Сборник рассказов. И смешно и грустно

Darisha: 16.11.10 14:05

Так...жизненно, а сколько таких ситуаций каждый день происходят рядом с нами....Спасибо!

...

светлая: 16.11.10 15:47

Владимир, спасибо. Да, действительно, жизненно. И еще как-то грустно стало

...

Sekarashka: 16.11.10 18:18

Такая светлая грусть, жизнь у них, конечно, из рук вон не по плану идет, но они нашли себя в этой суете, без каких-то планов на будущее, каких-то обещаний и надежд, они на какой-то миг поддались той тонкой связи, что пролегла между ними, а там уж как будет...

...

Мистер Найтли: 18.11.10 14:24

 » Перрон

- Ты, просыпайся … проспишь ведь… ну, вставай… твоя станция… - явственный голос вывел Андрея из сна.
Поезд только что тронулся. «Вот черт, проспал!» - разозлился Андрей. Он вскочил, мотнул головой, стряхивая остатки сна, схватил дорожную сумку и с силой дернул ручку двери купе. Станция плыла за окном, Андрею уже некогда было ее разглядывать. Пробежал до тамбура. В открытой двери вагона стояла проводница, держа в вульгарно накрашенных губах сигарету.
- Ты чего такой? – удивленно спросила у Андрея, глядя на его всклокоченные волосы. Он, молча, чуть оттолкнул ее к стене и выпрыгнул.
- Придурок! – заорала проводница, открыв красный рот как пожарное ведро, – Это вынужденная остановка! До твоей станции еще долго ехать!
Но было поздно. Поезд набрал достаточный ход, а Андрей уже спланировал на перрон. От неудачного прыжка в ноге что-то хрустнуло, сразу возникла резкая боль и он, потеряв равновесие, врезался локтем в асфальт, к тому же сумка, описав дугу в воздухе, улетела под эстакаду.
- Твою мать! – вскрикнул Андрей, лежа на асфальте, притягивая к себе ступню.
- Идиот! – продолжала орать проводница из удаляющегося поезда.
Катаясь от боли, Андрей переживал - только бы не было перелома. Минут через десять острая боль все же начала стихать, и Андрей поднялся. Сильно прихрамывая, подошел к краю платформы. Сумка, жестоко разорванная колесами поезда, уже не представляла собой ничего ценного. С досадой посмотрев на это зрелище, Андрей почувствовал, как капает кровь из разбитого локтя.
Андрей осмотрелся по сторонам - абсолютно пустой полустанок, окруженный березовым лесом, старое деревянное здание вокзала с заколоченными окнами, асфальт с пробивающейся сквозь трещины травой только подтверждали, что людей здесь давно не было.
Доковыляв до края платформы, Андрей спустился по ступенькам и стал срывать подорожники. «Странно как-то, даже тропинок никаких нет», - продолжая оглядываться, Андрей приложил листья к содранной коже.
«И куда теперь идти? По рельсам много ли я пройду на своей больной ноге? Может какая-нибудь электричка остановится все-таки, хотя, вряд ли…», - пытаясь принять верное решение, Андрей поплелся к зданию вокзальчика, на котором торчала обломанная вывеска с названием, сохранившим только три последние буквы «...ово».

«Может, вода там есть? Хоть руку обмыть… да… но, похоже, кроме пыли и сломанных скамеек, нет там ничего…», - заглядывая в щели заколоченного здания и подергав прибитые доски, продолжал размышлять Андрей. Обернувшись, увидел пролетающую мимо полустанка электричку… совершенно беззвучную… как в кино, где киномеханик забыл включить звук…
«Странное место…» - от увиденного немного пересохло во рту.
«Ш-ш-шик!.. Ш-ш-шик!..» - раздалось где-то слева.
Андрей сразу повернул голову. В конце перрона какая-то старушка в синем платочке, в таком же сером, как этот асфальт, плаще, нешироко размахивая метлой, подметала всеми забытый перрон. Андрей, прихрамывая, поспешил к ней.
- Бабуль! Что это за станция? – с ходу спросил он.
- Там же написано... - тихо произнесла бабуля. Андрей вздрогнул. Именно её голос разбудил тогда в купе, когда он как ненормальный вылетел на платформу.
«Ш-ш-шик!.. Ш-ш-шик!..» - продолжала мести старушка, не смотря на Андрея.
- Бабусь, а как выбраться отсюда? – Андрей пошел рядом с ней, еле перемежаясь с больной ноги на здоровую.
- Никак… - ответила она, и первый раз повернулась к Андрею, – Никак уже, Андрюша…
«Ш-ш-шик!.. Ш-ш-шик!..» - продолжала издавать ее метла, а промелькнувший по второму пути товарный прошел по рельсам все также абсолютно тихо и без привычного стука колес.
- Откуда ты меня знаешь?! – оторопел Андрей и остановился. А старуха, молча, дошла до другого края перрона и пошла назад, также не спеша и по-прежнему сметая пыль в сторону рельсов.
- Наденька любила тебя… а ты с ней так поступил… - произнесла она обиженно и чуть сердито посмотрела на Андрея, когда поравнялась с ним. Потом взгляд ее потускнел и, с равнодушным, ничего не выражающим лицом, старушка продолжила свою никому не нужную работу.
«Ш-ш-шик!.. Ш-ш-шик!..» - удалялось от Андрея. Он не стал провожать ее взглядом, быстро повернулся и стал спускаться на пути. Оставаться с этой непонятной старухой ему здесь уже не хотелось.
Он вспомнил ту Надьку из третьего подъезда, глупышку с короткой стрижкой и серыми глазами. Это было лет пятнадцать назад, она бегала тогда за ним, как хвостик. Андрей, уйдя в армию, написал ей оттуда всего одно письмо со словами «не нужна ты мне». Потом уже пришел ответ от Ленки, ее подруги: родила, мол, Надя мертвого мальчишку, а сама рассудком помутилась. Но ведь давно уже это было, что сейчас-то вспоминать…
…Машинист пытался как можно быстрее остановить поезд, без конца дергал сигнал, но Андрей не слышал его… В том месте всегда стоит тишина… и никого не слышно…
Кроме самого себя…

...

Sekarashka: 18.11.10 16:28

Очень красиво, грустно, волнительно...

...

Rai: 19.11.10 20:59

Владимир, очень грустный рассказ получился. И в тоже время хороший. Жалко и Надю, и Андрея.

...

Мистер Найтли: 20.11.10 18:56

 » Фантазер

Деревня Медное. Никто из жителей уже и не помнил, почему ее так назвали. Хотя какая разница, какое у нее название, если по большему счету они названиями и отличаются. А поля засеянные кукурузой, да пшеницей были такими же, как и везде. Да наверно и жители подобных деревень ничем не отличались от других. Колесовы Вера и ее муж Семён, были в какой-то мере обычными деревенскими жителями. Двое детей, крепкое хозяйство, работа в совхозе. Но почему не совсем? Ну, потому что наверно Семён мало пил, много работал, из-за чего в деревне снискал презрительное прозвище «кулака». Его новенькая белая «Волга» была как бельмо в глазу у всех. А ему было наплевать на всех. Для него было главным - дети. Дети, учившиеся в городе, давно выросли и приезжали к родителям только на каникулы. Когда наступал сентябрь, Семён и Вера оставались одни, распродавали свой урожай, да переживали, чтобы дети там в городе не голодали и ни в чем не нуждались.
Хотя мне кажется все это к рассказу и не имеет отношения, но как говорится если люди хорошие, то почему бы про них и не рассказать.
В этот вечер Семён и Вера, покончив со своим «кулацким» хозяйством и отужинав, сидели в комнате. Глава семьи смотрел телевизор, а жена Вера, достала кипу журналов, привезенных дочерью из города. По словам дочки -«гламурные». Что это означает Вера так толком и не поняла, но они ей очень нравились. Особенно те, где можно потереть об страницу и узнать запах рекламируемых там духов.
Разглядывая журнал за журналом, натолкнулась на статью, которую украшал красивый небритый брюнет в шикарном костюме-тройке. «Нашего алкаша-завхоза, который вечно пьет и по неделям не бреется, так наверно одеть, все равно не будет выглядеть как этот красавчик» - подумала она.
«Всё что бы вы хотели знать о мужчинах» - прочла заголовок.
«Да что я могу не знать про своего Сёму? Двадцать лет живем, каждую родинку на его теле помню…» - и, бросив взгляд на мужа, стала читать….
- Семён! Представляешь, что тут пишут? Оказывается, мужчины думают о сексе девяносто процентов всего времени. Ты, поди, тоже думаешь все время?
Семён оторвал взгляд от телевизора, посмотрел на жену и уклончиво произнес:
- Ну в процентах я не считал, но думаю… иногда…
Вера покачала головой и опять погрузилась в чтении статьи. Через минуту сказала:
- Мне кажется, это городские о нём всё время думают. Заняться им нечем, вот и думают об этом постоянно. А мы в деревне от зари до зари работаем, не до этого.
- Ну почему? Как-то и во время работы можно об этом подумать, - ответил Семён.
Вера подозрительно взглянула на мужа и перелистнула страницу журнала.
- Семён! Отвлекись на секунду. Вот опять пишут тут – «… часто во время секса у мужчин могут присутствовать сексуальные фантазии, причем фантазии могут быть самые разнообразные: это может быть и актриса, и секретарша, или стюардесса…». Скажи мне - у тебя тоже есть сексуальные фантазии?
Вера заметила как, у глядевшего на неё мужа взгляд, будто расфокусировался на несколько секунд. В этот момент, он словно не видя ее лица, смотрел сквозь неё.
- Сёма… так кто твоя сексуальная фантазия? Актриса какая-нибудь? – игривым тоном продолжала интересоваться жена.
- Нин.., - задумчиво произнес Семён и тут же осекся. Сразу понял, что ляпнул что-то лишнее. Глаза приняли осмысленное выражение, и он густо покраснел.
- Что ты сейчас сказал?! - подскочила Вера.- Какая Нина?! Соболева Нинка?
- Нет, не Соболева, – Семён полностью растерялся, краснея все больше и больше.
- Я тебя два десятка лет знаю - ты не умеешь врать. У нас в деревне Нинок кроме Соболевой нет больше. А ну-ка смотри мне в глаза! – Вера подошла и подняла голову Семёна за подбородок.
Семён уже не знал куда деваться, то косил глаза в сторону, то бурчал что пошутил, то, что представлял только один раз.
- Какой же ты гад, Сеня! – на глазах Веры появились слезы. – Я значит под ним выгибаюсь всяко разно, а он думает - под ним Нинка!
- Верочка, ты не так всё поняла, не знаю, как объяснить тебе, но это совсем не то, что ты думаешь. У меня с ней ничего никогда не было, – изворачивался Семён, не зная как вылезти из щекотливой ситуации.
- Да что тут понимать! – выкрикнула Вера, хотела шлепнуть его журналом по лицу, но передумала и, бросив его на стол, пошла в комнату дочери.
Семён подскочил, попытался ее удержать, но она вырвала руку и крикнула:
- Даже и не прикасайся ко мне! Я с тобой больше никогда в одну постель не лягу!
Семёну в эту ночь пришлось спать одному. Да и не спалось совсем, несколько раз пытался подойти к кровати, но Вера всякий раз прогоняла его:
- Пошел вон! Иди к своей Нинке, представлять ее тогда не надо будет!
- Не изменял я тебе с Нинкой, клянусь тебе! - жалобно оправдывался несчастный муж, но Вера оставалась непреклонной.
- В голове своей изменял! Фантазёр…
Семён ложился на свою кровать, тяжело вздыхал, мысленно корил себя за глупость. Почему он представлял Нину Соболеву он и сам не мог объяснить. Может это случилось тогда, когда в одну из осенних ночей несколько лет назад Нина прибежала, постучалась в окно и умоляющим голосом попросила срочно отвезти ее с дочкой в районную больницу. Муж её в этот день был пьян, а у маленькой дочки разболелся живот. И помочь кроме Семёна было некому. В больнице долго ожидали, пока не закончится операция по удалению аппендицита. В коридоре было прохладно. Нина была в одном платье и залезла к нему под куртку погреться. Семён, обнимая Нину и вздыхая запах ее волос, ощущал с силой прильнувшее к нему тело чужой женщины, чувствовал в эти минуты себя очень неловко…
Утром, выгнав коров со двора и закрыв ворота, Вера с Семёном молча, пошли каждый в свою сторону. Вера села в автобус, везущий доярок на ферму, вслед за ней заскочила Нина и попыталась сесть рядом с ней. Вера демонстративно встала и пересела на другое сиденье.
- Что случилась? – удивилась Нина непонятному поступку Веры, а еще вчера они весело как всегда вместе обсуждали деревенские сплетни.
Вера промолчала и, отвернувшись, стала смотреть в окно. Автобус тронулся. За окном начиналось бабье лето. «Дни будут теплыми, только не в душе у меня, уж лучше бы он самом деле бы изменил с ней, чем там у себя в фантазиях», - грустно думала она, не замечая, что Нина недоуменным и расстроенным взглядом смотрела на Веру всю дорогу.
Когда они подходили к ферме, Нина обогнала Веру и встала перед ней.
- Скажи что случилось?! – требовательным тоном спросила Веру.
Вера молчала и внимательно рассматривала Нину:
«И что он в ней нашел? То, что моложе меня? Может быть… Когда-то смазливенькая была, а сейчас… ? Фигура? Да у меня не хуже. И глаз вроде чуть косит, хотя раньше не замечала. Ходит вечно в этом своём коротком платье красном… дразнит мужиков, как быков красной тряпкой…»
- Я чем-то тебя обидела? Ты мне можешь сказать - что случилось? – уже не так требовательно повторила Нина, несколько смущенная ее взглядом.
- Ничего, – Вера недовольно отодвинула ее рукой и пошла в здание фермы.
После работы уже дома Семён опять попытался просить прощения. Вера отказалась от ужина, прошла в комнату дочери.
В эту ночь ей опять не спалось, перед глазами маячила Нина, жалобные глаза мужа. Вспомнила и Кольку мужа Нины. Вера училась с ним в одном классе, но сидели за разными партами.
…Колька слыл местным хулиганом, вечно дрался и воровал в чужих огородах, жаловаться на него родителям побаивались из-за его пакостного характера. После того как местная старушка по имени баба Ганя, нажаловалась его отцу, Колька нещадно выпоротый отцом, залез к ней в дом и напихал в её кровать ужей да гадюк. Старушке стало плохо, её чуть не хватил инфаркт, но больше не жаловалась. Только проходя мимо него, злобно шипела ему в след проклятья: «Чтобы ты всю жизнь шлялся по темным коридорам тюрьмы!».
В тюрьму Колька не попал, а попал в армию. Причем в элитные десантные войска. Отслужив, остепенился и женился на Нине. Нина, красивая девушка младше его на пять лет, очень гордилась тем, что вышла замуж за этого местного хулигана. Безобразничать Николай перестал, но 2 августа ежегодно устраивал праздник. В этот день он с таким же местным десантником Петькой Арсеньевым не выходил на работу, а брали гитару, надевали тельняшки, голубые береты и, прихватив пятилитровую банку с самогоном, начинали прохаживаться по деревне.
Увещевать их в этот день было бесполезно, сразу бы под крик – «что пехота в морду хочешь?!», обязательно следовала драка. А так они в обнимку с Петькой, горланя песни, шатаясь по дороге и пиная зазевавшихся кур, подходили ко всем встречным, наливали в стакан и заставляли пить за их здоровье. За много лет все к этому привыкли, и День Воздушно-Десантных Войск к вечеру справляли всей деревней.
Но это было сейчас, а тогда…
Припомнила тот давнишний случай, когда она, будучи еще шестнадцатилетней девчонкой, совершенно одна, «голышом» купалась в местной речушке. Выбравшись из воды, подбежала к своей одежде, и уже наклоняясь над ней, увидела: как кто-то вышел из кустов и наступил ногой на платье. Вера подняла голову – это был Колька Соболев. Высокий, почти на две головы выше Веры, он стоял и смотрел на нее, в углу рта дымилась папироса. Щуря глаз от дыма и нагло ухмыляясь, осматривал Веру от пят до макушки. На нее напал парализующий страх, внизу живота неприятно сдавило, не было сил ни бежать, ни кричать. Показалось, что прошла целая вечность, до тех пор, пока Колька, не докурив папиросу, щелкнув пальцем, откинул бычок в сторону и, осклабившись, выжал: «Гы-ы!». Затем повернулся и ушел. Домой прибежала, всю трясло, долго не могла успокоиться. На следующий день в школу боялась идти. На уроках ни разу не повернулась в его сторону, но он делал вид, что ничего не произошло, и не обращал на Веру никакого внимания…
- Верочка, - прервал ее воспоминания, приползший в темноте к её кровати на четвереньках муж. – Прости меня.
- Отстань! – всё так же сердито ответила Вера.
Семён попытался оказать силовое давление, то есть обнять ее покрепче, но Вера, отпихнув его в сторону, вскочила с кровати и в сердцах крикнула:
- Я с тобой двадцать лет прожила, а ты все о Нинке думал, постоянно думал – не девяносто процентов времени! А все сто!
- Верочка, что ты такое говоришь! Да я тебя одну люблю!
Вера быстро оделась и, хлопнув дверью, выскочила на улицу. Вся деревня уже спала, ни у кого уже не горел свет. Не спали только мотыльки, танцующие возле фонарей освещавших дорогу. Куда идти не знала, чувствовала, что надо как-то остыть, но ноги почему-то принесли ее к дому Соболевых.
Хотела найти камень, и высадить стекло, да где тут в темноте его увидишь. Решила вернуться к дороге, чтобы там поискать подходящий булыжник, но тут заметила во дворе висящее для просушки белье. Среди белеющих в темноте простыней и наволочек, увидела силуэт Нинкиного красного платья.
«Порву в клочья…, чтоб не дразнила больше мужиков», - решила она.
Старясь, чтобы не скрипнула дверца, Вера плавно потянула засов и медленно осторожно открыла ее. Бесшумно подошла к бельевой веревке…
… Семён никак не мог заснуть, мысленно перебирал все варианты подхода к жене. Скрипнула входная дверь.
- Успокоилась? – спросил Семён, слыша звук проходящих мимо него шагов жены.
- У нас лампа керосиновая целая еще? – ответила Вера из другой комнаты.
- Целая, где-то в гараже лежит, а зачем тебе?
- Зажги и принеси, свет в комнате только не включай.
Семён непонимающе пожал плечами, встал с кровати и пошел искать светильник.
… Открыв дверь, Семён остолбенел и чуть не выронил горящую керосиновую лампу на пол. Перед ним стояла Вера, одетая в Нинкино красное платье. Семен поднял светильник повыше, и Вера повернулась к зеркалу, внимательно осмотрела себя. На столе лежала Колькина тельняшка. Повернувшись к Семену лицом, она заулыбалась и спросила:
- Ну как?
У Семёна пересохло во рту, и он не знал что сказать.
- Я сама знаю что хорошо, можешь не отвечать. Поставь лампу на стол и одевай тельняшку.
- Зачем? – кое-как произнес вконец обескураженный муж.
- Колькой будешь!
- Зачем я буду Колькой?!
- Как зачем? Тебе значит можно в фантазию Нинку, а мне что никого нельзя? Вот Колькой и побудешь…
Семён не стал спорить, в секунду сменил майку на тельняшку и подошел к жене.
- Она очень идет тебе…, - сказала Вера, обвила Семёна руками и, закрыв глаза, потянулась за поцелуем….
…Семён лежал и все никак не мог отдышаться. Вера, закинув на него ногу, смотрела на фитилек лампы и улыбалась.
- Интересно у Кольки с Нинкой это происходит прямо так, как у нас сейчас было? – спросил Семён.
- В каком смысле?
- Ну…. они тоже самое творят, что мы сейчас тут творили?
- Не знаю… а тебе что не понравилось?
- Понравилось! Очень! А как же с вещами, ведь спохватятся?
- Ничего страшного, потом подброшу.
- Может еще разок? – предложил Семён.
- Что Нинка шибко понравилась? – съязвила Вера.
Семён засмущался, но пробурчал:
- А сама-то…
И расхохотались оба так, что проснулся и загавкал их дворовый пес....
…Пассажирский «Газик», привычным маршрутом несся на ферму. Лиственный лес вдоль дороги уже радовал глаз первыми разноцветными листьями на деревьях, Вера смотрела в окно, думая про себя и улыбалась. Нина всю дорогу оглядывалась в ее сторону и все-таки не выдержала. Поднялась с соседнего сиденья, перебирая руками поручни в болтающемся туда-сюда автобусе, подойдя к Вере, жалобно по-детски пролепетала:
- Вера, я уже вся измучилась. Скажи - чем я тебя обидела?
Вера улыбнулась ей и чуть подвинулась на сиденье.
- Садись рядом, не обращай внимания. Настроение у меня просто плохое было. Как дела у тебя?
Нина обрадовалась, что ее, наконец, простили непонятно за что, плюхнулась рядом с ней и защебетала:
- Представляешь: ночью у меня мое платье любимое утянули и вдобавок Колькин тельник прихватили. Колян злой был как черт, все утро на меня орал, как будто я виновата. Я думаю - может цыгане ночью проходили.
- Цыгане? Да что им в нашей глуши делать?
- А кто еще? Наши же не оденут! Сразу узнаю. Всё-таки цыгане!
- Нин, ты какая-то простая совсем. Фантазии у тебя даже никакой нет. Цыгане, да цыгане…
- Какой еще фантазии?
- Какой? – Вера хотела сказать, но передумала…
Пассажирский «Газик» зарулил во двор фермы, коровы услышав знакомый звук автомобиля, радостно замычали. Женщины поднялись и стали выходить из двери в мир серой и монотонной деревенской жизни, раскрашенный фантазиями поэтов, писателей, да и самих местных жителей…

...

Sekarashka: 20.11.10 20:04

Отличный рассказ! Забавный, но жизненный, всё таки сумели найти компромисс!

...

светлая: 21.11.10 10:10

Владимир, БРАВО!
Сюжет вроде бы и действительно жизненный, но неординарный. Я и посмеялась, и попереживала.

Ну и жена, конечно, молодец, нашла способ оживить отношения

...

Rai: 21.11.10 15:03

Очень интересная история, юморная такая. И в тоже время с глубоким смыслом. Мудрая жена Семену попалась.

...

Мистер Найтли: 22.11.10 19:49

 » Перышки в сердце

Веру Сергеевну все считали особой женщиной, хотя была обыкновенной, но с небольшим недостатком - она была самодостаточной. То есть, ей ничего не надо было, или, как говорят другие, – «у неё всё есть». Фирма по закупке и реализации медицинского стоматологического оборудования, взрослая дочь, даже муж был, правда, в прошлом. Самодостаточным женщинам чаще всего не нужны такие излишки.
В эту пятницу, просмотрев список дел на вечер и на выходные, она не обнаружила ничего такого, чем бы можно было себя занять. Одна только надпись на пустой странице ежедневника – «позвонить Нестерову».
Нестеров Евгений Михайлович в ее фирме работал по договору переводчиком технической литературы и брал заказы на переводы к инструкциям по эксплуатации импортной медтехники. Этот довольно странный, слегка рассеянный тип вечно задерживал переводы и, когда приходил, смотрел такими кроткими голубыми глазами с длинными ресницами, что у Веры, готовой дать ему хорошую взбучку, вмиг выветривались из головы все приготовленные для него сердитые речи. Она бегло просматривала текст, забирала дискету, потом доставала конверт с деньгами, который он никогда при ней не открывал и, протягивая за ним почему-то всегда левую руку, клал в свою неизменно синюю толстую папочку, полную исписанных листочков.
Что это за писанина на листочках, ей удалось догадаться почти сразу - это были стихи. «Стихоплет», - презрительно подумала она, когда заметила эти аккуратно уложенные, переписанные красивым почерком четверостишия.
За весь день дозвониться к нему так и не удалось. «Вечером позвоню, из дома. Сегодня же пятница - можно и пораньше уйти!» - решила Вера Сергеевна. Уходя, прошлась по офису и попрощалась с немногочисленными сотрудниками, которым было завидно, что они не начальники и последний день недели им придется все равно работать до конца.
По пути заехав на авто в ближайший супермаркет, Вера купила своё любимое пиво «Затеский гусь». Дома, расположившись уютно в кресле, поставила на столик бокал, тарелку и пакеты с сушеными морепродуктами. Включила телевизор. Телевизор смотрела редко и потому теперь без конца перескакивала с канала на канал, всё не могла за что-то зацепиться.
На очередной рекламе приглушив звук телевизора, вспомнила о последней записи в ежедневнике и набрала номер Нестерова.
- Слушаю вас, - раздался в трубке его голос.
- Здравствуйте, Евгений Михайлович! Наконец-то дозвонилась до вас. Неудобно будет напоминать, но вы еще вчера были должны сдать мне работу.
- В понедельник… последний срок, - вздохнул Нестеров. - Я по пятницам не занимаюсь переводами.
Вера со свойственным почти всем женщинам любопытством, да еще усиленным пивом, не сдержалась:
- И чем вы в пятницу занимаетесь? Предполагаю, чем-то банальным… расслабляетесь с помощью спиртного…, - спросила, почувствовав некоторую неловкость из-за того, что лезет в личную жизнь малознакомого ей человека.
- Да, вы совершенно правы, я в этот день всегда покупаю себе коньяк. Но он мне нужен, скажем так… для возбуждения подкорковых процессов в моей голове. Проще говоря, чтобы мозг сегодня лучше работал.
- И почему этот подкорковый процесс мешает вам закончить перевод? – с некоторой иронией осведомилась Вера Сергеевна.
- Да не мешает, наоборот он помогает мне дописать стихи. Некоторые лежат по нескольку дней, и не получается одеть мысли в рифмы. Вот сейчас застрял и не знаю, что писать дальше... а хотите, я вам почитаю?
- Евгений Михайлович, я не романтичная натура, мне они не интересны. Но… хорошо, согласна…прочитайте… Хотя бы одно стихотворение, для того чтобы иметь хоть какое-то представление о вашем творчестве, - сдалась Вера и, налив очередной бокал пива, приготовилась слушать.
- Название еще не придумал. А текст уже почти готов, вот слушайте…

Позволь признаться мне, моя душа!
Вчера поспорил с юным Купидоном,
Что без его молитв тебя влюбленной
Смогу я сделать сам без лишнего труда.

Он не поверил мне и, шумно веселясь,
Побился об заклад на лук златой и стрелы,
Что мне с той девой неприступно-смелой
Не совладать – а хоть бы смерклись небеса!

Глупец стрелы своей палящий солнцем луч
В тебя рукой уверенной направил и пустил,
Но тот от стана твоего беззвучно отскочил,
Взор ангельский подернув тенью черных туч.

И Купидон, не признавая пораженья своего,
Все целил той стрелой в тебя еще стократно,
Но солнца луч к нему летел стократ обратно,
Глупцу сиянья жаром обжигая руку и чело.

Но вот я взял тот лук с блестящей тетивой,
И яркую стрелу, что неземной любови полна,
Отпустил, и вдруг она, против желаний Купидона,
Души твоей гранит разбила Света и Любви волной.

И только перышки лебяжьи, что опереньем
Несущему Любовь лучу досель всегда служили,
Вокруг тебя неторопливо-сонно закружили…

- Вот на этом месте я и застрял… Как-то не идет дальше…, - чуть расстроено сказал Евгений Михайлович.
- Творческие муки, значит… Ну, вы поэт, вы и думайте, но про переводы всё-таки не забывайте… Удачи вам в творчестве. До свиданья, - сухо попрощалась Вера, не дав никакой оценки прочитанному стихотворению.
Утром пыталась проваляться в кровати хотя бы до одиннадцати. Ничего из этого не вышло – многолетняя привычка вставать рано дала о себе знать. Выпив чашку кофе, вышла на лоджию, потянулась; посмотрев на ясное небо и редкие облака, задумалась: «С этим финансовым кризисом, похоже, скоро часто будет появляться свободное время – а девать его куда? Надо хоть какое-то занятие себе придумать. Вон, и переводчик этот в свободное время стихи сочиняет…».
Еще раз взглянув на облака, вспомнила из уроков природоведения их название: перистые.
«Перистые облака… а вчера ведь Нестеров читал стихи. И про перышки там от стрелы, и про женщину с каменным сердцем. Стихотворение у него так и осталось незаконченным… Любопытно бы узнать, что же будет дальше... хотя дальше он и сам не знает…» - вспоминала вчерашний разговор Вера. – « А я, кажется, поняла, как их надо дописать!» Не удержавшись, взяла телефон и быстро набрала его номер.
- Знаете, Евгений Михайлович, мне ваши стихи очень понравились, не понимаю, почему вы не можете их закончить? Последние четверостишия можно переписать так, чтобы у неё эти перышки всё-таки в сердце остались, и тогда она в него влюбится! Я так думаю…
- Да что вы говорите? – засмеялся Евгений Михайлович.
Краска бросилась в лицо, и Вера в эту секунду почувствовала себя глупой пятнадцатилетней девчонкой. По крайней мере, так показалось ей из-за его иронического смеха. Разозлившись уже на себя, сбросив звонок, кинула трубку на диван.
«Смеется еще надо мной! Тоже мне поэт…» - стало почему-то обидно, в душе вспыхнула злость и, не зная, на ком ее выместить, столкнула на пол ни в чем не повинный телефон.
Настроение было испорчено; она походила бесцельно по квартире из комнаты в комнату, но так и не нашла себе занятие. Решила ехать к себе в офис.
Вышла из дома, завела автомобиль и скоро уже была в своей фирме. Пройдя мимо пустых комнат, вошла в кабинет. Усевшись в кресло, увидела ту злосчастную надпись в ежедневнике. Опять вспомнился иронический смех Нестерова.
- Слышь, Тань, а этот Евгений, твой протеже, которого ты привела… - спросила Вера, позвонив к подруге.
- Переводчик, что ли?
- Да, я про него говорю. Кто он такой вообще? У него семья-то есть?
- Раньше была, но конкретно не спрашивала, а тебе это зачем?
- Договор с ним прервать хочу… другого возьму… вон, студентов сколько… - голос Веры начал дрожать.
- Верка! Да что с тобой?! Что случилось? Причем тут он? Семья его?
- Да ни при чем… ходит три года в одной той же куртке… бесит он меня…
- Вера, ничего не понимаю – при чем тут куртка?
- При том… все, пока…
Сидеть абсолютно одной в офисе оказалось еще скучнее. Решила ехать опять домой, благо личный автомобиль позволял перемещаться хоть куда и в любое время.
- Слышь, шалава! Те кто права дал? – молодой парень в черных маленьких квадратных очках крикнул ей из праворульного «паджерика», стоящего рядом на светофоре. – Скачешь, как коза, из ряда в ряд!
Стало совсем обидно. «Мало того, что этот с утра со своим идиотским смешком, так еще и совсем сопляк шалавой обзывает!» - слезы брызнули из глаз. «Да что за день такой? Сговорились все против меня, что ли? Шалава… я тебе покажу шалаву!»
Тронув с перекрестка свою «Мазду», пристроилась к этому джипу - как говорят, села на хвост. Видно было, как парень обеспокоенно поглядывал в зеркало. Первая мысль была треснуть ему в зад, - а там хоть трава не расти! Но расстроенное женское сердце хотело другой мести.
Наконец-то джип свернул в сторону парковки магазина. Встав неподалеку от него, хотела выскочить и нахлестать этого хамоватого молокососа по темным квадратным очкам складным зонтиком, лежащим на заднем сиденье. Но парень, щелкнув электронным замком, уже стал подниматься по ступенькам в магазин. Уезжать просто так не хотелось, и тут ее взгляд привлек очень пожилой мужчина, сосредоточенно ковырявшийся в своих стареньких «Жигулях». Он подкручивал длинной тоненькой отверткой карбюратор, настраивая его, как музыкант – на слух.
- Мужчина, дайте, пожалуйста, отвертку на секундочку, - попросила Вера.
Владелец «Жигулей» обернулся и с некоторым удивлением протянул отвертку.
- Ну и женщины пошли… - улыбнулся он. - И машины водят, и ремонтируют сами…
Провожая взглядом хорошо одетую даму, старик подумал: «Эмансипация…» и приготовился смотреть, что та будет делать с его отверткой.
Но у дамы не было намерений починять мотор в своем автомобиле. И хозяин инструмента, вытаращив глаза, в каком-то ступоре наблюдал, как эта приличная на вид дама стала с садистским выражением лица погружать отвертку в боковины шин стоящего неподалеку джипа.
Тихое шипение из дырочек постепенно выпускало пар разгоряченного сознания обиженной Веры. Обойдя джип, она вернулась к ошарашенному владельцу старых «Жигулей», который, не проронив ни слова, наблюдал за ее занятием, сунула отвертку старику в руки и, выдернув из них тряпочку, чтобы вытереть свои, Вера сказала всего одно слово:
- Спасибо.
Настроение стало понемногу подниматься. Вера даже усмехнулась, представляя, как тот парень выйдет из магазина и подойдет к свой машине. «И-и-и-х ! Ничего, теперь-то хоть маленечко попотеешь!» - довольно произнесла она вслух, разгоняя свою машину по проспекту.
Включила радио, из динамиков понеслась танцевальная музыка. В паузе между песнями голос молодой девушки стал приглашать посетить магазин на Красноармейской: «В нашем магазине имеются одеяла из холлофайбера… подушки пуховые, подушки перьевые…» .
- Ага, перьевые… полные перышек… из чьих-то сердец. Я тебе устрою…и каменное сердце увидишь… рад не будешь…, - бормотала Вера. Огонь мести, вырвавшись наружу, уже не хотел затихать.
Влетев в квартиру, не разуваясь, схватила трубку и быстро нащелкала номер.
- Евгений Михайлович?
- Да.
- Я хочу расторгнуть с вами договор, меня не устраивают ни сроки, ни качество вашей работы!
- Хорошо… как скажете…
- Если вы считаете, что вам полагаются какие-то деньги, учтите – с меня вы ничего не получите. Можете жаловаться, судиться… как хотите…
- Я не буду судиться, - спокойно ответил Евгений Михайлович и положил трубку.
Но успокоения этот разговор не принес, хотелось, чтобы он перезвонил ей и просил, даже умолял, не увольнять его. Часа через два раздался звонок. «Я так и думала», - зло обрадовалось Вера.
- Мама! Мы с Андреем поругались с утра… я его выгнала… насовсем, - послышался заплаканный голос дочери.
- Ну, раз так… в понедельник я поищу тебе хорошего адвоката…
- Какого адвоката! – перебила дочь. – Я же люблю его! Я думала - ты хоть посочувствуешь… - и послышались короткие гудки.
Время шло, но никто больше не звонил. Как назло, к вечеру начала мучить совесть.
«Ладно, этому придурку шины проколола, а с Евгением за что я так? С другой стороны – незачем так над начальницей смеяться, возомнил себя неизвестно кем… Хотя какая я ему начальница… Он ведь на вольных хлебах – пришел, отдал, получил. Да и смеялся наверно из-за того, что удивился, когда я позвонила. Но ведь должен понимать, что нельзя смеяться над женщинами… судиться, видите ли, он не будет - какие мы благородные и гордые…» - в Вере без конца боролись обида и разум.
Стремясь как-то развеяться, включила ноутбук и решила заняться просмотром просторов интернета. Первым попался сайт с изображением Семенович. «Её титьки популярней в десять раз, чем она сама», - с раздражением закрыла страницу.
«Интересно, а Нестеров есть здесь где-нибудь?» - подумалось Вере. Набрав в поисковике имя и фамилию, она с удивлением нашла его авторскую страничку. С экрана монитора смотрел на неё все тем же проницательным взглядом Нестеров, но гораздо моложе. В небольшой аннотации сообщал о себе, что пишет и стихи, и прозу.
- И стихи легкомысленные, и прозу наверно такую же пишем… - с некоторой издёвкой произнесла вслух Вера и открыла первый же попавшийся рассказ «Бурьян в огороде». - И в голове у тебя, похоже, сплошной бурьян и перья…
Начав читать, постепенно полностью погрузилась в рассказ…
----------------

...

Мистер Найтли: 22.11.10 19:50

 » Перышки в сердце (продолжение)

За столом, неспешно уминая завтрак, сидели отец и сын. Жили они уже давно вдвоем, и, как чаще всего бывает в таких семьях, завтрак представлял собой обычную спартанскую трапезу в виде колбасы, хлеба и чая.
- Папа, я хочу мать увидеть, - произнес сын.
Отец удивился, долго смотрел на сына и ответил не сразу.
- А зачем тебе? Столько лет прошло уже. Я думал, ты давно забыл.
- Не знаю, как объяснить. Через две недели в армию заберут и сердце подсказывает, что надо увидеть ее. Снилась она. Все пытался лицо ее разглядеть, но так и не получилось. Попытался поближе подойти - и проснулся. Я совсем забыл, как она выглядит.
Отец вздохнул, недовольно покачал головой.
- Как хочешь, Гена. Я бы еще ее столько же не видел. Даже адреса не знаю, знаю только, в какую она деревню уехала. А жива или нет, кто знает… больше десяти лет прошло, ни разу о себе знать не давала.
- А может, и жива? Как ты не можешь понять, все равно мать, и я хочу встретиться с ней… - продолжил сын уже более упрямо.
Отец опять тяжко вздохнул, почесывая бровь.
- Мать… хотя есть в этом резон какой-то…пусть посмотрит…пусть…

Отъехав от автовокзала, старенький «пазик» устремился в одну из деревень района. Генка, сжимая пакет с продуктами и подарками, смотрел в окно. Мать он вспоминал редко и почти забыл ее. Все воспоминания почему-то были связаны с клопами и с каким-то волосатым парнем. Когда он приходил к матери, Генку все время выгоняли на улицу, хотя он и сам порой, извертевшись ночью на кровати, выходил и ложился спать на скамейку.
Остальное в памяти сохранилось слабо, он даже тот пожар не помнил. Хорошо отпечаталась только больница и боли в руке от ожога. Потом появился отец, приехавший из Свердловска. Привыкал к нему долго, хотя тот и был добрым, но только через несколько лет перестал казаться Генке чужим. А мать он больше никогда не видел. Отец не любил о ней рассказывать, сказал только, что познакомился с ней в Прибалтике, а потом привез сюда; и только единственная мятая фотография напоминала Генке о родившей его женщине.
Автобус уже подъезжал, и его начал трясти нервный тик, стало немного зябко, хотя на улице было жарко. Появился страх, что не найдет матери, а как встретит - в эту минуту его не волновало.
Дом нашел без труда: местные жители, охотно показывали направление, куда надо было идти, и фамилию ее почему-то все знали.
Галина жила в бревенчатом домишке, покосившемся и почерневшем от времени. Огород, поросший бурьяном, резко контрастировал с соседскими аккуратными грядками.
Поднявшись на крыльцо, Генка толкнул дверь. Дверь оказалась незапертой, стукнув по ней два раза, свободно вошел в дом. Комнату обволакивала синеватая темень и едкий запах. Лежащая на кровати женщина, укрытая старым ватным одеялом, подняла голову.
- Галина Миронова? - спросил Генка с дрожью в голосе. Между единственной фотографией, оставшейся у отца, где он еще грудничком сидит на руках у красивой белокурой девушки, и этой женщиной с растрепанными волосами и следами неблагополучной жизни на лице ничего общего не было.
- Да, это я…
- Я Гена… Миронов Гена, сын ваш…
- Гена? Откуда? – откинув одеяло, вскочила и села на кровати. В глазах мелькнули испуг и удивление.
- Из дому приехал.
- Ты приехал? Зачем…? Даже не знаю…. Ты проходи…такой большой уже вырос… - засуетилась она, приглашая сесть.
Генка сел, Галина бросилась раскрывать шкафчики, явно соображая, чем бы его угостить. Видел, как она нервничала, старалась не смотреть ему в глаза. Не так он представлял себе эту встречу. Казалось, будет много эмоций, слез, но… ничего кроме чувства неловкости от явления неожиданного гостя.
- Мам! – впервые за много лет сказал ей это слово. - Не ищи ничего. Я попрощаться заехал и повидаться с тобой. Я не хочу есть. Я сам привез тебе продукты, да гостинцы привез.
Мать села за стол и, рассматривая внимательно сына, не решалась заговорить.
Генка не собирался ее стыдить, не хотел ничего расспрашивать о прошлом. Господь сам осудит. Не нужно было ему ни слов, ни слез прощения. Он давно ее простил. Ничего в его помыслах не было, кроме стремления ребенка увидеть мать. Только оглядывался да осматривал грязную комнату и некрашеные полы.
- Тебе помочь можно чем-то? Может, воды натаскать? Ну, дров там нарубить, я вечером уеду. А через две недели мне в армию уходить, - нарушил, наконец, возникшее молчание.
- Дров бы, Ген, маленько…. Ты такой взрослый стал, я-то последний раз тебя видела, когда годков пять всего было, - стесняясь, согласилась мать.
На улице он разделся. Взял топор. Парень он был крепкий и разрубал если уж не с первого удара, то со второго точно.
- Рука не болит? – обеспокоено спросила, увидев на правой руке стянутую рубцами кожу, тянущуюся от кисти до предплечья.
- Да, давно уже не болит, я ее разработал, когда еще в школе учился, - он не обратил внимания на какой-то особый материнский взгляд.
- Ты уже, сынок, школу закончил, работаешь наверно или учишься? – спросила Галина и села неподалеку на скамейку.
- Только училище закончил в этом году. Я в нашем местном училище на повара учился. С красным дипломом закончил! Как повестка пришла, мы даже с другом экзамены не сдавали, нам сразу вручили дипломы и поздравили,– похвастался он.
- Ой! Да там же одни девки! И с чего ты решил поступить туда?! Они же, поди, проходу не давали там? – воскликнула мать.
Откинув очередную чурку, Гена посмотрел на мать с улыбкой.
- Проходу…? Есть немного, нас там всего семь парней в училище. Я туда с другом Эдиком поступил, это его идея была. Мы хотели в мореходку поступать. Так это ехать куда-то надо. Он и придумал выход: окончим училище, пойдем коками на флот, нас туда с руками и ногами возьмут. Даже в военкомате нас обещали во флот отправить. Мы же за всю жизнь так моря и не видели…. Эдик почему-то все Австралией бредит.
- Ну, вы молодцы, сынок… - не сводя с него восхищенных глаз, тихонечко проговорила мать.
Генка все рубил и рубил, иногда останавливался, откидывал затекшую спину назад и начинал снова.
- Мам, а ты все одна живешь? Что, никого нет? Вообще непонятно, на что ты живешь-то здесь?
Мать не смутил этот вопрос, к этому времени ее уже ничего не смущало.
- Я после пожара в больнице долго лежала. Думала, все брошу… но вышла и не удержалась… со мной никто общаться не захотел… а когда прав лишили, я и уехала. Моложе была, красавицей здесь считалась, мужики ко мне бегали, даже жил со мной один, потом другой. Да и сейчас бывает, заходят… придут, выпьем, вроде жизнь идет дальше. Да что там у меня может быть интересного? Вот у тебя - да… девчонка, наверно, есть?
- Есть, мам, мы с Эдиком на курсы английского ходили три года подряд, там и познакомился. Настей зовут.
- Красивая?! – вдруг строго спросила мать.
- Красивая, но это не главное… хорошая девчонка. Сейчас в институте учится. Песни английские на слух переводит, не то, что я…
- Нет, я хочу, чтобы у тебя была красивая жена, чтобы у тебя все красиво в жизни было! – твердо заявила мать.
Геннадий поднял на мать улыбающиеся глаза.
- Хорошо, мам, постараюсь…. Ну что, затопим баню?
Генка посмотрел назад, почувствовав на себе чей-то взгляд. Соседка, стоящая на крыльце соседнего дома, встретилась с его глазами, покачала головой и, повернувшись, пошла в свой коровник.
- Да ну ее, баню...
- Мам, а почему ты не приезжала ко мне ни разу?
- Потому что я гадина…так отец твой сказал… - вытащив из кармана пачку «Примы», закурила и, отмахнув дым от лица, добавила: - Зачем гадине жить с тобой рядом…
Генка посмотрел на мать и в этот момент не мог понять, что это - злость, обида или стыд?
- Ладно, не буду об этом больше… ты только скажи - рада, что я к тебе приехал?
- Рада… обнимать мне ведь тебя надо, а руки не поднимаются… все думала, никогда тебя не увижу. Честно говоря, я забывать начала, что у меня когда-то ты был. Даже и в голову прийти не могло, что ты приедешь.
Генка сел рядом с ней. «А ведь ей и сорока еще нет, а так выглядит…» - грустно подумал он.
- Отец не обижает тебя?
- Нет. За всю жизнь один раз выпорол, да и то за дело: пришел в два часа ночи, а он искал по улицам… мне тогда лет десять было.
- Васька - добряк, что говорить. Был бы жестче, ничего бы наверно такого не случилось...
- А ты завязать пробовала?
- Толку-то: два раза лежала, мне и самой уже неохота. Пусть так… Да не надо думать, что я все время такая… вчера выпили - и все… бывает, вообще в рот не беру…

Любопытная соседка, все это время ходившая взад-вперед по своему двору, подошла к забору.
- День добрый, - поздоровалась, облокотившись на плетень. - Я вижу, Галя, гости у тебя?
- Это сын мой, вот в армию забирают его. Приехал мать повидать.
- Ну такого и в рядовые не надо - сразу в офицеры… Как зовут-то?
- Геной меня зовут, - ответил приветливо Генка.
- Меня Надеждой Петровной кличут, отслужишь, приезжай к нам, работу найдем… невесту подыщем…
- Не надо ему невест наших, он и в городе у себя найдет, - заводясь, ответила Генкина мать. - А что ты все время нос свой суешь?!
Генка, смеясь над обычной беззлобной деревенской перебранкой, пошел складывать дрова в поленницу.
- Гена! – окликнула соседка, - скосил бы бурьян в огороде, пока трава не выросла ещё, а то летят сорняки с её огорода.
Пришлось Генке и огород заодно косить, а после покоса все-таки растопил баню. Уже собрался мыться, как подошла мать и, пряча глаза, спросила:
- У тебя деньги есть?
Геннадий достал кошелек и отдал всё, что у него было. В его голубых, ясных глазах засветилась печаль. Деньги явно предназначались не на хлеб.
- Я сейчас сбегаю, а ты мойся и отцу ничего не говори, что мне деньги давал.
Вернулась через полчаса и не одна. Вместе с ней была еще какая-то женщина. Мать почему-то была уже в другом - нарядном, ярком и пестром ситцевом платье.
- А вот и мы! - воскликнула она, улыбаясь. – Вот, знакомься - моя подруга Люба.
Материна подруга затараторила:
- Здравствуй, Гена! Прибежала ко мне, зовет – пошли, посмотри, сын ко мне приехал. Я ее заставила в свое платье одеться. Праздник ведь. А ты-то как на мать похож, и глаза такие же, и волосы светлые, только выше намного. Мы с ней в магазин зашли. Раз такое событие - посидим маленько? Ты не против?
- Нет, - ответил Геннадий и пошел с ними в дом.
Достали продукты, открыли портвейн. Плеснули до половины в граненые стаканы. Генка выпил первую порцию, пить потом отказался. Немного еще расспрашивали его о житье-бытье, затем переключились на местные сплетни, а Генка просто сидел и слушал их разговор. Без конца вглядывался в лицо матери, пытался выудить из памяти кусочки детских воспоминаний и склеить их с настоящим. Только никак ему это не удавалось, память наотрез отказывалась выдавать яркие события детства. Люба говорила все громче, мать ее слушала, и через какое-то время Генке показалось, что она полностью забыла, что он к ней приехал.
- Мам, времени уже много, - прервал их беседу. - Мне ехать пора.
- Мы же проводим его, Галя? – спросила у матери подруга.
- Конечно… конечно, - засобиралась мать.

Автобус стоял и ждал, когда накопятся пассажиры. Уставший от духоты шофер отдыхал, лежа на траве под деревом. Народ кучковался в сторонке, не желая сидеть в раскалённом автобусе.
- Ты ещё приедешь? – спросила мать, когда подошли к остановке. Люба отошла от них, увидев каких-то знакомых.
- Приеду… отслужу - приеду. А если Настёна дождётся - с ней приеду, - с улыбкой ответил Гена.
- Правда…? – неожиданно всхлипнула мать. - Прости меня…
- За что, мам? Я не держу никакой обиды… иначе бы я не приехал.
- Ведь это я сама твою кроватку подожгла. Не помню, что на меня тогда нашло, захотелось тогда покончить со всем, и тебя с собой забрать, - разревевшись, она закрыла лицо ладонями.
Генка прижал её к себе, а она так и не смогла его обнять, без конца шмыгала носом и говорила что-то про Витьку, с которым тогда жила, бросившего её потом…
… Генка вернулся через три года. Морская служба несколько разочаровала его, в отличие от беспокойного Эдика, изъявившего желание уехать в Находку. Настя его дождалась. Отец, поставленный в известность о предстоящей свадьбе, время от времени брюзжал по этому поводу: «Вечно вы, молодежь, торопитесь…».
Через две недели Геннадий попросил Настю съездить с ним к матери: «Как же без родительского благословления?».
…Местные жители с восхищением оборачивались: молодой моряк в форменке, клешах, с развевающимися лентами на бескозырке и красивая девушка будто сошли с картинки.
И вот опять тот же дом. Подойдя к нему и увидев закрытые ставни, Генка забеспокоился.
- Что-то не так? - спросила Настя.
Генка, высвободив руку из Настиной, почти вбежал на крыльцо. Дверь была забита доской.
- Эй, вы! Что там делаете?! – послышался женский крик.
Обернувшись, Генка увидел соседку Надежду Петровну. Она его узнала.
- А, это ты… забыла, как тебя звать-то?
- Геннадий.
- А я слышу, кто-то доски отрывает …а вон оно что… а ты вон какой стал! Приехал дом забирать?
- Какой дом? При чем тут дом?
- Как… ты ничего не знаешь?
- Нет…
Соседка, глядя удивленно то на Настю, то на него, сказала:
- Пропала она, давно уже… никто ее так и не видел больше.
Генка от неожиданного известия вздрогнул и замолчал, а соседка после некоторой паузы стала сбивчиво объяснять, как бы оправдываясь.
- Да, пропала… ты знаешь, Ген, устали мы от нее … все боялись, напьется - пожар устроит, сам понимаешь – наши дома рядом… да никто ее толком и не искал. Родственников у неё нет …
- Как нет, я же… - к горлу Генки подступил комок. Настя, взглянув на жениха, сжала его локоть ладонями.
- Здесь нет. Исчезла и все, а заявление на поиски подавать некому, - вздохнула соседка.
- Давно пропала?
- А примерно через неделю как ты уехал. Пила всю это время беспробудно, никто поначалу не заметил, если бы не Любка, ее подружка, неизвестно когда вообще бы спохватились. Они с мужем побегали да успокоились. Поначалу думали, уехала куда-нибудь… да за столько времени давно бы вернулась.
Генка повернулся, глядя на нее с растерянностью и отчаянием. «Как же так? Три года вспоминал о ней, а тут… я же еще и не уехал тогда», - мысли в голове метались, никак не могли за что-то зацепиться.
Зашел в дом, похожий внутри на пыльный склад антикварной лавки. Пыль покрывала стол и шкафы, было видно, что ничего будто и не изменилось с того времени, как он уехал. Даже покореженная алюминиевая миска стояла на подоконнике на своем месте. Поставив сумку с продуктами на стол, Генка начал открывать все ящики во всех столах, старых комодах, сам не понимая, что ищет там.
- Паспорт участковый забрал, а так ничего там нет особенного, - произнесла вошедшая за ним и стоящая в дверях соседка.
Генка остановился, достал сигареты и закурил.
- Хоть какие-то фотографии, может, остались?
- А зачем они ей нужны? – удивилась Надежда Петровна.
Генка стукнул легонько по столу кулаком и направился к двери, перед ней остановился, взгляд его упал на платок, висящий на вешалке.
- Это ее? – спросил он.
- Да…
Свернув платок, отдал его Насте.
- Ну, всё… - не сказав больше ни слова, прошли мимо посторонившейся соседки, вышли из дому и направились в сторону остановки.
- Геннадий, подожди! - крикнула соседка.
Забежав домой, выскочила через минуту.
- Вот это твои… - подала она ему сверток в полиэтиленовом пакете. - Почтальонша в мой ящик совала.
Геннадий узнал свои письма. Может десятка два он написал за все время. Письма, которые мать так и не прочитала. Взяв сверток, вернулся в дом и положил письма на стол. Проходя мимо сарая, Генка заметил косу: и коса висела на том же месте; глянул мельком на соседку и, скинув с себя фланелевку и тельняшку, начал косить бурьян…
- Спасибо тебе, Гена, - поблагодарила Надежда Петровна, когда он закончил.
- Дверь не забивайте, - попросил Гена, обернувшись еще раз на покосившуюся избушку, и, держа Настю под руку, зашагал по дороге. Соседка еще что-то кричала про этот дом, но они не оборачивались...
Летний березовый лес пестрой зелено-белой пеленой проносился мимо окон автобуса. Настя, положив голову на Генкино плечо, думала о чем-то своем. Сам Геннадий смотрел через стекло и вспоминал тот сон, из-за которого он приехал, ведь кто-то подсказывал ему, что он увидит ее в последний раз, но это он понял только сейчас...
-----------------------

Закончилась последняя строчка. Вера, переключившись опять на страницу с его фотографией, долго сидела с опущенной головой, упершись рукой в висок.
«Я все поняла…поняла, почему ты приходишь и сидишь всегда одинаково: закрыв левой ладонью правую и положив их на синюю папочку с несколькими белыми полосками… поняла, почему ты всегда забираешь конверт левой рукой. Как будто прячешь правую. Генка - это ты…» - Вере стало нестерпимо стыдно за свой звонок.
Поднялась и вышла на лоджию. Летнее солнце, красное и уже не злое, лениво садилось за горизонт. Во дворе бегали ребятишки, какая-то такса с громким лаем носилась за ними. Бабульки сидели на скамейках, изредка, покрикивая на внуков. Еще раз окинув взглядом панораму вечернего двора, Вера вернулась за монитор.

«Интересно, а какой ты был тогда, молодой? В форме моряка… в тельняшке…» - опять усевшись за экран монитора, Вера беспрестанно всматривалась в фотографию. Рука сама потянулась к телефону.
- Евгений Михайлович? – виноватым голосом спросила она.
- Да, Вера Сергеевна…слушаю вас. Никак я еще и должен вам остался?! - неунывающим тоном ответил Евгений.
Вера не обратила на это внимания
- Я хотела бы извиниться за сегодняшнее. Я вас очень уважаю и хотела бы, чтобы наш договор остался в силе... И… - тут она слегка запнулась, -… и еще… Мне даже кажется… что я в вас… - закусив палец и не сказав последнего слова, Вера выключила телефон.
Самодостаточные женщины редко говорят такие слова…

...

светлая: 22.11.10 20:03

Владимир, спасибо Вам за этот рассказ. Так проникновенно, глубоко!

...

Sekarashka: 22.11.10 20:22

Красиво, грустно и пробирает...

...

Мистер Найтли: 26.11.10 16:45

 » Несваренный суп

Чемпионат по футболу… как много в этом звуке…
Василий Семенович Чистяков, не отрываясь от телевизора, как завороженный смотрел очередной матч. Да и как можно оторвать взгляд, ведь стоит пропустить какой-нибудь интересный момент, потом в разговоре с такими же болельщиками будешь чувствовать себя никчемностью, потому что сказать-то нечего будет.
- Вась, посмотри, какой у меня сарафан. Красивый? Ну, скаж-и-и… хоть и китайский, но все равно красивый, ну-у, ска-а-ж-и-и, как я в нем выгляжу? – это, случайно забежавшая после работы на вещевой рынок и находящаяся сейчас в прекрасном настроении, крутилась его жена Варя перед зеркалом.
- Угу…- машинально отвечал муж.
- Нет, ты оторвись на секунду и посмотри.
- Угу…
- Ну, что «угу»? Я в нём прямо сейчас в «Гастроном» пойду, а то суп варить не из чего. Ну, посмотри…, - поворачиваясь то передом, то задом Варя, глядя на себя с восторгом маленькой девочки, по-прежнему пыталась «достучаться » до мужа.
- Угу…
- Угу-угу… - передразнила Варя, поправляя лямочки сарафана, и, повернувшись, крикнула, стараясь перекричать телевизор - Вот уйду я от тебя и будет тебе тогда «угу»! Вася! Ты слышишь меня?! Я от тебя ухожу к другому!
- Угу… - бросив на жену рассеянный микросекундный взгляд, Василий опять вперился в телевизор.

«Так…грудиночки взять… свекла, морковь вроде есть, масло точно скоро кончится…», - мысленно перебирая список продуктов, Варя последний раз глянула в зеркало, висящее на двери, поправила свои светлые волосы, открыла дверь и вышла.
Но рано или поздно все когда-то заканчивается, так и матчи тоже, хоть они и идут, бывает, по телевизору друг за другом. Василий уже почувствовал голод и, чрезвычайно возбужденный полученным зрелищем, вскочил с дивана, бросив пульт в кресло, помчался на кухню.
- Варюшь, представляешь…! - крикнул в коридор Василий, хватая половник и тарелку, но, откинув крышку кастрюли, осекся – кастрюля была пустая…
- Варь, ты где? – пробежался Вася по всем комнатам с удивленным видом, не выпуская половник и тарелку из рук, но жены нигде не было...

Вернувшись на кухню, возможно надеясь на чудо, зачем-то опять заглянул в кастрюлю. Да наверное и не на чудо рассчитывал, а на любимую поговорку жены: «Варя всегда сварит». В кастрюле по-прежнему ничего не было, как и домашней феи, которая исчезла. Вконец растерянный, Василий посмотрел на часы. Они показывали уже десять вечера.
«А ведь всего два раза в жизни у нас супа не было. Первый раз, когда с Ксюшкой в роддоме лежала, а второй - когда с Сережкой. И магазин уже закрыт… где же она может быть?», - недоумевал голодный болельщик и еще раз обошел все комнаты, заглянув вдобавок в туалет и в ванную.
Сев на кухонный стульчик и не зная, что делать, Василий задумался над необычайно нестандартной ситуацией. «Я от тебя ухожу к другому!» – неожиданно вспомнил Вася и спина покрылась холодным потом.
«К кому? Зачем? Ведь что-то еще говорила… Да нет, не может быть… Обиделась из-за футбола? А если и правда ушла? Может, к кому в гости пошла? Хотя в гости ни разу не ходили по отдельности», - так просидев час в путающихся мыслях, поднялся и прошел в комнату.

«Телефон же есть!», - неожиданно вспомнил Василий, хватая свой мобильник. «Пипип», - отозвался телефон из другой комнаты.
Дальше пошли звонки ко всем знакомым и опять безрезультатно.
«Вот уйду я от тебя….» - как заезженная пластинка опять зазвучали в голове слова жены.
« А может, не стала меня ждать и на огород уехала? Хотя тоже… пожалуй, утром съезжу туда, на первом рейсе… », - наконец пришла ему голову более менее разумная мысль и он, чуть успокоившись, лег спать. Спать одному тоже оказалось непросто, непривычно и даже неудобно.…

Участок они купили еще в прошлом году. Он не испытывал желания его покупать, но Варя настояла, под предлогом – у всех есть, а у нас нет. Поразмыслив, купили готовый, не так далеко от города, примерно в часе езды. Обычные шесть соток, двухэтажный домик, клумба перед домом, на которой Варя сажала цветы к Первому сентября.
С соседями быстро сошлись, особенно с Николаем и Людмилой, близкими им по возрасту. Белобрысый Николай, здоровенный добродушный мужик, весом в центнер с гаком, составлял разительный контраст со своей маленькой черноволосой женой, похожей то ли на цыганку, то ли на татарку. Но, несмотря на разный социальный статус, разные характеры, огородные проблемы сдружили эти две семьи, и частенько, бывало, захаживали, друг к другу в гости.

Выйдя с автобуса, Василий Семенович, добрался до своей калитки. Висящий на ней замок ввел его в ступор.
«Где же она тогда?» - недоумевал Василий, открывая замок.
Подойдя к домику и посмотрев на еще один амбарный замок, он окончательно убедился, что жена здесь не появлялась. Оглянулся в сторону дома соседей и неожиданно заметил, как чуть дернулась, но тут же закрылась занавеска на окне.

«Чего это они? Испугались, что ли?» - усмехнулся Вася.

Василий отвернулся, но, как назло, в голове начал прокручиваться ролик, будто эпизод из кинофильма:
- Ну и растяпа ты, доску и то распилить не можешь, - выговаривала Варя, перематывая бинтом порезанную руку Василия. – А топор тебе вообще страшно в руки давать.
- Я случайно…, - оправдывался Семеныч.
- Да не случайно... ничего толком не можешь на огороде сделать. Вон, посмотри у Люси муж какой работящий: и с деревом дружит, и автомобиль починит запросто. Вечно его просить приходится, уже неудобно перед соседями.
- Колька слесарь по профессии, а я бухгалтер. А у меня, между прочим, зарплата в полтора раза больше, чем у него! – отбивался Вася.
-Ого, какое достоинство – в полтора раза зарплата выше, а у него может быть других достоинств больше….
«Вон оно что! Люда, поди, на работе в смену, а они, значит, здесь… прячутся... занавесочки быстрей задергивают… », - как вспышка озарила Василия ревность. Выхватил палку из дровницы, но, вспомнив широкую Колькину спину, подобрал побольше. Перескочив через низкий штакетник и взбежав на маленькое крылечко, Семеныч с силой распахнул дверь…
….худенькая и маленькая Люся сидела у окна на кровати совершенно голая и, наклонив голову, держала свои длинные черные волосы в тазике с травяным настоем, стоящим на табуретке. Кроме волос ей из внешности особо похвастаться было нечем, и за волосами она ухаживала с особой тщательностью и всегда ими очень гордилась.
Увидев на пороге соседа с перекошенным лицом и с дубиной в руках, Люська сначала от испуга прикрылась, потом издала дикий вопль и, схватив тазик, окатила Василия. Василий покраснел, но ей это было не видно, так как все его лицо покрылось зеленовато-коричневым настоем. Он растерялся, уронил дубинку и бросился бежать, вслед ему неслись Люськины ругательства, из которых написать можно только одно - ненормальный. Что ни говори, а ругаться она умела.
Семеныч, вытирая лицо рукавом, перепрыгнул заборчик и влетел в свой дом. «Надо же так опростоволоситься, нажалуется Кольке, он меня точно потом уделает», - размышлял он.…

- Люсь! - крикнул он, подойдя к забору. - Извини, пожалуйста, у меня к тебе разговор есть. Случайно получилось, я думал там не ты, а Колька.
- Ладно, подожди… сейчас оденусь.
Через три минуты появилась Люся, с какой-то чалмой на голове, напомнив Василию маленькую тыкву из детского мультфильма.
- У меня Варя пропала, вернее, ушла от меня…- грустно сообщил Семеныч.
- Так давно пора… - начала Люся.
- Перестань… я без неё жить не смогу… - расстроено перебил Вася, - А твой-то где?
- Мой-то? Дома… сказал, футбол досмотрит и приедет.
- А ты когда его последний раз видела?
- Вчера… я здесь ночевала…. он же из-за этого чертова чемпионата все готов бросить и огород, и все на свете. Сказал, ночную трансляцию будет смотреть… потом утреннюю…
- Значит, вчера…, - задумчиво произнес Семеныч.
- Семеныч, а ты на что намекаешь? Что Варя может быть с Николаем? - строго спросила Люся.
Семеныч, то переминался с ноги на ногу, то ковырял носком ботинка землю, то вертел головой и смотрел куда-то вдаль, не зная как ответить.
Люся, поджав губы и продолжая смотреть на него, вспомнила: «А почему бы и нет, этот рохля свою крышу на доме не мог починить, а Варька-то бегала все Кольку просила. А потом, пока он делал, то квасу ему притащит, то полотенце мокрое, да и смотрела как-то не так на него».
- А ну, пошли за мной, - приказала Люся.
Зайдя в дом, вытащила из сумочки телефон и, уставившись в Василия, набрала номер мужа.
- Ты где, змей подколодный?!…Дома?… А почему не едешь…? А может не дома? Тогда трубку Оленьке дай…. Оленька … доченька… как у вас там? …папе скажи, пусть поторапливается, неча за футболом рассиживаться… и пусть хлеб по дороге не забудет купить, – быстро переходя от высокого фальцета к своему обычному низкому грудному голосу, неестественному для такой маленькой женщины, она закончила разговор и захлопнула крышку телефона.
- Дурак ты, Васька, наговариваешь на моего мужа, что попало. Да он побоится у меня с кем-то романы крутить. Я ж из него потом котлету сделаю!
Василий вздохнул, в памяти промелькнул голос жены из кухни: « Вась! Тебе к котлетам рис или макароны варить?»
- Значит, к другому ушла, - грустно ответил Василий, мысленно добавил: «Не одним же Колькой мир славится».
- Давно пора - только на огород приедете, уже у нее спрашиваешь: « Варёнок, а что сегодня есть будем?», – сердито сверкнув черными глазами, Люська передразнила голос Василия. – Что она хоть сказала когда уходила?
- Да не слушал я ее…. футбол смотрел, одно только запомнил: «Вот уйду я от тебя…»…. Думал, шутит.
- Знаешь, Вась, про любовников своих она мне ничего не рассказывала. Не знаю даже, есть они у нее или нет. Ничем я тебе помочь не могу, ищи сам. Может, на работе кого себе нашла, в понедельник придешь к ней на работу и все узнаешь. Ох, Васька, Васька, да где ж ты еще себе такую Варьку найдешь? Ищи, пока горячо…
Пришел домой, телевизор включать не хотелось. Бесцельно бродил по всей квартире. Дети были в лагере, от этого чувство одиночества усиливалось и буквально разъедало все внутренности.
Уже вечером, при свете догорающего захода солнца, ворочаясь с боку на бок, Василий валялся на диване, до сна еще времени порядком много, но в отсутствие Вари весь мир стал другим, даже любимый футбол стал неинтересен, ничего кроме мыслей об ушедшей жене в голову не лезло.
«Как так можно! Столько лет прожить и все бросить?…», - переживал лежа на правом боку
« Ну что я плохой совсем человек, так вот взять и уйти от меня? Ведь никогда даже не ругались… все наверно из-за того, что я недотепа? » - перевернувшись на левый бок.
«Недотепа… недотепа… - кто сказал это слово? ... Лисовский! Как я сразу не догадался!», - резко поднялся вдруг вспомнивший что-то важное Василий Семенович.

… Лисовский был старшим экономистом в отделе у Семеныча. Вечный бабник, пять раз женатый, почти лысый, похожий на Берию без очков, Аркадий Лисовский имел какое-то неотразимое и загадочное влияние на женщин, которые быстро теряли от него голову, из-за чего ему частенько доставалось от других мужей. Да и сами женщины, безжалостно брошенные им после непродолжительных встреч, потом нередко пакостили, писав ему на входной двери всякие непристойности.
А в тот вечер, всего неделю назад, в Доме культуры отмечали 40-летие предприятия, да еще не просто так, а со столами, концертом и танцами. Лисовский, который в жизни не пропустит ни одной «юбки», несмотря на обилие других женщин в этот день, без конца приглашал на танец только одну Варю. После танца всегда галантно ее провожал, усаживал, затем по-гусарски наклонялся и целовал руку, вызывая у Василия ревностные чувства. А когда уже все расходились, Аркадий уже под легким хмельком подошел к Василию и сказал: «Никогда бы не подумал, что у такого недотепы как ты может быть такая красивая и необыкновенная жена, вот никому не завидовал, а вот тебе наверно первому…».
«Лисовский, точно! К нему ушла! Этот жук кого хочешь уболтает!» - нервно растирая плечи, Василий протирал вдруг вспотевшие ладони. Припоминая еще некоторые негативные качества сослуживца, такие как равнодушие к футболу и вечное выскуливание у профоргов путевок в черноморские санатории. Да еще и вопрос странный после того вечера задавал, интересовался, где он с Варей познакомился.
Быстро набрал номер телефона, хотя часы показывали время, слишком позднее для каких-либо звонков.
- Аллёу-у-м – произнес голосом довольного кота Лисовский, было слышно как в его квартире тихо играет музыка.
Не зная, с чего начать, Василий молчал.
- Аллёу-у… вас не слышно! – опять повторил сослуживец и тут Василий услышал женский голос: «Арканя, тебе с подливчиком или без?». «Варя?!!!... или не она… нет, вроде она…» - ударом кувалды отозвалось в голове у Семеныча.
- Лисовский! – заорал Василий в трубку. – Я, между прочим, Варю сам люблю!
- Васька - ты что ли? – опешил Аркадий.
- Да - я! … а ты… ты – кАзёл…и притом самый настоящий!
- Вась! Ты чего? Выпил что ли? – после небольшой паузы ответил Аркадий. – Ты что, из-за того вечера на меня так злишься? Я не знал, что ты такой ревнивый. Извини, в следующий раз не буду приглашать… ладно, пока… а за «козла» в понедельник на работе ответишь…

Услышав короткие гудки, Василий почувствовал сильную степень неудобства перед Аркадием. Мужик он вроде неплохой и деньги всегда занимает и анекдот всегда свежий расскажет. А он ему, похоже, романтический ужин испортил.
- Аркадий, извини, пожалуйста, - перезвонив опять, попросил Семеныч.
- Да ничего, Вась… ты похоже, чем-то расстроен и на мне злость решил сорвать, понимаю… бывает. И не звони больше, дай мне с девушкой спокойно посидеть….
Василий лег на диван на спину, задумался: «И почему я так плохо о ней думаю? Подозреваю, что она может к первому попавшемуся уйти: то к Кольке, то к Аркадию. Ведь не такая она, наверняка нашла какого-нибудь особенного…». Далее начал перебирать по памяти всех знакомых и малознакомых, кто бы мог составить достойную пару его жене, но никто не подходил.
Образ жены с ее глазами и улыбкой появлялся всякий раз, когда он закрывал глаза. А какая она была на свадьбе пятнадцать лет назад… от этого воспоминания стало совсем тоскливо. Хорошая была свадьба, правда, чуть подпорченная маленьким скандалом между родителями жениха и невесты, и причины-то он уже не помнил. Тогда отец Вари сердито выговаривал матери Василия: «… да что бы вы ни говорили, наша Варя - божий подарок для вашего сына», потом, повернувшись к самому Василию, сердито предупредил:
- А тебе, «глобус», я так скажу, - явно намекая на Васину полноту, - Если твои родители еще что-нибудь скажут, я ее прямо со свадьбы заберу!
…эта ночь оказалась еще более мучительной. Василий без конца просыпался, после чего выходил на лоджию, смотрел на желтые фонари, потом на луну и без конца шептал: «Варенька, ну вернись ко мне».

Уже ближе к шести из полудремотного состояния его вывел телефонный звонок.
- Варя? - закричал в трубку вскочивший Василий.
- Василий Семенович Чистяков? – спросил женский голос.
- Да, это я…

Бегающими людьми по утрам у нас в городе никого не удивишь. Но редкие прохожие недоуменно оборачивались на полноватого мужчину: что-то странное было в этом беге - и траектория, и скорость, и домашние тапочки…
- Что же вы, мужчина, даже не заподозрили, что с женой может что-то случиться? Она только сегодня утром в сознание пришла. При ней документов не было, как очнулась, мы от нее телефон ваш и узнали. Ну, нельзя же так…, - отчитывала Василия Семеновича молоденькая медсестра, провожая в палату.

Семеныч шел за ней и вздыхал, как же, не заподозрил, если суп она так и не сварила. Как раз и заподозрил. А что с «божьим подарком» может случиться?
…зайдя в палату, увидел свою жену. Варя с перебинтованной головой лежала на кровати, загипсованная нога висела на растяжках с гирьками.
- Варенька, прости меня, - бросился на колени Василий, целуя ее руку, лежащую вдоль тела.
Варя открыла глаза, попыталась немножко улыбнуться.
- Ой, Васенька… это ты… за что прощать…? Ты-то тут при чем? Это я, дура, вышла из магазина, размечталась непонятно о чем и не видела, как машина из-за угла дома выскочила. Вот лежу и переживаю – вы-то как теперь без меня будете? Ты через неделю детей-то из лагеря заберешь?
- Да, заберу, Варенька! – продолжал со слезами на глазах целовать руку своей жены Семеныч.
- Огород хоть поливать езди… и чтобы дети голодные не ходили…, - продолжала давать наказы жена, сжимая ладонь мужа.

… прошло две недели. Василий стоял посреди кухни, поставив одну ногу на стульчик, держа в одной руке ложку, в другой изучая с особой тщательностью, как важный бухгалтеский документ, книжку «Кулинарные рецепты».
- Папа! Чтобы каша не подгорала, надо мешать чаще, а ты стоишь! – сделала замечание его четырнадцатилетняя дочка.
Семеныч спохватился и быстро кинулся к кастрюле, поглядев уважительно на дочку, подумал: «Ну, Ксюха,… ну точно вылитая Варька, даже глаза такие же голубые».
- Папа, скоро сварится? – крикнул из комнаты сын.
- Скоро… пять минут еще! В обед что-нибудь другое попробую...

… с Варей все обошлось, через какое-то время ее выписали из больницы, и она некоторый период еще ходила дома на костылях.
И теперь счастливый Василий обнимал свою стоящую возле плиты жену, опирающуюся на подлокотники костылей, которые заботливыми руками мужа были обернуты поролоном.
- Васька, ну что ты трешься об меня, - смеялась Варя, скидывая зажарку со сковороды в кастрюлю, - Уже почти все готово…

...