Карен Мари Монинг

Дневник Цирцена:
Благодаря любезности Адама Блэка, сегодня, в свой сорок первый день рождения, я узнал, что бессмертен. С трудом макаю перо в чернила, потому что руки дрожат от негодования. Он не оставил мне выбора , но что такое желание смертных для бессмертной расы, которая давно утрати ла способность чувствовать? Он ничего не говорил мне до сегодняшнего дня. Дня моей свадьбы...

Разговор Лизы и Цирцена:
– Моя мать была брудийской королевой. Она родилась пятьсот семьдесят лет назад. Я бессмертен.
Лиза часто заморгала, решив, что ослышалась.
– Повтори.
Цирцен знал, какое слово ее так удивило.
– Бессмертен. Я бессмертен.

«Вы не единственная, мать вашу, у кого есть метка!» - Бэрронс ударил кулаком в стену позади меня. Куски штукатурки посыпались мне на плечи.
Да неужели? Я не была единственной, кто разгуливал на теле с татуировкой, которую я не хотела? Наши пристальные взгляды встретились и я вздрогнула. Позволил ли он мне увидеть это, или наша близость открыла окно в его душу? Если она у него была. Ее он заслужил меньше всего. Он сделал это не для того, чтобы спасти меня. Он спал со мной, потому что это был единственный способ, с помощью которого он мог продолжать использовать меня. Он спал со мной, чтобы украсть мои способности у своих врагов из лагеря Прийя.
И в первый раз с того утра, когда он поднялся и ушел, оставив меня мучительно и ужасающе осознающей то, кем я была и где я была – в пропитанной страстью кровати Иерихона Бэрронса, на краю того, чтобы начать умолять его не оставлять меня, когда я не могла контролировать свои чувства . Я видела, что это не оставило его таким равнодушным, как мне казалась. Как он позволил мне думать.
Я всмотрелась в его лицо. Под его левым глазом дернулась мышца, успокоилась, и снова дернулась. Это для Бэрронса означало то же самое, что для обычного человека - истерика. О нет, далеко не равнодушный. Стоял ли он возле моей двери, как я стояла возле его, сжимая руки в кулаки и сердито поджимая губы? Было ли ему так же плохо, как мне? Съедало ли это его, грызло ли теми же острыми маленькими зубами, мешая спать?
Да, так и было. Я видела вспышку ненасытной, незваной страсти в каждой линии его темного, стоического лица, которое когда то было слишком искусно выгравировано , чтобы я смогла что-либо прочесть по нему. Я была не единственной, кто лежал ночью без сна, лихорадочно вспоминая, ворочаясь , пропитывая потом простыни, сгорая – желая не секса с эльфами, а его, будь он проклят, его.
Вспоминая, как это – быть голой душой и телом, дрожать от желания. Цепляться за него, как дикое животное. Позже сидеть на нем верхом, удерживая его и требуя еще и еще, потому что Иерихон Бэрронс был неутомим. Во всем. Кем бы он ни был. Он не знает пределов. Он не стер следы Темных принцев, он будто бы выжигал свой собственный, до тех пор пока я уже смогла различать их и они исчезли. Он выцарапал их шрамы из меня, оставив еще больший шрам. Ублюдок. Если бы я только могла вырезать какую-то его часть взамен.
«Хороша»-сказала я тихо и твердо – «Добро пожаловать мой мир, Бэрронс. Надеюсь тебе чертовски больно»
Его рука была на моем горле, а моя спина была прижата к стене. Я не могла дышать. Я и не нуждалась в этом. Он касался меня. Как два огромных магнита, отталкивающихся и притягивающихся : проявление нашей сущности, не важно хотим мы этого или нет. Почувствовала ли я запах горелой плоти?
«Хорошо?» - сказал он мягко, и взгляд в эти темные глаза, пыл подобен взгляду в полутемный коридор, населенный демонами в Зеркале, к его кабинете.
«Вы думаете, что хорошо иметь кого-то вроде меня одержимого вами? Моя дорогая, гребаная идиотка, мисс Лэйн, Вы, мать вашу, и понятия не имеете, что такое вдыхать ваш запах этими ноздрями, что значит чувствовать ваш вкус в крови, или же вы просто сбежите. Вы бы сбежали за тем небольшим остатком, который называете своей жизнью. Он повернулся, черное пальто всколыхнулось за ним , и ушел.
Я уставилась в полумрак сгущающихся сумерек, в которых он растворился. Сумерки рисовали на одной из стен тень тех новых эльфийских существ, которых не существовало до падения стен; сказочная серебряная фиалка, окутанная паутиной с полосой лунного света- это был ужасно красиво. Я задрожала. Я ненавидела новые цвета. Они были,… какими-то… неправильными. Я отогнала это прочь.
"Одержимый" сказал Бэрронс.
Я улыбнулась. Хорошо.

Иногда главные герои просто не хотят «сотрудничать». Мак и Бэрронс пытались раньше времени заняться сексом и обламывались, как и предполагалось сюжетом.
В конце концов, я написала для них сцену с сексом, чтобы занять их на то время, которое мне нужно для спокойного завершения книги.
Самое забавное, что как только я написала для них сцену с сексом, роман снова встал на рельсы и уже не сходил с них до самого конца.
Эту сцену я удалила из 33-й главы. Она произошла сразу после того, как Мак убила Фиону. Мак исчезла на несколько недель и только что вернулась в книжный магазин.

Знание о том, что меня удочерили, запустило медленное, но верное разрушение моего «Я». Я и держать удар пыталась, и хорошим солдатом быть, и плыть по течению.
Когда я узнала, что Алина могла и не быть мне родной сестрой, я держала свой подбородок высоко поднятым. Когда Дэррок предположил, что я могу быть Камнем, я смеялась ему в лицо. Когда Риордан размышлял о том, что я, может быть, никогда не рождалась, я не позволяла этому растроить меня. Когда Бэрронс решил, что я есть творение Темного Короля, часть одной из последних созданных им каст, я держалась стойко. Я даже смогла хладнокровно и оптимистично посмотреть в лицо открытию о том, что я была вселенной назначенной, несчастливой любовью всей жизни самого Темного Короля.
Но невозможно спрятаться от того, что доказала смерть Фионы.
Я была Темным Королем.

Мой взгляд скользил по книжному магазину.
Я любила это место. Книжный магазин был тем, где я хотела быть. И та женщина, которой я себя здесь ощущала, была той, кем я хотела быть. От моей стойки с журналами и до моих газовых каминов, от моего кассового аппарата и до удовольствия от заказывания книг и открытия новых миров людям, от подсчитывания выручки в конце дня, до знания о том, что моя постоянная головная боль всегда будет сюда возвращаться сюда и дышать мне в затылок.
И разве это не определения для понятия «дом»? Вам нравится личность, которой вы становитесь в этих стенах.
Я чувствовала, как будто большая часть из прожитых мною 22 лет прошла здесь, в ВВ&В. Точнее, самая насыщенная и важная часть. Эшфорд казался таким далеким, чем-то из прошлой жизни. Ни одно из моих воспоминаний о доме не могло сравниться по яркости и реальности с моими новыми воспоминаниями. Я получила огромный опыт за такое короткое время.
Я узнала о выслеживании ОС, я прикасалась к копиям страниц Синсар-Дабх и ощутила свою скрытую силу. Я обнаружила, что чудовища существуют. Я сидела на крыше с перевязанными руками и наблюдала за самым технически неправильным маникюром. Он научил меня без колебаний смотреть вглубь себя. Он научил меня убивать. Я сражалась с Тенями, изобрела МакНимб, танцевала и была поймана в самом дурацком виде. И хотя он старался не смеяться, это был один из немногих моментов, когда я видела его раскрепощенным, не считая постели. В подвале, со мной-При-йя, он был естесственен, открыт, как животное, вне условностей. Я узнала о трудных решениях и обстоятельствах. Я покончила с розовым и полюбила черный.
В тот день (как давно это было!), когда я заблудилась в Темной Зоне и вломилась во входную дверь в поисках убежища, я на самом деле нашла его.
Безусловное убежище.
Я достала из кармана свой новый iPod и полистала его. Он залил в него музыку. Плейлисты были озаглавлены модными сокращениями. Иерихон Бэрронс выбрал для меня розовый iPod, подключил его к компьютеру и загрузил музыку. Мне проще представить льва, надевшего передник с оборочками и приготовившего вкуснейшее вегетарианское блюдо.
Я просмотрела плейлисты. Там были HOHW, OTB, WYB, WIFYS&E, WIFYF&H.
Я открыла HOHW и рассмеялась. Несмотря на то, что у него была дюжина хитов Луи Армстронга, «What a Wonderful World” возглавляла список «Счастливчики с одним хитом» Happy One Hit Wonders). Эта песня всегда будет болезненной для меня.
ОТВ должно было быть «На пляже» (On the Beach) и было наполнено песнями, идеальными для принятия солнечных ванн (загорания), включая мои любимые песни Beach Boys. Этот мужчина определенна копался в моем старом iPod.
Загадочное WYB начиналось с «My Violent Heart” Nine Inch Nails. “Кода тебя зациклило» (When you brood), сказала я, угадав.
Я пролистала в низ. Желание ослабило мои колени и напрягло позвоночник. Это были песни, которые для меня были связаны со временем, проведенном в подвале. I came for you, Awake and alive, Because the Night и десятки других. «Так что же значит WIFYS&E?” Мне нравилась эта игра — пытаться думать как он.
«Когда я трахаю тебя медленно и спокойно» (When I fuck you slow and easy), глухо (напряженно) и твердо сказал Бэрронс из задней части магазина.
Все жидкости в моем теле устремились вниз, оставив мой рот болезненно сухим. Следующий лист начинался c Pussy Liquor. Я нажала на play. “A WIFYH&F?”. Я уже догадалась. Я просто хотела услышать это от него.
«Когда я трахаю тебя жестко и быстро», медленно и четко сказал он, и каждое слово дергало туго натянутые струны в моем паху, как если бы он промурлыкал их моему клитору.
Хотеть его — это естественно. Неопровержимо. Не важно, была ли я рождена, кем я могу оказаться в какой-нибудь другой жизни или что является моей целью.
Бэррон живет.
Я дышу.
Я хочу. Его. Всегда.
Жар для моего холода. Холод для моего жара.
«Чего Вы хотите, Мисс Лейн?»
Я приготовила ответ, открыла рот, но мне удался только бессвязный стон, полный боли и желания.
«Наконец-то Вы заговорили на понятном мне языке».
Я еще никогда не чувствовала себя такой незащищенной и уязвимой. Я ненавидела это чувство.
Вот он я сказал его темный взгляд. Даже не надейся, что я сделаю первый шаг. Я делал его с того момента, как ты, вся такая наманикюренная и обманчивая, появилась здесь.
Не правда. Ты обращался со мной как-
С женщиной, которую хочу трахнуть. Ты не мой тип, это выводило меня из себя.
Переживешь — ты тоже не мой тип!
Я твой единственный тип. Признай это.
Ты признай это.
Я хотел отослать Фиону домой, затащить тебя за книжный шкаф и быстро поднять твою аппетитную розовую попку. Пометить тебя. Трахать тебя, пока ты не поймешь, что принадлежишь мне.
Как была бы шокирована розовая Мак! Как испугана. Выбита из равновесия. Как.. возбуждена. Все это потерянное время. Мы могли бы сражаться, заниматься сексом и забираться под кожу друг другу. Женщины не принадлежат мужчинам.
Бред собачий.
Отлично. Тогда ты принадлежишь мне, Бэрронс.
Дьявольский огонь зажегся в его глазах. Он прикусил кончик языка своими зубами, показал клыки и улыбнулся. Ты думаешь, что сможешь сделать такого как я счастливым? У меня большие запросы.
Я не уверена, что ты знаешь значения слова «счастливый», занудный, злобный ублюдок.
Ты хочешь меня, делай ставку.
Я поставлю твою язвительную задницу.
Я это переживу, так что не особо на это надейся.
Я бросилась к нему, но он уже проделал половину пути. Мы должны были столкнуться, но в последнюю секунду я подпрыгнула и он поймал меня за талию. Я обхватила его ногами, его язык был у меня во рту. И мы падали на пол. Я оседлала его, направляя его в безупречно грубом ритме Zombie, купаясь в чистой энергии, страсти и жизни, текущих между нами.
Он хотел Песнь разрушения.
Я никогда не дам ее ему. Мне наплевать, что он жил так долго, что теперь хочет умиреть. Бэрронс не умрет. Не в этой жизни. И похоже, что моя жизнь будет точно такой же длинной, как и его.
Я оторвала свой рот от его, села на корточки и, когда от потянулся ко мне, я толкнула его обратно на пол. «Руки прочь. Этот раз мой. Твоя очередь была, когда я была При-йя».
Сейчас ты не При-йя
«Какая разница?» сухо спросила я. Но разница была. То, что я занималась с ним сексом только будучи не в себе, не осознавая, кто он такой, сжигало его. Это сжигало бы и меня, поменяйся мы местами.
Ты знаешь, кто я. Скажи как меня зовут.
«Иерихон».
Это твой осознанный выбор. Скажи это.
«Я выбираю это. Именно здесь. Именно сейчас. Я знаю, кто ты. Я знаю, кто я. И я хочу этого.
Кто я? В его глазах застыло ожидание.
Я помню, как он говорил это, в подвале, кода я была При-йя. Он хотел, чтобы я сказала, что он мой мир. «Откуда мне знать?» поспешно ответила я. «Ты никода не сотрудничаешь».
Я была возбуждена до боли. Меня переполняли эмоции. Если я не могу контролировать свои желания, то, по крайней мере, я могу контролировать его.
Ну это мы еще посмотрим. В его темных глазах блеснула насмешка и … что-то еще. Я напряглась, пытаясь разобраться. Отсвет разочарования? Пробормотал ли он что-то, маскируя это дыханием? Жаль. Не настолько готова, как я думал...
Держись подальше от моей головы. Я сняла рубашку и лифчик и вздрогнула от ощущения холодного воздуха на моей разгоряченной коже.
Когда он потянулся ко мне, я толкнула его назад, придавив его грудь ботинком. «Я же сказала, моя очередь».
Он рассмеялся и лег на пол, закинув руки за голову. Меня не обманешь. Я и в нем чувствую это неистовство. Мы как два больших валуна крошимся друг об друга и высматриваем, а вдруг другой треснет. Я сбросила ботинки, сняла джинсы, тонги, и встала над ним, глядя через свое обнаженное тело на его лицо. Его глаза сузились, губы сжались. Желание в этих древних глазах заставляет меня хотеть жить.
Он расстегнул молнию на своих брюках, стянул их и его член выскочил, выпрыгнул.
Наконец-то Иерихон Бэрронс был там, где мне надо: каменно твердый, готовый и между моих ног.
Неутомимая не смогла бы принять его, ненасытная не смогла бы описать его.
Бездонная потребность, вот то, что я к нему чувствую. Я люблю это и ненавижу это. Такое сильное чувство — это благословение и проклятие. Я не знаю никого столь же прекрасного, как Бэрронс.
Я никогда не была с кем-либо столь же сексуальным и раскрепощенным. Секс — это религия Иерихона Бэрронса. Он почитает, он оскверняет. Он трахается с целеустремленностью умирающего человека, ищущего Бога. Он не оставляет нетронутых участков. Когда он внутри меня, наступает конец света.
На полу, на прилавке, на честерфилдском диване, на стуле, на столе в его кабинете. Было ощущение, что в живых остались только мы вдвоем. Ничто не имело значения. Мир мог закончиться, но ни один из нас не придал бы этому значения до тех пор, пока стоит книжный магазин и мы можем продолжать трахаться.
Это была практически одержимость, захватившая нас обоих в тот момент, когда мы посмотрели друг на друга. По какой-то причине — теперь это уже не важно — мое тело требовало его — и он был заражен той же болезнью. Я брала, он боролся. Он брал, я боролась. Ни один из нас не отдавался легко. Это нам не свойственно. Секс для нас — это поле битвы, и когда мы окончательно вымотали друг друга - на некоторое время, по крайней мере — магазин был в плачевном виде. Книги разбросаны по полу, два свежеустановленных стеллажа опасно накренились, новый журнальный столик разбит вдребезги, лампы сломаны, телевизор упал с прилавка и треснул.
Втиснутая в узкое пространство между сломанным журнальным столиком, диваном и его телом, я чувствовала себя великолепно.