Одинец:
09.03.11 00:28
» Часть 2. Гвардейцы ее величества. Глава 6. Тайна Габриэлы
Тяжелая дверь каретного сарая сотрясалась от ударов. Конюхи, ошеломленные странными делами, творившимися на станции, не посмели выпустить неизвестного, бешеные выкрики и ругань которого разносились по двору. Тем более, что дверь сарая караулил вооруженный слуга, вид которого не вызывал особого желания вмешиваться в происходящее. Другой слуга, тоже при оружии, охранял берлину, заехавшую сюда в поисках кузнеца. И понять, что происходило, было очень нелегко…
- Nyissa ki az ajtót, János,
(открой дверь, Янош (венгерск.) - произнесла Оршола, приблизившись к сараю.
Янош, судя по выражению его лица, был недоволен этим приказом. Ведь куда разумнее было бы сначала уехать, а там уж пусть верные слуги выручают своего скверного господина. И так сколько дел успели натворить, пока госпожа баронесса беседует в доме со станционным содержателем…Но противоречить барышне вышколенный гайдук не посмел и молча отодвинул засов двери, уже трещавшей под ударами.
Разъяренный Стрешнев вылетел наружу. Его кулак уже метил в честную физиономию Яноша, но тот недвусмысленно сунул под нос Сильвестру дуло пистолета. Молодой человек отпрянул, и тут взгляд его упал на невозмутимо стоявшую чуть поодаль Оршолу.
- Что за глупые шутки, мадемуазель? – взревел Стрешнев. - Чем я вас обидел, что вы так обращаетесь со мной?
- Это не шутки, - отозвалась Оршола. – Вы похитили мою подругу, благородную барышню и теперь я ее освободила.
На лице Стрешнева отразилось явное недоумение:
- Что за бред? Кого вы освободили? Какая, к черту, благородная барышня? Это вы про ту грязную крестьянку, что я из жалости подобрал на дороге?..
Оршола краем глаза заметила приближавшуюся мать, за которой следовал станционный смотритель.
- Оршика, что здесь происходит? – испуганно выпалила, едва подойдя, Габриэла. - К чему оружие? И что ты делаешь рядом с этим человеком?.. – она бросила убийственный взгляд в сторону «торговца редкостями». - Стрешнев, сколько раз я говорила вам, чтобы вы не смели приближаться к моей дочери!
- Габриэла, подожди, - оборвала ее Оршола. – Он похитил Катерину, я обнаружила ее в его карете, ты понимаешь это?
- Szűz Mária,
(Дева Мария (венгерск.) - выдохнула изумленная баронесса. – Где же она?
- С ней все хорошо. Она в нашем экипаже.
- Вам придется вернуть ее назад, - взвился Стрешнев. – И уберите наконец этого идиота с пистолетом. Вы пользуетесь моими чувствами к вам, это попросту непорядочно!
- Не вам говорить о порядочности, Стрешнев, - отрезала Оршола. – Я еще раз говорю вам: девушка, которую вы похитили, принадлежит к знатному роду, так что, обещаю вам крупные неприятности, если вы не уйметесь.
- К знатному роду? – судорожно расхохотался Стрешнев. – По-моему, кто-то из нас сошел с ума!
- Я не собираюсь пускаться в объяснения, сударь, - с достоинством произнесла девушка, - так что, вам придется поверить мне на слово. Вы не получите ее назад, не надейтесь, так что забудьте о своих планах. Все, я полагаю, что разговор окончен.
- Нет, не окончен! – загремел Стрешнев. – Хорошо, допустим, я верю вам, но что прикажете делать мне? Если я не предоставлю ее своему клиенту вместо этой мерзавки Таис, мне конец. Вы понимаете, что просто толкаете меня в могилу?
- Вам там самое место! – с надрывом закричала Оршола. – Потому что земля уже не может носить такого негодяя, как вы!
- Господа, - вмешался наконец смотритель. – Каковы бы ни были причины вашей ссоры, ведите себя достойно, иначе я буду вынужден послать за полицией! Вам уже предоставили свежих лошадей, сударыня, так что, вы можете ехать. И вы тоже, сударь, оплатите работу кузнеца и будьте любезны продолжить свой путь!
- Оршика, пойдем, - сказала Габриэла. – Ты же видишь, он не в себе. А вам я скажу на прощание только одно, Стрешнев: сегодня вы разозлили меня окончательно. Не дай вам Бог еще хоть раз приблизиться к моей дочери. Посмейте сделать это и, клянусь, я сотру вас в порошок!
- Вы напрасно тратите порох, баронесса, - отчеканил Стрешнев, - я ваших угроз не боюсь. Это вы бойтесь меня, бойтесь с этого дня, потому что теперь мы стали врагами. И я предупреждаю вас: если однажды я захочу, чтобы Оршика стала моей, она ею станет. И вы ничего не сможете сделать.
Кровь прихлынула к щекам Оршолы, она отвернулась, прикусив дрогнувшие губы, и ничего не ответила Сильвестру.
- Если это произойдет, ты и дня не проживешь, я тебе обещаю, - прошипела баронесса.
Взяв дочь за руку, она потащила ее за собой. Оршола не сопротивлялась, но уходя, словно против воли бросила через плечо взгляд на молодого человека. Он стоял, неотрывно глядя ей вслед, и в глазах читался непреклонный, пугающий вызов…
Лежа в карете под присмотром Магды, Катя слышала большую часть этого взрывоопасного разговора. И испытала невероятное облегчение, когда несколько мгновений обе венгерские дамы наконец приблизились к своей карете. На Оршике просто не было лица, это Катя заметила сразу.
- Княжна, - баронесса вымученно улыбнулась при виде блудной гостьи, - это и вправду вы! Какое счастье! Мы так искали вас…
- Мадам, - покаянно сказала Катя, - простите меня, если можете! Это все по моей вине.
Устроившись в салоне рядом с дочерью, баронесса рассеянно покачала головой:
- Уверяю вас, княжна, это не так. Рано или поздно это все равно случилось бы. Все в воле Божьей.
Когда впрягли свежих лошадей, и карета тронулась в путь, сидевшая с потерянным видом Оршола неожиданно расплакалась.
- Оршика, что ты? – баронесса схватила дочь в объятия, прижала к груди и излила поток ласковых и взволнованных слов на венгерском языке.
Приподнявшись на подушках, Катя с изумлением смотрела на Оршолу. Она прекрасно слышала последние слова Стрешнева, но ее не оставляло странное ощущение, что Оршола плачет совсем не из страха перед этим человеком. Но поверить в то, что такая рассудительная, уравновешенная девушка неравнодушна к этому негодяю, было немыслимо…
…В тот же вечер Катю свалила жестокая простуда. И после всего, что ей пришлось пережить, это было неудивительно. Несмотря на ее протесты, баронесса приняла решение сделать остановку в пути. И целую неделю, пока не наступило улучшение, они провели на постоялом дворе в каком-то захолустном местечке между Тверью и Клином.
Место было настолько глухое, что поблизости не нашлось даже врача. До пылающей в лихорадке Кати страшно было дотронуться: жар исходил от нее, словно от натопленной печки. Она лежала в бреду, никого не узнавая и, казалось, вот-вот отдаст Богу душу. Но Габриэла этого не допустила.
С помощью трав дряхлой бабки-знахарки, живущей в окрестностях гостиницы, и собственных познаний, она отважно приступила к излечению своей подопечной. В течение нескольких дней полубесчувственную Катю беспрестанно поили отварами цветков бузины, липового цвета и других трав, раздев догола, обтирали уксусом и безжалостно обмахивали трясущееся от озноба тело. Катя не реагировала ни на что, даже когда ее глаза были открыты, только пересохшие от жара, растрескавшиеся губы временами шептали в бреду:
- Мор и смерть… Улечка моя… не оставляй меня… Она не простит…
Кто эта женщина, имя которой так часто возникало в Катином бреду, ни баронесса, ни ее дочь не знали. Кто она, - нянька, горничная, возможно, подруга? Но то, что она куда ближе Кате, чем мать и отец, которых она даже не поминала в эти дни, казалось очевидным.
- Szegény lány,
(Бедная девочка (венгерск.) - сказала Габриэла, после того, как Катя, поминутно переворачиваясь с боку на бок, в очередной раз позвала свою кормилицу. – Что же представляет собой княгиня Шехонская, если Катерина ни разу не вспомнила о ней? И мыслимо ли это, - позволить дочери жить вдали от себя? Благо бы в пансионе или в этом новомодном петербургском институте, а то в глухой деревушке, с чужими людьми! Можно оставить на деревенскую кормилицу маленького ребенка, это в порядке вещей, но взрослую девушку?..
- Hiszel?..
(Ты веришь? (венгерск.) – Оршола не договорила.
- А ты? – без нужды резко откликнулась Габриэла, понимая, что хотела сказать дочь. – Неужели ты не видишь, что только девица благородного происхождения может быть так горда?
- Да уж, - помолчав, сказала Оршола. – Вспомнить только, как она той ночью кичилась своим княжеским титулом и происхождением от какого-то древнего русского государя с византийской фамилией. Это было незабываемо!
- Она настоящая княжна, – сказала Габриэла. – Иначе не отдала бы так легко драгоценный перстень, хотя никто не смог бы доказать ее причастность к побегу цыгана. И не ушла бы от нас неизвестно куда, стерпела бы все обиды.
Оршола вздохнула.
- Я ведь уже говорила тебе: я сознаю, что была к ней несправедлива.
- Более чем несправедлива. И поэтому прошу тебя, Оршика, будь с ней помягче теперь.
- А зачем? – встряхнув рыжими локонами, девушка бросила убийственный взгляд на мать. – Какой в этом смысл?
И резко развернувшись, вышла из комнаты. А Габриэла молча вернулась к своему месту возле Катиной постели, обтирать влажный лоб больной и слушать, как она зовет неведомую «Улечку».
Лишь однажды, на исходе второй ночи, когда измученные Габриэла и Магда забылись сном, а Оршола, сонно клюя носом, все еще продолжала сидеть у постели Кати, та произнесла еще одно, на сей раз знакомое ей имя:
- Я знаю… все будет плохо… не говори, Драгомир… Ты любишь меня, любишь… Ты любишь меня, - совсем тихо шепнула она, и Оршола, вздрогнув, выпрямилась на стуле.
Огромные, черные, воспаленные глаза Кати в упор смотрели на нее с исхудавшего, тревожно вздрагивающего лица. Оршола покачала головой и, приподняв голову больной, стала молча поить ее клюквенным настоем. Что тут скажешь? Если этот цыган так глубоко в сердце Кати, что она поминает его имя даже в бреду, то ей остается только посочувствовать…
На третий день болезни жар спал, и Габриэла с облегчением поняла, что тайные страхи, которые она все эти дни упорно гнала от себя, к счастью, оказались беспочвенными: это и вправду была всего лишь простуда, а не оспа, как легко могло оказаться. За себя и Оршику Габриэла не особенно боялась: обе они, по примеру императрицы и многих просвещенных людей, были привиты от оспы. Эта прививка не всегда защищала от болезни, но значительно ослабляла ее течение. Впрочем, юного императора Петра II не спасла от смерти и прививка, но ведь и развитие медицины далеко продвинулось с тех пор, подумала Габриэла. Как бы то ни было, она не видела смысла бегать от судьбы. Что Богом суждено, все равно произойдет рано или поздно… Но отдать чудовищной, уродующей болезни такую юную и прекрасную девушку, как Катерина, ей очень не хотелось…
Итак, жар снизился, но Катя была еще слишком слаба, чтобы продолжать путешествие. Это бездействие казалось ей невыносимым, но она напрасно уговаривала Габриэлу отправиться в путь: та была непреклонна.
- Я доставляю вам столько хлопот, мадам, - сказала Катя, поняв, что спорить бесполезно. – Как мне отблагодарить вас и Оршолу за все, что вы для меня сделали?
Габриэла покачала головой:
- Девочка моя, вы даже не представляете, как я была счастлива, когда мы снова нашли вас. Я бы никогда не простила себе, если бы с вами что-то случилось…
- Этот человек, - Катя не смогла заставить себя назвать имя Стрешнева, - он ничего не сделает вам? Мне кажется, он способен на все…
Габриэла успокаивающе похлопала ее по руке:
- И об этом не беспокойтесь, мадемуазель Катерина. Уверяю вас, для нас он не опасен.
И Кате пришлось удовлетвориться этим ответом, оставив при себе множество нескромных вопросов, касавшихся странных отношений баронессы со Стрешневым. Но, как бы то ни было, она все больше восхищалась этой женщиной, ее добрым сердцем и мужеством. Потому что в эти годы, когда черная оспа угрожала жизни каждого, не испугаться затяжной лихорадки, за которой вполне могла таиться эта страшная болезнь, мог только по-настоящему добрый и мужественный человек…
Через несколько дней, когда здоровье Кати наконец восстановилось, решено было продолжить путь. Катя очень переживала за свой внешний вид, не представляя, в какой одежде она переступит порог родительского дома, но все благополучно разрешилось. Как оказалось, еще в Торжке, разыскивая ее, баронесса купила у модистки все необходимое. Глаз у нее оказался точным: все купленные вещи пришлись впору и оказались вполне неплохи.
Катя, которой удалось даже принять ванну, чтобы смыть всю грязь своих странствий, с удовольствием осмотрела платье, в которое ей предстояло нарядиться, и принялась одеваться. Натянув жемчужно-серые, вполне сносного качества чулки и облачившись в сорочку, она с удивлением взяла в руки странные штанишки, сшитые из белого льна. Отдаленно похожие на мужские кюлоты, но гораздо более широкие и присборенные, они были украшены внизу довольно невзрачными оборками. Но, что поразило ее больше всего, штанины были сшиты друг с другом лишь сверху и имели открытую промежность.
- Что это, Магда? – спросила Катя у горничной, помогавшей ей одеваться.
Но опередив Магду, ей ответила баронесса:
- Это дамские панталоны, дитя мое. Такая же принадлежность нательной одежды, как рубашка или чулки. Очень советую надеть их. После болезни не лишним будет сохранить тепло. Кроме того, мне думается, что скоро их ношение войдет в моду, так что, пора начинать учиться носить их.
- Но почему, - Катя даже немного порозовела, не сразу решившись спросить, - они сшиты не до конца?
Габриэла негромко рассмеялась:
- Видите ли, мадемуазель Катерина, это сделано для удобства. Дело в том, что панталоны надеваются под корсет, расшнуровывать его всякий раз, когда того требует природа, довольно затруднительно, и отсутствие шва между ногами позволяет без труда справлять естественные потребности, не снимая этих штанишек.
Катя, уши которой к концу этой тирады стали ярко-малиновыми, дрогнувшим голосом поблагодарила за разъяснения и продолжила одевание. Оршола, выслушав мать, выразительно и чуть осуждающе кашлянула, но не произнесла ни слова.
О том, что некоторые дамы носят эти странные, неженственные штаны, не довольствуясь чулками и нижними юбками, Катя до сих пор даже не подозревала, и неизвестный прежде предмет туалета показался ей ненужным излишеством. Но тем не менее, из чисто женского любопытства она облачилась в панталоны и пришла к выводу, что они не особенно сковывают движения, можно привыкнуть.
Когда Магда затянула талию девушки в корсет с пластинами из китового уса, то закрепила на поясе, вместо привычных Кате фижм, небольшие подушечки из конского волоса, а сверху еще три нижних юбки из шуршащего белого полотна. Наконец, после льняной кофточки, скрывшей корсет, ее облачили в юбку из полосатого, матово блестевшего репса цвета кофе с молоком, украшенного фестонами по подолу. А венцом всех деталей этого более чем скромного туалета, стало бледно-голубое платье, сшитое из плотного, шелковистого гродетура, очень простое, но довольно изящное, с неглубоким квадратным вырезом, отделанным крохотными рюшами, которое широкими складками расходилось спереди, открывая репсовую юбку.
Габриэла не забыла и об обуви, хотя выбирать ее у сапожника ей пришлось на свой страх и риск, не зная размера Катиной ноги. И поэтому дорогие сафьяновые башмачки со скошенными французскими каблуками, хоть и смотрелись очень красиво, оказались чуть маловаты. Но Катя не призналась в этом баронессе и бодро прошлась по комнате, демонстрируя, что все в полном порядке. Единственная деталь смущала ее: платье казалось слишком коротким, всего лишь до щиколоток, но внимательнее разглядев своих спутниц, Катя заметила, что их туфельки также были на всем виду. Должно быть, такова нынешняя мода, подумала девушка.
- Мадемуазель Катерина, вы великолепны, - искренне сказала Габриэла, когда Магда закончила укладывать волосы Кати в прическу. – Я даже у себя на родине не видела таких роскошных жгучих брюнеток! А ваша фигура – просто верх совершенства, что ты скажешь, Оршика?
Оршола, которая сидела, по обыкновению, уткнувшись в книгу, краем глаза взглянула на Катю и сдержанно кивнула:
- Платье довольно заурядное, фигура – отличная.
И, сделав это заявление, снова углубилась в чтение.
Разумеется, ручное зеркальце баронессы, в котором Катя по частям придирчиво рассматривала себя, увы, не могло ей дать полного представления о своем внешнем виде. А знать, что она по-прежнему хороша, что перенесенные треволнения не отразились на ее наружности, очень хотелось. Но, кажется, лицо, слегка осунувшееся после болезни, не выглядело подурневшим, и платьице, несмотря на слова Оршики, явно сидит на ней хорошо.
В этом нежно-голубом наряде, так удачно оттенявшем ее южную красоту, Катя и впрямь выглядела прелестно. Простой крой платья выразительно подчеркивал ее тонкую талию, небольшую, но красивой формы грудь и безупречные руки. И прическа была хороша. Конечно, в походных условиях Магде не удалось бы создать на ее голове модное хитросплетение размером с башню, без которого в ту пору ни одна уважающая себя дама не могла показаться на людях, но и эта тщательно взбитая и кокетливо уложенная копна волос показалась Кате восхитительной. Она дотронулась до маленьких завитков, спадавших на высокую, хрупкую шею, полюбовалась собой еще минуту и удовлетворенно отложила зеркало. Подумать только, уже сегодня вечером она будет в Москве! И скоро весь мир будет лежать у ее ног, словно послушный пес…
Так велика была охватившая ее внезапно буйная радость, что Катя едва не закружила по комнате. Габриэла, которая, высунувшись из окна, кричала что-то по-венгерски гайдукам, что копошились у экипажей, укладывая хозяйские сундуки, с улыбкой посмотрела на сияющую девушку:
- Ah, jeunesse, jeunesse!
(Ах, молодость, молодость! (франц.) Сколько в вас жизни, мадемуазель Катерина! Оршика, - окликнула она дочь, - мы скоро уже расстанемся с княжной. Может быть, ты наконец оторвешься от книги и уделишь ей внимание, поговоришь?
- О чем? – буркнула Оршола, переворачивая страницу.
- Бог мой, - Габриэла беспечно пожала плечами, - неужели не о чем?
С этими словами она вышла из комнаты и девушки остались одни. Машинально прислушиваясь к голосу Габриэлы, которая, стоя в коридоре, отдавала распоряжения горничной, Катя бросила взгляд на Оршолу.
Как ни странно, происшедшие события не сделали их ближе, но отнюдь не по Катиной вине. Когда немножко схлынула радость по поводу освобождения и встречи, Катя обнаружила, что Оршола все так же сдержанна и немногословна. И хотя венгерская мадемуазель исправно ухаживала за ней во время болезни, проявив себя умелой и заботливой сиделкой, она оставалась все такой же отстраненной вещью в себе, что и в начале знакомства.
Впрочем, внезапно подумала Катя, возможно, у них просто не было времени для того, чтобы по-настоящему сблизиться. Оршола очень нравилась ей, причем, несмотря на все их размолвки, нравилась с самого начала, но Катя прекрасно понимала, что так легко эта странная девушка свою душу не раскроет…
Времени и вправду оставалось немного. Кто знает, когда судьба сведет их в следующий раз. И пока есть возможность, надо сказать ей о том, что она чувствует. Оршола спокойно читала, не обращая на нее никакого внимания. Помедлив немного, Катя нарушила молчание:
- Мадемуазель Оршола (сейчас она уже не смела обращаться к ней на «ты», как в вечер спасения), я хотела сказать вам спасибо за все, что вы для меня сделали.
Венгерка подняла голову и посмотрела на Катю. На ее веснушчатом личике не дрогнул ни один мускул.
- Не стоит благодарности, - сдержанно отозвалась она.
- Вы самая лучшая девушка, которую я встречала в своей жизни, - смущаясь, продолжила Катя. - И я… Я была бы счастлива иметь вас своим другом.
Не глядя на нее, Оршола закусила пухлую губу, со вздохом отложила книгу и снова взглянула на собеседницу.
- Не дай вам Бог дружить с такой, как я, - сумрачно отозвалась она, поднимаясь. – Впрочем, сердечно благодарю за добрые слова, я очень польщена.
Совершенно оторопев, Катя молча смотрела, как Оршола поспешно, словно желая как можно скорее отделаться от нее, выходит за дверь. Ей было так стыдно, что запылали даже уши. Что же такого она сказала, что эта барышня шарахнулась от нее, как черт от ладана? И что означают эти странные слова, которые произнесла Оршика? Но вряд ли теперь ей суждено узнать это. А жаль, очень жаль. Даже обида, сдавившая сердце после того, как ее так бесцеремонно отвергли, была не так сильна, как это чувство потери. Она знала, что лучшей подруги, чем Оршола, у нее никогда бы не было. Но, видимо, и не будет…
* * *
Лошади резво бежали по дороге. Светившее прямо в глаза заходящее солнце не позволяло как следует разглядеть показавшийся на горизонте городок, и Катя откинулась на спинку сиденья, улыбнувшись сидевшей напротив баронессе.
- Кажется, мы приближаемся к Клину, - кинув взгляд за окно, сказала та. – И совсем скоро конец нашему путешествию. Любопытно, что вы расскажете о нем своим родителям, княжна?
Катя вздохнула, покосившись на Оршолу.
- Постараюсь не пугать их излишними подробностями, - сказала она. – Честно сказать, то, что произошло со мной, так невероятно, что мудрено и поверить.
- Да, с этим не поспоришь, - согласилась Габриэла. – Но, самое главное, постарайтесь сохранить эту историю в тайне от подруг, иначе правда все равно выйдет наружу и ваша репутация будет безнадежно погублена. Но, я надеюсь, это вы и сами понимаете. Со своей стороны клятвенно обещаю, что от нас с Оршикой никто ничего не узнает.
- Спасибо, мадам. Конечно, я понимаю, что обо всем этом следует молчать, - заверила Катя.
Молчать она сможет, едва ли у нее найдется в Москве подруга, достойная такой откровенности, но вот как забыть?..
Помолчав немного, она озвучила вопрос, который все это время неотступно вертелся у нее в голове:
- Мадемуазель Оршола, я давно хотела спросить вас: каким образом вы догадались, что в карете Стрешнева нахожусь именно я?
Заложив пальцем страницу в книге, Оршола подняла голову и задумчиво взглянула на Катю.
- В самом деле, Оршика, - подхватила Габриэла, - я тоже хотела спросить тебя об этом, но все было недосуг. Объясни нам, это очень любопытно.
Оршола отложила книгу.
- Ну что ж, пожалуй. Впрочем, Габриэла, часть моих догадок тебе известна, но если мадемуазель Катерине интересно, я расскажу все с самого начала.
Она немного помолчала, точно собираясь с мыслями и начала:
- О том, что вы ушли, переодевшись в крестьянское платье, нам сообщила Магда. Думать о том, где вы взяли эту одежду и куда направились, было некогда, мы хотели догнать вас как можно скорее. Но нам никак не могло прийти в голову, что вы двинетесь в обратную сторону. Мы поехали в Торжок, искали вас там, расспрашивая прохожих, но вас никто не видел. И тут наш ямщик…
- Еремей? – улыбнулась Катя, начиная понимать.
- Да, Еремей, - подхватила Оршола, кивнув на окошечко, где виднелась широкая спина сидевшего на козлах ямщика, - поняв из наших разговоров с прохожими, что мы ищем вас, признался, что отправил вас в деревню Ильинку, то есть совсем в противоположную сторону. Мы поехали туда, но и там вас не оказалось, хотя жена родственника Еремея подтвердила, что вы там были. Кто-то еще видел, как вы шли в сторону кладбища, и мы направились следом.
- И что же?
- На кладбище была часовня, но и там никого не оказалось, только пустой гроб. Правда, в уголке стояла корзинка с провизией, которую Еремей узнал, и валялся платок. Мы подумали, что сами, по доброй воле вы не бросили бы эти вещи и поняли, что вы попали в беду. А потом мы заметили возле часовни свежие следы проехавшего экипажа, увидели кровь на земле…
- Вот тогда нам стало по-настоящему страшно, - вставила Габриэла.
- Мы предположили, что если вы живы, то вас могли увезти на этом экипаже. Крестьянин, которого мы расспросили, сказал, что видел экипаж, проехавший в сторону Торжка, но описать не смог, говорит, было далеко.
- И тогда мы поехали обратно, - объявила Габриэла. – Решили заявить в полицию, если не найдем вас сами. А потом нас остановил на дороге Стрешнев. Сейчас я просто удивляюсь: как же я сразу не догадалась, что это он похитил вас, княжна? А ты, Оршика? Каким образом ты догадалась?
- Ну, прежде всего, я знала, что у Стрешнева есть земли под Торжком, не исключено, что та же самая Ильинка, - сдержанно объяснила Оршола. – И когда он появился на дороге, я об этом сразу вспомнила, как и о том, чем промышляет этот господин. А мадемуазель Катерина – девушка красивая, мимо которой, не оглянувшись, не пройдешь, - она улыбнулась в ответ на смущенную Катину улыбку. – Но, признаюсь, его озабоченность другими делами сначала сбила меня с толку. Казалось, он поглощен только поисками Таисьи. Но я все-таки задумалась, да и крик, раздавшийся в карете, тоже был очень подозрителен. Кстати, княжна, а кто там кричал и почему?
Катя слегка покраснела:
- Это секретарь Стрешнева, такой гнусный человечек. Пока Стрешнев был занят разговором, он… начал распускать руки и я его ударила.
- Браво, - оценила Оршола, не без сочувствия выслушав объяснение. – А мне и невдомек было, почему кричит мужчина, да и Стрешнев говорил о каталепсии. В общем-то, - продолжала она, - все эти подозрения появились в моей голове, когда Стрешнев уже уехал. Он ехал в ту же сторону, что и мы, но даже если бы он изменил маршрут, я бы уговорила Габриэлу последовать за ним. Но все шло, как надо, и я решила пока оставить мамочку в неведении, чтобы она нечаянно не испортила все…
Габриэла со вздохом покачала головой:
- Для такой не по годам мудрой дочери, я, должно быть, и в самом деле, слишком глупая мать!
- Я никогда такого не скажу и другим не позволю, - заверила Оршола. – Ты сыграла свою роль блестяще!
- Тем, что не путалась под ногами, - добродушно усмехнулась Габриэла. – И что же было дальше?
- А дальше, когда я вышла из кареты на почтовом дворе, то увидела, что один из гайдуков Стрешнева сунулся в карету, а потом вышел, держа в руках крестик на черном шелковом шнурке, который тут же начал демонстрировать своему приятелю. И вот этот крестик на черном шнурке меня окончательно убедил. Я отчетливо помнила, мадемуазель Катерина, что точно такой же шнурок с крестиком висел у вас на шее.
Катя покачала головой:
- Вот значит как… стало быть, не зазря крестик пропал. Выручил меня. И тогда вы послали записку Стрешневу?
- Да, именно так. Мне нужно было удалить его от кареты, чтобы без помех проверить, кто же там. Он поверил, что я хочу увидеться с ним, а все остальное вы знаете.
- Мадемуазель Оршола, - с чувством сказала Катя, глядя на венгерку, - вы не только самая замечательная, мужественная и великодушная девушка, из всех, кого я знаю, но и самая умная!
- Да будет вам, - усмехнулась та. – Я очень рада, что сумела помочь вам и довольно дифирамбов, хорошо? Не люблю громких слов.
Историю же своих злоключений Катя рассказала баронессе и ее дочери еще во время болезни. Она видела, что Оршоле нелегко слушать рассказ о чудовищной жестокости Стрешнева, но в память о несчастном отце Адриане не смягчила ни единого слова. Об Анне она тоже упомянула, но лишь вскользь. Каждый раз, когда кукольное личико несостоявшейся покойницы всплывало в памяти, ей становилось не по себе.
Что ждет эту девушку? Судя по всему, она сбежала из дома, чтобы тайно обвенчаться со Стрешневым, а для него оказалась лишь очередной жертвой, которую тот подло завлек в западню. И хотя она казалась нежной и прекрасной, как ангел, Катя поняла, что беды «мертвой невесты» не вызывают в ней ни малейшего сочувствия. Настойчивая мысль, что ей еще придется столкнуться с этой девушкой, не выходила из головы…
* * *
Было уже совсем темно, когда через Петербургскую заставу они въехали в Москву. До Моховой улицы, на которой был расположен особняк князя Шехонского, было не так далеко. Катя жадно смотрела в окно, но тусклый свет масляных фонарей едва рассеивал мрак.
- Как же давно вы не были в Москве, княжна? – полюбопытствовала Габриэла.
Катя немного смутилась:
- Должно быть, лет семь или восемь, я точно не помню.
- Так давно! – переглянувшись с дочерью, Габриэла покачала головой. – Ну что ж, я надеюсь, вы освоитесь очень быстро. Я уже говорила вам, что вся Москва будет у ваших ног, и повторю это еще раз. Не сомневайтесь, мадемуазель Катерина, так и будет.
- Спасибо, мадам! – улыбнулась Катя. – Спасибо за доброе мнение обо мне.
Карета скользнула вдоль чугунной решетки, что отделяла от улицы стоявший в глубине двора двухэтажный особняк, и остановилась. Фасад дома, с портиком, опиравшимся на ряд стройных колонн, сиял многочисленными огнями.
- О, он здесь! – воскликнула Катя, узнав родительский дом, словно он мог куда-то исчезнуть с лица земли. – Слава Богу! Ну что ж, будем прощаться…
Она протянула руку сидевшей напротив венгерской барышне, и та, мгновение помедлив, сжала ее ладонь в крепком рукопожатии.
- Я хотела сказать, мадемуазель Оршола, что мое предложение дружбы остается в силе, и если вы только захотите… вы знаете, где искать меня.
- Благодарю, - коротко отозвалась девушка. – Я искренне желаю вам счастья, мадемуазель Катерина, и поменьше разочарований.
Катя повернулась к Габриэле.
- Похоже, в доме прием, - сказала та, отвернувшись от окна. – Дитя мое, я провожу вас до ворот, но будьте так добры, накиньте капюшон плаща пониже на лицо, и не показывайтесь никому, кроме домашних, хорошо?
- Но почему, мадам? – удивилась Катя.
- Мадемуазель Катерина, - опередив мать, спокойно произнесла Оршола, - пожалуйста, сделайте, как вам говорят, и не задавайте лишних вопросов.
- Хорошо, - недоуменно пожав плечами, Катя запахнула плащ и надвинула капюшон.
Гайдук опустил подножку. Катя выпорхнула из кареты и обернулась к мадам Канижай, вышедшей за нею следом.
- Я буду очень скучать по вас, княжна, - сказала та.
- И я, мадам, - искренне ответила девушка, и с улыбкой добавила: - Вы позволите поцеловать вас?
Габриэла обняла Катю и расцеловала в обе щеки чисто по-русски.
В эту секунду одно из окон в доме с треском распахнулось, послышался пьяный хохот и неизвестный предмет, вылетев из окна, вдребезги разбился о камни подъездной дорожки. Катя и Габриэла вздрогнули, всматриваясь за ворота. В свете фонаря на дорожке блестели осколки зеленого, похоже, бутылочного стекла.
- Однако, - сказала Габриэла. – Больше напоминает гвардейский кутеж, чем светский раут. Может быть, мне стоит подождать, пока вы убедитесь, что ваши родители дома?
Катя не успела ответить. Краем глаза она заметила всадника, который остановился у ворот. Это был высокий молодой человек в зеленом, с голубым воротником, гвардейском мундире. Привратник распахнул перед ним скрипнувшие створки, но он не вошел, продолжая с удивлением разглядывать женщин.
Лицо Кати осветилось радостной улыбкой при виде юноши.
- Господи, - воскликнула она, - да ведь это мой брат!
Юноша, судя по всему, был настолько изумлен, что даже не пошевелился.
- Катя? – недоверчиво спросил он. – Это ты?
- Да, Саша, кажется, я, - засмеялась девушка. – Надеюсь, ты рад меня видеть?
Александр пробормотал что-то неразборчивое и выпрыгнул из седла, едва не запутавшись в стременах. Только теперь Катя заметила, что взгляд его не отрывается от лица мадам Канижай, безмятежно-спокойного, улыбчивого, прекрасного. И еще не осознав в чем дело, поспешно вставила:
- Мадам, позвольте представить вам моего брата, поручика лейб-гвардии Семеновского полка, князя Шехонского. Александр, это моя попутчица, выручившая меня в большой беде, баронесса…
- Мы в некотором роде уже знакомы, - обрел вдруг голос Александр, не дав ей договорить.
- Да, это правда, - улыбнулась Габриэла.
- Как хорошо, - оживилась Катя, - значит, нам будет гораздо проще встретиться в будущем…
При этих словах Александр окинул ее таким странным взглядом, что девушка невольно осеклась.
- С вашего позволения, княжна, я оставлю вас, - нарушила молчание баронесса. – Благослови вас Бог, дитя, надеюсь, все у вас сложится хорошо…
Кивнув озадаченной девушке, она вернулась в карету, гайдук захлопнул дверцу и вскочил на запятки. Когда, повинуясь кнуту кучера, лошади понесли карету прочь, Александр огляделся по сторонам, бросил повод коня подошедшему конюху, и поспешно схватив сестру за локоть, потащил за ворота.
Ошеломленная грубостью брата, как и странным поведением его и Габриэлы, Катя не сразу воспротивилась.
- Саша, куда ты меня тащишь, что происходит? – она попыталась вырваться, но пальцы у брата были словно стальные.
- Подальше от чужих глаз! Пока еще не все соседи разглядели, в чьей карете приехала в родительский дом княжна Шехонская!
В той же бесцеремонной манере он дотащил ее до крыльца особняка и наконец отпустил.
- Саша, я тебя не очень понимаю, - произнесла Катя. – Разве мадам Канижай сделала что-то дурное?
- Как ты оказалась в ее экипаже? – сурово спросил брат.
- Случайно, а что?
- Ничего, - усмехнулся Александр, - могу только посочувствовать всем нам. Это самая известная в Москве сводня и содержательница борделя.
Катя, онемев, смотрела на брата. В первую минуту она даже не поняла. Потом подумала – не шутит ли он? Но, судя по всему, Александр говорил абсолютно серьезно. И тут в ее памяти всплыли все недомолвки и подозрения, которые терзали ее душу уже не первый день.
- Господи, - с ужасом выдохнула она, - неужели это правда? А она показалась мне такой…
- Какой? – жестко переспросил молодой князь. - Милой, обаятельной, отзывчивой? Да, это она умеет.
Швейцар с поклоном распахнул перед ними дверь. Когда они прошли из передней в вестибюль, Катя отчетливо услышала множество громких и, похоже, не вполне трезвых мужских голосов, доносившихся со второго этажа. Девушка, и без того ошеломленная, бросила настороженный взгляд на парадную лестницу, украшенную алым ковром.
- У меня гости, - коротко проронил Александр.
- Ясно, - кивнула Катя. – Полагаю, глупо спрашивать, дома ли родители.
Молодой офицер покосился на сестру.
- И в самом деле, глупо. Третьего дня они уехали в Петербург на свадьбу маменькиной племянницы. И, кстати сказать, тебе несказанно повезло, что они не стали свидетелями твоего торжественного прибытия домой в обществе широко известной сводни.
Девушка вздохнула.
- Надеюсь, это останется между нами? Не хотелось бы объясняться с maman по этому поводу.
Александр не успел ответить. Сверху послышались тяжелые шаги, и на ступенях лестницы показались, одна за другой, три пошатывающихся фигуры в гвардейском облачении, которые, неуклюже балансируя и цепляясь друг за друга, начали нелегкий спуск.
Когда в поле их зрения оказалась стоявшая рядом с Александром хорошенькая девушка, гвардейцы почти одновременно издали возглас восхищения и, прибавив шагу, поспешили одолеть оставшиеся ступени. Один из них, не рассчитав свои силы, кубарем полетел с лестницы, и растянулся у самых ног Кати. Девушка поспешно отступила, сдержав невольный смешок. Судя по всему, не слишком пострадав при падении, семеновец вытянул руки, упорно пытаясь ухватить Катю за подол платья.
- Шехонской, кто эта очаровательница? – заплетающимся языком выговорил один из оставшихся в вертикальном положении гвардейцев, беззастенчиво пялясь на юную княжну.
- Сестра моя, Катерина, - буркнул Александр, оглядывая упавшего, и окликнул показавшегося в глубине вестибюля слугу: - Егор, помоги Ледневу, потом позови Груню, скажи, барышня приехала.
Пока лакей исполнял приказание, пытаясь поставить на ноги вдребезги пьяного Леднева, подал голос третий из гвардейцев, очевидно, самый галантный.
- У тебя есть сестра? – громко икнув, изумился он. – Впервые слышу об этом. Позвольте представиться, мадемуазель, подпоручик Семеновского полка Бухвостов. Вашу ручку, мадемуазель…
Покачиваясь и распространяя вокруг себя пары убийственного перегара, Бухвостов шагнул к фыркнувшей Кате, но между ними вовремя вклинился Александр.
- Ты представишься ей позже, - спокойно заявил он, - она только что приехала и очень устала. Катя, иди наверх, в гостевую комнату, располагайся, я пришлю тебе горничную.
- О, я с удовольствием провожу мадемуазель в ее апартаменты, - оживился Бухвостов, делая попытку прорваться к девушке, стоявшей за спиной брата.
- Лучше я, - решительно пресек его ухаживания второй гвардеец, и едва не упал, зацепившись одной ногой за другую.
- Не нужно, Рокотов, - рявкнул Шехонской, - она знает дорогу. Впрочем, я сам провожу ее, черт знает, что остальным придет в голову. Идем, Катерина!
Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не расхохотаться, Катя проскользнула за спинами гвардейцев к лестнице, и приподняв юбки, легко взбежала по ступенькам. Брат последовал за ней.
- Богиня, - простонал вслед им Бухвостов. – Шехонской, а что, это вправду твоя сестра?
Поднявшись на второй этаж, Катя и Александр миновали парадные комнаты. Но прежде чем скрыться в задней части дома, девушка, уловив какое-то движение за спиной, обернулась и поймала внимательный взгляд белокурого молодого гвардейца, который стоял с дымящей трубкой в зубах на пороге столовой. Зажав трубку в руке, молодой человек с насмешливой улыбкой отвесил девушке изысканный поклон. В следующее мгновение Александр открыл перед Катей дверь ее комнаты, и девушка, так и не ответив на приветствие незнакомца, вошла в нее.
- Прости, что не смогу сейчас уделить тебе время, - скороговоркой произнес брат, - но надеюсь, ты извинишь меня. Горничная поможет тебе привести себя в порядок. Отдыхай. Кстати, будет лучше, если ты закроешься на замок.
С этими словами Александр вышел из комнаты. Катя прикоснулась к задвижке, собираясь последовать его совету, но в следующий миг услышала из коридора голос, судя по всему принадлежавший гвардейцу-блондину:
- Что за красотка?
- Моя сестра, - раздался в ответ голос Александра.
- Вот как, - усмехнулся гвардеец. – Забавно. Теперь это так называется?
- Можешь не верить, но она действительно моя сестра. Я никогда о ней не рассказывал, но, тем не менее, это так.
- И где же она была все это время, позволь полюбопытствовать? На воспитании у Габриэлы Канижай? Прости, Шехонской, но я случайно видел, в чьей карете пожаловала сюда эта сестричка.
Не сдержав естественного любопытства, Катя тихо приоткрыла дверь в ту самую минуту, когда взбешенный брат сгреб зарвавшегося друга за отвороты мундира и без промедления шарахнул об стену.
- Если ты кому-нибудь хоть слово об этом скажешь, - прошипел он, - я отрублю твою дурную башку и скормлю ее собакам. Ты понял меня, Бахмет?
- Даже так? – Бахмет остался невозмутим. – Договорились, только убери руки. У меня язык – не помело, тебе это известно. Да и неинтересны мне твои дешевые интрижки.
- Я уже сказал тебе – это моя сестра! – возвысил голос Александр.
- Я понял, понял, - решительно оттолкнув его от себя, подтвердил Бахмет. – Довольно бесноваться. Сестра так сестра. Пойдем лучше выпьем.
Катя поспешно прикрыла дверь. Машинально оглядывая комнату, она перебирала в уме последние события. Похоже, друзья Александра даже не подозревали о существовании княжны Екатерины Шехонской. Но почему?
...