Филипп Буэн "Сожги в мою честь"

 » Глава 20

Глава 20 Комар

перевод Modiano
редактирование Reine deNeige

Юбер просил ее зайти побыстрее.

Но стоит ли ехать в Калюир? Так ли необходимо ее присутствие? Она знала, о чем пойдет разговор с полицейскими. И меньше всего хотела с ними беседовать на эту тему. Где им понять ее страдания. Сколько потребовалось лет, чтобы заглушить кошмары.

Она смотрела на фотографию Рашель.

Как смотрят, ожидая ответа.

Выйти? Остаться?

Потерянная – будто комар, бьющийся о стекло.

А всего и надо – толкнуть дверь и перешагнуть порог.

Проще некуда.

И так мучительно: решиться шагнуть наружу значит вскрыть старые раны.

Так недавно зарубцевавшиеся.

Жизнь стала ясной, и она обрела покой.

Так выйти? Остаться?

Юбер ее ждал, а она не привыкла подводить. Он помогал ей с такой преданностью, больно его разочаровывать.

Но он знал, что делает, принимая полицейских. Зачем они вернулись на десять лет назад – выяснить это небезынтересно. Чего ищут? Откопали новые факты?

Руки прижаты к стеклу витрины, мысли кружат.

Какое решение принять?

Выйти? Или остаться?

Пусть решит судьба. Амели, служащая ее магазина, запаздывает – никогда такого не случалось прежде. Не появится через пять минут – вот и знак не двигаться с места. Положиться на жребий – не веря в приметы.

Выйти? Остаться?

Истекли две минуты, продавщицы не видать – отсюда до конца улицы.

Три… Четыре…

Черное мешковатое пальто, прихрамывающая походка, седой узел на голове.

Амели направляется на службу.

И, значит, надо выходить…
_________________

 » Глава 21

Глава 21 Скорпион

перевод Modiano
редактирование Reine deNeige

После первого минутного удивления Канонье вновь обрел способность рассуждать.

– Брибаль… Йозевич… Франция потеряла два потрясающих образчика гомо легалус – в шутовском варианте.

– Гомо легалус… Не поясните?

– Весьма охотно, комиссар. Юридические справочники «Даллоз» – пунктик Брибаля, только именем уголовного кодекса он и клялся. Между нами, я всерьез думал, что судья поглощал страницы свода законов на завтрак. Йозевич – дело другое, такого комедианта увидишь нечасто. И его показания на процессе наилучшим образом подкрепляли выкладки законников. Он даже цитировал наизусть уголовные статьи, причем ни в одной не ошибся и в запятой. Брибаль был на седьмом небе, так же как мой собрат – адвокат серба, который, уверен, и написал текст речи.

– И чего ж такого прекрасного поведал голубчик, чтобы очаровать нашу парочку?

Клубы дыма, Канонье сортирует байты памяти.

– Если попроще: что официальная комиссия гарантировала безопасность клуба. Это была правда, увы: Антон с управляющим присутствовали при инспекции. В подтверждение был представлен положительный отчет.

– Не подкопаешься.

– Это и ужасно! «Уполномоченными экспертами» выступали местные спасатели. Они не имели представления о современных материалах. А в «421» большинство принадлежало к четвертому классу – по меньшей мере сто двадцать восемь легковоспламеняющихся элементов. Проверяющие же ограничились осмотром электропроводки, убедились в отсутствии полиуретана и, совершенно удовлетворенные, подмахнули необходимые бумажки… К великому счастью мэра! Для него открытие клуба означало наполнение бюджета.

Невеселое молчание подытожило речь. Из-за мерзавцев и горе-специалистов два десятка молодых людей, полных надежд, погибли в пламени. Клуб «421» был разделен надвое, пожар занялся над главной танцплощадкой в передней половине помещения. Из первого зала посетителям удалось спастись. Но не тем, кто танцевал в дальней части. Подвесные потолочные конструкции, софиты, прожекторы обрушились мгновенно. Эвакуация из одного зала в другой стала невозможна. А пожарные выходы в задней части клуба отсутствовали.

Милош нарушил затянувшееся удрученное молчание:

– Я читал, что решение суда сочли жалким.

Канонье кашлянул, поперхнувшись нервным смешком:

– Ха-ха! Приговор совсем не был умеренным – по закону, который Брибаль применил, не видя дальше своей судейской шапчонки.

– Извините, плохо вас понимаю.

– Поясню: для этого типа правонарушений законодательство того времени предусматривало два года тюремного заключения и штраф в размере двадцати тысяч франков.

– Этот тариф и применили?

– Нет. Мэр Сильвен Жуфлю получил десять месяцев условно и небольшой штраф. Управляющий клубом выплатил смехотворную сумму родным погибших и провел за решеткой шесть месяцев, прежде чем уехать в Марокко. Остальных проходивших по делу лишь отстранили от должностей.

– И все?!

– Dura lex, sed lex… Закон суров, но это закон.

Милош изобразил, как рухнул, потрясенный мягкосердечием решения.

– Знаю, лейтенант, приговор просто вопиет о несправедливости. Я и сейчас киплю от негодования. Но что поделаешь? Кассационная жалоба была обречена заранее, Брибаль провел процесс без сучка и задоринки. – Адвокат затянулся – оживить сигару. – Вот еще одна латинская сентенция, которая кажется подходящей к моей профессии: in cauda venenum.

– «В хвосте яд» – намек на скорпиона.

– Да, лейтенант, римляне употребляли это изречение. Знаете, в каких случаях?

– Нет, не знаю.

– Тогда придется вас просветить: так именуется искусство хлестко закончить письмо или ядовитый выпад в беспощадной судебной схватке. Синоним изворотливости: показываешь мирный нрав в начале речи, а в финале жалишь не остерегающегося противника. Я и есть скорпион, лейтенант – умею впрыснуть яд в подходящий момент. Но порой правосудие обуто в железные сапоги, и я бессилен.

Убежденная лишь наполовину, Антония вновь пошла в атаку, не давая хозяину передохнуть:

– Почему вы не попытались привлечь к делу Бонелли?

– Думаете, не пытался, комиссар? Я заявлял о его соучастии. Но и его закон освободил от всякой ответственности, увы.

– Вы говорите о контракте?

– Именно, о чертовски хорошо состряпанном контракте. Бонелли не касалось то, что происходило в клубе «421» – это же предприятие, взятое внаем.

– И платежи, вероятно, шли взятками.

– Вижу, вы хорошо знали Корсиканца…

Горечь на душе и во рту. Антония не смогла сдержать жестоких сожалений.

– Если бы смертная казнь продолжала применяться, эти мерзавцы заслуживали бы гильотины.

Мгновенная вспышка гнева Канонье сотрясла белые стены.

– Нет, комиссар! Я был адвокатом и не могу позволить вам так говорить!

– Даже в этом гнусном деле вы не поддерживаете высшую меру?

– Один из самых яростных ее противников! Смертная казнь – настоящая ересь! – Не фанатик по натуре, Канонье вновь обрел свою манеру общения. – Позволите доказать абсурдность этой меры в двух словах?

– Я вся обратилась в слух.

Канонье раздавил сигару в знак начала действа. Такой же эффект произвел бы взмах рукавов мантии: защитная речь требовала свободы рук.

– Вводя смертную казнь, мы совершили глубокую ошибку – сочли себя равными Богу. А на самом деле действовали подобно дьяволу. – Важнейший момент выступления, голос опустился в самый низ октавы. – Отрубить голову – двойное варварство. Во-первых, убить убийцу значит стать таким же преступником. Во-вторых, раз смерть приговоренного неизбежна, казнь – такое же душегубство… Поверьте, осудить человека на размышления о содеянном – гораздо более суровое наказание, чем эшафот. – Кода, голос повышается до ноты соль. – Таковы мои убеждения, комиссар, делайте с ними что хотите.

Удовлетворенный проповедью, Канонье откинулся в кресле. Ничуть не обращенная в его веру, Антония мрачно усмехнулась в глубине души.

«Что ж, дорогой мэтр, вижу, вас осенил ангел крылом. Не только спина – серьезно пострадала и ваша черепная коробка. Да знаете, что говорят члены мафии, отбыв срок и выйдя из тюрьмы? Что действовали во имя чести! Да, это все, что они выносят из долгого заключения. На жертв им плевать. Ни малейшего раскаяния – они же пуп земли. Убийцы все одинаковы – эгоистичны, эгоцентричны, не заботящиеся о зле, которое причинили. Нет, не вашей дешевой философии изменить мою точку зрения. Останусь при своем мнении, основанном на реальной жизни и непоколебимом».

– Благодарю, мэтр, ваша речь убедительна.

«Убедительна… Расхожий оборот лицемерного толка», – хмыкнул про себя Канонье.

– Вы слишком добры, комиссар.

– И на этой прекрасной ноте мы покинем вас, если только у лейтенанта Машека не осталось вопросов.

Тот отрицательно качнул головой: темы исчерпаны. Антония поднялась, и Милош последовал ее примеру. Комиссар поблагодарила хозяина, но комплименты повисли в воздухе на середине фразы. Звякнул входной колокольчик.

– Вот и она, – просиял Канонье. – Счастлив, что ей удалось освободиться, я должен вас познакомить.

– О ком вы говорите, мэтр?

– О даме, что стоит за дверью. Бывшем президенте ассоциации жертв трагедии «421». Ее единственная дочь погибла в пожаре.

Пусть о гостье полицейские узнали совсем немного – она вызвала самый живой интерес. По просьбе Канонье, лишенного возможности передвигаться, Милош бросился к входной двери. И несколько секунд спустя вернулся с женщиной. Высокого роста, стеснительная, бледноватая, неулыбчивая, разменявшая пятый десяток. Одета в неяркий плащ, светлые кудри скрыты беретом. На лице привычно жила печаль, в глазах редчайшего аметистового оттенка – неизбывная скорбь.

– Мой близкий друг мадам Люси Марсо – комиссар Арсан, лейтенант Машек, – отдал дань приличиям Канонье.

Гостья обняла адвоката, тот взял ее руки в свои и больше не отпускал. Антония и Милош переглянулись. По нежному прикосновению было видно – отношения явно выходили за рамки дружбы.

Наконец мадам Марсо нерешительно обратилась к полицейским:

– Приятно познакомиться. Юбер просил быть пораньше, но моя продавщица задержалась, а я не могла оставить магазин.

– Вы занимаетесь торговлей?

– Да, комиссар – держу небольшое заведение недалеко от храма Нотр-Дам-де-Фурвьер. Религиозные товары. – Дама порывисто протянула Арсан визитку. – Вот, на случай, если захотите связаться. Юбер предупредил, что вы расследуете дело клуба «421».



– Прости, дорогая, – перебил Канонье, – речь не идет о следствии в полном смысле слова. Комиссар наводит справки о трагедии без огласки. Я объясню тебе. – Легкий поклон в сторону Антонии. – С вашего разрешения, разумеется.

Руки Люси в ладонях Канонье дрожали. Отчаяния не скрыть: ее траур по дочери не окончен. С такой неизбывной болью в сердце, как суждено ей дожить остаток лет? Представить это себе Антония была не в силах.

– Охотно разрешаю, мадам имеет право знать.

– Спа… Спасибо, комиссар, – глухо выговорила Люси Марсо.– Если могу быть чем-то полезна, я в полном вашем распоряжении.

«Полезны быть можете, дорогая мадам. Но Жак верно говорит: не в присутствии адвоката».

– Посмотрим. Буду иметь в виду ваше предложение. Что ж, служба не ждет. Мы вас покидаем. Если станет известно хоть что-то, сообщу.

Разговор исчерпан – рассыпавшись в прощальных поклонах, полицейские покинули апартаменты.

Спускаясь по лестнице, Милош с сомнением спросил:

– Что думаете о нашем визите, патрон?

Антония набила трубку, пыхнула – довольная донельзя.

– Думаю, гусеница может обернуться бабочкой, когда захочет.

– Хм… А что сейчас?

– Едем в Ля Домб, мог бы и сам сообразить.
_________________

Несколько фото по традиции...

Сначала о справочниках "Даллоз". Названы они в честь Виктора Алексиса Дезире Даллоза, французского адвоката и политического деятеля (1796—1869). В эпоху Июльской монархии онпринимал деятельное участие в политической жизни и с 1837 г. состоял членом палаты депутатов. Принадлежал к консервативной партии; особенно деятельно участвовал в обсуждении юридических вопросов, по которым представил немало замечательных докладов. В юридической литературе известен многотомным изданием (с 1824) "Répertoire de jurisprudence", который носит его имя; кроме того, с 1822 г. Даллоз редактировал "Journal des audiences de la cour de cassation".



А это несколько кадров Нотр-Дам-де-ля-Фурвьер. В главе есть фото днем, а вот необыкновенный вид холма Фурвьер ночью. Базилика на самой вершине.







На самой вершине базилики установлена статуя Девы Марии. Будто парит над всем городом:


_________________

Дамы, спасибо! Продолжаем следить за передвижениями мамам комиссара и ее мыслями, пока мне ничего не ясно)

Эх, мне тоже. Не бывать нем сыщиками
А чего господин бывший адвокат про homo legalus не договорил? Пришлось Гугл пытать. Оказывается, это переводится как законопослушный человек

Вот про это тоже не поняла, к чему он это сказал? Вроде же сам никого не куснул.
И зачем даму позвал, если с ней никто и не разговаривал? Познакомил, чтобы потом без него поговорили?
Что ж, ждем дальше...
Спасибо вам, леди за перевод.
___________________________________

Между прочим, очень жизненные темы прозвучали в этой главе. Пожар в клубе, возвращать ли смертную казнь. Знакомо.

Спасибо за главу и фото!

Спасибо за продолжение

Неясен мне этот ход Канонье. Он близок с мадам Марсо, тогда зачем ее тащить на встречу с полицейскими и растравлять старые раны? Или это дымовая завеса, чтобы показать свою законопослушность?
А Люси Марсо... благодарность благодарностью, но ведь имела полное право отказаться от встречи.
Что-то здесь не так...
_________________

Ну, дочка осталась не отомщенной, вдруг да комиссар злодеев накажет. Для чего еще полиции спустя 10 лет в этом копаться?
___________________________________

Спасибо за новые главы!!! Да, как-то ничего не понятно Буду ждать продолжения!
Отдельное спасибо за чудесные фото
_________________

Вот и оказалось известным имя одной из жертв - Рашель. Что интересно, она как бы дважды пострадала: в первый раз от пожара, а второй - из-за фарса на правосудие и "яд" в конце речи адвоката не подействовал. Интересны негативные мысли Антонии об эгоизме личности убийцы. А вдруг адвокат не так уж болен, каким кажется? Я бы вообще многих героев записала в члены клуба карающей Немезиды.
Спасибо.
_________________

 » Глава 22

Глава 22 Водомерки

перевод Modiano
редактирование Reine deNeige

Институт судебной медицины Лиона считается краеугольным камнем Медицинского университета. В его стенах отец криминологии Александр Лакассань заложил основы антропологии, а пионер криминалистики Эдмон Локар открыл первую полицейскую лабораторию.

Ежегодно через морг института проходит транзитом около тысячи трупов. Хотя ИСМ Лиона серьезно уступает коллегам из Нью-Йорка с похоронным счетом 1.000:20.000 и еще более мрачным достижениям москвичей с их тридцатью тысячами мертвецов, производительность труда остается убийственно высокой. Количество вскрытий доводит до головокружения.

Паскаля интересовал только один покойник – Антон Йозевич.

Причина смерти очевидна, судебный медик над ней недолго корпел. Заключение пестрело головоломными терминами: «плевра», «правый желудочек сердца», «аортное отверстие диафрагмы». Паскаль уяснил главное: серб получил удар ножом в сердце. Один – больше не потребовалось. Судя по точности, убийцей мог быть только профессионал.

Тревожный вывод.

Чтобы обдумать его, Паскаль поспешил, зажав нос, покинуть тяжелую атмосферу химических испарений, повторяя на все лады крылатые слова Лакассаня: «Всякое общество имеет ту преступность, что заслуживает». В свойственной ему манере – желчно и цветисто…

«Поезд ходит в обоих направлениях: общество заслуживает и свою полицию. Когда к нам относятся, как к дерьму, шпана расправляет крылья. Стоит тупицам заткнуть глотки полицейским – и воцарится хаос. Как бы мы ни работали, «наблюдатели» изводят придирками, пресса смешивает с грязью, политики обливают помоями, простые граждане не переносят на дух. В результате приходится доказывать, что ты не верблюд – вместо того, чтобы охранять улицы. Вокруг смесь бардака и дурдома, не удивлен, что Арсан придумала свой финт».

На выходе Каршоз был уже «на последнем издыхании». Еще тридцать шагов – и дух смерти покинет его ноздри.

«Арсан по праву носит звание начальника, полицейский она что надо. В следствии ей нет равных, но расточать улыбки газетам – это не про нее. А это-то от комиссара и требуется: держать связь с общественностью, умасливать, демонстрировать прозрачность. Скрыться от ока Интернета, похоже, нереально… Кроме того, ей бы надо пересмотреть свои методы работы. К черту ее хваленое чутье: обязанность комиссара не копаться в человеческой натуре, а добывать научные доказательства. Нынче не рыскают по улицам в поисках виновных – их загоняют в тупик выводами расследования».

Восемь метров, не больше – и чистый воздух.

«В этом деле Арсан попала пальцем в небо. Серба пришил не тот же тип, что убил Бонелли и Брибаля. Иной образ действия. Странно, что она сама этого не увидела! Такая близорукость выше моего понимания. А то, что она требует от меня – просто вынос мозга. Завести Гутвана в бурелом будет далеко не так легко. Но раз я обещал Арсан попытаться, надо постараться совершить невозможное…».

Наконец-то вдохнуть полной грудью! Едва переступив порог института, Паскаль набрал в легкие воздуха до отказа, выдохнул, расправил плечи – и заметил кое-кого на углу улицы.

Его присутствие не удивило полицейского. Гутван в своем деле был дока и не нуждался в наводке – знал, что найдет Паскаля у входа в Институт судебной медицины.

Внешне журналист был полной противоположностью Каршоза. Насколько майор отличался крепким телосложением, настолько Гутван – худобой. Вьющиеся волосы с ранней сединой вокруг изможденного лица, карие глаза за старомодными окулярами с толстыми стеклами.

Поток транспорта двигался в замедленном режиме, улицу перегородили для дорожных работ. Журналист перебежал, лавируя между машинами и получая проклятий по полной:

– Шевелись, гамадрил! Не видишь, я еду?!

Яростные гудки, лионская брань. Оказавшись на противоположной стороне улицы, Гутван подскочил к Паскалю. Тот окинул его взглядом, потешаясь: журналист относился к своей особе с пиететом и питал слабость к галстукам и костюмам с двубортными пиджаками.

– Куда это ты собрался такой нарядный? На свадьбу?

– Смени пластинку, товарищ – повторяешься.

– Кончай обращаться ко мне «товарищ», не переношу это слово.

– Оно такое душевное.

– Так оставь его для русских мужиков.

– Руки-то пожмем?

– Чего ж не поддаться порыву души?

Энергичное приветствие. Со стороны Паскаля даже чересчур: Гутвану пришлось разминать пальцы.

– Прости, парень, я уже не контролирую свою силу.

– Не такой пустяковой болячке помешать мне писать…

– … о Йозевиче. Подозреваю, ты здесь именно за этим.

– От тебя ничего не скроешь.

– Кроме имени полицейского, сообщившего тебе, что серба пришили.

– Закон охраняет источники информации… Ладно, раз обошлись без предисловия, что можешь поведать о его смерти?

Паскаль выдал ответы в установленном порядке:

– Антон Йозевич, родился в Белграде, сорок шесть лет, не женат, прослужил в Иностранном легионе пять лет, получил французское гражданство, зарезан вчера вечером в Тассене… Убийство без видимого мотива.

И смолк, исчерпав данные.

– И все?

– А что можно сказать, когда нет видимой причины? Дай мне время опросить его «работодателей». Когда обойду их, будет видно.

Немногословие Паскаля огорошило: Гутван не узнавал его, такое осторожное молчание было непривычным.

– Да ну, старик, мы же знаем, кем был серб! Не сочиняй, что не в курсе! Этот мерзавец пасся у всех кормушек подряд.

– Нет закона, запрещавшего ему подрабатывать вольным художником.

Озадаченный услышанным, Гутван даже не обращал внимания на фирменную лионскую ругань, летевшую над улицей:

– Ты, тормоз, куда обгоняешь, не видишь, ремонт идет?

– Сам тормоз, отвянь!

Обмен «любезностями», средние пальцы торчком, угрозы вхолостую.

Журналист снова вернулся к реальности.

– Ты не станешь таким же, как они, Паскаль.

– Что это значит?

– Что ж, переведу: у нас одинаковые ценности, мы боремся, чтобы общество стало более экологичным, справедливым, гуманным. А ты вдруг несешь такой бред. Не верю, что гордишься своей шуточкой – я слишком хорошо тебя знаю. Она не из твоего репертуара.

– А из чьего?

– Всякой полицейской швали. В ваших рядах ее предостаточно.

Гутван оплошал: Паскаль загнал его в ловушку, выбраться из нее будет непросто.

– Я запрещаю называть так моих коллег! Ты понятия не имеешь, в каких условиях они рвут из себя жилы!

– Как же, я был адвокатом, видел их в деле, до сих пор не могу опомниться от полицейских методов.

– И что ж ты видел?

– Что некоторые пойдут на все, чтобы выбить из подозреваемого признание.

Каршоз одарил журналиста взглядом, тот сбавил обороты.

– Я сказал «некоторые», не все… Не пойму, зачем нам собачиться, времена изменились, просто признаний уже недостаточно, их нужно подтвердить существенными доказательствами.

– Техническими и научными, я в курсе…

Гутван кивнул в знак согласия. Он попал в западню, не отдавая себе в этом отчета. Да и как заподозрить неладное – Паскаль ни разу ему не солгал до сего момента.

– Но если нет никаких доказательств, как в деле с грузовиком, ты готов спустить на тормозах?

– Презумпция невиновности должна перевесить. Сто процентов. И раз уж зашел этот разговор, знай – я никогда не сомневался в виновности Турка.

– Что ж, браво, писал-то совсем другое.

– Если бы ты вдумчиво прочитал статью, то понял бы посыл: вы не вели расследование, а ополчились на Рефика. Я как демократ не мог этого вам позволить.

Новая смесь автомобильных гудков, воплей, рисовки. В этом гвалте и крике Паскаль наслаждался происходящим. Спор шел нужным курсом. Еще минута – и он сдержит обещание, данное Антонии.

– В конце концов, ты, возможно, и прав. Сверху требовали быстрые результаты, мы действовали слишком опрометчиво… И огребли потом по полной.

– Классический приемчик, бедняга: начальство дергает за ниточки, ожидая наград. Но если номер не срабатывает, расхлебывать только марионеткам.

Одна мысль натолкнула на другую – внезапное озарение! Будто кто-то свыше подсказал Гутвану, тот пристально глянул на Паскаля.

– Арсан все еще дает вам имена насекомых?

– Да, это уже неизлечимо.

– А знаешь, если позаимствовать ее идею, то твои собратья – водомерки.

– Водомерки?



– Или водяные клопы. Только увидел, как они скользят по поверхности водоема, сразу заинтересовался, как называется эта мошкара.

– А, точно, их миллионы снуют там, где я рыбачу.

– Так вот, твое начальство – такие же конькобежцы, так же неуловимы! Не замочат ног, не утонут при волнении воды: попытайся кто-то их изловить – уйдет с головой на дно без надежды на спасение… и утонет, а неуязвимые водомерки продолжат шествие, не помышляя оказать помощь.

Паскаль изобразил понимающий вид, закатив глаза.

«Ненависть к действующей системе погубит тебя, бедняга Камиль. Мнишь себя реформатором, а сам всего лишь анархист и не осознаешь этого. Не пеняй, что использую твое стремление покарать виновных, я стреножу тебя с добрыми намерениями: уберечь от расправы. От этого дела тянет могилой, можно получить выволочку. Чтобы защитить тебя, я и принял условия игры Арсан. Так, я подвел тебя к необходимости убеждать, осталось только внушить, что тебе это удалось».

– О’кей, ты победил, не буду пудрить тебе мозги, прикрывая кретинов-коллег. Но гляди в оба: за утечку этой информации я могу лишиться яиц.

– Никому – ты же знаешь.

– Тогда записывай на подкорку, лионец: Йозевича заказал не уголовный мир.

– Ты это серьезно?

– Не менее серьезно, чем Папа Римский, толкующий о презервативах. Все говорит за то, что это личная месть.

– На чем основано твое предположение?

– На способе убийства. Если бы члены мафии хотели подчеркнуть значимость события, покромсали бы на мелкие кусочки. Или беззлобно пристрелили бы в хороший денек. Но зарезать… нет, это не в их обычае.

Журналист выглядел озадаченным, но доводы достаточными не счел.

– Гм… Отнесем к отклонениям от традиций. А всерьез меня беспокоит другая деталь: что у вас есть на раввина во всей этой истории?

– Какого раввина? Из твоей статьи?

– Именно – замеченного в Маконе и Ницце. Странно, по-моему, что вы его не ищете. А ведь его видели в поезде, где прикончили Бонелли.

– Точно, да только все раввины похожи. Чистое совпадение.

– Здесь меня убедить будет не так легко.

– Проще простого, парень: скажи, что могло бы связывать смерти Корсиканца и Брибаля.

Хороший вопрос – Гутван примолк… И позволил Паскалю метнуть гарпун:

– Ладно, не ломай голову, подскажу: драма «421».

– Клуб в Ля Домб?

– Он самый. Бонелли был хозяином, Брибаль – председателем на процессе и – вишенка на торте – Йозевич заведовал безопасностью. Вот почему мы предполагаем личную месть. Скажи «адье» раввинам, в этой кутерьме они не при делах.

Ошарашенному Гутвану потребовалось время, чтобы собрать мысли.

– Так убийца может быть близким одной из жертв трагедии?

– Эта версия кажется очевидной, пожар произошел как раз десять лет назад.

– Годовщина… Гляди-ка… А если Йозевича убили не уголовники, почему ты говоришь о его «работодателях»?

Паскаль перевел дух, осталось нанести решающий удар.

– Можешь дать слово, что не напишешь об этом?

– Клянусь детьми.

– Мое расследование – лишь дымовая завеса, настоящее ведет Арсан. Как раз сейчас она опрашивает бывших участников несчастного случая.

– Что за грязные игры, а?

– Операция прикрытия, малыш! Представь, какой скандал разразится, если разбередят старые раны этих людей. Деликатней, осторожней… Официальное расследование – я делаю вид, что прощупываю злодеев, теневая сторона – Арсан проверяет записные книжки положительных персонажей. – Последний довод – и партия будет выиграна. – Не публикуй чуши, опозоришься, как описавшийся пудель.

Гутван, не зная, где правда, уставился на Паскаля.

И, подметив сжатые губы, поверил лишь наполовину.
_________________

Имена этих выдающихся лионцев стоят в одном ряду с такими отцами криминалистики, как Ломброзо, Бертильон и Гросс.

Александр Лакассань – судебный медик-эксперт, профессор факультета медицины Лиона. Внес вклад в становление медицинской деонтологии (совокупности нравственных норм профессионального поведения медицинских работников), является одним из основателей криминальной антропологии. Его имя носит одна из улиц Лиона, а также одно из подразделений Высшей Национальной Школы полиции.



«Любой контакт оставляет след» - это слова французского криминалиста Эдмона Локара, который был одним из основателей направления судебной медицины, как способа раскрытия преступлений, и выбрал эту формулировку ее основным принципом. За живой ум, развитое логическое мышление и тягу к справедливости Локара прозвали французским Шерлоком Холмсом. Но прежде чем стать профессионалом в своем деле и владельцем собственной полицейской лаборатории по изучению преступлений, будущий криминалист прошел долгий путь: изучал право и медицину, был на подхвате у криминалиста, преподавателя и врача Александра Лакассаня. В 1910 Эдмонд Локар убедил полицию Лиона создать криминалистическую лабораторию, для чего ему была предоставлена несколько комнат в здании суда и два помощника. Здесь исследуются объекты на основе дактилоскопических и трассологических методов, пятна крови, следы зубов, пыль, письменные документы и др.



Вклад Эдмона Локара в развитие и совершенствование инструментов судебной медицины – это графометрический метод исследования почерка; пороскопический метод изучения отпечатков пальцев; активное применение химических знаний в экспертизах. Криминалист до самой смерти занимался исследовательской деятельностью.
Эдмон Локар был довольно авторитетным человеком для своего времени и своей специальности. В 20-е годы 20 века на его лекциях был активным слушателем писатель, работающий в детективном жанре, создатель любимца многих поколений комиссара Мегрэ - Жорж Сименон. Наверняка лекции известного криминалиста не раз помогали писателю в кропотливой работе над очередным детективным романом.
_________________

Спасибо )


Как всегда - обгоняем планету там, где не надо.

И не поспоришь.

Угу.

Вот не понимаю - почему человек, который убивается на опасной работе, должен еще и делать милое лицо с прессой. Пусть пиарщики будут промежуточным звеном, клерки. Они не бегают под пулями, бомбами и ножами, у них нервы крепче.

Спорно.

Таки есть у журналиста зуб на полицию, есть.

Вот это демократия

Водомерки. Поэты-энтомологи, сплошь. )))) Реформаторы-анархисты. Зоопарк )
_________________

Спасибо за новую главу!
Да уж, странные отношения у Каршоза и журналиста. Полицейский думает

а потом оказывается, что он дружен именно с таким вот журналистом , что "изводит придирками, смешивает с грязью" и вообще, считает,
Хорошие друзья, ничего не скажешь.
___________________________________

Спасибо!!