Мария Дахвана Хэдли "Магония"

Не смогла удержаться и начала читать. Мало...
Поздравляю с Открытием темы! Я с Вами.
Аннотация очееень интригующая! А оформление пролога обалденное!
Легкого перевода!
___________________________________

Поздравляю с переводом новой захватывающей книги! После отзыва Тины очень захотелось прочесть книгу.
Теперь будет возможность прочитать Магонию в вашем великолепном переводе, спасибо
Оформление шикарное
Пролог интересен, будем ждать продолжение)
_________________

Знатная подобралась компания
Девы, первая глава ожидается завтра

А пока крошечный тизер

_________________

Ураааа! Еще одну книжку из моих хотелок переводят! Девочки, вы лучшие.
Побольше вам благодарных читателей и поменьше подводных камней.

 » Глава 1

Перевод: gloomy glory
Бета-ридинг: Talita
Редактирование: Sig ra Elena
Оформление: Архивариус

«Вся моя жизнь – череда больниц».
Вот что я говорю людям, когда бываю в настроении казаться одновременно забавной и усталой – что случается довольно часто.
Проще заранее продумать своё поведение, чем вынужденно вступать в беседу с кем-то, кто изображает «фальшивую любезность», «фальшивое беспокойство» или «фальшивый интерес». Я же предпочитаю действовать следующим образом: пошутить, скорчить дебильно-извиняющуюся рожицу и ровно в две секунды отвертеться от разговора.

Аза: На самом деле у меня ничего такого серьёзного. Не переживайте. Просто приходится бывать в больницах.
Спрашивающий: Э-э-э. Хм. Ох. Жаль это слышать. Ой, подожди-ка, я рад, рад это слышать. Ты же сказала, что ничего серьёзного! Это замечательно!
Аза (активируя дебильную рожицу): С вашей стороны было очень мило поинтересоваться.
Подтекст: Ни разу не мило. Отвали.

Обычно после этого никто ничего не спрашивает. Большинство людей вежливы. Ну, мои родители, семья – не так чтобы слишком, но вот случайные знакомые? Например, учитель на замене, который гадает, чего это я кашляю и выбегаю из класса, а потом иду в кабинет медсестры, и там уже кто-нибудь звонит в девять-один-один, вызывая машину неотложки, что быстренько вернёт меня в мою бело-линолеумную вотчину?
Такие люди, как правило, не желают напоминать мне о том, что я и так знаю. А я точно знаю. Не будьте идиотами. И тем более не считайте идиоткой меня.

Это не как в «Маленьких женщинах». Меня всегда тошнило от Бет и её милой Бет-болезни. От того, что люди вечно воображают, будто она выжила. Хотя она стопудово умерла. В подобных историях, если тебя заворачивают в одеяло, а ты в ответ слабо улыбаешься, – ты мёртв.
Потому я стараюсь так не улыбаться, даже если чувствую слабость – а я чувствую иногда, втайне или не очень. Не хочу превращаться в завёрнутого в одеяло инвалида на последнем издыхании.
Пиф-паф, ты мёртв. Закрой глаза и ложись в кровать.
Примечание: инвалид. Нет, ну кто придумал это слово и приравнял его к слову «невалидный», «неправильный»? Изобретатель фигов.

Ладно, ладно, вопрос о смерти в моём присутствии возникает постоянно. Хотя взрослые не хотят об этом говорить. Правда и мне самой не то чтобы радостно мусолить эту тему, но вот мои сверстники…
«Смерть-смерть-смерть», – думает каждый, прямо как случайные свидетели, проезжающие на машинах мимо аварии. Подростки явно очарованы смертью.
Некоторые из нас – те, что действительно умирают, – наверное, очарованы чуть меньше остальных. Некоторые из нас, возможно, предпочли бы не торчать в обществе людей, беспрерывно обсуждающих погибших знаменитостей – тут вам варианты на любой вкус: передозировка, автокатастрофа, таинственное падение с крыши…

Мои сверстники любят ныть и мелодраматично рассуждать, мол, как это ужасно – умирать в таком возрасте. Поверьте той, кто знает. Поверьте той, чья роль в течение многих лет сводилась к «Девочка, Которую Я Очень Хорошо Знал и Которая Однажды Трагически Погибла».
Нет, я ещё не умерла. Я по-прежнему однозначно здесь. Так что обломайтесь, страдающие готы.

У взрослых гораздо меньше желания обсуждать смерть, чем у моих сверстников. Смерть – Санта Клаус мира взрослых. Точнее, Санта Клаус наоборот. Парень, что забирает все подарки. Закидывает на плечо большой мешок, поднимается по дымоходу, унося с собой всё, из чего состоит человеческая жизнь, и взлетает с крыши на санях, запряжённых восьмёркой оленей. Санях, гружёных воспоминаниями, бокалами, горшками и кастрюлями, свитерами и поджаренными сэндвичами с сыром, носовыми платками и эсэмэсками, уродливыми комнатными растениями и шерстью трёхцветной кошки, наполовину использованной губной помадой и так и не постиранным бельём, письмом, что ты не поленилась написать от руки, но не отправила, и свидетельством о рождении, порвавшимся ожерельем и одноразовыми носками, протёртыми от визитов к врачу.

И записками, что ты клеила на холодильник.
И снимком парня, в которого была влюблена.
И платьем специально для танцев, в котором ты плясала сама с собой, пока не стала слишком тощей и задыхающейся, чтобы танцевать.
А также, возможно, – хоть это и не удостоилось серьёзных изучений, – душой или чем-то вроде того.
В любом случае взрослые не верят в Санту и очень стараются не верить в Санту-наоборот.

В школе моя так называемая «редкая, неизбежно ведущая к гибели болезнь» превратила меня в жутко интригующую личность. В реальном мире она же вызывает кучу проблем. Обеспокоенный взгляд, пиф, нервное лицо, паф: «Аза, может, тебе стоит с кем-нибудь поговорить о своих чувствах?», а следом противный гарнир из «как насчёт бога/терапии/антидепрессантов?»
А иногда даже «как насчёт знахарей/травок/кристаллов/йоги?»
«Пробовала ли ты йогу, Аза? Серьёзно, попробуй, это помогло другу моего друга, которому врачи поставили смертельный диагноз, но он не умер, потому что стоял в позе собаки головой вниз».
Нет, я не пробовала йогу, чтобы вылечиться, потому что йога мою болезнь не возьмёт. Моя болезнь – это загадка. И не просто загадка, а настоящие Бермуды. Не острова – треугольник.
Непостижимая. Неразрешимая.

Каждое утро я горстями глотаю таблетки, хотя никто понятия не имеет, чем же я на самом деле больна. Я особенная, как… Как что?
Особенная, как анализы крови, тесты и штуковины, что суют мне в горло. Особенная, как МРТ, рентген, сонограммы и мазки – и всё равно никакого определённого диагноза.
Особенная, как будто моя болезнь стоит на сцене в смокинге, громко горланя попсовую песенку, и припев там что-то вроде: «Детка, ты для меня единственная». И вот болезнь стоит там и ждёт, что я перестану сопротивляться и брошусь в её объятия.
Особенная… иными словами: на сегодняшний день я единственный человек на земле, диагноз которому поставили с такой «удивительной точностью».

Думаете, я преувеличиваю? Нет. Моя болезнь такая особенная, что её назвали «Синдромом Азырэй».
В честь меня, Азы Рэй Бойл.
И это ужасно. Я не хочу двойника в виде болячки, не хочу некоего странного подобия бессмертия, ибо студенты-медики теперь лет сто будут склонять моё имя. Но публикуя статью в научном журнале, моего мнения как-то не спросили. Иначе я бы отказалась. Я бы лучше сама обозвала свою болезнь. Например, «Хреновиной». Или, может, выбрала бы какое-нибудь уродливое имечко вроде Элмера или Клайва.

Ни на одну из упомянутых тем – смерть, угасание – мне трепаться не хочется. Я не в депрессии. Я в полной жопе. Я в ней столько, сколько себя помню. Ни одного периода в моей жизни, когда я не была бы в жопе.
Да. Я имею право так выражаться, если мне хочется, и выражаюсь. Мне хочется сквернословить. Это я в этом теле, в ловушке, рычу, бьюсь и не могу выкарабкаться, спасибо. Давайте не будем рассуждать о том, чего не в силах исправить. Я – отредактированная версия настоящей живой девушки, или, по крайней мере, так я говорю, когда желаю сказать вам кое-что, о чём на самом деле не хочу говорить, но должна это озвучить поскорее, дабы мы могли перейти к теме получше.

Ага, я в курсе, что неважно выгляжу. Нет, вы не обязаны изображать заинтересованность. Я знаю, вам жаль, что вы не в силах помочь. Да, вы не в силах. Полагаю, вы и правда хороший человек, но в самом-то деле! С незнакомцами я готова говорить о чём угодно, кроме моей болезни.
Хотите фактов? Подробностей о Клайве/Элмере/Хреновине/Синдроме Азырэй? В комнатах, где я нахожусь, не должно быть пыли. Так было почти всегда. Родилась я здоровой и теоретически совершенной. А спустя год мои лёгкие ни с того ни с сего вдруг перестали усваивать воздух.

Однажды утром мама зашла ко мне в комнату и увидела, что у меня припадок. Но так как моя мама – это моя мама, она не растерялась и дышала за меня, «рот в рот». Поддерживала во мне жизнь, пока меня не довезли до больницы. А там уже другие так же – с трудом – не давали мне уйти, подключив к аппарату искусственного дыхания. Они накачивали меня лекарствами и делали всё возможное, чтобы уменьшить содержание кислорода в воздухе. Стало немного лучше.
То есть, конечно, много – я ведь ещё здесь. Но недостаточно. На начальном этапе я целую вечность провела в коконе из стерильного пластика и трубок. Теперь вся моя жизнь состоит из открывания глаз не там, где я засыпала, лапанья медиков, красно-белых мигающих ламп и вопящих сирен. И с этим приходится просто смириться, если ты счастливица, живущая с Клайвом.

Выгляжу я странно, и внутреннее устройство у меня странное, и все вокруг такие удивлённые, мол, никогда прежде подобного дерьма не видывали. Мутации охватили всё моё тело, внутри, снаружи, но мой мозг – если верить окружающим – в норме.
Любые существующие медикаментозные проблемы с сознанием? У меня их нет. Я не просыпаюсь, охваченная паникой из-за приближения Апокалипсиса, и не чувствую острой необходимости откусить себе пальцы или упиться до состояния комы. По большому счету иметь мозг, который в основном повинуется твоим инструкциям, – это вам не хухры-мухры.

А так я – Аза-экспонат. Выставка диковинок ходячая. (Всё, чего я хочу – только лишь этого! – быть выставкой человеческих неудач, желательно близ города, в котором живу. И чтобы стенды полнились разочарованиями, а каждый огромный экспонат представлял собой крах и провал. Чтоб никакого «О-боже-нас-ждёт-удивительное-будущее». Никаких летающих автомобилей, похожих на изогнутую гусеницу-землемера.)
Я стараюсь не зацикливаться на своей болезни, но она бывает крайне навязчива. Особенно когда очередной приступ лишает меня дыхания, заставляет рухнуть на пол, дёргаясь и сипя, словно нечто вытащенное со дна озера. Иногда мне хочется вернуться на то самое дно и начать всё с начала. Где-нибудь ещё. Кем-нибудь другим.

Тайком – ну, почти тайком, потому как порой я говорю об этом вслух и громко – я думаю, что не должна была родиться человеком. Ибо не функционирую должным образом.
И теперь мне почти шестнадцать. Исполнится через неделю.
Школьная медсестра: Ты чудо! Наше чудо!
Аза Рэй Бойл: (звуки рвоты).

Раз уж я всё ещё жива, то подумываю устроить вечеринку. Это что-то из заморочек шестнадцатилеток. Ещё б, такая дата! Всё меняется, и вдруг ты – центр Вселенной и стоишь в розовом платьице, и целуешься с симпатичным парнем или выделываешь кульбиты на танцполе.
Уточняю: так бывает в кино. А в жизни? Понятия не имею, как в жизни. Не особо-то хочется задумываться.

Кого я приглашу? Всех! Кроме людей, которые мне не нравятся. У меня хватает знакомых, чтобы смело объединить их в группу под громким названием «все», но симпатичны мне из них всего-то человек пять-шесть. Можно позвать врачей, тогда группа значительно увеличится. Пару дней назад я сказала об этом родителям, и теперь, учитывая мой сомнительный настрой, они все в раздумьях. Собственно, они всегда такие, при сложившихся-то обстоятельствах.
Но ответьте-ка: а было бы хуже, окажись я идеальной? Мои изъяны делают меня не такой плаксой.

Никто не любит дни рождения. Все в доме нервничают. Даже растения. Есть у нас один цветок, который чуть что – сворачивается. В моей комнате ему стоять нельзя, но я порой навещаю его, касаюсь листьев и смотрю, как они съеживаются. Вот и теперь – свернулись в тугие свитки, мол, шурши отсюда к чертям, оставь нас в покое.
Ну вы поняли?
Шурши? (Ха-ха, какая смешная шутка).


Средняя школа. Первый звонок. Прогуливаюсь по центральному коридору мимо миллиарда шкафчиков. Опоздала на занятия. Оправдания нет. Ну кроме одного – моего извечного.
Ударяемся кулаками с Джейсоном Кервином – тоже опоздавшим. Лицом он никак не выражает приветствия, как и я. Только кулаками. Мы знакомы с пяти лет. Джейсон – мой лучший друг.

Он исключение из всех правил моих обеспокоенных родителей касательно «не зависать ни с кем, кроме родителей», потому что знает, как действовать при всевозможных чрезвычайных ситуациях.
Ему разрешают сопровождать меня туда, куда мама с папой идти не хотят. Или пойти-то хотят, а вот торчать там часами – не очень. Океанариум, выставка жуков и павильон с чучелами в музее естествознания; магазины редких книг, где приходится надевать маску и перчатки, если желаешь к чему-то прикоснуться; найденные в интернете тайные местечки, полные странных бабочек, костей и хирургических шаблонов в натуральную величину.

И так далее.
Джейсон никогда не говорит о смерти, разве что в контексте чего-то нездорово-клёвого, на что мы можем наткнуться в сети. Аза Рэй и её Грандиозная Физическая Неполноценность? Джейсон с такими гадостями не пристаёт.

Второй звонок, я по-прежнему в коридоре, небрежно демонстрирую подходящий случаю палец Дженни Грин. Одна прядь её волос розовая, локти – острые словно кинжалы, а джинсы в облипку явно стоят как не самая плохая подержанная тачка. В последнее время Дженни меня бесит. Нет, не своим существованием, а поведением. Между нами эдакая молчаливая война. Ну, от меня Дженни слов на данный момент не заслужила, а вот сама она пару дней назад, поддавшись эмоциям, меня обозвала. Оскорблять больную? Да ладно. Все мы знаем, что это неправильно.

Я вроде как должна уважать Дженни за её проступки. Совершить то, на что никто другой не осмеливается, – в какой-то мере круто. Недавно среди одноклассников начала витать заразная идея, мол, я похожа на тощую девчонку-призрака из японского ужастика, так Дженни явилась в школу, выбелив лицо и намазав губы синей помадой. В насмешку надо мной.
Дженни улыбается и посылает мне воздушный поцелуй, полный яда. Я его ловлю и прижимаю к своим сегодня очень синим губам, намеренно выводя её из себя. Затем слегка вздрагиваю и изображаю приступ удушья. Если уж на меня навесили ярлык мертвячки, то можно извлечь из этого пользу. Дженни в ответ смотрит так, будто обвиняет в нечестной игре, и, скривившись, убегает в свой класс.

Дальше у меня бесцельное стояние возле шкафчика. Неспешная прогулка. Подглядывание в окна классных комнат через металлическую сетку, которую туда поставили нарочно, дабы помешать таким, как я, шпионить за такими, как они.
Моя младшая сестра Эли чувствует мой взгляд и отвлекается от давно начавшегося урока алгебры. Я какое-то время бешусь в коридоре, размахивая руками, свободная, как никто другой в это время дня. Привилегии болезной. Эли закатывает глаза, и я иду дальше – спокойно и разве что слегка покашливая.

Опоздала на английский на семь минут. Мистер Гримм вскидывает бровь. Он называет меня «Миз Аза Рэй – Вечный Опоздун», и да, его фамилия действительно Гримм. Слепые глаза летучей мыши, очки в широкой оправе и узкий галстук как у хипстера, что ему совершенно не подходит.
Мистер Гримм мускулистый. Рукава он никогда не закатывает, но ткань на руках так многозначительно натягивается… Подозреваю, что личной жизни у него нет, а всё время тратится на преподавание и уничтожение протеиновых коктейлей.

Кажется, ему самое место в другом конце здания, на занятиях по физкультуре, вот только стоит мистеру Гримму открыть рот, как понимаешь, что он Супермозг. Ещё мне кажется, что у него есть татушки, которые он пытается прикрыть разными способами: грим, длинные рукава. Не слишком-то умно набивать себе на постоянку череп/корабль/обнаженную девицу(?). Приходится беспрерывно ходить застёгнутым на все пуговицы.
Мистер Гримм новичок, появился в этом году. Молодой – если так можно сказать о тридцатилетнем. И его татуировка интригует. Но что там точно, я не знаю: пока не удалось разглядеть.
Из-за этого я тоже хочу татушку. Чего-нибудь похуже, чем у Гримма, что бы там у него ни было.

Он постоянно жалуется, мол, у меня большой потенциал, вот бы я ещё слушала, когда он ведёт урок, а не сидела, уткнувшись в книгу. Впрочем, толку от этих жалоб не слишком много, учитывая, что кроме меня в этой школе книжки читает ещё человека три.
Знаю-знаю, банально. Да, я книголюб. Убейте меня. Я могла бы сказать, что выросла в библиотеке и книги были моими единственными друзьями, но ведь не делаю этого, правда? Потому что у меня есть совесть. Я не гений и не ребёнок, которому суждено стать волшебником. Я – это просто я. И я предпочитаю читать. Книги не единственные мои друзья, но мы дружим. Как-то так.

К лекции Гримма мне прислушиваться не нужно. Неважно, что мы проходим – я это уже читала. В данном случае извечная тема «Старче супротив старого доброго Окияна».
Одержимый парень. Большая рыба. Обломы разной степени эпичности. Интересно, сколько поколений школьников мучили рассказами об этой же ерунде?
Да и зачем? Кто из нас ныне или в обозримом будущем может сойтись в смертельной схватке с гигантской рыбиной? Ну, разумные аргументы?

Я читала «Моби Дика» – ещё одну версию про одержимого чувака и большую рыбу с подробными описаниями скорби и несбывшихся надежд.
Знаю, кит – не рыба. Млекопитающее семейства китовых. И всё же киты всегда служили прототипом для Крупнорыбных Историй, смысл коих сводится к одному: насколько человечество всегда и во всём неправо.
Я читала даже те главы «Моби Дика», которые никто не читает. И могла бы предоставить полную информацию о процессе свежевания. Но поверьте, вы это слушать не захотите.
Спросите меня о Моби Дике, мистер Гримм. Ну же. Давайте.

Он как-то спросил, около месяца назад, решив, будто я солгала, что читала. Я задвинула достойную флибустьера речь о всевозможных невзгодах, аллегориях, океанах и недостижимой мечте, в которой объединила рассуждения о фильмах про пиратов, о казни путём «хождения по доске» и о женщинах-астронавтах. Мистер Гримм одновременно впечатлился и рассердился. Я получила дополнительные баллы, в которых не нуждалась, и наказание за то, что перебила учителя. Мистер Гримм оставил меня после уроков, и честно говоря, я его прямо зауважала.

Смотрю на Джейсона Кервина – он тоже погружён в собственную книгу. Приглядываюсь к названию: «Сны Кеплера: полный текст с примечаниями к “Somnium, Sive Astronomia Lunaris”». Том выглядит старым и полуразвалившимся – библиотечная копия из вторсырья в твёрдом переплёте. На обложке – поверхность Луны крупным планом.
Мне это ни о чём не говорит.
Я тянусь к столу Джейсона и хватаю книгу с откидной доски.

«Первый научно-фантастический роман, – читаю, – написан в 1620 году. Астроном повествует о путешествии на Луну и в то же время пытается зашифровать в тексте аргументы в пользу теории Коперника, так как ищет способ поговорить об этом и не быть казнённым за ересь. Только потом люди поймут, что все фантастические отсылки – по большей части закодированные Кеплером астрономические формулы».
Листаю дальше. Здесь и про ведьму есть.

Потрясно. Книга в моём вкусе. Хотела бы я сама такое написать. У меня вечная проблема с тем, где речь идёт о выдуманных языках и тайнах. Я хочу быть криптографом, хотя от криптографии весьма далека. Я из тех, кого раньше называли «энтузиастами». Ну, или любителями с кучей хобби. Я впитываю столько знаний по нужной теме, сколько получается за пятнадцать минут поиска в интернете, а затем активно изображаю всезнайку.
Из-за этого окружающие думают, будто я умнее их. Что даёт мне возможность заниматься тем, чем я хочу, без ошивающихся вокруг и задающих неудобные вопросы людей. Например, обо всей этой фигне с умиранием. Вот она, польза фактоида.

– Отдай, – шепчет Джейсон.
Мистер Гримм взглядом призывает нас заткнуться.
Я размышляю, как бы утихомирить родителей насчёт вечеринки в честь дня рождения. Думаю, в их головах уже сложилась картинка: катание на роликах, клоун, торт, воздушные шары… именно это они устроили на моё пятилетие.

Тогда не пришёл никто, кроме двух девочек – их заставили мамаши – и Джейсона, который превратил вечеринку в кошмар. Мало того, что он явился без приглашения, протопав целую милю, так ещё и в праздничном костюме: полном облачении аллигатора, оставшемся с Хэллоуина. Сообщить своим мамам, куда отправился, Джейсон тоже не потрудился, и в итоге они вызвали полицию, уверенные, что его похитили.
Когда к катку подъехали патрульные машины и оттуда вышли полицейские, стало ясно: мы с Джейсоном просто обречены на дружбу. Он рассекал на роликах в костюме аллигатора, делая изящные повороты; следом тащился длинный зелёный хвост, а копы требовали, чтобы Джейсон показал лицо.
Вечеринка получилась не такой уж ужасной.

Я рисую в блокноте, как в идеале должно выглядеть празднование моего шестнадцатилетия: мёртвый клоун, гигантский слоёный торт, от которого меня разорвало, а в небе надо мной парит аэростат. Из его корзины свешивается верёвка. Я взбираюсь по ней. И улетаю. Навсегда.
От скольких страданий это избавит? От множества. За исключением страданий мёртвого клоуна, который скончался по моему замыслу, а не по собственному.

Видимо, мистер Гримм слышит, как я фыркаю.
– Не желаете поделиться со всеми, мисс Рэй?
Почему они вечно используют эту фразу? Остальные ученики поднимают взгляды, радуясь законной возможности отвлечься от теста. Джейсон ухмыляется. Ничто так не ускоряет течение дня, как неприятности.
– Вы правда хотите знать? – спрашиваю я, потому что достигла сегодняшней цели. – Я думала о смерти.

Мистер Гримм смотрит устало. Я уже использовала данный приём на его уроках. Красивый финт – учителя тают, словно намокшие ведьмы. Но от мистера Гримма я тащусь, потому что он видит меня насквозь. То есть по-настоящему на меня смотрит. Что само по себе странно. Никто не разглядывает меня слишком пристально. Боятся, что моя нестабильность им навредит. Пластиковый кокон, в котором я жила, когда была маленькой? Он по-прежнему существует, только теперь невидим. И сделан из чего-то попрочнее, чем пластик.
– Смерть в контексте какого литературного произведения, Аза?
Пощады не жди.

– Как насчёт «Бури»? – говорю, потому что нам скоро проходить её по программе. Весь семестр посвящён океану. – Утонувшие близнецы.
– Утонувшие близнецы, которые на самом деле не утонули, были в «Двенадцатой ночи», не в «Буре», – сообщает мистер Гримм. – Попробуй ещё раз, Рэй.
Как неловко. К несчастью, я в полной растерянности.
– Сыграй ещё раз, Сэм? – Я нагло называю учителя по имени. И использую свой привычный метод: выдаёшь один факт, и народ думает, будто ты знаешь их все. На страницах Википедии полно всякой мелочёвки. – Вот только цитата неверная. Правильно просто «Сыграй, Сэм», но людям ведь подавай побольше романтики и поменьше приказов.

Гримм вздыхает:
– Ты хоть смотрела «Касабланку»? До конца теста десять минут. На твоём месте, Аза, я бы выполнял задание. И не называй меня Сэм. Моё имя Сэмюэл. Только те, кто меня не знает, зовут меня Сэм.
Он выиграл, потому что он прав. «Касабланку» я так и не посмотрела. Знала только эту цитату. Я сдаюсь и, взяв карандаш, погружаюсь в мир старика и парусов.
Сэмюэл. Кто в наши дни даёт ребёнку такое имя? Я подумываю отпустить комментарий насчет псевдонимов – Сэмюэл Клеменс, Марк Твен и «Жизнь на Миссисипи», которую мы проходили недавно, – но так и не решаюсь. Последняя попытка вылилась в целое сражение, а прямо сейчас в моей груди есть что-то, из-за чего я сомневаюсь в своей способности вести поединок и не закашляться.

На улице начинается гроза, ветки деревьев колотятся в окна. Здание древнее и дырявое, так что жалюзи гремят как сумасшедшие.
Джейсон кладёт на мой стол записку. Мистер Гримм бдит за жужжащими телефонами, и на время урока мы лишены высоких технологий.
«Гигантский кальмар. Завтра в пять. У тебя».
Мы собирались посмотреть это видео пару ночей назад, но я так сильно раскашлялась, что пришлось ехать в больницу. Полный отстой.

В меня залазили эндоскопом, и когда я окончательно очухалась после анестезии, хирург смотрел на меня уже привычным «ух-ты-никогда-прежде-такого-не-видел» взглядом.
«Мутант», – нацарапала я тогда в блокноте, который мне всучили на случай возникновения жалоб.
Хирург уставился на меня, а потом рассмеялся:
– Нет. Ты необычная юная леди. Я раньше не встречал подобных голосовых связок. Ты могла бы стать певицей.
«Если бы могла дышать», – написала я, и у него хватило такта изобразить смущение.

Из солидарности Джейсон не стал смотреть видео с кальмаром без меня. Он даже пытался уговорить медперсонал врубить его прямо в больнице. Но медсёстры не дали. Они там непробиваемые.
Кстати, об океанах и больших рыбах. Это первая когда-либо сделанная запись гигантского кальмара в естественной среде. Только представьте этого фантастического морского монстра: каждый глаз размером с человеческую голову, а тело и щупальца метров семь в длину. Прямо как школьный автобус. И представьте, раньше никто никогда его не замечал. Чудо-то весьма объёмное, и если кальмар существует, может, и в Лох-Нессе тоже есть нечто. Может, такое встречается везде, на каждом шагу. Может… я на это надеюсь?

Ведь всякий раз, как кто-нибудь находит новое животное или что-то иное, не менее удивительное, означает, что мы пока не всё уничтожили.
До сих пор у нас были записи только очень мёртвого или очень больного гигантского кальмара, но учёные спустились в батискафе на глубину, нашли живого и сняли его.
У какого-то знакомого Джейсона есть маза в Вудс-Хол, среди массачусетских океанографов, и он влез в базу данных экспедиции. Четыре дня назад Джейсон спёр видео с сервера и с тех пор без конца об этом трындит.

Я поворачиваюсь к нему и улыбаюсь, но он по уши в книге. Я опускаю голову, собираясь вернуться к вопросам теста, но тут в окне классной комнаты, поверх террариума с игуаной, замечаю что-то в небе.
Оно мелькает всего на секунду, но кажется странно знакомым, будто я видела такое прежде – во сне или, может, на картине.
Мачта. И парус.
Даже не один – два, три. Как на парусном судне. Большие, белые, хлопающие. И из бури выплывает нос корабля.
Он…

У меня и раньше бывали галлюцинации, но подобных – никогда. Я что-то читала о миражах в небе, фата-моргана – так их называют. Кому-то однажды привиделось, что в небе над Ливерпулем целых полчаса висел Эдинбург. Но это… это корабль, от чего ему отражаться? Мы далеко от моря. В глубине материка.
Потянувшись, дёргаю за рукав мистера Гримма. Он смотрит на меня раздражённо. Я тыкаю пальцем в окно.
Он вглядывается, на мгновение замирает и продолжает пялиться. Затем снимает очки и снова устремляет взгляд в небо.

– Дерьмо, – говорит.
– Что? Вы видите его? Видите?
– Гроза, – отвечает мистер Гримм и дергает жалюзи.
Те с лязгом опускаются на подоконник, комната вновь становится просто комнатой, и я слышу свист, протяжный и высокий. Хотя не совсем свист. Больше чем свист.
Позвольте уточнить: намного больше чем свист.

«Аза, – свистит голос, – Аза, ты там?»

_________________

Спасибо за главу! Главная героиня интересная, и Джейсон сразу понравился. Появление корабля эффектное и интригующее, очень любопытно, что будет дальше.
_________________

Спасибо )

Что сказать... довели девочку окружающие. Реально бестактности вокруг очень много. Так что "жопу" как-нибудь ей можно простить )))


Как-то попадалась интересная аналитическая статья об отрицании смерти в современном мире. Примерно такого содержания: весь накопленный человечеством опыт подготовки к этому событию сегодня намеренно перечеркивается. Что порождает немыслимое количество фобий, депрессий, и прочего. Чем больше отрицаешь - тем больше боишься. Это на Западе. На Востоке по-другому, там менталитет свой.


Гм. Так и знала, что без остромодных тем не обойдемся ))

Мистер Гримм обаяшка ))) Спуску ей не дает, что есть самый правильный метод поведения с вредным подростком )))))
_________________

Тиночка, Алена, Леночка, Архи, спасибо за первую главу!
Первое впечатление: унмая девочка, борющаяся со своим телом и проигрывающая. Понимаю, что болезнь накладывает призму на отношение к ней. Хорошо, что есть Джейсон, учитель Гримм.
_________________

Спасибо за перевод нового романа! Автор незнакомый, но начало интересное, будем ждать продолжение
Легкого перевода и побольше свободного времени

Ох как интересненько! Девочки желаю вам удачи с новой книгой! Желаю вам получить много удовольствий в процессе, вдохновения и по больше времени что бы все быстро перевести! Удачки! Наши переводчики как всегда на высоте!
_________________

Девочки, с открытием новой темы, оформление обалдительно красивое Удачи, легкого перевода и вдохновение!!!
Начало понравилось. Будет что-то необычное и интеррресное Спасибо за перевод.
___________________________________

здесь очень много Азы, умненькой, неизлечимо чем-то больной, уставшей от своей болезни, ищущей и мечтающей. Неделя до 16 лет...

Спасибо, девы!
_________________

С небольшим опозданием, но с большой радостью присоединяюсь к благодарным читателям. Опять новый автор. Что бы делали девочки без вас, как вы удачно выбираете новых авторов, новые книги, СПАСИБО. Совершенно необыкновенный сюжет, потираю ручки от удовольствия. Тина, Алена, Лена, Архи. СПАСИБО.

Приветствую всех догоняющих

С одной стороны - бестактность. С другой - то самое "фальшивое сочувствие". Кто-то пытается нагло залезть в душу, а кто-то смотрит жалостливыми глазками.
Такое и правда кого угодно достанет(

У нас как-то фифти/фифти))

Ну мелочь же

И на ее отношение к миру тоже.

Спасибо, что вы с нами
_________________

девушки, здравствуйте!
увидела баннер и теперь я с вами обложка потрясающая аннотация обещает приключения
буду с вами до конца, если сами метлой не погоните
спасибо за ваш труд!
_________________