Робин Мак-Кинли "Красавица"

Не знаю, кто нашел и начал переводить эту книгу, но мне очень нравится. Поклон вам до пола!
_________________

Девочки, кто-нибудь может выслать оригинал этой книги мне на ящик? ladymelan@gmail.com Спасибо!
_________________

Спасибо огромное за такую красивую сказку!

Охота еще кусочек почитать!
_________________

золотцы вы мои, я дико извиняюсь, но у мну технические проблемы с буком, а точнее - там ничего нет пока его реанимируют, придется подождать...что могу - восстановлю с рабочего компа и флешки, но пока... еще раз прошу прощения!! сделаю так быстро, как смогу!
_________________

Мэдди, сочуйствую. Я вот такого боюсь больше всего. Мы терпеливо ждем и тебя не торопим.

Мэдди, очень тебе сочувствую в связи с забастовкой техники. Терпеть не могу, когда компьютер приподносит такого рода сюрпризы, потому что ничегошеньки в нем не понимаю. Буду ждать продолжения столько, сколько потребуется.
___________________________________

Син, чую я, что это была не забастовка, а чья-то злобная подрывная деятельность...бук в ремонте, обещались к выходным отдать. восстанавливаю по своим многочисленным почтам то, что было
_________________

Саботаж?! Нужно казнить виновного с особой жестокостью!
___________________________________

Мэдди, успехов в борьбе с компом! Победа будет за тобой! А мы станем терпеливо ждать...
_________________

Мэдди, как же я все таки люблю такие истории, особенно ежели они так прекрасно переведены! Это я все к чему... УМНИЧКА!!! СПАСИБО!!! Надеюсь продолжение поспеет скоро, а эта картинка тебе от меня, может на авочку сгодиться, по моему это твой стиль


___________________________________

Девчонки, спасибо за поддержку!!! мне сегодня вечером вернули бук - уже с него пишу!!! ура!!! главу осталось подредактировать, вставить ссылки, еще раз перечитать (я оочень дотошная), и завтра утром, думаю, отправлю Pchelk'e
Юлич, спасибо за картинку , сохранила, попросить что ли Великую Мастерицу сделать мне аву
_________________

Девочки, спасибо за великолепный перевод и шикарный стиль произведения.Я буквально смаковала каждый продуманный оборот речи, вкусные эпитеты и просто замечательное художественное слово!

Давно не получала такого удовольствия, и от высококачественной работы переводчика, и ридера, и от интересного авторского видения старой сказки на новый лад.Очень понравились подобранные иллюстрации.

Еще раз - примите мою благодарность!

И пусть все технические проблемы останутся позади и больше не мешают жить.
___________________________________

 » Часть 3 Глава 4

Бета - Pchelka СУщественные поправки: Lady in red
Найдете косяки - пишите! а то я наскоро выкладываю - я на дне варенья!

Лето медленно и постепенно переходило в осень. Я находилась в замке Чудовища уже более полугода. И совсем не приблизилась к разгадке той волшебной тайны (упомянутой Лидией и Бесси) проклятия этого места и его хозяина; мое шестое чувство не развилось дальше. Так мне казалось. Я обнаружила, что могу читать больше книг и понимать их; если же я останавливалась и пыталась представить себе, скажем, легковой автомобиль, то от этого получала лишь головную боль, чем портила себе чтение. Но как только я погружалась в мир автора, ничто не тревожило меня и я выходила оттуда, закрывая книгу. Но, вероятно, в этом не было ничего загадочного. Я приняла Кассандру [1] и Медею [2] , суд Париса над тремя богинями [3], как причину Троянской войны, а также прочие неправдоподобные вещи прежде, чем узнала о паровых двигателях и телефонах; и приняла жизнь в этом замке. Правило, возможно, было тем же.
Я продолжала внимать разговорам Лидии и Бесси, скрывая, что их слышу, но ничего полезного не узнала. Иногда мне было сложно, когда я небрежно отвечала им, чего никак не могла делать. Но Лидия была так прямолинейна и доверчива, что никогда (я так думаю) не подозревала. Бесси – возможно, но она была скрытнее из них двоих и я не знала ее настолько хорошо; но она не выдавала себя ни единым словом. Вероятно, Чудовище предупредило их. Я больше не видела ни платья принцессы, ни скромного школьного монастырского одеяния, и обе горничных никогда не обсуждали тот случай; хотя, раз или два, Лидия роняла, без задней мысли, во время споров:
– Теперь-то мы знаем, какой она может быть упрямой.
Значит, я выиграла.
Время от времени я слышала, как другие вещи говорят друг с другом, особенно тарелки с подносами и бокалы на огромном обеденном столе; но они болтали на языке, который я не смогла выучить. Иногда мне была ясна фраза, если я не прислушивалась, и что-то типа «Эй, подвинься» или «Не потерплю подобного, сейчас моя очередь» проникало в мое сознание. Но по большей части я не слышала ничего, кроме эха от звона серебра и хрусталя. И это, вкупе с Лидией и Бесси, заставляло меня чувствовать себя менее одинокой; а замок не казался более необъятным или пустынным как раньше, до того, как я стала слышать все это.
– Псссст… Эй, просыпайся, – я наблюдала за тем, как на свече резко занималось пламя.
И еще я всегда знала, где находится Чудовище. Если он был на большом расстоянии от меня, то могла не обращать на это внимания. Но если поблизости, то мне словно слышался шум листвы высоких деревьев, качающихся на ветру, и подобное невозможно было оставлять без внимания. Так оно всегда и случалось.
– Чудовище, – спросила я раздраженно, примерно через неделю после моего обморока. – Тебе все время нужно так подкрадываться?
– Мне нравится наблюдать за тобой, – ответил он. – Тебя это беспокоит?
– Что ж… нет, – немного сбитая с толку, сказала я. – Полагаю, что нет.
Когда я смотрела на лес из окна своей спальни, то среди зелени видела розоватые осенние листья. И я снова носила свой плащ на дневных прогулках верхом.
Я старалась как можно реже думать о своей семье, выкинув мысли о них из головы, отрицая даже возможность вернуться к ним. Хотя мне почти удалось забыть то, что Чудовище сказало много недель назад, перед тем, как я потеряла сознание, все же я не решалась думать о будущем. А когда вспоминала семью (они часто мне снились, всегда пребывая в моих мыслях, несмотря на мои попытки не скучать по ним), я все же помнила, что покинула их. Но избегала размышлений о том, как выросли детки, смогли ли Отец и Жэр пристроить новую комнату к дому, как планировали. И ни разу не позволила себе задуматься, увижу ли я их снова. Но где-то очень глубоко внутри, куда даже мне самой при желании не было доступа, мелькала мысль о том, что я не покину Чудовище, даже если мне предложат свободу. Я все еще хотела навестить семью и отчаянно по ним тосковала, но не стала бы уезжать отсюда, если бы поездка к ним означала невозможность вернуться в замок. Но лишь малую часть этого я понимала. Осознанно я видела только то, что могу освободить себя от безнадежной боли, если перестану думать о жизни, которую вела до приезда в замок.
И каждую ночь, перед моим уходом, в столовой Чудовище спрашивало:
– Красавица, ты выйдешь за меня?
И каждую ночь я закрывала глаза, пряча сердце и душу, и отвечала:
– Нет, Чудовище.
Даже эта волшебная земля не была полностью свободна от штормовых осенних гроз. Как-то в октябре случился серый и мрачный день, полный дурных предзнаменований, и в ту ночь я плохо спала, пока облака все ниже и ниже спускались, грозно повиснув вокруг высоких башен замка. После полуночи разразился ливень, но я смогла заснуть, только когда занималась заря. Как часто бывало, мне приснилась семья, но никогда прежде я не видела таких реальных снов.
Они сидели за завтраком – я даже почувствовала запах каши, которую Грейс накладывала в миски. Все уселись за кухонным столом и одновременно обсуждали две вещи: Жэр с Отцом по-дружески спорили о досках для пола; Хоуп рассказывала Грейс, что Мелинде удалось найти немного ниток из своих обширных запасов, и они подойдут к зеленой хлопковой ткани, из которой сестра собиралась сшить платье. Грейс ставила полные миски на стол, пока Хоуп резала хлеб, а Отец передавал тарелку с жареной ветчиной.
Детки вроде как научились управляться с ложками: Ричард мял кусочек хлеба на самом дне своей миски, попутно занимаясь более интересным разбрызгиванием каши во все стороны. Мерси попыталась ему помочь, но ее мать пресекла это, также заставив и сына взять ложку по-нормальному.
– Хорошо, что вновь стало прохладно, – заметила Грейс, – готовка на огне в середине лета меня утомляет.
– Да, мне тоже нравится осень, – отозвалась Хоуп. – Особенно после уборки урожая, когда у всех появляется хоть немного свободного времени с начала весенней пахоты. Вот это гроза была прошлой ночью, правда? Но сегодня утром ясно, должно быть, она ушла сама собой.
– Странно, что розы никогда не теряют своих лепестков, даже от ветра, – прошептала Грейс, и они с Хоуп посмотрели на вазу на столе, в которой стояло полдюжины желтых, красных и белых цветков.
– Или что они никогда не растут поверх окна, – добавила Хоуп. – Их ведь не подрезают, верно?
Грейс покачала головой. Жэр перевел на нее взгляд.
– Подрезают? – спросил он.
– Розы. Розы Красавицы, – ответила Грейс. – Их никогда не подрезали. И они не страдают от гроз, которые срывают крыши с домов на многие мили вокруг.
– А когда их срезаешь, то они стоят ровно месяц, выглядя свежими, а потом за одну ночь увядают, – продолжила Хоуп.
Жэр улыбнулся и пожал плечами.
– Хороший знак, вы так не думаете? Что цветы такие красивые и прочее? Интересно, будут ли они цвести зимой? В деревне начнут болтать.
– Думаю, они будут цвести всегда, – отозвался Отец. – Летом и зимой.
Жэр посмотрел на него.
– Она приснилась вам прошлой ночью?
– Да. – Отец помолчал. – Она ехала в замок верхом на Великодушном. Одетая в длинную синюю амазонку и плащ, который развевался за ней. Она кому-то помахала – я не смог его увидеть. И она выглядела счастливой.
Он покачал головой.
– Я часто вижу ее во сне, вы знаете. И я заметил, ох, совсем недавно мне стало ясно, что она изменилась. И все еще меняется. Сначала я подумал, что начал ее забывать и огорчился. Но это не то. Она меняется. Мои сны реальны, как и прежде, но Красавица, которую вижу я, совсем другая.
– Какая? – спросила Грейс.
– Не знаю. Хотел бы тебе ответить. Хотел бы знать, откуда появляются сны – и вещие ли они.
– Думаю, что да, – заметила Хоуп. – Уверена, что так. Это как розы – они успокаивают нас.
Отец улыбнулся.
– И я так считаю.
А затем Мерси произнесла ясным тонким голоском:
– Когда Красавица вернется домой?
Ее слова словно кинули камень, потревоживший спокойную гладь пруда, в который я глядела: на мгновение я увидела выражения удивления, изумления и страха на лицах моей семьи, а потом картинка исчезла и мой сон прервался вместе с ней.
Первым, о чем я подумала после пробуждения, было: я и правда одевала вчера синюю амазонку, видела Чудовище и махала ему рукой, пока мой конь галопом направлялся обратно к замку.
Сквозь мое окно виднелся бледновато-прозрачный рассвет. Гроза ушла и небо стало безоблачно голубым. Я чувствовала себя усталой: поклевала носом над чашкой и медленно прошла вниз, чтобы выйти в сад.
– Доброе утро, Красавица, – сказало Чудовище.
– Доброе утро, – я повернулась и зевнула. – Извини. Из-за грозы я почти всю ночь не спала.
Уставшая, я не заметила, как добавила:
– А еще мне приснился очень грустный сон прямо перед тем, как я проснулась.
Я вновь зевнула и только потом поняла, что сказала.
– Что это был за сон? – спросил он.
– Неважно, – пробормотала я.
Мы шли по направлению к конюшне, пока говорили, и я прошла в стойло, чтобы выпустить Великодушного. Тот поспешил к двери, навострил уши при виде Чудовища, и побрел прочь в поисках травы. Поля все еще были сырыми от вчерашнего дождя; на мне были ботинки, но подол амазонки быстро промок.
– Тебе приснилась семья? – спросило Чудовище после нескольких минут молчания.
Я уже открыла рот, чтобы возразить, но передумала. Кивнув, я уставилась в землю и пнула маргаритку. Цветок стряхнул с себя капли дождя, которые засияли от лучей солнца словно нимб.
– Ты читаешь мои мысли? – поинтересовалась я.
– Нет, – ответило Чудовище. – Но в этом случае твое лицо говорит за тебя.
– Мне часто они снятся, – открылась ему я. – Но в этот раз все было по-другому. Я будто наблюдала за ними, словно они находились в комнате – или я, только они меня не видели. Я смотрела на сучки на древесине стола – не потому что помнила их, а потому что видела. У Жэра был перебинтован большой палец. Я узнала рубашку на Отце, но на ней была новая заплатка. Я их видела.
Чудовище кивнуло.
– И слышала?
– Да, – медленно произнесла я. – Они… они говорили обо мне. И о розах. Мой отец сказал, что я ему снилась – ехала верхом в замок, одетая в синюю амазонку, и выглядела счастливой. Он сказал, что ему хотелось бы знать, сон ли это; а Хоуп ответила, что уверена – сон вещий, и он (а еще розы) дан для успокоения.
– Она права, – ответил он.
– Откуда ты знаешь? – спросила я.
– Розы от меня, – ответило Чудовище. – И я посылал сны.
Я уставилась на него.
– Он видит сны о тебе почти каждую ночь и рассказывает семье об этом на следующий день. Думаю, это их действительно успокаивает. Я был осторожен и не показывал себя.
– Откуда ты это знаешь? Ты можешь их видеть? – я все еще смотрела на него.
Он отвел взгляд.
– Да, могу.
– А можно мне?
Он печально взглянул на меня.
– Я покажу тебе, если ты этого хочешь.
– Пожалуйста, – попросила я. – О, прошу, покажи мне.
Я отвела Великодушного в стойло и Чудовище увело меня обратно в замок: вверх по лестнице и вниз по коридорам, и еще раз вверх – в комнату, в которой я обнаружила его в свою первую ночь здесь. Он задернул портьеры и закрыл дверь, а я заметила, что на небольшом столике за креслом Чудовища что-то странно блестело. Он прошел туда и уставился на это; потом поднял бокал, стоявший на каминной полке, и произнес несколько слов, пока наливал немного содержимого на поверхность стола. Затем поставил бокал обратно и сказал мне:
– Иди сюда, встань рядом.
Я увидела, что столешница была сделана из толстого, похожего на светлый нефрит, материала. Блеск ушел и поверхность стала мутно-серой, бурлящей словно воды гавани после прилива. Медленно она начала проясняться.

Я увидела своих сестер в гостиной: Грейс сидела, закрыв руками лицо, а Хоуп стояла перед ней, положив руки ей на плечи.
– В чем дело, милая? – спрашивала она. – Что случилось?
Солнечные лучи проникали сквозь окно, из кузницы доносился смех Жэра.
– Это насчет мистера Лори? Я видела, как он уходил.
Грейс медленно кивнула и сказала, не снимая рук с лица:
– Он хочет жениться на мне.
Хоуп встала на колени и отвела руки Грейс с ее лица; сестры смотрели друг другу в глаза.
– Он тебя просил?
– Не совсем. Он слишком тщательно соблюдает правила приличия, ты понимаешь? Но его намеки: он просто сказал, что хочет «поговорить» с Отцом. Что еще он мог иметь в виду?
– Конечно, – ответила Хоуп. – Мы целое лето подозревали, что это случится. Отец будет доволен – он считает мистера Лори очень хорошим и приличным молодым человеком. Все будет хорошо. Ты станешь замечательной женой священнику, ведь ты так добра и терпелива.
Глаза Грейс наполнились слезами.
– Нет, – прошептала она. – Я не могу.
Слезы покатились по ее бледному лицу. Хоуп потянулась и дотронулась до мокрой щеки сестры рукой. Она тоже говорила шепотом.
– Ты ведь все еще думаешь о Робби?
Грейс кивнула.
– Не могу ничего поделать, – ответила она, плача. – Мы никогда не знали. И я не люблю Пэта Лори… Я все еще люблю Робби. Не могу ни о ком больше думать. Даже не пытаюсь. Я несправедлива к мистеру Лори?
– Нет, – неуверенным тоном ответила Хоуп. – Нет, не беспокойся об этом. Но Отец даст ему согласие, ты понимаешь, и он начнет всерьез за тобой ухаживать. О, моя дорогая, ты должна попытаться убрать Робби из своих мыслей. Не стоит напрасно тратить свою жизнь. Прошло шесть лет.
– Знаю, – отозвалась Грейс. – Думаешь, я хоть на день забываю об этом? Бесполезно.
– Попытайся, – попросила Хоуп. – Прошу. Мистер Лори любит тебя и будет хорошо к тебе относиться. Тебе не нужно любить его так, как Робби.
Голос Хоуп задрожал и она тоже начала плакать.
– Просто будь добра к нему – время и его любовь к тебе позаботятся об остальном. Уверена в этом. Пожалуйста, Грейс.
Грейс посмотрела на сестру словно потерявшийся ребенок.
– Я должна? Мне осталось только это?
– Да, – ответила Хоуп. – Поверь мне. Это для твоего же блага, я понимаю. И Отец будет так доволен. Ты знаешь, что он беспокоится о тебе.
– Да, – Грейс склонила голову и прошептала. – Хорошо, я сделаю, как ты говоришь
Вокруг картинки вновь заклубился туман, который накрыл ее, и мои сестры исчезли.
– Ох, бедняжка Грейс, – произнесла я. – Бедняжка Грейс. Интересно, что случилось с Робби?
Пока я говорила, туман испарился, как дым рассеивается от ветра, и мужчина выступил на причал с борта корабля. Со стороны гавани дул свежий ветер, так знакомый мне с детства; я видела один из складов, который раньше принадлежал моему Отцу. Рядом стояла новая пристройка, ее недавно покрасили. Корабль, с которого сошел мужчина, был двухмачтовый, но вторая мачта обломилась на треть своей длины и балка была привязана к обрубку. Остальная часть судна также была в печальном состоянии: дыры в рейках, грубые заплаты по бокам и на палубе; большинство носовых кают были снесены, а остатки паруса превратили в подобие палатки. Немногие мужчины, управлявшие кораблем, выглядели потрепанными, глаза их ввалились. Но моряки стояли смирно, с гордостью на лицах и в осанке. Несколько человек с берега торопились к тому, который сошел с судна. Между ними была такая разница: плотные и здоровые мужчины, хорошо одетые. А человек, к которому они направлялись, был гораздо выше, однако худ и бледен, словно долго болел и пока не до конца выздоровел. В его черных волосах виднелась седина.
– Прошу извинить меня, господа, – начал он, – обе наши шлюпки были смыты во время шторма. Я решил, что будет лучше, если мы оставим судно на причале, чем доверимся фортуне и будем ждать другой корабль в гавани. Понимаете, – добавил он с ухмылкой, – мы и якоря лишились, а старое корыто сильно протекает, и я подумал, что разумнее будет держать своих людей поближе к берегу, если придет время покинуть корабль. Мы не смогли бы долго плыть.
Я узнала ухмылку, еще не узнав человека. Это был Робби.
– Но кто вы такой, сэр? – спросил один из мужчин, приблизившихся к нему.
– Меня зовут Роберт Такер и мое судно (то, что от него осталось) – «Белый Ворон». Я хожу (то есть ходил) под парусом от имени Родерика Хастона. Отплыл шесть лет назад с тремя другими кораблями: «Стойким», «Ветром Флота» и «Шансом Судьбы». Боюсь, нам выпали немного более страшные испытания, чем мы ожидали.
Я не видела лиц людей, с которыми он говорил. Молодой парень, одетый как клерк, отделился от группы и побежал рассказывать новости. Через мгновение Робби продолжил:
– Вы можете рассказать мне, что произошло с остальными тремя? Мы совершенно потеряли с ними связь четыре года назад, во время шторма – первого из них, – сухо добавил он. – И где я могу найти мистера Хастона? Все изменилось, как я вижу, со времени моего отплытия, – Робби кивнул в сторону склада, который был мне виден. – Должно быть, он давно списал нас. Мы были вдалеке от тех мест, откуда можно послать письма. Я пытался раз или два, но не думаю, что они дошли.
И вновь туман сгладил картинку, а я опять глядела на поверхность стола в темной комнате замка Чудовища.
– Робби, – повторила я. – Он вернулся домой… Он жив! А Грейс не знает, о Боже, Чудовище, – спросила я, повернувшись к нему, – то, что я вижу – происходит в данный момент? Робби только что пришвартовался? А Грейс только сейчас говорила с Хоуп?
Он кивнул.
– Значит, еще не поздно, – заметила я. – Пока. О, Боже. Если Робби отправится в Голубой Холм сегодня (что вряд ли), у него уйдет два месяца на это, кроме того он останется, чтобы позаботиться о корабле и своих моряках. И по его виду можно сказать, что он нездоров. Не думаю, что он хотя бы письмо напишет. С этими отчаянно благородными людьми никогда не знаешь: вдруг он решит, что все нужно отложить по какой-то причине. О, Боже, – повторила я.
Отойдя от стола, я прошлась по комнате туда и обратно несколько раз. Чудовище аккуратно вытерло стол салфеткой и присело в огромное кресло, стоящее рядом, но я была занята и не обращала на него внимания.
– Грейс нужно рассказать. Если она обручится с молодым священником (она даже считает, будто дала ему повод поверить, что примет его ухаживания), она всерьез пойдет на это. Решит, что таков долг, несмотря на Робби. Чудовище, ты мог бы послать ей сон, который расскажет о Робби?
Он шевельнулся в своем кресле.
– Я могу попытаться, но сомневаюсь, что мне это удастся. И даже если так, вряд ли она поверит.
– Почему? Ведь Отец верит.
– Да, но он желает верить – а розы напоминают ему, что магия работает. Грейс часто видит сны о том, что Робби дома и в безопасности. Она понимает: это лишь отголоски ее любви и она научилась не доверять им. И не поверит снам, отправленным мной. И, что ж, обе твои сестры довольно прагматичны: не уверен, что вообще что-то смогу им послать. Твой отец другой – и Жэр тоже, кстати говоря, а еще Мерси. Но ни твой отец, ни Жэрвейн не упомянут Робби, чтобы не причинить боль твоей сестре, а Мерси слишком мала.
Я замедлила шаги.
– Ты многое знаешь о моей семье.
– Я многие часы наблюдал за ними, когда твой отец вернулся домой один. Они стали мне очень дороги, возможно, из-за тебя; и я присматривал за ними, чтобы убедиться, что они в порядке.
– Тогда отпусти меня домой, лишь на день, на час – чтобы рассказать Грейс. Она не должна выходить за Лори – это сделает ее несчастной на всю жизнь, когда она узнает, что сердце не лгало ей насчет Робби. А еще они поймут, что у меня все хорошо, что здесь я счастлива и обо мне не надо более беспокоиться. И тогда я вернусь. И никогда не попрошу об отъезде. Прошу, Чудовище. Пожалуйста.
Я опустилась на колени и прикоснулась к нему. В комнате все еще было темно, портьеры задернуты, и лицо его скрывалось в мрачной тени от широкого кресла; мне был виден лишь блеск его глаз. После долгого молчания, во время которого слышалось лишь мое учащенное дыхание, он, наконец, сказал:
– Я не могу отказать тебе ни в чем, ведь ты действительно этого желаешь. Даже если это будет стоить мне жизни.
Он глубоко вздохнул; казалось, он втянул весь воздух в комнате.
– Что ж, поезжай домой. Я могу дать тебе неделю.
Он наклонился. У его локтя, в какой-то безделушке, стояли розы; он поднял большой красный цветок, точно такой же, какой Отец привез домой почти восемь месяцев назад.
– Возьми это.
Я взяла: стебель был мокрым, прохлада коснулась моих пальцев.
– Неделю она останется свежей и цветущей, как сейчас; но через семь дней завянет и умрет. И тогда ты узнаешь, что твое верное Чудовище тоже умирает. Потому что я не смогу жить без тебя, Красавица.
Я потрясенно посмотрела на него и, сглотнув сквозь тяжелое дыхание, ответила:
– Ты не можешь отослать меня, как свои сны? Так будет гораздо быстрее. И… и ты поймешь, когда можно вернуть меня, прежде, чем… что-то произойдет.
– Могу, – ответил он. – Но ты должна взять Великодушного с собой, а таким способом я не смогу отправить его, как я уже упоминал; это сведет его с ума.
– Он мог бы остаться здесь, с тобой, – заметила я.
– Нет, он терпит меня из-за любви к тебе. Ты должна взять его. Если выедешь сейчас, то к ужину будешь дома.
Эти слова («к ужину будешь дома») наполнили мой мир и отозвались эхом в голове, я не стала раздумывать и слушать угрызения совести от того, что оставляю бедное Чудовище. Вся тоска (которую я тщательно подавляла последние месяцы) захлестнула меня так, что я едва могла дышать. Я поднялась, сквозь толстые стены замка мне было видно маленький домик на дальнем краю заколдованного леса.
– Надень свое кольцо, – попросило Чудовище. – И помни обо мне.
Я засмеялась: голос был наполнен восторгом.
– Я не смогла бы забыть тебя, дорогое Чудовище, – ответила я и поклонилась.
Его руки с чуть скрюченными пальцами лежали на коленях вверх ладонями: я поцеловала правую и на мгновение уставилась на тень, в которой блестели его глаза, наблюдающие за мной. Блестели они странно и очень ярко, словно были полны слез, но, возможно, это лишь мое зрение помутилось. Повернувшись, я увидела, как его правая рука медленно сжалась.

Я побежала в свою комнату (вдоль по коридору и за ближайший угол), достала шелковый шарф и завернула в него пару вещей; затем в другой положила хлеб с завтрака и несколько апельсинов, торопливо связав оба шарфа. Мне не пришло в голову поинтересоваться, почему в тот день завтрак так и не убрали. Я схватила плащ и стрелой промчалась вниз. Великодушный сразу понял, что что-то происходит. Я прикрепила розу к оголовью уздечки, как и прежний цветок, когда мы впервые прошли по дороге, по которой будем возвращаться. Я запихнула свои немногочисленные пожитки в седельные сумки и взобралась на коня; Великодушный молниеносно пустился галопом, едва я опустилась в седло. Я схватилась за поводья.
Серебряные ворота подмигнули нам через поля, казалось, мы приблизились к ним прежде, чем я смогла продеть ноги в стремена. А когда оглянулась, то замок был уже далеко-далеко: сады, окаймленные зеленью, остались лишь в памяти. Я слегка придержала Великодушного, на мгновение ощутив в себе что-то странное и неожиданное. Но подумала: «Ерунда, я вернусь через неделю». Конь трусцой проскакал сквозь ворота и они бесшумно закрылись за нами.
Я понятия не имела о направлении и не подумала спросить у Чудовища прежде, чем уехать, но Великодушный уверенно трусил по широкой дороге, словно знал, куда направляется. Мне припомнилось, что дорога идет на расстоянии нескольких миль от серых ворот, но темные послеполуденные тени тянулись по песочного цвета тропе, а конца пути все не было. У меня появилось странное предчувствие, что за первой тенью, виднеющейся впереди, через которую ничего не было видно, кончалась дорога, но как только мы достигали ее, то разворачивалась вторая тень. Великодушный без устали трусил, а я знала, что впереди долгий путь и нам надо сохранять силы, но когда я отпустила поводья, конь рванул галопом. Я не стала его удерживать; в его бледной гриве сияли солнечные лучи, пока она вздымалась и опадала в такт движению; краем глаза было видно, как разворачивалась блеклая дорога.
Мы остановились лишь раз: я ослабила подпругу и скормила коню остатки хлеба и апельсинов, но мы оба стремились продолжать путь. Я попыталась заставить его замедлить шаг, но он заволновался и я решила, что так он потратит больше сил, лучше позволить ему скакать. Так я и сделала.
Солнце скрылось с глаз и сумерки выползли из-за деревьев, покрывая тропу перед нами; дорога слегка светилась. А затем что-то еще – золотое сияние – на мгновение блеснуло среди деревьев и скрылось. Затем вновь показалось. Возможно, свет ламп из дома. Я наклонилась и Великодушный снова поскакал галопом, и скакал так, пока поводья не стали мокрыми от пота; мы прорвались сквозь границу леса и выехали на поле за домом, свет от ламп сиял из окон кухни, обливая золотыми отблесками розы, что висели рядом и рисуя маленький золотистый ковер на полоске травы между задней дверью и кухонным садом. Великодушный остановился, вскинул голову и заржал, словно военный скакун. Через мгновение пугающей тишины распахнулась задняя дверь и Хоуп произнесла:
– Это и правда Великодушный!
Я спешилась и побежала к двери. А когда достигла ее, все уже вышли из дома: мы смеялись и обнимались, а конь, которому после меня тоже уделили внимание, был зацелован и обласкан. Многие (или даже все) из нас плакали.
Малыши, которых одних оставили на кухне, прошли к двери и с любопытством глядели на замешательство на улице. Мерси спустилась по двум ступенькам на землю и стояла, внимательно наблюдая и вцепившись в один из столбиков от проволочного заборчика, который охранял сад от мелких животных, никогда не приходивших из заколдованного леса.
– Мерси, – спросил ее дед. – Ты помнишь Красавицу?
– Нет, – ответила она, но когда я подошла к ней, то улыбнулась и протянула ко мне руки. А робкий Ричард кинулся прочь от двери, чтобы спрятаться в юбках у матери.
– Заходи, заходи, – сказал Отец. – Ты должна нам все рассказать.
– Погодите, мне нужно устроить Великодушного – есть ли для него место?
– Мы все уладим, – ответил Жэр.
– Я поставлю приборы на стол, – сказала Грейс. – Мы как раз садились ужинать.
Наши голоса звучали странно – бездыханно и скрипуче; мне было трудно думать ясно. Грейс, Хоуп и Ричард вошли обратно в дом, а остальные прошли в конюшню.
– Мерси не хочет прокатиться? – спросила я, похвально задумавшись: мои ранние воспоминания были о том, как я желала сесть на лошадь.
– Спроси ее, – ответил Жэр, – Они с Ричардом давно дружат с Одиссеем.
Мерси посадили в седло к Великодушному и с обеих сторон держали за ноги, так что мы спокойно проехали расстояние в несколько шагов до стойла. Жэр прошел внутрь и зажег светильник.
– Большой, – сказала Мерси, когда ее сняли с лошади.
Кроме коричневой морды с белой звездочкой на лбу (Одиссей), в бывшем стойле Великодушного виднелась незнакомая гнедая морда.
– Сидр, – сообщил Жэр. – Пятилетка, милая молодая кобылка. Надеюсь, они поладят. Мы привяжем коня здесь, в углу. Сена достаточно.
Я сняла седло. Голова моя гудела.
– Поскорее, умоляю, – просил Отец, держащий на руках Мерси. – Я не могу спрашивать что-то у тебя, пока мы не вернемся в дом и присоединимся к девочкам, а ожидание меня убивает.
Тут на пороге появилась Хоуп.
– Вы здесь всю ночь хотите провести? Мы умрем от ожидания, а еда остынет – именно в таком порядке.
Жэр забрал мои седельные сумки и мы пошли обратно, я обнимала одной рукой Отца, а другой – Хоуп.
– Я все еще не верю, – заметила я.
– Мы тоже, – отозвалась Хоуп и вновь меня обняла.
Меня что-то смутно беспокоило и, когда мы вошли в дом, на свету, оно поразило меня с огромной силой. Я взглянула на Хоуп, которая все еще стояла рядом.
– Ты уменьшилась, – пискнула я.
Я смотрела на нее сверху: семь месяцев назад я глядела также, но с нескольких дюймов снизу. Хоуп засмеялась.
– Моя дорогая, ты выросла!
Грейс, самая высокая из них обеих, подошла ко мне: я была выше ее примерно на дюйм.
– Вот! Мы всегда утверждали, что ты вырастешь; тебе просто слишком нетерпелось и ты нам не верила, – улыбнулась она.
– Семь дюймов за семь месяцев – не так уж плохо, – заметил Жэр. – Надеюсь только, такое не станет продолжаться еще дольше.
– Ох, перестань, зануда, – откликнулась Хоуп и обратилась ко мне. – А глянь-ка на розы у себя на щеках! Колдовство пошло тебе на пользу. Ты никогда не была красивее.
Я широко улыбнулась.
– Это мало о чем говорит, сестренка.
– Ну-ну, дети, – шутливо строгим голосом сказала Грейс. – Никаких ссор. Давайте есть.
– Нам обязательно ждать до конца ужина, чтобы услышать твой рассказ? – прямо спросил Отец. – По крайней мере скажи нам: ты вернулась навсегда?
– Нет, – как можно мягче ответила я. – Боюсь, что нет. Я просто приехала погостить.
Из-за радости от приезда домой, настоящую причину моего визита отмели в сторону и похоронили; теперь же я вспомнила ее, быстро взглянув на Грейс, которая улыбалась мне.
– А расскажу вам все после ужина, – продолжила я. – Хочется есть… Вы можете рассказать мне, что происходило здесь, после того, как я уехала. Кажется, прошли годы, я почти ожидала, что детки уже выросли.
– Пока нет, – заметила Хоуп, ловя чашку Мерси прежде, чем та успела разбиться о пол.
Год для них выдался хороший (за исключением потери младшей дочери) и точно очень урожайный. Репутация Жэра распространилась так, что теперь у него было больше работы, чем он мог делать.
– Я едва мог справиться со всем, ненавижу отказывать людям, особенно, если они приехали издалека. Но месяц назад Ферди позвали домой. Он стал почти незаменим в последние шесть месяцев; но его дядя в Гусином Месте покалечился, когда на него упало бревно, и им был нужен кто-нибудь, чтобы присматривать за фермой: дети были слишком малы. Так что Ферди уехал, и я боюсь, что назад он не вернется. Сейчас со мной работает старшенький Мелинды – он немного маловат, но хорошо справляется. Однако научиться всему, что ему нужно знать (точнее, что я хочу, чтобы он знал) займет у него какое-то время.
– И что хуже всего – из-за этого мы не можем достроить дополнительную комнату к дому, – подхватил Отец. – Мы надеялись закончить ее к зиме, но теперь не получится.
Дела Отца тоже улучшились и он мог теперь выбирать, что можно делать дома, в мастерской.
– Я слишком стар, чтобы взбираться на чужие крыши, – объяснил он. – И мне нравится работать дома. Кровати и сундуки, колыбельки, стулья и столы, иногда повозки или обычно телеги. А еще вещи подлатать. Кажется, я очень много делаю колес. Мне время от времени дают интересные задания (и мне они больше всего нравятся) – орнамент с завитками на столах, резные ножки.
– Ничего нового у нас, – добавила Хоуп. – Я ухаживаю за детками, а Грейс – за мной. Сидр в этом году хорошо удался, даже лучше, чем у Мелинды, если поверишь – мы все выпьем немного после ужина.
– Так что понятно, откуда у новой кобылки такое имя, – произнес Жэр. – Мы все так упивались чувством превосходства, а потом появляется эта лошадка (мы купили ее у Дика Джонсона, помнишь его?) как раз с подходящей мастью.
– Мы не удержались, – заметила Хоуп.
– Да, – подхватил Жэр. – И меня весьма несправедливо обвинили в том, что купил ее из-за масти.
Хоуп засмеялась.
– Может, ты не заметила, – продолжил он. – Но у нас теперь есть еще коровник, пристроенный к конюшне с другой стороны. Кролики и курицы теперь составляют компанию Рози. Одиссею почему-то не очень понравились коровы, так что пришлось сделать ему собственное стойло.
– Вы богаты, – восхитилась я.
– Ты еще не видела новый ковер в гостиной, – добавила Грейс.
– Не так богаты, как ты, – заметила Хоуп,– Судя по чудесному платью, которое на тебе.
Я решила не переодеваться в амазонку этим утром в замке, и мое платье было богатым и тяжелым, довольно неподходящим для поездки.
– Ну что ж, – продолжила Хоуп, – мы все поели. Что произошло с тобой?
– Чудовище хорошо относится к тебе, как и обещало? – спросил Отец.
– Да, папа, – ответила я и замолчала. Видения садов, замка, чудесной библиотеки и самого Чудовища заполнили мои мысли. – Не знаю, с чего и начать.
– Начни с середины и иди обратно, – отозвалась Хоуп. – Не будь занудой.
– Ладно, – сказала я.
И рассказала им о Лидии и Бетси, о свечах, которые зажигаются сами собой, что путь в мою комнату всегда идет через короткий коридор за углом, где бы я ни находилась, если терялась. Поведала им о том, насколько огромен и великолепен замок, о необъятном столе, где каждый вечер ужинаю и за которым могу есть все, чего ни попрошу. И как подносы толкаются, оживленные тем, кому их них обслужить меня.
Я рассказала им о дружелюбных птичках и моей кормушке. И об огромной библиотеке, с таким количеством книг, что я никогда не смогу прочитать.
– Не думаю, что в мире есть столько книг, – сухо откликнулась Грейс.
Я улыбнулась и пожала плечами, поняв, что не могу сказать им: «Ну, видите ли, большинство из них вообще пока не существуют».
Я обнаружила, что многое опустила из рассказа, потому что просто не могла объяснить это.
Самой огромной трудностью было говорить о Чудовище. Я не могла не рассказать о нем, но все же, весьма затруднительно было начать. И когда я упомянула Чудовище, то обнаружила, что защищаю его. Монстр, которого встретил мой Отец – вот как они воспринимали его, и хотя все с облегчением узнали, что он «хорошо ко мне относится», я не смогла открыться им, насколько добрым и милым он был. Я запуталась в объяснениях о том, как сильно я к нему привязалась и каким хорошим другом он стал мне. И это казалось мне предательством. Ведь он сам жестоко разлучил меня с семьей, как они или я могли простить его за это? Как я могла придумывать оправдания? Я не могла рассказать им, что… люблю его. Мысль молнией неприятно пронзила меня. Люблю его?
Я замолчала и посмотрела на огонь. В руке у меня была чашка теплого сидра; они были правы, он был хорош. Странно было иметь дело с тарелками, которые оставались на месте, там, куда я их ставила, и не прыгали, торопясь ко мне, если я подзывала их. И еда была проста, но не в этом дело; меня терзало то, что я больше не чувствовала себя дома, в этой теплой залитой золотистым светом кухне. «Ты не просто дома, – твердила я себе. – Прошло много времени, конечно, ты привыкла к другой жизни. Нужно просто расслабиться».
– Как долго ты можешь остаться? – спросила Хоуп. – Ты сказала, что придется вернуться.
Я кивнула. Тепло от кухни, казалось, покинуло меня, оставляя меня в одиночестве. Я окинула взглядом лица своей семьи.
– Да, я здесь лишь на неделю.
– Неделю? – переспросил Отец. – Лишь неделю? Это все?
– Конечно же, ты сможешь еще раз приехать? – спросила Грейс.
Я была предателем, с жалостью опрашиваемым своим любящим врагом. Я скрутила руки на коленях; вкус сидра казался горьким.
– Нет, – ответила я и слова мои ножом резанули тишину.
От огня откинулись острые тени, которые я не заметила прежде, и окрасили углы кровавым светом.
– Я… я обещала, что не попрошу больше о визите.
Что мне им сказать? Я лихорадочно размышляла. Чудовище сказало: «Я не смогу жить без тебя». Они не могли понять, что я должна была вернуться.
– Навсегда? – спросила Хоуп и ее голос оборвался на последнем слоге.
– Зачем же он вообще тебя отпустил? – рассердился Отец.
Не стоило говорить им сейчас.
– Просто… чтобы дать вам знать – я в порядке. – глупо отозвалась я. – Чтобы вы больше не волновались обо мне.
– Не волновались… но мы же любим тебя, – заметил он. – Не можем не волноваться, если мы не видим тебя.
– Что ж… вы же видите сны обо мне, – пробормотала я. – Они вещие. Помогают, не так ли?
– Откуда ты знаешь? – потребовал ответа Отец.
– Чудовище посылает их. Он рассказал мне.
– Он посылает сны, как мило, я уверен. Но он удерживает тебя. Что это еще за сделка такая? О, если бы я только никогда не видел его замок, не принял его лживое радушие.
– О, прошу, Отец, – попросила я. – Не сердись. Ты не понимаешь. Я по всем вам скучаю, конечно, но я не против… Я имею в виду, лучше бы я была здесь, но…
Я не знала, что сказать дальше.
– Понимаем? Что тут понять?
– Чудовище тоже одиноко, – безнадежно ответила я, и все ошеломленно замолчали.
– Ты можешь сочувствовать этому… монстру после всего, что он сделал тебе? – наконец спросил Отец.
Я с несчастным видом кивнула и вновь наступила изумленная тишина.
– Ладно, – заметил Жэр таким голосом, словно сильно пытался сохранять здравомыслие. – Я не понимаю, что происходит, но вот что мы знаем: во всем замешана магия (невидимые слуги, о которых ты говорила и прочее), а в этом мы не смыслим. Думаю, то, что пытаешься сказать нам, Красавица: Чудовище, которое знакомо тебе – не тот монстр, встретившийся твоему отцу. Верно?
Я натужно улыбнулась.
– Так пойдет. – И добавила с большой благодарностью: – Спасибо.
Ричард и Мерси заснули на своих стульях, Грейс и Хоуп подняли их, чтобы отнести в постель.
– Странно как, – заметила Хоуп, откидывая локон со лба дочери. – Она как раз сегодня утром, за завтраком, произнесла первую фразу. Спросила: «Когда Красавица вернется домой»?
Слеза потекла по щеке Хоуп.
Мы обосновались в гостиной, пока деток укладывали спать; никто не сказал ни слова, пока Хоуп с Грейс не вернулись, принеся с собой кувшин сидра и тарелку с имбирными пряниками. Все наполнили бокалы, но затем тишина вновь выползла и наполнила комнату так плотно, что через нее, как через пламя, трудно было видеть.
Хоуп беспокойно ерзала и вздыхала, потом дотянулась до складки моей юбки, потянула ее и потерла между пальцами.
– Ты одета как королева, – заметила она. – Полагаю, у тебя таких целый шкаф?
– Ох, более или менее, – ответила я смущенно, хотя на лице Хоуп было лишь слабое любопытство; и я медленно начала понимать, что мой рассказ о замке и тамошней жизни, мало что значил для моей семьи. Они без интереса слушали то, что я говорила (или пыталась сказать), но лишь потому, что говорила я, а не для того, чтобы выслушать. Я не понимала, кто виноват в этом – они, я или миры, в которых мы жили. Единственное, что они осознали – это то, что я вновь скоро их покину, вернусь к своей волшебной судьбе; и мне стало понятно, каким ужасным им это казалось. И стало ясно – я мало чем могу им помочь.
Я улыбнулась Хоуп, пока она умоляюще смотрела на меня, и в ответ на ее взгляд, я сказала:
– Многие из них слишком роскошны для меня, и я их не ношу. Хотела бы я привезти некоторые из них – они бы так вам пошли.
Я вспомнила пышное серебряное платье, которое отказалась носить несколько недель назад. Мои непримечательные слова прояснили атмосферу.
– Судя по весу твоих седельных сумок, я бы сказал, что ты привезла с собой половину замка, – веселым тоном заметил Жэр.
– Я что? – спросила я. – Где они?
Жэр указал на стол в углу комнаты и я прошла к ним. В них точно было больше того, что положила я. Расстегнув первую сумку, я увидела темно-золотистую парчу, расшитую мелкими рубинами.
– Спасибо, Чудовище, – выдохнула я; и внезапно перед глазами невольно мелькнула смутная картинка: он, наклонившийся над прозорливым стеклом в темной комнате замка. Ночь: портьеры за ним были открыты и виднелись звезды. Огонь в камине горел, окрашивая рыжевато-коричневый бархат на нем в алый цвет. Картинка потускнела. Я положила обе руки на стол перед собой и потрясла головой, чтобы избавиться от видения.
– Ты в порядке? – спросил Отец.
– Да, конечно, – отозвалась я.
Кажется, мое новообретенное зрение тяжело приживалось в старом мире. Теперь я снова поняла, где нахожусь, уставившись на золотую парчу.
Я вытащила ее. Это было бальное платье с шелковыми лентами, вплетенными в корсаж, рубинами и жемчугом.
– Это, наверное, для тебя, – сказала я и кинула его Грейс.
Она вытянула руку в самый последний момент и каскады юбок водопадом упали на ее плечи и бедра. К платью прилагались подходящие туфли, гребни с вставленными рубинами для ее волос и рубиновые ожерелья, чтобы обернуть вокруг ее шеи.
Под всем этим лежало желтовато-зеленое платье, окаймленное изумрудами – для Хоуп; а еще два длинных вышитых плаща и капора, и мягкие кожаные перчатки с окантовкой из белого меха. Под этим же были богатые одежды для Отца и Жэра, а в маленьком мягком мешочке на дне (я едва его заметила) были платья и шапочки для деток, мелкий жемчуг и сапфировые броши, и одеяльца из лучшей шерсти.
Гостиная блестела, словно сокровищница короля. Я вынула из седельной сумки больше, чем могла когда-либо упаковать туда; а еще была и вторая, все еще полная, которую я не тронула. Хоуп, с ниткой изумрудов на шее и зеленой шалью в одной руке, волоча шелковую бахрому по полу, подняла одно из маленьких платьиц, которое я выложила на стол, и вздохнула.
– Я так хотела одевать близнецов во что-то очень милое, но это весьма непрактично, потому что они так быстро растут. А эти платья гораздо красивее тех, о которых я мечтала. Не знаю, верно, что нам делать со все этим – но мне нравится просто смотреть на них. Спасибо, милая Красавица, – она поцеловала меня.
– Мне не нужно подарков от Чудовища, – сказал Отец. – Он пытается нас купить? Пусть возьмет свои богатые дары и оставит нам нашу девочку.
– Прошу, Отец, – попросила я. – Считай их моими подарками. Я хочу, чтобы вы сохранили их и думали обо мне.
Отец опустил взгляд, неохотно вытянул руку и погладил меховой воротник своей новой куртки. Жэр вздохнул.
– Я все же не понимаю – и мне не нравится это чувство. Я словно снова стал ребенком, а моя мать рассказывает мне страшные истории. Но я сделаю так, как ты просишь – и если это доставит тебе удовольствие… – Он поднял свою шляпу и покрутил ее на пальце. – Твое Чудовище, должно быть, весьма хорошо к тебе относится, раз так добр к твоей семье.
Отец фыркнул, но ничего не сказал.
– Благодарю вас обоих, – продолжил Жэр и тоже поцеловал меня. – Мне всегда было интересно, как это – одеваться как лорд, вот и появилась возможность. – Он надел шляпу задом наперед и низко надвинул ее на лоб, так что перо щекотало его подбородок. – Я уже чувствую себя по-другому, – заметил он, дуя на перо.
– Ты и выглядишь по-другому, – засмеялась Хоуп.
– Да уж, вызову я толки, появившись в этой шапке и белых шелковых штанах в кузнице. Жаль, я не попросил парочку новых мехов вместе с этим. Хотя одни перья, возможно, стоят столько же.
Он одел шляпу нормально и Хоуп подняла его плащ, накинув ему на плечи, поправив золотые цепочки и застежки. Жэр стоял спокойно, слегка улыбаясь, пока она возилась с ним. Мы посмотрели на него, когда сестра отступила. Он все еще выглядел собой, каким мы его знали, но по-другому: словно командовал армией. Его густые волосы, забранные под шляпу, открывали его высокий широкий лоб и прямую гордую линию бровей и рта.
– Я чувствую себя глупо, – заметил Жэр. – Не надо так на меня смотреть.
Он снял шляпу, плащ и вновь стал мужем Хоуп и самым умелым кузнецом в шести соседних городах.
– Ты и правда выглядел как лорд, – улыбнулась Хоуп.
– Дорогая жена, – ответил он, обвивая рукой ее талию.
Грейс поднялась из кресла, золотистое платье свешивалось с его спинки и падало на сиденье. Сестра зажгла несколько свечей и светильников, в дополнение к огню камина.
– Если уж собираемся важничать, лучше видеть, что мы делаем, – заметила она, проходя мимо меня. Грейс поцеловала меня и прошептала на ухо: «Спасибо, дорогая моя. Мне не важно, что я не смогу это носить; я буду глядеть на него каждую ночь и думать о тебе, я даже попытаюсь думать хорошо о твоем ужасном Чудовище».
Я улыбнулась. Отец поднялся и печально улыбнулся мне.
– Ладно, моя дорогая, ты победила, как, впрочем, и обычно. Повторю слова Жэра – я не понимаю; но в деле замешана магия, так что – что ж, я сделаю так, как ты просишь и попытаюсь радоваться тому, что у нас есть – или тому, что говоришь ты. Но ты должна знать, что мы не отведем от тебя глаз целую неделю, пока ты здесь.
Я кивнула.
– Надеюсь, что так.
Вскоре мы все прошли в спальни. Я поняла, что все еще не рассказала Грейс о Робби.
«Завтра, – подумала я, – Сегодня это будет уже слишком. Но я не должна была больше ничего откладывать».
Мой чердак выглядел также, как я его помнила, только немного чище; Грейс следила за ним лучше, чем я. Простыни на кровати были свежими и чистыми, не жесткими и пыльными от шестимесячного пренебрежения; кровать была аккуратно заправлена – совсем не так, как я ее оставляла. Я опустилась на сундук под окном и уставилась на поле и лес.
Мысленно я обратилась к прошедшему вечеру, к сцене у огня в гостиной, когда я попыталась защитить Чудовище от враждебности моей семьи. Я понимала теперь, что произошло – я не могла вот так рассказать им, что будучи дома, вновь с ними, я поняла одну вещь, которую успешно игнорировала последние несколько недель в замке: что я полюбила Чудовище. Они не стали мне менее дороги, но он стал еще милее. Я подумала о заклятии, которое не понимала, о загадке, разгадки которой Лидия и Бесси ожидали от меня; но внезапно все это показалось мне малозначимым. Мне не пришлось выталкивать их из моих мыслей, как обычно: они просто стали незначительными.
Тем временем, я проведу целую неделю со своей семьей.
Дом притих; но тишина здесь была проще, чем та, с которой я жила в последние шесть месяцев. Я уставилась на тени, которые двигались только с луной и уши мои уловили эхо, которого там не было. Я прокралась вниз и пошла в конюшню, где нашла Великодушного, слегка заигрывающего с новой кобылкой, которая была не так уж и против.
– Не уверена, что появление жеребенка следующим летом у них в планах, – сказала я ему. Он потерся о меня головой. И добавила, – Но ты же не послушаешь.
Я сняла уздечку с крюка, а он сразу же поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Я отвязала красную розу, что висела на оголовье и повесила уздечку. Конь расслабился.
– Доброй ночи, маленький, – я похлопала его по огромному крупу и тихонько прошла обратно в дом.
Я взяла глубокую миску из кухни, наполнила ее водой и на цыпочках прокралась обратно наверх. Положила розу и миску на подоконник и внезапно поняла, что умираю от усталости. Я стянула одежду и провалилась в сон сразу же, как только легла.

____________________________________
[1] Персонаж древнегреческой мифологии. Большинство авторов описывает её как прорицательницу. Предсказала будущее Париса и указала на Елену, как на причину войны. Ей, однако, не поверили.
[2]Волшебница, персонаж мифов об аргонавтах. Когда аргонавты во главе с Ясоном прибыли в Колхиду, покровительствовавшие им боги внушили Медее страстную любовь к Ясону. За обещание жениться на ней Медея помогла Ясону преодолеть испытания, которым его подвергли.
[3] Между тремя богинями: женой Зевса Герой, воительницей Афиной и богиней любви Афродитой возник спор, кому по праву принадлежит яблоко (оно должно было быть у самой красивой из них). Зевс перевел стрелки на Гермеса, а тот в свою очередь отнес яблоко сыну царя Трои Парису. Древнегреческие бабоньки сулили всяческие блага парню, но вместо власти и земель он выбрал дар Афродиты – любовь прекрасной женщины (Елена, кстати, ужо замужем была), которую Парис благополучно похитил, тем самым начав Троянскую войну.
_________________

Спасибо за новую главу и отличный перевод! Пока все идет по плану. Интересно, а дальше тоже по мотивам сказки почти без отступлений?
_________________