе что, сказок не рассказывали, кому на Руси жить хорошо? Чего раскисла-то?
Соня одернула себя. Он прав, чего она лезет не в свое дело? Профессионал, называется.
– Просто я никогда раньше не видела, как умирают от одиночества. Умерших видела, тех, кто только собирается умирать, – видела, а сам процесс... Такие люди, как Агнесса Юрьевна, им памятник при жизни ставить надо, ты в курсе? Так упорно бороться со старостью, не смиряться, балагурить, всеми силами напоминать о себе, – Суворова недоверчиво улыбнулась, – большая редкость. Ты хоть комплименты ей делай иногда.
Она сдвинула перчатку и посмотрела на наручные часы.
– Ладно, вон кулинария, давай купим чего-нибудь съедобного и по дороге съедим. Времени уже нет. Заговорились.
– Я бы тебя и дома накормил, да жрать нечего, – покаялся Втула, переваривая предыдущие, не связанные с едой, реплики мадам и умело скрывая удивление.
Раньше он, вечный двигатель, как-то не загонялся «одинокой темой».
– Бывает. – Соня достала из сумочки кошелек. – Ты идешь?
– Эй! – Кошелек у нее нагло забрали и сунули обратно в сумку. – Обед с меня, забыла?
Втула никогда не комплексовал по поводу своей любви к сладкому и мучному, поэтому три вида пирожных, кексик и два куриных буррито заказывал с непроницаемым лицом. Софья, наоборот, стеснялась своего тяжеловатого подбородка и незаметного под одеждой «спасательного круга», поэтому, проводив голодным взглядом котлеты и отбивные, взяла салат и самый маленький рогалик с творогом.
– Что, мадам, убивать расхотелось? – шепнул ей на ухо Паша. Его лапища удобно устроилась на Сониной талии. – Девушка, будьте добры, еще во-он ту симпатичную котлетку и мясное суфле... Закроешься у себя в кабинете, чтобы я не подглядывал, и слопаешь втихаря. Но, между нами, диеты портят женщин. Они от них злыми становятся.
– Тогда удивительно, как твоя блондинка еще проходит в двери, – фыркнула разоблаченная Соня. – Р-руки!
– Все, все, руки на месте... Да, девушка, теперь точно все. Посчитайте, пожалуйста.
По дороге они есть, конечно, не стали. Паша был экстравагантным водителем, но не самоубийцей, поэтому припарковался, выдвинул откуда-то из-под бардачка мини-столик, подставку под стакан и вилку для Сони, а сам, как ни в чем не бывало, принялся за первое буррито.
– Думаешь, почему я с этой развалюхой расстаться не могу? – невозмутимо спросил он. Невозмутимость слегка подпортило пятно майонеза на Пашином носу. – Тут столько всего наверчено, на все случаи жизни. Но самый кайф – это сиденья с подогревом и вибромассажем. Если хочешь, покажу, но, предупреждаю, встанем мы с них нескоро.
– Это ты сам все?..
– Угу, куда мне, гуманитарию? Купил у одного дедка.
Глядя, с каким аппетитом Втула поглощает кусочки курицы, Соня плюнула на фигуру и сняла крышку с котлетного контейнера. Из всего мясного многообразия Паша ухитрился выбрать именно то, что она хотела.
«Будет шутить насчет диеты – покусаю», – решила Суворова, орудуя вилкой.
С котлеты она как-то незаметно переключилась на суфле.
Однако Втула помалкивал. То ли нарочно, то ли потому, что рот был занят пироженкой.
– Салфетку дать? – Соне почти физически захотелось стереть это дурацкое пятно с его носа.
Тем более что к майонезу быстро прибавился шоколад.
– Не, тут все есть. Как в Греции.
Паша остановился неподалеку от здания, где Суворова арендовала кабинет.
– Постараюсь вписать вас во вторник. – Она пролистала ежедневник и кивнула. – Часам к десяти утра устроит?
– Вполне, – равнодушно откликнулся Паша. – Агнесса как раз успеет вымочить свои лучшие бигуди.
– Адрес мне напиши. – Ему под нос сунули раскрытый ежедневник. – Сама приеду.
– Что, даже на дом? – шевельнул бровями Втула. – А что скажет ревнивый мсье Чингачгук?
– Не обольщайся. Я делаю это только ради Агнессы Юрьевны и твоих денег. Уверена, наш фирменный чек тебя очень вдохновит.
– Хотя бы честно, – вздохнул Паша. – Тогда до вторника?
– До вторника, мсье Лаперуз. Не забывайте делать вашей бабушке комплименты!
«Ишь, Сонька, Золотая ручка. – Он усмехнулся и посигналил из озорства. «Золотая ручка», вопреки ожиданиям, не подпрыгнула. Только обернулась и выразительно качнула кулаком. – Ух, как будет интересно!»
Дождавшись, пока за Соней закроется тяжелая дверь, Паша развернулся и поехал к своему ателье. Адрес и дорогу к нотариальной обители он запомнил хорошо: ему еще предстояло вернуться сюда сегодня.
--------
Остаток рабочего дня Соня провела на автопилоте. Скормила секретарше Юле пироженку, которую Паша сунул-таки на прощанье ей в руки. Выслушала Алину Уткину, увидевшую, как муж обнимается напротив гостиницы со своей секретуткой. Накапала валерьянки. Деликатно напомнила, что она всего лишь нотариус, а не психиатр, не следователь и не киллер. Напомнила во второй и в третий раз, но уже обиженной наследнице и обманутому покупателю «дома мечты».
«Люди сами создают себе проблемы, красиво и старательно. Проблемы ведь не появляются просто так, это мы их притягиваем. Получаем то, чего нам не хватает. Хотим быть обманутыми – нас обманывают, хотим быть несчастными – продолжаем жить вместе с нелюбимым человеком, изменяя друг другу, получая от этого какое-то глупое, дурацкое удовольствие. Тогда назревает вопрос: чего такого не хватало мне, раз я притянула Пашу Втулкина?»
В то, что Втула не знал, к кому идет на прием, Соня не поверила. Вот нисколько. И теперь решала, как ей быть. К гадалке не ходи – Паша еще нарисуется. С тараном. Этот охотничий азарт в глазах она видела и помнила. Балуванному дитяти захотелось острых ощущений. Если бы речь шла о ком-то другом, она сказала бы: «Да пожалуйста!» Играть в игру легко и приятно, когда правила известны двоим, но эти двое упорно притворяются овечками Долли.
В последнее время Соня порядком заскучала. Ей хотелось романтики, букетов, поцелуев, обнимашек и прочей сюси-пусьной сентиментальности. Пускай конечная мужская цель у всего этого проста и прозаична – ей все равно, она не против! Она даже «за». Наверное.
Ей не хватало хотя бы временного ощущения твердого мужского плеча. И это когда рядом постоянно вьются Игорь, Шурик и многие другие! Смешно.
Но речь шла о Паше Втулкине, сумасбродном мсье Лаперузе, которого она категорически – да, категорически! – не воспринимала как мужчину. Он не в ее вкусе по всем параметрам. После Толи Суворова-то... Судьба, точно издеваясь, послала Соне полную Толину противоположность. Разве что наглости у них было примерно поровну.
Играть в романтику с Пашей она не сможет. Не сможет, и все. Она бы ни за что и никуда бы с ним не поехала. Слишком ненадежный и продувной товарищ.
Если бы не его бабушка...
– Юль, я ушла. Закроешь тут все?
– Хорошо, Софья Константиновна. Вам, кстати, звонил Синякин.
– Запиши его на понедельник. – Надевая шубу, Соня не удержалась от вздоха. – Суббота под завязку, воскресенье под угрозой.
– Уже записала. Софья Константиновна... – Юлька умолкла на полуслове и уставилась на дверь.
В двери торчал припорошенный снегом Паша, в шапке-ушанке и с претензиями.
– Ну, долго ты там еще? Рабочий день в шесть заканчивается.
– Это у нормальных людей – в шесть, а у нас – как придется. Вы что-то хотели, мсье?
– Отвезти тебя домой. – Втула лихо сдвинул ушанку набок. – Ты ведь сегодня безлошадная. Пляши: вот он я, на белом коне.
– Откуда ты знаешь, что я без машины? – начала злиться Соня.
Водить автомобиль она так и не научилась. Возил ее всегда Шурик, на одной из Костиных. Но сегодня у Шурика внеурочный выходной по семейным обстоятельствам. Костя, конечно, в курсе, но притворяется, что нет. Соня уже не раз просила его не издеваться понапрасну над людьми – согласился.
Теперь она всерьез об этом жалела.
– Уметь надо. Поехали. Девушка, – обратился Паша к застывшей с глупой улыбкой Юле, – может, вас тоже до дома подбросить?
Та, как в замедленной съемке, кивнула.
– Юлия, не верьте ему, он коварен. Закрой тут все, хорошо?..
– Да закроет она, закроет. Пошли уже. – Втула сцапал Суворову под локоть и потянул к выходу. – Обалдели девки, до восьми часов тут куковать! Как потом по темноте возвращаться?..
– Не бухти, тут везде фонари горят. – Соня попыталась ухватиться за что-нибудь, испытав острое чувство дежа вю. Не помогло: крепко сложенный Паша пер, как танк. – Слушай...
– Слушаю. – Он распахнул перед ней знакомую пассажирскую дверь.
Из машины пахнуло теплом. Суворова представила, как будет торчать на освещенной, но холодной остановке, потом, зажатая между другими такими же трудоголиками, трястись в маршрутке, потому что троллейбуса в этот час не дождешься.
– А, ладно. Поехали!
«Я идиотка, и мне это аукнется».
Всю дорогу Соня придумывала, как бы поостроумней ответить, если Паша решит напроситься (а он наверняка решит) на чашечку чаю.
– Вылезай. Приехали.
Соня вздрогнула от неожиданности. Заморгала. Действительно, приехали.
– Ты чего? – не понял Втулкин. – До подъезда проводить? Фонари вроде горят.
И тут Суворову осенило.
– Ты чаю хочешь?
Паша не был бы Пашей, если бы отказался. Хоть и чуял подвох: слишком уж невинно мадам Чингачгук хлопала ресницами и слишком явственно скрипела зубами. Наверняка что-то задумала. Надо было отказаться. Для профилактики.
– А давай, – сказал Паша. – Если еще и накормишь... – мечтательно.
– Обломись, – мстительно, – после шести я не ем.
Готовить мадам нотариус или очень не любила, или просто не умела – к такому выводу Втула пришел, забравшись в ее навороченный трехкамерный холодильник. На верхней полке сиротливо ютились кусочек сыра и бутылка молока, полкой ниже – пучок увядшего укропа, на самой нижней – какая-то скрюченная пупырчатая сарделька, лимон и кетчуп. На дверце – чеснок, аж целых пять головок, и ректальные свечи от температуры. Против вампиров, наверное. И свечи – тоже против них.
– Да, негусто, – сказал сам себе Паша, осторожно понюхал сардельку и закрыл холодильник от греха подальше. Вернулся к зеленому чаю без ничего, одна несчастная ложка сахара не в счет. За что боролись, как говорится.
Мадам Чингачгук, она же «бесстрашный кабанчик», она же «Золотая ручка», снабдив гостя кружкой и ложкой, оставила его в гордом одиночестве и чем-то шуршала в спальне. Паше было любопытно, однако он сидел, выпрямив спинку, как хороший мальчик, и пил зеленый чай со случайно обнаруженным в буфете индейским бубликом «Анукаразгрызика». Как раз в духе его мадам.
– Ну и долго мы будем тут сидеть?
Втула повернул голову. На свою беду, он как раз подносил ко рту горячую кружку и собирался отхлебнуть. Зеленый час плеснул во все стороны. Паша зашипел, обжегшись.
В проеме, уперев левую руку в дверную коробку, стояла Соня Суворова в чем мать родила. Полупрозрачную ночную рубашку-маечку можно было назвать одеждой разве что условно. Волосы распустила – густые, светлые, чуть завивавшиеся к кончикам. Теперь понятно, чего она воротит нос от пирожных: фигура такого типа, что ни убрать, ни прибавить. Офигенная фигура, чего уж там, но сбрасывать вес в случае чего проблематично. А какие у нее коленочки...
– Э-эй, Павел Андреевич? – Соня пощелкала пальцами. – Дуриан, Дуриан, это Кактус. Как слышите меня? Прием!
Паша понял, что сидит, открыв рот и капая слюной на столешницу.
– Слушай, я не думал, что ты вот так, прямо на первом свидании...
– А чего мелочиться? – пожала округлыми плечами Софья. – Чего зря время терять? Мы оба знаем, что тебе от меня надо, а все эти появления как бы между прочим, кафе, кино, цветы... Затратно и скучно, да и вряд ли ты к этому привык. Так что давай по-честному, прямо в лоб: ты меня пробуешь, жуешь, выплевываешь, и мы расходимся, как в море корабли. Договорились?
Пашины брови поднялись так высоко, что на лбу образовалась Альпийская складчатость.
– Ты это сейчас серьезно?
– Абсолютно, – кивнула Суворова. – Что стоим, кого ждем? Душ прямо по коридору и направо, полотенца там же в шкафчике, только быстрее, а то я спать хочу.
Ну, Сонька. Ну, «Золотая ручка», погоди.
Паша встал, по-прежнему без улыбки. Сполоснул в раковине кружку, вытер забрызганную столешницу. Вымыл руки. Повернулся.
– Значит, по-честному? – Тихо. – Прямо в лоб? – Еще тише. – Ну, давай попробуем. Не знаю, что ты там себе напридумала. За кого меня приняла. Откуда тебе знать, к чему я привык, а к чему нет. Неважно все это.
Софья отступила на шаг, в прихожую. Втула схватил ее за руку и дернул обратно.
– Просто заруби себе на носу: даже шлюхи перед е*лей ради приличия ломаются. Так уж заведено, понимаешь?
– Что, опыт большой? – огрызнулась Соня.
Он сграбастал ее за подбородок. Сжал больно.
– Ты охренел?! – Суворова попыталась заехать ему коленом – и получила по колену.
– Это вы охренели, мадам нотариус. – Паша отпустил ее, демонстративно вытер руку о штаны. – В вас хоть капля гордости осталась, а? Сама просила по-честному. И вот ведь какая штука. Ты меня не хочешь. Аб-со-лют-но, – передразнил он. – Но зачем-то выкобениваешься. Строишь из себя не пойми кого, хотя сама Чингачгуку, небось, ни разу не изменяла. Не стыдно, Софья Константиновна?
– Ладно, ладно, я поняла. – Она усиленно терла саднящий подбородок. – Вы у нас все из себя такие гордые. Но неужели, – боже, как пафосно, – ты хотел чего-то другого? Разве все не к тому бы пошло? Ну, скажи!
– Любую женщину хочется завоевать, просто одни сдаются медленно, а другие – слишком быстро. Доброй ночи, моя драгоценная мадам!
Суворова сердито сопела, пока он надевал ботинки. Ежилась в своей короткой ночнушке.
– Оденься, гордость застудишь, – ухмыльнулся Паша.
Звезда разврата его послала. Громко, от души.
– Учти, бабушка ждет тебя во вторник. Ровно в десять. Не придешь – она расстроится.
Вместо ответа Соня поджала губы и подняла перпендикулярно полу руку с гордо выставленным средним пальцем.
– Тебе того же, Сонька. – Он взял эту руку и, пока не успела выдернуть, чмокнул в тыльную сторону. – Не болей.
– Проходную дверь захлопни, – угрожающе.
– Обязательно. Пока!
Запирая замок трясущимися руками, Соня не знала, смеяться ей или плакать. Интересно, Костя убил бы его на месте? Или, наоборот, был бы солидарен? Собственный поступок горчил на языке, и Софья долго плевалась в раковину.
Одеться надо, да. Вон попа уже замерзла.
А к бабушке она все-таки поедет. Не может не поехать. И упаси тебя, Паша, оказаться в это время дома. Сожрет живьем, наплевав за повышенную калорийность!
А Паша Втулкин, насвистывая, спускался вниз по лестнице и думал:
«Да, Кабанчик, я тебя недооценил. Какая женщина! Эх... Это будет не просто интересно – это будет гораздо интереснее».
Ульяна Сомина: 08.11.15 19:27
lidiy: 08.11.15 20:06
Ejevichka: 08.11.15 20:26
lor-engris: 08.11.15 20:30