alen-yshka:
07.09.16 00:35
ОМГ! У Втуляшкиных будет двойня???
Светунек, спасибо, порадовала)
Еще приду.
Ирэн Рэйн:
07.09.16 07:26
Вот это да! Двое маленьких Втулкиных! Ах, как я рада!
Сцена на кладбище потрясающая! Очень жизненно и остро правдиво. Спасибо
Ejevichka:
07.09.16 10:38
Спасибо, Света! Чудесное завершение замечательной истории!
Паша с ума от счастья не сойдет - не тот товарищ, но, надеюсь, будет оооочень удивлен и в итоге очень рад)
Peony Rose:
07.09.16 11:13
Света, мерси )))
Лицо Втулы. Это же будет фантастика
Судьба справедлива (с) Мишки ночами будут по нему плакать )))))
ishilda:
07.09.16 11:24
Света, а мы увидим счастливое лицо Паши?
Tekila-love:
07.09.16 11:55
Спасибо, Светочка... Я даже слезу уронила, ну я вообще плакса. Но так трогательно... Люблю тебя.
Ch-O:
07.09.16 11:58
Света, спасибо за продолжение.
Ниточки обрываются, концы в воду... Соня прошла через кошмар, но главное, что это все-таки был спектакль. Как хорошо, что ничего не произошло на самом деле. После всех дрязг, передряг и волнений - все живы и здоровы.
Машина у Лаперузов зачетная! "Зато не угонят"
Осталось обрадовать Пашу и увидеть бы его лицо! Потому как реакция Втулы будет непередаваемая и неподражаемая.
И если у Дубровиных семейная жизнь, как мне кажется, в основном тихая, то у Лаперузов вероятнее всего - фейерверк.
lor-engris:
07.09.16 12:33
Всем здравствуйте!
Спасибо за комментарии)
Это было неизбежно, к сожалению. Готовься, не готовься, понимай, не понимай, а удержать морду-кирпич при таком раскладе практически невозможно, и нервы у Сони сдавали.
Если бы у Кости была возможность оградить дочь от всего этого, он бы, конечно, оградил. И так обезопасил максимально, но не застрахован никто.
Я думала насчет вариантов развития событий. Костя теоретически мог оставить все как есть и методично сводить себя в могилу, если бы кто-нибудь не подсуетился раньше. А мог вот так разрубить все узлы в духе ушедшей эпохи и отделаться минимальными потерями. Уехать живым ему бы не дали: слишком со многими был повязан.
Да, надо ж было изгалиться и штампануться.
Раз с белыми платьями не срослось.
Кто, если не Паша?
Ему надо, ему полезно.
На здоровье!) И вам всем от меня - огромное спасибо за добрые слова и вообще за все, каждому персонально.
Спасибо.
Не хотелось вступать в ту же мрачную лужу, но иначе я эту сцену не вижу.
Ну а как же?)) Эпилог 2 еще не закончен, и без Пашиной физиономии точно не обойтись)))
Про реакцию пока молчу. Пусть будет сюрприз.
У меня картинки не грузятся(( Но верю)
Это главное. Все могло быть гораздо хуже.
И не сглазят, ага)))
Я очень на это надеюсь.
Спасибо!
Katyonok:
08.09.16 14:08
Света, спасибо!
Да, был Втулкин закоренелым холостяком, а станет многодетным отцом) Какая значительная трансформация, надеюсь он и его муза выдержат такую новость. Радостно видеть Костю помолодевшим, не ошибся он в выборе женщины и места жительства, правильно и своевременно переоценил свои ценности.
Как понимаю, совместный бизнес с Дубровиным тож "спихнули желающим"(с)? Если вдуматься, столько сил, времени, здоровья потратил при создании бизнеса, а в итоге пришлось все раздавать и инсценировать свою смерть. Извечный вопрос, стоило ли это всех затрат? Но без этого, наверное, не было того Кости, каким он является сейчас.
Соне, наверное, сумму приличную оставил, нашел выход и из этой ситуации. Всё-таки не мог без всего оставить свою приемную "кровиночку".
lor-engris:
08.09.16 17:53
Жизнь шла своим чередом. После той бешеной гонки за выживание – можно сказать, ползла лениво. Алиса перерастала свои страхи. Обзавелась подругами, хорошо училась в обычной, без всяких уклонов школе, зато перепробовала все, какие только нашлись, кружки и спортивные секции, остановившись на танцах и курсах немецкого. Софья увлечения дочери поощряла, даже выделила среди недели выходной, чтобы спокойно отвезти-забрать Алису, побыть вдвоем и пообщаться. Раз в две недели – кафе, кино, развлекательные центры, ну или чего еще душа вдруг пожелает.
Паша присоединялся к ним по воскресеньям. Все оставшиеся дни он, несмотря на свободный график, до вечера торчал в ателье и шил медведей, однако в любой момент, когда становился особенно нужен рядом, без глупых вопросов бросал все свои дела и нарисовывался на пороге, как джинн. Соня старалась организовывать такие моменты почаще. В отношении Паши она давно усвоила простую истину: его нельзя сажать на цепь, ограничивая свободу полета, но отпускать слишком далеко тоже нельзя. Пока Втулкин чувствует себя свободным и в то же время незаменимым человеком, в их совместной жизни будут царить гармония и относительный покой. Почему «относительный»? Ввиду несовместимости понятий «Паша» и «абсолютный».
А вот знаменитую швейную машинку-разлучницу Соня в шкаф так и не заперла: Втула почесал в затылке, подумал-подумал, на педальку понажимал и в один прекрасный день без особых моральных пинков отволок ее в мастерскую. Аргументировал это тем, что муза не волк, дрессировке поддается, а их «недетское время» и так не резиновое, грех тратить его попусту. Софья поверила. Научившись однажды воспринимать Пашу всерьез, она теперь училась ему доверять. Как это положено делать, от души и полностью.
Поиск компромиссов – дело тонкое, покруче любого творческого поиска будет. Они искали вместе, не всегда удачно. Чаще, особенно поначалу, наоборот – неудачно, доходя чуть ли не до крайностей. Никто не желал сдаваться без боя. Тогда в игру вступало другое полезное умение: говорить друг с другом. И слышать.
Мирились в итоге бурно. Каждый делал для себя выводы, отмечал на карте расстановку граблей. Маленький шажок вперед и потом два... Нет, не «два». Раз уж сегодня сдвинуться в нужную сторону еще на шаг не получилось, надо приложить все усилия и остаться на месте. Не потерять то, что уже достигнуто немалым трудом. Остыть, переждать, взглянуть со стороны. И пробовать двигаться дальше, зная: если ты вдруг оступишься – тебя поймают.
Когда-то Соня всерьез думала, что потерять и снова обрести – этого вполне достаточно, чтобы больше не ссориться, уйти под ручку в закат и жить дальше в сплошном мармеладе. Оказалось, что недостаточно. Сплошного мармелада почему-то не завезли, разве что вечерком позвонить Втулкину и озаботить поисками. «Только чтобы обязательно сплошной мармелад. Сплош-ной мар-ме-лад... Ой, лучше запиши!».
Зато с ним весело. И громко. И... любит она Пашу. По-настоящему любит. Уже не представляет, что раньше его рядом не было. Правда, не было? Ерунда, он всегда был!
Втула не гнется под ее желания, как делал когда-то Суворов. «Лишь бы тебе нравилось, дорогая. Лишь бы тебе было удобно, моя прелесть. Пусть тебе будет хорошо, любимая. А я негордый, солнышко, я потерплю»... Нет, Втула не гнется, хотя подстраиваться, когда ему это выгодно, умеет в совершенстве. Он ухитряется все извернуть так, чтобы желания становились общими. На худой конец, берет и выворачивает все наизнанку, для верности прострачивая «зигзагом», чтобы не развернулись обратно.
Уж насколько Софья считала себя упрямой, но, видимо, Пашину колыбельку нежно покачивали рогами все мимо пробегающие стада баранов. Поэтому представить его реакцию на грядущие перемены практически нереально.
Они не планировали, в этом-то и кроется основная проблема. Сонька только-только собиралась заводить разговор – что, мол, неплохо бы и... Часики тикают, ей уже тридцать, да и Алиска все чаще, по поводу и без, рассказывает про соседскую Машу, у которой недавно родился братик. Кстати, отвечать на законный вопрос дочери «А как вообще рождаются дети?» неожиданно взялся Паша. Вызвался сам и на удивление толково все объяснил и рассказал. Алиса поняла, а Соня даже заслушалась, правда, разок ухитрилась выронить в раковину чистую тарелку. Намекнула ему потом на нераскрытые педагогические таланты, но Втула только рукой махнул. Соня ждала занятной, «очень правдивой» байки на эту тему – не дождалась.
Отношение Паши к потомству было познаваемым, но не познанным, а процесс познания – бесконечным. Все никак у них серьезный разговор не заходил. Не было повода. И вот грянул гром посреди ясного неба.
Сонька, которая после первой неудачной попытки регулярно посещала врачей, шла на плановый осмотр без всякой задней мысли. Ну, может, пару вопросов интимного толка собиралась задать, по поводу контрацепции – в том числе. Тут и выяснилось, что поздно, батьку, пить боржоми. Софье повезло, что она успела слезть с кресла, иначе бы точно свалилась. Или это так специально задумано: ты сначала слезаешь, а потом тебе оглашают? Чтобы во избежание... Мысли в голове прыгали обрывочные и по большей части идиотские, к реальности отношения не имеющие. Отчего-то стало дико жаль нового осеннего пальто цвета фуксии, в которое ей к осени теперь точно не влезть. Пока сидела под дверями УЗИ-кабинета, придерживая пальцами наспиртованные ватки, Софья вдоволь нахихикалась и навздыхалась, но отчасти смирилась с положением вещей. После УЗИ смиряться пришлось заново.
Двойня. Десять, блин, недель. Кто бы что сказал... Ее ведь даже не тошнило! Ну, может, иногда, по утрам, часиков в шесть – привычно мутило, когда ради перемирия с гастритом приходилось запихивать в себя овсянку. Усталость? Сонливость? Да она хроническая «сова»! Замкнула пару раз ночью, попыталась «открыть» картину вместо двери, но больше, честное слово, ничего такого. А вы говорите: двойня. Нельзя же так!
Алиса, к счастью, сама попросилась домой – умаялась на танцах. Их начали готовить к московскому конкурсу, поэтому уставшая дочь почти всю дорогу молчала, смотрела мультики на планшете и пила негазированную воду маленькими глоточками. Сонька ее в такие минуты не трогала. Подробности можно было узнать и дома, а теперь и подавно ничего бы в голову не полезло. Места в бедной голове не осталось, обо всем сразу думалось...
– Мам? – Алиса осторожно тронула ее за плечо. – Тут рядом со мной папка лежит, желтая такая. Ее домой забирать или не надо?
– Забирай, – вздохнула Соня, бессмысленно глядя на болтающуюся под зеркалом бумажную елочку, а потом зачем-то сняла ее и сунула в карман.
Когда она успела положить папку на заднее сиденье? Как припарковалась? Зачем ей елочка?!
Вот что залеты с людьми делают. Точно пора лечиться.
Дома внезапно обнаружился Втулкин в парикмахерских перчатках и фартуке с попугаями. И сырая рыба во всех проекциях. Кое-кому приспичило средь бела дня сварить ухи.
Хотя... она же сама вчера купила эту рыбу, так внезапно на море захотелось...
– О, здорово, – Паша помахал жене разделочным ножиком. – Что-то вы рано сегодня.
Соня посмотрела на россыпь окровавленной чешуи, костей и кишок на столе, вдохнула поглубже, сказала: «Я сейчас» и гордо удалилась в ванную.
Пока она плескалась в раковине, Втула успел убрать все непотребства, забросил рыбу в кастрюлю, открыл окно, чтобы проветрить, а сам преспокойно пил чай. Аккуратно нарезанные овощи дожидались своего часа на тарелках и досточках. Сонька так не умела: увлекшись правильным помешиванием бульона по часовой стрелке или подсчетом картошки, она обычно спохватывалась и резала все в последний момент, когда на плите уже кипело и подгорало.
– Макароны я разогрел. Алиса сказала, что она неголодная, потом поест, – по-хозяйски отчитался Паша. И добавил укоризненно: – Укатали дитя совсем, маменька. Ни стыда, ни совести.
– Ей нравится, – привычно возразила Соня, стараясь не дышать слишком глубоко. – А ты что тут делаешь, Лаперуз?
– Хороший вопрос, – оценил Втула. – Я здесь как бы живу. Никого не трогаю, рыбу расчленяю, а то в холодильнике одни макароны, и те без мяса... Если серьезно, что-то вдруг, знаешь, так домой захотелось. Соскучился, наверное, по родным пенатам. Шел-шел и пришел... Чаю хочешь, душа моя утомленная?
– Давай, – благодарно кивнула Соня, не расслышав и половины сказанного. – Спасибо.
Втула потянулся к сушилке за чистой кружкой. Софья взяла из вазочки печенье (машинку из дома хоть и переселили, но Пашина привычка чем-то хрустеть меж делом оставалась незыблемой). Подумала и положила обратно. Зато чашку с негорячим чаем осушила практически мгновенно, обгрызя цедру с толстого кружка лимона.
– Как дела? – закинула удочку. Разговор надо было с чего-то начинать.
– Нормально. А у тебя?
– Да тоже ничего. – Сонька мысленно прокляла свою невыразительность.
Женщина-скала. У других, не особо напрягаясь, все по трепету ресниц и тоскливому взгляду прочесть можно, а у нее даже голос не дрогнул. Значит, будет правда.
– Ну и хорошо. – Ничего не подозревающий Втула захрустел печеньем.
И где ты есть, пресловутое понимание с полувздоха?! У Паши вон на лице написано: через десять минут можно будет солить рыбу, а остальное мне пока параллельно.
«Никогда не смешите человека, который жует печеньку, – вспомнила Соня. – Лучше подождите, пока он начнет запивать ее чаем».
Вспомнить-то вспомнила. Но удержаться не смогла:
– Лаперуз, тут такое дело...
Паша махнул рукой, требуя тишины.
– Только не говори, – буркнул он, проглотив, – что ты помяла Кото-Пса.
– Не скажу, – пообещала Соня. – Паш...
На нее уставились с уже неприкрытым подозрением.
– Странно, у тебя такой загадочно-виновато-убивательный вид... Нет, подожди, я сам угадаю! Пока ты смотрела по сторонам, кто-то спер мою елочку с автографом?
Софья закатила глаза и ушла в прихожую. Вернувшись, положила перед ним на столе захваченную из машины – как в воду глядела – елочку-вонючку, а поверх елочки – маленькую черно-белую абстракцию.
– Втулкин, я беременна!
Пауза. Долгая пауза. Очень долгая пауза.
– Паш, ты еще здесь?
– Мда-а... – задумчиво протянул тот, глядя перед собой.
– Ну, слава тебе, Гос...
– ...не зря мне вторую неделю Синди Кроуфорд в голубом бикини снится, – невозмутимо закончил Втула. – Вот как знал, как знал.
Соня посмотрела на него так, что теперь никто бы не обвинил ее в невыразительности.
– Я что-то пока не улавливаю причинно-следственной связи.
– А тебе и не надо, – обнадежил ее Паша. – Это мой личный индикатор грандиозного шухера. Кстати, накануне нашей с тобой встречи мне приснилось огромная...
– Слушай, сновидец, я не пойму: ты вообще не удивлен?!
Втула неопределенно пошевелил пальцами и проворчал что-то в духе: «В жизни каждого мальчика наступает момент...», а Соня аж подпрыгнула от внезапного озарения. Воровато покосилась на дверь, наклонилась к Пашиному уху и спросила тихим тоненьким голосом:
– Ты что, зараза, г*ндоны втихаря прокалывал?
– Да чур меня! – ужаснулся Паша. – Женщина, твоя извращенная фантазия иногда пугает. Я, конечно, уже немного ку-ку, но еще не настолько ко-ко.
– Тогда как? – Сонька плюхнулась на стул, покачала елочку за блестящую ниточку.
– Ну, я не гинеколог...
– Паша!
– Что «Паша»?! – неожиданно разозлился Втула. – Хочешь знать мое мнение?
Она оторопело кивнула.
– Тогда дай сюда елочку... Так вот, я ждал, что однажды это произойдет. Предохраняйся, не предохраняйся, один хрен: если судьба – то все, затечет и как ему надо перемешается. Раз случилось, значит, так надо было. Надо и вовремя. – Он прошелся по кухне, снял крышку с кастрюли, бросил туда щепочку соли и лавровый лист, но помешивать не стал. Сполоснул руки, вытер полотенцем. Полотенце швырнул на свободную табуретку, и то съехало на пол. Замызганный розовый фартук с попугаями и торчащая из кармана «вонючка» только добавляли решимости. – Не сказать, что я вот так прям в щенячьем восторге сорвусь с места и побегу покупать погремушки, но в принципе... морально я готов. Опять же, ребенок в хозяйстве пригодится. Не все ж одной Алиске горбатиться, нам с тобой в старости стаканы воды таскать. Что смотришь, Чингачгук? С утра не пил. Заявляю в трезвом уме, здравой памяти и... Сонь, ты че, плачешь, что ли?
Она замотала головой, отвернулась. Он присел рядом на корточки, ободряюще погладил ее по тыльной стороне ладони, задев пальцем кольцо.
– Хватит сырость разводить, – твердо сказал Паша. – Родим, воспитаем, женим – в чем проблема? Другие рожают, воспитывают и женят. Чем мы хуже?
– Ничем, – согласилась Соня, всхлипывая. – Только...
Но Втула уже потянулся за снимком. Склонил голову набок, прищурил левый глаз.
– Ты не в курсе, как тут надо смотреть? – поинтересовался он спустя минуту интенсивного разглядывания. – Кто у нас вообще будет?
– Люди, – улыбнулась Соня.
– Ну ясное дело, что не кони Пржева... Так, стоп. Люди? – До Паши медленно, но верно доходил смысл ее слов. – Не людь, не людя, а люди?
– Ага. – Софья не выдержала: начала хихикать.
– Сколько? – убито. Обреченно. Но стоически и с надеждой на ошибку.
– Пока двое. В-вроде бы...
У Паши глаза на лоб полезли, а сама Альпийская складчатость подверглась усиленным тектоническим движениям.
– Так они что там, еще и размножаются?!
Когда у выглянувшей на шум Алисы деликатно поинтересовались, кого она хочет больше: братика или сестричку, – девочка честно призналась, что больше хотела бы немецкую овчарку, как у дедушки, но братик или сестричка – это тоже неплохо.
--------
После очередного УЗИ таинственные «люди» обзавелись именами. Сонька, которая до последнего хотела назвать младшую дочку в честь бабушки, вдруг передумала и предложила имя Дарья. Немного пришедший в себя к тому времени и отпоенный валерьянкой Паша имя сразу одобрил. Ему на ум приходила почему-то одна «Маргарита». И немножко «Пинаколада». Совсем капельку «Мимоза». Или, на худой конец, «Отвертка». Но «Отвертку» Соня бы точно не оценила, поэтому безопаснее было не ломать комедию и сделать жене приятное.
С именем мальчика простора для творчества было еще меньше: неизвестно, кто из родственников Втулы первым назвал сына в честь своего отца, но традиция прижилась, и Соня особо не возражала. Ей нравилось. Что Павел Андреевич, что Андрей Павлович – неизвестные родственники определенно знали в этом толк.
Возражала Агнесса Юрьевна, которая уже второй год разделяла и властвовала в доме престарелых. Бабушка попросилась туда по собственному хотению, в том самом «трезвом уме»: так, по ее подсчетам, выходило значительно дешевле, чем оплачивать сиделку и сидеть на шее у внука. Да и веселее. В последнем Паша сильно сомневался, пробовал переубедить, но, вероятно, упрямство в их семье передавалось не только по отцовской линии.
Так вот Агнесса Юрьевна ратовала исключительно за разнообразие.
– Павел, прояви фантазию, – скрипела она. – Если не можешь проявить фантазию, прояви логику: сколько можно ездить по одним рельсам? Кто-то один придумал, и поехали...
– Хорошо, – терпеливо ответил Втула, – что ты предлагаешь?
– Тут и думать нечего! С твоей-то фамилией... Александр!
– Нет, – Паша обернулся к шедшей позади них Соне: слышала ли?
– Почему «нет»?
– Потому что «нет». Не хочу.
– До сих пор ревнуешь? – очень знакомо склонила голову бабушка.
– Было бы к кому... Нет, себя по башке бью. – Он трижды шлепнул себя по лысине, как по дереву постучал. – За повышенную удодость.
– Слово-то какое выдумал, гений. Тебя вот мать собиралась Антошей назвать.
– Не намекай, – поморщился Втула.
– А что, будет как Чехов... Гектор?
– Ба, я же просил!
– А зря, надо бы увековечить мою первую любовь... Ладно. Борис, и это мое последнее слово по этому поводу. Хотя можно еще Роман... Или все-таки Петр?
--------
– Поклянись, что ты меня не бросишь.
– Втула, не начинай...
– Нет, ты поклянись, что в любой момент дашь мне кров и пищу, а ей скажешь, что я иммигрировал в Антарктиду, учить тамошних пингвинов летать.
– Втула, я в любой момент дам тебе в глаз! Вот это – пожалуйста.
Олег и Паша приплясывали под окнами роддома. Переживать и грызть ногти прекрасно можно было в машине, включив печку, но кое-кому не сиделось на месте.
– Нет, ну двойня... Двой-ня... Ты только вслушайся...
– И что, что двойня? Дай сюда фляжку!
Втула, особо не задумываясь, повиновался.
– Ты ж вроде за рулем, – подозрительно.
– За рулем, – согласился Дубровин, выливая в снег содержимое фляжки под аккомпанемент из негодующего Пашиного вопля.
– Предатель!
– Хватит бухать, папаша ты многодетный. Лучше бы написал жене что-нибудь хорошее.
– Где? – Втула выразительно повел руками. – Везде снег. Навалило, блин.
Олег посмотрел на него и куда-то ушел. Вернулся с лопатой, молча сунул ее Паше.
– Оп-паньки... К-какая прелесть.
– Дерзай. А я в машину, греться. Звони, если что.
– А писать-то чем?! – крикнул ему вслед Паша.
– У меня баллончик есть. Ты, главное, снег смети.
С трудом взмахивая лопатой, Втула убирал снег и постепенно приходил в себя. Кое-как он расчистил небольшой участок, шагов пять на семь. Утер пот со лба, полюбовался трудами рук своих, нашел на втором этаже окна, где сейчас страдала Соня...
Ей разрешили родить самой. Несмотря на трудную (слово «многоплодная» почему-то ассоциировалось у Паши с бескрайними яблоневыми садами) беременность и угрозу прерывания. Угроза эта, конечно, давно была, но, если бы кто-нибудь сразу догадался спросить Пашу, он бы голосовал за операцию. Заснула с пузом – проснулась уже с детьми. Плохо, что ли? И рисков меньше. В разы меньше рисков! Забыла, как тебя крючило? Еще хочешь какой-нибудь неведомой х*рни?
Соня была другого мнения и, когда ей не удалось его переубедить, сделала ход конем: позвонила Олегу. «Ну хоть ты ему объясни!». Дубровин, отдать должное, объяснил. Расшифровал, что значат все эти дикие слова и цифры, нормальным человеческим языком, для неандертальцев от мира медицины. Паша выслушал, махнул рукой: он не врач. Творите, что хотите, раз вам это кажется правильным и охота лишний раз нервы мотать. Он – за Соню, что бы она ни решила. А Соня вроде знает, что делает.
Конечно, переждать операцию морально проще. Но кто б его спросил! Знать, что Сонька там мучается, но не знать, что конкретно происходит... Нажраться хотелось до беспамятства! До самого свинского состояния, а проснуться – уже с детьми...
Каша в голове мешала думать связно. Очнулся Втула, только когда расчистил всю немаленькую площадку под окнами и дальше. Надо бы сходить за баллончиком, да только сил идти нет. Зато лопатой махать силы есть. Где тут рядом еще снег нетронутый?..
Насквозь мокрый Паша стоял, опираясь на лопату, как герой труда. Чем дольше стоял, тем холоднее становилось, а известий все не было.
Вернулся Олег с термосом. Отвинтил крышку-кружку, щедро плеснул туда.
– На вот, хлебни.
Втула послушно хлебнул. В кружке оказался крепкий чай с лимоном и медом.
– Сонька подсказала?
– Она. Шутила что-то про гликемическую кому, я так и не понял.
Паша хмыкнул. Главное, что он понял.
– Сколько времени?
– Половина десятого.
Без двадцати двенадцать они ушли в машину.
– Слушай, сегодня же среда – Втула, как из прошлой жизни, вспомнил, что отвез Алису в школу. – Точно, среда.
– Вообще с утра был четверг.
– Один хрен, рабочий день.
– Я в курсе, – заверил его Олег.
– И ты тут со мной торчишь.
– Тоже мне подвиг – один раз отпроситься.
– Спасибо. Нет, серьезно – большое такое, человеческое...
Договорить Паше помешал звонок. Втула достал телефон, со страхом взглянул на экран и резко кинул недовольно пищащий аппарат на колени Олегу.
– Это Сонька! Возьми, а?
– Думаешь, она меня сейчас хочет слышать? Втулкин, ну не будь ты...
– Понял, не продолжай. – Каким-то чудом ему удалось с первого раза попасть в нужную кнопку. – Чингачгук, это ты? Ты там живая?..
Дубровин отвернулся, пряча улыбку. А Паша кое-как дослушал, покивал в пустоту, схватил заранее приготовленный баллончик с краской и ломанулся из машины. Олег, не ожидавший такого, кинулся следом.
– Ну что там? Как?
– А всё, – тихо и безэмоционально откликнулся Паша.
– В смысле «всё»?!
– Я теперь многодетный отец. Сашка и Дашка. Всё, короче. Нормально. Остальное не помню. Потом переспрошу.
– Твою мать, Втула, – выдохнул Олег. – На хрена было так пугать?!
Но Паша уже оглядывал чистые асфальтовые просторы для наскальной росписи. Те были солидными, но Втула милостиво решил не жадничать и потеснился. Он снял колпачок с баллончика, наклонился и... замер, не зная, что написать. «Спасибо за детей»? «Спасибо за двойню»? Или «Спасибо за сына и дочку», чтобы все-таки занять больше места?
Красная линия медленно, чуть подрагивая, ползла по асфальту и складывалась в слова:
Соня, СПАСИБО!!!
Airkiss:
08.09.16 18:23
Света, спасибо! просто большое, огромное спасибо! Это замечательный роман! Немного грустно расставаться с Олегом и Динкой, Таней и Лянкой, с Надин, Соней и Втулой.
И поздравляю с окончанием!
Если Вы обнаружили на этой странице нарушение авторских прав, ошибку или хотите дополнить информацию, отправьте нам сообщение.
Если перед нажатием на ссылку выделить на странице мышкой какой-либо текст, он автоматически подставится в сообщение