натаниэлла:
23.09.16 09:19
» Глава 3
ГЛАВА 3, в которой я проникаюсь карельским духом
Несмотря на две чашки крепкого кофе и возбуждение от поездки и близости Мистера Совершенство, глаза мои постепенно начинали слипаться. Время неумолимо подбиралось к полуночи, и организм типичного жаворонка все настоятельнее требовал пойти на боковую.
Макс Чудинов увлеченно рассказывал об экономическом положении Суоярвского района, его истории и настоящем, но я все чаще ловила себя на том, что теряю нить разговора. Слова, произносимые чарующим баритоном, воспринимались как колыбельная, а перед глазами вставали живописные картины, в которых не понятно чего было больше – реальности или дремы.
Прислонившись затылком к мягкому подголовнику, скрестив по-турецки ноги, я отдалась на волю колес, стучавших на стыках рельсов, покачиванию вагона, скрипам обшивки и, конечно же, повествованию о бедственном положении такого удивительного края.
На берегу Варозера испокон веку жили рыбаки. «Варр» по-карельски означает «путь». Озеро имеет сообщение по системе рек с Ладогой, а далее можно добраться аж до Санкт-Петербурга, что хорошо для торговли. До революции на архипелаге Контукиви существовала рыболовецкая артель, которая позже превратилась в небольшой рыбоперерабатывающий заводик. Жители Койвуяги, а так же деревни Хангапога с одноименного острова работали там вплоть до начала девяностых годов 20 века. Вместе с лесопилкой, выросшей за годы советской власти до лесозаготовительного комбината, охотой и туризмом для вип-персон (в заказник «Коверкошки» регулярно наведывался Брежнев со всем Политбюро, что делало ему негласную рекламу) это обеспечивало региону стабильную и сытую жизнь.
Все изменилось с развалом Союза.
Сначала в полный упадок пришел лесозаготовительный комбинат. Вместе с ним исчезли дороги, которые никто больше не чинил, а вместе с дорогами стала чахнуть и общественная жизнь.
Потом захирел рыбоперерабатывающий завод на острове Хауда, он не выдержал конкуренции с хлынувшей на российский рынок продукцией из Дании и Норвегии. Долгое время жители надеялись, что холдинг «Северное сияние», под управление которого перешли руины завода, все-таки восстановит производство. На Варозеро даже приезжал владелец холдинга, московский олигарх П. Д. Его встретили, как полагается, по высшему разряду: охотой, рыбалкой, баней – но москвич кривил рожу, бесился от комаров, которых в тот год, как назло, уродилась тьма тьмущая, да крыл по матери зарядившие дожди. Быстренько все осмотрев, П. Д. вынес вердикт: хозяйство восстановлению не подлежит.
К его чести надо отметить, что он предложил местным работникам выбор: либо переезжать с семьями в Архангельск, где холдинг как раз отстраивал новый завод, либо переучиваться на другие специальности. Переселенцам обещали подъемные и жилье за счет предприятия. А тем, кто оставался, гарантировали занятость в течение двух лет на демонтаже обрушившегося цеха на острове Хауда.
Однако жители отвергли все варианты, выбрав третий путь – уволиться «по соглашению сторон». Они получили выходное пособие, и на эти сказочные деньги гуляли почти год. Народ дружно и весело, как это умеют только у нас, пропивал свалившееся богатство. А потом деньги закончились.
Начались митинги, недовольные протесты, жалобы и волнения. Активисты охотно говорили на камеру о том, как их подло кинули владельцы-капиталисты, они даже подали в суд на П.Д., но проиграли.
А тем временем «Северное сияние» продало по дешевке развалившийся рыбный завод со всей прилегающей территорией некоей фармакологической компании, планировавшей организовать на Хауде выпуск биодобавок из рыбьего жира. Местные воспрянули было духом, но «Сарафарма» практического никого не наняла из их числа – привезла своих специалистов. Руины завода снесли, на их месте гастарбайтеры из южных республик выстроили современные здания из стекла и бетона. Был заново оборудован причал и даже вертолетная площадка. Остров стали патрулировать катера охраны – тоже из пришлых, которые запрещали рыбакам приближаться к Хауде ближе, чем на полкилометра. Все это вызывало глухое недовольство.
Немногочисленные счастливчики из местных, получивших работу в «Сарафарме» (в основном разнорабочие), попадали на территорию по спецпропускам, а на выходе их вязли за правило обыскивать, дабы те не утащили никаких вещей или секретов. Это тоже не способствовало народной любви. Даже те, кто получал деньги от «Сарафармы», считали себя обманутыми.
К тому же рыбы из озера фармацевты требовали на удивление мало. Объяснялось это особо экономными способами переработки рыбьего жира и гомеопатическими дозами. Но продукцию свою фирмачи отгружали регулярно: еженедельно грузовые вертолеты возили на «большую землю» по несколько полных контейнеров с упаковками биодобавок.
Короче, слава о фармацевтах в Койвуяге и Хангапоге ползла дурная, а когда озеро стало светиться, то первыми кандидатами во «враги народа» оказались именно фирмачи из «Сарафармы». Жители окрестных земель все чаще стали жаловаться на странные миражи и столбы света, встающие над озером в погожие дни. А недавно рыбаки на голубом глазу утверждали, что своими глазами видели в Варозере чудище наподобие Лох-Несского, которое порвало им сети и лишило улова. На него же грешили, когда кто-то из местных жителей пропадал. Даже когда утопленника находили, то считалось, что тот утонул не по пьяни, а, дескать, утащило его на дно то самое чудище…
– Эй, Лера, ты уже спишь, что ли? – вывел меня из прострации вопрос.
Я пошевелилась и открыла глаза.
– Нет-нет, я очень внимательно слушаю. Ты рассказываешь про карельскую Несси. А полицейскую статистику по району ты смотрел?
– Смотрел, разумеется. Есть так называемая «Аналитическая записка по состоянию правопорядка на территории Суоярвского района» за прошлый год и за первый квартал этого года. Но там, считаю, сплошная бытовуха. Жалобы на свечение озера в полицейский отчет не вошли. А вот на местном телевидении такой сюжет прошел, причем – в вечерних новостях.
– И что? – я оживилась. – Какие версии?
– Да никаких. В основном завлекаловка для туристов. Я скинул тебе ссылочку на ютуб, посмотри потом на досуге.
– Обязательно, а о чем там шла речь?
– Например, вспоминали баррантиды на Ладожском озере…
– Баррантиды?
– Это знаменитое аномальное явление, неужели не читала никогда? – Макс страшно удивился. – Местные жители и туристы слышат звуки непонятного происхождения, идущие из-под воды в районе острова Валаам, где самая большая глубина. Звуки пугают рыбаков и пассажиров проплывающих мимо судов. Что, правда, не слышала?
Я помотала головой.
– Попытки объяснить их с научной точки зрения предпринимались неоднократно: говорили и об искаженных звуках, и о завывании ветра. Однако не все удовлетворены такими «простыми истинами». Гиды, например, рассказывают туристам, что это Садко играет на дне Ладоги во дворце морского царя.
Я хмыкнула.
– Не веришь? – глаза моего попутчика тоже смеялись. – Ну, тогда это подводная база инопланетян, не иначе.
– Ладно, шутник, про Варозеро-то что в передаче рассказывали?
– Традиционно упоминали Золотую Чашу. Лежит она на дне и светится, предупреждая людей о грядущих бедах. Все то, что писала Мария Ивановна Миронова в своем письме.
– Но неужели никто из серьезных ученых не заинтересовался?
– А кому это надо, Лера? Разве что искателям приключений да охотникам за инопланетянами, а они у тебя не котируются. На самом деле, – Макс посерьезнел, – после распада Советского Союза, когда жизнь стала тяжелой и потеряла перспективу, суеверия расцвели там пышным цветом. Деревни вымирают, школы закрываются, да и больницы тоже, а освободившееся место занимают колдуны и знахари. Людям тяжело признать, что прошлое никогда не вернется, что их проблемы никто не приедет решать за них.
– Считаешь, им не хватает инициативы?
– Конечно. Надо создавать мелкие производства: например вместо лесопилки организовать небольшой мебельный цех. Но они сидят и ждут, когда к ним явится добрый дядя с мешком денег.
– Знаешь, Макс, любая идея нуждается в поддержке, – возразила я. –Все упирается в местную власть: если муниципалитет не поддерживает жителей, ничего не выйдет. Вопрос вот в чем: если дома пустеют, а народ спивается, то кто виноват больше – тот, кто пьет, или тот, кто продает ему водку?
– Спрос рождает предложение, никаких врагов в Койвуяге нет. Вот, скажем, «Сарафарма»: купила остров, наладила производство, и теперь желает оживить туризм, наняла археологов, чтобы те нарыли артефактов и достопримечательностей. Она работает на благо общества отчасти даже себе в убыток, но вместо спасибо наталкивается на глухую стену непонимания.
– Стой, так это «Сарафарма» наняла археологов? – я аж подпрыгнула.
Макс всплеснул руками:
– Нет, ты и в самом деле все проспала! Лера, я же тут битый час распинался!
Я нервно заерзала на кровати:
– Ну, прости. А в чем их цель? Археология и фармацевтика совершенно не совместимые понятия.
– Да брось, «Сарафарма» хочет построить на берегу Варозера санаторий, где будут лечить ее биодобавками. А для того, чтобы привлечь народ, надо создать крепкую легенду. Потому что пить рыбий жир дураков найдется немного, а вот гоняться за Лох-Несским чудовищем или бродить «толпой колдунов» от сейда к сейду – это пожалуйста. На таком можно выстроить целую индустрию – с сувенирами, видеофильмами и магнитиками на холодильник. Тех же финнов по-соседски приманить. А местные не понимают своего счастья. Им мерещится, будто «Сарафарма» желает их выжить с насиженных мест.
– А знаешь, мне чего-то подозрительна деятельность этой «Сарафармы», – из чистого упрямства возразила я. – Вот зачем они прячутся на острове? Охрану наняли, всех гоняют…
– Да потому что иначе местные все растащат, им только волю дай!
Ну да, сын современного капиталиста защищает других капиталистов! Мне это жутко не понравилось, хотя где-то в глубине души я сознавала, что для подобной позиции есть основания.
– Организовывать производство с нуля вдали от обжитых мест – глупо и недальновидно. Остров – это же смешно, Макс! Сообщение с большой землей затруднительно, реактивы и всякую необходимую ерунду надо доставлять вертолетом, что только удорожает продукт. Сотрудники проживают в полной изоляции от семьи, ведь они неместные, а хороших школ и больниц, сам говорил, в обозримых окрестностях нет. Нормальные жены вряд ли потащатся в глушь, скорей уж речь о командировочных. А командировочные, сам знаешь, народ без корней, не заинтересованный в сохранении окружающего миропорядка. Им бы деньгу зашибить – и назад, туда, где дом и сердце. Это наверняка приводит к столкновениям между пришлыми и аборигенами, что вредит бизнесу. Ко всему этому прибавь психологию: ни один вменяемый предприниматель не станет прятаться в лесах, если у него все чисто и нечего скрывать. А вот если он, скажем, изготавливает не биодобавку, а какой-нибудь наркотик…
Макс решительно отмел мои подозрения:
– Все просто, Лера, гендиректор «Сарафармы» – уроженец Койвуяги. Он пытается развивать свою малую родину. Чуть ли не единственный, кто не квасит пиво целыми днями, а работает.
– Тогда отчего он не нанял своих земляков?
– Да потому что они все спились! Это проблема не только Карелии, это проблема всей провинциальной России. Многие жалуются, что работать на местах некому. Все толковые уехали на заработки в столицы, а в деревнях остались старики да маргиналы. Молодежь уезжает, потому как там минимальные перспективы, а всем охота гнаться за длинным рублем.
Я подавила зевок, скорее нервный, чем настоящий.
– А как тебе версия, что озеро светится, потому что в него «Сарафарма» сливает какую-нибудь дрянь? А люди пропадают, потому что им становятся известны неблаговидные делишки, они видят то, чего не должны видеть.
– Сомневаюсь, что это так, – сурово обрубил Макс. – Твоя задача отделить котлеты от мух, написать статью, пригодную для «Истины где-то рядом», а не выискивать остро-политическую составляющую или сочинять криминальные репортажи.
Я рассердилась:
– А как же ваша редакционная политика: «Мы помогаем нашим читателям»? Ты что же, советуешь оставить все, как есть, написать чушь про Садко и слинять?
– Мы будем во всем разбираться, досконально и въедливо, – примирительно сказал Чудинов. – Но мы не станем лично трясти «Сарафарму». Дело журналиста – бить во все колокола, дать ход делу, а дальше работа следователей из прокуратуры. Но это в том случае, если мы найдем какие-либо доказательства. А если не найдем, то – да, напишем про Садко. Никаких лживых инсинуаций «Истина» публиковать не будет. Лучше сослаться на легенды, чем давать в номер голословные утверждения и потом огребать неприятности в суде.
– Я тебя услышала, Макс, – я опять зевнула, на сей раз по-настоящему. – Просто мне ближе те идеи, которые имеют под собой нормальную, а не мистическую почву. «Сарафарма» - это реальность.
– Кажется, ты совсем засыпаешь, – заметил Чудинов. – Ложись-ка ты спать, моя дорогая, утро вечера мудренее. Стратегию обсудим завтра.
Я встала и попросила достать мне сверху рюкзак, где лежали туалетные принадлежности и пижама. Держа в голове, что спать нам придется в одном помещении – что в купе поезда, что в гостиничном номере – я выбрала себе самую строгую из всех имеющихся пижам. Никаких фривольных кружавчиков и полупрозрачных вставок! Пусть не воображает, что я пытаюсь его соблазнить. А то и так, вон, смотрит, словно дыру во мне прожигает.
Я прошла в туалет переодеться и почистить зубы. Когда же вернулась, моя кровать стояла расстеленная, а ноут покоился в сетке на стене. Верхний свет не горел, купе освещала только тусклая лампа у изголовья. Я прямо-таки расчувствовалась, не ожидала, что Макс станет обо мне заботиться.
Сам Чудинов тоже переоделся, снял свой шикарный костюм из крапивы, заменив на одноцветную футболку и дешевые штаны на резинке, окрашенные под джинсу. Я невольно улыбнулась: наконец-то мы с ним смотримся как два сапога пара.
– Ты устраивайся, а я бы хотел еще немного посидеть с твоего позволения, – сказал мне Макс. – Надеюсь, свет тебе не будет сильно мешать?
– Не будет. Спасибо и спокойной ночи!
– Приятных снов! – пожелал мне Чудинов, утыкаясь в экран своего нетбука.
Я нырнула под одеяло и отвернулась к стене. Не знаю, смотрел ли на меня Макс или честно читал собранные материалы, но вел он себя тихо. Так тихо, что я даже не заметила, как заснула под мерный перестук колес.
И приснился мне сон…
***
В темном небе ярко сияла луна, заливая все вокруг призрачным неверным светом. Кто-то крался вдоль ограды — высоких неструганых бревен. Вот одна кривая тень скользнула по частоколу, за ней потянулась другая…
Возле огромных ворот из плотно подогнанных досок прохаживались дозорные. Тени налетели на них внезапно, бесшумно. Короткая борьба – и оба зазевавшихся сторожа уже лежат недвижно на земле, только светлые рубашки бесформенным пятном проступают из густого мрака.
Совсем близко раздался гортанный оклик бекаса, в отдалении – еще один, и еще. Бекасы, конечно, ночные охотники, ищут насекомых во мху, но эти птицы – одиночки, стаей по болотам не гуляют. А тут словно собралось их несколько сразу, и перекликаются они, делясь наболевшим. Не токуют увлеченно, а перекрикиваются однозвучно и коротко. Подозрительно это. Только некому больше задуматься над странным поведением бекасов.
Тени скопились перед воротами. В свете луны то там, то тут проблескивали искрами металлические кольца на одежде, золотые пряжки и бусины в заплетенных косицах бороды. Видно, богатые, знатные воины собрались тут, ведь не каждый способен купить хорошую кольчугу, большинство вшивают в подкладку костяные пластинки. А эти, видать, удачливые люди.
Кто-то из них кинул веревку, и петля туго затянулась на верхушке заостренного бревна. И тут же по другую сторону ворот вторая узловатая веревка зацепилась за частокол. Беспрепятственно и беззвучно перелезли пришельцы через ограду…
В поселении – тишина. Только один пес сонно встрепенулся да залаял, пытаясь предупредить хозяев о вторжении. Но тотчас сверкнул в полете кинжал – пес взвизгнул и забился в конвульсиях...
Этих звуков хватило, однако, чтобы вырвать из сна добрых мужей. Загорелись факелы, заметались их дымные языки на ветру. Побежали хозяева навстречу пришельцам, обнажая на ходу ножи и топоры, посылая в толпу ночных татей копья да стрелы.
Крики, ругань, стоны, звон металла заполнили площадку перед еще одним, более низким частоколом. У крепко сбитой калитки днем и ночью горели плошки с маслом, освещая подступы к святыне. Они ясно указывали пришельцам, куда надо пробиваться, где хранят хозяева самые лакомые кусочки.
– Корк, за мной! – широкоплечий рыжебородый мужчина махнул топором так, что капли черной крови сорвались с широкого лезвия и запачкали ему лицо.
Он и еще один мужчина, потоньше и помоложе, бегом кинулись к оградке и, разрубив калитку со всего маху, прорвались сквозь прореху. Там их ждали. Трое безусых парней сомкнули полукруг плечом к плечу. А за спинами их, сияя и лучась в огне дымного масла да серебристом свете выглянувшей из-за тучек луны, виднелся идол богини Юмалы.
Несмотря на молодой возраст, бойцами парни оказались отменными. Но – не устояли. Один из защитников, разрубленный от плеча до паха, упал спиной на идола и сбил на землю чашу, что покоилась на коленях сидящей на троне богини.
– Глянь, Корк, вот она – знаменитая посудина! – загоготал рыжебородый и, пнув ногой мертвеца, поднял чашу. Внутрь нее попало несколько капель пролившейся крови ее защитника.
Но младший напарник не смотрел на чашу, его интересовал сам идол, казавшийся золотым. Он подскочил к нему, колупнул позолоту – и сплюнул.
– Крашеная деревяшка! А вот камешки настоящие. – Разбойник принялся выковыривать идолу глаза, потом потянул за искусно сработанную цепь, но голова статуи оказалась слишком большой, цепь не снималась. Тогда викинг, размахнувшись, срубил топором голову, и та, глухо шлепнувшись на каменную подставку трона, откатилась в сторону.
Корк схватил цепь и зажал в кулаке, победно ею потрясая:
– Смотри, Гуннар, отличный трофей! Я подарю ее Асвейг, уж это-то наверняка растопит ее ледяное сердце!..
Вдали, едва слышимый за звуками стихающей битвы, прокатился по черным небесам низкий рык сердитого грома.
Или это были удары шаманского бубна?
Земля содрогнулась...
...